Текст книги "Надувной доброволец"

Автор книги: Стив Айлетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Проблемы с полицией

– Значит, когда будешь готов.

– А?

– Я жду.

– Чего?

– Тухлых отмазок, идиот.

– Так это они и были.

– Когда?

– Только что. Псы, заклинания, прочее.

– А… О, ясно. – Он зарылся глазами в записи, перевернул пару страниц назад и вперёд. – Значит, ты надеешься, что я поверю в этот сценарий, сэр?

– Думаете, я смог бы такое придумать? Господа ради, на меня настучал барсук, это вообще правдоподобно?

Вы поверили ему, но не хотите верить мне?

– Если честно, да.

– Не верю своим ушам.

Он посмотрел на меня, на лице – отпечатки всех забот.

– Думаешь, мне легко запускать когти в злодеев мало-помалу?

– Как два пальца обосрать. Кто-то задушил вашу машину – подозреваемые построены в ряд, все с большими руками. “Повернитесь”. Всё остальное у них маленькое. “Улыбнитесь”. Улыбки тоже маленькие. “Изобразите удушающие движения”. Все изображают, только один продолжает улыбаться. Бинго.

– Бинго, а? Твой дядя Боб – такой же. – Он ненадолго прервался, размышляя, – Позволь показать тебе кое-что, Сынок Джим.

Он провёл меня сквозь странные безвоздушные пространства музейных хранилищ, радиообогревателей и телефонных комнат, мрачные компании вспучивались в окнах.

– Погляди, – сказал он, открывая дверь в холодильный чуланчик. Все варианты конфискованной фигни по полкам – пицца, прогорклая вина и грязные черепа. – Вина и пицца, конечно, предметы роскоши, но попытайся прожить без черепа. А? Увидишь, что с тобой будет.

– Согласен, и что?

– Просто правила, – сказал он многозначительно. – Есть правило не приниматься вырезать орнамент, когда он уже закончен. Придерживайся смысла – когда всё клёво, на фига продолжать? Можно и отдать. И вот что получается. – Потянувшись, он снял клочок бумажки с верхней полки, передал его, и склонился надо мной, лицо вощёное, как у фетиш-святого. Он смотрел желтушными глазами, как я читаю.

– “На корабле игр кости клацают от страха”. Вроде как лодка набита игроками, что определило курс? И чего тут страшного? Возбуди флагшток – вот это страшно. Ящики зубов, и что? Вделай в них окно и о да я соглашусь – да хватит уже, над тобой только смеяться.

Я протолкнулся мимо него и вырвался оттуда – он бросился следом, декламируя:

– Ты пожнёшь всё, что приближается! И я не про лажовый страховой костерок в Лесу Эппинг и не про парня! За тобой охотится хвостатый! Вот я у Эдди.

– Пойдёшь в бар Эдди? А где Пустой Фред?

– Ядерные твари выпучились из стены, сграбастали его за плечи и утащили обратно в ад визжащий о его крови.

– Давай не будем ходить вокруг да около – рассказывай.

– Тем не менее ядерные твари.

– Конечно ядерные твари, Эдди.

– Особенно крупные. Зубы как унитазы, брат.

– Теперь успокойся.

– Весь день гладил кошку и говорил страшные вещи, представь. Вот что они со мной сделали.

– Конечно, Эдди.

– Представь всё спокойно.

– Знакомая картина.

– И тут они встают и бросаются на меня.

– На сколько попал?

– Не банкноты брат – набрасывайся на меня, когда я хотя бы морально готов. Вот к чему было их предыдущее поведение – подготовить почву для последующего омерзения.

– Ты хотел сказать – острого облегчения.

– Так я и считаю.

– Значит, когда они бросились, они застали тебя врасплох. Ты звал на помощь?

– Да. И к ним прибыло подкрепление.

– Что имело место быть, Эдди? Избавь меня от ловко выведенных деталей.

– В гостиной озеро крови. Ну, не озеро, но…

– Понимаю, о чём ты.

