Текст книги "Моя тюрчанка"

Автор книги: Степан Сказин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

– Алло!.. – раздался знакомый баритон. (Моя милая, как всегда, включила громкую связь). – Я вас слушаю. Говорите.

Я боялся, что пережившая адское потрясение Ширин не сумеет внятно объяснить Бахрому ситуацию. Но моя девочка не сплоховала. Хотя и чуть слабым, дрожащим голосом она вполне четко обрисовала, в какое трагикомичное положение мы попали.

– Хм!.. – издал нечленораздельный звук господин директор агентства. На полминуты – вроде бы задумался. Потом кашлянул и сказал: – Действительно: с адресом вышла промашка. В нашей работе всякое бывает, да. В течение пятнадцати минут вышлю вам сообщение с правильным адресом. Вы успеете туда подъехать: кадровик будет ждать до половины одиннадцатого. А мне до завтра не звоните – я на экстренном совещании.

И, не попрощавшись, Бахром оборвал связь. А мы с Ширин остались под густо падающим камфарным снегом – переваривать услышанное от господина Мансурова, который даже не выдавил из себя «мне жаль, извините».

– Мы подождем немного – и Бахром пришлет нам верный адрес?.. – то ли с вопросительной, то ли с утвердительной интонацией прошептала моя девочка.

– Да. Надо только подождать, – не очень-то бодро откликнулся я.

Любимая приткнулась ко мне, как слепой крошечный котенок к боку матери-кошки. Я слушал учащенное дыхание Ширин. Гладил мою милую по влажным от снега волосам и повторял, как мантру:

– Все будет хорошо. Вот увидишь.

Но я сам не знал, верю я в это или нет.

Пятнадцать минут тянулись, как вечность. Милая время от времени взглядывала на экран мобильника. Сделав это в сотый раз, сказала усталым голосом:

– Пятнадцать минут прошло. Сообщения нет.

Меня пробрала дрожь. Руки затряслись. Задергалась щека. Я был не столько огорчен отсутствием сообщения от Бахрома, сколько испугался, что моя девочка ударится в новую истерику. Видеть любимую плачущей и ломящейся в запертую дверь – было свыше моих скромных сил. Я и без того израсходовал почти весь свой запас прочности. Но Ширин удержалась от слез. Она предложила:

– Подождем еще пятнадцать минут – да?..

– Подождем, – согласился я. И, стараясь придать своему голосу твердость, добавил: – А если Бахром все равно не пришлет сообщение – позвоним. Не беда, что он отвлечется от своего архиважного совещания. Мы здесь тоже не в бирюльки играем.

Сейчас я, как никогда, хотел показаться моей девочке уверенным и сильным. Гранитной скалой. Рыцарем в сверкающих доспехах. Чтобы милая знала: ей есть на кого опереться. Но, по правде, внутри меня плакал перепуганный ребенок, которого больно щиплет и тормошит злая нянька-судьба. Или кто там ответственен за все наши беды и неудачи?.. Бог?.. Люди?.. Обстоятельства?..

Милая снова спрятала лицо у меня на груди. Я чувствовал, как моя красавица дрожит всем телом,

точно последний листок на голом клене, чудом доживший до зимы. Мы стояли в луче фонарного света. Со всех сторон – на нас давила тьма, из-за которой деревья и постройки принимали вид каких-то сюрреалистических монстров. Ни на минуту не прекращался мокрый снег.

Крепко и бережно обнимая Ширин, я думал о том, что за человек такой Бахром Мансуров, с которым, как решил бы астролог, наши пути пересеклись при неблагоприятном расположении звезд. Человек?.. Ну да – две руки, две ноги, голова. Но я, честное слово, легко поверил бы, что Бахром – инопланетянин. Коварный рептилоид. Настолько я не понимал поступков и мотивов господина Мансурова.

Он пообещал моей девочке работу в кошачьем питомнике, но отказался от своих слов. Ну ладно, промашки случаются. Но вот Бахром отправляет нас на интервью в контору, где – вроде бы – требуется секретарша. И что же?.. Интервью не состоялось. Мы уперлись в запертую дверь деревянной постройки неизвестного назначения, да еще с выбитым окном. Никакого офиса здесь нет. Да, господин Мансуров тут же выказал готовность прислать настоящий адрес, но… просто исчез с радаров.

