Текст книги "Противостояние"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 88 страниц) [доступный отрывок для чтения: 32 страниц]

Глава 34

Долгое время, в течение многих дней (скольких именно? кто знал? уж во всяком случае, не Мусорный Бак, это точно), Дональд Мервин Элберт – друзья по начальной школе в смутном, полузабытом прошлом прозвали его Мусорным Баком – бродил по улицам Паутенвилла, штат Индиана, пугаясь голосов в голове, уворачиваясь и заслоняясь руками от камней, которые бросали в него привидения.

Эй, Мусорный Бак!

Эй, Мусорный Бак, мы доберемся до тебя, Мусорник! Поджег что-нибудь большое на этой неделе?

Что сказала старушка Семпл, когда ты сжег ее пенсионный чек, Мусорник?

Эй, Мусоренок, хочешь прикупить керосина?

Как тебе понравилась шокотерапия в Терре-Хоте, Мусорище?

Мусорник…

…Эй, Мусорный Бак…

Иногда он понимал, что эти голоса ненастоящие, но иногда громко кричал им, просил замолчать, лишь для того, чтобы осознать, что единственный голос принадлежит ему и возвращается, отразившись от домов и фасадов магазинов, отскакивая от шлакоблочной стены мойки машин «Протрем и полирнем», где он когда-то работал, а сегодня, тридцатого июня, сидел и ел большой неопрятный сандвич с арахисовым маслом, желе, помидорами и горчицей «Гулденс диабло». Никаких голосов, кроме его голоса, отражающегося от домов и магазинов и возвращающегося к нему в уши, словно незваный гость. Потому что по непонятной причине Паутенвилл опустел. Все ушли… ведь так? Они всегда утверждали, что он псих, а ведь это была мысль, достойная психа: кроме него, в родном городе никого не осталось. И его взгляд возвращался к нефтяным резервуарам на горизонте, огромным, белым и круглым, словно низкие облака. Они стояли между Паутенвиллем и дорогой на Гэри и Чикаго, и он знал, что хотел с ними сделать. Наяву. Это было плохое желание, но он не спал, а потому не мог с ним справиться.

Обжег пальцы, Мусорник?

Эй, Мусорный Бак, разве ты не знаешь, что те, кто играет с огнем, дуют в постель?

Что-то, казалось, просвистело мимо него, он всхлипнул и вскинул руки, уронив сандвич в пыль, вжав голову в плечи… Но нет, никого и ничего. За сложенной из шлакоблоков стеной автомобильной мойки «Протрем и полирнем» находилось только шоссе 130, ведущее к Гэри, однако сначала дорога шла мимо огромных резервуаров «Чири ойл компани». Продолжая всхлипывать, он поднял сандвич, стряхнул серую пыль с белого хлеба, вновь принялся за еду.

Или во сне? Когда-то его отец был жив, но шериф убил его на улице прямо перед Методистской церковью, и с этим ему предстояло прожить всю свою жизнь.

Эй, Мусорник, шериф Грили пристрелил твоего старика, как бешеную собаку, ты знаешь об этом, гребаный выродок?

