Текст книги "Некрологи"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Я думаю, что понимаю, почему ты хочешь уйти. – Она вытащила бумажку из заднего кармана джинсов, и развернула ее. Я знал, что там еще до того, как она протянула ее мне. – Любопытство это моя профессия, поэтому я заглянула в твою корзину, прежде чем очистить её. И нашла это.

Я взял лист, свернул его, не глядя (я не хотел видеть это в распечатанном виде, не говоря уже о том, чтобы перечитать написанное), и положил его в карман. – Ты очистила корзину?

– Да, остался только этот распечатанный экземпляр. – Она откинула волосы с лица, и посмотрела на меня. Она была тем человеком, который вряд ли построит тысячу кораблей, но, без всяких сомнений спустит на воду несколько дюжин, в том числе пару эсминцев. – Я знала, что ты задашь этот вопрос. Поработав с тобой полтора года, я поняла, что паранойя – это часть твоей работы.

– Спасибо.

– Я не хотела тебя обидеть. В Нью-Йорке, паранойя – это способ выживания. Но это не повод, чтобы бросить работу, которая могла бы принести в ближайшем будущем серьезную прибыль. Ты должен знать, что даже удивительное совпадение – а я признаю это довольно удивительным – это всего лишь совпадение. Майк, мне нужно, чтобы ты оставался на борту.

Не мы, но я. Она сказала, что не хочет задергивать шторы; я же думал, она хотела.

– Ты ничего не понимаешь. Я не думаю, что я смогу это делать, даже если захочу. Это не будет смешно, по крайней мере. Это будет… – я подумал, и вспомнил выражение из моего детства. – Черт его знает что.

Кэти нахмурилась.

– Может быть, Пенни могла бы делать это.

Пенни Лэнгстон была одним из тех внештатных корреспондентов из непроходимых трущоб, нанятых Джеромой по протекции Кэти. У меня было подозрение, что эти две женщины знали друг друга в колледже. Даже если и так, то они совершенно не были похожи друг на друга. Пенни заходила редко, и когда она это делала, на ней всегда была надета старая бейсболка, никогда не покидавшая ее голову, а с ее лица редко сходила жуткая улыбка. Фрэнк Джессап, спортивный парень с Ирокезом, любил повторять, что Пенни всегда выглядела, словно двух-очковый бросок, пришедший по почте.

– Но она никогда не будет делать их так смешно, как ты, – продолжила Кэти. – Если ты не хочешь писать некрологи, то что бы ты хотел делать, если ты все-таки останешься в «Цирке», как мне того хочется?

– Рецензии, может быть. Я думаю смог бы делать их смешными.

– Атака на автора? – звучало, по крайней мере, обнадеживающе.

– Ну… да. Наверное. Может быть. – В конце концов, я был хорош в придирках, и я думаю, я мог бы опередить Джо Куиннана по очкам, возможно даже победить нокаутом. По крайней мере, я буду сталкиваться с живыми людьми, которые могут дать сдачу. Она положила руки мне на плечи, встала на цыпочки, и нежно поцеловала меня в уголок рта. Даже сегодня, когда я закрываю глаза, я чувствую этот поцелуй. Она смотрела на меня своими большими серыми глазами, похожими на море в пасмурное утро. Я уверен, что профессор Хиггинс подкатил бы глаза на это, но третьеразрядных парней вроде меня редко целуют первоклассные девчонки, такие, как она.

– Ты все-таки подумай о некрологах. – Ее руки все также лежали на моих плечах. А легкий аромат духов проникал в ноздри. Её грудь находилась в дюйме от моей груди, и когда она сделала глубокий вдох, они соприкоснулись. Я все еще чувствую это, даже сегодня.

– Это касается не только тебя или меня. Ближайшие шесть недель будут критическими для сайта и персонала. Так что подумай, ладно? Даже еще один месяц написания некрологов будет полезен. Это даст возможность Пенни – или кому-то другому – поднатаскаться в этой работе под твоим руководством. И да, может быть, никому не пристанет за это время умереть.

Но они всегда умирали. И мы оба знали это.

