Текст книги "Полное собрание стихотворений"

Автор книги: Стивен Крейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Mists of desires

Arising from the lips of my chosen

Be not civil.

The flower I gave thee once

Was incident to a stride

A detail of a gesture

But search those pale petals

And see engraven thereon

A record of my intention.

Любимая, прости, что мне хочется видеть тебя

печальной

Ведь, страдая,

Ты прижимаешься к моей груди,

А за это

Готов я заплатить цену твоей печали.

Ты окружена людьми,

И они не избегают общения с тобой,

И тогда я понимаю,

Что любимая касается чужой руки,

Сострадая мне.

Он повесил у себя в комнате твой портрет,

Портрет, ставший подлым предателем,

И он смеялся

– То было лишь глупое самодовольство

Человека, привыкшего бывать среди красивых

женщин

И вот так я поделил с ним

Частицу моей любви.

Глупец, как же я не знал, что твоя маленькая

туфелька

Может быть причиной мужских слез!

– Чьих-то слез.

Я плачу тоже, я скрежещу зубами,

И я люблю эту маленькую туфельку,

Маленькую, маленькую туфельку.

Бог даровал мне медали,

Бог наградил меня громкими почестями,

И я могу похвалиться перед тобой,

возлюбленная,

И быть достойным

Любви, что я дарю тебе.

Позволь же мне обрушить на тебя

Всю тяжесть мучительной страсти.

Я сомневался в тебе

– Я сомневался в тебе

И от этого краткого сомнения

Моя любовь выросла, словно джинн,

Который вскоре погубит меня.

Остерегайся друзей моих,

Не будь с ними чересчур обходительной,

Ведь такая учтивость

Ранит мое беззащитное сердце,

И мне видятся призраки, туман вожделения,

Поднимающийся от губ твоих, любимая.

Не будь чересчур обходительной.

Цветок, что я однажды подарил тебе,

Был знаком рождающегося чувства,

Маленькой частицей моего преклонения,

Но взгляни на эти поблекшие лепестки

И прочти запечатленную на них

Повесть о моих надеждах.

Пер. Анатолия Кудрявицкого

– 105

Ah, God, the way your little finger moved

As you thrust a bare arm backward

And made play with your hair

And a comb a silly gilt comb

Ah, God-that I should suffer

Because of the way a little finger moved.

О мой Господь, одно лишь движение твоего пальца,

Когда ты поднял руку

И, забавляясь, расчесывал волосы

Обыкновенным золоченым гребнем,

О мой Господь, какие страдания оно принесло мне,

Одно лишь движение твоего пальца!

Пер. Анатолия Кудрявицкого

– 106

Once I saw thee idly rocking

–Idly rocking

And chattering girlishly to other girls,

Bell-voiced, happy,

Careless with the stout heart of unscarred

womanhood

And life to thee was all light melody.

I thought of the great storms of love as I know it

Tom, miserable and ashamed of my open sorrow,

I thought of the thunders that lived in my head

And I wish to be an ogre

And hale and haul my beloved to a castle

And there use the happy cruel one cruelly

And make her mourn with my mourning

Однажды я видел, как ты праздно покачивалась

на качелях

– Праздно покачивалась

И по-девичьи болтала с подругами,

Звонкоголосая, счастливая,

Воплотившая беззаботность и бесстрастие

неомраченной женственности,

Жизнь для тебя была как нежная мелодия.

Я думал о пережитых мною неистовых бурях

любви;

Истерзанный, несчастный, стыдящийся своей

неодолимой печали,

Я думал о громовых раскатах, звучавших в моей

голове,

И мне захотелось стать свирепым великаном,

Схватить любимую и затащить в свой замок,

Проявить к ней всю жестокость, на какую я

способен,

И заставить ее страдать так, как страдаю я.

Пер. Анатолия Кудрявицкого

– 107

Tell me why, behind thee,

I see always the shadow of another lover?

Is it real

Or is this the thrice-damned memory of a better

happiness?

Plague on him if he be dead

Plague on him if he be alive

A swinish numbskull

To intrude his shade

Always between me and my peace

Скажи, почему за твоей спиной

Я всегда вижу тень твоего прежнего любовника?