Его отец сидел в баре «У О'Тула», и там произошла какая-то ссора, и Уэнделл Элберт выхватил револьвер и убил бармена, а потом пришел домой и убил двух старших братьев Мусорного Бака и заодно сестру – и да, Уэнделла Элберта отличал вздорный характер, и странности за ним замечались задолго до того вечера, это вам сказал бы любой паутенвиллец, а еще он сказал бы, что яблоко от яблони недалеко падает. Он убил бы и мать, но Салли Элберт с криком выбежала на улицу, держа на руках пятилетнего Дональда (впоследствии получившего прозвище Мусорный Бак). Уэнделл Элберт стоял на ступеньках переднего крыльца и палил им вслед. Пули визжали и отскакивали от дороги, и при последнем выстреле дешевый револьвер, купленный Уэнделлом у ниггера в баре на Стейт-стрит в Чикаго, взорвался у него в руке. Осколки разворотили ему большую часть лица. Он брел по улице – кровь заливала ему глаза, – крича и размахивая тем, что осталось от дешевого револьвера. Ствол расщепило, как взрывающуюся сигару из магазина приколов. И в тот самый момент, когда он поравнялся с Методистской церковью, подъехал шериф Грили на единственном в городе патрульном автомобиле. Он приказал Уэнделлу немедленно остановиться и бросить оружие. Вместо этого Уэнделл Элберт навел на шерифа остатки своего дешевого оружия, и Грили то ли действительно не заметил расщепленный ствол, то ли сделал вид, что не заметил, но, так или иначе, на результат это не повлияло. Шериф разрядил в Уэнделла Элберта оба ствола ружья, которое возил под приборной панелью.

Эй, Мусорник, ты еще не поджег свой ЧЛЕН?

Он огляделся в поисках того, кто прокричал эти слова – голос вроде бы принадлежал Карли Ейтсу или какому-то мальчишке из его компании, да только Карли давно вырос, как и он сам.

Может быть, теперь он станет просто Доном Элбертом, а не Мусорным Баком, как Карли Ейтс стал Карлом Ейтсом, продающим автомобили в фирменном салоне «Крайслер-Плимут». Но Карл Ейтс куда-то делся, все куда-то делись, и, возможно, он уже упустил свой шанс стать кем бы то ни было.

Он покинул мойку «Протрем и полирнем» – отшагал милю или даже больше по шоссе 130 на северо-запад, – и теперь Паутенвилл расстилался внизу, словно масштабная модель детской настольной железной дороги. До нефтяных резервуаров оставалось всего полмили. В одной руке он нес ящик с инструментами, а в другой – пятигаллонную канистру бензина.

Это было плохо, но…

После смерти Уэнделла Элберта Салли Элберт нашла работу в паутенвиллском кафе, и время от времени, в первом или втором классе начальной школы, ее единственный оставшийся в живых ребенок, Дональд Мервин Элберт, поджигал чужие мусорные баки, а потом убегал.

Смотрите, девочки, вот идет Мусорный Бак, он подожжет ваши платья!

О-о-о-од! Уро-о-о-од!

Взрослые обнаружили, кто это делает, лишь когда он перешел в третий класс, и тут появился шериф, все тот же старина Грили, и, наверное, потому-то и вышло, что человек, пристреливший его отца у Методистской церкви, стал его отчимом.

Эй, Карли, хочешь загадку: как может твой отец убить твоего отца?

Не знаю, Пити, а как?

Я и сам не знаю, но это очень просто, если ты – Мусорный Бак!

Хи-хи-хи-ха-ха-ха-хо-хо-хо!

Теперь он стоял в самом начале щебеночной подъездной дороги, и плечи болели от тяжести ящика с инструментами и бензина. На воротах висел щит с надписью: «ЧИРИ ПЕТРОЛИУМ КОМПАНИ, ИНК. ВСЕ ПОСЕТИТЕЛИ ДОЛЖНЫ ОТМЕТИТЬСЯ В ОФИСЕ! СПАСИБО!»

На стоянке стояло несколько автомобилей, но не очень много. Большинство со спущенными шинами. Мусорный Бак двинулся по подъездной дороге, миновал полуоткрытые ворота. Его глаза, синие и странные, не отрывались от тонкой лесенки, которая спиралью обвивала ближайший резервуар до самой вершины. Внизу лесенку перегораживала цепь, на которой висела табличка: «НЕ ВХОДИТЬ! НАСОСНАЯ СТАНЦИЯ ЗАКРЫТА». Мусорный Бак перешагнул через цепь и начал подниматься по ступеням.

