Текст книги "Корабли времени"

Автор книги: Стивен М. Бакстер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

3. Моисей

С этого времени я раз и навсегда окончательно пришел к выводу, что все мы без исключения пользуемся зеркалом как самообманом. Отражение, которое мы видим перед собой, настолько сильно находится под нашим контролем, что мы выделяем в нем, пусть бессознательно, лучшие черты, и складываем в уме образ, который не узнают даже ближайшие друзья. И, конечно, стираем «случайные черты», представляя себя в наиболее выгодном свете и ракурсе.

И вот передо мной оказалось истинное мое отражение, которое вышло из-под контроля – и, доложу вам, зрелище было непростое.

Ростом он был вровень со мной – в противном случае я бы к своему малоприятному удивлению обнаружил, что за 18 лет несколько сократился в объеме. Широкий лоб (на что мне указывало немало людей) и редкие волосы, еще, впрочем, не тронутые сединой. Глаза ясные, нос прямой, широкие мужественные скулы. Однако едва ли меня можно было назвать красавцем: бледность лица, хранившего печать уединенных часов в библиотеках, аудиториях и лабораториях, начисто отметали предположение о сердцеедстве.

И еще одно смутило меня – я обнаружил в себе черт морлока. Неужели у меня так торчали уши?

Но больше всего привлекло внимание, во что я был одет.

На нем был так называемый в наши времена «костюмчик донжуана»: короткий красный сюртучок на черно-желтый жилет, застегнутый на тяжелые медные пуговицы, высокие ботинки такого же желтого цвета и букетик цветов, приколотый в петлицу.

Неужели я когда-то так по-дурацки одевался? Наверное!

– Поразительно, – невольно вырвалось у меня. – Какой-то клоун!

Кажется, он не понимал, что происходит – он не узнал меня, но с ответом не замешкался:

– Пожалуй, лучше всего захлопнуть дверь перед вашим носом, сэр. Вы, что, специально взбирались по холму, чтобы раскритиковать мой костюм?

Бутоньерка на лацкане заметно увяла, и мне показалось, что от моего двойника веет ароматом бренди.

– Скажите, сегодня, в самом деле, четверг?

– Довольно странный вопрос.

– И все же?

Он поднял свечу, заглядывая мне в лицо. Казалось, оно заинтересовало его больше, нежели присутствие морлока, этой тени будущего человечества, стоявшего всего в двух ярдах перед ним! Интересно, подумалось мне вдруг: неужели вся цель моих путешествий во времени была в том, чтобы встретиться с самим собой?

Но уже не оставалось времени на иронию и метафоры.

– Да, сегодня четверг, – отозвался двойник, – а как бы вы думали? Точнее, уже пятница, потому что перевалило за полночь. И что дальше? Потрудитесь объяснить, кто вы такой, сэр, и откуда свалились на мою голову?

– Вы узнаете, кто я такой, в свое время, – ответил я. – А также, – я показал на морлока, заметив, как расширились при этом глаза негостеприимного хозяина моего дома, – кто он такой. И расскажу, отчего я не уверен ни во времени дня, ни в календаре. Но, сперва, может быть, пройдем в дом? Я бы не прочь отведать вашего бренди, которым вы так превосходно пропитались насквозь.

Он стоял, наверное, с минуту, изображая из себя статую – так что под ногами у него начала собираться лужица воска. Вдалеке я слышал сонное бормотание Темзы под ричмондскими мостами. Затем, наконец, он ответил:

– Мне следовало бы выставить вас за порог! – но…

– Понимаю, – сочувственно произнес я. В самом деле, я прекрасно знал себя. Представляю, что за предположения сейчас роились в его голове!

Он решился и отступил в дом.

Я махнул рукой Нево. Мохнатые ноги морлока ступили на паркет и зашлепали по нему. Мой молодой двойник не спускал с него глаз – и морлок в ответ посмотрел с таким же интересом.