Что за шутки в духе Мефистофеля?.. Или мы с Ширин – участники дебильного телешоу, в конце которого прозвучит: «Улыбнитесь. Вас снимает скрытая камера»? Если бы Бахром был обыкновенный вор, то испарился бы сразу после того, как мы заплатили деньги. А не врал бы – сначала про кошачий отель, а потом – про место секретарши. Нет, господин Мансуров сам нам позвонил, калачом заманил на треклятую улицу Лиственную. Нам остается только на кофейной гуще гадать: какое еще коленце выкинет директор агентства?.. Не сочинит ли, что мою милую готовы взять посудомойкой в ресторан?.. А мы не пожалеем ни ног, ни времени, чтобы убедиться: по адресу мнимого «ресторана» расположен склад автозапчастей, куда не требуются никакие работники?..

Зачем так?.. Почему?.. Мы ведь уже выложили червонцы. Бахрому что-то еще от нас нужно?.. Он казался мне чокнутым рыболовом. Рыба уже проглотила наживку и бьется в бесполезных попытках освободиться – но рыбак не спешит вытащить добычу из воды и бросить в ведро с уловом. Вместо этого – медленно идет вдоль реки и тянет жертву за собой. Мы с Ширин – как эта рыбешка. Только себя нам и остается винить за то, что мы опять поверили Бахрому после того, как он нас один раз подвел.

Пятнадцать минут давно истекли. Сообщения не было. Я увидел: мою девочку трясет. Ох, только бы она не заплакала!.. Достанет ли в моем арсенале сладеньких словечек, чтобы ее утешить?.. У меня и у самого – нервы скручивались в спираль.

– Ну что – позвоним?.. – робко спросил я.

Пальцы Ширин так дрожали, что казалось: она уронит телефон. Но моя милая уже нажала «вызов». Мы оба настроились не одну минуту слушать длинные гудки. Но из мобильника сразу раздался машинный голос: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Пожалуйста, позвоните позднее». Внутри у меня что-то с хрустом переломилось, как палочка – наверное, моя надежда на лучше. Я понял: сегодня нам не дозвониться до Бахрома. Он выключил телефон, и может хоть до утра мозолить пятую точку на совещании. Если, конечно, совещание – это не выдумка скользкого, как угорь, непостижимого господина Мансурова.

Сердце мое заныло. Мне хотелось, чтобы сегодняшний день был вычеркнут из нашей с Ширин жизни. Чтобы сейчас было утро, чтобы мы открыли глаза у себя дома, в теплой постельке. Прежде чем идти на кухню пить кофе, мы бы еще понежились под одеялом. Не поехали никуда бы, не вспоминали бы Бахрома – а до вечера крутили бы фильмы всех жанров. Хорошо было бы еще получать за это зарплату.

Но – увы. Реальностью был надоедливый белый снег, валящий с черного неба. Узлочка с кривыми домиками и покосившимся заборами, погруженная во мрак. Тоскливый лай псины, которая так и не показывалась нам на глаза. А еще – отчаяние и боль, кромсавшие нам души тупыми ржавыми ножницами. Не будь я стихийный материалист, я бы запрокинул голову, уставил бы глаза в небеса и заорал бы, не боясь надорвать голосовые связки: «Ну что, Иегова, Аллах, Брахма? Или как там тебя, бородатая скотина?.. Ты наблюдаешь за нами и забавляешься, да?.. С какой стати ты вообще допустил под луной столько страданий?.. Тебе мало было приготовить ад, куда попадают за съеденную в пост котлету. Ты пытаешь людей и пока они еще живут на Земле!».

Но я знал: бог не ответит. Если он вдруг и существует – он слишком далеко от нас. За миллиарды и триллионы световых лет. И вряд ли его интересует возня обезьяньих потомков на одной из сотен тысяч обитаемых планет. Вот только эта возня – вся наша жизнь. Пусть и не стоящая ничего в космических масштабах. Я не стал изрыгать громовые богохульства, а тихо сказал Ширин, взяв свою девочку за руку:

– Бахром не ответит. Он на совещании. Поехали домой.