– Интересное дело. Раздался звон, и я увидел, что стрелки часов напоминают руки человека; гробящего собственные возможности.

– Думаешь, Фред оставил сообщение.

– Он любитель таких дел. Заговоры среди бесконечности. Не смущается размера.

– Знакомо. Звяканье и клики вырастающего лица пропускали удары и эдакую грохочущую ухмылку. Примитивная техника ужаса. Товарищи перепугались до усрачки. Фред стал выдающимся человеком, и не заметив того.

– Я не испугался.

– О, я сохраню твой секрет, брат.

– И я пошёл на пруд. В воде плавали звери, похожие на рыб.

– Думаю, выяснится, что это и были рыбы, Эдди.

– Рыбы, говоришь? Можешь хранить своё мнение в сухом прохладном месте, брат. Потому что они говорили со мной ртами.

– Ты уверен, что это были не карпы, Эдди?

– Не карпы, брат. И они сказали, что я Избранный, и должен отправиться в Хаунд и там встретиться с каким-то Эмиссаром.

– Грейхаунд в Бромли?

– Так я и решил.

– И отправился?

– Конечно, нет, ты что, псих? Так бы мой труп и нашли в Бромли.

– Ну, это целых полторы истории, Эдди, мне хорошо – ощущаю просветление, можно сказать.

– На что я и надеялся, брат.

Значит, старый танцор забрал Пустого Фреда за мои грехи – ни с того ни с сего, или с того и с сего. Не понимаю, почему Джон Сатана наточил на меня такой зуб – готов поклясться, что не пользовался больше зеркалом из галереи Эдди. Конечно, потом я понял, что Эдди продал его Минотавру, тот выставил его в Магазине Ярости, где я купил его с целью отправиться с Эдди в гости к Жнецу. Такие истории рассказывают внукам. Более того, вышло, что Эдди всё время был в курсе, но не понял важности, ничего не понял.

Решил, что надо посоветоваться с Минотавром.

– Не мешай подготовке, – сказал он, ужаснувшись, едва я вошёл. Он держал вырывающуюся курицу.

– Думаю, ты называешь это услугой роду человеческому.

– А ты как называешь?

– Трусостью – это млекопитающее не может дать сдачи.

– Млекопитающее? Совсем свихнулся?

– Ну ящерица – всё равно это мелкая скотина, которую ты, наверно, застал врасплох, вот к чему я веду.

– Я объяснял этой красавице не одну неделю – разве я не любил?

Курица угрюмо подняла взгляд.

Вот – теперь ты убеждён, брат?

– Да – в том, что ты псих.

– Ха-ха – сильно сказано.

– Вообще-то, я пришёл потому, что на старину Фреда напало его собственное жилище.

– Ядерные твари, а? Не могу сказать, что страшно удивлён. Этот ублюдок заигрывал с опасностью не первый месяц.

– Ты о чём?

– Пошли, покажу.

Бросив курицу в стальную бочку, он захлопнул крышку и пошёл к печи. Едва откинулась заслонка, разлился невыносимый жар. Погрузив промышленные щипцы в пламя, он осторожно достал уголь размером с колесо и водрузил его на наковальню. Когда дым Рассеялся я обнаружил на обгоревшей поверхности вырезанное лицо матери Фреда.

– И к чему эта фиговина?

– Это пирог, – агрессивно сказал Минотавр. – Со дня рождения Фреда.

– Когда?

– Где-то в прошлом году.

– В прошлом году? Ты о чём вообще? Испытываешь моё терпение? Объясни, какую жуткую херню ты говоришь с этой гадской курицей, где она вообще? – Я вытащил курицу из бочки. – Глянь на несчастную скотину.

– Знаю. Прекрасная, правда?

– Ты вообще ебанулся, – сказал я. – Надо сказать, вполне милая.

По правде говоря, она была восхитительна. И как я раньше не замечал. Надо было вытаскивать её оттуда – и остаться с ней наедине.

– А слушай, брат – я знаю, ты из кожи вон лезешь, пытаясь спасти Фреда из когтей дьявола и так далее – я разберусь с курицей вместо тебя, а… если честно, с удовольствием.