Я, вероятно, сказал ей, что подумаю. Я не могу вспомнить. О чем я на самом деле думал, так это о ее губах, прикоснувшихся ко мне прямо там, в офисе Джеромы, и о людях в том чертовом обезьяннике, которые могли это видеть. Я еще раз пообещал подумать и, скорее всего, срезу же ушел, потому что довольно скоро обнаружил себя на улице. Я чувствовал себя разбитым.

Одно точно помню: когда я подошел к урне для мусора, стоявшей на углу Третьей и Пятидесятой, я разорвал шуточный некролог, который больше не казался мне шуточным, на мелкие клочья и выбросил в неё.

В тот вечер я съел достаточно приятный ужин с моими родителями, потом пошел в свою комнату – ту самую, куда уходил дуться в те дни, когда моя команда, участвующая в Младшей Лиге проигрывала – и сел за стол. Самый простой способ унять мое беспокойство, как мне казалось, должен был состоять в том, чтобы написать еще один некролог на живого человека. Разве нам не говорили, что надо запрыгнуть на коня сразу же, как были им сброшены? Или моментально подняться и нырнуть с вышки после того, как при первой попытке вы плюхнулись животом об воду? Мне всего лишь и нужно-то было убедить себя в том, что я уже и так знал: мы живем в рациональном мире. Втыкание иголок в куклы вуду не убивает людей. Написание имени вашего врага на клочке бумаги и, сжигание его, в тот момент, как вы читаете «Отче наш» задом наперед не убивает людей. Шуточные некрологи также не должны были убивать людей.

Тем не менее, я был достаточно осторожен, и составил список претендентов, состоящий исключительно из проверенных плохишей, таких как Фахим Дарзи, который утверждал, что это он организовал взрыв в автобусе в Майами, и Кеннет Вандерлей, электрик, признанный виновным по четырем эпизодам изнасилований с убийством в Оклахоме. Вандерлей казался лучшим кандидатом из моего короткого списка, состоящего из семи имен, и я хотел было что-то начать ваять, когда вспомнил о Питере Стефано, самом никчемном хере, из когда-либо существовавших.

Стефано был музыкальным продюсером, который задушил свою подругу за отказ исполнить песню, которую он написал. Он сейчас отбывал наказание в колонии усиленного режима, хотя должен был сидеть в секретной тюрьме в Саудовской Аравии, жрать тараканов, пить собственную мочу, и слушать «Антракс», играющий на максимальной громкости с трех часов утра. (Это было мое мнение, конечно.) Женщина, которую он убил, была Энди Маккой, и она была одной из моих самых любимых певиц. Если бы я писал шуточные некрологи на момент ее смерти, я никогда не написал бы про нее; мысль, что ее парящий голос, похожий на голос юной Джоан Баэз, замолчал из-за этого властного идиота, бесила меня даже пять лет спустя. Бог дает такие золотые голосовые связки лишь немногим Избранным, а Стефано запросто убил Маккой, находясь в наркотическом пике.

Я открыл свой ноутбук, создал файл, озаглавил его ПИТЕР СТЕФАНО. НЕКРОЛОГ, и открыл пустой документ. В очередной раз слова лились без паузы, словно вода из пробитой трубы.

Господа рабовладельцы, бесталанный музыкальный продюсер Питер Стефано был обнаружен мертвым в своей тюремной камере в исправительном учреждении города Гованда вчера утром, и мы все кричим «ура». Хоть официальной причины смерти объявлено не было, тюремный источник сказал: «Кажется, у него был разрыв пукательной вены, таким образом, анальный яд распространился по его телу. С точки зрения непрофессионала, у него была аллергическая реакция на свое же собственное мерзкое дерьмо».

Стефано сидел на шее великого множество групп и сольных исполнителей, он особенно отметился в разрушении карьеры «Гренадеров», «Игривых Млекопитающих», Джо Дина (который покончил жизнь самоубийством после того, как Стефано отказался пересмотреть условия его контракта), и, конечно же, Энди Маккой. Не довольствуясь разрушением ее карьеры, Стефано задушил ее электропроводом от светильника под воздействием большой дозы метамфетамина. У него остались трое благодарных бывших жен, пять экс-партнеров, и две звукозаписывающих компании, которые он не успел обанкротить.