Я хотел бы еще и прибавить, что завтра мы обязательно наберем Бахрома. Он извинится и продиктует правильный адрес, на котором нас все еще будут ждать. Но моей сладенькой лжи помешал забивший горло ком. Я сам не верил в утешительные сказки, которыми собирался взбодрить любимую. Моя милая взвилась, как от удара плетью.

– Нет!.. Нет!.. Нет!.. – Ширин вырвала запястье из моих пальцев. – Я не поеду домой!.. Если хочешь – сам езжай. Спрячь голову и лапы в панцирь, как черепаха!.. А я останусь. Я буду ждать сообщение от Бахрома, хоть бы мне и пришлось торчать здесь до утра!.. Мне нужна работа, ты понимаешь?.. Я не хочу, чтобы жандармы взяли меня за шкирку и депортировали на родину – к матери, отцу и к старому грязному прыщавому ишану!.. И нелегалкой я быть не согласна… Дрожать при мысли, что соседи по лестничной клетке донесут на меня в миграционную полицию?.. За версту обходить любого человека в форме?.. Нет!.. Нет!.. Нет!.. Лучше не трогай меня: я останусь здесь, пока Бахром не напишет или не позвонит. Я хватаюсь и за призрачный шанс!.. Но тебе этого не понять!.. Ты езжай, езжай домой. Погрей там свои кости. Пусть хотя бы один из нас проведет сегодняшнюю ночь, как и положено, в постели!..

Моя красавица упала на колени и разрыдалась. Каждое слово, каждая слезинка любимой девушки были для меня как скользящий удар острого, точно бритва, меча – оставляющего незаживающую рану на моем сердце.

Я застыл деревянным идолом и уставил немигающий взгляд на мою девочку. А она не прекращала плакать, мотала головой и колотила руками по асфальту. Я испугался: не повредился ли рассудок Ширин?.. Неужели моя милая не понимает, что ночь напролет ждать сообщения или звонка от Бахрома – это не более продуктивное занятие, чем в пустыне Сахаре караулить дождь?.. А какие резкие слова моя девочка швырнула мне в лицо!.. «Сам езжай», «спрячь голову в панцирь», «погрей кости» – никогда прежде я такого от любимой не слышал. Мне было мучительно больно от того, что Ширин считает, будто я и впрямь могу уехать. Бросить ее под медленно падающим снегом одну, захлебывающуюся слезами.

Бедная, бедная моя девочка!.. Какие бы напасти на нас не наваливались бы – они никогда не распределялись между нами равными долями. Если на меня накатывался валун – Ширин придавливала гора. Все потому, что мы с любимой изначально были в неодинаковом положении.

В моем кармане – пурпурный паспорт расеянина. А над головой – потолок собственной квартиры (пусть я, как недееспособный, и не имею права на манипуляции с недвижимостью). Я даже получаю пенсию. А любимая?.. Она чужеземка – в стране, где не привечают мигрантов. Прохожие, в особенности старые бабки, не раз шептали моей девочке вслед: «Тоже… понаехали из своего Бишкека!». Просрочить визу для моей милой – все равно, что для аквалангиста остаться без баллона с воздухом. Без документов выжить в Расее тяжелее, чем на Марсе. Нелегал в «нашей» унитарной республике – дикий зверь, за которым сворой натасканных псов охотится полиция.

Любая девушка ждет от своего парня понимания и защиты. С пониманием – у нас еще куда ни шло. Я сколько угодно мог плакать вместе с Ширин. Но вот защитник из меня – хуже, чем из безногого футболист. Я не грозный латник с мечом и щитом на защите чести своей королевы, а всего лишь трусоватый смазливый паж. Да что там говорить!.. Я ведь даже не могу прописать любимую у себя в квартире, потому что дядьки в белых халатах и с бородками клинышком решили, что я не в состоянии отвечать за свои поступки.

При таких делах – совсем не странно, что новый обман Бахрома довел мою девочку до срыва. Легко потерять почву под ногами, когда очередная попытка трудоустройства заканчивается издевательским пшиком. Веревка, по которой мы надеялись выбраться из колодца бедствий, оказалась гнилой.

