Текст книги "Современная американская новелла. 70—80-е годы: Сборник."
Автор книги: Стивен Кинг
Соавторы: Трумен Капоте,Джон Апдайк,Джойс Кэрол Оутс,Уильям Сароян,Роберт Стоун,Уильям Стайрон,Артур Ашер Миллер,Элис Уокер,Сол Беллоу,Энн Тайлер
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 38 страниц)
Осенью я уехал, так и не рискнув поговорить с Вирджинией о «бьюике». Завести с ней этот разговор было тем более трудно оттого, что каждый вечер на кирпичное крыльцо выходила Ева и смотрела в сторону кладбища, которое находилось за спортплощадкой. Она смотрела туда неотрывно, до темноты, и что самое странное – совершенно сухими глазами, хотя при жизни Макса глянуть на своего сына без слез не могла. И еще долгие годы, если на нашу улицу вечером сворачивал автомобиль, особенно на малой скорости, она молча наблюдала, как он подъезжает, потом поворачивалась к нему спиной и уходила в дом.
Роберт Стоун
Водолей на исходе
В доме на Ноэ-стрит Большой Юджин мурлыкал по телефону:
– Чу-удно. Чу-удесно-о. По-осле. Пото-ом.
Положил трубку и пробарабанил по ней отрывок мелодии, шипящим присвистом обозначил удары тарелок.
– Голландцы так и говорят, – сообщил он Элисон. – Осторожно-о. Стрёмно-о. Клёво-о.
– Кто звонил?
Он откинулся на вельветовые подушки и с упоением почесался. Лицо расползлось в блаженной улыбке, по телу пробежала сладостная дрожь, даже веки дернулись.
– Да та-ак, один дурак. Не маста-ак. Про-оста-ак.
Не шелохнувшись, он, приоткрыв рот, ждал, когда подвернется еще какое-нибудь созвучное словцо.
– Звонили мне?
Юджин наконец взглянул на нее полными слез глазами. Печально покачал головой, давая понять: подобными вопросами его не проймешь.
Элисон разозлилась.
– Не хочешь нормально говорить, не бери чертову трубку. Вдруг что-нибудь важное.
Большой Юджин по-прежнему пребывал в прострации.
– Чего ты взъелась? – безразлично сказал он. – Как типичная мещанка. Опять становишься типичной. В тебе погас огонь.
Вся эта полубредовая ахинея до того бесила Элисон, что она только и смогла прошипеть:
– О господи!
– Достала, – тихо проговорил Юджин. – И на фиг ты мне сдалась? Ведь я и один могу, ясно?
– Смешно! И вообще с тобой говорить без толку.
Выходя из комнаты, она услышала стон, вернее, поскуливание – не поверишь, что скулит огромный мужик; однако несуразный звук лишний раз подтверждал: Юджин давно «подсел на иглу».
В спальне проснулась Ио: из-за сетки детской кровати большие карие глаза боязливо приглядывались к солнечному квадрату окна.
– Привет, малышка, – поздоровалась Элисон.
Ио не спеша повернулась к матери и зевнула.
«Уже личность, – думала Элисон, вынимая девочку из кровати. – Своя голова на плечах. Предстоит гулять и разговаривать. Номер „Мадонна с младенцем“ окончен». Мгновенная паника сдавила горло.
– А теперь нам пора на горшок.
Сцена распадалась. Люди в расцвете сил рушились, как картонные декорации. Порядок и здравый смысл испарились. Гасли проблески сознания.
«Почему я? – думала Элисон, отводя Ио в уборную. – Почему весь этот ужас валится на меня?»
Она сняла девочку с горшка, вытерла ее, спустила воду в унитазе. Элисон никогда не работала по своей специальности – астрономом.
Ио умела одеваться сама, только с ботинками приходилось ей помогать.
– Уже маловаты, – заметила Элисон. – А чем мы с тобой займемся? – игриво спросила она, но прозвучало это, скорее, испуганно.
– Пойдем смотреть рыбок.
– Смотреть рыбок? – Элисон почесала подбородок, шутливо изображая глубокое раздумье, а потом, чтобы развеселить Ио, потерлась с ней носами. – Не может быть!
Ио отодвинулась и с серьезным видом кивнула:
– Смотреть рыбок.
На мгновение Элисон припомнился какой-то «подводный» сон; даже захватило дух – такое приятное воспоминание.
