Текст книги "Сказание о рунах (СИ)"

Автор книги: Степан Рыкунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Рыкунов Степан Викторович
Сказание о рунах

Всадники колонной продвигались по тихому лесу, скрытые в тени дотрагивающихся до неба деревьев. Здесь не было дорог, и им приходилось двигаться медленно и размеренно, к чему ни кони, ни их наездники так и не успели привыкнуть. Две зимы они ехали по полям и горам, где хватило места для быстрого галопа и где братья и друзья могли вволю посоревноваться, разминая онемевшие от нехватки битв мышцы. Эти мужчины были воинами, не для них были мирные путешествия через всю Скандинавию. Нередко лидерам колонны приходилось разнимать увлекшихся кулачным боем путников и разрешать горячие споры между свитой. Но здесь, окруженные стволами, когда-то видевшими рождение и ребяческие проделки дедов их дедов, мужчины боялись даже громко дышать. Это был необычный лес. Каждому из них казалось, что деревья смотрят на них, и лишь один знал, что так оно и есть.

Во главе конницы медленно шел конь, вдвое крупнее самого могучего скакуна во всей земле. Стальные мышцы перекатывались под серебристой шкурой, восемь толстых ног сотрясали землю на каждом шагу. Только такой великан мог нести на себе царя всех асов – мужчину, размерами под стать своему коню. Сын великана, Один башней возвышался над своими солдатами, и не было во всем Асгарде никого, кто мог бы сравниться с ним силой и волей. Но сейчас даже ему было не по себе, и его единственный глаз то и дело метался от одного куста к другому, пытаясь разглядеть неуловимую тень чего-то, у чего, как он знал, не было тела.

По обе стороны от него ехали его сыновья, а позади – его верный советник, Локи. Перед их выездом из царства, – который, насколько он знал, мог оказаться для него последним – Один приказал каждому из них взять в свиту только тех, кому они могли доверить свою жизнь. Потому с ними было лишь пятьдесят человек, в сто раз меньше, чем любой из них бы взял на обычную прогулку по горам. Им повезло, что они не встретились с йотунами или чем-то похуже. С ним были хорошие и верные воины, мужчины, закаленные в бою и путешествиях, но Один был реалистом. С такой армией они бы никогда не вышли победителями. Про себя Один задумался, не привела ли его в этот лес судьба? Он быстро отмел эту мысль. Судьба здесь не при чем. Только удача и годы стараний.

Пятьдесят лет он искал ответа по всему свету, приняв облик беспомощного старика. Днем он был правителем тогда еще молодого царства асов, а ночью ходил по домам людей и йотунов, цвергов и альвов, попрошайничая и унижая себя. Он заставлял умнейших и старейших людей в девяти мирах напиваться до потери сознания, рассказывал им байки, половину которых выдумывал на ходу, и все это – чтобы выудить из них знания, данные им Имиром, пусть даже они сами того не знали. Пятьдесят лет он собирал осколки головоломки, оставленной первородным чудовищем, надеясь когда-нибудь найти ответ на свой вопрос. Узнать значение последних слов ледяного великана.

Он помнил тот день, словно это было вчера. Один и его братья, Вили и Ве, долгое время говорили об этом. Вместе они хотели доказать свою силу и собрать воедино разрозненные племена асов, создать величайшую державу во всей Скандинавии. И для этого они должны были повергнуть его. Имир, воплощение первобытных бурь севера, чудовище, равных которому не было во всем мире. Три недели длилась их битва с гигантом, и оба брата Одина пали в той войне. Но, раненный и едва стоящий на ногах, он смог нанести последний удар Имиру, срубив ему голову.

Поле боя было ледяной пустошью, воины, пришедшие с ним на последнюю битву, остались бездушными статуями, которые он несколько дней подряд собственными руками переносил из центра мира на место будущего Асгарда. Один, замерзший и истекающий кровью, готовый вот-вот потерять сознание и умереть под слоем снега, он стоял на коленях перед головой Имира. Чудовище смотрело на него алыми глазами, но в них не было ни боли, ни ненависти. Только смех. Его пасть раскрылась и, с последним дыханием, сам холод произнес:

– Когда падет последний из первых, свет поднимется из тьмы, и все в нем утонет.

