Текст книги "Я, снайпер"

Автор книги: Стивен Хантер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Боб посмотрел на дату: отправлено за две недели до убийства киноактрисы на Лонг-Айленде. Это еще больше распалило его интерес.

– Ты кому-нибудь показывал письмо?

– Нет, у меня просто не было возможности завести о нем разговор. Я слышал, ФБР наводило обо мне справки, но напрямую никто на меня не выходил, никто со мной не встречался.

– Да, обо мне тоже спрашивали, – сообщил Боб, вспомнив звонок Ника, раздавшийся еще до того, как история прояснилась.

– А теперь я даже не знаю, что делать. – Чак пожал плечами. – Рассказать все ФБР? Мне нужен совет. Может, я чего-то не понимаю? Просто в голове не укладывается, как Карл написал такое письмо и всего через несколько недель проделал дыру в грудной клетке Джоан-Ханой.[16]16
  Аналогия с Джейн-Ханой – прозвище Джейн Фонды, активно выступавшей против войны во Вьетнаме. Именно с нее списан образ Джоан Фландерс, в том числе подробности о ее отце, киноактере Генри Фонде, и последнем муже, телевизионном магнате Теде Тернере.


[Закрыть] Это никак не стыкуется.

– Да, – согласился Боб, – не стыкуется.

– Однако ФБР заявляет категорически, снова и снова, во всех газетах, что убийства – дело рук Карла, что есть неопровержимые доказательства и скоро будет готов окончательный отчет со всеми уликами, дело закроют и в таком виде оно останется в учебниках истории.

– Да, – отозвался Боб. – Бюро довольно таким объяснением, и должно случиться что-нибудь из ряда вон выходящее, чтобы заставить его копать в другом направлении. Мне кое-что известно о подобных процессах. Как только большие шишки принимают решение, переубедить их уже невозможно. Совсем как программа подготовки снайперов: чтобы оценить ее преимущества и открыть школу, нашим генералам потребовались годы, а тем временем в каждой боевой части имелась своя школа, поскольку ее необходимость была очевидной.

– Так что, мне связаться с ФБР?

Боб не мог ответить, у него не было четкого плана.

– На самом деле, – продолжил Чак, – именно поэтому я здесь. Сам понимаешь, слухами земля полнится. Например, я слышал, что ты так и не отошел от дел. Ты по-прежнему снайпер, целиком и полностью. Тебе пришлось потрудиться, ты побывал в разных переделках; утверждают даже, что по части выполнения определенной работы тебе нет равных. Помню, как много лет назад тебя разыскивали за убийство архиепископа. А потом, словно по волшебству, все затихло, и мало кому известно, что было в действительности.

– Да, со мной случались самые безумные вещи, – подтвердил Боб. – Но теперь я на покое.

– Говорят, что у тебя есть дар. То есть ты не только умеешь стрелять, но и понимаешь смысл и суть событий. Ты можешь взглянуть на обстоятельства и интуитивно почувствовать, где же правда. Ты способен доходить умом до того, что для других закрыто. Ты Шерлок Холмс, «Криминальное расследование», как называют по телевизору, вот ты кто.

– Чак, это преувеличение.

– Я просто повторяю то, что слышал.

– У нас в семье все прирожденные стрелки. Почему – не представляю. Но у меня есть этот дар, мой отец был наделен им с лихвой, и его отец – насколько я знаю, чудовище во всех остальных отношениях – тоже умел стрелять. Корни уходят далеко в прошлое, через поколения, к какому-то таинственному типу по фамилии Свэггер, который появился в Арканзасе неведомо откуда в тысяча семьсот восемьдесят третьем году. Уже у его сына проявились способности снайпера, вот почему многие из нас погибли на войне или в других переделках. Нас к этому влечет неумолимо – это наш характер, судьба, по ту сторону закона или по эту.

– Ладно, хочу попросить тебя об одном одолжении.

– Проси, брат Чак.

