Текст книги "Мечта цвета фламинго"
Автор книги: Светлана Демидова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Нинка! А Мишка как раз не нищий! У него и свой капитал имеется! Я не сволочь! У родного мужа отбирать не буду! И подлечишься, и оденешься, и Ляльку выучишь!
– Ладно! Хватит! – вышла из себя Нина. – Я, пожалуй, домой поеду!
– Ну что вы, Ниночка! Там такой дождина наяривает! Прямо шквал! – в комнату вошел Тарасов с подносом, уставленным чайничками, баночками и тонкими полупрозрачными чашечками. Он временно поставил его на широкий подоконник, собрал со столика грязную посуду, ненужные уже закуски, составил все на сервировочный столик и покатил к выходу. – Сейчас пирожные принесу! Замечательные! Из «Метрополя»!
– Никуда ты не поедешь! Еще чего! – сердито пробубнила Светка, закуривая следующую сигарету. – Не хочешь брать, что дают, не надо! А злиться не стоит! Я замуж хочу выйти за другого. Понятно тебе! А пока Мишку не пристрою – не могу!
– Можно подумать, что ты о сыне малолетнем печешься! Будто он без тебя не пристроится!
– Еще как пристроится! Я же тебе говорю, бабы от него дуреют! Одна наша знакомая такой змеей вьется, только держись! У-у-у!! Кобра!!
– Ну так вот…
– Я не хочу, чтобы он с разными там… связывался… Мы много лет вместе прожили… И Павлик у нас… А с тобой, мне кажется, он мог бы быть счастлив. Ты на него не давила бы, как я… Ты же справедливая, добрая, умная… А он – натура тонкая… Это я торгашка! А он другой…
– Знаешь, мне кажется, что ты Мишу все-таки любишь, хотя и предлагаешь его как залежалый товар…
– Конечно, люблю! И не как товар, но и не как мужчину. Только как близкого родственника, друга… А спать хочу с другим! С таким же, как я, без заморочек и выкрутасов! И, заметь, на законных основаниях!
Светлана взялась за очередную сигарету, а Тарасов, который за короткое время был переименован собственной женой из болвана и идиота в тонкого человека, внес в комнату две золоченые корзиночки с пирожными.
– Миша! Нина останется у нас ночевать! – заявила вдруг Светка. – Ты сможешь завтра с утра отвезти ее на работу в эту ее… как там… в «Петросталь»?
– Нет, Михаил, я не… – заволновалась Нина.
– Останется, останется, а Ляльке мы позвоним! – Светлана не давала Нине вставить ни слова.
– В самом деле, Ниночка, оставайтесь, – Тарасов погладил ее своим бархатным взглядом. – Конечно же, я отвезу вас завтра на работу. Куда выходит ваша проходная?
– На Московский проспект…
– Замечательно! Так вам чай или кофе?
– Пожалуй, чай…
Нина молча ела пирожное, как бумагу, не ощущая никакого вкуса, и не знала, на что ей решиться. С одной стороны, ей неудобно оставаться у Тарасовых. Не до такой уж степени она нищая, что ей и ночевать негде! С другой стороны, плащ у нее очень грязный. Ехать в таком виде в городском транспорте стыдно, а без плаща по такой погоде вообще странно. А если завтра поехать на работу в тарасовской машине, то, выйдя из нее, можно будет быстренько юркнуть в проходную, которая находится как раз в здании, где Нина работает. Таким образом, широкая общественность не успеет сосредоточиться на ее грязном плаще. А после работы… А после работы дождь вообще может наконец кончиться. Или она позвонит Ляльке, и та привезет ей к проходной куртку. Кроме того, не стоит сбрасывать со счетов, что появились некоторые перспективы если и не на жемчужное ожерелье, то, по крайней мере, на сытую жизнь. Дело за малым: надо, чтобы на нее, как говорит молодежь, побыстрей запал Тарасов Михаил Иннокентьевич. Знал бы он, как без него его женили! Ужаснулся бы, наверно! Нина очень невоспитанно слизнула с пальцев крем, подумав при этом, что полы плаща можно было сразу застирать, и они давно высохли бы у камина. Но тогда… Тогда прощай жемчужное ожерелье. Ладно, пусть плащ остается грязным, а она переночует у Тарасовых.