Его мать сделала ошибку, выйдя замуж за шерифа Грили. В четвертом классе он стал поджигать почтовые ящики. Именно тогда он сжег пенсионный чек старой миссис Семпл и снова попался. Салли Элберт Грили впала в истерику при первых же словах мужа о том, что мальчика надо отправить в то заведение в Терре-Хоте (Ты думаешь, он сумасшедший? Как может десятилетний мальчик быть сумасшедшим? Мне кажется, ты просто хочешь избавиться от него! Ты избавился от его отца, а теперь хочешь избавиться и от него!). Так что Грили не оставалось ничего другого, как взять мальчика на поруки: десятилетнего ребенка не отправляют в исправительную школу, если, конечно, не хотят значительно увеличить диаметр его заднего прохода или развестись с новой женой.

Вверх и вверх по ступеням. Сталь слегка позвякивала под ногами. Голоса остались далеко внизу, и никто не мог бросить камень так высоко. Машины на стоянке теперь казались сверкающими игрушечными модельками «Корги». Сверху доносился только голос ветра, который что-то нашептывал ему на ухо и стонал в каком-то вентиляционном коробе, да далекий щебет птиц. Вокруг простирались поля, росли деревья – все оттенки зеленого, чуть синеватые от утренней дымки. Теперь он улыбался, счастливый, поднимаясь по стальной спирали, огибая резервуар, все выше и выше.

Поднявшись на плоскую круглую крышу резервуара, он решил, что добрался до самой крыши мира и, если протянуть руку, ногтями можно соскрести голубой мел со дна неба. Он поставил канистру и ящик с инструментами и просто огляделся. С крыши резервуара был виден Гэри, потому что из заводских труб больше не шел дым и воздух очистился, Чикаго казался миражом в летней дымке, а далеко на севере проступал слабый голубой отблеск – то ли озеро Мичиган, то ли плод разыгравшегося воображения. Мягкий, золотистый аромат, разлитый в воздухе, вызвал мысли о неспешном завтраке в ярко освещенной кухне. Но скоро дню предстояло вспыхнуть.

Не трогая канистру, Мусорный Бак взял ящик с инструментами и подошел к насосной станции, чтобы запустить ее. Технику он понимал интуитивно. Разбирался в ней с той же легкостью, с какой некоторые ученые идиоты умножали и делили в уме семизначные числа. Ему не требовалось ни глубоких знаний, ни понимания принципа действия – он просто позволял взгляду в течение нескольких секунд блуждать по тому или иному агрегату, а потом его руки начинали двигаться быстро и уверенно.

Эй, Мусорный Бак, с чего ты решил сжечь церковь? Почему ты не спалил ШКОЛУ?

В пятом классе он устроил пожар в гостиной пустого дома в соседнем городке Седли, и дом выгорел дотла. Отчим, шериф Грили, посадил пасынка в камеру: его уже побили мальчишки, а теперь за дело грозили взяться и взрослые (И понятно почему – если б не дождь, мы могли потерять полгорода из-за этого проклятого поджигателя!). Грили сказал Салли, что Дональду придется отправиться в Терре-Хот и пройти обследование. Салли сказала, что уйдет от него, если он так поступит с ее единственным сыном, но Грили стоял на своем. Судья подписал ордер, и Мусорный Бак на некоторое время уехал из Паутенвилла, если точно, то на два года, а его мать развелась с шерифом. В том же году, только позже, Грили прокатили на очередных выборах, и он перебрался в Гэри, нашел работу на автосборочном конвейере. Салли навещала Мусорника каждую неделю и всякий раз плакала.

– Вот ты где, пидорасина, – прошептал Мусорный Бак и тут же украдкой оглянулся, чтобы убедиться, что никто не слышал, как он ругается. Естественно, никто не слышал, потому что он находился на первом резервуаре «Чири ойл», да и внизу тоже никого не осталось. Только призраки. А над ним проплывали толстые белые облака.

