Текст книги "Последний император"

Автор книги: Су Тун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Глава 13

Первое публичное представление Бродячего Цирка Царя Канатоходцев состоялось на углу одной из улиц уездного города Сянсянь и имело небывалый успех. Помню, когда я легко скакал обезьяной по канату высоко в воздухе, мимо проплыло загадочное красное облако, которое, как мне почудилось, стало медленно кружить у меня над головой, словно оберегая циркового артиста из царской фамилии. Из толпы, собравшейся на улице посмотреть представление, то и дело раздавались крики одобрения, а некоторые из наиболее признательных зрителей, которым представление понравилось, проявили еще и благотворительность, набросав медяков в чашку для пожертвований. Какие-то люди, стоявшие на деревянной башне, громко кричали: «Давай, пройдись по канату! А ну прыгни! Сделай сальто-мортале! А ну еще раз!»

Там, на одной из улочек Сянсянь, где в воздухе витал дух торгашества и плотских развлечений, моя жизнь окончательно разделилась на две половины: одна, пора моего царского правления, уже лежала опавшим листком у стены дворца Се, где ей суждено было безмолвно сгнить, а в другой я явился миру на канате, натянутом в девяти чи над землей, не имеющим себе равных цирковым артистом. Что я слышал, там, на канате? Я слышал горестные завывания и радостный шепот северного ветра, слышал, как снизу, с земли, мне восторженно кричат мои бывшие подданные: «Шагай по канату, Царь Канатоходцев! Шагай! Прыгни! Крутани сальто-мортале!» И я шел, прыгал, выделывал сальто-мортале, и канат у меня под ногами оставался туго натянутым, не шелохнувшись ни на дюйм. Что я видел, там, на канате? Я видел, как под заходящим солнцем Сянсянь моя настоящая тень быстро увеличивалась, как откуда-то из глубин моей души вылетела прекрасная белая птица и величественно воспарила в свободном полете в просторы небес над головами столпившихся внизу людей.

Я – Царь Канатоходцев!

Я – птица!

Сянсянь слыл средоточием не знающего печали и забот веселья. И хотя на народ той зимой обрушивались, одно за другим, и нескончаемые тяготы войны, и природные бедствия, жители Сянсянь, погрязшие в разврате, по-прежнему искали увеселений. Однажды я стал свидетелем того, как один пьяный бросался, как безумный, за каждой женщиной, проходившей по кварталу красных фонарей, а несколько сынков богачей, окружив собаку, воткнули ей в зад ракету и подожгли длинный фитиль. Когда ракета взорвалась, обезумевшая собака стала носиться вокруг с бешеным лаем, и люди в страхе бросались от нее врассыпную. Просто в голове не укладывалось, как можно так обращаться с безобидным псом, какое в этом может быть развлечение.

У «Чарующего Феникса» по-прежнему было полно людей и экипажей. Я не раз задирал голову, глядя на неясные фигуры в окнах, подсвеченных фонарями, и слушая доносившиеся изнутри звуки флейты и шэна, переливы голосов незнакомых женщин, а также грубый, раскатистый смех клиентов борделя. Хуэйфэй к тому времени в «Чарующем Фениксе» уже не оказалось. Фонарь с именем «Чистая Девятая Сестра из Пиньчжоу» убрали, и его место перед входом заняли фонари с именами «Девица Ли из Тачжоу» и «Девица Чжан из Цисянь». Я прохаживался перед борделем, когда вышедший на улицу служитель снял один из фонарей и скользнул по мне взглядом:

– У девицы Ли гость, а вот девица Чжан свободна. Не желает ли благородный господин подняться и познакомиться?

– Я не благородный господин. Я – Царь Канатоходцев.

– Цирковой артист? – Служитель окинул мою одежду оценивающим взглядом. – Ну и что, что цирковой артист, были бы деньги, – хихикнул он. – В наши дни нет ничего более стоящего, чем заплатить за хорошо проведенное время. Как знать, ведь можно упасть с каната и разбиться насмерть, а если разобьешься, будет уже не до веселья.

– Я – Царь Канатоходцев и не разобьюсь никогда. – Подойдя к нему, я спросил, не знает ли он, куда делась Хуэйфэй. – Я заплачу, если скажешь, куда уехала Девятая Сестра, – пообещал я.