Он что, является собственной персоной,

Или это трижды проклятые воспоминания

О вашем былом блаженстве?

Чума на него, если он умер;

Чума на него, если он жив,

Этот остолоп,

Все время впихивающий свою наглую тень

Между мною и моим спокойствием!

Пер. Анатолия Кудрявицкого

– 108

And yet I have seen thee happy with me.

I am no fool

To pole stupidly into iron.

I have heard your quick breaths

And seen your arms writhe toward me;

At those times

–God help us

I was impelled to be a grand knight

And swagger and snap my fingers,

And explain my mind finely.

Oh, lost sweetheart,

I would that I had not been a grand knight,

I said: "Sweetheart."

Thou said'st: "Sweetheart."

And we preserved an admirable mimicry

Without heeding the drip of the blood

From my heart.

И все же ты иногда была счастлива со мною.

Я не настолько глуп,

Чтобы зря биться головой об стену.

Я слышал твои быстрые вздохи,

Видел, как ты простирала ко мне дрожащие руки...

В те времена

– Спаси нас, Боже

Из меня хотели сделать знатного господина,

Чванного, взирающего на людей свысока,

Изысканно выражающего свои мысли.

Увы, моя потерянная возлюбленная,

Я неспособен быть знатным господином.

Я говорил: – Любимая!

Ты говорила: – Любимый!

И мы продолжали старательно подлаживаться

под остальных,

Не обращая внимания на кровь,

Сочившуюся из моего сердца.

Пер. Анатолия Кудрявицкого

– 109

I heard thee laugh,

And in this merriment

I defined the measure of my pain;

I knew that I was alone,

Alone with love,

Poor shivering love,

And he, little sprite,

Came to watch with me,

And at midnight

We were like two creatures by a dead camp-fire.

Я услышал, как ты смеешься,

И твое веселье открыло мне

Всю глубину моего страдания.

Я знал, что остался один,

Один со своей любовью,

Жалкой трепещущей любовью;

Только маленький эльф прилетел,

Чтоб быть со мной в часы ночного бдения.

Во мраке ночи

Мы походили на две тени

У потухшего, мертвого костра.

Пер. Анатолия Кудрявицкого

– 110

I wonder if sometimes in the dusk,

When the brave lights that gild thy evenings

Have not yet been touched with flame,

I wonder if sometimes in the dusk

Thou rememberest a time,

A time when thou loved me

And our love was to thee all?

Is the memory rubbish now?

An old gown

Worn in an age of other fashions?

Woe is me, oh, lost one,

For that love is now to me

A supernal dream,

White, white, white with many suns.

Мне трудно представить, что порою в сумерках,

Когда красочные огни, позлатившие твои вечера,

Еще не разгораются в полную силу,

Мне трудно представить, что порою в сумерках

Ты вспоминаешь времена,

Когда ты любила меня

И наша любовь была для тебя всем.

Неужели память об этом теперь – ненужный хлам?

Случайно надетое старое платье,

Давно вышедшее из моды?

Горе мне, о потерянная возлюбленная!

Ведь для меня сейчас эта любовь

Дивная мечта,

Светлая, светлая, светлая, как множество солнц!

Пер. Анатолия Кудрявицкого

– 111

Love met me at noonday,

– Reckless imp,

To leave his shaded nights

And brave the glare,

And I saw him then plainly

For a bungler,

A stupid, simpering, eyeless bungler,

Breaking the hearts of brave people

As the snivelling idiot-boy cracks his bowl,

And I cursed him,

Cursed him to and fro, back and forth,

Into all the silly mazes of his mind,

But in the end

He laughed and pointed to my breast,

Where a heart still beat for thee, beloved.

Любовь повстречалась мне в полдень

– Беспечный чертенок,

Покинувший прикрытие темных ночей

И явившийся при ярком свете,

И я тогда ясно увидел,

Что она – неумейка,

Глупая, самодовольная, безглазая неумейка,

Разбивающая сердца храбрых людей,

Как сопливый дурачок раскалывает свою чашку;

И я проклял ее,

С ног до головы осыпал проклятьями

Ее саму и дурацкую путаницу в ее мозгах.

Но в ответ

Она рассмеялась и указала перстом на мою грудь,

Где сердце все так же билось для тебя, любимая.