– Это… кхм, поздно уже… Не хочу будить прислугу. Пройдем в гостиную, там камин еще не остыл.

В коридоре было темно, видны были только декорированные панели да рожки вешалок для шляп. Да силуэт негостеприимного хозяина, подсвеченный свечкой. Он шел впереди, мимо курилки. В самом деле, угли еще не растаяли в камине гостиной. Хозяин зажег свечой остальные, расставленные по комнате. Примерно дюжина фитилей осветили помещение – две из них стояли в знакомом медном канделябре на камине рядом с табачной жестянкой.

Я осмотрел уютно знакомую комнату, не переставляя удивляться, как по-разному могут выглядеть предметы, когда сравниваешь их через 18 лет. Журнальный столик у двери со стопкой газет, – вне сомнения, с разбором последней речи Дизраэли, или со зловещими рассуждениями на тему Восточного Вопроса – и мое любимое кресло с подлокотниками у огня, низкое и удобное. Только вот восьмиугольных столиков и электрических лампочек, ввинченных в серебряные лилии, что-то не было видно. Видимо, он унес их в лабораторию.

Тем временем двойник приблизился к морлоку и нагнулся над ним, уперев руки в колени.

– А это кто у нас такой? Похоже на обезьяну – или ребенка с врожденным атавизмом. Это ваш сюртук на нем?

– Вообще-то он может сам ответить на эти и другие вопросы, – заметил я, располагаясь в кресле.

– В самом деле? – откликнулся он, оборачиваясь ко мне, и, затем, снова к Нево.

Пока он вглядывался в покрытое шерстью лицо, я старался не выдать волнения, невольно теребя ногами ковер. Экая бесцеремонность – сколько можно пялиться… но ведь он ничего не знал ни о морлоках, ни об их цивилизации.

Тут он вспомнил про обязанности хозяина.

– О, простите. Я сейчас.

Морлок беспокойно озирался по сторонам. Видимо, привыкший к чудесам своего времени, он ожидал появления накрытого стола прямо из пола. Вскоре он продемонстрировал гибкость ума. Но сейчас был смущению Как и я бы искал газовый рожок на стене пещеры Каменного Века.

– Нево, – заговорил я, – здесь у нас все по-простому. Формы фиксированы. – Я указал на обеденный стол и кресла. – Так что не гора идет к Магомету, а как раз наоборот.

Морлок оказался существом понятливым и быстро выбрал себе стул, забравшись на него с проворством ребенка, ожидающего десерта.

Я поспешил ему на помощь.

– Только не это.

И пересадил его в другое, повыше. Ноги его болтались в вышине, на них только не хватало детских колготок.

– Откуда вы знаете, – опешил мой двойник. – О моих активных креслах? Я рассказывал о них только самым близким друзьям – они еще требуют усовершенствования…

Я не ответил – просто посмотрел ему многозначительно в глаза – и, похоже, он уже сам начинал догадываться. Озарение постепенно приходило к нему.

– Присаживайтесь и вы, – сказал он. – Я схожу за бренди.

Я сел рядом с морлоком и огляделся по сторонам, что обычно делают гости в отсутствие хозяина, когда им нечем заняться – и разговор не клеится.

В углу стоял старый телескоп системы Грегори на треноге, взятый мной из родительского дома. Довольно нехитрое приспособление, дающее смутные очертания предметов: мое первое окно в космос, воплощение детских фантазий о всемогуществе оптики. Отсюда из гостиной, сквозь приотворенную дверь был виден коридор, ведущий в лабораторию, заваленную приборами и инструментами.

Вскоре оттуда появился наш хозяин, с тремя стаканами для бренди и квадратным графином.

Он щедро плеснул в стаканы жидкость, сразу заискрившуюся при свете свечей.

– Озябли? – заботливо сказал он. Может быть, пересядете к камину?

– Спасибо, – помотал головой я и поднял стакан.