Поскольку решение наконец было принято, Нина потянулась еще за одним пирожным, а то смешно в самом деле – в кои-то веки попробовать знаменитые кондитерские изделия «Метрополя» и совершенно не разобраться, что у них внутри.
Потом Светлане раз сто звонили по телефону всякие партнеры по бизнесу и сын Павлик, наконец она отключила телефон, и они втроем еще раз выпили «Царицы Тамары», затем коньяка, потом кофе и опять коньяка. Нина не выдержала и закурила душистую коричневую сигарету. Затем они еще долго, опять же втроем, горячо говорили за жизнь, снова пили, курили, пьяными голосами звонили Ляльке, потом Светка откровенно предлагала Михаилу Нину, причем ни Нина, ни Михаил ни от каких ее предложений не отказывались, и наконец пришла пора укладываться спать.
Смеясь и шатаясь, они поднялись на второй этаж по той самой винтовой лестнице, которая так потрясла Нину. Она вела рукой по гладким лакированным перилам, и ей хотелось каждый день спускаться и подниматься по такой лестнице. Второй этаж коттеджа Тарасовых тоже был отделан белым пластиком, кожей, уставлен напольными вазами и увешан авангардистскими картинами – Нина никак не могла понять, что на них изображено. Она остановилась у одной, самой, на ее взгляд, противной, на которой по желтому, очевидно осеннему, полю полз отвратительный розовый паук с черной бородой и красным глазом.
Светлана приблизилась к Нине, для устойчивости уперла руки в бока и хвастливо заявила:
– Додик Краснодемьянский писал! Жутко талантливый! Его картины на западных аукционах выставляются. Нравится?
– Не-а… – помотала головой Нина. – Не люблю насекомых.
– Каких еще насекомых? – рассердилась Светлана. – Ты у нас что, неграмотная? Видишь, написано: «Купальщица на песчаном пляже»!
На Нинином лице проступило такое неподдельное изумление, что Михаил Иннокентьевич раскатисто рассмеялся:
– Я же говорил тебе, Светочка, что лучше повесить Додикину картину во-он в тот темный уголок под лестницей, а то, глядя на нее, гости начинают подозревать нас в разного рода извращениях.
– Э-э-х! Что бы вы понимали! Да, может, эта «Купальщица» лет эдак через сто станет так же знаменита, как «Черный квадрат» Малевича! Я посмотрю, что вы тогда запоете?
– Через сто лет, Светочка, скорее всего, мы будем петь уже в хоре ангелов, и это, заметь, в лучшем случае! – весело заметил ей Тарасов.
– Ну вас! – заключила Светлана и остановилась против одной из дверей. – Вот здесь у нас гостевая комната, – ткнула она в дверь длинным перламутровым ногтем. – Располагайся, Нинка! Там есть все, что твоей душе угодно, и даже будильник. Представляешь?! Простой такой, механический. Они самые лучшие… Заведешь, как тебе надо. – Она посмотрела на Тарасова и сказала ему: – Я пошла! А ты – не уходи! – И она погрозила ему пальцем. – Ты выясни, когда тебе подавать ей машину и… все такое… в общем, не мне тебя учить… – Она отцепилась от руки мужа и нетвердой походкой пошла дальше по коридору.
У Нины кругом шла голова: от выпитого вина пополам с коньяком, от крепких сигарет, от волнующего присутствия приятного мужчины, которым ей так царственно разрешили пользоваться. Конечно, она не станет им пользоваться. Еще чего! Это некрасиво и подло! Да и что это они за него решают? Может, он и не захочет? Какому мужчине нужны такие свитера, как у нее, и пожелтевшие бюстгальтеры? Нине вдруг опять стало жалко себя до слез, и она, не без труда прогнав их, сказала Тарасову, стараясь не смотреть в его бархатные коричневые глаза:
– Мне на работу к восьми, а сколько займет времени езда отсюда до Московского проспекта, я не знаю.