Пятьдесят лет. Один закрыл глаз. Каждую ночь с тех пор ему снилась улыбка Имира – улыбка, полная безумия и страха – и его слова. И каждую ночь он просыпался, покрытый потом, и потирал занывшие раны его первой войны.

Он говорил с вёльвами из далекой древности, и те поведали ему, где искать знания сломленного бога. Он разыскал каждого, кому Имир даровал осколок своей памяти – кого-то он обманул, кого-то он убил. Каждое свое путешествие, каждый поход он выдавал за что-то, сделанное ради Асгарда. Его подданные восхваляли его, а он обманывал их. Ни одним из своих "подвигов" он не гордился.

Наконец, он нашел ответ. Древо Ужаса. Когда он отдал свой правый глаз старому великану Мимиру и тот бросил его в колодец мудрости, это было единственное, что Один смог увидеть. Одного взгляда хватило, чтобы его сердце наполнилось сомнением. Ни в одной книге, ни от одной колдуньи он не слышал о Древе, но его единственная ниьт вела именно туда. И теперь, с крошечной свитой и в окружении своих любимых сыновей, он направлялся к нему.

Один поднял руку, и его люди остановились. Тор, его старший сын, подъехал поближе, не отрывая взгляда от дерева перед ними.

– Это место? – спросил он тихим голосом.

– Да, – ответил Один.

Его глаз был прикован к высокому и сильному ясеню. Он ничем не отличался от других деревьев вокруг. Если бы Один не знал, что искал, то проехал бы мимо и не обернулся бы. Но он уже видел этот ясень в колодце. Даже сейчас, глядя на него, Один чувствовал, как его мышцы напряглись и сердце забилось быстрее от страха перед чем-то непостижимым.

Древо Ужаса.

Один спустился на холодную землю и подошел поближе. Ясень словно смотрел на него в ответ, ожидая, что же он будет делать дальше. Один приложил ладонь к стволу дерева, и собственная рука показалась ему крошечной.

– Отец, ты уверен? – голос Вали вырвал Одина из транса. Он повернулся и посмотрел в лицо сыну.

– Конечно уверен, – ответил он, стараясь не давать своему голосу дрожать.

– Что ты собираешься делать?

Один задумался на секунду, прежде чем положить тяжелую руку на плечо сына и сказать:

– Вали, помнишь день, когда я вернулся из Мидгарда, неся пророчество мертвой вёльвы в своих руках?

Тот кивнул. Конечно, он помнил. Тот день вошел в историю Асгарда и всей Скандинавии. Несмотря на то, что Один раскрыл далеко не все тайны пророчества.

– В этом месте нет вёльв, – продолжал Один. – Но здесь сокрыты знания, недоступные никаким колдуньям мира. И я собираюсь до них добраться.

Его взгляд столкнулся с полными сомнения глазами сына. Он знал, что ни один из его спутников не был полностью уверен в мудрости этого решения. Но для них Один был асом с непоколебимой волей, и никто не пытался его переубедить.

Он бы все отдал, чтобы хоть кто-то засомневался вслух. Но было слишком поздно.

Один вышел вперед и поднял руки. Он подождал, пока все воины будут смотреть на него, хоть в этом и не было необходимости – все и так затаили дыхание в ожидании слов своего лидера.

– Мои верные асы! – начал он. – Мои дети. Я благодарю вас за то, что вы сопроводили меня в это нелегкое путешествие. Но теперь я вынужден велеть вам ехать назад, в Асгард, – он ожидал возражений, но ответом было лишь всеобщее молчание. – То, что я должен сделать в этом лесу, я должен сделать один. В путь, мои воины. Именем своих братьев клянусь, что вернусь в Асгард с победой и мудростью веков в моих руках!

В любой другой день мужчины бы разразились ликованием и подняли бы копья к небу, хваля своего вождя. Но не сегодня. Один знал, что за мысли вертятся в их головах. Неужели король асов сошел с ума? Что он задумал? Вернется ли он на самом деле? Он едва сдержал смех. Те же вопросы мучали и его.