Пер. Анатолия Кудрявицкого

– 112

I have seen thy face aflame

For love of me,

Thy fair arms go mad,

Thy lips tremble and mutter and rave.

And-surely

This should leave a man content?

Thou lovest not me now,

But thou didst love me,

And in loving me once

Thou gavest me an eternal privilege,

For I can think of thee.

Я видел, как лицо твое раскраснелось,

Озаренное любовью ко мне,

Прекрасные руки твои бесцельно блуждали,

Губы дрожали, бессвязно шептали что-то...

И это – надо полагать

Должно полностью ублаготворить человека?

Ты больше не любишь меня,

Но прежде ты меня любила

И тем самым

Даровала мне вечную привилегию

Я могу думать о тебе.

Пер. Анатолия Кудрявицкого

Стихотворения опубликованные посмертно

– 113

A man adrift on a slim spar

A horizon smaller than the rim of a bottle

Tented waves rearing lashy dark points

The near whine of froth in circles.

God is cold.

The incessant raise and swing of the sea

And growl after growl of crest

The sinkings, green, seething, endless

The upheaval half-completed.

God is cold.

The seas are in the hollow of The Hand;

Oceans may be turned to a spray

Raining down through the stars

Because of a gesture of pity toward a babe.

Oceans may become grey ashes,

Die with a long moan and a roar

Amid the tumult of the fishes

And the cries of the ships,

Because The Hand beckons the mice.

A horizon smaller than a doomed assassin's cap,

Inky, surging tumults

A reeling, drunken sky and no sky

A pale hand sliding from a polished spar.

God is cold.

The puff of a coat imprisoning air:

A face kissing the water-death

A weary slow sway of a lost hand

And the sea, the moving sea, the sea.

God is cold.

Человек, цепляющийся за обломок мачты,

Горизонт, узкий как бутылочное горлышко,

Нависающие горы волн с черными гребнями,

Стоны зыбящейся вокруг пены.

Бог безучастен.

Беспрерывное чередование взлета

и низверженья валов,

Рокот, рокот волн,

Провалы между ними – зеленые, бурлящие,

бездонные,

Близящаяся гибель.

Бог безучастен.

Все моря – в ладони Его руки,

Все океаны могли бы обратиться в водяные брызги

И пролиться дождем сквозь звезды

От одного лишь Его жеста сострадания к ребенку.

Океаны могли бы стать серым прахом,

Умереть с долгими стенаньями и воем

Среди смятения рыб

И рева кораблей

Оттого, что рука Его поманила к себе мышей.

Горизонт, узкий как чаша в руках

осужденного убийцы,

Буйство чернильно-черных валов,

Шатающееся, захлестываемое волнами небо,

Слабеющая рука, отпустившая скользкий

обломок мачты.

Бог безучастен.

Последний, бесценный глоток воздуха,

Поцелуи водяной смерти на лице,

Долгий, усталый взмах исчезающей в пучине руки

И море, беспокойное море, море.

Бог безучастен.

Пер. Анатолия Кудрявицкого

– 114

Chant you loud of punishments,

Of the twisting of the heart's poor strings

Of the crash of the lightning's fierce revenge.

Then sing I of the supple-souled men

And the strong strong gods

That shall meet in times hereafter

And the amaze of the gods

At the strength of the men.

–The strong, strong gods

–And the supple-souled men

Ты вопиешь о расплате,

О разорванных струнах человеческих сердец,

О страшных, пронзающих насквозь молниях возмездия.

Я же пою о людях с ранимой душою

И о сильных, могучих богах;

О том, как они встретятся когда-нибудь

И боги будут потрясены

Стойкостью людей.

– Сильные, могучие боги

– И люди с ранимой душою

Пер. Анатолия Кудрявицкого

– 115

A naked woman and a dead dwarf;

Wealth and indifference.

Poor dwarf!

Reigning with foolish kings

And dying mid bells and wine

Ending with a desperate comic palaver

While before thee and after thee

Endures the eternal clown

–The eternal clown

A naked woman.

Нагая женщина и мертвый карлик;

Изобилие и бесчувственность.

Бедный карлик!

