Текст книги "Сады Луны (др. перевод)"

Автор книги: Стивен Эриксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Я вижу человека

свернувшегося в огне который

меня не греет

и гадаю что же

здесь делает он дерзкий свернувшись

на погребальном пламени моём…

Аноним. Гадробийская эпитафия

На этот раз сон вывел Круппа через Болотные ворота по Южному тракту, а потом налево, к Резчиковой дороге. Небо над головой приобрело неприятный оттенок бледной зелени и серебра.

– Всё течёт, – выдохнул Крупп, пока ноги несли его по пыльной, разбитой дороге. – Монетой завладел мальчишка, хоть сам он о том и не знает. Неужто Круппу придётся пройти по этой Обезьяньей дороге? Как удачно, что округлое тело Круппа – пример совершенной симметрии. Нужно не только родиться с подобным талантом к равновесию, его приходится оттачивать изнурительными тренировками. Но Крупп, конечно, уникален, ибо ему никогда не было нужды тренироваться – ни в чём.

Слева от него, в поле, в кругу молодых деревьев, за покрытыми почками ветвями видны были красные отблески костра. Острые глаза Круппа разглядели одинокую фигуру, которая, казалось, держала руки в пламени.

– Слишком много острых камней на этой неровной, разъезженной дороге, – пропыхтел он. – Крупп выбирает жёсткую землю, которой ещё только предстоит покрыться зеленью весны. Вот и костёр манит путника. – Он сошёл с дороги и двинулся к кругу деревьев.

Когда толстяк прошёл между тонких стволов и оказался в кругу света, голова в капюшоне повернулась, и незнакомец медленно осмотрел Круппа, при этом лицо сидящего оставалось в тени, хотя костёр горел прямо перед ним. И несмотря на то, что этот человек, растопырив длинные мосластые пальцы, действительно держал руки в пламени, они, казалось, ничуть не страдали от жара.

– Я бы хотел вкусить сего тепла, – с лёгким поклоном заявил Крупп. – Так редко оно в последнее время встречается в снах Круппа.

– Чужаки ходят в них, – сказал человек тонким голосом со странным акцентом. – Такие, как я. Значит, это ты призвал меня? Много времени минуло с тех пор, как я ходил по земле.

Крупп вскинул брови.

– Призвал? О нет, не Крупп, который и сам – лишь жертва собственных снов. Вообрази, в конце концов, Крупп даже сейчас спит под тёплым одеялом в своей скромной комнате. Но взгляни-ка на меня, незнакомец: ведь я продрог, нет, промёрз до костей!

Человек тихо рассмеялся и поманил Круппа к огню.

– Я снова ищу ощущений, – проговорил он, – но мои руки ничего не чувствуют. Принимать поклонение значит разделять боль молящихся. Боюсь, у меня больше нет последователей.

Крупп молчал. Ему не нравилось мрачное настроение этого сна. Он протянул руки к костру, но не почувствовал жара. Холодная ломота пробралась в колени. Наконец Крупп посмотрел поверх огня на человека в капюшоне.

– Крупп полагает, что ты – Старший бог. Есть у тебя имя?

– Я известен как К'рул.

Крупп одеревенел. Его догадка оказалась верной. От мысли о том, что Старший бог пробудился и вошёл в его сон, мысли Круппа дали стрекача, словно перепуганные кролики.

– Как же ты оказался здесь, К'рул? – спросил он дрожащим голосом. Вдруг сразу стало очень жарко. Крупп вытащил из рукава платок и вытер пот со лба.

К'рул подумал, прежде чем ответить, и Крупп услышал сомнение в его голосе.

– За стенами этого города, Крупп, на камень, некогда освящённый моим именем, пролилась кровь. Это… это для меня внове. Когда-то я правил умами многих смертных, и они кормили меня кровью и расколотыми костями. Задолго до того, как по капризу смертных вознеслись первые каменные башни, я бродил среди охотников. – Капюшон приподнялся, и Крупп почувствовал на себе взгляд бессмертных глаз. – Кровь пролилась снова, но этого недостаточно. Думаю, я здесь, чтобы ждать того, кого разбудят. Того, кого я знал прежде, давным-давно.

Крупп словно проглотил ложку горькой желчи.

– И что ты дашь Круппу?