Медленно, все еще обуреваемые сомнениями, асы повернули вспять, следуя в этот раз за Тором и Вали. Пока череда коней удалялась, Один подозвал к себе своего младшего сына, Бальдра.

– Сын, – тихим голосом сказал он. – Останься. Мне нужна будет твоя помощь. Ты догонишь остальных позже.

Тот кивнул. Бальдр был совсем еще мальчишкой, его борода едва начала расти, а тело было лишено шрамов войны. Один давно уже выбрал его для своей затеи. Бальдр горел желанием помочь отцу, быть полезным не только в пылу битвы. Один проглотил слезы. Вес известного ему будущего скалой давил на плечи.

Когда другие воины скрылись за деревьями, Один сбросил с плеч медвежью шкуру, обнажив огромное тело, испещренное бледными следами старых боев. Он передал одежду Бальдру и обошел Древо Ужаса. За ним тек небольшой ручей, который легко можно было пересечь в один прыжок. Один шагнул в ледяную воду и закрыл глаз. Холод ручья напомнил ему о пустоши, оставленной Имиром. Сглотнув, Один лег на дно ручья и позволил быстро бегущей воде очистить его тело. Он почувствовал, как холод пронзает его шрамы и швы, заставляет их гореть и, вскоре, неметь, исчезать в пустоте забвения. Он перестал чувствовать пальцы на руках и ногах, веки его потяжелели. Ему пришлось крепко стиснуть зубы, чтобы те не тряслись. Даже сейчас он не собирался показывать слабость перед сыном. Гордость старика, подумал Один.

Когда он, наконец, поднялся из воды, лучи солнца уже скрылись за горизонтом, а густые тучи заслонили собой звезды. Он ухватился за торчащий из земли корень, чтобы подняться, но руки и ноги отказались повиноваться, и он упал обратно в холодное течение. Вздохнув, Один поднял глаза на Бальдра. Его сын смотрел в сторону. Конечно. Но ему нужна была помощь.

Один попытался позвать сына, но его горло оледенело, и из него вырвался только кашель больного. Молодой ас повернулся против своей воли и спустился к ручью. В его глазах дрожал блеск, неподобающий сыну Одина, но кто мог его в этом обвинить? На его глазах могучий царь асов и его герой-отец превратился в ничтожного старика, трясущегося от холода и неспособного держаться на ногах.

Бальдр поднял Одина из ручья, и тот упал на колени перед Древом и зашелся беспощадным кашлем. Когда приступ кончился, Один вытер выступившие из глаза слезы и посмотрел на непоколебимый ясень. Тот смеялся ему в лицо. Один попытался злиться, но у него уже не было на это сил. Кровь снова начала растекаться по его телу, вызывая огонь и боль в ранах.

– Бальдр, – хриплым голосом древнего произнес Один. – Возьми мой нож, – когда сын взял в руки оружие, он указал на себя. – Остриги меня.

Белые – седые – волосы Одина были собраны в тугую косу, теперь промокшую до последнего волоска. Бальдр обошел отца со спины и быстрым движением отсек ее. Голова Одина показалась ему гораздо легче.

– Теперь бороду...

– Но отец!

– Быстро! – рявкнул Один.

Бальдр опустился на колени рядом с ним. В его глазах стояли слезы, но он держался, как мог. Его братья будут думать, что Один подарил младшему великую честь, но для него это была пытка. И худшее было впереди.

Бальдру пришлось несколько раз брать перерыв, чтобы не заплакать, пока он дрожащей рукой резал символ мужественности отца. Любой на его месте давно бы сдался, бросил бы нож в реку и отказался так уродовать родного человека. Но он был хорошим сыном. Он знал, что просто так Один не отдал бы такой безумный приказ.

Если только сам ас не сошел с ума. Примерно пятьдесят лет назад, окруженный замерзшими телами соратников.

Когда с бородой было покончено, Один заставил себя подняться на ноги и, похлопав ошеломленного Бальдра по плечу, проковылял к своему коню. К седлу были привязаны две кожаные фляги, одна из них с водой. Он снял вторую и вытащил крышку. Запах был невыносим и вызвал судорожный позыв в глотке Одина – предвестие того, что ему предстояло пережить.