Ты царствовал вместе с королями-глупцами,

Умирал под звон бубенцов и бокалов,

Оканчивал жизнь последней, отчаянной шуткой;

Однако и до, и после тебя,

Во все времена существовал вечный клоун

– Вечный клоун

Нагая женщина.

Пер. Анатолия Кудрявицкого

– 116

Little birds of the night

Aye, they have much to tell

Perching there in rows

Blinking at me with their serious eyes

Recounting of flowers they have seen and loved

Of meadows and groves of the distance

And pale sands at the foot of the sea

And breezes that fly in the leaves

They are vast in experience

These little birds that come in the night.

Маленькие птички в ночи,

О многом, могли бы они рассказать,

Сидя рядком на ветке,

Поглядывая на меня своими серьезными глазками,

Вспоминая цветы, что довелось им видеть и любить,

Далекие луга и рощи,

Бледный песок под ногами у моря

И ветерок, колыхавший листву.

Они столько всего перевидали,

Эти маленькие птички, прилетевшие ночью.

Пер. Анатолия Кудрявицкого

– 117

Unwind my riddle.

Cruel as hawks the hours fly;

Wounded men seldom come home to die;

The hard waves see an arm flung high;

Scorn hits strong because of a lie;

Yet there exists a mystic tie.

Unwind my riddle.

Разгадай мою загадку.

Часы – как ястребы, безжалостные,

быстро;

Кто ранен – редко дома умирает;

Могучая рука волненьем моря управляет;

Несправедливая насмешка больно уязвляет;

И все это таинственная связь соединяет.

Разгадай мою загадку.

Пер. Анатолия Кудрявицкого

– 118

Ah, haggard purse, why ope thy mouth

Like a greedy urchin

I have naught wherewith to feed thee

Thy wan checks have ne'er been puffed

Thou knowest not the fill of pride

Why then gape at me

In fashion of a wronged one

Thou do smilest wanly

And reproaches! me with thine empty stomach

Thou knowest I'd sell my steps to the grave

If t'were but honestie

Ha, leer not so,

Name me no names of wrongs committed with thee

No ghost can lay hand on thee and me

We've been too thin to do sin

What, liar? When thou was filled of gold, didst I riot?

And give thee no time to eat?

No, thou brown devil, thou art stuffed now with lies as

with wealth,

The one gone to let in the other.

Эй, тощий мой кошель, зачем ты разинул пасть

Как прожорливый мальчишка?

Мне нечем кормить тебя!

Твои щеки всегда были впалыми,

Тебе незнакомо чувство гордости,

Почему же ты уставился на меня,

Как будто я тебя обидел?

Ты криво улыбаешься

И попрекаешь меня своим пустым брюхом,

Ты, знающий, что я продал бы даже шаги,

отделяющие меня от могилы,

Если б эта сделка могла быть честной.

Эй, не смотри на меня так,

Не называй имена таящихся в тебе пороков

Ни духу, ни живой душе не отдам себя и тебя

Нам с тобой слишком не повезло, чтоб вершить зло.

Что? Послушай, лжец, когда ты был набит золотом,

разве я протестовал?

Разве не давал тебе возможностей насытиться?

Нет, коричневый дьявол, ты полон теперь ложью,

словно звонкой монетой

Они ведь не могут существовать друг без друга.

Пер. Анатолия Кудрявицкого

– 119

One came from the skies

–They said

And with a band he bound them

A man and a woman.

Now to the man

The band was gold

And to another, iron

And to the woman, iron.

But this second man,

He took his opinion and went away

But, by heavens,

He was none too wise.

Некто спустился с небес

– Рассказывают люди

И связал лентой двоих

Мужчину и женщину.

Мужчина думал,

Что лента златотканная,

Другой же мужчина – что она стальная;

Женщине она тоже казалась стальной.

Однако этот второй мужчина

Махнул рукой и удалился восвояси.

Клянусь небесами,

Он был не слишком умен.

Пер. Анатолия Кудрявицкого

– 120

A god came to a man

And said to him thus:

"I have an apple

It is a glorious apple

Aye, I swear by my ancestors

Of the eternities before this eternity

It is an apple that is from

The inner thoughts of heaven's greatest.

"And this I will hang here

And then I will adjust thee here

Thus-you may reach it.