Старший бог стремительно поднялся.

– Древнее пламя, которое дарует тебе тепло в час нужды, – молвил он. – Но взамен ничего не требую. Ищи т'лан имасса, который ведёт женщину. Они – Пробудители. Думаю, мне нужно готовиться к битве. Которую я проиграю.

Глаза Круппа широко раскрылись от внезапной догадки.

– Тебя используют! – ахнул он.

– Возможно. Если так, то боги-дети совершили роковую ошибку. В конце концов, – страшная усмешка прозвучала в его словах, – я проиграю битву. Но я не умру. – К'рул отвернулся от костра. Его голос донёсся до Круппа. – Играй, смертный. Всякий бог падёт от руки смертного. Только так можно положить конец бессмертию.

Крупп уловил тоску в словах Старшего бога. Он заподозрил, что в этих последних словах ему была явлена великая истина, истина, которую ему было позволено использовать.

– И Крупп её использует, – прошептал толстяк.

Старший бог вышел из круга света и двинулся на северо-восток по полю. Крупп посмотрел на огонь. Пламя жадно лизало ветки, но не порождало пепла, и хотя за всё время разговора никто не подкармливал костёр, огонь не угасал.

Крупп поёжился.

– В руках мальчика, – пробормотал он. – Этой ночью Крупп воистину одинок в этом мире. Совсем одинок.

За час до рассвета Разрушитель Круга сменился со своего поста у Деспотова барбакана. Этой ночью никто не явился на встречу под воротами. На севере, меж зазубренных пиков Тахлинских гор, плясали молнии, а он в одиночестве шагал по извилистой улице Анисовых чар в квартале Специй. Впереди и внизу мерцал Озёрный, у освещённых газовыми фонарями каменных причалов покачивались тёмные громады торговых кораблей из далёких Низин, Элингарта и Кеплеровой Злобы.

Прохладный ветер с озера принёс запах дождя, хотя над головой с удивительной ясностью мерцали звёзды. Разрушитель Круга снял табард[4]4
  Табард – недлинная, открытая с боков накидка с короткими рукавами или вовсе без них. В некоторых случаях на табарде изображали герб дома, которому служил его хозяин.


[Закрыть] и уложил в небольшой кожаный мешок, который висел у него на плече. Теперь только простой кроткий меч у бедра выдавал в нём солдата, но солдата без знаков отличия.

Сейчас, когда официальные обязанности были исполнены, он шёл к озеру, а долгие годы службы осыпались с его души, словно шелуха. Самыми яркими оставались воспоминания детства в доках, куда его всегда влекли разномастные, странные торговые суда, что ворочались у причалов, словно усталые и опытные герои, вернувшиеся с войны против стихии. В те дни нередко можно было увидеть в бухте галеры Вольных каперов, гладкие и под грузом добычи низко сидящие на волнах. Галеры приходили из таких таинственных портов, как Филман-Оррас, форт Пополам, Изгой и Рассказ Мертвеца; уже одни эти названия звучали как песня о приключениях – особенно для мальчика, который никогда не покидал стен родного города.

Стражник подошёл к каменному пирсу и замедлил шаг. В его памяти всплывали годы, отделявшие Разрушителя Круга от того мальчика, череда ликов войны – один мрачнее другого. Когда стражник мысленно возвращался на перепутья, по которым когда-то прошёл, он видел затянутое грозовыми тучами небо, потрескавшуюся и выветренную землю. Теперь возраст и опыт потрудились над этими перепутьями, и каждый выбор, который он совершал прежде, казался теперь предопределённым и почти отчаянным.

«Неужели только юные способны на отчаяние?» – подумал он, усаживаясь на камни дамбы. Впереди плескались чёрные воды озера. В двадцати футах внизу купался в тенях скалистый берег, на котором поблёскивали, словно звёзды, осколки стекла и фаянсовой посуды.

Человек повернул голову направо. Его взгляд скользнул по склону к вершине, на которой вырисовывалась приземистая громада зала Величества. Не высовывайся. Простой урок, заученный им на горящей палубе пиратского корабля, в трюм которого хлынула морская вода из бухты возле укреплённого города Кривая Челюсть. «Плод гордыни» – так книжники назовут огненную гибель Вольных каперов.