И еще сотня слов в таком же духе, и при этом я даже не прикладывал усилий (явно). Мне было плевать на это, потому что это было правильным. И не только потому, что Питер Стефано был плохим человеком. Я чувствовал себя как писатель, хотя текст был, скажем прямо, не очень, и часть меня знала, что это написано плохо. Это может показаться отходом от главной линии, но я думаю (на самом деле я знаю) что нахожусь в самом сердце этой истории. Писать тяжело, не так ли? По крайней мере, для меня. И да, я знаю, что большинство работяг жалуются на то, как трудна их работа, и не имеет значения, мясники ли они, пекаря, производители подсвечников, или писатели некрологов. Только иногда работа не так уж и трудна. Иногда, даже очень легка. Когда это происходит, вы чувствуете себя, словно в боулинге, наблюдаете за шаром, как он катится, немного отклоняясь вправо, но вы знаете, что все равно будет страйк.

Убийство Стефано в моем компьютере и было похоже на такой удар.

Я спал как ребенок той ночью. Возможно, кое-кто скажет, что такое выражение моих чувств, происходящее из желания излить собственный гнев и возмущение по поводу убийства бедной девушки – глупое расточительство таланта. Но я также выражал свои чувства, когда писал некролог Джеромы Уитфилд, и все, что она сделала, так это отказалась повысить мою зарплату. Мои чувства выражались в самом процессе писания. В тот момент я чувствовал себя сильным, и это чувство было прекрасным.

Моя первая компьютерная остановка во время завтрака на следующий день была не «Неоновый цирк», а «Хаффингтон пост». Так было всегда. Я никогда не прокручивал страницу до конца, туда, где описывались похождения знаменитостей или их фото с засветами (честно говоря, «Цирк» делал эти вещи гораздо лучше), но главные новости в «Хаффи» всегда излагались четко, лаконично, а, самое главное, они были свежими. Первая статья была про чаепитие у губернатора, оно прошло, как писал «Хаффи», предсказуемо возмутительно. Следующая новость остановила мою чашку кофе на полпути к губам. Она также остановила мое дыхание. Заголовок гласил: Питер Стефано убит во время ДРАКИ В библиотеКЕ.

Я поставил нетронутый кофе на стол – осторожно, не пролив ни капли – и прочитал статью. Стефано и заведующий библиотекой поспорили из-за музыки Энди Маккой, которая доносилась из динамиков, расположенных под потолком библиотеки. Стефано сказал библиотекарю, чтобы тот бросил сохнуть по этой телке, и «выключил эту херню». Заведующий отказался, сказав, что ни по ком он не сохнет, а просто взял первый попавшийся компакт-диск. Конфликт разгорался. И тут кто-то из тех, кто прогуливался позади Стефано, положил конец конфликту самодельной заточкой.

Насколько я мог судить, он был убит как раз в тот момент, как я закончил писать его некролог. Я посмотрел на свой кофе. Поднял кружку, и сделал глоток. Тот остыл. Я бросился к раковине и меня вырвало. Затем я позвонил Кэти и сказал ей, что не приду на совещание, но хотел бы встретиться с ней позже.

– Ты же говорил, что придешь, – сказала она. – Ты нарушаешь свои обещания!

– На то есть веские причины. Выпей со мной кофе после обеда, и я расскажу какие.

Помолчав, она сказала:

– Это опять случилось.

И это был не вопрос.

Я подтвердил данный факт. Рассказал ей о том, как подготовил список «парней, которые заслуживают смерти», и как вспомнил о Стефано.

– И я написал его некролог, просто чтобы доказать, что я не причастен к смерти Джеромы. Я закончил, и примерно в то же время он получил удар заточкой в библиотеке. Я принесу распечатку с отметкой времени, что бы ты смогла убедиться.

– Мне не нужна отметка времени, я верю тебе на слово. Я встречусь с тобой, но не для того, чтобы выпить кофе. Приходи ко мне. И принеси некролог.

– Если ты подумываешь над тем, чтобы разместить его в интернете…-

– Боже, нет, ты с ума сошел? Я просто хочу увидеть его своими глазами.

– Тогда все в порядке.

Более чем все в порядке. К ней.