Порадовавшись, что умудрилась четко и без запинки произнести такую сложную фразу, Нина открыла дверь, вошла в комнату и сразу ее за собой прикрыла, как бы отрезав от себя Тарасова. Она немного постояла у двери, прислушиваясь и надеясь, что он, может, все-таки поскребется к ней. Тарасов не поскребся. Нина сказала себе, что так оно и должно быть, и осмотрелась. Комната была выдержана в том же стиле хай-тек, что и гостиная внизу: светлая кожаная мебель, встроенные шкафы с пластиковым покрытием, металлические дизайнерские изощрения непонятного назначения и монументальная кровать, покрытая голубоватым и таким блестящим покрывалом, что казалась только что залитым катком. Все это Нине опять не понравилось. Она дернула за ручку еще одну, неожиданно появившуюся перед носом дверь, надеясь выйти в какое-нибудь более приятное место, и оказалась в ванной комнате, выложенной черным с золотом кафелем. Ванна была величиной с небольшой бассейн, а одну из стен целиком занимало зеркало. Нина открыла золоченые вентили кранов, намереваясь полежать в горячей воде и немного прийти в себя, и принялась раздеваться у зеркала, одновременно размышляя о том, что эти вентили наверняка никогда не ломаются, и Светке не придется приносить их к ней, Нине, на экспертизу. Вентили очень красивые, особенно если сравнивать их с этим ужасным бюстгальтером! Может быть, купить голубую «Фантазию» и покрасить его? Или уж лучше желтое и красить в желтое? Или все-таки перестать жаться и купить наконец на толчке у метро новый? Но тогда стольник вылетит точно, как минимум. А трусы? Вы посмотрите на эти трусы! Прощай, молодость! Разозлившись окончательно, Нина, пошатываясь, как Светка, сняла с себя всю одежду и опять уставилась в зеркало. А что?! Она еще ничего! Трусы с бюстгальтером ее, конечно, не украшают, даже, можно сказать, портят, а так, без ничего, она еще о-го-го! Нина приняла несколько соблазнительных поз, а потом вдруг все-таки пустила слезу. Никому это ее «о-го-го» не надо: ни Тарасову, ни кому-нибудь другому. Никому не нужна эта престарелая бабища! Всхлипывая, Нина залезла в ванну. Вместо того чтобы взбодриться и протрезветь, в горячей воде она окончательно размокла, размякла и разрыдалась. В конце концов у нее так разболелась голова, что она еле вылезла из воды, кое-как вытерлась, с трудом добралась до постели и заснула прямо на скользком голубом катке покрывала…
– Ну и кто же вас, Ниночка, привез? – сладким голосом спросила Галина Андреевна, стоило только Нине войти в свою лабораторию.
Нина знала, что Галина ни за что не отстанет, а потому решила сказать правду:
– Тарасов.
– Это, значит, у него фамилия такая! Тарасов! Ясненько… – еще слаще пропела Галина. – Хорошая фамилия. А зовут как?
– Михаилом.
– Надо же, как владельца «Веги»! – подскочила Фаина. – Жаль, что это совпадение, а не настоящий Тарасов, правда, Нинка?
– Почему же совпадение? Он самый и есть! Михаил Иннокентьевич, бизнесмен и депутат!
– Ладно врать-то! – отмахнулась Фаина и раскрыла рабочий журнал.
– Я не вру! – усмехнулась Нина. – Раз вы в окно глазели, то неужели не видели, какая меня машина подвозила?
– Ну… вообще-то… тачка, конечно, была крутая… – растерялась Фаина.
– Да вон она и до сих пор на том же месте стоит! По-моему, это не «мерс»… «Хонда», что ли? – сказал, прихлебывая у окна свой вечный утренний чай, ведущий инженер Лактионов. – И мужик рядом все еще стоит!
Женщины моментально собрались у окна. Нина, осторожно выглянув из-за спин сослуживиц, увидела, что Тарасов, стоя к ним лицом, с очень решительным, как на своих портретах видом, говорит по мобильному телефону.
– Точно! Настоящий Тарасов! – Фаина метнулась к столу, вытащила из-под стекла календарь с его портретом и приложила для сравнения к стеклу оконному. – Вылитый! Нинка! Где ты его оторвала? Ой! А курточка-то у тебя какая! А под ней и платье какое-то новое! Класс!! Только не говори, что все это тебе подарил Тарасов!!