And you must stifle your nostrils

And control your hands

And your eyes

And sit for sixty years

But,-leave be the apple."

The man answered in this wise:

"Oh, most interesting God

What folly is this?

Behold, thou hast moulded my desires

Even as thou hast moulded the apple.

"How, then?

Can I conquer my life

Which is thou?

My desires?

Look you, fookish god

If I thrust behind me

Sixty white years

I am a greater god than God

And, then, complacent splendor,

Thou wilt see that the golden angels

That sing pink hymns

Around thy throne-top

Will be lower than my feet."

Бог явился человеку

И сказал ему:

– У меня есть яблоко.

Это чудесное яблоко,

Клянусь моими предками,

Жившими задолго до нынешних времен.

Это яблоко, рожденное

Сокровенными мыслями небесных патриархов.

Я подвешу его здесь,

А потом посажу рядом тебя

Так, чтобы ты мог его достать.

Но ты должен зажать свои ноздри,

Не давать волю рукам

И глазам

И просидеть здесь шестьдесят лет,

Оставив яблоко нетронутым.

Человек ответил так:

– О забавнейший из богов!

Что это за вздор?

Ты выдумал для меня вожделение,

Как выдумал и яблоко.

Что же будет?

Могу ли я распоряжаться моей жизнью,

Принадлежащей тебе?

Моими желаниями?

Подумай, о глупейший из богов,

Если я выброшу на ветер

Шестьдесят лучших лет моей жизни,

То стану более великим богом, чем ты сам,

И тогда, самодовольный властитель,

Ты увидишь, что златокудрые ангелы,

Распевающие неземные гимны

Вокруг твоего трона,

Окажутся ниже моих колен.

Пер. Анатолия Кудрявицкого

– 121

There is a grey thing that lives in the tree-tops

None know the horror of its sight

Save those who meet death in the wilderness

But one is enabled

To see branches move at its passing

To hear at times the wail of black laughter

And to come often upon mystic places

Places where the thing has just been.

Серое существо обитает на вершинах деревьев.

Никто не знает, как ужасен его взгляд,

Кроме тех, кто встречался со Смертью

среди пустыни.

Но кое-кому случалось видеть,

Как шевелятся ветки под его крыльями,

Слышать раскаты злобного смеха,

Оказываться в таких местах, где играет музыка,

Там, где серое существо только что побывало.

Пер. Анатолия Кудрявицкого

– 122

If you would seek a friend among men

Remember: they are crying their wares.

If you would ask of heaven of men

Remember: they are crying their wares

If you seek the welfare of men

Remember: they are crying their wares

If you would bestow a curse upon men

Remember: they are crying their wares

Crying their wares

Crying their wares

If you seek the attention of men

Remember:

Help them or hinder them as they cry their wares.

Если ты ищещь друга среди людей,

Помни: они расхваливают свои товары.

Если ты хочешь быть счастливым среди людей,

Помни: они расхваливают свои товары.

Если ты жаждешь жить для блага людей,

Помни: они расхваливают свои товары.

Если ты обрушиваешь проклятия на людей,

Помни: они расхваливают свои товары,

Расхваливают свои товары,

Расхваливают свои товары.

Если ты желаешь привлечь внимание людей,

Помоги или помешай им,

Когда они расхваливают свои товары.

Пер. Анатолия Кудрявицкого

Если ты ищещь друга среди людей

Помни: они рекламируют свои товары.

Если ты просишь бога за этих людей

Помни: они рекламируют свои товары.

Если ты ищещь блага для этих людей,

Помни: они рекламируют свои товары.

Если ты хочешь предать проклятию людей

Помни: они рекламируют свои товары.

Рекламируют свои товары

Рекламируют свои товары

Если ты хочешь привлечь внимание людей

Помни:

Помоги или помешай им рекламировать их товары.

Пер. Владимира Британишского

– 123

A lad and a maid at a curve in the stream

And a shine of soft silken waters

Where the moon-beams fall through a hemlock's boughs

Oh, night dismal, night glorious.

A lad and a maid at the rail of a bridge

With two shadows adrift on the water

And the wind sings low in the grass on the shore

Oh, night dismal, night glorious.

