Текст книги "Моя тюрчанка"
Автор книги: Степан Сказин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)
– Алло. Господин капитан?.. Здесь пришли на Бахрома Исламовича жаловаться. Кто?.. Да нерусская одна, со своим, вроде бы, славянским любовником. Да, господин капитан. Слушаюсь, господин капитан.
И дежурный положил трубку.
– Так вы дадите нам талон?.. – еще жестче спросила Ширин.
– Девушка, сядьте, – столь же резко отозвался дежурный. – К вам сейчас подойдут поговорить.
– Будь по-вашему, – не сбавляя тона, сказала моя любимая. – Мы подождем. Но без талона – никуда не уйдем. Имейте в виду.
Моя милая отошла от «аквариума» и опустилась на стул. Она сидела с выпрямленной, как стрела, спиной. Холодная, гордая – точно снежная королева. Я даже не решался взять ее за руку. Меня поражало, что моя хрупкая девочка ни капельки не боится полицаев: ни старичка, проверяющего документы на КПП, ни автоматчика, ни дежурного. Надо иметь сердце тигра и волю белорусского партизана, чтобы заставить полицейских работать.
Во время «драматического» диалога между Ширин и дежурным я исполнял роль немого статиста. Я не верил, что полиция нам поможет. Дежурный напомнил: для органов правопорядка Ширин «нерусская», «басурманка». А я?.. Я любовник «басурманки». Как будто в этом есть что-то плохое!.. И кстати: у нас с моей милой – на лбах, что ли, написано, что мы спим вместе?..
Караулить у моря погоду нам пришлось долго. Моя девочка сидела неподвижно, с непроницаемым лицом. Ее боевой пыл не погас. По всему видно было: она во что бы то ни стало дождется, когда, как обещал дежурный, к нам «выйдут поговорить». И тогда-то уж выплеснет на собеседника неразбавленную правду-матку. И про Бахрома Исламовича, и про Анфису Васильевну. Если бы честные слова были искрами, моя милая давно бы сожгла дотла всех наших обидчиков.
Опираясь на клюку, приковыляла бабка в клетчатом платочке. Скрипучим голосом, в котором слышались слезы, начала жаловаться дежурному: мол, за мной, милок, следят инопланетяне. В телевизор и холодильник зеленые человечки встроили камеры. Полицай еле отвязался от сдвинувшейся на почве уфологии старухи. Рекомендовал набраться терпения. Подождите до завтра, бабуся: к вам приедут специалисты по внеземным цивилизациям и демонтируют все камеры гуманоидов.
– Ай, спасибо, ясный соколик мой. Ай, спасибо!.. – старушенция так и расплылась в благодарностях дежурному, который обманул ее и глазом не моргнул. – Я как-нибудь к вам наведаюсь, занесу вам пирожков да жареных рисовых колобков на все отделение. Ух, родненькие вы мои!..
Не успела растечься по линолеуму пола грязная вода с подошв обуви бабки, как в помещение влетела нелепым попугаем ярко разукрашенная девица, на ходу смахивающая слезы. Волосы – вишневого цвета. Губы – под несколькими слоями зеленой помады. На плече болтается розовая сумочка. Барышня затормозила перед «аквариумом», постучала длинным накладным ногтем по стеклу и, с придыханием, спросила дежурного:
– Это у вас… У вас можно написать заявление о пропаже?..
Тут девица не выдержала и полила из глаз слезы в два ручья. Всхлипывая и, как рыба, глотая воздух, восклицала:
– Тутси!.. Ах, мой бедный маленький Тутси!.. А я его даже не покормила с утра… Где-то он бегает теперь, мокрый и голодненький?.. А вдруг его загрызли большие уличные собаки?.. Или поймали и съели бомжи?.. И-и-и!.. Тутси, Тутси!.. Я этого не переживу.
Из причитаний барышни мы скоро поняли, что Тутси – это самец маленькой карманной болонки. Хозяйка горячо любила питомца. Иногда даже ела с ним из одной тарелки. Вчера выгуливала своего песика в парке, а собачонок оборвал поводок и убежал.