Он сделал глубокий вдох и в один глоток опустошил флягу. Вонь гнили ударила ему в нос и мертвая вода Хельхейма огнем спустилась по глотке, вызвав еще один приступ кашля. Он почувствовал, как жидкость достигла своей цели. Теперь оставалось лишь ждать.

Несмотря на то, что он знал, чего ожидать, первая судорога застала его врасплох. Она навалилась внезапно, разрывая его изнутри, ударяя и без того больными мышцами о криво сросшиеся ребра. Пламя воды снова пронеслось по его горлу, вырываясь на волю через рот, неся за собой все, что смогло ухватить. Рыба, мясо и вода насильно раздвинули его губы, ошметками вылетая на уродливой, желтой волне зловонной жижи. Краем глаза он увидел, как Бальдр отвернулся в страхе и отвращении. Он хотел что-то сказать сыну, но второй порыв рвоты нарушил его планы.

С третьей волной он упал на колени. У него кружилась голова, тело тряслось, как у загнанного в угол и обреченного на смерть зайца. После пятого порыва в глазах начало темнеть. Он был уверен, что на этом рвота прекратится, но ошибся. Пусть его желудок уже был пуст, судороги продолжались в шестой, седьмой, десятый раз, разрывая его горло и грудь на части, пока он не смог больше удерживать в глазах слезы и не упал на холодную траву, прижав руки к животу и свернувшись, как младенец. Издалека он услышал приглушенный плач своего сына.

Наконец, все закончилось. Один перевел дыхание. Попытался встать, но ноги уже не могли его держать. Хотел подозвать Бальдра, но голос его исчез, и глотка была готова треснуть от нехватки влаги. Сын услышал мольбы отца и осторожно подошел к нему, стараясь не смотреть на лужи рвоты, оставленные его очищением. Подхватил Одина под плечо и подвел его к Древу. Найдя голос, Один сказал:

– Привяжи меня к дереву.

Он боялся, что ему придется повторить приказ, но Бальдр послушно снял веревку с коня и приготовился. Один ухватился обеими руками за ближайшую ветку и подтянул себя вверх. Ухватившись за ветви Древа, он кивнул сыну. Тот обмотал веревки вокруг рук и груди Одина, проверяя узлы на прочность. Ни один меч бы их не разрубил.

– Возьми Гунгнир, – приказал он Бальдру.

Молодой ас медленно взял в руки тяжелое копье, лежащее поперек отцовского седла. Он поднял покрасневшие глаза на Одина.

– Давай, – твердо сказал тот.

Бальдр подошел ближе и крепко сжал копье в руках. Он сглотнул и принял позицию. Но в последний момент бросил копье на землю.

– Я не могу! – воскликнул он. – Это уже слишком!

– Бальдр! – Один вложил остаток своих сил в этот возглас. Их было немного.

Сын перевел дыхание и дрожащим голосом спросил:

– Зачем?

Один вздохнул. И то верно. Мальчик заслуживал знать правду. Он лишь надеялся, что его голос выдержит речь.

– Пятьдесят лет назад, – начал он, – я... я, возможно, совершил ошибку. Крупную ошибку. Ошибку, которая стоила мне жизней моих братьев и всех моих друзей. И все эти годы я пытался узнать... – он сглотнул. – Пытался узнать, правильно ли я тогда поступил. Это... это – последний шаг.

Он посмотрел в глаза сыну.

– Сделай это ради меня, Бальдр, – прошептал он трясущимися губами. – Я должен знать. Я должен знать, что мои братья погибли не напрасно. Пожалуйста.

Последнее слово было лишь движением губ. Он смотрел на Бальдра с мольбой в глазах. Он устал и чувствовал вес своих грехов и возраста, как никогда прежде. Пятьдесят лет мучений ради этого дня. Не лишай меня ответов, сын.

Бальдр поднял Гунгнир с земли. Он не стал смотреть на отца. Размахнувшись, он вогнал копье глубоко в грудь царя асов, пока то не остановилось, столкнувшись с непробиваемой корой ясеня. Один инстинктивно напряг каждый мускул в теле и сжал зубы. Боль молнией пронзила его и быстро превратилась в отдаленный гул, бьющийся в ритм его сердцу. Когда он снова смог дышать, Один посмотрел на Бальдра и кивнул.