Я вдохнул терпкий аромат и перекатил на языке несколько капель обжигающей жидкости.

Нево стакана брать не стал. Он просто окунул в него длинный палец и облизал. Вздрогнув, он отодвинул стакан подальше.

Мой двойник наблюдал это с интересом. Затем повернулся ко мне:

– Вы ставите меня в тупик своими ответами. Я вас не знаю. А вы, похоже, знаете меня.

– Да, это так, – улыбнулся я. – Но я в затруднении, как к вам обращаться.

Двойник нахмурился:

– Не вижу проблемы. Мое имя…

Но тут я остановил его, подняв руку.

– С вашего разрешения, я сам назову его. Моисей.

Он сделал отчаянный глоток бренди и уставился на меня с недоумением и подозрением.

– Но… откуда вам это известно?

Моисей – мое первое имя, которого я терпеть не мог, за которое мне не давали покоя товарищи в школе. Я навсегда оставил его за порогом родного дома, когда стал жить самостоятельно.

– Впрочем, не переживайте. Этот секрет навсегда останется между нами.

– Слушайте, – взорвался двойник. – Я устал играть в эти игры. Сначала вы являетесь ко мне ни свет не заря с вашим странным… приятелем, потом насмехаетесь над тем, как я одет, теперь еще это… Между прочим, вы даже не представились! Назовите ваше имя.

– Я, – ответил я. – предоставляю вам право самому назвать его. Ну, что же вы медлите?

Длинные пальцы изобретателя сомкнулись на стекле стакана. Он понимал, что происходит нечто странное – но что? В лице его страх был смешан с возбуждением – такое выражение бывало и у меня, при столкновении с Неведомым.

– Слушайте, – пришел я ему на помощь. – Я готов рассказать вам все. Понимаете – все! Как и обещал. Но сначала…

– Да?

– Разрешите осмотреть вашу лабораторию. Уверен, ему, – я показал на Нево, – это покажется также небезынтересным. Вы расскажете нам о том, чем занимаетесь вы, – подчеркнул я, – а там, глядишь, станет ясно, кто мы такие.

Он откинулся в кресле, продолжая сжимать бокал. Затем поспешно встал, выпрямился и взяв свечу, указал ею за дверь:

– Следуйте за мной.

4. Эксперимент

После относительного тепла гостиной мы вышли в холодный коридор, ведущий в лабораторию. До сих пор это стоит у меня перед глазами, как видение. Странная процессия: впереди широкий череп Моисея, осветленный пляшущим пламенем свечи, и блистающие металлические пуговицы его клоунского наряда. Да вкрадчиво мягкая поступь морлока у меня за спиной – вместе с сопровождающим диким ароматом.

В лаборатории Моисей прошелся вдоль стен, зажигая свечи и включая лампы. На стенах с простой побелкой, обои и прочие украшения заменяли листки с расчетами. Единственный из мебели книжный шкаф был завален журналами, печатными текстами и целыми томами математических таблиц и справочников по физике. Здесь было не топлено: я невольно поежился, оставшись без сюртука и сложив руки на груди, стал растираться.

Морлок оставил этот жест без внимания. Похоже, мой сюртук ему понравился окончательно и бесповоротно. Он сразу зашлепал к полке с журналами и стал разглядывать потрепанные корешки. Неужели он мог освоить письменный язык? – в Сфере я видел ни одной книжки, но часто встречал надписи на голубом стекле перегородок.

– Ну, что вам рассказать о себе, – начал Моисей. – Полагаю, моя биография окажется неинтересной. Но раз уж вы так хотите, продолжим играть в вашу игру. Хотите, я расскажу вам о моих последних экспериментах?

Я улыбнулся – чем он мог удивить меня? Впрочем, таково было свойство моей натуры – постоянно удивлять, делясь последними находками.