– Девятая Сестра уехала в столицу, на большие деньги. Все говорят, что делать такие вещи, как она, больше не умеет никто. Эта штучка, да будет тебе известно, владеет тайными приемами, известными лишь во дворце, она когда-то служила государю. С хозяйкой заведения что-то не поделила, устроила скандал и уехала, – шепнул он мне на ухо. Вдруг ему что-то пришло в голову, и он уставился на меня широко открытыми глазами. – А ты вообще кто такой? Крутишься здесь все время, Девятую Сестру, что ли, поджидаешь?

Не зная, что сказать, я наобум ляпнул:

– Я – ее мужчина.

Служитель переменился в лице: сначала на нем отразилось изумление, потом любопытство, изо рта вырвался какой-то смешной шипящий звук, и он даже уронил на землю фонарь.

– Мама дорогая! – вдруг возопил он. – Вы – свергнутый государь Дуаньбай! Ищете в «Чарующем Фениксе» Чистую Девятую Сестру, отвергнутую наложницу, верно? – Он с восторгом схватил меня за рукав и чуть ли не бегом потянул в бордель, приговаривая на ходу. – Поднимайтесь наверх, выпейте чашку чая, не возьму за это ни медяка. Кто бы мог подумать, что именно я первым разгляжу ваше царское обличье?

В это время мой рукав у него в руке порвался. От сделанного служителем открытия меня охватили паника и страх. Вырвавшись из его цепкой хватки, я бросился бежать по улице. Слышно было, как этот находчивый и смышленый тип кричит от входа в «Чарующий Феникс»:

– Вернись, император Се, я найду тебе Девятую Сестру и ничего за это не возьму! – Махнув ему тем, что осталось от рукава, я крикнул в ответ так же громко и возбужденно:

– Нет, не надо искать, оставь ее. Никогда даже не пытайся это делать!

Это был настоящий крик души. Моя прекрасная, но несчастная Хуэйфэй, она тоже стала свободно парящей белой птицей, но другой. Теперь мы будем летать под одними небесами, чтобы при встречах и расставаниях лишь торопливо махнуть друг другу рукой, и все это лишь еще одно подтверждение нашего преклонения перед птицами и мечты стать ими.

Мы достигли одной цели, но разными путями.

Новость о том, что служитель из «Чарующего Феникса» приоткрыл закулисную историю бродячего цирка Царя Канатоходцев, взбудоражила весь город. На следующий день родовой храм семьи Дун, где мы остановились, окружили местные жители. Перед воротами в храм в две шеренги выстроились уездные чиновники при всем параде, терпеливо ожидая, когда мы выйдем. К ним присоединился уездный правитель Ду Бичэн.

Малышку Юйсо так напугал шум и гам толпы на улице, что она забилась в угол и отказывалась выходить. Поэтому Яньлану пришлось взять ее на руки. В то утро я еще как следует не проснулся и, оказавшись перед стоящей на коленях толпой и услышав, как кто-то громко выкрикнул здравицу «Десять тысяч лет жизни!», просто не знал, что делать. Уездный правитель Ду, которому было уже за шестьдесят, тоже опустился на колени к моим ногам, и чувствовалось, что ему одновременно и стыдно, и любопытно, и страшно.

– Прошу простить уездного чиновника за то, что он, имея глаза, не видит, что не смог распознать пурпурную царскую ауру государя Се. – С этими словами Ду коснулся лбом каменных ступеней. – Прошу государя Се почтить мое скромное жилище своим присутствием.

– Я – не государь Се. Разве ты не слышал, что я давно уже низведен до простолюдина?

– Возможно, сегодня повелителя Се и постигло такое несчастье, но он остается государем по рождению, и нам выпала огромная удача, что он остановился в нашем уезде. Об этой новости узнает все больше людей, и народ собирается сюда целыми толпами. Незначительный чиновник обеспокоен безопасностью повелителя Се и покорнейше просит покинуть сей храм поклонения предкам и проследовать в его недостойное жилище, дабы избежать притеснения от простолюдинов.

Перед тем, как отвергнуть это предложение уездного правителя, я для приличия выдержал паузу:

– В этом нет нужды. Теперь я лишь канатоходец, а кто будет что-то замышлять против канатоходца? Я не боюсь, когда меня окружает толпа зрителей. Для циркового артиста чем больше публики, тем лучше. И если столько жителей уезда Сянсянь пришло приветствовать меня, думаю, я буду выступать на канате лучше, чем когда-либо.