Я опустился на асфальт перед все еще стоящей на коленях льющей слезы Ширин. И, погладив спутавшиеся волосы своей милой, горячо прошептал ей на ушко:

– Прости меня. Прости!.. Я никуда не поеду без тебя. Поступим так, как ты сказала: будем ждать вестей от Бахрома – столько, сколько потребуется. Хочешь, сейчас позвоним ему?.. Встань, родная – ты же испачкаешься.

Я поднялся сам и осторожно, как фарфоровую куклу, поднял любимую. Я, видимо, оказался тем еще краснобаем, потому что моя девочка перестала плакать. Только время от времени всхлипывала. Держась за руки, мы зачем-то несколько раз обошли вокруг бревенчатого строения, разглядывая заколоченные окна. То единственное разбитое окно с напоминающими зубы остатками стекла – зияло, распахнутой пастью чудовища, готового нас сожрать. А может быть и к лучшему было бы, чтобы какой-нибудь монстр насытил нами свою утробу – чем нам каждый день на пределе сил бороться за право дышать?.. Ширин, уже отошедшая от истерики, прижималась ко мне доверчивым котенком. А я дрожал и мысленно клял себя за то, что ничего – ничего!.. – не могу для своей милой сделать.

Мы не заметили, как погода сменилась. В разрыв между тучами выплыла апельсиновая долька луны. Снег все не переставал сыпаться. Он уже не таял на лету, а белым мягким пухом устлал асфальт. На снежном ковре остались отпечатки наших ботинок. Мороз щипал нам лица и забирался под одежду. Я подумал с тревогой: как бы нам не закоченеть. Хоть денег у нас было курам на смех – неплохо было бы засесть в какой-нибудь круглосуточной кафешке. И уж там, со стаканами лимонного чаю, в тепле, ждать у моря погоды. Но такого чуда, как кафешка или бистро на проклятой богами Лиственной улице не было и в помине. Нас будто бы занесло на самые задворки цивилизации.

Не один раз мы набирали Бахрома. Чтобы снова услышать металлическое: «Абонент недоступен» и раздражающее пиканье. После каждой неудачной попытки дозвониться до господина Мансурова – Ширин склоняла голову мне на грудь и роняла несколько жгучих слезинок. Мне тогда хотелось швырнуть наши мобильники подальше в темноту – чтобы не пытаться снова звонить, чтобы моя девочка не плакала.

Казалось: мы не бодрствуем, а застряли в каком-то сюрреалистическом сне. Падающий с неба снежный сахар – это уплывающие секунды и минуты нашего бесплодного томительного ожидания.

Апельсиновая луна – то пряталась за тучами, то сияла во всем своем великолепии.

Меня так извели горькие мысли, что мозг будто превратился в простоквашу. С болезненной ухмылкой я вспомнил: в какой-то детской сказке капризная принцесса требует у своего суженого достать с неба луну. Богатырь не справляется с заданием – и умирает. Ха!.. Попробовал бы он обеспечить свою девушку работой и пропиской!.. Небось отправился бы к праотцам еще быстрее. Когда твоя возлюбленная не взбалмошная принцесса, а нежная и ранимая красавица из Западного Туркестана – вам не до луны. Потому что перед вами высоченной бетонной стеной встают куда более реальные проблемы.

Мы долго молчали. Мне вовсе не хотелось, чтобы милая плакала после очередного «недозвона» до господина Мансурова, но почему-то я предложил:

– Наберем Бахрома еще раз?..

К моему изумлению, любимая отрицательно покачала головой. И каким-то неживым голосом сказала:

– Не надо. Все равно не дозвонимся. Ночь уже. Поехали домой.

Вроде бы, я должен был почувствовать громадное облегчение. Ведь я сам предлагал ехать домой. Но ощущение было такое, будто кто-то прижег спичкой кончики моих истерзанных нервов. Наверное, даже ложная надежда для сердца лучше, чем сухая беспощадная правда. Пока, под сыплющимся снегом, мы, как часовые, ходили вокруг бревенчатого здания и периодически пробовали дозвониться до Бахрома, мы могли верить в невозможное. Что непредсказуемый господин Мансуров вдруг возьмет да соизволит поднять трубку. Или настрочит сообщение с адресом. Но когда мы проглотили горькую пилюлю трезвого взгляда на вещи – в мире остались только мы, летучий снег и луна. И никакой надежды.