Не высовывайся. Его глаза задержались на зале Величества. Там по-прежнему царил раздор, вызванный убийством советника Лима. Совет топтался на месте, драгоценные часы уходили на догадки и слухи, а не на государственные дела. Тюрбан Орр, у которого в последний миг вырвали из рук победу в голосовании, спустил всех своих псов, чтобы найти шпионов, которые, как он был уверен, пробрались в его гнездо. Советник был умён.

Над головой стражника метнулась к озеру стая серых чаек, их крики далеко разнеслись в холодном воздухе ночи. Он глубоко вздохнул, сгорбился и с трудом оторвал взгляд от зала Величества.

Слишком поздно думать о том, чтобы не высовываться. С того дня, как к нему пришёл агент Угря, будущее стражника было предрешено; кто-то назвал бы это изменой. И кто знает, возможно, это и в самом деле была измена. Кто скажет, что на уме у Угря? Даже его главный агент – связной – утверждал, что не знает планов своего господина.

Мысли стражника возвратились к Тюрбану Орру. Он пошёл против хитрого, влиятельного человека. От мести Орра его защищала только анонимность. И надолго её не хватит.

Он сидел на пирсе и ждал, пока явится агент Угря. Разрушитель Круга передаст этому человеку послание для Угря. Что изменится после этого? Может, неправильно было искать помощи, рисковать хрупкой маской неизвестности – одиночеством, которое придавало ему внутреннюю силу, укрепляло решимость? Но состязаться в хитрости с Тюрбаном Орром ему одному не по силам.

Человек вытащил из-под куртки свиток. Сейчас он снова на перепутье, это ясно. Из необдуманного страха он написал на этом свитке мольбу о помощи.

Это было бы легко сейчас – сдаться. Он взвесил на ладони хрупкий пергамент, почувствовал его лёгкость, обманчивую гладкость его поверхности, грубые волокна скрепляющей его тесьмы. Легко, отчаянно легко.

Человек поднял голову. Небо начало бледнеть, озёрный ветер подхватил нарождающуюся силу дня. С севера придёт дождь, как это часто случается по весне. Очистит город, освежит его насыщенное специями дыхание. Стражник стянул тесёмку и развернул пергамент.

Так легко.

Медленными, уверенными движениями человек разорвал свиток на части. Он позволил ветру унести обрывки вниз, в сумрак у берега озера. Прилив слизнул их, и клочки закачались на набухших волнах, как пятнышки пепла.

Ему показалось, что где-то на задворках сознания он услышал звук вертящейся монеты. Печальный звук.

Через несколько минут мужчина ушёл с пирса. Когда агент Угря выйдет на утреннюю прогулку, он просто отметит отсутствие связного и пойдёт дальше.

Стражник зашагал по Озёрной улице, оставив за спиной вершину холма Величества. Первые торговцы шёлком уже выходили из домов и раскладывали свой товар на широких мощёных тротуарах. Среди шелков человек узнавал лавандовый оттенок Иллема, бледно-жёлтый Сеты и Леста – эти два города на юго-востоке были в прошлом месяце аннексированы Паннионским Провидцем – и тяжёлые рулоны из Саррокалла. Выбор небольшой: вся торговля с севером замерла под властью малазанцев.

В начале улицы Ароматических деревьев он повернул прочь от озера и углубился в город. В четырёх кварталах отсюда его ждала комнатка в старом доходном доме, серая и безмолвная в лучах рассвета. За тонкую, закрытую на замок и щеколду дверь он не пропускал ни одного воспоминания; ничего такого, что позволило бы глазу чародея заметить его или хитроумному шпиону выведать детали его жизни. В этой комнате мужчина оставался незнакомцем даже для самого себя.

Госпожа Симтал расхаживала по комнате. За последние дни слишком много её тяжкими усилиями заслуженного золота ушло на то, чтобы успокоить бурю. Эта Лимова стерва не позволила горю встать на пути у алчности. Всего-то пару дней походила в трауре, а уже прилюдно появляется под ручку с этим хлыщом Мурильо, гордая, как потаскуха на балу.

Выщипанные брови Симтал чуть сдвинулись. Мурильо: этот юноша умел попадаться на глаза. Им, пожалуй, всё-таки следует заняться.