A lad and a maid, in a canoe,

And a paddle making silver turmoil

Юноша и дева у излучины реки

И сияние нежных шелковистых вод

В лунном свете, льющемся сквозь ветви терновника.

О ночная тьма, ночное великолепие!

Юноша и дева, опершиеся на перила моста,

Две тени, колеблемые течением,

И ветер, поющий в траве на берегу, под ними...

О ночная тьма, ночное великолепие!

Юноша и дева в лодке

И весло, оставляющее на воде серебристый след...

Пер. Анатолия Кудрявицкого

– 124

A solder, young in years, young in ambitions

Alive as no grey-beard is alive

Laid his heart and his hopes before duty

And went staunchly into the tempest of war.

There did the bitter red winds of battle

Swirl 'gainst his youth, beat upon his ambitions,

Drink his cool clear blood of manhood

Until at coming forth time

He was alive merely as the greybeard is alive.

And for this

The nation rendered to him a flower

A little thing-a flower

Aye, but yet not so little

For this flower grew in the nation's heart

A wet, soft blossom

From tears of her who loved her son

Even when the black battle rages

Made his face the face of furious urchin,

And this she cherished

And finally laid it upon the breast of him.

A little thing-this flower?

No-it was the flower of duty

That inhales black smoke-clouds

And fastens it's roots in bloody sod

And yet comes forth so fair, so fragrant

It's birth is sunlight in grimest, darkest place.

Солдат, юный годами, юный душою,

Ощущавший полноту жизни, неведомую старцам,

Пожертвовал своими чувствами и надеждами

ради долга

И по собственной воле попал в пекло войны.

Там жгучие алые вихри сражений

Оборвали цвет его юности, разбили его надежды,

Иссушили чистый прохладный источник его сил,

И вот наконец настало время,

Когда жизнь в нем уже едва теплилась,

как в дряхлом старце.

И за все это

Страна подарила ему цветок,

Всего лишь цветок.

Да, но это не так уж мало

Ведь цветок тот рос в самом сердце страны,

Нежный, влажный росток,

Политый слезами той, что любила своего сына

Даже тогда, когда черная ярость битвы

Превращала его лицо в лик злобного дьявола;

Этот цветок она лелеяла

И в конце концов приложила к его груди.

Разве цветок – это мало?

Нет, ведь то был цветок воинского долга,

Вдыхавший черные клубы дыма,

Пустивший корни в окровавленную почву,

И все же выросший прекрасным и душистым.

Его рождение – как восход солнца

в средоточии тьмы.

Пер. Анатолия Кудрявицкого

– 125

A row of thick pillars

Consciously bracing for the weight

Of a vanished roof

The bronze light of sunset strikes through them,

And over a floor made for slow rites.

There is no sound of singing

But, aloft, a great and terrible bird

Is watching a cur, beaten and cut,

That crawls to the cool shadows of the pillars

To die.

Ряд мощных колонн,

Способных выдержать вес

Давно уже отсутствующей крыши;

Бронзовый свет заката проникает между ними

И освещает пол, предназначенный для

торжественных шествий.

Теперь здесь не слышно звуков пения;

Лишь огромная страшная птица в вышине

Следит за избитой, израненной собачонкой,

Ползущей в прохладную тень колонн,

Чтобы там умереть.

Пер. Анатолия Кудрявицкого

– 126

Oh, a rare old wine ye brewed for me

Flagons of bespair

A deep deep drink of this wine of life

Flagons of despair.

Dream of riot and blood and screams

The rolling white eyes of dying men

The terrible heedless courage of babes

О старое терпкое вино, ты выдержано для меня

В кувшинах отчаянья.

Много-много глотков этого вина жизни

В кувшинах отчаянья.

Во сне – смута, кровь, крики,

Умирающие люди, белки их закатившихся глаз,

Ужасающая безрассудная храбрость детей.

Пер. Анатолия Кудрявицкого

– 127

There exists the eternal fact of conflict

And-next-a mere sense of locality

Afterward we derive sustenance from the winds.

Afterward we grip upon this sense of locality.

Afterward, we become patriots.

The godly vice of patriotism makes us slaves,

And-let us surrender to this falsity

Let us be patriots

Then welcome us the practical men

Thrumming on a thousand drums

The practical men, God help us.

