Текст книги "Темная половина"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Как зовут вашу жену? – спросила она копа, чье имя на ламинированном картоне было обозначено как Чарльз Ф. Туми-младший. Ее голос звучал визгливо и трепетно, совсем не так, как обычно. Близкие друзья (если бы они имелись у нее) ни за что не узнали бы этот голос.

– Стефани, мэм, – терпеливо ответил из-за двери допрашиваемый полисмен.

– Я могу позвонить и проверить это в вашем участке, вы это знаете! – почти истерически провизжала она.

– Я знаю это, миссис Эберхарт, – согласился голос, – но не будет ли вам чуточку спокойнее, если вы просто впустите нас, как вы полагаете?

А поскольку она еще столь же легко узнавала голос копа, как легко почуяла Запах Беды, она не колеблясь открыла дверь и позволила войти Туми с коллегой. Когда они присоединились к ней, Доди сделала то, чего с ней никогда ранее не случалось: она истерично разрыдалась.

7. ДЕЛО ПОЛИЦИИ

Тад сидел наверху в кабинете и писал, когда появилась полиция.

Лиз читала книгу в гостиной, а Уильям и Уэнди возились в детском манеже, каждый на выбранной им стороне. Она подошла к двери и выглянула в одно из узких декоративных окон рядом с дверью, перед тем как открыть ее. Эта привычка появилась у нее после того, что было шутливо названо «дебютом» Тада в журнале «Пипл». Слишком много визитеров – любопытствующих зевак, как из соседних мест, так и из самого этого городка и даже несколько человек совсем издалека (это были ярые поклонники Старка) требовали этой меры предосторожности, чтобы не превратить их дом в проходной двор. Тад называл это «синдромом глазения на живых крокодилов» и сказал, что синдром должен исчезнуть через неделю-другую. Лиз надеялась, что он будет прав. Она все время опасалась, как бы кто из визитеров не оказался сумасшедшим охотником на крокодилов, того самого сорта, что и убийца Джона Леннона, а потому сперва рассматривала всех посетителей через боковое окошко. Она не была уверена, что распознает настоящего сумасшедшего, если увидит его, но она, по крайней мере, обеспечит Таду покой в те два часа по утрам, когда он работал. После этого утреннего бдения он сам ходил открывать дверь, обычно глядя на нее, как виноватый мальчуган, и она не знала, как реагировать на этот взгляд.

Три человека на крыльце этим субботним утром не были поклонниками таланта ни Бомонта, ни Старка, она это сразу определила, да и никак не смахивали на сумасшедших... скорее это были патрульные полицейские из полиции штата. Она открыла дверь, чувствуя то невольное замешательство, которое испытывают даже ни в чем не повинные люди, когда у них без какого-либо приглашения появляется полиция. Она подумала, что если бы ее дети были постарше и могли бы играть этим утром где-то снаружи, она бы очень удивилась, узнав, что они ничего там не натворили.

– Да?

– Вы миссис Элизабет Бомонт? – спросил один из визитеров.

– Да, я. Чем могу служить?

– Ваш муж дома, миссис Бомонт? – задал вопрос второй полисмен. Оба эти человека были одеты в одинаковые серые дождевики и носили фуражки полиции штата.

– Нет, вы слышите машинку привидения Эрнеста Хэмингуэя, – собиралась она ответить, но конечно же, не сделала этого. Сперва мелькнула мысль, не сделал ли кто-то из них чего-то незаконного, затем кто-то неизвестный дал ей саркастический совет на ухо сказать полицейским, неважно какими словами: Подите прочь. Вас здесь не ждут. Мы ничего плохого не сделали. Идите и поищите настоящих преступников.

– Могу ли я спросить, зачем он вам нужен?

Третьим полицейским был Алан Пэнборн.

– Это дело полиции, миссис Бомонт, – заявил он. – Так можно нам поговорить с ним?