В тот день, словно по велению свыше, на выступлении Бродячего Цирка Царя Канатоходцев зрители, как муравьи, облепили на улице все свободное пространство. Эквилибристика на бревне в исполнении Яньлана и Юйсо вызывала один хор восхищенных возгласов за другим, а когда я встал на канате в позу журавля, послышался громогласный восторженный рев. В толпе то и дело раздавались то горький плач, то безумные выкрики: «Государь Се, государь Се, Царь Канатоходцев, Царь Канатоходцев!» Я понял, что завоевал признание как артист, и это было какое-то волшебное, невероятно трогательное чувство.

В ушах у меня раздавался еще один почти неслышный звук: это без устали щебетал слетевший ко мне с карниза крыши «Чарующего Феникса» чижик, издавая знакомый крик, который перекрывал шум толпы:

– Ван… ван… ван.

Начиная с выступления на улицах Сянсянь, слава моего Бродячего Цирка Царя Канатоходцев, впервые завоеванная в этом городе, постепенно росла, и мы даже вошли в моду. Опубликованная впоследствии «Тайная история дворца Се» упоминает, что тысячи людей высыпали на улицы, чтобы посмотреть на блестящее мастерство артистов. Автор этого сочинения, писавший под именем «Ученый Насмешник из Дуньяна», считал успех Бродячего Цирка Царя Канатоходцев неожиданным и случайным: «В последние годы царства Се государство претерпевало упадок, народ роптал, многие ремесла пришли в запустение. В области развлечений и театра процветал лишь Бродячий Цирк Царя Канатоходцев, но не потому, что артисты обладали талантом от природы, а потому что Царем Канатоходцев был свергнутый монарх, и большие толпы любопытных собирались, в основном, не на представление, а чтобы поглазеть на этого человека, чтобы своими глазами увидеть когда-то могущественного правителя, низведенного до циркового артиста. Кому не хочется своими глазами увидеть необычного человека и редкое событие в истории?»

Возможно, данное суждение в «Тайной истории дворца Се» и верно, но я убежден, что никто не знает всех подробностей второй половины моей жизни и никому не дано понять, что на самом деле происходило со мной в тот период времени, – ни «Ученому Насмешнику из Дуньяна», ни любому другому праздному литератору.

К весне следующего года наша труппа расширилась, в ней было уже восемнадцать артистов с двадцатью отдельными номерами, и такого еще не знала история царства Се. Где бы мы ни выступали, после нас оставалась атмосфера какой-то исступленной радости, словно наступали последние дни. Народ валом валил на наши представления: мужчины и женщины, старики и молодежь – всем хотелось проверить странные слухи о том, что я стал цирковым артистом, и увидеть все своими глазами. Я понимал, что они вопили и прыгали потому, что стояли на краю гибели, а я приносил им немного радости, вдыхал хоть какую-то жизнь в города и деревни, над которыми нависли грозные тучи природных бедствий и сотворенных человеком напастей. Невыносимым же для меня было то, что люди падали ниц перед свергнутым монархом. Когда народ бурно приветствовал меня как правителя Се, я не без горечи думал о том, надежды скольких людей, взор которым затмевал царский венец Черной Пантеры, впоследствии оказывались обмануты. Носившему когда-то этот венец удалось избежать этой старой ловушки, но народ, живший за стенами дворца, по-прежнему оставался в плену его очарования. Став одним из тех, против кого была направлена эта грандиозная мистификация, я избавился от нее, но указать этим простым и недалеким людям на их заблуждение мне так и не удалось.

До столицы, конечного пункта маршрута нашей бродячей труппы, о которой с утра до вечера мечтала маленькая Юйсо, было уже рукой подать. Последней остановкой перед ней стал Ючжоу, где мы давали представления три дня, и дату выезда в столицу поневоле пришлось сдвинуть. Эти несколько дней малышка Юйсо постоянно вертелась вокруг, как юла, засыпая меня вопросами о городе и дворце, но я отвечать на них отказался, сказав, что она все узнает, когда приедем. Девчушка тут же побежала к Яньлану. Он молча посадил ее к себе на колени, в глазах его светилась печаль.

– Что вы оба такие невеселые? – недоумевала Юйсо. – Боитесь ехать в столицу?

– Да, – кивнул Яньлан.

– И чего же вы боитесь? Что люди не придут на наше представление?

– Нет, боимся сами еще не знаем чего.