– Ну что ж, так и сделаем, – сообщила она Ио. – Пойдем в аквариум. Гениальная идея.
– Да, – подтвердила Ио.
Детская выходила на загаженную лоджию, где обитал злой и нечистоплотный доберман по кличке Бак – в честь другого Бака, который якобы когда-то был у Большого Юджина на Арубе. Элисон отодвинула скользящую стеклянную дверь и пустила пса в комнату, с беспокойством наблюдая, как он обнюхивает Ио.
– Бак, – констатировала Ио без всякого энтузиазма. Элисон схватила собаку за ошейник, выставила за дверь и вышла сама.
В гостиной поднимался с подушек Большой Юджин – словно всплывало на поверхность некое китообразное.
– Баки, радость моя, – пропел он, – Баки, молодец.
– Присмотришь за ним? – спросила Элисон. – Я хочу сводить Ио в аквариум.
– Только не я, – объявил Юджин. – Не-ет.
– А какого черта не ты? – свирепо вопросила Элисон.
– Нереально.
– Сволочь! Ведь без присмотра он все здесь перебьет. Не тащить же пса в этот проклятый аквариум!
Юджин вяло пожал плечами.
Немного погодя спросил:
– Деньги получаешь сегодня ночью?
– Да.
На самом деле Элисон уже все получила вчера: хозяин швырнул ей прямо в лицо пятидесятицентовые монеты на все восемьдесят долларов. По поводу ее танцевального номера возникли кое-какие разногласия, и она резко поговорила с Мертом, хозяином. А Мерт прямо озверел; в общем, он ее выгнал, сказал гадость насчет ее груди, да вдобавок Элисон пришлось собирать с грязного пола все деньги по монетке – профиль Джека Кеннеди до сих пор маячит перед глазами. Юджину она ничего не рассказала; пятидесятицентовики были спрятаны под клеенку в кроватке Ио.
– Хорошо, – одобрил Юджин. – Значит, договорюсь с кем нужно о встрече.
Он смотрел на Ио – без раздражения или брезгливости, как ожидала Элисон, а с грустной усталостью. Ио вообще не обратила на него внимания.
Просто страшно, до чего Юджин размяк от героина. Глядя на него, Элисон почти забыла о побоях; впервые подумалось, что он вообще-то незлой человек. А все же вор и бездельник; и его присутствие тяготило Элисон.
– Скажи, ради бога, как я пойду в аквариум с собакой?
Элисон крайне раздражала перспектива возни с Баком. И она решила малость облегчить ситуацию колесами с белым крестом. Эти таблетки сложного состава изготовлял один сумасшедший химик из Хэйуорда; Большой Юджин называл их «срочный кайф-390», чтобы не путать со «срочным кайфом-290» – те давали несколько другой эффект.
Из запасов в глиняном египетском кувшине Элисон захватила пригоршню и запила водой из-под крана.
– Ладно, Бак, – позвала она, с отвращением выговаривая кличку, – черт с тобой. – Велела Ио идти к машине, а сама прицепила поводок и поволокла упирающегося пса.
Ио была надежно пристегнута на своем месте, Бак забился под приборную панель; Элисон ехала по скоростной полосе Ломбард-стрит, прибавляя скорость на каждом вираже. Элисон водила машину уверенно и даже лихо, а сейчас еще и старалась опередить действие препарата. Когда она затормозила на стоянке около аквариума, во рту уже пересохло, в ушах зазвенели знакомые предупредительные колокольчики. Элисон быстро провела Ио и Бака под облетевшими от сильного ветра эвкалиптами, поднялась по массивным ступеням ко входу с коринфским портиком.
– Ну и куда девать эту проклятую собаку? – спросила она Ио. Моргая, Элисон словно слышала сухой стук глазных яблок. «Опять наглоталась, – подумала она. – Вандализм».
Секунду поколебавшись, отвела Бака в сторону и тщательно привязала морским узлом к пожарному крану. И сразу вспомнила, как однажды, уже здорово задвинутая, привязывала Бака у входа в бар на Эль-Камино. Соорудила предостережение – зеленым фломастером написала на картонке от большого блокнота: «Не пытайтесь играть с этой собакой!» Последнее, что она помнила о том дне: ветер несет картонку через улицу, мимо насосов бензозаправки «Эссо».