Тад Бомонт не вел постоянный дневник, но он иногда делал записи о событиях в его жизни, которые оказались самыми интересными, забавными или опасными. Он вносил эти отчеты в переплетенную амбарную книгу, и жена никогда особо не интересовалась ими. На самом деле они приводили ее в содрогание, но она никогда не говорила Таду об этом. Большинство записей были странно бесчувственны, словно какая-то часть его самого отошла в сторону и безучастно сообщала о жизни Тада, увиденной своими собственными, всегда безразличными ко всему глазами. После визита полиции утром 4 июня, он записал длинный отчет об этом событии с сильным и очень необычным волнением, явно проступавшим в тексте.

"Я понимаю «Процесс» Кафки и «1984» Оруэлла теперь немного лучше (писал Тад). Если расценивать их как политические романы и не более того, вы сделаете серьезную ошибку. Я полагал, что нет ничего страшнее депрессии, пережитой мной по окончании «Танцоров», и открытия, что мне нечего ожидать после них, – исключая выкидыш у Лиз, поскольку это – самое тяжелое событие в нашей семейной жизни, – но то, что произошло сегодня, кажется мне еще хуже. Я пытаюсь доказать себе, что это из-за того, что впечатления слишком свежи, но подозреваю, что здесь есть нечто, намного более опасное. Я считаю, что мрачный период моей жизни и потеря первых близнецов в конце концов были исцелены временем, оставившим только шрамы в моей душе, и эта новая рана будет также исцелена... но я не верю, что время полностью сотрет все это. Конечно, останется след, может быть короче, но и глубже, как от внезапного удара острым ножом.

Я уверен, что полиция действует согласно принимаемой присяге (если только они как и раньше приносят ее, хотя я догадываюсь, что там вряд ли что могло сильно измениться). По-прежнему меня преследует ощущение, что я в любой момент могу попасть в лапы бездушной бюрократической машины, не людей, а именно машины, которая методично сделает свое дело, разжевав меня до мелких кусочков... поскольку именно это разжевывание людей является главным занятием машины. И все мои вопли и мольбы не помешают и не отсрочат эту машинную операцию.

Я могу сказать, что Лиз была взволнована, когда поднялась ко мне в кабинет и сообщила, что полиция хочет видеть меня по какому-то делу, но не пожелала говорить с ней по этому поводу. Она сказала, что один из пришедших – Алан Пэнборн, местный шериф. Я мог ранее встречать его раз или два, но я узнал его лишь потому, что время от времени его физиономия появляется в программе «Вызов» здешнего кабельного телевидения.

Я был заинтересован всем случившимся и даже благодарен за перерыв в машинописи, поскольку я совсем не хотел ею заниматься всю эту неделю и делал это только по настоянию жены. Если я что и думал по поводу полиции, то только то, что визит, видимо, как-то связан либо с Фредериком Клоусоном, или со статьей в журнале «Пипл».

Я не уверен, что смогу правильно передать тон и атмосферу нашей встречи. Я не помню даже некоторых вещей, о которых шла речь, поскольку именно тон был здесь намного важнее. Они стояли у подножия лестницы в холле, трое крупных мужчин (неудивительно, что народ зовет их быками), и вода струйками стекала с них на паркет.

– Вы Тадеуш Бомонт? – один из них (это был шериф Пэнборн) задал мне вопрос, и с этого момента начались те самые эмоциональные изменения, которые я хочу описать (или хотя бы как-то обозначить). С несчастного машинописца очень быстро слетело все его оживление, сочетавшееся с любопытством и даже некоторым удовольствием от внимания к себе. Сразу же возникло некое беспокойство. Называется мое полное имя, но без слова «мистер». Подобно судье, обращающемуся к подсудимому, которому он вынес приговор.

– Да, правильно, – сказал я, – а вы шериф Пэнборн. Я это знаю, потому что у нас есть домик у озера Кастл.

Затем я протянул ему руку, старым автоматическим жестом хорошо воспитанного американца.

Он только взглянул на нее, и на его лице появилось такое выражение, словно он только что открыл дверцу холодильника и обнаружил, что купленная им к ужину рыба вдруг протухла.

– У меня нет желания пожимать вашу руку, – ответил он, – поэтому лучше уберите ее и избавьте нас обоих от ненужных затруднений.

Это было чертовски странно слышать, слишком грубы были эти слова, но не столько они обескуражили меня, сколько тон, которым они были произнесены. Этот тон вполне соответствовал бы тому, что он считал меня свихнувшимся психопатом.