Он подошел к скамье, на которой взгромоздилось причудливая конструкция из трубок, реторт на штативах, ламп, решеток и линз.

– Предупреждаю заранее: буду вам признателен, если вы не станете ничего трогать. Тут не сразу поймешь, что к чему – но поверьте, система работает слаженно! Мне приходится постоянно сдерживать мисс Пенфорт с тряпками и щетками от проникновения в эту область жилища.

Мисс Пенфорт? И тут я вспомнил, что до мисс Уотчет обязанности экономки в самом деле исполняла особа с таким именем. Мы расстались с ней за пятнадцать лет до моего отбытия в будущее, после того, как я обнаружил, что она растаскивает мой скромный запас искусственных алмазов. Можно было, конечно, предупредить Моисея о привычках этой особы, но в конце концов особого вреда ее страсть не причинила, да и потом, как знать, не изменю ли я этим что-либо в собственном будущем. В конце концов, пусть все идет, как шло – ведь именно это сочетание событий, людей, обстоятельств и привело Моисея к открытию!

Итак, Моисей продолжал:

– Основной предмет моих исследований – оптические аберрации, или, чтобы вам было понятнее – визуальные искажения в линзах. Это в первую очередь касается физической природы света, которая…

– Мне это известно, – все с той же инквизиторской улыбкой остановил я его.

Он посмотрел в недоумении.

– Хорошо. Я столкнулся с необъяснимым на первый взгляд явлением, при изучении нового минерала, попавшего мне в руки пару лет назад. – Он продемонстрировал мне восьмиунцевую медицинскую пробирку с делениями, заткнутую резиновой пробкой. Она была наполовину засыпана тонким порошком зеленоватого цвета, загадочно поблескивающим.

– Обратите внимание, это вещество светится изнутри.

Материал напоминал истолченное в пыль стекло.

– Откуда же исходит внутреннее сияние? Где источник излучения?

С этого начались мои поиски. Сначала они пошли совсем не в том направлении, поскольку я был занят иными проблемами, – но в скором времени платтнерит завладел моим вниманием всецело. Я решил назвать его в честь человека, доставившего его сюда – Готфрида Платтнера, как он мне представился.

Я испробовал все: смену температур, обработку газом, лакмусовую бумажку и прочие химические тесты. Я пытался растворить его в воде и в кислотах: серной, соляной и азотной – и ничего не добился. Я жег его над спиртовкой – безрезультатно. – Он потер нос.

Я посмотрел на черное пятно на стене, плохо скрытое побелкой.

– Да, это все, чего удалось достичь, – кивнул он. – Но при этом я ни шагу не приблизился к разгадке платтнерита. И вот однажды, – оживился он. – Я пришел к выводу, что исследовать его нужно не химически, а физически. То есть, платтнерит – вещество не с химическими, а исключительно физическими характеристиками. Его можно тестировать только оптикой. Ведь и его внутреннее свечение – чисто оптический феномен, не так ли?

Я с любопытством наблюдал за ним. Постепенно Моисей входил в роль профессионального лектора: нечто среднее между оратором, ученым и факиром, демонстрирующим эксперименты перед публикой.

– Я вернулся в область исследований, более изученную мной – поскольку я все-таки больше физик, чем химик. И первое с чем я столкнулся – странный показатель отражаемости у платтнерита – который, как вам известно, зависит, от скорости распространения света в веществе.

«Польщен», – подумал я, кивнув. «Он не отказывает мне в начатках научных знаний».

Моисей тем временем обернулся к скамье:

– Вот устройство для демонстрации необычных оптических свойств платтнерита.

Далее следовало объяснение. В тесте было задействовано всего три предмета. Небольшая электрическая лампа с изогнутым зеркалом отражателем и на расстоянии ярда от нее белый экран на штативе. Между ними еще один штатив с картонкой, на которой были тонко разградуированы деления. Под лавку уходили провода к динамо машине, от которой питалась лампочка.