Она остановилась и обернулась к мужчине, который развалился на её постели.

– Итак, ты ничего не узнал. – В голосе прозвучала нотка презрения, и Симтал забеспокоилась, заметил ли он её.

Советник Тюрбан Орр, прикрывший глаза исчёрканным множеством шрамов запястьем, даже не шелохнулся.

– Я же говорил. Никто не знает, откуда взялась эта отравленная стрела, Симтал. Проклятье, отравленная! Да какой наёмный убийца теперь пользуется ядами? Воркан их так накачала магией, что всё остальное вовсе не нужно.

– Не отвлекайся, – поддержала она, радуясь, что советник не заметил минутного проявления её истинных чувств.

– Как я уже объяснял, – продолжил Орр, – Лим был вовлечён в несколько, скажем так, деликатных торговых операций. Убийство скорее всего никак не связано с тобой. Это могло произойти на любом балконе, просто случилось на твоём.

Госпожа Симтал скрестила руки на груди.

– Я не верю в совпадения, Тюрбан. Скажи мне, это совпадение, что его смерть лишила тебя большинства – ровно в ночь перед голосованием? – Она увидела, как щека советника дёрнулась, и поняла, что попала в цель. Симтал улыбнулась и подошла к постели. Она села и провела рукой по его обнажённому бедру. – Как бы там ни было, ты его проведывал в последнее время?

– Кого?

Симтал нахмурилась, отдёрнула руку и встала.

– Моего благоверного, идиот.

Губы Тюрбана Орра изогнулись в самодовольной ухмылке.

– Я всегда за ним присматриваю для тебя, дорогая. Там ничего нового. Не просыхает с того самого дня, как ты вышвырнула его из дома. – Советник сел и потянулся к изголовью кровати, на котором висели его вещи. И начал одеваться.

Симтал резко обернулась.

– Что ты делаешь? – резко и возмущённо спросила она.

– А на что это похоже? – Тюрбан натянул бриджи. – В зале Величества кипят споры. Там необходимо моё влияние.

– Для чего? Чтобы взять под ноготь ещё одного советника?

Улыбаясь, он скользнул в шёлковую рубашку.

– Для этого, но не только.

Симтал закатила глаза.

– Ах да, конечно. Шпион. Я о нём совершенно забыла.

– Лично я, – продолжил Орр, – полагаю, что декларация нейтралитета пройдёт голосование – если не завтра, так послезавтра.

Она хрипло рассмеялась.

– Нейтралитет! Ты уже сам веришь в свои лозунги. Власти ты хочешь, Тюрбан Орр, голой, абсолютной власти, которую даст тебе титул малазанского Первого Кулака. Думаешь, что это – первый шаг на пути, который приведёт тебя в объятья Императрицы. Поплатится за это город, но тебе плевать!

Тюрбан насмешливо улыбнулся Симтал.

– Не лезь в политику, женщина. Падение Даруджистана неизбежно. Лучше мирная оккупация, чем кровавая.

– Мирная? Неужели ты не видел, что сделали со знатью Крепи? О да, вороны потом несколько дней выбирали лучшие, самые нежные куски. Эта Империя упивается благородной кровью.

– То, что случилось в Крепи, не так просто, как тебе кажется, – заметил Тюрбан. – Там повлияло желание морантов отомстить, пункт их союзного договора. Здесь такой выбраковки не будет – а если и будет, что за дело? По-моему, её можно обратить себе на пользу, – он снова ухмыльнулся. – А то у тебя прямо сердце кровью истекает от беспокойства за судьбу города. Но ты ведь думаешь только о себе. Оставь патриотическую требуху своим лизоблюдам, Симтал, – он оправил рейтузы.

Симтал шагнула к изножью кровати и прикоснулась к серебряному навершию дуэльного меча Орра.

– Ты должен его убить – и дело с концом.

– Опять ты о нём? – советник расхохотался и встал. – Твой мозг действует с утончённостью капризного ребёнка. – Он взял меч и пристегнул к поясу. – Удивительно, что ты хоть что-то выдавила из своего тупоумного муженька – в отношении хитрости вы друг другу ровня.

– Что легче всего разбить? Сердце мужчины, – со значительной улыбкой проговорила Симтал. Она легла на кровать. Вытянув руки и выгнув спину, Симтал спросила: – Так что там с Семенем Луны? Оно по-прежнему висит рядом с городом.