И почувствовав это, я ужаснулся. Даже сейчас я с трудом могу поверить, как быстро, как чертовски быстро, мои чувства перешли от обычного любопытства и некоторого тщеславия к голому страху и ничему более. Я мгновенно осознал, что они не собираются разговаривать со мной о чем-то, они здесь лишь потому, что уверены в том, что я действительно что-то сделал, и в самую первую секунду охватившего меня ужаса – «я не собираюсь пожимать вашу руку» – я был сам уверен, что я что-то сделал.

– Это то, что я должен объяснить.

В ту секунду наступившей мертвой тишины после отказа Пэнборна пожать мне руку я осознал, что в действительности я сделал уже все... и будет слишком бессмысленно не признавать своей вины.

Тад медленно опустил руку. Уголком глаза он мог заметить Лиз, сжавшую побелевшие ладони на груди, и вдруг ему захотелось разъяриться на полицейского, которого дружески пригласили в дом, а он в ответ отказался пожимать руку хозяину. Этому копу платили жалованье, хотя и в очень малой степени, из налогов, вносимых Бомонтами за владение домиком в Кастл Роке. Этот коп напугал Лиз. Этот коп напугал его.

– Очень хорошо, – ровным голосом произнес Тад. – Если вы не желаете здороваться за руку, то, может, будете любезны объяснить мне, почему вы оказались в моем доме.

В отличие от полисменов штата Алан Пэнборн носил не дождевик, а водонепроницаемую накидку, которая доходила ему только до пояса. Он полез в задний карман, вынул карточку и начал читать по ней. В какой-то миг Таду показалось, что он слышит фрагмент уже прочитанного им когда-то романа сюрреалистического толка.

– Как вы сказали, меня зовут Алан Пэнборн, мистер Бомонт. Я шериф графства Кастл. Я здесь, поскольку должен допросить вас в связи с уголовным преступлением. Я буду задавать вопросы в полицейской казарме штата в Ороно. Вы имеете право не отвечать...

– О милостивый Боже, что здесь происходит? – спросила Лиз н остановилась на полуслове, услышав голос Тада: «Минутку, обожди, черт побери, минутку». Он собирался прореветь это во весь голос, но даже его мозг не смог заставить язык и легкие набрать достаточно воздуха и ярости, и все, что он смог, было очень мягким возражением жене, которое Пэнборн даже и не заметил.

– И вы имеете право на консультанта-защитника. Если вы сами не в состоянии нанять адвоката, он будет предоставлен в ваше распоряжение.

Он убрал карточку обратно в задний карман.

– Тад? – Лиз замерла перед ним подобно маленькому ребенку, испуганному громом. Ее глаза с ужасом смотрели на Пэнборна. До этого она иногда поглядывала и на патрульных полицейских, которые выглядели достаточно крупными, чтобы с успехом играть на месте защитников в профессиональной футбольной команде, но больше всего она следила за Пэнборном.

– Я не собираюсь ехать куда-либо с вами, – сказал Тад. Его голос дрожал, прыгая то вверх, то вниз, меняя тональность, как у подростков переходного возраста. Он все еще пытался разозлиться. – Я не думаю, что вы сможете принудить меня сделать это.

Один из патрульных прочистил глотку.

– Другим вариантом, – сказал он, – будет наше возвращение для оформления ордера на ваш арест, мистер Бомонт. Опираясь на ту информацию, которая у нас есть, это будет весьма легко сделать.

Патрульный взглянул на шерифа Пэнборна.

– Я думаю, можно сказать о том, что шериф с самого начала просил нас взять такой ордер. Он очень нас убеждал, и я думаю, что мы бы и не стали спорить об этом, если бы вы не были... чем-то вроде общественной фигуры.

Пэнборн взглянул недовольно, возможно, потому что ему не понравилось это определение, возможно, потому что полисмен доложил о нем Таду, а скорее всего, по обеим этим причинам.

Полисмен заметил этот взгляд, слегка потоптался на месте, как будто обувь начала ему тереть ногу, но тем не менее продолжал.