– Конечно, не он, – сказала Нина и не соврала, потому что платье было подруги, и куртку наверняка покупала Светка, а не Михаил Иннокентьевич. Утром она ее прямо-таки навязала Нине взамен испачканного плаща.
– Неужели вы не видите, что Нина Николаевна прикалывается! – с полным сухого печенья ртом заявил Лактионов. – Наверняка она голосовала, и он ее просто подвез.
– Вы, Виктор Иваныч, когда-нибудь видели, чтобы в метро голосовали? – как можно ядовитее улыбнулась ему Нина.
– Ах да, вы же на метро ездите! – не менее ядовито улыбнулся в ответ и Лактионов. – Запамятовал, понимаешь! Ну, тогда у меня есть другая версия: вы выходите из метро и бросаетесь под эту тачку специально, чтобы нас уесть!
– Знаете, Виктор, вы не стоите таких жертв с моей стороны! Ведь если бы я чуток промахнулась при бросании, вы не чай сейчас пили бы, а собирали бы мне на венок. И я представляю, какую дрянь вы мне купили бы, если бы вам это поручили!
– Нинка! Да не слушай ты его! Он же специально! Расскажи, какой он, Тарасов?
– Если честно, то на самом деле он – женщина! – все еще улыбаясь, сказала почти чистую правду Нина.
– Ну, не хочешь, можешь и не говорить! – обиделась Фаина.
Нина еще раздумывала, что есть правда, а что нет, когда в лабораторию вошли их сослуживица Валентина и начальник Сергей Игоревич. Фаина тут же раздумала обижаться.
– Вы представляете, Нину Николаевну сейчас на работу сам Тарасов привез! – торжественно объявила им она.
– Из финотдела, что ли? – вяло спросил начальник. – А вы не догадались, Нина, спросить его про акты?
– Какие еще акты, Сергей Игоревич! Это ж не тот Тарасов! Это же совсем другой Тарасов! – Фаина лучилась счастьем так, будто сама приехала на «Хонде». – Это же «Вега»!
– Что за Вега? – продолжал ничего не понимать начальник, зато Валентина сразу сообразила и тут же процитировала дурацкий слоган, растиражированный рекламными плакатами тарасовских магазинов:
В «ВЕГЕ» ПРИКУПИВ ДАРОВ,
БУДЕШЬ ВЕСЕЛ И ЗДОРОВ!
Неужели этот Тарасов?
– Этот! Этот! – восхитилась еще раз Фаина.
– Как вы, Нина Николаевна, такая утонченная женщина, – опять встрял в разговор Лактионов, – смогли сесть в «Хонду» человека, который пишет на витринах своих магазинов подобную галиматью про «прикупив даров»?
– Но я же могу выносить, каким ужасным языком вы, Виктор Иваныч, пишете свои исследования, – не осталась в долгу Нина.
– Я на витринах свои исследования не вывешиваю. А люди с техническим складом ума меня вполне понимают! – не сдавался Лактионов.
– Нина, я который раз тебе говорю, не связывайся с ним! – вмешалась в их перепалку Фаина, совершенно забыв уже замечание Нины, что Тарасов – женщина. – Расскажи все-таки, как ты с ним познакомилась!
Нина вкратце и очень честно рассказала, как было дело, но не потому, что страдала отсутствием фантазии, а потому что на вранье пару раз крупно попалась и перестала лгать раз и навсегда. Прочувствовав на собственном опыте, что лучше о чем-то умолчать, чем соврать, Нина так теперь делала всегда. Она умолчала о том, что все дела в «Веге» ведет Светка и, конечно же, о ее нескромном ей предложении, а все остальное: и роскошное жилище Тарасовых с потрясающей винтовой лестницей и паукообразной купальщицей, и чудесный ужин, и потрясающую ванную – все это добросовестно описала, сделав общественности приятное.