– Вот, девушка. Берите бланк и пишите заявление, – хрипло сказал дежурный, выдвигая ячейку с листком бланка. – Найдем вашу собачку.
Но непонятливая барышня скомкала листок и высморкалась туда, как в салфетку. Снова постучав по стеклу, стала громко требовать, чтобы целую роту «нижних чинов» отправили прочесывать парк, в котором потерялся Тутси. И пусть описание песика разошлют по всем постам и участкам. (Хотя, казалось бы: что там описывать?.. Белая болонка – она и есть белая болонка). Новый бланк – переданный через ячейку дежурным, девица промочила слезами. И только на третьем листке накарябала заявление. Барышня еще долго вертелась волчком и рыдала, как плакальщица на похоронах, пока – наконец – не ушла с талоном о принятии заявления в руке. Вой и вздохи хозяйки Тутси заглохли где-то в коридоре.
Я совсем скис. Мне думалось: вся планета смеется надо мною и Ширин. Колченогая бабка в клетчатом платке, расфуфыренная мадмуазель, потерявшая Тутси – и правда, что ли, нуждаются в помощи полиции?.. Серьезно?.. Да уж, воистину: если у тебя все тип-топ, ты сам начинаешь изобретать себе проблемы. И что самое горькое (или смешное?): полисмены в самом деле плотно займутся поисками Тутси. И только для нас – по-настоящему униженных и ограбленных – у гордых полицаев не найдется времени. По всему видать: работа полиции – поддерживать покой нарастившего сало «среднего класса», а не бороться со злом. Для «блюстителя порядка» важнее извлечь горошину из-под семи перин сытого обывателя, чем спасти жизнь какого-нибудь нерусского гастарбайтера.
Мы торчали в участке уже дольше часа. К нам никто так и не подходил и не звал нас. Моя милая нервно дернулась. Кажется, она собиралась, как яблоню, потрясти дежурного. Но тут-то перед нами и нарисовался тучный важный полицейский. Ни дать, ни взять бегемот, втиснутый в офицерскую униформу.
Зеленые штаны с красными лампасами. Фуражка – такая широкая, что вертолет посадишь. Тяжелые золотые погоны. Маленькие очочки, под стать заплывшим жиром кабаньим глазкам. «Бегемот» прокашлялся и почти приветливо обратился к нам:
– Здравья желаю!.. Это вы не поладили с Бахромом Исламовичем?.. Мне дежурный передал по телефону. Я капитан полиции Арсений Петрович. Пройдемте-ка в мой кабинет и все обсудим.
– Наконец-то вы пришли, – едва шевельнула лепестками губ моя милая.
Мы двинулись за капитаном. Лестница, на которой Арсений Петрович пыхтел и отдувался под грузом собственного живота, привела на второй этаж. И вот мы уже в кабинете, за резной красной дверью. На стенах – портреты президента и министра внутренних дел; гербы, вымпелы и почетные грамоты вперемежку с фотороботами разыскиваемых преступников. Окна прикрыты желтыми шторами. На столе – гудит, как трактор, включенный компьютер, кипами навалены бумаги и пухлые папки, да еще вписались кое-как чашка с густым чаем и вазочка с круглыми шоколадными конфетами.
– Ух-х-х!.. – бравый капитан с нескрываемым удовольствием приземлил пятую точку на мягкое кожаное кресло. Подъем по лестничным ступеням явно утомил господина полицейского, как альпиниста – покорение Эвереста.
Арсений Петрович отхлебнул из чашки, сунул в рот сразу две конфеты. А нам кивнул на стулья: садитесь, ребятки.
– Ну-с, дорогие мои, – дожевывая конфеты, приступил к делу толстый капитан. – Рассказывайте. Что у вас там не срослось с товарищем Мансуровым?.. Я так понимаю, что девушка, – Арсений Петрович показал глазами на Ширин, – через агентство Бахрома Исламовича пыталась найти работу?..
– Да, да, – заволновалась моя милая. – Он нас обманул…
– Давайте обо всем по порядку, – сказал капитан. Он шумно, как теленок, глотнул чаю и погладил себя по животу. Даже крякнул от удовольствия. – Выкладывайте начистоту.