– Иди, – сказал он.

– Ты вернешься? – спросил его сын.

Один промолчал. Бальдр кивнул и пошел обратно к коням. Он взял поводья восьминогого Слейпнира и повел его в ту сторону, куда пропали его братья и воины. Он ни разу не обернулся.

Когда силуэт сына пропал за горизонтом, Один поднял голову к кроне Древа Ужаса. Он усмехнулся.

– Вот она, главная проблема царя богов, – сказал он дереву. – Мне некого попросить присмотреть за моими детьми.

Небо на востоке загорелось рассветом. Начинался новый день.

I

Один вот уже несколько часов висел, прикованный к Древу Ужаса, неспособный пошевелить ничем, кроме шеи. Он вспомнил, как однажды попал в плен к йотунам, и те подвесили его за руки на высоком деревянном столбе, словно победное знамя. Он провисел три ночи на том столбе, медленно шевеля запястьями, пытаясь ослабить путы. Когда ему удалось, он упал вниз с высоты птичьего полета, приземлился на ноги и, не теряя ни секунды, голыми руками, онемевшими от заточения, поборол целый отряд стражников. В этот раз такого не случится. Его руки были привязаны крепко, веревки также туго держали его грудь, впиваясь в плоть. Он знал, что когда спустится с дерева, на его теле останутся следы, которые уже никогда не заживут. Они будут отличаться от других шрамов, потому что Один никогда не забудет, где получил крест на своей груди.

Он попробовал подтянуться повыше, но копье под ребрами не дало ему пошевелиться. Оно слегка двигалось каждый раз, когда он пытался размять мышцы, делая круглую рану чуть больше. Он уже был когда-то пронзен Гунгниром, и знал, что лучше не двигаться с копьем внутри. То было во время схватки со старым великаном, держащим в своей голове часть памяти Имира. Один был уверен, что сможет побороть горбатого старика без проблем, но тот был гораздо сильнее, чем ожидал ас. Руки гиганта были толщиной со старые дубы, а его кожа покрыта скользким мхом и острыми камнями. Голыми руками он поверг Одина на землю, схватил копье и вонзил его так глубоко в бок аса, что половина Гунгнира застряла в каменистой почве сада. Ему повезло, что гигант был полуслепым – иначе он бы запросто убил царя богов.

Гунгнир. Копье, выкованное в самом сердце мира, среди вечных огней, равных по своей ярости только пламени Муспельхейма. Один прекрасно помнил, откуда к нему пришло легендарное оружие. Локи, его советник и приемный сын, принес копье в подарок, украв его у прежнего владельца. Один был поражен невероятным подвигом молодого гиганта, когда тот, без единого шрама, принес жезл из черного металла к его трону. В тот день он признал Локи, как своего пятого сына. И с тех пор не один йотун погиб от острого конца Гунгнира.

Локи... Один издал протяжный вздох, заставивший его сморщиться от боли. Он любил рыжего великана, как родного. Он нашел его среди развалин крепости йотунов, одинокого и потерянного – его настоящие родители погибли в той битве, защищая границы своего царства. Один сам убил его отца, хоть Локи того и не знал. Для него, его родители исчезли без вести и не принимали участия в войне. Вряд ли Один когда-нибудь наберется сил сказать ему правду. Ничего хорошего из этого все равно не выйдет. Лучше оставить все, как есть.

Локи был верным сыном, проказником, которого явно не хватало в компании настоящих сыновей Одина, прирожденных воинов. Его тело не обладало непоколебимой силой других, но было гибким и ловким, словно в его жилах текла кровь дикого кота. В его глазах блестело пламя, несвойственное для йотунов, на губах вечно играла широкая улыбка. Братья любили его, хоть и старались того не показывать. Всем в Асгарде нравились проделки Локи. Ушло немало времени, прежде чем другие члены консула асов приняли его за своего, но оно того стоило. Локи более чем доказал свою преданность высокому народу.

И от этого будущее казалось только хуже.