Негодующий вой Бака преследовал их с Ио вплоть до обитых позеленевшей медью дверей главного входа.
В этот ранний час народу было немного. Расплывчатые звуки плескались о гладкие стены, детские голоса отскакивали от потолка. В полумраке павильона Элисон вела Ио за руку мимо стеклянных стен, за которыми плавали морские коньки, морские ерши, африканские tilapia. В косяке лососей, бесконечно кружащем по неизменной траектории, Элисон увидела слепых рыб – с пустыми, гладко вычищенными глазницами. Безглазые плыли вместе с другими, не выбиваясь из рядов, вовремя поворачивая со всей стаей.
Ио вроде бы ничего не заметила.
В следующем зале Элисон останавливалась перед каждым аквариумом, зачитывала дочери ярко освещенные таблички: название, ареал распространения, латинское название. Девочка серьезно все разглядывала.
Крайняя комната восточного крыла была освещена ярче других: прозрачные боковые стены отделяли зрителей от бассейнов под открытым небом, где плавали дельфины – морские свиньи. Элисон сразу почувствовала себя необычайно хорошо.
– Смотри-ка, – сказала она Ио, – дельфины.
– Дельфины?
Они подошли к стенке самого большого бассейна, испещренной понизу отпечатками детских рук. Внутри без устали кружил и выписывал великолепные восьмерки одинокий серо-голубой экземпляр, каждый раз проскальзывая чуть не в полудюйме от стенок. В детском восторге Элисон даже разинула рот.
– Дельфин атлантический, – с почтением сообщила она дочери. – Из Атлантического океана. По ту сторону Америки. Там, где Провиденс.
– И дедушка, – добавила Ио.
– Правильно, и дедушка тоже в Провиденсе.
На миг ощущение из сна вновь нахлынуло с такой силой, что у нее перехватило дыхание. В этом чувстве слились уверенность в чьей-то безграничной симпатии и предвкушение радостного открытия.
Элисон все смотрела и смотрела в бассейн, и свет, проникающий с поверхности сквозь неспокойную толщу воды, все больше напоминал божественный ореол. Ио поняла, что мать застряла надолго, и вернулась в уже пройденный зал разглядывать рыб. Если кто-нибудь из посетителей ей улыбался, девочка пугливо отворачивалась.
Элисон застыла на месте, пытаясь вспомнить что-то особенно важное, значительное. И вместе с тем непонятное – как часто в снах. Она вдруг поймала себя на том, что смеется, а в следующее мгновение ее пронзило сознание утраты – ощущение сна исчезало. Сердце бешено колотилось – действовали таблетки.
«Черт, все это только блики на воде и глюки в голове, – решила Элисон. – Мы просто торчим в этом сволочном аквариуме».
И внезапно с ужасом вспомнила, что этот «сволочной аквариум» тоже был во сне. И, раз уж они с Ио тут очутились, из сна больше не выбраться.
Она с тревогой обернулась и увидела дочь в дальнем зале перед аквариумом со слепыми лососями.
Тот сон был о поисках выхода, о тщетном стремлении в чем-то разобраться и с чем-то покончить. Под конец, уже в полном кошмаре, Элисон вдруг ощутила близость некоей милосердной высшей сущности, в которой все гармонически объяснялось. Вспоминая теперь светлую кульминацию сна, Элисон чуть не заплакала.
Постепенно внимание Элисон сосредоточилось на аквариуме, она зачарованно провожала взглядом стремительные броски и развороты дельфина.
Явная попытка что-то сообщить – пока без слов.
За годы учебы Элисон привыкла ставить логику превыше всего: только в логической мысли она находила истинное наслаждение. Поскольку часть сна подтвердилась, почему бы снова не пережить и то сказочное чувство гармонии? Она наблюдала дельфина, и ей представлялось, что в любом сновидении скрыто зерно истины; ни на одном уровне сознания не может зародиться полностью ирреальная конструкция. Даже галлюцинации – а с ними Элисон слишком хорошо знакома – возникали из достоверной эмпирики: луча света, далекого звука. А посему где-то во вселенной есть некое средоточие универсальной гармонии.
Мысли лихорадочно теснили друг друга; Элисон облизнула спекшиеся, потрескавшиеся губы. Сердце судорожно екнуло.
– Это ты? – спросила она морскую свинью и услышала:
– Да, я.