Лаская взглядом изгибы её тела, советник рассеянно проговорил:

– Мы ещё не придумали, как доставить туда послание. Поставили шатёр прямо под ним и поселили в нём полномочного представителя, но этот таинственный повелитель Луны не обращает на нас внимания.

– Может, он умер? – проговорила Симтал со вздохом, расслабляясь. – Может, Луна висит там только потому, что внутри не осталось ни души. Об этом ты подумал, милый мой советник?

Тюрбан Орр повернулся к двери.

– Подумал. Мы увидимся сегодня вечером?

– Я хочу, чтобы его убили, – заявила Симтал.

Советник потянулся к щеколде.

– Посмотрим. Мы сегодня увидимся? – повторил он.

– Посмотрим.

Рука Тюрбана Орра легла на щеколду, а потом он открыл дверь и вышел из комнаты.

Лёжа на кровати, госпожа Симтал вздохнула. Её мыслями уже завладел некий щёголь, потеря которого станет изысканной местью некой вдове.

Мурильо пригубил вино со специями.

– Детали – отрывочные, – проговорил он и сморщился, когда огненная жидкость обожгла язык.

Внизу катил по улице чудесно расписанный экипаж, запряжённый тремя белыми конями в чёрной сбруе. Кучер был облачён в чёрное, на голову накинул капюшон. Кони вскидывали головы, прижимали уши и бешено вращали глазами, но широкие, увитые венами руки кучера держали их в узде. По обе стороны экипажа шагали пожилые женщины. На их бритых головах стояли бронзовые чаши, из которых поднимались дрожащие клубы ароматного дыма.

Мурильо облокотился на перила и посмотрел на процессию.

– Выпроваживают сучку Фандер. Очень мрачный ритуал, как по мне, – он откинулся на спинку обитого бархатом кресла, улыбнулся своей спутнице и отсалютовал кубком. – Каждый год богиня-волчица Зимы умирает на белом ковре. А через неделю, в день Геддероны, улицы наполнятся цветами, которые скоро усеют канавы и забьют стоки по всему городу.

Молодая женщина напротив Мурильо улыбнулась, глядя на собственный кубок с вином – она держала его обеими руками, словно подношение.

– О каких деталях вы говорили? – спросила она, бросив на молодого человека быстрый взгляд.

– Деталях?

Она чуть усмехнулась.

– Отрывочных.

– Ах, да, – Мурильо небрежно отмахнулся рукой в перчатке. – Версия госпожи Симтал гласит, что советник Лим явился к ней лично, чтобы поблагодарить за официальное приглашение.

– Приглашение? Вы имеете в виду приём, который она устраивает в канун Геддероны?

Мурильо моргнул.

– Конечно. Наверняка и ваш дом пригласили?

– О, разумеется. А вас?

– Увы, нет, – с улыбкой ответил Мурильо.

Женщина замолчала, прикрыла веки и задумалась,

Мурильо снова посмотрел на улицу внизу. Он ждал. В конце концов, пусть всё идёт своим чередом – даже ему не предугадать скорость и путь мыслей женщины, особенно если дело касалось секса. И это, разумеется, была игра в одолжения – любимая игра Мурильо, так что в ней он всегда оставался на высоте. Не разочаровывать их – вот ключ. Самый драгоценный секрет – тот, что не скисает со временем.

На балконе были заняты всего несколько столиков, поскольку благородные посетители ресторации предпочитали пропитанный благовониями воздух внутреннего зала. Мурильо нравилась кипучая жизнь улиц, и он знал, что его спутница тоже её любит – по крайней мере, в этот момент. Внизу царил такой шум, что подслушать их было почти невозможно.

Взгляд молодого человека бесцельно бродил по Моруловой улице Самоцветов, но вдруг остановился на фигуре, замершей в дверном проёме напротив него. Мурильо шевельнулся в кресле и уронил руку за перила так, чтобы его спутница не увидела. Потом он несколько раз резко дёрнул кистью, возмущённо глядя на фигуру

Улыбка Раллика Нома стала шире. Убийца вышел из дверного проёма, пересёк улицу и остановился полюбоваться жемчужинами на столике из чёрного дерева, выставленном перед лавкой. Хозяин нервно шагнул вперёд, но расслабился, когда Раллик двинулся дальше.