– Значит, у тебя, Нина, теперь «лапа» в «Веге», – подытожила разговор Валентина. – Это хорошо! Ты не забыла, что у нас как раз юбилей лаборатории намечается. Может, нам продадут продукты оптом со скидкой?
– Какая ты, Валентина, меркантильная! – покачала головой Фаина.
– Посмотрим, Валя, как наши отношения будут дальше развиваться. Все-таки мы со Светланой двадцать лет не виделись, – отозвалась Нина, мельком глянула на по-прежнему сладко улыбающуюся Галину Андреевну, надела белый халат, взяла коробочку с образцами, рабочий журнал и пошла в другую комнату, называемую приборной. Конечно, Галина сейчас скажет какую-нибудь гадость. Она и так уже держалась из последних сил. Интересно, к чему присосется? Наверняка выдвинет предположение, что Нина теперь станет клянчить у Тарасовых продукты по дешевке. О том, что Нина чуть не отдалась спьяну Михаилу Иннокентьевичу, она, конечно, додуматься не сможет. Хотя… у нее такая буйная фантазия… Нина фыркнула, набрала на дверях код и вошла в помещение с приборами. За одним из компьютеров уже сидел Юра Морозов и заносил какие-то данные в свои бесконечные таблицы. Нина поздоровалась и порадовалась тому, что Морозов ничего не знает про Тарасова, а значит, не будет отвлекать ее от работы. Она включила электронный микроскоп, вставила в держатель образец и нажала кнопку вакуумной откачки. Микроскоп зачавкал и зашипел, выгоняя из шлюзовой камеры воздух. Нине нравились эти звуки, к которым она привыкла за пятнадцать лет работы на одном месте. И как по легкому откашливанию Ляльки она уже знала, что та непременно заболеет, так и по едва уловимому изменению звуков микроскопа она всегда знала, что лучше его отключить и позвать на помощь электронщиков из соседней лаборатории, иначе он по преклонности своего возраста очень скоро и надолго выйдет из строя. Сегодня звуки прибора не предвещали никаких сюрпризов с его стороны. Нина задвинула образец в колонну, включила высокое напряжение, телевизионку, выбрала увеличение и начала изучать образец.
Ведущий инженер Виктор Лактионов был раздражен. Галина за спиной Нины опять сочиняла басни и небылицы, и никто не мог ее остановить: ни Фаина с Валентиной, ни он с Сергеем Игоревичем. Особенно Виктор злился, конечно, на себя. Нина ему нравилась, но встать на ее защиту и оборвать Галину он никогда не мог. Галина Андреевна Голощекина была ужасом их лаборатории. Во-первых, она была хорошим работником, и ее ценили как специалиста, во-вторых, она являлась женой одного из заместителей директора «Петростали». В этом, конечно, ничего ужасного не было, но на такой почве Галина вырастила свои собственные, ужасные свойства личности. Она была самой жуткой сплетницей, какие только могут существовать в природе. Все свои сказания она начинала так: «Я, конечно, человек добродушный, но…» А дальше в высокохудожественной форме шло изложение того, что ей в данный момент пришло в голову. Галина Андреевна говорила горячо, увлеченно, купаясь в своих вымыслах, возносясь вверх на собственной фантазии и не терзаясь никакими угрызениями совести. Она была художником сплетни, мастером возведения напраслины и поэтом наговора. Она сама восторгалась своими такими редкими творческими способностями, холила их, лелеяла и не давала им потускнеть от времени. Она без конца говорила и говорила, подобно радио, которое стоит так высоко на шкафу, что его невозможно отключить. Сотрудники уходили на прибор, возвращались в комнату обработки результатов, а Галина Андреевна продолжала свой бесконечный монолог, мешая людям работать, меняя только персонажей своих бесконечных историй. Ими, этими персонажами, как правило, становились те, которые в данный момент сидели в приборной за микроскопом и анализатором. Галина Андреевна тут же припоминала все низменные инстинкты отсутствующих и все их прегрешения перед ней и обществом за последние пятнадцать лет. Она не боялась повторений, а даже любила их, потому что они позволяли ей вплести в свое повествование что-нибудь новенькое, только что счастливо пришедшее в голову. Часто она даже не утруждала себя тем, чтобы состыковать вновь придуманный штрих с рассказанным ранее, – стоит ли обращать внимание на такие мелочи? Затишье и всеобщее облегчение наступало только тогда, когда подходила очередь Галины садиться за прибор, а потом обрабатывать результаты исследований. Работать она любила и отдавалась делу своей жизни душой и телом.