У меня нервно дернулись плечи и голова. Я схватил запястье Ширин и сжал – может быть, чрезмерно крепко. И, запинаясь, выпалил:

– Ты только не кисни, прошу тебя!.. Бахром просто застрял на совещании. Но завтра он обязательно с нами свяжется. Место секретарши, о котором он говорил, от тебя не убежит. Вот увидишь!..

Моя девочка снова покачала головой – и тем же мертвым голосом сказала:

– Забудь. Если Бахром два раза нас кинул – кинет и в третий. Бахром – жулик. Я только одного не могу понять: зачем он вообще нам звонил после того, как мы заплатили деньги?.. Видимо, это какой-то мошеннический трюк. Бахром рассчитывает еще что-то от нас получить?.. Но веры сиятельному господину Мансурову – больше нет. Мы должны обратиться в честно работающее кадровое агентство, которое не берет плату вперед. Или решить вопрос с моим трудоустройством своими силами.

С минуту я стоял понурившись. Моя милая так четко разложила все по полочкам – не поспоришь. Эта была та сермяжная правда, которую я сам полчаса назад пытался донести по Ширин. Еще немного потоптавшись, я спросил:

– Ну так значит – домой?..

– Домой, – сказала любимая, взявшись за мой локоть.

Ждать маршрутку было долго – мы двинулись в сторону метро пешком.

Мы шли сквозь пелену снегопада по кривой улочке, мимо покосившихся заборов. Ночная тьма была черней мускуса, а снег – белее, чем камфара. А по небу – не отставая от нас – плыла ярко горящая луна. Мы ступали молча. Не было ни сил, ни желания говорить. Надо было переварить сегодняшнюю неудачу.

Возможно, тоска способна пробудить в человеке поэта. Во всяком случае, я, в каком-то напоминающем легкое опьянение забытьи, подумал: улица, по которой мы идем – точь-в-точь наш жизненный путь. Темный и неровный. Снег ассоциировался с течением времени: каждая упавшая снежинка – это без возврата ушедшее мгновение. А луна – будто все наши мечты. Кажется: она так близко – дотянись рукой. Но на самом деле – он на недосягаемой высоте. Луну можно видеть, но даже во сне нельзя потрогать. Неужели и наши грезы о тихой скромной жизни в уютном уголке – тоже останутся дразнящим видением?..

Я шел, ощущая на локте дрожащие пальцы моей Ширин. Чуть запрокидывая голову, глядел на апельсиновую луну. И по щеке моей сбегала соленая слеза.

12.Соломенные куклы в огне

Мы вошли в квартиру, как в пещеру, в которой испугаешься и собственного голоса. Затянувшееся между нами молчание, начинало, впрочем, нас тяготить. Но слова не шли на язык. Казалось: что ни скажи – получится несмешной анекдот. Мне больно было смотреть в застывшее, как маска, лицо любимой – на плотно сжатые губы, в потухшие агатовые глаза.

– Ты голоден?.. – тихо спросила моя девочка.

Еда – это было последнее, о чем я сейчас думал. Но зачем-то я ответил:

– Да.

– Хорошо, – едва шевельнув губами, отозвалась моя милая. Она прошла на кухню и загремела посудой.

Пока варился рис, я сидел за столом и поглядывал на Ширин. Вид у нее был по-прежнему холодный и бесстрастный. Движения – резкие, как у робота. Мое сердце рвалось по швам на тысячи кусков – настолько больно мне было видеть любимую в таком раздавленном состоянии. Я понимал: моя девочка морально выпотрошена. Сегодняшний день ее надломил.

Если б моя девочка заплакала, я бы еще мог бы попытаться ее утешить – обнять, приласкать. Поцелуями выпить ее слезы. И нашептать ей на ушко массу нежных глупостей о том, что завтра нам непременно выпадет счастливый билет. Сейчас, мол, главное – восстановить силы пищей и сном. А с нового утра все покатится, как по маслу. Но глаза милой оставались сухими. Усталая и разочарованная, моя красавица отстранилась от всего мира; даже от меня. Казалось: она спряталась в кокон, а сердце ее заледенело.

Ширин подала на стол две тарелки риса с зеленью и кабачковой икрой. Обычно я охотно поглощал любую стряпню моей девочки, да еще нахваливал. Но на сей раз я только поковырял свою порцию вилкой. Кушанье совершенно не лезло в рот. Любимая пришла мне на помощь:

– Не хочешь есть?..