Мурильо вздохнул, снова откинулся на спинку и сделал большой глоток вина. Идиот! Лицо, руки, походка, глаза Раллика, всё говорило: я – убийца. Проклятье, да весь его гардероб лучился теплом и жизнерадостностью палаческого костюма.

Когда дело касалось хитроумия, Раллик Ном явно был не на высоте. Оттого вдвойне странно, что такой сложный план зародился в прямоугольно-геометрических мозгах убийцы. Но, откуда бы он ни взялся, план был совершенно гениальный.

– Вы очень хотите туда пойти, Мурильо? – спросила женщина.

Мурильо улыбнулся самой обворожительной улыбкой. Он посмотрел в сторону.

– Это ведь большой особняк, не так ли?

– У госпожи Симтал? О да. Там множество комнат. – Женщина обмакнула точёный пальчик в жгучей, огненной жидкости, а затем положила его в рот, словно опомнившись. Она не спускала глаз с кубка в другой руке. – Я полагаю, немало комнат прислуги, которым, конечно, недостает элементарных признаков роскоши, будут пустовать всю ночь.

Более явного приглашения Мурильо не требовалось. Весь план Раллика был сосредоточен на этом моменте и его последствиях. Однако у адюльтера был один серьёзный недостаток. Мурильо совершенно не улыбалось встретиться с мужем этой дамы на дуэльной дорожке. Он отогнал эти неприятные мысли очередным глотком вина.

– Я с удовольствием заглянул бы на празднество госпожи Симтал, но при одном условии, – он поднял взгляд и посмотрел женщине в глаза. – Если вы почтите меня там своей компанией – на час-другой, разумеется. – Его бровь обеспокоенно изогнулась. – Я бы, безусловно, не хотел никоим образом посягать на права вашего мужа. – Но именно это молодой человек и собирался сделать, и они оба это знали.

– Несомненно, – ответила женщина с внезапной стыдливостью. – Это было бы неприлично. Сколько вам нужно приглашений?

– Два, – ответил он. – Лучше, чтобы меня видели со спутницей.

– Да, так будет лучше.

Мурильо покосился на свой опустевший кубок с печальной миной. Потом вздохнул.

– Увы, я должен вас покинуть.

– Я восхищаюсь вашей самодисциплиной, – ответила женщина.

«Перестанешь в канун Геддероны», – подумал Мурильо, вставая с кресла.

– Госпожа Удачи подарила мне эту удивительную встречу. – Он отвесил поклон: – До праздника, госпожа Орр.

– До встречи, – ответила жена советника, которая, казалось, уже утратила к нему какой бы то ни было интерес. – Всего доброго.

Мурильо снова поклонился и покинул балкон. В битком набитом зале многие благородные господа из-под тяжёлых век пристально следили за его уходом.

Морулова улица Самоцветов заканчивалась у Серповых ворот. Раллик чувствовал, как двое стражников проводили его изумлёнными взглядами, когда он вошёл в проход между массивными камнями стены Третьего яруса. Оцелот велел убийце ясно выказать принадлежность к своей профессии, и хотя Раллику казалось, что тут даже слепой не ошибётся, он предпринял серьёзные усилия, чтобы подчеркнуть очевидное.

Стражники, конечно, ничего не сделали. Выглядеть убийцей – совсем не то же самое, что быть им на самом деле. Городские законы в этих вопросах были строги. Когда Раллик вышел на богатые улицы Верхних усадеб, он знал, что за ним могут следить, но ничего не сделал, чтобы оторваться от слежки. Ежедневно даруджистанская знать платила шпионам на улицах хорошие деньги. Пусть отрабатывают свой хлеб.

Раллик им ни капли не сочувствовал. Но он и не разделял обычную среди простолюдинов ненависть к знати. В конце концов, их вечный гонор, уязвимая честь и бесконечные свары снабжали его работой.

Когда придёт Малазанская империя, подумал он, всё это кончится. В Империи гильдии убийц запрещены законом, а тех, кого считают достойными, забирают в ряды имперских Когтей. Недостойные же просто исчезают. И знати приходится ничуть не лучше, если слухи из Крепи хоть сколько-нибудь правдивы. Когда придёт Империя, тут будет совсем другой мир, и Раллик вовсе не уверен, что хочет в нём жить.