Сейчас за микроскопом работала Нина, а анализатор должен был занять Виктор. Галина Андреевна, как всем известный мультяшный Пятачок, была совершенно свободна и заливалась по этой причине соловьем. К собственному неудовольствию и раздражению, ведущий инженер Лактионов признавал, что слушать Галину было очень увлекательно. И как все порочное, сплетня была заразительна. Он не раз замечал, что сотрудники все чаще и чаще обсуждали с Голощекиной то, чего касаться не имели права. А великий зачин «Я, конечно, человек добродушный…» иногда слетал даже с губ порядочной и доброй Валентины.
Сейчас Галина ненавязчиво прошлась на предмет того, что Нина наверняка пустила слезу у своей богатенькой подруги, и теперь («вот попомните мое слово!») заживет за пазухой «Веги» припеваючи.
– С чего вы это взяли, Галина Андреевна? – все же заставил себя вступиться за Нину Виктор.
– Это только так, Витенька, предположения, – проворковала Галина Андреевна, – но, уверяю вас, мой жизненный опыт позволяет мне утверждать, что они не лишены основания.
Виктор нервно покачался на стуле, но так и не придумал, что бы такое еще сказать Галине. Он раздраженно снял свитер, бросил его прямо на стол, на свое обруганное Ниной исследование, тоже надел белый халат и пошел на микроанализатор. Конечно, Голощекина сейчас что-нибудь выдаст женщинам и про него. Например, скажет, что он влюблен в Нину. А он совсем и не влюблен… Правда, она ему нравится, но это вовсе не означает, что он в нее влюблен.
В комнате с приборами он первым делом, естественно, увидел Нину. Она переводила изображение с микроскопа на компьютер и, как всегда за работой, не замечала ничего и никого вокруг. Виктор сел на крутящийся стул внутри анализатора и стал смотреть на нее из-за спектрометров. Она в своем снежно-белом халате была похожа на врача. Тоненькой, с длинными светлыми волосами, небрежно скрученными на затылке и заколотыми крупной деревянной заколкой, ей ни за что не дашь сорока, особенно здесь, в комнате с затемнением. Виктор вдруг вспомнил этого «Прикупив даров» со своей «Хондой» и раздражился почти так же, как при разговоре с Галиной. Что-то не нравится ему эта история со старой школьной подругой и ее знаменитым мужем. Конечно, что он, Виктор Лактионов, скромный инженер экспертизной лаборатории разваливающегося завода, может предложить такой женщине, как Нина? «Прикупив даров» месячную зарплату местного ведущего инженера небось за один вечер проедает за ужином! А что у Виктора на ужин? Картошка или гречневая каша с докторской колбасой. А что будет, если завод окончательно рухнет? У него, Виктора, нет никакой другой специальности. Он ничего другого, кроме как делать рентгеновский микроанализ, не умеет. Он виртуозно владеет своим древним прибором, он может делать на нем такое, чего наверняка больше никто в России не умеет, но кому это будет нужно? Это и сейчас-то мало кому надо! А если все полетит к чертям, что он тогда сможет предложить Нине? А если все-таки поторопиться? Ну… да, да, да!! Он в нее влюблен! Пусть это будет называться так! Какая, собственно, разница? Да, ему сорок два. Да, он никогда не был женат. Все знакомые женщины давно махнули на него рукой и даже не воспринимают как мужчину. Он всегда был этому рад, потому что безбрачие давало ему свободу. Вот взять, к примеру, Сергея Игоревича. Когда он был женат, его жена десять раз на дню звонила ему на мобильник по всяким пустякам. Или посмотреть на Морозова. Две жены его ухайдакали так, что лишь кожа да кости остались, так нет – третий раз женился! А как только придут из соседней лаборатории звать его к городскому телефону, так он сразу кричит: «Скажите ей, что меня не нашли!» И что за радость: жениться-разводиться! Лучше уж и не жениться, как он. Честнее. Он и Нине ничего такого не намерен предлагать. Да ей, похоже, и не надо. Замужем была, о бывшем муже и замужестве говорить не любит. Он про другое думает… Про ее волосы… Они у нее такие тяжелые, что заколки и шпильки часто не выдерживают, и густое золото льется по плечам. Виктору иногда снится, как по Нининым плечам рассыпаются волосы, а он пытается их собрать руками, но они снова выскальзывают, а Нина смеется…
– Виктор Иваныч! Не соблаговолите ли подойти ко мне? – услышал он ее голос и выглянул из-за прибора. Нина, поймав его взгляд, продолжила: – Посмотрите на неметаллические включения. Хорошо бы сделать анализ.