Пять лет назад, все еще путешествуя по девяти мирам в поисках памяти древнего чудовища, Один отправился на кладбища Мидгарда, где возродил старую вёльву – пророчицу, чьи глаза еще при жизни видели гораздо дальше простых людей и богов. После смерти ее душа исчезла в темноте, не попав в залы Хельхейма, страны мертвых. Одину пришлось обратиться к древней магии детей земли, цвергов, чтобы вернуть старуху к жизни. И, как он выяснил, смерть только расширила ее взор.

Она рассказала Одину о будущем. Рассказала, как Локи – его Локи – проникнется ненавистью к своему брату и обманет слепого аса, чтобы его стрела пронзила грудь Бальдра. Она рассказала, как ярость и злоба в сердце йотуна продолжит расти и приведет его к еще большему злу. Один будет вынужден приковать Локи к скале в Муспельхейме. И, затем, в Сумерки Богов, он вернется, но уже не как любимый сын Одина, а как владыка огненной земли и глава по сей день спящих там чудовищ.

Будущее. Каждый день Один сожалел об услышанном. То была единственная часть пророчества, о которой он не сказал другим асам. Им незачем знать о грядущем хаосе.

Его разум снова обратился к последним словам Имира. Когда падет последний из первых, свет поднимется из тьмы, и все в нем утонет. Было ли и это пророчеством о будущем? Совершил ли он ошибку, идя войной на великана?

– Вили. Ве, – прошептал Один, закрыв глаз и представив лица братьев. – Дайте мне сил. Прошу вас.

Он поднял взгляд к кроне Древа Ужаса.

– Ясень! – рявкнул ас, сотрясая своим голосом толстый ствол дерева. – Ответь мне! Напрасно ли погибли мои братья? Асгард, все, что я создал... стоило ли это того?!

Ответом ему была лишь тишина. Чего он только ожидал? Один усмехнулся сам себе.

– Вот это зрелище!

Один резко поднял голову и, игнорируя боль в шее, огляделся. Голос был близок, но рядом никого не было.

– Кто здесь?! – громко крикнул он.

– Нечего орать, уши у меня большие, – ответил низкий голос. Он шел сверху. Один осмотрел ветви, ожидая увидеть владельца голоса, но там было пусто. Лишь белка сидела на ветке рядом с его плечом.

– Где ты? – спросил Один. – Отзовись!

Если бы Один не был привязан и пронзен копьем, он бы отшатнулся. Но в таком положении ему оставалось лишь открыть рот и смотреть на ответившую ему белку.

– У тебя перед глазами, олух.

На лице животного было кривое подобие усмешки, изуродованное шрамом-зигзагом, разрывающим часть правой щеки. Одину не понадобилось много времени, чтобы опомниться. Он и не такое успел повидать.

– Кто ты? – спросил он. Белка хмыкнула и спустилась с ветки на его плечо.

– Звать Рататоск, – ответил гость. Его длинные и неухоженные когти впились в кожу Одина, и тот удивился, что рука еще не потеряла чувствительность. – А ты кто таков?

– Один, – выдохнул он. – Царь Асгарда.

– Впервые слышу, – помахал головой Рататоск. – По мне так ты – сумасшедший старикан, которому в приступе маразма приспичило изощренно отбросить коньки, – он окинул взглядом копье. – Что за дела, вообще? В твоем Масгарде кладбищ, что ли, нет?

Я что, сплю?

– Асгард, – повторил Один. – Я не пытаюсь покончить с собой.

– Тогда какого хрена?

– Это дерево, – Один задумался, подбирая слова. Мрачная мысль закралась в его разум, заставив тело похолодеть. – Это Древо Ужаса?

Рататоск засмеялся, полоснув его плечо когтями.

– Оно самое, – наконец сказал он. – Кому только в голову пришло так его назвать? По мне так – старая деревяшка. Давно свое отжила, а подыхать никак не хочет.

Один вздохнул с облегчением.

– Я здесь, чтобы получить его знания и мудрость.

Рататоск замолчал и посмотрел на него. Казалось, ушла целая вечность, прежде чем белка разразилась хохотом.

– Ты? – выдавил он сквозь смех и слезы. – Его знания? И мудрость? Не смеши, деревяшки ради, помру же!