Подобное устройство можно было демонстрировать даже ученикам начальных классов – я всегда стремился к простоте и наглядности эксперимента. Внимание должно быть приковано к феномену, а не к сложности конструкции. К опыту, а не к приборам. Чем, кстати, часто пользуются шарлатаны от науки.

Моисей щелкнул выключателем – и лампочка загорелась, точно маленькая желтая звезда в комнате, обставленной свечами. Картонка защищала экран от света – за исключением смутного сияния в центре, в котором просматривались деления.

– Натриевая лампа, – пояснил Моисей. – Дает чистый свет без спектра, в отличие от солнечных лучей. Параболическое зеркало фокусирует его на картонку.

Движением руки он указал, как именно распространяется свет.

– В картонке проделаны две щели со шкалой. Лучи, проходящие сквозь них, пересекаются и интерферируются – думаю, вам понятно значение этого термина.

Он вопросительно поднял на меня глаза.

– Вам понятен принцип? Это все равно что вы бросаете два камня в воду, и расходящиеся от них круги «гасят» друг друга.

Я утвердительно кивнул.

– Результат подобной интерференции на экране, расположенном за картонкой. Видите? Тут, конечно, нужна лупа.

Моисей выпрямился.

Интерференция – давно изученное явление. В результате такого эксперимента можно определить длину световой волны, испускаемой натриевой лампой – она составляет одну пятидесятитысячную часть дюйма, если вам интересно.

– А как же платтнерит? – подал голос Нево.

Моисей вздрогнул, услышав водянистый булькающий голос морлока, но тут же пришел в себя. И выдвинул стекло в рамке, шести дюймов площадью, вымазанное чем-то зеленым. С зелеными пятнами.

– Это платтнерит, помещенный между стекол. Теперь посмотрим, что произойдет, если я помещу его между картонкой и экраном.

На экране осталась только одна яркая щель света. Поток света из второй щели в картонке, экрана не достигал.

При этом световая щель окрасилась в зеленоватый цвет, сместилась и изменила конфигурации.

– Луч натриевой лампы, проходя сквозь платтнерит, обретает зеленую часть спектра. Но как объяснить остальное?

Нево склонился над демонстрационным прибором: свет натриевой лампы сверкал в его очках.

– Казалось бы, ничего особенного – для непосвященного в тайны оптики. Но при ближайшем рассмотрении получается непостижимый феномен, способный произвести переворот в науке. Я могу доказать это математически. – Он показал на груду черновиков с формулами на полу. – Лучи света, проходя сквозь платтнерит, искажаются не в пространстве, а во времени. Темпоральная дисторция. Эффект трудно наблюдаемый, но явный, и даже измеримый. И доказывает его прежде всего исчезновение интерференции двух световых потоков. Что вы и видите наглядно перед собой.

– Искажение во времени? – пробормотал Нево. – Вы хотите сказать…

– Да, – Лицо Моисея мертвенно блеснуло в свете натриевой лампы. – Я убежден в том, что световые лучи, проходя сквозь платтнерит, трансформируются во времени.

И снова, как и тогда впервые, этот простенький эксперимент с лампой, картонкой и экраном, привел меня в восхищение. Это было только начало – из этого почти наивного эксперимента в процессе долгих и трудных поисков, экспериментов и теоретических рассуждений родилась конструкция Машины Времени!

5. Искренность и сомнение

Решив не раскрываться до поры, я изобразил на лице восторг и несказанное удивление.

– Да, это воистину великое открытие.

Однако он недовольно посмотрел на меня и во взгляде я прочитал его сомнение в моих умственных способностях. После чего он отвернулся и стал возиться с «аппаратурой».

Я воспользовался этим. Чтобы перетащить на свою сторону морлока.

– Ну, что скажете, Нево? Превосходная демонстрация.