Моя девочка заговорила, стараясь передать то же самое, что логично и последовательно изложила в заявлении. Но куда девалась ее железная выдержка!.. Моя звездочка не была больше ни каменной, ни холодной. Лицо ее пылало, глаза бегали. Хрупкие плечи – вздрагивали, руки – тряслись. Не закончив одну фразу, она переходила к другой и все чаще сбивалась. Иногда замолкала – и жадно вдыхала воздух, как поднявшийся из морской пучины водолаз. Если Ширин и была сейчас похожа на львицу, то на раненую – которая уже не в силах подняться с примятой травы, и только рыком не подпускает к себе гадко хохочущих гиен.
Капитан-«бегемот» слушал не особенно внимательно. Он метал в рот конфеты – по две-три или даже четыре штуки за раз. Чавкал и хрюкал. А душистый чай вылил до последней капли в свою бычью глотку. Время от времени кивал моей милой: мол, говори-говори, девочка – мои уши раскрыты.
Моя любимая нервничала. Ерзала на стуле. Запиналась. Краснела. Тем не менее, она довольно связно передала нашу эпопею. Я опять исполнял роль безгласного статиста. Когда моя девочка шумно выдохнула и замолчала, Арсений Петрович вытер рот, побарабанил пальцами по столу и многозначительно процедил:
– Так-так-так…
Капитан бросил полный сожаления взгляд на вазочку, в которой осталась всего одна конфета, и с лисьей вкрадчивостью уточнил:
– Значит, если я вас правильно понял, Бахром Исламович предложил вам работу в гипермаркете?.. И вы туда даже съездили на интервью?.. Так что – вам в итоге не понравилась вакансия?..
Моя милая вспыхнула:
– Вы меня не слушали!.. На так называемом «собеседовании» в гипермаркете – рекрутерша Анфиса Васильевна стала вымогать у нас деньги. Столько-то червонцев за медицинскую книжку, столько-то – за униформу. Да еще какой-то непонятный бешеный залог!..
Ширин уже всю трясло. Перипетии сегодняшнего дня довели ее до белого каленья. Мне казалось: она сейчас расплачется. И слезы у нее в глазах закипят от пожирающего ее внутреннего огня. Чтобы хоть как-то поддержать любимую – я тоже подал голос:
– Мы заплатили гражданину Мансурову за «помощь» в поиске работы. Но только ваш Бахром Исламович ничем нам не помог. И я точно так же не понимаю: о каком залоге может идти речь?.. Моя жена пришла в гипермаркет на работу устраиваться, а не брать во временное пользование квартиру или авто. Я думаю: Бахром Исламович с Анфисой Васильевной – на пару морочат нам головы.
Я сказал так – и прикусил язык от собственной дерзости. Как нелегко говорить правду!.. Золотые погоны, зеленый мундир и слоновья туша Арсения Петровича подавляли меня. Собственные слова казались мне писком мышонка. Социофоб, я всегда боялся людей. И тем паче – людей в форме. Люди в форме сотворят с тобою все, что захотят – и это будет «по закону».
А пузатый капитан съел последнюю конфету, обсосал вымазанный в шоколаде палец и засмеялся тихим-тихим, почти детским, смехом, который так плохо сочетался с габаритами полицая.
С прежней вкрадчивостью Арсений Петрович сказал:
– Теперь вы меня послушайте, ребятки. Я знаю Бахрома Исламовича. Поверьте: это честный предприниматель, аккуратно платящий налоги. С самого открытия компании «Мансуров и партнеры» – активно сотрудничает с нами, то бишь с полицией. Помогает выявлять нарушителей миграционного режима. Недавно – по наводке Бахрома Исламовича – мы накрыли целый подвал, где нелегалы кишели, как крысы. Вы уж простите меня за такое сравнение. Кхм!..