– Значит, так. Возможно, Карл действительно спятил, как нас уверяют, и убил всех этих людей, и тогда я сам отчасти в этом виноват. Коли так, я просто научусь жить с чувством вины, ничего страшного, многие через это проходят. Но предположим, все произошло иначе. Предположим… предположим… я сам не знаю, просто предположим. В общем, мне кажется, что кто-то, сочувствующий морской пехоте, должен присмотреться к делу внимательно, побывать на местах, мысленно восстановить случившееся, взглянуть непредвзято. Плюс в том, что на нем не будет давления, ему не надо поскорее выдать отчет и порадовать прессу. Все честно и справедливо. Если на самом деле факты укажут на Карла, то мы имеем, что имеем, только и всего. По крайней мере, ночью будем спать спокойно и с чистой совестью.

– Чак, я…

– Подожди, вот чек на пять тысяч долларов. Это не плата. Но ты не должен брать все расходы на себя. Возьми эти деньги на дорогу, на гостиницы, на то, на се, мало ли на что они понадобятся. Просто поработай неделю и убедись, что все тип-топ.

– Чак, оставь свои деньги при себе. Мне шестьдесят три года, я уже не мальчик бродить по незнакомым городам с дальномером в надежде найти что-нибудь такое, что пропустили самые опытные криминалисты в мире. Плохая идея. Я слишком стар, а они отлично знают свое дело. Эта работа не для меня, я только впустую потрачу время.

– Ганни, я…

– Я просто не могу этим заняться. Пожалуйста, не злись. Мне очень жаль Карла, но я не могу снова возвращаться в прошлое. Я уже не молод. Думаю, что такие приключения меня доконают.

– Ну хорошо, ганни. – Чак вздохнул. – Я все понял. Ничего страшного. Ладно, я должен был попробовать.

– Ты отличный парень, Чак.

– Слушай, просто сделай мне одолжение, скажи, что еще подумаешь. Я на тебя не давлю, но если ты решишься, чек по-прежнему тебя ждет. И если тебе понадобится какая угодно помощь, вот моя визитка, я примчусь по первому зову. Сердцем я по-прежнему младший капрал.

Свэггер все-таки успел на самолет, но с большим трудом. Он летел через всю Америку, заряженный меланхолией происшедшего. Ему удалось на время выбросить печальные мысли из головы и вздремнуть. Наконец после всех пересадок Свэггер добрался до Бойсе и пошел на стоянку за своей машиной. Еще час с небольшим – и этот день завершится.

Собираясь позвонить жене и сообщить, что скоро будет дома, Свэггер с удивлением обнаружил на дисплее телефона мигающий значок «Непринятый вызов».

Боб так и не разобрался с этой проклятой штуковиной, но в конце концов ему удалось войти в меню непринятых вызовов, где он увидел код Вашингтона. Кому в этом городе есть дело до Боба Свэггера? Но затем Боб вспомнил номер, знакомый по прошлому году, и сообразил, что один такой человек есть: Ник Мемфис.

Глава 7

Когда вызывает «седьмой этаж», нужно идти. Это правило, которое нерушимо соблюдалось и по сей день, установил сам Дж. Эдгар, еще когда этаж был пятым, а здание находилось на противоположной стороне Пенсильвания-авеню. Ник Мемфис порадовался, что утром надел галстук. Заскочив в туалетную комнату, он ополоснул лицо, однако морщины, оставленные на коже неделей круглосуточной работы, обилием перелетов и ожиданий в аэропортах, его не красили. Ник смочил волосы водой, вытер их бумажным полотенцем, сходил к себе за пиджаком и поднялся на лифте на седьмой этаж, в кабинет директора.

Его встретили секретарша, а также двое верзил в форме, которые образовывали последний рубеж безопасности в самом сердце центрального управления. Ник уже бывал в этом кабинете с алтарем флагов, со стеной почета, на которой вывешены достижения нынешнего директора, с полками, заставленными книгами, которые никто никогда не читал, памятными сувенирами, реликвиями службы в военно-морском флоте (чего стоила одна подзорная труба в латунном корпусе!) и так далее. Нику доводилось видеть панораму, открывающуюся из обращенных на юго-восток окон: Пенсильвания-авеню от здания Федерального архива с его претензиями на древнегреческую архитектуру и до самого купола Капитолия; эта картина придавала кабинету директора атмосферу дешевого кино, в котором из любого вашингтонского кабинета можно посмотреть на Капитолий с красно-бело-синим флагом, трепещущим под порывами ветра.