Я ответил честно:

– Кошки рвут душу когтями. Совсем не могу думать о еде.

– Знаешь: я тоже, – сказала любимая. – Давай-ка лучше ляжем спать.

Я, как будто, повеселел. Выключить свет и забраться под одеяло – это было самым правильным решением. В благословенной темноте спальни, когда только лунный луч сочится в окно, наше молчание не будет таким непереносимым. Ты не видишь лица своей девушки, но ощущаешь тепло тела возлюбленной. Слышишь ее дыхание. И понимаешь: не так уж и ужасно обстоят дела, если самый дорогой тебе человек делит с тобой постель. За ночь сердце моей Ширин оттает. Из королевы холода моя милая снова превратится в нежную и кроткую девочку, глядящую на меня с обожанием. Тогда-то, за чашкой ароматного кофе, мы и посоветуемся, как дальше распутывать клубок наших проблем.

Мы разделись, погасили лампу и легли. Я нашарил руку милой и несильно пожал тонкие трепещущие пальчики моей любимой. За день мы, конечно, до чертиков устали. Но мою девочку совсем не тянуло в сон. Она ерзала на постели. Время от времени вздыхала. Покой не приходил и ко мне. Узлы, в которые скрутились мои нервы, не желали развязываться. В голове пульсировала слабая, но надоедливая боль – как если бы кто-то у тебя под самым ухом царапал проволокой по стеклу. Казалось: мы не в кровати лежим, а на дне глубокого пересохшего колодца. Какой тут сон!..

Все же, я закрыл глаза и позволил рождающимся в недрах мозга беспорядочным образам скользить по экрану моего воображения. Картинка сменяла картинку. Вот – заплаканное личико Ширин. Вот – тусклый фонарь, выхватывающий из мрака медленно падающий снег. Вот – дверь с тяжелым подвесным замком… Все это были мои дневные впечатления, как бы записанные на видеокамеру.

Неожиданно образы угасли, как будто их залили черной краской из пятилитрового ведра. И, заслонив весь мир, из тьмы выплыло бровастое и скуластое лицо Бахрома. По губам господина Мансурова ползла хищная улыбка. Казалось: Бахром сейчас разразится леденящим душу сатанинским смехом. А изо рта у Бахрома вылетал голубоватый дым – видимо, от сигареты – придававший директору сходство с драконом.

И тогда в моей душе впервые ненависть. О, Бахром!.. Вот кто ответственен за наши последние невзгоды!.. Он точно помутил нам рассудок своим сигаретным дымом. По рукам и ногам оплел нас змеиным хвостом. Бахром был точно Заххак из «Шахнаме» Фирдоуси. Хотелось кулаком ткнуть в лоснящуюся физиономию директора агентства – будь эта наглая физиономия не воображаемой, а настоящей.

Это из-за Бахрома так плакала Ширин, колотя руками о холодный асфальт!.. От каждой ее слезинки – на сердце у меня остался ожог. И на столько же кусков я разорвал бы черное смрадное сердце господина Мансурова. Я бы обернулся волком и сомкнул челюсти у проклятого Бахрома на горле. И пока Мансуров помирал бы, дергаясь в конвульсиях, я жадно своим длинным волчьим языком слизывал с земли кровь поверженного врага.

Если бы Бахром только бы выманил у нас деньги и тотчас бы слинял за горизонт событий, во мне не кипела бы такая ярость. Мы с милой посидели бы немного, понурившись, признали бы, что получили от жизни щелчок по носу – и постарались бы найти кадровое агентство, которое не берет плату вперед. Но Бахром жестоко насмеялся над нами. Зачем-то он заставил нас смотаться на треклятую Лиственную улицу и два часа простоять под мокрым снегом. В каком море отчаяния мы утопали!.. Да что там!.. Мы не выбрались на берег до сих пор.