– В ситуации типа этой я не вижу оснований скрывать что-либо от вас. – Он вопросительно взглянул на своего коллегу, и тот согласно кивнул. Пэнборн по-прежнему выглядел не очень довольным. И даже сердитым. «Он выглядит так, – подумал Тад, – словно жаждет разодрать меня пальцами и намотать мне кишки вокруг головы.»

– Это звучит очень профессионально, – сказал Тад. Он ощутил, что к нему вернулась, по меньшей мере, часть самообладания, и его голос зазвучал на более низких нотах. Он хотел бы разозлиться, поскольку злость изгоняет страх, но выглядел сильно смущенным и недоуменным. Он чувствовал, как у него сосет под ложечкой. – Не учитывается, что я по-прежнему не имею никакого представления, в чем же суть этой идиотской ситуации.

– Если бы мы верили в это утверждение, нас бы здесь не было, мистер Бомонт, – сообщил Пэнборн. Выражение нескрываемого отвращения на его лице неожиданно сменилось испугом. Тад, наконец, разъярился.

– Меня не волнует, что вы думаете! – проорал Тад. – Я говорил уже вам, что знаю вас, шериф Пэнборн. Моя жена и я приобрели летний дом в Кастл Роке в 1973 году – задолго до того, как вы услышали даже о существовании такого места. Я не знаю, чем вы занимаетесь здесь, в 160 милях с лишним от вашего участка, и почему вы таращитесь на меня с выражением гадливости, словно я птичий помет на новенькой машине, но я могу сказать вам, что не собираюсь отправляться с вами куда-либо, пока не выясню, в чем же дело. Если для ареста нужен ордер, вы достанете его. Но мне хотелось бы, чтобы вы оказались по горло в кипящем дерьме, а я был бы тем внизу, кто разводит огонь. Потому что я ничего не сделал. Это просто возмутительно. Просто... чертовски... возмутительно!

Теперь его голос звучал во всю мощь, и оба патрульных выглядели слегка ошарашенными. Пэнборн – нет. Он продолжал смотреть на Тада с тем же гадливым выражением.

В соседней комнате кто-то из близнецов начал плакать.

– О Боже! – простонала Лиз, – что же это? Объясни нам!

– Пойди пригляди за детьми, крошка, – сказал Тад, не отводя взгляда от шерифа.

– Но...

– Прошу, – сказал он, и оба ребенка уже начали плакать. – Все будет в порядке.

Она посмотрела на него прощальным взглядом, ее глаза спрашивали «Ты обещаешь это?» и, наконец, ушла в детскую.

– Мы хотим допросить вас в связи с убийством Хомера Гамаша, – заявил второй полисмен.

Тад бросил тяжелый взгляд на Пэнборна и повернулся к патрульному.

– Кого?

– Хомера Гамаша, – повторил Пэнборн.

– Не собираетесь ли вы заявить, что это имя ничего не значит для вас, мистер Бомонт?

– Конечно же, нет, – ответил изумленный Тад. – Хомер отвозил наш мусор на свалку, когда мы уезжали отсюда в город. Делал мелкий ремонт на участке вокруг дома. Он потерял руку в Корее. Он получил Серебряную звезду...

– Бронзовую, – сурово сказал шериф.

– Хомер мертв? Кто убил его?

Патрульные взглянули друг на друга в большом изумлении. После печали удивление, наверное, то человеческое чувство, которое труднее всего скрывать.

Первый полисмен ответил удивительно вежливым голосом:

– У нас есть все основания полагать, что это были вы, мистер Бомонт. Поэтому мы и здесь.

Тад взглянул на него в полном изумлении, а через мгновение рассмеялся.

– Иисус Христос. Это сумасшествие.

– Вы хотите взять плащ, мистер Бомонт? – спросил другой полисмен. – Там здорово моросит.

– Я не собираюсь идти с вами куда-либо, – ответил Тад с отсутствующим видом, полностью игнорируя появившееся у Пэнборна выражение крайнего нетерпения на лице. Тад напряженно думал.

– Я боюсь, что вы все же были здесь так или иначе замешаны, – сказал шериф.

– Но должен быть другой, – сказал Тад и наконец вышел из себя. – Когда это случилось?