Виктор подошел к микроскопу и взглянул на телеэкран. Он тут же понял, что Нина имела в виду, но специально, нагнувшись, долго разглядывал изображение, чтобы насладиться тонким запахом женских волос.
– Сделайте, пожалуйста, побольше увеличение, – попросил он, хотя и так уже видел, что это нитриды титана. Нина, конечно, тоже их узнала по характерному, так называемому городскому рельефу, но доказательства в виде химического анализа заказчику все равно нужно было предоставить.
Ведущий инженер Лактионов еще ниже опустил голову, почти касаясь своей щекой ее щеки, а Нина резко повернула лицо к тумблеру перемены увеличений. Заколка, как много раз уже бывало, расстегнулась, и Виктора захлестнул водопад ее светлых волос. Так повезло Лактионову впервые. Это было даже лучше, чем во сне. Он замер от восхищения пополам с умилением и готов был вдыхать аромат Нининых волос до второго пришествия, но она обеими руками быстро собрала их в узел, пробормотав: «Витенька, прости». Тот, кого она впервые назвала на «ты», да еще и Витенькой, превратился практически в обездвиженный соляной столп. Ему бы нагнуться под стол микроскопа за заколкой, но он не в силах был даже пошевелиться, что его и погубило в очередной раз. Нина, самолично достав свою заколку, быстренько перестроила лицо из растерянного и сконфуженного в ироничное, каким оно обыкновенно у нее и бывало, когда она общалась с инженером Лактионовым.
– Вы свободны, Виктор Иваныч. Не смею задерживать вас дольше, – сказала она и занялась обработкой компьютерного изображения.
Огорченный, инженер Лактионов поплелся за анализатор. Вот так всегда! Вечно он не успеет, опоздает, не догадается. То у него почему-то вдруг возьмет да и захлопнется перед Нининым носом дверь, то он усядется за праздничный стол на место Нины, то не передаст ей хлеб, то забудет дать подписать исследование, то прямо на ее глазах возьмет из коробочки последнюю дискету. Она, наверно, думает, что он это делает специально, поскольку у них давно выработался стиль общения, построенный исключительно на иронии, колкостях и насмешках. Когда и почему так повелось, теперь уже и вспомнить-то невозможно. Ей наверняка кажется, что он изощряется в остроумии, а он просто защищается от нее, потому что если не острить, то хоть совсем помирай. Он плавится под ее взглядом. С остальными женщинами все почему-то получается как надо, а с Ниной… Хотя… какое уж тут «как надо», если он столько лет живет один. Конечно, у него бывали женщины, не без этого… Он нормальный мужик, хотя некоторые, вроде Голощекиной, в этом вслух сомневаются. Нужно сказать, что перед Галиной Андреевной ведущий инженер Лактионов тоже вечно выглядит невоспитанным. Она при каждом удобном и неудобном случае вспоминает, как он не подал ей руку, когда они выходили из автобуса, как он вперед нее зашел в кабинет к окулисту на медосмотре и как не взял у нее из рук кувшин с водой для поливки цветов, когда столкнулся с ней в коридоре. Тоже нашлась девушка с кувшином! Однажды он снимал свитер не на виду у всех, как делает всегда, а за шкафом, потому что на нем была слишком короткая рубашка, которая все время вылезала из брюк. А Голощекина думала, что он вышел куда-то в коридор, и оторвалась на его счет по полной программе. Виктор тогда многое узнал о себе от начитанной сотрудницы. Выяснилось, что она, оказывается, все время называла и называет его Буратино без Мальвины и даже без Пьеро с Артемоном, которые все же могли бы его научить хоть сколько-нибудь прилично себя вести. Потом она сказала, что последнее время ведущий