They cry aloud to be led to war

Ah

They have been poltroons on a thousand fields

And the sacked sad city of New York is their record

Furious to face the Spaniard, these people, and

crawling worms before their task

They name serfs and send charity in bulk to better men

They play at being free, these people of New York

Who are too well-dressed to protest against infamy

Во все времена существуют конфликты

И порожденное ими чувство групповой общности.

Мы привыкаем черпать уверенность в этом чувстве,

Мы привыкаем цепляться за эту общность,

Мы становимся патриотами.

Патриотизм, этот священный порок,

делает нас рабами.

И все же попробуем примириться с этой ложью,

Будем патриотами.

Это сразу же одобрят деловые люди,

Бьющие в тысячи барабанов

Деловые люди, спаси нас. Боже.

Они надсаживают глотки, чтобы

спровоцировать войну,

Да-да, они,

Тысячи раз праздновавшие труса на поле боя.

Унылый, опустошенный Нью-Йорк

памятник их деяниям.

Они неистовствуют при виде испанца*, эти люди,

и, словно черви, увиливают от воинского долга.

Они именуют слугами

и одаривают милостыней тех, кого не стоят.

Они превратили Свободу в игрушку,

эти люди из Нью-Йорка,

Слишком хорошо одетые, чтобы протестовать

против несправедливости.

Пер. Анатолия Кудрявицкого

{* Стихотворение написано (прим. переводчика) в годы испано-американской войны}

– 128

On the brown trail

We hear the grind of your carts

To our villages,

Laden with food

Laden with food

We know you are come to our help

But

Why do you impress upon is

Your foreign happiness?

We know it not.

(Hark!

Carts laden with food

Laden with food)

We weep because we dont understand

But your gifts form into a yoke

The food turns into a yoke

(Hark!

Carts laden with food

Laden with food)

It is our mission to vanish

Grateful because of full mouths

Destiny-Darkness

Time understands

And ye-ye bigoted men of a moment

– Wait

Await your turn.

Мы слышим, как к нашим селениям,

Скрипя, подъезжают по пыльной дороге

Ваши повозки,

Груженые едой,

Груженые едой.

Мы знаем, что вы пришли нам на помощь.

Но

Зачем вы, чужеземцы,

Ошеломляете нас своим достатком?

Нам он неведом.

(Слыхали?

Повозки, груженые едой!

Груженые едой!)

Мы плачем от радости, не понимая,

Что ваши дары делают нас рабами,

Пища оборачивается ярмом.

(Слыхали?

Повозки, груженые едой!

Груженые едой!)

Нам предназначено исчезнуть с лица земли

Благодарными, с желудками, набитыми пищей.

Нас ожидает Тьма.

Время подведет итог,

И вы, вы, нетерпеливцы,

живущие сегодняшним днем,

– Ждите

Пробьет ваш час.

Пер. Анатолия Кудрявицкого

– 129

All-feeling God, hear in the war-night

The rolling voices of a nation;

Through dusky billows of darkness

See the flash, the under-light, of bared swords

–Whirling gleams like wee shells

Deep in the streams of the universe

Bend and see a people, 0, God,

A people rebuked, accursed,

By him of the many lungs

And by him of the bruised weary war-drum

(The chanting disintegrate and the two-faced eagle)

Bend and mark our steps, O, God.

Mark well, mark well,

Father of the Never-Ending Circles

And if the path, the new path, lead awry

Then in the forest of the lost standards

Suffer us to grope and bleed apace

For the wisdom is thine.

Bend and see a people, 0, God,

A people applauded, acclaimed,

By him of the raw red shoulders

The manacle-marked, the thin victim

(He lies white amid the smoking cane)

[NO STANZA BREAK]

– And if the path, the path, leads straight

Then – 0, God – then bare the great bronze arm;

Swing high the blaze of the chained stars

And let look and heed

(The chanting disintegrate and the two-faced eagle)

For we go, we go in a lunge of a long blue corps

And – to Thee we commit our lifeless sons,

The convulsed and furious dead.