– Мистер Бомонт, – сказал Пэнборн, говоря необычайно медленным и очень заботливым голосом, как будто он говорил с четырехлетним малышом, страстно желая внушить ему что-то. – Мы здесь совсем не для того, чтобы давать вам информацию.

Лиз появилась в дверях с обоими детьми. Лицо ее страшно побледнело, ее лоб горел как раскаленная лампа.

– Это безумие, – сказала она, глядя то на шерифа, то на патрульных, то снова на шерифа. – Безумие. Разве вы не понимаете этого?

– Слушайте, – заявил Тад, подойдя к Лиз и обняв ее одной рукой. – Я не убивал Хомера, шериф Пэнборн, но я понимаю теперь, почему вы так разъярены. Поднимитесь со мной в кабинет. Давайте сядем и посмотрим, не сможем ли мы все это выяснить здесь...

– Мне бы хотелось, чтобы вы взяли свой плащ, – сказал на это шериф. Он посмотрел на Лиз. – Извините меня за эту накидку, но мне пришлось промотаться сегодня все утро под этим проливным дождем. Мы наследили здесь.

Тад взглянул на старшего из полисменов.

– Вы не смогли бы немного вразумить этого человека? Объясните ему, что он избежит многих неприятностей и беспокойств, просто рассказав мне, когда был убит Хомер. – И затем добавил после некоторого раздумья: – И где. Если это было здесь, в Роке, я не представляю, что мог бы тут делать Хомер... и, да, я не выезжал из Ладлоу, кроме как в университет, за последние два с половиной месяца. – Он посмотрел на Лиз, и она кивнула.

Полисмен обдумал эти слова и затем заявил:

– Позвольте нам недолго посоветоваться.

Все трое спустились вниз, причем полисмены почти вели шерифа. Они вышли за дверь на улицу. Как только дверь закрылась за ними, Лиз разразилась градом вопросов. Тад слишком хорошо знал ее, чтобы предполагать возможность проявления ее ужаса в нарастающем озлоблении, даже ярости – хотя бы на полисменов, если уж не на известие о смерти Хомера Гамаша. На самом деле, она готова была разрыдаться.

– Все идет нормально, – сказал он и поцеловал ее в щеку. После раздумья он решил поцеловать Уильяма и Уэнди, которые выглядели все более обеспокоенными.

– Я думаю, что патрульные уже поняли, что я говорю правду. Пэнборн... ну он же знал Хомера. Ты тоже. Он просто дьявольски разъярился. «К тому же, судя по его виду и тону, у него должны быть какие-то неопровержимые доказательства моего участия в этом убийстве», – подумал Тад, но не высказал эту мысль.

Он подошел к двери прихожей и выглянул в боковое узкое окошко, как это делала Лиз. Если бы не сложившаяся ситуация, то, что он увидел, показалось бы ему очень забавным. Все трое стояли на одной ступеньке, почти защищенные от дождя навесом, но все же не целиком, и проводили там своего рода конференцию. Тад мог уловить звуки их голосов, но не смысл сказанного. Он подумал, что они напоминают членов бейсбольной команды, обсуждающих тактику игры во время решающего розыгрыша. Оба полисмена что-то внушали Пэнборну, который качал головой и горячо возражал.

Тад вернулся в прихожую.

– Что они там делают? – спросила Лиз.

– Я не знаю, – сказал Тад, – но думаю, что патрульные из полиции штата пытаются убедить шерифа рассказать мне, почему он так уверен, что именно я убил Хомера Гамаша. Или хотя бы что-нибудь из той информации, что он имеет по этому делу.

– Бедный Хомер, – прошептала она. – Это напоминает кошмарный сон.

Тад забрал у нее Уильяма и еще раз попросил ее не волноваться.

Полисмены вернулись через две минуты. Лицо Пэнборна было очень мрачно. Тад предположил, что полисмены объяснили шерифу то, что Пэнборн уже и сам знал, но никак не хотел принять во внимание: писатель не проявил в своем поведении никаких признаков совершенного преступления.