Элисон разрыдалась. Поплакав, достала из сумочки косметическую салфетку, вытерла глаза и прислонилась к прохладной мраморной стенке аквариума.
Начальная стадия психоза. Нарушение мыслительной функции. Неспособность отвлечься от назойливой идеи.
– Просто смешно, – прокомментировала она.
Но изнутри, из обители сна, раздался голос.
– Ты здесь, – говорил дельфин. – Остальное неважно.
Поведение животного ничуть не изменилось, и вообще не похоже, что с ним можно разговаривать. Однако Элисон сознавала: ожидать привычных, человеческих форм общения в такой ситуации мог только ограниченный антропоцентрист – личность столь же реакционная, как поборник этноцентризма или неравноправия полов.
– Мне очень трудно, – обратилась она к дельфину. – Никогда не могла свободно контактировать, а тут и подавно… – Элисон совсем запуталась и потому вознегодовала: – Вам же здесь ужасно!
И разобрала дельфиний ответ:
– Я бы не сказал – ужасно, скорее странно.
Элисон содрогнулась.
– Да как же не ужасно? Вас, мыслящее существо, запирают в аквариум на обозрение любому дураку! Не подумайте, что я ставлю себя выше, – поспешно добавила она. – Но попасть за стекло вместе с мерзкой, склизкой рыбой!..
– Мне рыба вовсе не кажется мерзкой и склизкой, – ответствовал дельфин.
Элисон смешалась и принялась бормотать извинения, но дельфин ее прервал:
– Рыбу я вижу только во время кормежки. А вот людей – целый день. И часто думаю: интересно, они хоть догадываются, насколько они сухие?
– Боже мой! – Элисон придвинулась ближе к стеклу. – Ведь вы должны нас ненавидеть.
В ответ раздался смех.
– Вовсе нет.
Элисон обрадовалась, но тут же и забеспокоилась – уж больно этот тип невозмутим. Мелькнуло смутное подозрение политического характера: а может, ее собеседник просто аквариумный дельфин – морская свинья или вообще подсадная утка, а то и легавый из управления по борьбе с наркотиками…
Опять смех.
– Простите, – сказала Элисон, – голова чем только не забита…
– Наши жизненные условия кардинально различны. Потребности абсолютно несопоставимы. Души несхожи, как и тела.
– Мне почему-то кажется, что ваши тела лучше, – заметила Элисон.
– Мне тоже. Но я – дельфин.
Обитатель аквариума, подобно торпеде, устремился вверх, к туманной поверхности, затем вновь погрузился в облаке пузырящейся пены.
– Это вы позвали меня сюда? – спросила Элисон. – Вам хотелось, чтобы я пришла?
– В некотором роде.
– Только в некотором роде?
– Мы известили о нашем присутствии. Кроме тебя, могли отозваться и другие. Но лично я доволен, что откликнулась ты.
– Правда? – обрадовалась Элисон и услышала, как в помещении прокатилось эхо ее возгласа. – Понимаете, я спрашиваю из-за этих моих снов. Странные иногда вещи происходят. – Она задумчиво помолчала. – Например, слушаю радио и вдруг на секунду-другую прямо черт знает что там слышу. И вроде все по какой-то системе. Так это ваши дела, ребята?
– Бывает. У нас свои приемы.
– А… почему все-таки я? – задыхаясь от волнения, спросила Элисон.
– Не догадываешься? – тихо прозвучало в ответ.
– Наверно, вы знали, что я пойму?
Молчание.
– Наверняка знали, как я ненавижу эту нашу жизнь. Знали, я откликнусь. Мне ведь так чего-то не хватает.
– Ну, своей-то жизнью вы сами распорядились, – сурово возразила морская свинья. – Считали, именно так все и надо устроить.
– Да не я же! Я-то здесь при чем? На кой мне вся эта мерзость!
Широко раскрытыми глазами Элисон следила, как дельфин вновь устремился к поверхности, нырнул и плавно скользнул по самому дну бассейна, лихо отвернув у самой стены.
– Я вас люблю, – внезапно объявила она. – То есть я хочу сказать, люблю и почитаю – и в вас чувствую огромную милосердную любовь. Вы сможете научить меня чему-то очень-очень важному.
– Готова ли ты к познанию?
– Да. О да! Что нужно делать?
– Стать свободной и увидеть мир по-новому, – сказала морская свинья.