У директора были двое посетителей, судя по внешности – из высшей политической элиты: ладно скроенные темно-синие в неброскую полоску костюмы, сверкающие штиблеты цвета бургунди с кисточками и свежие красные галстуки, ни разу не бывавшие в химчистке. Лица гладкие и румяные (ботокс? точный ответ сможет дать только патологоанатом), волосы пышные и густые, профили выразительные, тела подтянутые (по нескольку часов ежедневных занятий в тренажерном зале). Не сразу, но Ник узнал в одном из мужчин, более полном, конгрессмена откуда-то с Запада; у второго типа на лице было написано, что он юрист или влиятельный лоббист.

– Ник, извини, что оторвал от дел, – начал директор, – но мне хотелось, чтобы эти два заинтересованных господина лично встретились с тем, кто так быстро и умело разобрался со снайпером.

– Рад с вами познакомиться, Ник. – Конгрессмен встал и протянул руку. – Джек Райдингс, член палаты представителей от штата Вайоминг.

– Билл Феддерс, – произнес второй хорошо поставленным голосом.

Должность он не назвал, однако не вызывало сомнений, что должность эта высокая.

– Ник – наш герой, – продолжал директор. – Он все еще немного прихрамывает: год назад он был ранен в перестрелке, когда предотвращал захват инкассаторской машины в Бристоле, штат Теннесси. Как твоя нога, Ник?

– Ну, с баскетболом для меня покончено, но я могу бегать и кататься на велосипеде, так что, наверное, легко отделался. А в кольцо в прыжке я и так никогда не попадал.

– Ник, ты не мог бы ввести наших гостей в курс дела? Джек представляет владения Т. Т. Констебла на Западе, а Билл – его личный адвокат. Мистер Констебл…

– Мы зовем его Томом, – сказал более холеный Билл с заговорщической теплотой, словно приглашая остальных в святая святых. – Инициалы Т. Т. он использует только в целях рекламы. Этот человек просто ненасытен.

– Пусть будет Том, – согласился директор. – Том очень обеспокоен тем, как продвигается расследование гибели его бывшей жены.

– Конечно, нет проблем, – ответил Ник. – К тому же на сегодняшний день почти все опубликовано в газетах.

Значит, это совещание с представителями Констебла? Констебл, безмерно богатый, в течение восьми лет знаменитый муж не менее знаменитой жены, имеющий везде интересы, сунул свой нос и сюда. Ему нужны личные заверения в том, что Бюро бросило на расследование все свои силы – как будто можно говорить о чем-то другом, когда дело получило такой безумный резонанс, – а также немного конфиденциальной информации изнутри. Все хорошо, все прекрасно, только так и делаются дела в этом городе, и, если ты рассчитываешь здесь на карьеру, ты должен играть по правилам.

Правила были следующие: информация – это сила. А сила – это власть. Власть, которой нужно не столько подчиняться, сколько уступать, обхаживать и ублажать. Ключом ко всем контактам был конгрессмен, который устраивал своим крупным спонсорам и сторонникам личные аудиенции с влиятельными федеральными чиновниками. Так было, есть и будет. И вот Том Констебл – Т. Т. в газетах, Том только для друзей и близких – пожелал быть в курсе. Ник удивился, что Констебл явно специально продлевал эту тему. Констебл сам жаждал внимания, возможно, именно поэтому и женился на Джоан и теперь появлялся во всех воскресных обозрениях, рассказывая о печальной судьбе своей второй жены, о том, сколько она отдала, о том, как стала жертвой той самой войны, прекращения которой так упорно добивалась. Разумеется, Джек и Митци, не говоря уже про бедного клоуна Митча, упоминались в этой трагической вакханалии лишь вскользь, но опять же у больших шишек так принято. Никто не возмущался, что это несправедливо. Ни о какой справедливости изначально речи не шло. Если провести аналогию с техникой, машина работала так, как и было задумано.