– Хорошо, – сказал шериф. «Он пытается избежать скандала, – подумал Тад, – и хорошо делает. Он играет роль не совсем последовательно, но тем не менее очень хорошо, с большим чувством, особенно если учесть, что она исполняется перед лицом подозреваемого номер один в совершенном убийстве однорукого старика». – Эти господа просили меня задать вам здесь хотя бы один вопрос, мистер Бомонт, и я сделаю это. Можете ли вы дать нам отчет, чем и где вы занимались в период с одиннадцати вечера 31 мая до четырех утра 1 июня?

Бомонты переглянулись. Тад почувствовал, что сердце его похолодело. Оно не выскочило из его груди, нет, но он почувствовал себя так, словно все канаты, поддерживающие сердце, вдруг оказались обрубленными. И сейчас его сердце готово обрушиться вниз.

– Ты помнишь? – обратился он к жене. Он подумал, что тоже хорошо помнит, но это было бы слишком большой удачей, чтобы быть правдой.

– Я уверена, что помню, – откликнулась Лиз. – Тридцать первое, говорите вы? – Она смотрела на Пэнборна со все крепнущей надеждой.

Шериф обернулся, глядя подозрительно.

– Да, мэм. Но я боюсь, что вашего необдуманного слова будет достаточно...

Она не обращала уже на него внимания, ведя обратный отсчет дней на пальцах. Вдруг она вскрикнула, как школьница.

– Вторник! Вторник был тридцать первое! – восклицала она, обращаясь к мужу. – Это был вторник. Слава Богу!

Пэнборн смотрел на них с еще большим изумлением и подозрением. Патрульные переглянулись, а затем посмотрели на Лиз.

– Вы позволите и нам быть в курсе дела, миссис Бомонт? – спросил один из полисменов.

– У нас была вечеринка в тот вечер во вторник тридцать первого, – ответила она и подарила Пэнборну торжествующий нелюбезный взгляд. – Было полным-полно народу! Ведь так, Тад?

– Я уверен, что так.

– В случае типа этого хорошее алиби само по себе вызывает подозрение, – сказал шериф, но выглядел он неловко.

– Ох, вы глупый и самонадеянный человек! – взорвалась Лиз. На ее щеках теперь заиграл румянец. Страх прошел, злость нарастала. Она посмотрела на патрульных. – Если мой муж не имеет алиби по делу об этом убийстве, к которому, как вы заявляете, он причастен, вы забираете его в полицейский участок! Если же алиби есть, этот человек заявляет, что это, скорее всего, означает, что Тад все равно как-то сделал это! Что же, вы побаиваетесь немного честно поработать? Почему вы здесь?

– Теперь успокойся, Лиз, – спокойно проговорил Тад. – У них были веские основания находиться здесь. Если бы шериф Пэнборн отправился охотиться на диких гусей или гоняться за зайцами, я уверен, что он пошел бы один.

Пэнборн взглянул весьма мрачно на Тада и испустил короткий вздох.

– Расскажите нам об этой вечеринке, мистер Бомонт.

– Она была организована в честь Тома Кэрролла, – ответил Тад. – Том провел на факультете английского языка девятнадцать лет, и последние пять был у нас деканом. Он ушел в отставку 27 мая, когда заканчивается официально учебный год. Он всегда был любимцем на факультете и все мы, старые его товарищи, звали его Гонзо Том, потому что он сильно увлекался рассказами Хантера Томпсона. Поэтому мы и решили организовать эту вечеринку для него и его жены.

– В котором часу окончилась эта встреча?

Тад усмехнулся.

– Ну, было немного меньше четырех утра, но скажу точно, что вечер затянулся допоздна. Когда вы собираете преподавателей с английского факультета с почти неограниченной выпивкой, вы можете не заметить, как пролетит весь уик-энд. Гости начали приезжать что-то около восьми... кто был последним, детка?

– Роули Делессепс и эта беспардонная женщина с факультета истории. Из тех, которые с ходу представляются: «Зовите меня просто Билли, как все мои знакомые», – ответила Лиз.

– Верно, – сказал Тад. Теперь он улыбался. – Великая Колдунья Востока.

Глаза Пэнборна ясно говорили «вы-лжете-и-мы-оба-это-знаем».