– Что здесь смешного?

Успокоившись, Рататоск вытер слезы хвостом и наклонился вперед.

– Я тебе так скажу, старик. Ты, наверное, совсем из ума выжил. Получить знания? У дерева? Кто тебе такую чушь вообще подсказал? Это его надо палкой-то проткнуть!

Один был в замешательстве.

– О чем ты?

– Это дерево, олух! ДЕ-РЕ-ВО! Что тут не ясно? Оно говорить-то даже не умеет, чем оно с тобой поделится?

Один хотел было возразить, но закрыл рот, не найдя слов. Он опустил взгляд. Что это значит? Мимир обманул его? Он неправильно понял видение в колодце?

– Меня направил сюда колодец мудрости, – неуверенно пробормотал он.

– Ах, эта лужа, – понимающе кивнул Рататоск. – Вечно она так издевается. Показывает что-то, а что с этим делать – не объясняет. И поди догадайся, куда да что. Вон, был один паренек, ему и вовсе все задом наперед показала. Так он и сгорел. Печальная история, вообще так.

– Но здесь должен быть хоть кто-то! – настаивал на своем Один. – Кто-то, кто ответит на мои вопросы...

– Может, может. Поспрашивай.

Ас посмотрел на Рататоска.

– Кого?

– А ты что, не видел? – усмехнулась белка. – Птаха, червяк, бабы – тут ж полно народа!

Один был почти уверен, что спит. Или окончательно сошел с ума. Он повторил свой вопрос, в этот раз напрягая уши – вдруг он ослышался. Рататоск покачал головой, словно разговаривал с младенцем.

– Где вы такие только беретесь? – с досадой в голосе спросил он свои лапы. – Вот возьми Орла, например. Он наверху сидит. Прям над твоей головой, вообще так. Ты глянь, глянь.

Один поднял голову, но увидел только тяжелую крону ясеня. Он сощурил глаз, пытаясь вглядеться повнимательнее, но не смог увидеть даже намека на какую-либо птицу, не только на орла.

– Или червяк, Нидхёгг звать. Он под тобой ползает, на земле.

Ас посмотрел на подножие ясеня, где толстые корни едва виднелись под замерзшей землей. Ни единая травинка не шелохнулась. Мир был неподвижен.

– А эти три ненормальные, – серьезно говорю, мурашки от них по шкуре – они там, за деревом сидят. У них у реки хижина стоит.

Один напряг память, вернув ее к прошлому дню, когда они с Бальдром спустились к единственной реке на много дней пути вокруг. Только деревья бесконечного леса. Никаких домов или даже пещер. В недоумении, он снова посмотрел на белку, сияющую от гордости. Он шутил? Издевался над ним?

Нет. Он говорил правду. Но что-то было не так.

– Я... – Один почувствовал комок в горле. Он ощутил себя ребенком, непонимающим такого простого объяснения. Ему хотелось что-нибудь ударить, но веревки на руках не поддавались. – Я не вижу.

Рататоск улыбнулся, обнажив острые клыки, не принадлежащие во рту белки.

– Видишь, – ровным голосом сказал он. – Просто не понимаешь.

– Не понимаю?

Улыбка белки стала еще шире.

– Ни до кого сразу не доходит. Повторю еще раз. Орел – прямо над тобой. Нидхёгг – прямо под тобой.

Один долго молчал и смотрел на Рататоска. Он все еще не понимал. Над ним? Под ним? Что это значит, черт возьми?!

Он снова посмотрел вверх, изо всех сил вглядываясь в крону. Обида и раздражение перемешались в его сердце, медленно превращаясь в злость. Если бы его руки были свободны, он бы задушил чертову белку и ее загадки. А потом убил бы Мимира. Утопил бы его в колодце мудрости. Будь они все прокляты. И Рататоск с его кривой улыбкой, и его невидимые дружки, и...

Он понял.

Его взгляд устремился сквозь крону, к небесам вдалеке. Он смотрел на бледное сияние в далеких глубинах серых туч. Над ним. Конечно.

Его сердце забилось быстрее, и Один посмотрел вниз. Слишком резко опустил голову, и шея заныла, но это было не важно. Потому что он все понял.