Ник быстро перечислил основные этапы расследования, стараясь не приукрашивать собственную роль. Этот ингредиент добавил директор.

– Смотрите, как быстро Ник добрался до самой сути. Он вычислил, куда именно идти, чтобы выкурить этого типа, и все заняло… сколько, Ник? Меньше трех дней?

– Систему мы стали искать лишь после второго случая, – сообщил Ник. – И ФБР возглавило расследование. Однако имя мы получили только на следующий день после третьего случая, еще через день его обнародовали, а наутро взяли преступника, хотя для наших ребят никакого деления на дни не было. Домой никто не уходил, мы работали непрерывно. Каждый внес свою лепту. На самом деле благодарить надо моих людей. Сам я лишь старался им не мешать.

– Не сомневаюсь, что вы скромничаете, – улыбнулся Райдингс.

– Думаю, я выражу мнение Тома, сказав, что работа Бюро была бесподобной, – заметил Билл, адвокат Констебла. – Выше всяких похвал. И что же дальше?

– Поскольку обвиняемый мертв, очевидно, никакого суда не будет, – пояснил Ник. – Ну а мы подготовим материалы расследования, как если бы он был жив, и выдадим отчет. После этого можно официально объявить о закрытии дела. Вслед за нами полицейские управления Чикаго, Нью-Йорка и Огайо также объявят свои дела закрытыми. В общем, это все.

– А что произойдет, если вдруг появится кто-нибудь и заявит: «Эй, вы ошиблись, в действительности виноваты масоны из Ватикана и узбекская мафия»? – поинтересовался конгрессмен Райдингс. – Ведь такое может случиться. И тогда все начнется сначала. Мне кажется, Том беспокоится, как бы трагедия Джоан не стала дойной коровой для разных сумасшедших.

– Вы же сами знаете, – добавил холеный Билл, – в отличие от шестьдесят третьего года у нас есть Интернет, всяческие виртуальные форумы, и каждый, у кого в голове хотя бы одна извилина, может мгновенно установить контакт с миллиардами других, обладающих таким же сомнительным интеллектом. В результате, как вы и сами прекрасно понимаете, эти люди составляют нахальное и откровенно вымогательское сообщество. Боже милосердный, кое-кто утверждает следующее: якобы Джоан собиралась открыть всему миру, что Том наряжается в женскую одежду, и поэтому Том ее убил! Или что он прикончил Джоан из-за ее отказа завести детей. Или что она обманула его с выбором ведущих актеров на «Месть Джастин». Другие же говорят, что Митч Грин был русским шпионом и собирался выдать Тома как резидента. То есть можно ждать чего угодно. Некоторые самые мерзкие домыслы я просто не способен повторить.

Ник поступил мудро: он подался вперед, словно собираясь поделиться какой-то действительно конфиденциальной информацией, хотя на самом деле то, что он хотел сказать, было известно любому рядовому сотруднику полицейского участка.

– Что ж, против всего этого есть довольно надежная защита. Понимаете, когда правоохранительные органы закрывают дело, оно отправляется в архив. В каждом полицейском управлении бдительно следят за процентом закрытых дел, и каждое управление, в первую очередь полиция крупных городов и штатов, а также стоящие за ними бюрократы, стремятся поддерживать этот процент как можно более высоким. Вряд ли директор меня уволит, если я признаюсь, что у нас все так же. Поэтому в действительности никто не захочет открывать уже закрытое дело, попавшее в хороший список. На практике это означает, что, если к нам придет какой-нибудь психопат, мы просто ответим, что дело закрыто, и отошлем к нашему отчету, который этот психопат наверняка уже видел в Интернете. По нашему опыту, появление такого отчета означает, что опускается занавес, подняться которому больше не суждено.

– Ник… Можно, я буду называть вас Ником? – спросил Билл.

– Конечно, меня все так зовут.

– Ник, есть какие-нибудь временные рамки?

– Ну, это преступление из ряда вон выходящее, учитывая известность жертв и убийцы, внимание средств массовой информации и так далее, поэтому, естественно, мы не собираемся торопиться и допускать какие-либо ошибки, из-за которых нас впоследствии подвергнут нападкам. Так что, полагаю, как минимум неделя.