– Готов спорить, что с ним, – ответил он, одёргивая меня едким взглядом. – Братья по камере смертников на свидании с мечтой, горизонт ранит не хуже ножа, булыжники накатывают мутным шёпотом – и прочие предумышленные чудеса. Не пытайся наебать меня, брат.

Я снова принялся разбирать по пунктам, смешивая всё с иным использованием текучего стекла.

Обнаружил, что забрёл в эдакий водоворот красных кишок, эктоплазматический, хотя не оставляет пятен на моей рубашке, и вообще ни на чём. Дьявол был там же, рожа – как мешок гаечных ключей, жабры исходят красным. И Жнец – скалил голову, говорил сквозь зубы, все дела. Они увлечённо играли в карты на полу. Фред оглядывался, вспучиваясь из яйцеподобной техники.

– Церемония – не смотри.

– Видел всё и раньше, брат. Что с тобой случилось?

– Ядерные твари. Клыки пылают прокатной невинностью и всякая фигня. Завалили комнату резиной, нацарапали сетку на сердце, своеобразные крики и тишина. И посмотри на меня в новом метастазе агонии, брат.

Карьера скелета Фреда достигла крещендо – он так свернулся, что стал похож на вымоченный в море аммонит.

– Да. Местная мораль двухфокусна.

– Расскажи поподробнее – очень грубая.

– Всегда такой была. Неизменное меню.

– Даже здесь.

– Разочаровывает, правда?

– Ага Было очень приятно поговорить с тобой, брат, – сказал он, – но новый череп подглядывает сбоку… – И он показал на гребень на спине, и выступы челюстей как рябь на хроме. С этого момента считайте меня погибшим, договорились?

– Как скажешь.

Всё венчала панель лба.

– Вот так мы становимся мужчинами, вопреки природа – сказал он напоследок.

“Опыт, – подумал я, – вместо мудрости”.

– Что думаешь? – спросил Джон Сатана, поднимая глаза от карт. ~ Пустой Фред дорого заплатил за твои грехи, а?

– Может, в самый раз, кто его знает.

– Что, думаешь, ты лучше всех?

– Нет-нет. Я просто не тёмный дверной материал.

– Глубже и глубже гложет голод, – пролязгал Жнец, тоже поднимая глаза.

– Действительно, – сказал я, намереваясь уйти. – Так и есть. Ладно, мне пора…

– Расскажи мне историк? чудес, – продолжил он.

Про пойманное волшебство, принцев в надувных брюках осуждённых на плавание к неизвестным температурам, дорогие раны, собак с накрашенными губами,

жертвы.

– А? О, что я рассказывал этому старому рыбороту.

Так то было давным-давно. – Но они настаивали, и я напрягся, вспоминая, что тогда нёс. – Ну, всё началось, сказал я, – когда…

– Да? – многозначительно спросил дьявол.

И я побежал, о братья мои. Исторгся из зеркала в ресторане и начал жарить и распугивать жизнь из всех подряд – горячие искры разлетались из почерневших; останков, неразличимых за угловыми столами, крики, кордит и общее ощущение хода вещей – полиция и скорая помощь, проблемы. У меня в голове всё смешалось.

Эдди продал зеркало этому учреждению за пятёрку и был весь довольный, пока я не вывалился там в пылающем рванье.

– У нас ночная гулянка, а?

– Предлагаю тебе усилить охрану, Эдди.

– А ещё у нас бред, не так ли?

И я лукаво подумал, как тебе будет хуёво в скорой помощи.

Кстати, дело о поджоге мной машины дошло до суда. Это был карнавал, почти точь-в-точь мои привычные кошмары. Судья пытался подавить меня тем, что возомнил о себе. Мне стало так скучно, что я принялся звонить, как часы – древние, дедовские, в сумрачном свете запылённой потомственной прихожей. У него по коже мурашки побежали. Но изящный ход, как говорят, был, когда я прыгнул на присяжных и начал выцарапывать им глаза ногтями. Я был сердцем спектакля. Эта надо было видеть. Правда, они всё видели иначе – а некоторые больше не видели вообще.