(They shall be white amid the smoking cane)

For, the seas shall not bar us;

The capped mountains shall not hold us back

We shall sweep and swarm through jungle and pool,

Then let the savage one bend his high chin

To see on his breast, the sullen glow of the

death-medals

For we know and we say our gift.

His prize is death, deep doom.

(He shall be white amid smoking cane)

Всеведущий Бог, услышь в ночи войны

Рокочущие голоса народа;

Во мрачной стремнине тьмы

Разгляди вспышки, дальний блеск обнаженных

мечей,

Кружащиеся отблески, подобные маленьким

ракушкам

На дне вселенной.

Нагнись и вглядись в людей, Боже,

В людей, заклейменных позором,

Проклятых тысячами уст,

Тысячами надтреснутых однозвучных барабанов

войны

(Поющая смерть и двуглавый орел).

Нагнись и замечай наш путь, Боже,

Замечай, старательно замечай,

Создатель Замкнутых Кругов.

И если тропа, новая тропа, ведет под откос,

Тогда в дремучем лесу утраченных ориентиров

Заставь нас брести на ощупь и вскоре истечь

кровью,

Ибо Твое достояние – мудрость.

Нагнись и вглядись в людей, Боже,

В людей, которым рукоплещет и поет хвалу

Вон тот изможденный, искалеченный кандалами

страдалец

С израненным, кровоточащим торсом

(Он лежит бледный среди дымящегося хвороста).

Если же тропа, новая тропа, ведет прямо

Тогда, Боже, взмахни своей бронзовой рукой

И смети с небосвода огни созвездий,

Чтобы люди смотрели и содрогались

(Поющая смерть и двуглавый орел).

Ведь мы идем, шагаем длинной вереницей

голубых полков,

Вверив Тебе наших бездыханных сыновей,

Страшных, скрюченных мертвецов

(Они будут лежать бледные среди дымящегося

хвороста).

Моря не остановят нас,

Заснеженные горы не заставят повернуть назад.

Мы прорвемся, пройдем сквозь джунгли,

преодолеем реки,

А потом заставим дикаря склонить гордую голову,

Чтобы разглядеть на груди зловещее рдение

медалей смерти

Мы ведь знаем и восхваляем наши дары.

Его награда – смерть, неотвратимая гибель

(Он будет лежать бледный среди дымящегося

хвороста).

Пер. Анатолия Кудрявицкого

– 130

A grey and boiling street

Alive with rickety noise.

Suddenly, a hearse,

Trailed by black carriages

Takes a deliberate way

Through this chasm of commerce;

And children look eagerly

To find the misery behind the shades.

Hired men, impatient, drive with a longing

To reach quickly the grave-side, the end of

solemnity.

Yes, let us have it over.

Drive, man, drive.

Flog your sleek-hided beasts,

Gallop – gallop – gallop.

Let us finish it quickly.

Серая бурлящая улица,

Неумолчный гул и нездоровое оживление.

Вот черная карета

С прицепленным катафалком

Кое-как пробирается

Сквозь это торжище,

И дети жадно всматриваются,

Пытаясь разглядеть Горе за занавесками.

Служители нервничают, торопятся

Поскорее добраться до кладбища,

последней обители всего сущего.

Да, давайте кончать с этим.

Погоняй, кучер, погоняй,

Нахлестывай скотинку по лоснящейся шкуре.

Галопом... галопом... галопом.

Покончим с этим скорее.

Пер. Анатолия Кудрявицкого

Серая, бурливая улица,

Пульсирующая грохотом.

Вдруг – похоронный кортеж,

Несколько черных карет,

С трудом прокладывающих путь

Через бездну бизнеса.

И мальчишки пытаются рассмотреть

Чужое горе за занавесками.

Наемные люди гонят и в хвост и в гриву,

Торопятся к кладбищу, к концу этой церемонии.

Да, кончай это дело.

Гони, кучер, гони.

Хлещи лоснящихся тварей.

Галоп – галоп – галоп.

Покончим с этим быстрее.

Пер. Владимира Британишского

– 131

Bottles and bottles and bottles

In a merry den

And the man smiles of women

Untruthing licence and joy.

Countless lights

Making oblique and confusing multiptiplication

In mirrors

And the light returns again to the faces.

* * * * * * * * * * * * * * * *

A cellar, and a death-pale child.