Вдруг Элисон заметила: Ио стоит рядом и неодобрительно смотрит на ее слезы. Элисон нагнулась и прижалась к девочке щекой.
– Видишь дельфина, Ио? Он тебе нравится?
– Да, – ответила Ио.
Элисон выпрямилась.
– Это моя дочь, – пояснила она дельфину.
Некоторое время Ио спокойно разглядывала животное, затем отошла и уселась на скамейку у дальней стены.
– Ей всего три с половиной, – добавила Элисон с опаской: любое вмешательство может прервать хрупкий контакт. – Она вам нравится?
– Сюда приходит много детей. Но я не могу ответить на твой вопрос – нам чужды ваши понятия.
Элисон забеспокоилась.
– А как у вас с эмоциями? Неужели вы не способны любить?
– Как бы я ни ответил, ты поймешь меня неправильно. Ну, скажем, мы чувствуем не так, как вы.
– Не понимаю, – огорчилась Элисон. – Наверное, я не готова.
– Если изменится твое восприятие, – поведала морская свинья, – многое покажется странным и непривычным. Придется разрушить старые структуры навязанного тебе мышления. Понадобится стойкая вера и твердость духа.
– Боюсь, не выйдет, – опечалилась Элисон. – Я ведь недоверчивая и непоследовательная. А все, что вы говорите, так странно и чудесно, просто не верится.
– Всякое сомнение – от твоей животной природы. Надобно подняться выше своего биологического вида и довериться наставникам.
– Постараюсь, – решительно заявила Элисон. – Невероятно! Сколько веков на планете было два разумных вида, и вот наконец мы объединились! Прямо в голове не укладывается: здесь – сейчас – впервые…
– Кто тебе сказал, что впервые?
– Боже мой! Значит…
– Люди приходили к нам и раньше, Элисон. Но они оказались непостоянны – и недостойны нас. Мы расстались.
При этих словах сердце у Элисон дрогнуло.
– И ни одной удачи?
– В природе вашего вида – на ура подхватывать новые идеи и быстро от них уставать. Вы изнежены, малодушны, не умеете сосредоточиться. Испытания никто не выдержал.
– Я выдержу! – воскликнула Элисон. – Я ведь по-своему единственная, незаменимая, и дело ужасно важное. Понять кого-то, откликнуться – это во мне есть. Я смогу!
– Мы верим в тебя, Элисон. Поэтому ты здесь.
Безудержная радость, уже испытанная в том сне, охватила Элисон. Она быстро обернулась: где Ио? Девочка лежала на скамье, уставившись на лампы под потолком. Рядом стоял высокий длинноволосый молодой человек и наблюдал за Элисон. Элисон постаралась не обращать внимания, однако взгляд постороннего профана почему-то настроил ее на воинственный лад.
– Хоть, по-вашему, это всего лишь странно, а меня так прямо бесит, что вас здесь заперли, – сообщила она. – Вы, наверно, жутко скучаете по открытому морю.
– Море всегда со мной, и ты напрасно меня жалеешь. Я здесь с миссией от моего народа, – возразил дельфин.
– Видно, так уж я воспитана. Вообще-то воспитывали меня хреново, но было и что-то хорошее. Видите ли, мой отец – порядочная задница, но, по-нашему говоря, либерал. Он научил меня ненавидеть всякое притеснение. Я прямо в драку лезу при любой несправедливости. Вы, наверное, думаете: какая ерунда, но меня-то не переделаешь.
Негромкий дельфиний голос струил доброту и ласку:
– Мы прекрасно знаем: ты просто не понимаешь собственных поступков. Любая твоя мысль или действие – лишь отражение обыкновенного Сухобытия. Твоя внутренняя жизнь, как и вся история твоего рода, не более чем Сухобытие.
– Боже мой, – прошептала Элисон. – Сухобытие!
– Если договоримся, помни об этом. Научись распознавать Сухобытие во всех своих мыслях и поступках. Очисти душу от сей скверны и присоединись к нам. Тут-то и начнется твоя истинная жизнь.
– Сухобытие – надо же! – повторила Элисон.
Животное в бассейне резвилось почти на поверхности.
При всем своем энтузиазме Элисон с огорчением отметила: невозмутимо-добродушная морда не выражает ничего, кроме полного безразличия к ее присутствию. Пришлось напомнить себе: лживая мимика человеческого лица недостойна дельфиньей природы, и Эдисон возрадовалась шансу избавиться от Сухобытия.