– Но Кэти?

– Да?

– Никому не говори об этом.

– Конечно же, нет. Да за кого ты меня принимаешь?

Одна, с красивыми глазами, длинными ногами и идеальной грудью, подумал я, повесив трубку. Я должен был бы догадываться, что из-за нее у меня могут возникнуть проблемы, но в тот момент я не думал об этом. Я думал о нежном поцелуе в уголок рта. Я хотел еще, и не в уголок. Плюс все, что приходило на ум.

Кэти жила в аккуратной трехкомнатной квартире в Вест-Сайде. Встретив меня в дверях, одетая в шорты и облегающий топ, очень эротичный, она обняла меня и произнесла,

– О, Боже, Майк, ты ужасно выглядишь. Мне так жаль.

Я обнял ее. Она обняла меня. Я, как пишут в романах, искал ее губы и она прижала их к моим. По прошествии пяти секунд – бесконечных, но не достаточно долгих – она отстранилась, и посмотрела на меня своими большими серыми глазами.

– Нам надо о многом поговорить. – И, улыбнувшись, – Но мы можем поговорить об этом позже.

За этим последовало то, что изгои, такие как я, редко получают, но если они это и получают, то, конечно же, не задаром. И изгои, вроде меня, вряд ли задумываются об этом в тот момент. В тот момент мы – как и все остальные парни на планете: большая голова в отпуске, маленькая головка рулит.

Сидим на кровати.

Пьем вино вместо кофе.

– Вот что я вычитала в газете в прошлом или позапрошлом году. – Сказала она. – Один парень из «эстакадного штата» – Айовы или Небраски – после работы купил лотерейный билет – одну из этих мгновенных лотерей – и выиграл сто тысяч долларов. Через неделю он покупает лотерейку «Пауэрболл», и выигрывает сто сорок миллионов.

– К чему это ты? – В тот момент я таращился на ее тело, и не сразу понял, на что она намекает. Простыня сползла вниз, обнажив грудь, упругую и совершенную, как я и ожидал.

– Два раза еще могут быть совпадением. Я хочу, чтобы ты сделал это снова.

– Я не думаю, что это разумно. – Это звучало неубедительно даже для моих собственных ушей. Аппетитная красотка находилась в пределах досягаемости, но, неожиданно, я задумался не о красивой девушке. Я представил себе шар для боулинга, который вращаясь, катится по дорожке, и чувства наблюдающего за ним, знающего, что через две секунды он попадет в цель, и кегли разлетятся в разные стороны.

Она повернулась на бок, в её взгляде читалась настойчивость.

– Если это действительно происходит, Майк, это круто. Самая крутая вещь, о которой я знала. Власть над жизнью и смертью!

– Если ты думаешь об использовании этого для сайта…-

Она резко покачала головой.

– Никто не поверит. Даже если бы они и поверили, как бы это можно было использовать на благо «Цирка»? Мы запустили бы опрос? Попросили людей прислать нам имена плохих парней, тех, кто заслуживает смерти?

Она была не права. Я думаю, люди с удовольствием поучаствовали в «Смертельном Голосовании 2016». Это было бы гораздо интереснее, чем «Американский Идол».

Она обвила руки вокруг моей шеи.

– Кто попал в твой хит-парад перед тем, как ты вспомнил о Стефано?

Я поморщился.

– Я не хочу, чтобы ты это так называла.

– Не бери в голову, просто расскажи.

Я начал перечислять имена, но когда добрался до Кеннета Вандерлея, она остановила меня. Теперь её серые глаза не просто отражали небо; они извергали бурю.

– Он! Напиши его некролог! Я подберу фон на Google, так что ты сможешь сделать первоклассную работу, и… -

Я нехотя освободился от ее рук.

– Зачем беспокоиться, Кэти? Его и так уже скоро казнят. Пусть государство о нем позаботиться.

– Но они не хотят! – Она спрыгнула с кровати и начал расхаживать взад – вперед. Это было завораживающее зрелище, я уверен, мне не нужно вам об этом говорить. Эти длинные ноги, ой-ой-ой!