Эти слова Яньлана отразили мои собственные сомнения и тревоги. По мере приближения дня отъезда мне становилось все труднее заснуть на большом постоялом дворе в Ючжоу, где мы остановились. Я думал, как я буду ходить по канату перед теми, кто некогда присутствовал в моей прежней жизни, – перед министрами и чиновниками, а также членами царской фамилии. Задумывался я и над тем, действительно ли забыл про меня мой вечный заклятый враг Дуаньвэнь. И если я выберу для представления заросшую травой лужайку за дворцом, не полетит ли стрела убийцы с угловой башни, чтобы, наконец, разделаться со мной, странным чудаком, забывшим о своем прошлом? Чего греха таить, я действительно страшился неизвестности, но в то же время прекрасно понимал, что в конце концов Бродячий Цирк Царя Канатоходцев все равно окажется в столице. Это станет символическим конечным пунктом его пути.

На утро четвертого дня Бродячий Цирк Царя Канатоходцев снялся с места, восемнадцать артистов погрузились вместе с реквизитом в три повозки и покинули Ючжоу, направляясь на север.

Над дорогой висела дымка, с полей центральной части царства Се доносился нежный аромат травы и свежевспаханной земли. Крестьяне с мотыгами в руках заметили труппу артистов, следы которой впоследствии теряются во мгле времен.

– Куда направляетесь? – спрашивали они. – На севере идут бои, куда же вы собрались?

– Давать представление в столице, – звонко отвечала со своей повозки Юйсо.

Той весной царство Пэн начало крупномасштабное наступление на владения Се. Более тридцати раз по обе стороны змеей извивавшейся между двумя царствами границы вспыхивали сражения. Для артистов Бродячего Цирка Царя Канатоходцев постоянно происходившие где-то стычки стали делом обычным, и они двигались на север, занимая себя разговорами об уже утраченных традициях циркового искусства. Иногда беседа становилась непристойной, скабрезно смаковались тайные любовные интрижки, кровосмешение или постельные дела. К ним примешивался смех мало что понимающей в этом восьмилетней Юйсо. Переезжая с одного места представления на другое, артисты всегда так веселились, они даже не задумывались о надвигающейся беде, которая грозила уничтожить всю страну.

Труппа прибыла в столицу на седьмой день третьего лунного месяца, когда еще не рассвело. Как утверждает «Тайная история дворца Се», в тот самый день к воротам столицы Се подступили многотысячные армии Пэн, и это совпадение, судя по всему, было тщательно предопределено самой историей.

Глава 14

Начинало светать, когда наши повозки подъехали к южным воротам города. Из окружавшего городские стены рва, в водах которого было полно гнилых овощей и трупов животных, донеслась знакомая жуткая вонь. Подъемный мост оказался опущен, ворота открыты, и подними мы головы, чтобы посмотреть на высокий флагшток на одной из башен, то наверняка бы заметили, что стяг Се с Черной Пантерой спущен, а вместо него водружен голубой флаг царства Пэн с Двойным Орлом. В проходе ворот, прислонившись к стене, неподвижно стояли несколько солдат, они смотрели перед собой, даже не замечая прибывшую ранним утром труппу артистов.

– Видать, надрались до полусмерти, – обернулся к нам возница. – Частенько бывает: напьются так, что еле на ногах держатся. Зато не надо платить за въезд в город.

Все восемнадцать артистов труппы, которые всю ночь тряслись по ухабистым дорогам, были так измотаны, что даже не обратили внимания на необычную обстановку у Южных Ворот. Повозки остановились у ближайшего постоялого двора, несколько человек из труппы подошли к запертым дверям и постучались. «Закрыто! – послышался испуганный дрожащий голос. – Закрыто, поищите ночлега где-нибудь еще». – «Слыханое ли дело, чтобы на постоялом дворе не принимали постояльцев? – удивился кто-то из артистов. – Мы всю ночь провели в дороге, так что открывай, нам надо отдохнуть». Двери приоткрылись, и показалось пухлое, растерянное лицо хозяина. «Как вы не вовремя, – сокрушенно проговорил он. – Неужели не знаете, что армия Пэн уже в городе? Вон сколько на башнях их солдат!»