Среди механизмов возвышалась широкая труба диаметром более двух футов с резьбой в верхней части для установки гибкого шланга. Труба предназначалась для откачки или для сброса, но поскольку резервуар под завязку был заполнен неэтилированным бензином, немного, может, с пинту, перелилось через край, оставив радужные дорожки на тонком слое пыли. Мусорный Бак отступил на шаг, сверкая глазами, с большим гаечным ключом в одной руке и молотком в другой. Бросил их, и они звякнули о железную крышу резервуара.

Ему даже не требовался принесенный бензин. Он поднял канистру и швырнул вниз с криком:

– Сбросить бомбы!

После чего с большим интересом пронаблюдал за траекторией ее полета. Где-то на трети пути канистра врезалась в лестницу, отскочила, потом, переворачиваясь, преодолела остававшееся до земли расстояние, выплескивая янтарную жидкость из образовавшейся при ударе дыры.

Потом он опять повернулся к трубе, обвел взглядом сверкающие лужи бензина. Из нагрудного кармана достал книжицу бумажных спичек, посмотрел на них виновато, зачарованно, возбужденно. Реклама на обложке сообщала, что вы можете изучить любой предмет в заочной школе Ласалль в Чикаго. Я стою на огромной бомбе, подумал он. Закрыл глаза, дрожа от страха и экстаза. Внутри его нарастало знакомое возбуждение, от которого немели пальцы рук и ног.

Эй, Мусорник, ты – гребаный поджигатель!

Из больницы в Терре-Хоте он вышел, когда ему исполнилось тринадцать. Врачи не знали, вылечился он или нет, но сказали, что вылечился. Им понадобилась его палата, чтобы засадить туда на пару лет другого чокнутого мальчишку. Мусорный Бак отправился домой. Он сильно отстал в учебе и, похоже, не мог наверстать упущенное. В Терре-Хоте его лечили электрошоковой терапией, а вернувшись в Паутенвилл, он ничего не мог запомнить. Готовился к контрольной, потом забывал половину и, конечно же, получал «неуд».

Но в течение какого-то времени он, во всяком случае, больше не устраивал пожаров. Казалось бы, все вернулось на круги своя. Убийца-шериф прикручивал фары к «доджам» в Гэри («Ставит колеса на развалюхи», – иногда говорила мать). Она снова работала в паутенвиллском кафе. Все шло хорошо. Правда, оставалась нефтяная компания «Чири», белые резервуары которой возвышались на горизонте, как побеленные огромные жестяные банки, а за ними поднимался в небо дым заводов Гэри – где работал шериф-убийца, – создавая впечатление, что город уже в огне. Он часто задавался вопросом, а как будут гореть резервуары «Чири ойл». Три отдельных взрыва, достаточно громких, чтобы разодрать в клочья барабанные перепонки, и достаточно ярких, чтобы изжарить глаза в глазницах? Три столба огня (отец, сын и святой отцеубийца-шериф), которые будут пылать день и ночь в течение долгих месяцев? А может, они вообще не загорятся?

Теперь он мог это выяснить. Легкий летний ветерок задул две первые спички, которые он зажег, и почерневшие огарки упали на клепаную сталь. Справа, у самого поручня высотой по колено, который тянулся по периметру крыши, он увидел жука, слабо перебирающего лапками в луже бензина. «Я – как этот жук», – обиженно подумал он и задался вопросом, что же это за мир такой, если Бог не только запихивает тебя в липкую гадость, как жука – в лужу неэтилированного бензина, но и оставляет в живых, чтобы ты трепыхался в течение долгих часов, может, дней… или, как в его случае, лет. Такой мир заслуживал сожжения, это точно. Он стоял с опущенной головой и ждал, приготовив третью спичку, чтобы зажечь ее, как только утихнет ветер.