Но тут ещё нужно кое-что закончить. Он задался вопросом, смог ли Мурильо добыть приглашения. От этого всё зависело. Они долго и горячо спорили прошлой ночью. Мурильо предпочитал вдов. Адюльтер был не в его стиле. Но Раллик настаивал, и Мурильо наконец сдался.

Убийца по-прежнему не понимал, отчего друг был против. Сначала он подумал, что Мурильо боится дуэли с Тюрбаном Орром. Но Мурильо и сам прекрасно владел рапирой. Раллик достаточно фехтовал с ним в уединённых местах, чтобы подозревать: Мурильо – адепт, а на это звание не мог претендовать даже Тюрбан Орр.

Нет, не страх отвращал Мурильо от данной части плана. Раллик подумал, что это вопрос этики. Перед Ралликом вдруг раскрылась совершенно новая сторона характера Мурильо.

Он как раз осмысливал выводы из этого открытия, когда заметил знакомое лицо в городской толчее. Раллик остановился, посмотрел на соседние дома и удивлённо раскрыл глаза, когда понял, куда занесли его ноги. Взгляд Раллика снова сосредоточился на знакомой фигуре, которая то и дело мелькала на противоположной стороне улицы. Убийца задумчиво прищурился.

Под голубым с серебряными прожилками небом, по Озёрной улице, среди галдежа торговцев и покупателей, шагал Крокус. В дюжине кварталов впереди, за стеной Третьего яруса, вздымались холмы города. На самом восточном стояла К'рулова колокольня, её позеленевшая бронзовая черепица блестела в лучах солнца.

Ему казалось, что башня бросает вызов яркому облику зала Величества: с издевательским блеском взирает на жмущиеся к холмам особняки и усадьбы с их слезящимися глазами на иссечённых временем фасадах.

Крокус разделял это кажущееся скептическое презрение колокольни к претенциозности зала Величества. Такие же чувства испытывал его дядя, и за последние годы это отношение лишь укрепилось в сердце юноши. Масла в огонь подливала обычная подростковая неприязнь ко всякой власти и авторитету. И хотя он сам об этом не думал, первый импульс присоединиться к миру воров как раз и вызвали эти чувства. Но раньше Крокус не понимал, какое тайное и болезненное оскорбление наносил своими кражами жертвам – насильно вторгался в частную жизнь. Снова и снова, днём и ночью, перед ним вставал образ спящей юной девушки.

В конце концов Крокус понял, что в этом образе скрывается всё – всё. Он вломился в её комнату, куда заказан был вход всем этим благородным хлыщам, что сходят по ней с ума, в комнату, где она может говорить с тряпичными куклами, подругами детства – той поры, когда невинность ещё не означала всего лишь пока не сорванный цветок. Вломился в её священное убежище. И ограбил его, украл у этой девушки самое драгоценное сокровище – её личное пространство.

И неважно, что она была дочерью рода Д'Арле, что родилась она от чистой крови, которую миновало грязное касание Госпожи нищих, что она поплывёт по жизни, навеки защищённой и отгороженной от уродства реального мира. Это всё было неважно. Крокусу казалось, что преступление, которое он совершил против неё, равнозначно изнасилованию. Он так легко разбил её мир вдребезги…

Терзаясь отчаянными угрызениями совести, молодой вор свернул на улицу Анисовых чар и начал проталкиваться через толпу.

В его сознании обрушились некогда незыблемые стены праведного гнева. Ненавистная знать показала Крокусу лицо, которое теперь преследовало его своей красотой, опутывало тысячью неведомых нитей. Пряный аромат специй, висевший в воздухе, словно запах духов на тёплом ветру, – и вот горло Крокуса необъяснимым образом сдавило от чувств, которым он не мог найти имени. Крики даруджийских детишек, которые играли в соседних переулках, наполнили его глаза сентиментальной нежностью.