Сонливость сидевших на повозках артистов как рукой сняло, и они обернулись. На стене у Южных Ворот действительно было полно фигур в черном. От открывшейся ужасной картины малышка Юйсо так перепугалась, что испустила один из своих пронзительных воплей. Яньлан тут же зажал ей рот рукой. «Не верещи, – буркнул он. – Смотри, чтоб ни звука. Эти бешеные солдаты Пэн могут убить за здорово живешь».

От ворот донесся скрип поднимаемого моста, и солдаты Пэн закрыли створки ворот. В этот момент у меня возникло ощущение, что ворота в этот город смерти открывали специально для меня и для труппы моего цирка. Не значит ли это, что мои долгие странствия подошли к концу?

– Видел? – обратился я к сидевшему в одной из повозок Яньлану. – Ворота снова закрыли. Как думаешь, почему солдаты Пэн только нас и пустили в город?

Обняв Юйсо, Яньлан закрыл ей руками глаза, чтобы она опять не заверещала:

– Наверное, увидели, что мы – бродячий цирк, а они тоже любят представления.

– Нет, это приглашение на казнь. – Я взглянул на полощущийся под утренним ветерком над городской башней голубой флаг с Двойным Орлом, и перед глазами вдруг мелькнуло печальное лицо старого безумца Сунь Синя, которого давно уже не было живых. – Бедствия уже обрушились на царство Се. С самого детства люди предсказывали эту беду, – произнес я, – и я всегда боялся этого. Сегодня беда и вправду пришла, а на душе пустота. Вот, потрогай руки, послушай, как бьется сердце. Я спокоен, как водная гладь. Я – простой человек, канатоходец. Мне не суждено бесславие правителя, потерявшего царство.

Выбирать остается лишь между жизнью и смертью, поэтому бояться нечего.

Мы были как стадо глупых овец, попавших в волчью стаю, и бежать было некуда. Как только городские ворота закрылись, по городским улицам рассыпались прятавшиеся в городской стене, домах и за деревьями солдаты Пэн. Промчавшийся мимо верхом с мечом наголо молодой офицер громко кричал: «Приказ государя Пэн: убивать, убивать, убивать, убивать!»

Последовавшая за этим кровавая резня проходила у меня на глазах. Солдаты Пэн убивали жителей столицы Се до самого вечера. Конники в синей одежде и белых шлемах носились из одного конца города в другой. Их обнаженные мечи стали темно-алыми от крови жертв, а на заляпанных кровью шлемах были видны куски плоти странной формы. По всему городу раздавались истошные предсмертные крики, кое-как одетые, со всклокоченными волосами, жители столицы разбегались кто куда. Несколько молодых людей решили в царившей вокруг неразберихе взобраться на стену, но их быстро настигли меткие стрелы, и они с криками агонии попадали на землю, как лавина камней при горном обвале.

Тому моменту, когда на постоялый двор у Южных Ворот ворвались несколько конников Пэн, в моем сознании предшествует какой-то пробел. Помню лишь, как Яньлан заталкивал меня в скирду соломы. «Здесь они вас не найдут», – говорил он, пытаясь запихнуть вместе со мной и малышку Юйсо. Но скирда была слишком мала для двоих и, когда Юйсо попыталась втиснуться рядом со мной, стала разваливаться. «Не бойся, Юйсо. Я спрячу тебя в этот большой чан». Это было последнее, что я слышал от Яньлана. Он быстро собрал солому, забросал меня, и я остался во мраке.

В темноту моего убежища донесся приглушенный топот подков из дворика рядом со зданием постоялого двора. Послышались душераздирающие вопли цирковых артистов, которые пытались спрятаться на деревьях, в курятнике и под повозками, потом под ударом чего-то тяжелого с треском разлетелся на куски большой чан. Я слышал предсмертные крики по меньшей мере пятнадцати человек из моей труппы. Судя по звукам, которые издавали умирающие, эти когда-то счастливые, простодушные бродячие артисты никак не ожидали, что на них обрушится такая беда.

Различить предсмертный крик Яньлана мне не удалось, вполне возможно, он пал жертвой резни на постоялом дворе, так и не издав ни звука: ведь с самого первого дня, когда он совсем юным появился во дворце, он всегда был таким молчаливым и застенчивым. После, на усеянном трупами дворе я нашел этот большой чан. Яньлан сидел внутри, его голова свешивалась с расколотого края чана, а раны на груди поразительно напоминали три красных цветка. Я поднял ему голову, чтобы теперь, когда все было кончено, его мертвое лицо смотрело в небо. Лучи весеннего солнца пробивались через висевшую в воздухе кровавую пелену и окрашивали в пурпур капельки еще не высохших у него на щеках чистых слез. На верхней губе и под висками у него, как и прежде, не было и намека на усы и бороду, он остался тем же юным евнухом, что и прежде.