После возвращения его называли и полоумным, и психом, и чокнутым, но Карли Ейтс, который теперь опережал его на три класса, вспомнил про мусорные баки, и так к нему прилипло это прозвище. Когда ему исполнилось шестнадцать, он, с разрешения матери, бросил школу (А чего вы ждали? Они сожгли ему мозги, там, в Терре-Хоте. Будь у меня деньги, я бы подала на них в суд. Они называют это шоковой терапией. Проклятый электрический стул – вот как называю это я!) и начал работать на мойке машин «Протрем и полирнем»: намылить фары/намылить пороги/поднять дворники/протереть зеркала/эй, мистер, полировать будем? И еще какое-то время все шло хорошо. Люди окликали его с углов улиц или из проезжающих автомобилей, интересуясь, что сказала миссис Семпл (уже четыре года как покойная), когда он сжег ее пенсионный чек, и надул ли он в постель после того, как сжег тот дом в Седли; и они свистели друг другу, стоя у магазина-кондитерской или привалившись к стене бара «У О'Тула», орали, советуя спрятать спички и затушить сигареты, потому что Мусорный Бак уже рядом. Голоса постепенно стали призрачными, голоса – но не камни, летевшие из темных проулков или с другой стороны улицы. Однажды из проезжавшей машины в него запустили полупустой банкой пива. Она попала ему в лоб, и он упал на колени.

Так и шла его жизнь: голоса, прилетавшие время от времени камни, «Протрем и полирнем». А в обеденный перерыв он обычно сидел на том же самом месте, что и сегодня, ел сандвич с беконом, салатом и помидором, приготовленный матерью, смотрел на резервуары «Чири ойл» и гадал, что произойдет, если их поджечь.

Так и шла его жизнь, пока однажды он не очнулся в притворе Методистской церкви с пятигаллонной канистрой от бензина в руках, а сам бензин был разлит повсюду, особенно щедро – по груде старых псалтырей в углу. В тот самый момент Мусорный Бак остановился и подумал: Это плохо, нет, не просто плохо, а еще и ГЛУПО, они поймут, кто это сделал, поймут, даже если это сделает кто-нибудь другой, и «упекут тебя». Так он думал, вдыхая запах бензина, а голоса трепыхались и кружились в его голове, словно летучие мыши на колокольне с привидениями. Потом его губы растянулись в медленной улыбке, он перевернул канистру и побежал с ней по центральному проходу, разливая бензин, пробежал весь путь от притвора к алтарю, как жених, опоздавший на собственную свадьбу и настолько нетерпеливый, что уже не в силах удержать горячую жидкость, больше подходящую для использования на брачном ложе.

После этого он вернулся в притвор, вытащил из нагрудного кармана единственную деревянную спичку, чиркнул ею о молнию джинсов, бросил на груду псалтырей, с которых капал бензин, попал. Вспыхнуло пламя, и на следующий день он уже ехал в Подростковый исправительный центр северной Индианы мимо черных и еще дымящихся развалин Методистской церкви.

Карли Ейтс стоял, привалившись к фонарному столбу напротив «Протрем и полирнем», с «лаки страйк», свисающей из уголка рта. Карли проорал ему напутствие, эпитафию, приветствие и прощальное слово: Эй, Мусорный Бак, с чего ты решил сжечь церковь? Почему ты не спалил ШКОЛУ?