– А в какое время ушли все эти друзья?

Тад пожал плечами.

– Друзья? Роули, да. Та женщина – очевидно, совсем нет.

– В два часа, – сказала Лиз.

Тад кивнул.

– Мы увидели их уходящими, когда было, по меньшей мере, два часа. После этого мы уехали из этого клуба поклонников Вильгельмины Беркс, и я думаю, что было много позже двух. Никого в это время, ночью со вторника на среду, на дороге мы не встретили к сожалению – но это так. Исключая, быть может, нескольких оленей на лужайках. – Он закрыл рот весьма резко. В своей надежде оправдаться он почти перешел на болтовню.

На мгновение воцарилась тишина. Оба полисмена теперь рассматривали пол. На лице Пэнборна появилось выражение, которое Тад не мог прочитать – он даже не верил, что встречал его раньше когда-либо. Не то чтобы чистая досада, хотя и досада была здесь одной из составных частей.

Что за бардак здесь происходит?

– Так, это очень удобно, мистер Бомонт, – наконец произнес шериф, – но и очень далеко от твердой почвы доказательств. Мы выслушали ваши слова и слова вашей жены относительно того времени, когда увидели последнюю пару, уходящую с вечеринки. Если все они были так сильно на взводе, как вы утверждаете, то они вряд ли смогут поддержать ваши утверждения. А если этот Делессепс действительно ваш друг, он может сказать... Ну кто его знает?

И все же Алан Пэнборн терял свои позиции. Тад видел это и надеялся – нет, знал, что патрульные тоже видят это. И все же шериф не собирался еще отступать. Тот страх, который Тад испытал в самом начале встречи, и та злость, которая пришла на смену страху, теперь сменились у него серьезностью и любопытством. Он подумал, что никогда не встречал, даже на войне во Вьетнаме, столь равномерно представленные в одном и том же человеке недоумение и уверенность. Факт проведения вечеринки – а это явный факт, который слишком легко и просто проверить любому, – потряс доводы шерифа, но не убедил его. И патрульные, как он заметил, не были полностью убеждены. Единственным различием было то, что полисмены не столь горячо переживали все это дело. Они не знали Хомера Гамаша лично и поэтому никак не могли проявить особую ревностность и заинтересованность. Алан Пэнборн знал и проявлял.

«Я знал его тоже, – подумал Тад. – Поэтому, может быть, я тоже в этом участвую. Помимо своей воли.»

– Послушайте, – терпеливо сказал он, не сводя глаз с шерифа и стараясь не отвечать на враждебность враждебностью, – давайте спустимся на землю, как любят говорить мои студенты. Вы спрашиваете, не можем ли мы эффективно доказать все эти наши «где-то что-то»...

– Ваши «где-то что-то», мистер Бомонт, – поправил его Пэнборн.

– О'кей, мои. Пять чертовски трудных часов. Часов, когда большинство людей уже в постели. По чистой и счастливой случайности, мы – я, то есть, раз вы предпочитаете такую формулировку, могу отчитаться за три часа из этих пяти. Может быть, Роули и его одиозная леди уехали в два, а может быть, в час тридцать или в два пятнадцать. Как бы то ни было, было уже поздно. Они подтвердят это, и вряд ли эта женщина, Билли Беркс, будет сочинять мне алиби, даже если бы Роули стал это делать из дружбы ко мне.

Лиз посмотрела на Тада со страшной беглой улыбкой, забирая у него Уильяма, который начал почему-то корчиться на руках у отца. Сперва он не понял этой улыбки, и только потом до него дошел ее смысл. Эта фраза, конечно – сочинять мне алиби. Эту фразу Алексис Мэшин, архизлодей из романов Джорджа Старка, произносил нередко. Это было странно, между тем, Тад не мог вспомнить, чтобы ранее он когда-либо использовал старкизмы в своей речи. С другой стороны, его никогда ранее не обвиняли в убийстве, а убийство было излюбленной ситуацией для Джорджа Старка.