– Они не хотят! В Оклахоме за последние два года не привели в исполнение ни одного приговора! Кеннет Вандерлей изнасиловал и убил четырех девочек – замучил их до смерти – и он все еще будет жрать мясной рулет за счет государства, когда ему стукнет шестьдесят пять! И так и умрет во сне!

Она вернулась к кровати и бросилась на колени.

– Сделай это для меня, Майк! Пожалуйста!

– А почему это так важно для тебя?

Воодушевление покинуло ее. Она присела с коленей на пятки и склонила голову так, что ее волосы заслонили лицо. Она простояла так около десяти секунд, и когда вновь взглянула на меня, ее былая красота – не ушла, но поблекла. Покрылась шрамами. И не только из-за слез, которые катились по ее щекам; а и из-за стыдливых фраз, долетавших из её рта:

– Потому что я знаю, каково это. Меня изнасиловали, когда я училась в колледже. Одной ночью после студенческой вечеринки. Я бы попросила тебя написать его некролог, но я не видела, кто это сделал.

Её дыхание стало глубоким и прерывистым.

– Он подкрался ко мне сзади. И закрывал мне лицо все это время. Но Вандерлей это другой случай. С ним все получится.

Я откинул простыню.

– Включи компьютер.

Трусливый лысый насильник Кеннет Вандерлей, у которого может вставать только тогда, когда его жертва связана и лежит лицом вниз, сохранил налогоплательщикам кучу денег, совершив самоубийство в камере для смертников пенитенциарного учреждения штата Оклахома, в предрассветный час этим утром. Охранники обнаружили Вандерлея (чей портрет иллюстрирует значение выражения «бесполезный кусок дерьма» в Городском Словаре), свисающего из самодельной петли, сделанной из его собственных брюк. Директор тюрьмы Джордж Стокетт немедленно распорядился заказать специальный праздничный ужин с музыкой на вечер. Когда, на пресс-конференции, посвященной этому случаю, его спросили, будут ли эти Самоубийственные Брюки размещены рядом с другими тюремными трофеями, директор Стокетт отказался отвечать, но многозначительно подмигнул.

Вандерлей, жертва аборта, маскирующаяся под живорожденного, пришел в этот мир 27 октября 1972 года в Данбери, штат Коннектикут…

Еще одно произведение с привкусом дерьмеца от Майкла Андерсона! Даже худшие мои некрологи в Скажи гадость о мертвецах были смешнее и язвительней (если Вы не верите мне, прочтите их сами), но это не имело никакого значения. Без лишних слов, и с чувством собственного удовлетворения. В какой-то момент, где-то в глубине моего сознания, я понял, что это скорее похоже на метание копья, чем на бросание шара для боулинга. Такого, с остро отточенным концом. Кэти тоже это почувствовала. Она сидела рядом со мной, нечто похожее на треск статического электричества, летящего из расчески.

Продолжение сложно описать, потому что это заставляет меня думать, что в каждом из нас есть часть Кена Вандерлея, но поскольку нет другого способа сказать правду, кроме этого, то, вот оно: произошедшее возбудило нас. Я грубо схватил ее в охапку, и понес обратно в кровать. Кэти заплела свои ноги у меня за спиной и руки на затылке. Я думаю, что второй подход длился всего лишь пятьдесят секунд, но мы оба кончили. И жестко. Люди иногда бывают грязными животными.

Кен Вандерлей был монстром. Это не только мое суждение; он сам использовал это слово, чтобы описать себя, когда он «раскаялся, с целью избежать смертного приговора». Я мог бы использовать это для оправдания всего того, что я сделал – что мы сделали, если бы не одна вещь.

Писать его некролог было даже лучше, чем секс, который за этим последовал.

Это пробудило желание сделать это еще раз.

Когда я проснулся на следующее утро, Кэти сидела на диване с ноутбуком. Она торжественно посмотрела на меня и похлопала по подушке рядом с ней. Я сидел и читал «Неоновый цирк». Заголовок на экране гласил: еще один плохой парень превратился в прах, «Злой Кен» совершил самоубийство в своей камере. Только он не повесился. Он взял контрабандное мыло – как оно попало к нему, было загадкой, потому что заключенные имеют доступ только к жидким моющим средствам – и запихнул его себе в глотку.