В семнадцать лет его отправили в тюрьму для несовершеннолетних, а когда ему исполнилось восемнадцать, перевели в тюрьму штата, и сколько он там пробыл? Кто знал? Во всяком случае, не Мусорный Бак, это уж точно. В тюрьме никого не волновало, что он сжег Методистскую церковь. Там сидели люди, совершившие более плохие поступки. Убийцы. Насильники. Люди, которые могли разбить голову старой библиотекарше. Кое-кто из заключенных хотел кое-что сделать с ним, а кое-кто – чтобы он с ними кое-что сделал. Он не возражал. Все происходило после того, как гасили свет. Один мужчина с лысой головой сказал, что любит его: Я люблю тебя, Дональд! – и он решил, что это гораздо лучше, чем уворачиваться от камней. Иногда он думал, что хорошо бы остаться здесь навсегда. Но иногда ночью ему снилась нефтяная компания «Чири», и в этом сне всегда гремел один оглушительный взрыв, за которым следовали два других: «БА-БАХ!..……БА-БАХ! БА-БАХ!» Гигантские монотонные взрывы, врывающиеся в яркий дневной свет, трансформирующие его, как удары молотка – тонкий медный лист. И все горожане прекращали свои занятия, чтобы посмотреть на север, в сторону Гэри, в сторону трех резервуаров, прорисованных на фоне неба, будто побеленные жестяные банки. Смотрел Карли Ейтс, пытавшийся продать двухлетний «плимут» молодой паре с ребенком. Бездельники, ошивавшиеся в баре «У О'Тула» и в магазине-кондитерской, вываливались на улицу, оставляя на столах пиво и шоколадное солодовое молоко. В кафе его мать замирала перед кассовым аппаратом. Новый парень, работавший в «Протрем и полирнем», отрывался от фары, которую мыл, и смотрел на север, откуда накатывал этот громкий звук, рвущий заведенный порядок дня: «БА-БАХ!» Таким был его сон.

Со временем он заслужил доверие у администрации тюрьмы, и его отправили помогать в лазарете, когда появилась странная болезнь. Но несколькими днями ранее больных там уже не осталось, потому что все, кто заболел, умерли. Все умерли или убежали, за исключением молодого охранника, которого звали Джейсон Деббинс. Он остался сидеть за рулем грузовика, на котором из тюрьмы возили белье в прачечную, потому что пустил себе пулю в лоб.

И куда еще мог пойти Мусорный Бак, как не домой?

Ветерок погладил его по щеке и стих.

Он зажег спичку и уронил ее. Она упала в лужицу бензина. Тот загорелся. Поднялись языки голубого пламени и начали не торопясь расширяться, образуя корону вокруг обгоревшей спички. Секунду Мусорный Бак зачарованно наблюдал за ними, а потом, оглядываясь через плечо, побежал к лестнице, спиралью обвивавшей резервуар. Насосную станцию уже скрывала тепловая дымка, и она мерцала, как мираж. Голубые языки, не более двух дюймов в высоту, расширяющимся полукругом приближались к насосной станции и возвышающейся в центре трубе. Жук больше не пытался вылезти из бензиновой лужицы. От него осталась почерневшая хитиновая скорлупа.

Я могу сделать так, чтобы со мной произошло то же самое.

Но похоже, ему этого не хотелось. Мелькнула смутная мысль, что теперь у него может появиться новая цель, что-нибудь великое и возвышенное. Его охватил страх, и он побежал вниз по лестнице, гремя ботинками по ступеням, хватаясь за тронутый ржавчиной поручень.

Вниз и вниз, вокруг резервуара, непрерывно думая о том, когда же наконец воспламенятся пары над трубой и как скоро температура станет достаточно высокой, для того чтобы огонь смог прорваться через горловину трубы в сам резервуар.

С разлетающимися волосами и прилипшей к лицу улыбкой, слушая рев ветра в ушах, Мусорный Бак спешил вниз. Половина пути осталась позади, он уже пробегал мимо букв «ЧИ», двадцать футов высотой, зеленых на белом фоне. Вниз и вниз, и, если бы его летящие ноги соскользнули со ступеньки или за что-нибудь зацепились, он бы рухнул, как баллон с газом, переломав все кости.

Земля приближалась, побеленная полоса гравия вокруг резервуара и подступающая к нему зеленая трава. Автомобили на стоянке начинали обретать нормальный размер. Но ему все казалось, что он плывет, плывет во сне и никогда не достигнет земли, что будет только бежать и бежать, оставаясь на месте. Рядом с бомбой с уже запаленным фитилем.