Толстый капитан сделал короткую паузу – видимо, чтобы отследить нашу реакцию. Моя милая и я сидели с широко распахнутыми глазами и только учащенно дышали. Казалось: своей речью Арсений Петрович обволок нас, как колдовским туманом, в котором мы потеряли самих себя. Разочарованно заглянув в чашку, где не было больше чаю, капитан продолжил:
– А законопослушным мигрантам господин Мансуров за не такую уж и большую мзду подыскивает достойную официальную работу. Я еще не слышал, чтобы он кого-нибудь облапошил. В вашем случае не выгорело с кошачьим питомником и с местом секретаря в офисе на Лиственной улице. Ну так поиск работы – это не пускание мыльных пузырей, а нелегкое и ответственное дело. Нужно перебрать, как картошку, немало вакансий, прежде чем найдешь подходящую. Но Бахром Исламович таки подыскал для вас: сразу после оформления медицинской книжки вы, девушка, могли бы приступить к обязанностям работницы торгового зала в гипермаркете…
Усталая, ссутулившаяся моя девочка распрямила спину и сверкнула глазами. Перебила капитана:
– А по-моему, в гипермаркете меня не на работу хотели взять – а содрать с нас побольше денег, как мех с горностая!..
Арсений Петрович нацепил на лицо снисходительную улыбку и сказал:
– Ах, девушка!.. Вы совершили большую глупость. Вместо того, чтобы получить медкнижку, надеть жилет и начать трудиться – вы вбили себе в голову, что госпожа рекрутерша вам лжет. Не будь вы такой мнительной, уже зарабатывали себе на хлеб с маслом. Я на Библии готов поклясться: менеджер по персоналу не хотела вас надуть – вы же не воздушный шарик. Вас испугал залог?.. Но брать с нового сотрудника залог – это нормальная европейская практика; тем более, что мы говорим о принятии на работу мигранта. Я понимаю: вы-то девушка порядочная. Но как работодателю застраховаться от неадекватов, лентяев и воров?.. Возьмешь на работу такого Азима – а тот через три дня как в воду канет. Только зря на него пропуск оформляли. Понимаете?.. Хорошо еще, если засранец (простите мой французский!..) ничего не украдет… Нет, так дела не делаются. Для нормального социального партнерства нанимателю рабочей силы требуются хотя бы какие-то гарантии. Все равно – с тринадцатой зарплатой, когда вы зарекомендуете себя исполнительной надежной работницей – сумму залога вам вернут.
Моя девочка метнула в капитана презрительный огненный взгляд, от которого тот сгорел бы, если бы таил в душе хоть росток совести. Кажется, в моей милой снова проснулась воинственная амазонка, готовая постоять за свои попранные права.
– Социальное партнерство?.. – колюче рассмеялась Ширин. – Вы не находите, что оно какое-то… одностороннее?.. Работодателю, видите ли, нужны гарантии!.. Послушайте: я пришла продать свои трудовые руки – а с меня еще требуют за это деньги. Не слишком ли жирно?.. Вы говорите про гарантии?.. А мне кто даст гарантию, что меня не выбросят на улицу – едва я внесу залог и заплачу за дурацкий застиранный рабочий костюм?..
Не отклеивая с круглой физиономии улыбочку, Арсений Петрович развел руками:
– Ну что поделать. Если вам нужна работа, вы рискнете своими деньгами. Я вам по-отечески скажу: жизнь – это лотерея. А еще – открою секрет – у нас рыночная экономика. Посмотрите правде в глаза: вы не славянка, не гражданка; да и университетского диплома, как я понимаю, у вас нет. Одним словом: на ярмарке вакансий – вы не очень-то конкурентноспособный соискатель. Чего тогда удивляться, что вам предлагают купить работу?.. Это вам еще навстречу пошли.
– Все дело в том, что у нас капитализм – да?.. – язвительно спросила моя девочка. – Вы рассуждаете точь-в-точь, как эта самая Анфиса Васильевна.
Капитан-«гиппопотам» только пожал широкими плечищами.
На сей раз запала моей амазонке хватило ненадолго. Она сникла, как цветок под тяжелым градом. Что уж говорить обо мне!.. Я хотел бы поддержать любимую – возразить что-нибудь толстому полицейскому начальнику. Но чувствовал себя выпотрошенной рыбой, которую уже повесили вялиться.
– Я так поняла: вы не примите от меня заявление на Мансурова?.. – устало спросила моя звездочка у Арсения Петровича.