– Боже мой, – сказал я. – Какая ужасная смерть.

– Хорошо! – Она сжала пальцы в кулаки, подняла руки над головой, и потрясла ими. – Прекрасно!

Было кое-что, о чем я не хотел ее спрашивать. Номером один в списке было, переспала ли она со мной только для того, чтобы убедить меня убить какого-нибудь дублера ее насильника. И еще я хотел задать вопрос себе (и я это сделал): а попросит ли она сделать меня что-нибудь хорошее? Она, конечно же, могла дать прямой ответ, но я все равно не поверил бы ей. В такой ситуации наши отношения могли быть совершенно испорчены, и это, наверное, было бы чертовски плохо.

– Я не буду делать это снова, – сказал я.

– Ладно, я понимаю. (Она так не думала.)

– Так что можешь даже меня не уговаривать.

– Я не буду. (Она сделала это.)

– И ты никогда никому об этом не расскажешь.

– Я уже говорила, что не расскажу. (У нее уже была такая мысль.)

Я думаю, что часть меня уже знала, что этот разговор был бесполезной тратой времени, но я сказал «хорошо» и заткнулся…

– Майк, я не хочу торопить тебя, но у меня миллион дел, и…

– Не волнуйся, напарница. Я валю.

По правде говоря, мне самому хотелось убраться. Мне хотелось немного прогуляться и подумать о будущем.

Она схватила меня в дверях, и крепко поцеловала.

– Не обижайся.

– И не думал. – Я не знаю, чтобы произошло, если бы я остался.

– И не смей даже думать об уходе. Ты мне нужен. Я думаю, что Пенни не потянет Скажи гадость о мертвецах, но я прекрасно понимаю, тебе нужно отдохнуть от этого. Я думаю, может… Джорджина?’

– Может быть, – сказал я.

По моему мнению, Джорджина была худшей кандидатурой из всего персонала, но мне действительно было все равно. Все, что я хотел, так это никогда не читать некрологи, не говоря уже о том, чтобы их писать.

– Можешь идти и делать любые рецензии, какие захочешь. И уже нет Джеромы, чтобы сказать тебе «Нет», я права?

– Ты права.

Она встряхнула меня.

– И не повторяй за мной, как попугай. Прояви хоть немного энтузиазма. Старый «Неоновый цирк» откинул копыта. И скажи, что будешь рядом.

Она понизила голос.

– Мы можем устраивать наши личные совещания. Строго конфиденциальные.

Она увидела, что мой взгляд упал на передок ее халата, и, довольная, рассмеялась. Затем подтолкнула меня.

– А теперь уходи. Брысь отсюда.

Прошла неделя, а когда ты работаешь на такой сайт, как «Неоновый цирк», каждая неделя длится три месяца. Знаменитость напилась, знаменитость легла в реабилитационную клинику, знаменитость вышла из клиники и сразу же напилась, знаменитость арестовали, знаменитость вышла из лимузина без трусиков, знаменитость танцевала всю ночь напролет, знаменитость женилась, знаменитость развелась, знаменитости «взяли паузу друг от друга.» Одна звезда упала в бассейн и утонула. Джорджина написал на редкость несмешной некролог, и интернет запестрел твитами и электронными письмами с главным вопросом: «где Майк?». Но это был единичный случай, что меня очень порадовало.

Я не наведывался в квартиру Кэти, потому что она была слишком занята для ласк. На самом деле, Кэти вообще не было видно. Она «участвовала в конференциях», пару раз в Нью-Йорке и один раз в Чикаго. В ее отсутствие я исполнял обязанности. Меня никто не назначал и не выбирал на эту должность. Просто так получилось. К моей радости, все встало на свои места, когда Кэти вернулась.

Я не хотел проводить время в офисе Джеромы (это был дом с привидениями), но кроме мужского туалета, это было единственное место, где я мог проводить встречи со слетевшими с катушек сотрудниками в относительном уединении. А сотрудники всегда слетали с катушек. Интернет-издание – это все-таки издание, и любой издательский персонал страдал старомодными комплексами и неврозами. Джерома бы велела им убираться (и да! возьми «Yook»). Но я не мог так поступить. Когда я чувствовал, что сам слетаю с катушек, я напоминал себе, что скоро мое седалище вернется к парте у стены, и примется за едкие рецензии. Просто еще один пациент в сумасшедшем доме.