Сверху донесся внезапный хлопок, похожий на взрыв пятидюймовой петарды Четвертого июля. Что-то приглушенно лязгнуло, потом просвистело мимо него. С острым и таким восхитительным страхом Мусорный Бак увидел, что это кусок выступавшей из резервуара трубы, абсолютно черный и принявший под действием жара какую-то новую и бессмысленную форму.

Схватившись рукой за поручень, Мусорный Бак сиганул через него, услышал, как что-то хрустнуло в запястье. Жуткая боль прострелила руку до локтя. Он пролетел последние двадцать пять футов, приземлился на гравий, упал. Ободрал кожу на руках, но практически не почувствовал боли. Его переполняла стонущая, ухмыляющаяся паника, и день вдруг стал очень ярким.

Мусорный Бак кое-как поднялся и побежал, откинув назад голову, продолжая смотреть вверх даже на бегу. На крыше среднего резервуара появилась шапка желтых волос, растущих с удивительной скоростью. Резервуар мог взорваться в любую секунду.

Он бежал. Сломанная кисть правой руки болталась из стороны в сторону. Он перепрыгнул через бордюрный камень стоянки, его подошвы застучали по асфальту. Вот Мусорный Бак пересек стоянку, с тенью, бегущей у его ног, вот пробежал по широкой щебеночной подъездной дороге, пронесся сквозь приоткрытые ворота и выскочил на шоссе 130. Перемахнул через проезжую часть и плюхнулся в кювет на дальней стороне, приземлившись на мягкую подстилку из опавших листьев и влажного мха, закрыв голову руками. Дыхание с хрипом вырывалось из его груди.

Нефтяной резервуар взорвался. Не БА-БАХ! – БУ-БУХ! Рвануло что надо, но коротко и приглушенно. Он почувствовал, как барабанные перепонки вдавились внутрь, а глаза вылезли из орбит, настолько сильно переменилось давление воздуха. Последовал второй взрыв, а за ним и третий, и Мусорный Бак извивался на опавших листьях, и ухмылялся, и беззвучно кричал. Затем он сел, зажимая руками уши, и внезапно налетевший ветер ударил его с такой силой, что уложил на спину, будто мусоринку.

Росшие позади молодые деревца согнулись, их листья затрепыхались, как флаги над салоном подержанных автомобилей в ветреный день. Одно или два сломались со звуками, напоминавшими пистолетные выстрелы. Горящие куски резервуара начали падать на другой стороне шоссе, некоторые долетали до проезжей части. Они со звоном ударялись о землю или асфальт – на некоторых еще оставались заклепки, – искореженные и черные, совсем как кусок выпускной трубы.

БА-БА-А-АХ!

Мусорный Бак снова сел и увидел гигантское огненное дерево за автомобильной стоянкой «Чири ойл». На вершине клубился черный дым, вертикально поднимался на невероятную высоту, прежде чем ветер начинал рвать и растаскивать его клочья. Смотреть на огненное дерево Мусорный Бак мог, только сощурившись, а теперь еще до него добралась и тепловая волна, перекатившись через шоссе, обжигая кожу, чуть ли не заставляя ее светиться. Глаза сразу же протестующе заслезились. Еще один кусок металла, более семи футов в ширину, по форме напоминающий ромб, упал с неба, приземлившись в кювет немного левее Мусорного Бака, и опавшие листья, лежавшие на влажном мху, сразу же вспыхнули.

БА-БА-А-АХ-БА-БА-А-АХ!

Если бы он остался на месте, то наверняка вспыхнул бы сам от такого жара. Мусорный Бак с трудом поднялся на ноги и побежал по обочине в сторону Гэри. Воздух, который попадал в его легкие, становился все горячее и горячее, а еще приобрел металлический привкус. В какой-то момент он начал ощупывать волосы, чтобы убедиться, что они не загорелись. Сладковатый запах бензина пропитывал воздух, казалось, лип к коже. Горячий ветер рвал одежду. Это было похоже на попытки выбраться из микроволновой печи. Дорога уже двоилась у него перед глазами, потом стала троиться.