Смешавшаяся с кровью вода в разбитом чане доходила Яньлану до колен. Вытащив его оттуда, я обнаружил в чане еще одно тело, это была восьмилетняя Юйсо. Ее лиловая куртка стала красной от крови, и она по-прежнему прижимала к груди свое миниатюрное и легкое эквилибристическое бревно. Ран на ней я не обнаружил, но похолодевшее тело девочки было уже бездыханным. Думаю, Яньлан закрыл Юйсо своим телом от мечей головорезов Пэн, но при этом задавил несчастного ребенка.

Вот я и потерял своего верного раба, посланного мне Небом. Яньлан погиб за меня, выполнив клятву, данную когда-то в Зале Чистоты и Совершенства. Помню, как он, тогда еще совсем недавно появившийся во дворце Се двенадцатилетний мальчик, сказал: «Я умру за вас, государь». И вот через много лет он действительно умер, взяв с собой мой единственный подарок ему – выкупленную за пятьдесят таэлей серебра чистую, как ручеек, малышку Юйсо. Думаю, это была его последняя любовь. И еще одно свидетельство воли Неба.

Резня прекратилась. Солдаты Пэн отставили свои притупившиеся мечи и собрались на городской площади пить вино. Еще один отряд верховых в черном собирал чудом оставшийся в живых столичный люд и гнал по направлению к дворцу Се. Я тоже шел в тесных рядах выживших, то и дело переступая через попадавшиеся на дороге тела. Одни в этом людском потоке плакали, другие тихо проклинали правителя Пэн Шаомяня. Шагая, я все время смотрел вниз на свои ладони. Они были красными от отпечатавшейся на них засохшей крови, и как я ни старался, стереть ее никак не удавалось. И тогда я понял, что это кровь других людей, и смыть ее будет весьма непросто. Это была кровь не только Яньлана и Юйсо, но и отверженной наложницы Дайнян, военного советника Ян Суна, придворного врачевателя Ян Дуна, а также всех воинов, погибших при защите границ царства Се. Я уже не сомневался, что именно их кровь запечатлелась у меня на ладонях неповторимыми линиями. Почему же тогда в списке приглашенных на казнь не оказалось одного меня? Меня, многогрешного, которому нет прощения? Сердце охватила внезапно нахлынувшая печаль, и я присоединился к плачу избежавших смерти столичных жителей. Первый раз с тех пор, как я стал простолюдином, по моим щекам катились слезы.

Шедшие под конвоем люди вдруг заметили, что в небе впереди вспыхнуло красное зарево.

Захватчики подожгли великий дворец Се. К тому времени, когда оставшихся в живых жителей подогнали к воротам Гуансемэнь, языки пламени, охватившего массивную деревянную балку ворот, уже вздымались высоко в небо. Солдаты Пэн выстроили людей таким образом, чтобы они могли видеть, как горит дворец. Уже немолодой офицер зычным голосом взволнованно сообщил, что в войне с Се царство Пэн одержало победу: «Смотри на это пожарище, народ Се, лицезрей, как ваш гнусный, погрязший в разврате царский дворец превращается в груду развалин, и свидетельствуй, что ваш немощный, жалкий и достойный презрения удел переходит в лоно непобедимого царства Пэн!»

Откуда-то из внутренних покоев дворца донеслись неясные, полные горя и отчаяния голоса. Однако пожар распространялся с такой умопомрачительной скоростью, что вскоре дворец превратился в сплошное море огня, и рев огненной стихии, пожиравшей здания и императорские залы, а также грохот рушащихся конструкций заглушили крики и мольбы тех, кто оставался внутри. Море огня бушевало на том месте, где я родился и вырос, на месте, хранившем память о первой половине моей жизни, на месте веселья и злодеяний. Прикрыв нос рукавом, чтобы не вдыхать валивший удушливый дым, я пытался что-то вспомнить, прежде чем это место перестанет существовать. Я вспомнил великолепие и пышность знаменитых восьми главных и шестнадцати малых залов; вспомнил шесть женских покоев, тронный зал и царское ложе; вспомнил все редкостные вещицы и драгоценные украшения, экзотические растения и цветы; вспомнил все, что происходило во дворце во времена моего правления. Но мысли почему-то замерли, и осталась затмившая все остальное реальность: охваченный пламенем великий дворец Се, огонь и еще раз огонь. А в ушах, как и прежде, звенел жалобный крик серого чижа: – Ван… ван… ван.