Единственное категорическое решение, принятое мной за это время касалось кресла Джеромы. Я абсолютно не мог держать мою задницу там, где была её, в тот момент, когда она подавилась леденцами. Я откатил его в обезьянник, и принес «свой» стул от парты напротив плаката с Благодарственной индейкой и подписью: пожалуйста, не гадь там, где ешь. Он был гораздо менее удобнее кресла, но, по крайней мере, в нем я не чувствовал себя её последователем. Кроме того, я старался много в нем не сидеть.

После обеда в пятницу в офис зашла Кэти, одетая в блестящее платье до колен, что было полной противоположностью ее обычным джинсам и топу. Ее волосы были строго уложены, словно она только что вышла из салона красоты. Как по мне, она выглядела… ну… вроде как более красивая версия Джеромы. Мне припомнился момент из «Скотного двора» Оруэлла, та его часть, когда лозунг: «четыре ноги – хорошо, две ноги – плохо» был заменен на «четыре ноги – хорошо, две – лучше».

Кэти собрала всех и объявила, что нас приобрела «Медиа Пирамида» из Чикаго, и нам поднимут зарплату – немного – но всем. Это дало повод для бурных аплодисментов. Когда они утихли, она добавила, что Джорджина Буковски возьмет на себя Скажи гадость о мертвецах, и что Майк Андерсон будет нашим новым kultcha kritic.

– Это значит, – сказала она, – что он расправит крылья и медленно полетит над местностью, обгаживая все подряд.

Еще более бурные аплодисменты. Я встал и поклонился, стараясь выглядеть дьявольски веселым. И это было так, правда, только наполовину. Я не чувствовал себя веселым со времени внезапной смерти Джеромы, но уж точно чувствовал себя как дьявол.

– Теперь, все за работу! Напишите что-то вечное! – Блестящие губы разошлись в улыбке. – Майк, я могу поговорить с тобой наедине?

Наедине означало в офисе Джеромы (мы все еще так называли его). Кэти нахмурилась, когда она увидела мой рабочий стул за столом.

– Что эта уродливая вещь тут делает?

– Мне не нравилось сидеть в кресле Джеромы, – сказал я. – Я принесу его обратно, если хочешь.

– Будь любезен. Но прежде чем ты это сделаешь… – она пододвинулась ко мне поближе, но увидев, что жалюзи подняты, и за нами пристально наблюдают, она довольствовалась тем, что положила руку мне на грудь.

– Ты можешь прийти ко мне сегодня вечером?

– Конечно.

Хотя я уже и не был так взволнован данной перспективой, как вы могли подумать. В моей голове все больше крепли подозрения по поводу мотивации Кэти. И, я должен признать, меня немного расстроило, как быстро она захотела вернуть в свой офис кресло Джеромы.

Понизив голос, хотя мы были одни, она сказала:

– Я не думаю, что ты написал еще хоть один… – ее блестящие губы сформировали слово некролог.

– Я даже не думал об этом.

Это была бесстыдная ложь. Написать некролог было первое, о чем я подумал утром, и последнее, о чем я подумал перед сном. Слова так и рвались из меня. И чувства, которые сопутствовали этому: шар боулинга, катящийся по дорожке, двадцатифутовый снаряд, летящий прямо в кегли, острое копье, попадающее прямо туда, куда целишься. Точно в яблочко.

– А ты вообще что-нибудь писал? Почему я не видела ни одной твоей рецензии? «Парамаунт» выпустил на экран последний фильм Джека Бриггса, и я слышала, что он даже хуже, чем «Святые роллеры». Это должно быть привлекательно.

– Да, я сам ничего не написал, – сказал я. Я помогал писать другим. И это тоже работа, не так ли? Ранее я никогда не занимался редактированием. Этим должна заниматься ты, Кэти.

На этот раз она не протестовала.