По мнению Ширин, в издевательских действиях Бахрома был какой-то хитрый расчет. Чертов жулик не даст нам обещанной работы. Но он и не отлепится от нас, как сосущая кровь пиявка. Возможно, изобретет предлог еще выклянчить у нас деньги. Например, за ускоренный поиск подходящих для моей девочки вакансий. А поездка на Лиственную улицу должна была нам показать, что, мол, ох как не просто подобрать работу для мигранта. Некоторые потенциальные работодатели не способны даже сообщить в агентство свой точный адрес и т.д. Бахром, конечно, будет винить кого угодно, но не себя.

Мне, впрочем, дело рисовалось куда проще: директор Мансуров заигрался в божка, управляющего людьми, как марионетками. Пока мы нарезали круги, обходя со всех сторон заброшенную бревенчатую постройку, Бахром, развалясь в своем кожаном кресле, гладил ручного крокодила против чешуи. Дымил гигантской сигарой да баловал вкус заказанным из ресторана дорогущим вином. Бровастому уродцу почти физическое удовольствие доставляла мысль о паре дурачков, которые месят грязь и слякоть на пустой окраине мегаполиса. «Какой я крутой – и какие лохи те двое», – с наслаждением думал Бахром, подмигивая своему отражению в зеркале.

Иными словами: Бахром казался мне изощренным садистом. Но наши с Ширин гипотезы – не исключали друг друга. Еще раз запустить пятерню нам в карман да всласть поглумиться над «тупыми баранами». Маскирующий гнилую душонку элегантным костюмом плут мог страстно желать и того, и другого. Хуже вампира, Бахром выдавливает из жертвы и деньги, и моральные силы.

Ненависть сжигала меня изнутри. Я аж выгибался дугой, комкая простыню. Мне было жарко под одеялом. Но я же не мог встать и пойти, посреди ночи, разыскивать Бахрома, чтоб поквитаться. Оставалось в бессильной злобе скрежетать зубами.

Моя девочка, вроде бы, уже задремала. Но то и дело беспокойно ворочалась, переворачиваясь с боку на бок. Ее темные волосы разметались в беспорядке. Грудь поднималась и опускалась, а с губ срывался до огненный вздох, то приглушенный стон. Обняв любимую, я почувствовал: Ширин – горячая, как печка. Испугался: не заболела ли моя красавица?.. Я подумал: и это тоже вина бровастой крысы Бахрома. Руки у меня сжались в кулаки. Ух, попался бы мне вонючий гад в темной подворотне или на улице Лиственной возле запертого барака!.. И плевать, что я совсем не умею драться (только подглядел в японских фильмах-боевиках пару приемов из айкидо). Клянусь всеми богами ада, я превратил бы Бахрома в консервы «крысиное мясо в собственном кровавом соку свежее».

Мое сердце горело от неутоленного гнева, а мозг плющили мысли – тяжелые, как свинцовые гири. Меня сверлил вопрос: неужели Бахром не боится возмездия за свои подленькие делишки?.. Мы ведь не первые, кого он обидел. Через офис «Мансурова и партнеров» прошли, наверное, сотни мигрантов. Деньги этих людей осели в безразмерном кармане алчного и коварного господина директора. Вряд ли среди стольких обманутых клиентов не найдется способных отомстить.

Бахром дождется. Однажды он увидит, что у его шикарной заморской «тачки» – притом оставленной под охраной на платной автостоянке – проколоты шины и кирпичом разбиты стекла. Кирпич – подарком от старинных друзей – лежит на капоте; но обернут не в фольгу или цветную бумагу, а в лаконичную записку: «Это только начало». Или все будет еще проще: в один распрекрасный день в офис «Мансурова и партнеров» вломится полдюжины плечистых тюркских парней, каждый из которых переломил бы хребет лошади. Аккуратно отодвинув охранника и визжащую секретаршу, парни за шиворот выдернут Бахрома из мягкого кресла. Повалят «дорогого земляка» на ламинированный пол и хорошенько отпинают сапогами. А напоследок еще изнасилуют пивной бутылкой.

Я испытывал горькое наслаждение, мысленно рисуя картины настигшей Бахрома расправы. Но вдруг в голове у меня щелкнуло: а что я сам?.. У меня-то не коротки ли руки тягаться с одетым в пиджак мошенником, который бронированной дверью с домофоном отгородился от нежелательных гостей?.. Ох, я все время упускаю из виду: я недееспособный. Это – как клеймо, выжженное на лбу у раба. Я как бы не вполне гражданин – наполовину унтерменш. Меня и в полиции не послушают – если прибегу жаловаться.