До сих пор речи морской свиньи доносились словно из молчащей пустоты, теперь их сопровождала музыка.
– Мы все дети моря, – услышала Элисон. – В море – всеобщее изначальное единство. В море обрети смирение, в смирении же обретешь победу, обновление, будущее. Вспомни о море! Вспомни, как бились в унисон наши сердца! Вернись в колыбель прасознания!
– О, как красиво! – вскричала Элисон, чье собственное сознание затопили соленые потоки прозрения. – Наша вшивая западная культура не стоит и гроша, – с жаром объявила она. – Все гниет и разлагается. Мы должны вернуться вспять. Пожалуйста, – умоляла она морскую свинью, – скажите – как?
– Приобщаясь к знанию, ты отдаешь жизнь борьбе. Готова ли ты к жертвам?
– Да! Да!
– Согласна ли служить делу неуклонного прогресса всей мыслящей вселенной?
– От всей души!
– Согласна ли отдаться высшему предназначению, коему столь бездумно изменил ваш род?
– Еще бы, само собой!
– Превосходно, – одобрила морская свинья. – Тебе выпадет счастье содействовать неукротимой воле могучей высшей расы. Естественный порядок будет восстановлен. Власть возьмет сильный и здоровый. Слабый и жалкий погибнет и сгинет с лица земли.
– Так точно! – выкрикнула Элисон, расправляя плечи и чуть ли не щелкая каблуками.
– Тысячелетний гнет будет бесповоротно свергнут!
– О да, – откликнулась Элисон, – безусловно.
В дельфиньих словах ей почудился иностранный акцент – если не одной из стран «третьего мира», то, во всяком случае, цивилизации более древней и развитой, чем человеческая.
– От ваших городов и банков, аквариумов и музеев, – продолжала морская свинья, – останутся одни развалины. И ответственность ляжет на человечество, ибо наше терпение наконец истощилось. Призывы к равноправному диалогу остались без внимания; что ж, мы добьемся цели другим способом!
Элисон с удивлением почувствовала, как изнутри на глаза давят оглушающе мощные музыкальные аккорды.
– Ибо, – информировала морская свинья, – мы верим: жизнь очищается в борьбе. – Отстраненный благозвучный голос ее зазвучал вдруг пронзительно-истерически: – Только в беспощадной борьбе куется история и закаляется воля! Пусть трусы и всякая низкая сволочь боятся драки – мы не слюнтяи! Без жалости раздавим пресмыкающиеся толпы неполноценных ублюдков! Мы победим!
Элисон в смятении затрясла головой:
– Эй, стоп!
Зажмурившись, она с пугающей отчетливостью увидела светлобородого мужчину в белом свитере с высоким воротом и в офицерской фуражке; лицо искажено яростью; рядом торчит какая-то серо-стальная цилиндрическая штуковина, возможно перископ. Элисон быстро открыла глаза: дельфин беспечно скользил вдоль аквариумных стен.
– А как же любовь, и жизнь, и вообще? – взмолилась она. – Вы говорите такие жестокие вещи!
– Элисон, детка, все едино. Без жестокости нет любви. Ведь обладать знанием – истинным знанием – и выполнять свой долг – значит следовать закону кармы. Если ты убьешь кого-нибудь, подчиняясь вселенской воле, то убьешь худшее в самой себе. Это акт любви.
В следующее мгновение Элисон опять увидела бородатого. Призрачный подводный свет, отраженный какими-то неизвестными дьявольскими орудиями смерти, освещал перекошенное злобой лицо.
– Знаю я тебя! – в ужасе закричала Элисон. – Ты фашист!
На сей раз в морском голосе не было ни обаяния, ни мягкости:
– Ваша цивилизация довольно забавна. Однако с ней пора кончать.
– Фашист! Наци! – сдавленно хныкала Элисон.
– Успокойся, – протянул дельфин, а музыка зазвучала тише и нежней. – И выслушай формулу истинного знания. Не забудь, повторяй ее каждый день.
Теперь-то разгневанная Элисон ясно различала фальшь и издевку в лицемерно-слащавой интонации:
Вот моря повеление:
вам предопределение —
в смиренном преклонении.
Эти слова захлестнули ее, вновь и вновь с тупой монотонностью отдаваясь в каждой клеточке ее существа.
– Дерьмо собачье! – закричала Элисон. – Дешевка!