– Понятно, – отозвался Билл, который если и был разочарован, никак не показал этого на своем холеном, ухоженном и уверенном лице. – Я тут подумал, нельзя ли ускорить процесс хотя бы немного. Том очень опечален смертью Джоан, и ему больно видеть, как все это стало достоянием общественности. Больно всем, и Том выступает также от лица родных и близких остальных жертв, в том числе от лица этого бедного спятившего сержанта. Поэтому меня интересует, нет ли возможности быстрее покончить с этим делом, закрыть, убрать на полку, чтобы все могли вернуться к нормальной жизни и постепенно прийти в себя?

– Я вас прекрасно понимаю, – заверил Ник, – и мы напряженно работаем. Но, сэр, учитывая разброс мест преступления и различия в статусе всех четырех жертв, нужно признать, что дело очень сложное, и я опасаюсь, что, если мы где-нибудь допустим малейшую оплошность, это как раз и станет отправной точкой для тех чокнутых, о которых вы говорили. Возьмите убийство президента Кеннеди – расследование продолжалось несколько лет, и в результате целое поколение лишилось веры в правительство Соединенных Штатов.

– Понимаю, понимаю. – Билл помедлил. – В таком случае есть один неплохой способ. Предположим, мы допустим утечку информации, к примеру, в «Эн-би-си ньюс» или в «Нью-Йорк Таймс». Кстати, у меня как раз есть один молодой журналист из «Таймс», который мог бы нам помочь. Эта газета обладает авторитетом чуть ли не официального государственного органа, и взгляд изнутри на ход расследования положит конец всем мерзким сплетням.

– Ну, – неопределенно произнес Ник, зная наперед, что предложение это плохое.

Журналистам верить нельзя; какой-нибудь ретивый умник, отчаянно жаждущий карьерного роста, способен наломать столько дров, что и вовек не разгребешь.

– Я поддерживаю точку зрения Тома, – вмешался директор, – однако, полагаю, пока у нас нет никакой более или менее определенной информации. Господа, я бы с радостью ввел вас и мистера Констебла в курс дела, но только когда у нас будет что-нибудь напоминающее конечный продукт. Тогда мы непременно свяжемся с вами и, надеюсь, будем полезны. А пока, Ник, считай, что на тебя официально давит «седьмой этаж», и старайся побыстрее закруглиться, раз заинтересованных сторон так много. Это неправильно, это несправедливо, это ни в какие ворота не лезет, но это Вашингтон.

Все посмеялись над мастерским ходом директора, в котором, однако, под напускным весельем проступала весомая властность.

– А теперь прошу меня извинить, я провожу Ника в оперативный отдел. Рад, что заглянули к нам и выразили свою озабоченность.

Все встали, пожали друг другу руки, и после заключительных, ничего не значащих фраз директор и Ник вышли в коридор и направились к лифтам.

– Извини, Ник, но у Констебла связи в администрации, влиятельные люди, и, когда он нажимает, я вынужден делать вид, будто немного прогибаюсь.

– Да, сэр, – отозвался Ник.

– Почему-то они очень заинтересованы двигать это дело. Знаю, ты работаешь как вол, но в наших интересах, если ты подготовишь отчет как можно раньше и поделишься чем-нибудь с «Таймс».

– Сэр, поверьте, как только смогу, я сразу же…

– Позволь задать тебе всего один вопрос: в чем заминка? Тебе нужны еще люди? Что, объем слишком велик или есть какие-то технические проблемы? Если тебе необходима помощь, ты ее получишь на сто пятьдесят процентов. Я тоже хочу поскорее с этим разделаться.

– Да, сэр. На самом деле людей достаточно, но…

Ник замялся.

– Напоминание специальным агентам: никогда не умолкай задумчиво в присутствии директора. Размышления не помогут подняться на седьмой этаж – только результаты.

– Да, сэр. Проблема вот в чем, сейчас поясню. На мой взгляд, ничего существенного, просто до сих пор я, то есть мы ни с чем подобным не встречались. Это как-то странно, и мы порядком озадачены.

– Какая-то аномалия?