Почва и замерзшая трава казались черными в тени Древа Ужаса. Очень длинной тени. Под ним.

– Вот и молодец, – кивнул Рататоск. Один повернулся к белке, но той уже нигде не было. Только его низкий голос остался звенеть в его голове. – Ты далеко от своих земель, царь Асгарда. Добро пожаловать на границу девяти миров. В наши земли.

Один снова ощутил, как его сердце сжалось от страха. Старые шрамы и раны заныли и зачесались. Впервые за свою жизнь, он почувствовал всю тяжесть своей смертности.

II

Один хрустнул шеей, но от этого стало только хуже. Он уже перестал чувствовать пальцы рук, а плечи ныли без остановки, требуя свободы и движения. Его мускулистое тело оказалось его же главным врагом в этом походе – огромный вес тянул его вниз, и он знал, что рано или поздно мышцы могут попросту не выдержать и разорваться. Он то и дело немного менял свою позицию, стараясь не расшатывать копье, которое уже казалось ему новой конечностью – к лучшему или нет, он еще не решил.

Он висел на дереве уже более суток, солнце успело сделать полный круг вокруг мира, пока он ждал какого-то чуда. Он не знал, что должно было произойти. Колодец направил его сюда, но ни волшебная вода, ни ее старый хранитель не сказали, чего именно он должен был ждать. Рататоск посоветовал спросить кого-то из местных жителей, но как мог Один говорить с ними? Он посмотрел вверх, где диск солнца – Орел – медленно пересекал небеса. Ужас, охвативший его на прошлый день, когда он впервые осознал, что именно имела ввиду говорящая белка, уже растворился и Одину ничего не оставалось, кроме как принять существование двух загадочных и с виду безразличных существ рядом с ним, как должное.

Однако он должен был признать, что чувствовал себя куда более уязвимым теперь, ощущая бесчисленные глаза Орла, Нидхёгга и кто знает чего еще на своем стремительно немеющем теле. Ему казалось, что они смеются над ним. Он хотел крикнуть в глубину леса, прогнать их всех, но понимал, что это бесполезно. Угрозы беспомощного старика только больше обрадуют жителей леса.

Один закрыл глаз и представил далекие стены Асгарда – своего дома. Царство, которое он собственными руками построил на пустом месте и превратил в самый могучий из девяти миров. Работа и гордость всей его жизни.

Более пятидесяти лет назад, Один и его любимые братья, Вили и Ве, были последними членами одного из многочисленных племен асов – диких воинов, потомков древних гигантов, бродящих по оставленной их отцами и матерями ледяной пустоши, сражающихся между собой и приносящих друг друга в жертву бессмертному чудовищу, восседающему на высочайшей горе во всей Скандинавии. Их племя было уничтожено в очередной междоусобице, особенно кровавой и жестокой. Сами братья выжили только благодаря младшему из них, Ве, поднявшему бессознательные тела двух других и сбежавшему с поля боя. Долгое время они винили себя в трусости, но, позже, пришли к выводу, что иного выхода не было.

В те дни они поклялись, что их побег и предательство перед лицом всего племени не будет напрасным. Поклялись сделать все возможное, чтобы изменить мир. Сделать его лучше.

Один ясно помнил день, когда трое раненных, голодных и грязных асов сидели вокруг костра в темной пещере, осаждаемой бурей снега и молнии, и бросили в пламя пряди волос из тогда еще молодых бород, скрепив свое обещание друг другу. Обещание построить из воинствующих племен единый и непоколебимый народ асов.

Годы они собирали таких же, как они – оставшихся без племени, без семьи, без цели – и вдыхали в них новую жизнь. Последние из своих, беженцы, преступники и изгои – все они пошли в новое племя потерянных детей Борра. Сперва они думали построить царство только для своих, надеясь, что остальные асы в конце концов присоединятся к ним, так же мечтая о мирной жизни. Та идея была обречена на провал. Но, после первых нескольких попыток, они поняли свои ошибки. И тогда братья и их новая семья обратили взгляд на настоящего врага всех асов. Того, кто обрек их на жизнь в пустыне и вечную борьбу за выживание.