А говорит-то не дельфин, вдруг заподозрила она. Наверное, это человек в свитере с высоким воротом. Только где же он? Может, притаился где на краю космической черной дыры? А может, и на перископной глубине в нескольких милях от Саусалито? Или – страшно подумать – его хитроумным способом уменьшили и запрятали в дельфина?
– На помощь! – слабо позвала Элисон.
С риском окончательно свихнуться она рвалась в привычное измерение. Ведь нужно срочно кому-то сообщить.
– Я тут влипла в какой-то заговор, – доложила она. – Или меня обрабатывают по фашистскому рецепту морские свиньи, или у побережья торчит супернацистская подлодка.
Элисон вконец обессилела; пошарила в вязаной сумочке, нашла сигарету и закурила. Ну, напала какая-то морока, сейчас пройдет, уверяла она себя, глубоко затягиваясь. А вообще-то так и окочуриться недолго. Она дрожала и старалась не глядеть на аквариум.
Немного погодя Элисон обнаружила: глазевший на нее молодой человек успел обойти весь зал и стоит рядом.
– Клевые рыбы, – заметил молодой человек.
– Подождите, – попросила Элисон. – Постойте минутку. Что же это такое было?
Молодой человек широко ухмыльнулся и стал похож на сурка.
– Что, совсем забалдели от рыб, а? В полном отрубе?
Через плечо у него висел фоторепортерский кейс, на руке – черный плащ.
– Не понимаю, о чем вы, – ответила Элисон, внезапно проникаясь отвращением.
– Да ну? А вид у вас был сильно задвинутый.
– Вовсе нет, – твердо произнесла Элисон, заметив, что Ио встала со скамьи и направляется к ним.
Ио потянула Элисон за длинную юбку; молодой человек все еще стоял рядом.
– Хочу уйти, – заявила дочь.
Молодой человек вновь расплылся в улыбке; чтобы разговаривать с Ио на равных, он быстро присел на корточки.
– Привет, малышка. Меня зовут Энди.
Ио взглянула на Энди и попыталась убежать. Но Элисон держала ее за руку, Энди схватил за другую.
– Я делал картинки, – сообщил он, – с рыбок.
Ио спряталась за мать, он наклонился к девочке, и прямо перед Элисон оказался расстегнутый кейс.
– Тебе нравятся рыбки? – не отставал Энди. – Правда, они клевые?
В кейсе лежали рядышком два объектива «Никон». Элисон отпустила Ио и быстро вытащила объектив из кейса. Пока Энди допытывался у девочки, почему она такая застенчивая, Элисон сунула объектив в вязаную сумочку. Энди уже хотел подняться – Элисон схватила второй объектив и судорожно прижала его к бедру.
Выпрямившись, Энди перевел дыхание и спросил:
– Как насчет покурить травки? Только сначала мне надо пощелкать в Музее искусств. Составишь компанию?
– Простите, я приглашена на обед.
– Чего так круто? – От удивления Энди даже сморгнул.
– Круто? – переспросила Элисон. – Можно и покруче. В этом аквариуме, Энди, по горло всякой омерзительной дряни. Разные недоразвитые твари – абсолютно жуткие и бредовые. Так вот, самое мерзкое и бредовое здесь – это вы, Энди.
По залу прокатился взрыв хохота. Элисон вдруг поняла, что смеется она сама. Стиснула зубы.
– Вас самого пора в аквариум, Энди.
Пряча объектив, она направилась к выходу – нелепо, как манекен: рука на бедре. На пороге оглянулась: Энди стоял перед аквариумом с дельфином. Улыбка на его лице внушала ужас.
– Мне нравятся рыбы, – объявила Ио, когда они вышли из павильона и спускались по массивным ступеням. – Мне нравится, какой свет у рыб горит.
Бак рванулся им навстречу; с языка у него текла слюна. Элисон старалась отвязывать его спокойно.
– Мы еще сюда придем, лапуля, – пообещала она. – Много раз придем.
– Завтра? – спросила девочка.
На стоянке Элисон обернулась: у входа никого, никаких признаков тревоги или погони.
Уже в машине ей стало холодно. Со стороны залива клубами надвигался туман. Элисон посидела неподвижно, потом высморкалась и, взяв с сиденья запасной свитер, закутала Ио.
– Мама совсем запуталась, – пояснила она.