В огне, поглотившем дворец, нашел смерть шестой правитель Се Дуаньвэнь. Его обгоревшие до неузнаваемости останки нашли позже на пепелище Зала Изобилия Духа. Узнали его по царскому венцу Черной Пантеры: сделанный из золота и драгоценных камней, венец уцелел в огне и по-прежнему крепко сидел на черепе мертвеца.

Шестой правитель Се Дуаньвэнь оставался на престоле всего шесть лет – самое короткое время правления за всю историю династии Се и самое несчастливое. Анализируя этот исторический феномен, историки последующих эпох придут к общему выводу, что государем, потерявшим царство, стал как раз Дуаньвэнь, что именно из-за его замкнутости и высокомерия, а также заносчивости и самоуверенности это прекрасное царство отправилось на кладбище истории.

Я оказался как бы ни при чем. Той весной Дуаньвэнь, мой сводный брат, с которым у нас был один отец, но разные матери, человек, всю жизнь считавшийся моим заклятым врагом, бесчисленное множество раз приходил ко мне во сне. Мы тихо и мирно пили из одного кубка, долгая борьба за царский венец Черной Пантеры, наконец, завершилась, и мы, оставшись в дураках, поняли, какую злую шутку сыграли с нами обоими силы истории.

На девятый день третьего лунного месяца многотысячные армии царства Пэн, подобно разгоняющему облака свирепому ветру, пронеслись по землям царства Се, и все семнадцать провинций и восемьдесят уездов оказались под их каблуком. Когда на руинах великого дворца Се перед волнующимися, как море, уцелевшими жителями предстал легендарный наследник династии Пэн Шаомянь, народ залился слезами. Шаомянь лично поднял голубой флаг царства Пэн с Двойным Орлом и торжественно провозгласил: «Разложившегося и беспомощного царства Се больше не существует. С этого дня вся эта земля находится под властью священного и непобедимого голубого стяга Двойного Орла».

В соответствии с «Тайной историей дворца Се», за этот катастрофический для царства Се третий лунный месяц было убито почти сто членов царского дома и их отпрысков, и в живых чудом остался лишь пятый император Се Дуаньбай, который ранее был низведен до положения простолюдина и зарабатывал на жизнь как бродячий канатоходец.

Автор «Тайной истории дворца Се», Насмешник из Дуньяна, подробно описывает, при каких обстоятельствах встретили смерть обитатели двора Се. У него записано:

Император Се Дуаньвэнь: Погиб при пожаре дворца Се.

Пинциньский принц Дуаньу: Погиб при пожаре дворца Се.

Фэньциньский принц Дуаньсюань: Обезглавлен. Тело и голова найдены отдельно в резиденции фэнциньского принца и на базарной площади.

Шоуциньский принц Дуаньмин: Четвертован и сброшен в колодец своей резиденции.

Восточный гун Дацзюнь: Погиб в бою с солдатами Пэн. Позже потомки возвели в память о нем гробницу Восточного Гуна.

Южный гун Чжаою: Убит собственным телохранителем после того, как сдался Пэн.

Северо-западный гун Даюй: Разорван пятеркой коней, а его руки и ноги народ побросал в чаны с вином.

Юго-западный гун Дацин: Убит шальной стрелой при бегстве в царство Яо.

Северо-восточный гун Дачэн: Покончил с собой, проглотив золотой слиток.

Первый министр Цзоу Лин: Убит рукой правителя Пэн, когда стоя на коленях бил ему челом. Следующие поколения поносили и проклинали его.

Бывший первый министр Фэн Ао: Покончил с собой, разбив голову о стену. Считается выдающимся министром царства Се.

Вдовствующая императрица госпожа Мэн: Покончила с собой, удавившись.

Глава Военного министерства Тан Сю: От гнева и печали после падения Се стал харкать кровью и умер.

Глава Министерства церемоний Чжу Чэн: Вместе со всей семьей принял яд в знак протеста против национального позора – уничтожения государства.

Комендант дворцового гарнизона Хай Чжун: Найден мертвым на рыночной площади, причина смерти неизвестна.