Проблемы с интервьюером

– И что ты тогда сделал?

– Надел броню и отправился на каникулы.

– И больше в заключение ты ничего не хочешь мне сказать, ты, прожигающий время ублюдок? У меня были и более жизненно важные дела в прошедшие четыре часа.

– Ты не говорил.

– О Боже, знаю, что не говорил. О Боже.

– Ты себя чувствуешь так себе? И ты станешь серым и тупоглазым трупом, прежде чем я возжажду вашей работы.

– Чего?

– О, а мы не говорили о встречных намерениях?

– О Боже мой.

– Вот-вот.

– Я маленький человек.

– Я знаю, это трудно. Ладно, мне пора идти.

– Но… но…

– У тебя вопрос?

– Ты псих.

– Вопрос?

– Ты считаешь нормальным, – я сказал нормальным, – что всякие монстры, эти ядерные твари, как ты их назвал, с рычанием лезут из стены и утаскивают твоего коллегу в какой-то свитый ад?

– Я считают это благословением, – сказал я и ушёл хохоча, пока кровь не пошла у меня из дёсен.

Конечно, после вечного осуждения Фреда я заключил сделку с дьяволом, по условиям которой он внезапно залетал за редкой камеей в кошмары, что я организовывал для всяких беспокойных и измученных совестью ублюдков. В плане денег – ноль, зато сколько смеха.

И ещё была ужасающая мэрская кампания – я включился в неё, когда смертельная рана окутала мой дом, поглощая диваны и ломая стулья с треском, звучащим громче, чем он есть. Я постоял на улице с минуту, посмотрел на деформации из сада. Мэр подошёл и сказал, что у меня злой вид.

– Нет, – сказал я, – просто жевал кой-какие отбросы и тут процесс прервало какое-то мрачное чудо. Глянь.

И я указал на камин, выпускающий подбородок.

– Не хватает изящества, – сказал он в смущении и перешёл к близлежащему делу. – Ты мне не нравишься, и я здесь потому, что нужна твоя помощь в осознании того, откуда взялся закон, запрещающий мне убить тебя исключительно по этой причине.

– Ничем не могу помочь, – сказал я и припустил бегом. Он догнал меня, пару раз стегнул ремнём и потом спросил совета насчёт медиа. Поначалу я с радостью ему всё объяснил. Но теперь, особенно если прибавить дьявола, я ощутил, что хочу некоего руководства в отношении последующих больших событий в моей никудышной жизни.

– Зажарь это и продавай без рецепта, брат. Давай, гарантирую тебе уважение. Уважение, и даже больше.

Но теперь…

– Теперь подожди минутку…

– Подожди минутку, – говорит он с неизменным отпугивающим мертвецов обаянием. – Твой согнувшийся перед прыжком интеллект загонит твою потенциально сладкую и радужную жизнь в петлю, брат, и я буду там ставить деньги на другую сторону, так и сделаю. Будь ты проклят, проклят, адски проклят!

– Ну, спасибо, падре, я – я насладился беседой… беседочкой.

И я вывалился из исповедальни, как слепой.

Небо цвета пива, моё прошлое укутано в карманы плаща. Гроза возлежит на вулканическом ветре. И что мне оставалось делать – только пугать ночь козлиными ангелами и аппаратом. Как другие зарабатывают на жизнь? Наполняют веру пациентов. Появляются на подмостках, жирные, как всегда, мол, пусть дебилы в первом ряду загадают цифры. Ранят кафедру танцами.

Агент бюро путешествий – размолоти в блин идею, что приключения идут в комплекте с блевотиной, и ты что-нибудь да поймёшь.

Повар?

– Мы нашли кучу змей в пироге. – И на этом всё кончится.

Ужас в той же униформе.

И я подумал про тётю и её недоброе искусство.