Позже, в тот день, я выглянул из своего заднего ряда, где предпринимал попытку (неудачную) написать рецензию на какой-то музыкальный диск, и увидел ее в офисе, склоненную над ноутбуком. Ее губы шевелились, и я сначала подумал, что она, должно быть, общается с кем-то по телефону, но телефона я не заметил. Меня пронзила мысль – такая жуткая, что я вздрогнул – а не нашла ли она остатки заначки эвкалиптовых леденцов в верхнем ящике, и не сосет ли один из них.

Я прибыл в ее квартиру около семи, принеся сумку с едой из китайского магазинчика «Беспредельное удовольствие». Никаких шорт и обегающего топа; она была одета в свитер и мешковатые брюки. К тому же, она была не одна. Пенни Лэнгстон сидела на одном конце дивана (на самом краю). На ней не было бейсбольной кепки, но эта странная улыбка, говорившая: тронешь меня – и я убью тебя, была на месте.

Кэти поцеловала меня в щеку.

– Я пригласила Пенни присоединиться к нам.

Это было очевидно, но я сказал,

– Привет, Пен.

– Привет, Майк.

Писклявым мышиным голосом и не глядя в глаза, но она все-таки предприняла попытку превратить свою улыбку в нечто чуть менее жуткое.

Я снова посмотрел на Кэти. И поднял брови.

– Я обещала, что никому не скажу о том, что ты можешь делать… – сказала Кэти. – … Но не удержалась.

– Я догадывался, что так и будет.

Я положил сумку с едой на журнальный столик. Я не чувствовал голода, и не ожидал какого-либо Беспредельного удовольствия в ближайшие несколько минут.

– Ты расскажешь мне, что происходит, прежде чем я обвиню тебя в клятвопреступлении и торжественно удалюсь?

– Не делай этого. Пожалуйста. Просто послушай. Пенни работает в «Неоновом цирке» только потому, что я уговорила Джерому нанять ее. Я познакомилась с ней, когда она еще жила здесь, в городе. Мы вместе были в одной группе, не так ли, Пен?

– Да, – сказала Пенни своим писклявым мышиным голосом. Она смотрела на свои руки, сцепленные на коленях так сильно, что костяшки пальцев побелели. – Группе «Святой Марии».

– И чем же там занимаются? – хотя спрашивать уже не было необходимости. Иногда, когда все части собираются в целое, ты реально слышишь щелчок.

– Поддержкой жертв изнасилований, – сказала Кэти. – Я никогда не видела своего насильника, но Пенни видела его. Не так ли, Пен?

– Да. Много раз. – Сейчас Пенни смотрела на меня, и ее голос крепчал с каждым словом. В конце фразы, она почти кричала, и слезы катились по ее щекам. – Это был мой дядя. Мне было девять лет. Моей сестре – одиннадцать. Он изнасиловал ее тоже. Кэти говорит, что ты можешь убивать людей с помощью некрологов. Я хочу, чтобы ты написал его.

Я не собираюсь пересказывать всю историю, которую она рассказала мне, сидя на диване, держа в одной руке руку Кэти, а во второй – салфетки «Клинекс». Если только вы не жили в одном из семи мест в этой стране, куда не добрались средства массовой информации, вы слышали её раньше. Все, что вам нужно знать, это то, что родители Пенни погибли в автокатастрофе, и она с сестрой были увезены дядей Амосом и тетей Клавдией. Тетя Клавдия отказывалась слышать любой негатив, сказанный о ее муже. Ну а остальное вам должно быть понятно.

Я захотел сделать это. И не только потому, что рассказ был ужасен. И не потому, что парней, вроде дяди Амоса нужно было наказывать, чтобы им не приходило в голову издеваться над слабыми и беспомощными. И совсем уж не потому, что Кэти хотела, чтобы я сделал это. Все в итоге свелось к печально красивому платью, в которое была одета Пенни. И обуви. И неквалифицированно нанесенному макияжу. В первый раз за много лет, пожалуй, впервые с тех пор дядя Амос начал совершать свои ночные визиты в ее спальню, всегда говоря ей, что это «наш маленький секрет», – она попыталась сделать себя презентабельной для мужского пола. Это разбило мое сердце. Кэти была изнасилована, но поднялась над этим. Некоторые девушки и женщины могут это делать. Большинство – нет.