Единственный здоровый человек, на которого я могу положиться – это моя любимая жена. Но государство не признает наши отношения браком. С точки зрения надутых индюков-чиновников из службы регистрации актов гражданского состояния – Ширин всего лишь моя любовница, которую я даже не имел права впускать в не совсем мою квартиру. Я приютил «девку», а та в уплату раздвигает передо мной ноги. Именно так выглядит наш сердечный союз с точки зрения циничного общества и похожего на слепого носорога государства.

Конечно – если не я, так моя милая может написать в полицию заявление на мошенника Бахрома. Но рассмотрят ли лихие офицеры дело всерьез?.. Речь идет о двух «нерусских» – о господине Мансурове и моей красавице. Кому из них поверят бравые полисмены?.. Солидному, чуть упитанному, бизнесмену в строгом галстуке и с длинной сигарой во рту?.. Или скромной безработной девчонке в потертой видавшей виды курточке?..

Зато что можно наверняка сказать: как рак клешней, полицаи зацепятся за этническую принадлежность Ширин. Как будто родиться тюрчанкой – это преступление!.. Заглянут в рабочую визу моей милой и с ехидством отметят, что срок действия почти истек. И будут смотреть на мою любимую соответствующе – как на без пяти минут нелегалку, нарушительницу миграционного режима.

Я никогда не понимал враждебности государства к просрочившим визу «не гражданам». Бедолаг-мигрантов отлавливают, точно бродячих собак. Хотя эти тихие, покорные судьбе люди хотят немногого: помаленьку зарабатывать, посылать копеечку семье на родину да снимать узкое койко-место в коммуналке на двенадцать человек. Не вина гастарбайтера, если работодатель отказывается заключать трудовой договор и подавать в миграционные органы заявление на продление визы работника. Но трясти, как яблоню, стражи правопорядка будут не пузача-хозяина-капиталиста, а безответного работягу-мигранта. Лучше бы полиция проявляла рвение, захватывая с поличным настоящих преступников. Аферистов вроде Бахрома, насильников и убийц.

Что ж тогда получается?.. Ширин и я – два крохотных, тощих, покрытых болячками котенка в огромном недружелюбном мире?.. Из окон на котят выплескивают помои. Автомобили норовят нас переехать. А на каком-нибудь пустыре – того и гляди разорвут поджарые псы, из чьих пастей так и хлещет белая пена. Неужели слабым, как котята, замордованным жизнью парню и девушке некуда податься, чтобы отстоять свои права?.. Прилизанный и спрыснувшийся одеколоном вор и негодяй Бахром не понесет наказания?..

Я застонал от безысходности. Мне показалось: мы не в уютной спальне, а в глубокой черной шахте или в утробе чудовища. Рядом со мной, не открывая глаз, вздыхала и ворочалась Ширин. Простыня под нами свалялась. Тело моей девочки было охвачено огненным жаром. От которого, думалось, загорится постель. Не помню, на какой нерадостной мысли меня подкараулил сон. Просто я выпал из реальности в бездонное пространство. Но то, чем я мучился наяву, преследовало меня и в царстве Морфея. Безобразные видения сменялись кадрами фильма ужасов.

Надо мною хохотал участковый психиатр, демонстрируя здоровенные лошадиные зубы. Он все шире разевал пасть, чтобы, не разжевывая, меня проглотить. Гигантский змей сдавливал меня тугими кольцами. Его чешуйчатое длинное тело увенчивалось головой Бахрома – ухмыляющейся, держащей во рту сигару; выдыхающей облачка голубоватого дыма. Потом мне снилось, что полицейские при полном обмундировании вырывают из моих объятий Ширин. Заламывают ей руки и волокут ее, как преступницу. Я с воплем кидаюсь следом, но утыкаюсь в дверь с подвесным замком. Сверху доносится сатанинский раскатистый смех. Поднимаю голову и вижу: мою девочку увозит на ковре-самолете бородатый старикашка с арбузным брюшком, в чалме и в полосатом халате. Я сразу узнал похитителя. Жирный ишан!.. Треклятый жирный ишан!.. Он, как стервятник сладкое мясцо, уносит свежий цветок для пополнения своего гарема.