– Двенадцать глаз, скорее, для красоты, – говорила она. Это было много лет позднее её одержимости трупными головами и лихорадки. Теперь она делала мульти-поколениевые мясные скульптуры из мёртвых лебедей и миног. Получалось настолько неудачно, что мне почти пришлось объяснить ей – пока я смотрел, отваливались целые куски. “Нет, – подумал я, – жизнь художника не для меня”. Сменить лошадей или позволить таким крайностям увлечь меня? Посмотри, куда меня завели трупные головы. Вот уж чего мне не нужно во тьме.

– Неплохо, тётя.

– Восемь фунтов.

– За просмотр.

– Именно.

– Идёт.

И что, это путь?

Снег скрипит под ногами. И я увидел, что справа Резчик сел на парковую скамейку – редко когда увидишь его на свободе. Такой живчик. Как-то начал дубасить людей, и оказал на них огромное влияние. Никто не мог поверить, когда он изменился.

– Прежний Резчик катался на корове, – говорили они с вполне объяснимой тоской. И, значит, он помахал мне.

– Ого, Резчик, – сказал я. – Ого.

Выгнанные из зоопарка цапли пялились на нас, тощие и рахитичные.

– Переживаю я за Фреда.

– Да, – сказал я, удивлённый его логичностью. – Ну, видел его там внизу, в цепях оков.

– Ты как знаешь древнюю историю?

– Небо не было картошкой.

– Именно так, правда? Ладно. Сразу к делу, расскажу тебе кое-что. Прошлое обретает святость. Можно прогнать плуг через бумаги относительно моих преступлений. Но вымогательство в те дни стало столь привычно, что совсем не развлекало, мы исполняли его через силу, как гимны. Непристойные увеселения и совершенные перепалки считались добродетелью, но я подвергал сомнению сию мудрость. Считал, что из всех людей лишь я найду тайный путь. Увернись от рукопожатия и синяка под глазом за телохранителем.

– Невинные ожидания. Оставь мою зазубрину в самоуверенности властителей. О ухищрения – лишь иди от попытается прожить без них. Скольким призракам придётся вселиться в трупы идиотов, дабы двигаться в них, выражая себя из-за трупной маски и выкликая свои требования, по большей части, весьма тоскливые – конкретные сорта печений и так далее – приколы и печенья в подземном мире – последний писк моды, представь себе.

– Ищи только вопящих шутников и повреждённую психологию, и ты найдешь, брат. Вполне быстро изучил я язык кур и начал кричать на них про мир и что они могли бы в нём найти, если бы вырвались мыслями дальше зерна и чепухи, и, похоже, я привёл их в восторг.

Никакой реакции. Возвращайся в мир, казалось, говорили они, и скажи там, что мы тут вполне себе счастливы. В конце концов, я так и не нашёл ни одного агрессивного оппонента. Ладно, подумал я, топая по двору фермы, постойте, вы ещё увидите, как около вас визжит топор – и едва я завершил эту мысль, меня очень медленно переехал трактор. И апоплексический фермер дал мне минуту, чтобы бежать.

– Так он и сказал – беги. Голос общества. Поверь мне, я бежал, когда увидел огонь и вилы. Спрятался в стогу сена, мне помог слепой, который не знал моего зла, всей глубины моей порочности. В конце концов, устроился работать судьёй, хотя они думали, что я слишком страшён даже для того, чтобы купить себе шлюху, чем я и заработал хорошую репутацию для юридической профессии.

– Я раньше не знал.

– О, да. Но однажды, на беду свою, я отпустил замечание во время широко освещаемого слушания.

– И что ты сказал?

– “Желудок мой – громадный мешок с котятами”.

– Ясно.

– Открыл нервный магазин. Ублюдки приходили и заказывали предметы, о которых я сроду не слышал, каждый слог выдыхая через силу. И такие оскорбления мне приходилось выносить, пока я не поставил ногу на голову собаки и не сказал, мол, “дам ему оттянуться”, если они не разойдутся. По какой причине ждали они, что я буду смеяться над их издевательствами над моей собственной жизнью?