– Да, – откликнулся он. – Но я удивлен, как он мог не обратить внимания на радиоактивность этой загадочной субстанции, платтнерита. Сквозь очки ясно видно…

– Радиоактивность?

Он удивленно посмотрел на меня.

– Вам что, незнаком этот термин? – И он коротко изложил мне теорию этого явления, рассказав о веществах, вместе с испусканием света теряющих свою массу. По мнению Нево все известные в природе элементы обладали этим свойством – в большей или меньшей степени. Некоторые, как, например, радий, делали это настолько интенсивно, что результаты поддавались измерениям.

Этот рассказ всколыхнул воспоминания:

– Помню была такая игрушка, называлась «спинтарископ» [3]3
  От греческого spintharis – «искра» и skopeo – «смотреть», демонстрационный прибор для наблюдения альфа-частиц. Родоначальник счетчиков элементарных частиц.


[Закрыть] – сказал я Нево. – Там радий размещался рядом с экраном, покрытым сульфидом цинка.

– И экран при этом фосфоресцировал.

– Совершенно верно. Это вызвано тем, что атомы радия бомбардировали его.

– Но ведь атом невидим, он…

– Модель атома была продемонстрирована Томсоном [4]4
  Джозеф Джон Томсон (1856-1940), английский физик, директор Кавендишской лаборатории. Предложил одну из первых моделей атома (1903).


[Закрыть] в Кебриджском университете, всего через несколько лет после вашего перелета в будущее.

– Модель атома? Томсон? Да я сам встречался несколько раз с Джозефом Томсоном – мы с ним почти одного возраста. И вы хотите сказать, что этот выскочка и неуч…

И тут я впервые раскаялся в своем преждевременном шаге. Так просто расстаться со своим временем, выключить себя из него – и броситься путешествовать во времени, оставив настоящую жизнь – и настоящие открытия там – в моем не прожитом будущем. Ведь даже без модели машины времени я мог не раз скрестить шпаги не только со стариной Томсоном, но и со многими другими учеными моего времени. Нам было о чем поспорить. Впервые оставленная мной жизнь мне показалась мне более интересной и захватывающей, чем любые путешествия во времени.

Моисей к этому времени закончил возиться с прибором и уже потянулся к выключателю натриевой лампы – но тут же с криком одернул руку.

– Простите, сказал Нево. Поспешно убирая пальцы, встретившиеся Моисею на пути.

– Что это было? – Моисей тер ладонь так, словно пытался вывести с нее пятно. – Ваши пальцы… Отчего они такие холодные? – Он уставился на Нево, словно бы видел его впервые.

Нево вновь извинился:

– Я не хотел вас напугать. Но…

– Да? – тут же поспешил я.

Морлок вытянул длинный палец к рамке с платтнеритом:

– Смотрите.

Вместе с Моисеем мы склонились над аппаратом.

Сначала разглядеть не удавалось ничего, кроме отражения натриевой лампы и тонкого слоя пыли на стекле… но вскоре я различил сияние, исходившее от платтнерита – стеклянная рамка светилась зеленоватым светом, словно окно в другие миры. Постепенно свечение усилилось, отражаясь в пробирках, ретортах и прочей лабораторной амуниции.

Мы вернулись в гостиную. Камин давно потух и в комнате воцарился пронизывающий холод поздней ночи. Но Моисей, не обращая внимания на такие пустяки подлил мне бренди в стакан и предложил сигару. Нево попросил воды. Я с вздохом раскурил скрученные табачные листья на глазах изумленного Нево, тут же потерявшего дар речи и жестов, усвоенных от меня.

– Ну, что ж, сэр, – заговорил я. – И когда же вы намереваетесь опубликовать результаты ваших замечательных выдающихся исследований?

Моисей почесал затылок и распустил узел цветастого галстука.

– Не уверен, – признался он, – Что я могу сказать что-нибудь новое в науке, кроме перечисления замеченных аномалий столь непостижимого вещества как платтнерит. И все же, возможно более светлые головы, чем моя, сумели бы прийти к результатам – например, как синтезировать это вещество в лабораторных условиях.