– Даже предположив, что мы ушли в час, и все гости к этому времени уже разошлись, – продолжил Тад, – и предположив далее, что я вскочил в машину за минуту – нет, секунду – когда они все скрылись за холмом, и понесся как сумасшедший недоносок в Кастл Рок, я бы попал туда никак на ранее четырех тридцати или пяти часов утра. На запад не ведет ни одна магистраль, вы же знаете.

Один из полисменов начал:

– А эта женщина Арсено утверждает, что было около четверти первого, когда она увидела...

– Нам не надо сейчас это обсуждать, – быстро перебил его шериф.

Лиз издала не очень вежливый, предостерегающий звук, и Уэнди воззрилась на мать с комическим недоумением. На другой руке Лиз Уильям прекратил свои извивающиеся упражнения и замер в восхищении от собственных пальцев на руке. Она сказала Таду:

– Там было полно еще народу в час. Полно.

Затем она накинулась на шерифа Алана Пэнборна – действительно и всерьез взялась за него.

– Что здесь не так, шериф? Почему вы с бычьей настойчивой тупостью пытаетесь повесить все это на моего мужа? Разве вы настолько глупы? Или ленивы? Или вы настолько плохой человек? Вы никогда не были раньше похожи на таких людей, но нынешнее ваше поведение заставляет меня сильно удивляться. Очень и очень сильно. Может быть, вы играли в лотерею. Не так ли? И вы вытащили номер с его именем из... шляпы?

Алан возразил не очень уверенно и в явном смущении от ее напора:

– Миссис Бомонт...

– Боюсь, что у меня здесь есть преимущество, шериф, – сказал Тад. – Вы думаете, что я убил Хомера Гамаша.

– Мистер Бомонт, вас не обвиняют в этом...

– Нет. Но вы так думаете, ведь так?

Щеки Пэнборна покраснели, и лицо его налилось кровью, однако он не обнаруживал ни тени замешательства или неуверенности, заметил про себя Тад.

– Да, сэр, – сказал шериф. – Я так действительно думаю. Несмотря на все то, что сказали вы и ваша жена.

Этот ответ озадачил Тада. Что же, во имя Бога, могло произойти с этим человеком (который, как сказала уже Лиз, никак не был безнадежно тупым), чтобы быть столь уверенным в своем предположении? Так чертовски уверенным?

Тад ощутил холодок, бегущий по его спине... и затем случилась странная вещь. Призрачный звук заполнил его мозг – не голову, а именно мозг – на какую-то секунду. Это был тот самый звук, который почти свел его с ума около тридцати лет тому назад, и с тех пор он не слышал его. Это был писк сотен, может быть, тысяч мелких птиц.

Он положил руку на голову, коснулся маленького шрама на лбу, и дрожь снова охватила его, на этот раз сильнее, заставляя его нервы вибрировать как проволоку. «Сочини мне алиби, Джордж, – подумал он. – Меня здесь затягивают все туже, поэтому сочини мне алиби.»

– Тад? – спросила Лиз. – Ты в порядке?

– Хмм? – он огляделся кругом и посмотрел на нее.

– Ты бледен.

– Все нормально, – ответил он, и сказал правду. Звук ушел. Если вообще он был здесь.

Он повернулся к Пэнборну.

– Как я уже заметил, шериф, у меня есть некоторое преимущество в этом деле. Вы думаете, это я убил Хомера. Я, однако, знаю, что это был не я. Кроме как в книгах, я никогда никого не убивал.

– Мистер Бомонт...

– Я понимаю ваше рвение. Он был симпатичным стариком с заботливой женой, хорошим чувством юмора и с одной только рукой. Я также потрясен этим. Я сделаю все, чтобы помочь вам, но вам пора бросить эти полицейские тайны и сказать мне, почему вы находитесь именно здесь, что же, в конце концов, привело вас ко мне, а не куда-нибудь еще. Я просто недоумеваю.

Алан смотрел на Тада очень долго и, наконец, сказал:

– Все во мне говорит, что я слышу правду.

– Слава Богу, – сказала Лиз. – Наконец-то, этот человек нам поверил.

– Если все это так, – продолжал Алан, глядя только на Тада, – я лично отыщу в A.S.R. и I. этого человека, который выкрутил это удостоверение личности из металлической пластины и содрал с него всю оболочку.