– Вот именно. Мне еще никогда не приходилось с таким сталкиваться.

– И в чем же аномалия?

– Аномалия в том, что в деле нет ни одной аномалии.

Директор крякнул.

– Расследование проводится в реальной жизни, – продолжал Ник, – и в ней всегда находится какая-нибудь аномалия, какой-нибудь маленький случайный фактик, бессмысленный, который не укладывается в общую картину и никуда не ведет. Кто-то прибыл куда-то слишком быстро и не запыхался; кто-то выглянул из окна, что-то увидел, истолковал превратно, и возникла ошибка; на месте преступления обнаружен отпечаток пальца семилетней давности, и он все перечеркивает. Таков мир, в котором нам приходится работать: грязный, шумный, населенный живыми людьми, полный необъяснимого и неаккуратного. Надо всегда быть готовым к сюрпризу, это совершенно естественно. Однако в данном деле все со всем стыкуется. Ничего лишнего, ничего неожиданного. Все идеально: баллистическая экспертиза, криминалистика, характер пятен брызнувшей из артерии крови, образцы волокон, отпечатки пальцев, всевозможные чеки и квитанции, показания свидетелей, заключения коронера, анализ ДНК. Ни пятнышка грязи. Все слишком чисто и аккуратно, и это меня очень беспокоит.

– И ты не можешь отыскать ни одной досадной ошибки?

– Совершенно верно. Мы повторяем все снова и снова и раз за разом заходим в тупик. Каждый день всплывает что-нибудь новое, и это обязательно четко встает на свое место, как элемент мозаики.

– Ладно, я только прошу, не увлекайся чересчур тем, что, в конце концов, лишь полное и абсолютное ничто. Ведь главным безумием всевозможных психов, которые повсюду видят заговоры, является уверенность, что чем меньше доказательств, тем более очевиден заговор. Эти люди превратно толкуют реальность. Отсутствие доказательств для них имеет большее значение, чем сами доказательства.

– Справедливое замечание, – согласился Ник. – И все же есть одна вещь, которую мне хотелось бы сделать. Надеюсь на ваше разрешение.

– Выкладывай.

– Вольный стрелок.

– Гм, – отреагировал директор.

– Имеется в виду человек посторонний, независимый, свободный от наших предвзятостей, который оценит дело свежим взглядом.

– Нейтральный наблюдатель.

– Тот, кто склонен не верить нашим объяснениям. Тот, кто готов сражаться с нами. Тот, кто интуитивно чувствует наши слабости. Тот, кто прекрасно разбирается в оружии, в особенности в динамике стрельбы, потому что сам одержал множество побед, поражая цели из большой железяки. Тот, чей жизненный опыт заставляет боготворить снайперов морской пехоты, кто ни за что не примет как аксиому предположение о виновности снайпера-морпеха. Просто так устроен его мозг. Далее, он сам служил снайпером в мор…

– Свэггер.

– Да.

– Господи, Ник, несомненно, этому человеку во многих отношениях нет равных, но можно ли его контролировать? Конечно, нам удалось обратить его похождения в Бристоле себе на пользу, это правда, но тогда он как раз продемонстрировал, что абсолютно никому не подчиняется. Ник, только представь, если бы пуля пятидесятого калибра, которую он всадил в вертолет, вместо этого попала бы в автобус, полный сирот-вундеркиндов, направляющихся в церковь!

– В этом случае я сейчас регулировал бы дорожное движение где-нибудь в Миссисипи, – заметил Ник.

– Ну а я был бы твоим начальником и зарабатывал в час на двадцать пять центов больше. Ник…

– Свэггер умен, – перебил директора Ник. – Мало кто разбирается в этих вещах лучше его. И он честный. Он скажет все как увидит, и никакой ерунды, никакой политкорректности, прямо и начистоту. В этом смысле Свэггер – неподкупный служитель закона девятнадцатого века.

– Ну прямо Клинт Иствуд, – усмехнулся директор. – Запомни: ты гоняешь Свэггера на всю катушку, следишь за каждым его шагом. У тебя есть еще три дня. Этот отчет нужен нам как можно скорее, и даже раньше.