– Это невозможно, – изрек Нево.

– Что невозможно?

– Производство радиоактивных материалов в течение ближайших десятилетий нереально. Это История.

Моисей удивленно поднял брови, но промолчал.

– Так значит, публикация отодвигается на неопределенный срок?

Он заговорщически подмигнул мне – узнаю себя в молодости – и сказал: – Всему свое время. Признаюсь вам – я не совсем ученый – не то, что принято понимать под этим словом. Кропотливый, дотошный, готовый без конца рыться в мироздании, доказывая себе и другим затаенные в нем парадоксы. Короче говоря, не то, каким он предстает перед нами в научных изданиях.

– А вы, стало быть…

– О, я не порицаю не в коем случае тружеников науки! Просто я считаю, что есть более интересные пути приложения этих открытий. – Он отхлебнул бренди из своего стакана. – У меня уже есть несколько публикаций – в том числе одна в «Трудах философского общества». Но работа с платтнеритом…

– И что она?

У меня странное предчувствие. Здесь кроется нечто большее, чем изучение природы света или оригинального вещества.

Я невольно потянулся в кресле, заметив, как оживилось его лицо. Была середина ночи – мир словно замер вокруг, онемел – и каждая окружающая деталь приобрела особое значение. Словно пропитываясь тайной мироздания. Я услышал таинственный стук часов во всем доме: настенных «ходиков», карманной «луковицы» и остальных хронометров, расставленных по этажам.

– Скажите, скажите мне. Что вы имеете в виду? Ведь вы не договорили.

Он одернул свой забавный донжуанский сюртук.

– Я уже говорил вам о том, что искажения света, преломляющегося в платтнерите, имеют темпоральную природу. Что это значит? Это значит, что луч, перемещается между двумя точками пространства без вмешательства времени. И, как представляется мне, напряженно продолжал он, – таким же образом – теоретически – могут перемещаться материальные предметы. Объекты. Если смешать платтнерит с подходящей кристаллической субстанцией: например, кварцем или другим природным минералом…

– То?..

Тут он пришел в себя: отставил решительным движением стакан с недопитым бренди и оперся локтями на стол. Зеленые глаза его были совсем рядом. Он смотрел на меня в упор.

– Не уверен, что имеет смысл продолжать. Вы видите: я был с вами искренен. Настало время вам ответить такой же искренностью. Вы готовы?

Вместо ответа я еще раз посмотрел ему в глаза – глаза, смотревшие сквозь 18 лет, глаза, которые я каждый день видел в зеркале для бритья.

– Кто вы? – прошептал он, словно опасаясь ответа.

– Ты знаешь. Или до сих пор не догадался?

Пауза стала затягиваться. Морлок заерзал в кресле, но сейчас его присутствие было призрачным и почти невероятным – не имеющим значения для нас обоих.

Наконец Моисей выдавил:

– Да, да. Кажется, я понял.

Я не спешил обрушить на него всю тяжесть правды. То, что Моисею представлялось интригующим вымыслом, полуфантастическим предположением, воплотилось в реальном объекте, сделанным моими – и его – руками. Столкнуться с воплощением мечты. Да еще и с самим собой, пришедшим из другого времени – было непростым испытанием.

– Мое появление здесь – неизбежный результат твоих поисков. – подчеркнул я.

Он взглянул на меня по-новому, скользнув оценивающим взглядом по моему лицу, волосам, одежде.

Я пытался разглядеть себя посмотреть на себя со стороны, глазами двадцатишестилетнего. Тут же невольно я пригладил волосы, которых не расчесывал с самого 657 208-го года, и втянул живот, в молодости не имевший таких очертаний. И все равно особого восторга в его лице не ощущалось.

– Посмотри как следует, – с чувством сказал я. – Перед тобой твое будущее.