инженер Лактионов проявляет себя уже самым что ни на есть запущенным Гекльберри Финном, поскольку каждый день забывает пропускать ее в дверь впереди себя. Конечно, ни одна нормальная женщина такой вопиющей невоспитанности вынести долго не может, и именно поэтому он такой заскорузлый холостяк, что с ним будет продолжаться и далее. После этого ей вдруг взбрендило заподозрить у него нетрадиционную сексуальную ориентацию, во что она тут же и уверовала и даже сочла необходимым его пожалеть. И хотя Виктор мог бы немедленно выйти из-за шкафа и встать перед Голощекиной немым укором, он не сделал этого. Более того, он дождался момента, когда абсолютно все покинут лабораторию, и только тогда вышел из-за шкафа, совершенно нетрадиционно ориентированным и с полностью вылезшей из-под ремня рубашкой. Наверно, все дело в том, что он, Виктор, их боится: и Нину, и Голощекину. У Голощекиной – темперамент, под которым он, мужчина и ведущий инженер, гнется, как сухая былинка, а Нина… Эх! Да что там говорить! Про Нину все и так ясно!
Виктор вздохнул, вставил образец в колонну анализатора и включил высокое напряжение. Через пять минут ему пришлось его выключить, поскольку в приборную заглянул Сергей Игоревич и велел всем сотрудникам собраться на экстренное совещание в комнате обработки результатов.
Судя по тому, как начальник безжалостно щипал свою холеную шкиперскую бородку, всем стало ясно, что разговор сейчас пойдет о чем-то весьма неприятном. Галина Андреевна Голощекина смело обвела сотрудников непорочным взглядом, потому что точно знала: упрекнуть ее абсолютно не в чем, поскольку не нашелся еще тот, кто посягнет… Валентина угрюмо опустила глаза в стол, лицо Юры Морозова приобрело нарочито легкомысленное пофигистское выражение, а Фаина на всякий случай испугалась так, что для успокоения поставила прямо перед собой пузырек валокордина. Нина с Виктором переглянулись и чуть ли не подмигнули друг другу, потому что подумали, что речь пойдет об исследовании образцов от опытного слитка, которое они оба отказывались подписывать. Начальство прибавило в нем пару абзацев от себя, и они, эти абзацы, являлись данью внутренней политике дышащего на ладан завода и не имели никакого отношения к науке, каковую Нина с Лактионовым очень дружно собирались защищать до победного конца, все равно чьего: своего или заводского.
– Конечно, для вас не явится новостью то, что я сейчас скажу, – сухо начал Сергей Игоревич, ни на кого не глядя, – поэтому, в сущности, все должны быть к этому более или менее готовы.
Фаина трясущимися руками отвинтила крышечку с пузырька, сладко-медицинский запах приступил к немедленному заполнению пространства лаборатории, а начальник еще суше, и еще более демонстративно ни на кого не глядя, продолжил:
– К концу этого месяца мы должны назвать начальству фамилию человека, который подлежит сокращению.
Фаина вздрогнула, пролила валокордин на стол и голосом, дрожащим не менее, чем руки, с трудом произнесла:
– Если вы думаете, что я соглашусь сама, так… ни за что… Вплоть до суда… профсоюза… и…
– С чего вы, Фаина Петровна, решили, что речь идет о вас? – поморщившись, ответил ей Сергей Игоревич. – Мы все в одинаковом положении!
– Ну уж вас-то никто не тронет, – Голощекина пропела эту фразу такой сладкозвучной сиреной, которой ввиду ее убийственного голоса ничто не страшно, так же, как и Сергею Игоревичу по причине его начальственного положения.
– А ты, Фаинка, забудь про свой профсоюз, потому что мы давно уже функционируем не в СССР, а в оголтелом капитализме! – усмехнулся Юра Морозов.