– Ангелы падают в урагане града, отскакивая. В итоге, тяжёлые орудия. Пытаясь возвратиться, разум вонзает свои когти в мою черепную коробку. Бред – повторные показы адских и мыслящих спутников, ну ты знаешь. Дефекты понятны, голова общедоступная, и в термосе у меня абстрактные племена. Розы в отчаянии замирают, память питается ништяками из отбросов.

Здесь знаки указывают на листву. Подушка соли – это кое-что, вещь, брат! Я пожираю богов. Богов в тесте. Осмелюсь предположить, ты тоже?

Я помедлил с ответом. Новый серебряный озноб прополз, как призрак, и он встал, весь в перьях.

– Хватит слов. Только напоследок – ты более чем кто-либо, способен спасти западную цивилизацию от себя.

– Что? Куда ты?

– Запинающийся побег.

И он ушёл прочь. Англия – ворсистая земля под облаками. “Испеките меня, – сказал я, широким взмахом осеняя обрывы Дувра, – и передержите в блядской печи”.

Могучая активность полтергейста сопутствовала мэрской кампании, но когда она успокоилась, мы уже все были в шоколаде.

– Так не может вечно продолжаться, – сказал я Мэру, прихлёбывая бренди и пересчитывая пачки бабла, толстые, как ухо пса.

– Нет, при твоём участии – не может, – ответил он, затягиваясь сигарой, и, лениво потянувшись к верёвке колокольчика, призвал бригаду, быкошеих ублюдков, чтобы выкинуть меня на улицу.

– Не о чем переживать, брат, – утверждал позже Эдди в баре. – Это всё любители-ласкатели коров. Масонские ублюдки по колени в крови при вспышках заката. Лучше не иметь с ними ничего общего.

– Думаю, на этот раз, ты прав в каждой детали, Эдди, – вздохнул я. – Всё-таки мне неплохо бы поберечь свою репутацию.

– Ты про репутацию раболепного соучастника?

И я выбросил руку вперёд так быстро, что он не успел опустить стакан. Шрапнель во все стороны. Обычная, вялая и бесцельная потасовка с человеком, чья злость уже потрачена, и толпа вокруг жертвы, которая уже жертва. Но возникла проблема, когда Эдди начал порождать нечто с хвостом и явственно нечеловеческое.

Наш страх был первосортным, и мы согнулись от хохота.

Навещал Эдди в больнице.

– К чему сидеть в сумеречном мутном помещении, брат? Там, снаружи – целый мир, и твоё имя на нём.

– К чему? – спросил он. – Когда знаешь, что нечто в сей колыбели даже сейчас учится крушить и обвинять.

– Неудачная модель поведения, – фыркнул я. Потом посмотрел на дитя, его желобчатое рыло и медные трубы на поверхности. – Эдди, это не ребёнок ~ не в том смысле, как тебе кажется. Это дитя корпоративное, киборг в синем ошейнике, ядерная тварь.

– Смотри, этим утром у меня никудышная рука – правда?

– Я сказал тебе правду, Эдди – посмотри. – И я наклонил колыбель к нему. – Видишь клапаны насоса и брызжущий пар? Пойми же ты, вздымающиеся затворы управляют телом. У меня сразу возникли подозрения, ведь ты рожал, не будучи женщиной. И на нём парик. – Я стащил с него блондинистый парик и швырнул его в Эдди. – Сколько ты уже тут прохлаждаешься?

– Три дня.

– Ты никогда не платишь.

Молчание Эдди сказало мне, что он заплатил.

– Ну, тогда всё ясно – одевайся, брат, в свои шмотки, в которых был, ты отсюда уходишь. – Невероятно.

Дома разобрал тварь – гидравлика, и иглы зубов в субэтерической плоти, панцирная оболочка, как у краба, механизмы. И у этой штуки и впрямь было телескопическое зрение.

Тем временем, ослеплённый девятнадцатью убийствами, Мэр проскользнул в переулок и скрутил свои руки, увидев красное.

– Я необычен, – убивался он, – но не уникален. – Он стоял под лампой, слишком современной, чтобы давать романтические тени. – Что же я, в конце концов, должен делать? – его руки превратились в молоты.