Он почесал подбородок.

– Малоподвижный образ жизни? И оттопырил большой палец в сторону Нево. – А это кто? Неужели…

– Гость из будущего, – кивнул я. Из 657 208-го. Доставленный сюда на машине, которая существует пока лишь в твоей голове, как идея.

– Гм. Не терпится задать массу вопросов. Ну, и как?

– Что – как?

– Что со мной произошло дальше? Я достиг успеха и славы? Женился? Ну и тому подобные пустяки. Пожалуй, лучше об этом и не спрашивать. – Он снова метнул взгляд на Нево. – Вот будущее рода «гомо сапиенс» – это будет поинтереснее.

– Ты что – не веришь мне?

Он снова взял стакан, обнаружил, что тот пуст, и поставил на место.

– Не знаю. Просто… все это странно. Любой может заявиться с порога и сказать, что он – это я, только из будущего.

– Но ты же сам уже понял, что такое возможно. И потом – вглядись в мое лицо!

– Сходство есть, признаю. Но сходство еще ничего не значит. Может, все это вообще дружеский розыгрыш, – он пристально и подозрительно посмотрел на меня. Потом взгляд его стал и вовсе сердитым. – Желаете выставить меня дураком?

– Ну, а предположим, что это не так.

– Не так? – он снова поскреб подбородок. – Ну, даже если и не так, если отмести возможность дружеского розыгрыша – друзья в курсе, чем занимаюсь я. Но в таком случае…

– В таком случае… – помог я.

– У вас должна быть определенная цель, для того, чтобы заявиться в собственное прошлое.

– Совершенно верно, – я поднял палец, вспомнив, что имею дело с легко возбудимым молодым человеком. Между тем нам предстояло решить жизненно важный вопрос. – Да. Я прибыл в прошлое не просто так. Не для того, чтобы полюбоваться на себя, не для пустого развлечения. Насколько тебе самому известно, я ничего не делал в жизни ради пустого развлечения.

Он надменно выпятил подбородок.

– Это все фразы. Неужели все дело во мне. Кто я? Даже не ученый – так, лудильщик, дилетант. Я не политик и не пророк. Зачем ради меня являться тени из будущего?

– Дело в том, что ты изобретатель самого грозного оружия, когда-либо сконструированного на Земле. Ты автор Машины Времени.

– И что же вы должны сообщить мне?

Что ты должен немедленно, как можно скорее избавиться от платтнерита. Займись чем-нибудь другим, найди новую тему для исследований. Ты не должен заниматься Машиной Времени – это очень важно! Иначе все рухнет.

– Рухнет – что?

– Все. Целые миры исчезнут из мироздания – только благодаря Машине Времени и твоему неуемному любопытству.

Сдвинув кончики пальцев перед собой, он посмотрел на меня.

– Ну, хорошо. Очевидно, у вас есть еще, о чем рассказать. Это длинная история? Может быть, принести еще бутылку бренди – или чаю, например?

– Нет. Большое спасибо, – с чувством произнес я. У нас, – я подчеркнул «нас», – нет времени на чай. Я постараюсь быть максимально краток.

И я поведал ему историю, всю как есть, с самого начала – про изобретение и оба своих путешествия в Будущее. Про свои смелые эксперименты, про Элоев и Морлоков, и про то, что обнаружил по возвращении.

Несмотря на крайнюю усталость – по моим расчетам, я не стал уже вторые сутки – по мере своего рассказа я все больше загорался, то и дело бросая взгляд на лицо морлока в пламени свечи – мое доказательство истинности этой истории. Поначалу меня смущало присутствие Нево, безмолвно внимавшего моей пылкой речи, но вскоре я заметил, что и Моисей начинает поглядывать в его сторону морлока, всякий раз по-новому удостоверяясь в моих словах.

Но вскоре мой рассказ захватил его настолько, что он не сводил глаз с моего лица.