Крокус миновал Гвоздичные ворота и вышел на Оссерков лаз. Впереди начинался подъём, ведущий к Верхним усадьбам. Едва юноша подошёл ближе, ему пришлось отскочить в сторону, чтобы пропустить большой экипаж, подъехавший сзади. Крокусу не нужно было видеть герб на боковой дверце, чтобы узнать хозяина. Кони щёлкали зубами и лягались, рвались вперёд, готовые смести всё и всех на своём пути. Крокус задержался, чтобы посмотреть, как экипаж грохочет по мостику, ведущему на подъём, а люди жмутся к стенам вдоль улицы. Судя по известным Крокусу слухам о Тюрбане Орре, кони советника разделяли презрение хозяина к тем, кому он якобы служил.

Когда он добрался до усадьбы Орров, экипаж уже проехал во внешние ворота. Четверо мускулистых охранников заняли свои места по обеим сторонам арки. Стена за ними поднималась на полных пятнадцать футов и была увенчана ржавыми железными обрезками, укреплёнными в саманной глине. Пемзовые фонари стояли с интервалом в десять футов. Крокус прошёл мимо ворот, не обращая внимания на охранников. У основания стена достигала около четырёх футов толщины и была сложена из грубого квадратного кирпича. Юноша зашагал дальше по улице, а потом свернул направо, чтобы проверить стену, выходящую в переулок. Сразу же за углом была врезана одинокая дверца из окованного бронзой смолёного дуба.

И ни одного стражника. Тень от соседнего особняка окутывала узенький переулок тяжёлым плащом. Крокус шагнул во влажный, затхлый мрак. Юноша добрался до середины переулка, когда сзади чья-то крепкая рука закрыла ему рот, а остриё кинжала упёрлось в рёбра. Крокус замер, а потом застонал, когда рука с силой заставила его обернуться. Тут он понял, что смотрит в знакомые глаза.

Раллик Ном спрятал кинжал и отступил на шаг, отчаянно хмурясь. Крокус разинул рот, а потом облизал губы.

– Раллик! Клянусь сердцем Беру, ты меня напугал!

– Хорошо, – сказал убийца. Он подошёл к вору вплотную. – Слушай внимательно, Крокус. Даже не думай о том, чтобы залезть в усадьбу Орра. И близко к ней не подходи.

Вор пожал плечами.

– Это была просто шальная мысль, Ном.

– Убей её, – отрезал Раллик.

Поджав губы, Крокус кивнул.

– Хорошо. – Он развернулся и зашагал к яркому пятну солнечного света у выхода на следующую улицу. Он чувствовал на себе взгляд Раллика, пока не вышел на След Предателя. Вор остановился. Слева поднимался холм Высокой виселицы, на укрытом цветами склоне в буйстве красок утопали пятьдесят три ступени Извилистой лестницы. Пять петель над эшафотом слегка покачивались на ветру, их чёрные тени сползали по склону и касались мостовой внизу. С тех пор, как повесили последнего Знатного преступника, прошло уже много времени, а вот на Низкой виселице в Гадробийском квартале каждую неделю меняли верёвки – растягивались. Яркий контраст – под стать напряжённым временам.

Вдруг он помотал головой. Слишком тяжело было отмахнуться от града вопросов. Ном что, следил за ним? Нет, скорее, убийца выбрал Орра или кого-то другого в усадьбе. Смелый контракт. Крокус задумался, кому же хватило смелости его предложить – какому-то другому благородному советнику, вне всяких сомнений. Но смелость от предложения такого контракта блекла по сравнению со смелостью Раллика, его принявшего.

В любом случае предупреждение убийцы было достаточно весомым, чтобы задавить в зародыше саму мысль об ограблении усадьбы Орра – по крайней мере, в ближайшее время. Крокус сунул руки в карманы. Он шёл, а его мысли беспомощно блуждали в лабиринте тупиков, но вдруг юноша нахмурился, нащупав глубоко в кармане монетку.

Крокус вытащил её. Да, это та самая, которую он нашёл в ночь убийств. Юноша вспомнил, как монетка необъяснимым образом упала прямо к его ногам за миг до того, как мимо просвистела стрела убийцы. Под ярким утренним солнцем Крокус наконец нашёл время внимательно её осмотреть. С одной стороны на ней был выбит профиль весело усмехающегося молодого человека в какой-то дурацкой шляпе. Мелкая руническая надпись бежала по краю – языка вор не узнал, поскольку буквы разительно отличались от знакомой ему даруджийской вязи.