За спиной вновь раскатисто грохнуло – это взорвалось административное здание «Чири ойл компани». Стеклянные ятаганы рассекли воздух. Обломки бетона и шлакоблоков градом посыпались на дорогу. Вращающийся кусок металла размером и толщиной с батончик «Марс» рассек рукав Мусорного Бака, оставив на коже царапину. Другой кусок, достаточно большой, чтобы превратить голову Мусорного Бака в гуавовый джем, упал у его ног и отлетел в сторону, оставив на месте падения приличных размеров кратер. Потом Мусорный Бак выскочил из зоны бомбардировки, но продолжал бежать. Кровь била в виски, голова пылала, словно и в ней разожгли костер.

БА-А-А-АХ!

Взорвался еще один резервуар, и сопротивление воздуха перед Мусорным Баком словно исчезло. Огромная теплая рука подтолкнула его сзади, рука, принявшая форму его тела, от затылка до пяток. Она просто несла Мусорного Бака вперед, ноги едва касались асфальта, и теперь на его лице играла ужасная, испуганная улыбка человека, которого подцепили к самому большому в мире воздушному змею, подхваченному сильнейшим ветром, и отпустили: лети, лети, детка, в небесную высь и летай, пока ветер не отправится куда-то еще, оставив тебя кричать на всем протяжении затяжного пике, до самой встречи с землей.

За чередой взрывов Божий боезапас сгорал в пламени справедливости, а Сатана штурмовал небо, и его артиллерией командовал яростно улыбающийся идиот с пламенеющими, обожженными щеками, по прозвищу Мусорный Бак, которого никто и никогда больше не назовет Дональдом Мервином Элбертом.

За спиной остались сброшенные с проезжей части автомобили, синий почтовый ящик мистера Стрэнга с реющим над ним флагом, столбы линии электропередач на кукурузном поле.

Рука, толкающая его вперед, заметно ослабела. Сопротивление воздуха постепенно вернулось. Мусорник рискнул оглянуться. Холм, на котором стояли резервуары, пылал. Горело все, похоже, даже дорога, а деревья превратились в огненные факелы.

Он пробежал еще четверть мили и, задыхаясь, жадно ловя воздух, перешел на спотыкающийся шаг. Милей дальше остановился отдохнуть, посмотрел в ту сторону, откуда пришел, его ноздри втягивали сладостный запах горелого. Без пожарных машин и самих пожарных огонь мог распространяться по ветру. Мог пылать не один месяц. Сначала сгорит Паутенвилл, а потом огненный фронт пойдет дальше на юг, уничтожая дома, деревни, фермы, поля, пастбища, леса. Возможно, доберется до Терре-Хота и спалит место, где его держали. Огонь мог пойти и дальше! Собственно…

Он вновь посмотрел на север, в сторону Гэри. Теперь он видел город и возвышающиеся над ним огромные трубы, застывшие без единого дымка, меловые полосы на светло-синей доске. А за ним – Чикаго. Сколько там нефтяных резервуаров? Заправочных станций? Поездов с цистернами сжиженного газа и горючими удобрениями на запасных путях? Лачуг, сухих, как хворост для растопки? Сколько еще городов за Гэри и Чикаго?

Перед ним простиралась вся страна, застывшая под летним солнцем, созревшая для огня.

Улыбаясь, Мусорный Бак поднялся и зашагал дальше. Кожа его уже покраснела, как у сваренного лобстера. Пока он не чувствовал боли, хотя ночью ожоги не дадут ему уснуть. Впрочем, возбуждение окажется сильнее физических неудобств. Впереди ждали еще более обширные и величественные пожары. Он смотрел на мир нежными, радостными и абсолютно безумными глазами. Глазами человека, нашедшего главный рычаг своей судьбы и взявшегося за него обеими руками.