Тот ответил, сладко зевнув:
– Подать заявление в полицию – это ваше право. И мы, конечно, проведем по заявлению тщательную проверку. Но…
«На торжество справедливости можете не рассчитывать», – мысленно закончил я фразу за бравого капитана.
Он сам сказал, что «сотрудничает» с Бахромом. Не удивлюсь, если это сотрудничество выливается в совместное распитие коньяка и ликера, заедаемых бутербродами с семгой, и в походы в сауну со шлюхами. Арсений Петрович и Бахром прочтут наше заявление только затем, чтобы до колик в животе над нами потешиться. Да почувствовать себя олимпийскими богами, до которых не дотягиваются руки простых смертных.
Не солоно хлебавши, мы вышли из кабинета Арсения Петровича. На первом этаже дежурный без вопросов принял от нас заявление и выдал нам талон: похоже, капитан-«бегемот» успел дать дежурному отмашку по телефону. Ширин повертела талон в руках, сложила вдвое и спрятала. С сожалением вздохнула. Ради этого нелепого талона, подтверждающего подачу заявления, мы и торчали бог знает сколько времени в полицейском участке. Невыносимо было сознавать, что это было зря. Получилось так: дьяволу мы пожаловались на Вельзевула. Наше заявление останется пылиться в архивах – и только. Возможно, его заляпает шоколадом Арсений Петрович, когда достанет нашу жалобу, чтобы посмеяться за чаем с конфетами.
Мы вышли из участка на улицу. Тумана не было. Холодное вечернее небо казалось куполом, вырезанным из замерших чернил. Сквозь непрозрачный воздух белели сугробы. Морозец не мог остудить наши горячие головы, шедшие кругом после разговора с капитаном. Моя девочка нетвердо ступала. Чуть не споткнувшись, облокотилась о мою руку. Милая была усталой и напряженной одновременно.
– Бред, – сказала она. – Это цирк шапито, а не полиция. А я ведь понимала: расейские жандармы нам не помогут. Не знаю, зачем я заставила нас проверять это на практике. Тут как с ребенком, которому двести раз говорили: «Не вздумай на холоде облизывать металлическую дверную ручку». А непослушное любопытное дитятко – все равно попробовало. И приклеилось языком.
Ширин нервно покусывала губы и острым взглядом смотрела прямо перед собой. Она снова начинала напоминать снежную королеву. Бесполезный визит в полицию не сломил мою девочку до конца.
О, мне было бы легче, если бы моя милая заплакала!.. Даже – забилась бы в истерике, как тогда, на Лиственной улице. Я бы обнял любимую за хрупкие плечи, приласкал бы и солгал, что все у нас будет хорошо. Мы бы приехали домой и легли в постель. Жаркие объятия рассеяли бы хмурь в наших сердцах. Мы хорошенько поспали бы – а с завтрашнего дня начали новую жизнь.
Ширин с утроенной энергией взялась бы за поиски работы. Я верил: до окончания действия визы найдется какое-нибудь, пусть и самое скромное, место. Хотя бы поливальщицы цветов – с сущими копейками в качестве зарплаты. Лишь бы продлили визу. А про мошенника Бахрома мы постарались бы забыть. Пусть деньги, которые он у нас своровал, превратятся в яичный желток, который чертов плут размажет себе по голове. А хрюкающему Арсению Петровичу пожелаем насмерть подавиться шоколадной конфетой…
Но моя девочка не плакала. Она опиралась на меня – слабая, но гордая; не выпустившая меча из дрожащих рук воительница. После болезни моя милая изменилась: научилась не прощать обидчиков. Мне вспомнилось прочитанное когда-то в мифологическом словаре: древнеегипетская богиня любви и радости Хатхор – когда надо было покарать грешников – превращалась в могучую и кровожадную львицу Сохмет. С Ширин случилась какая-то подобная метаморфоза.
– Бред. Бред, – как во сне повторила моя любимая. – Но мы еще поговорим со всеми этими гнилыми господами, начиная с Бахрома. Мы не остановимся.
Я с затаенным страхом смотрел на милую. Помнит ли она, что до середины февраля – когда «сгорит» виза – осталось меньше месяца?.. Не переключились ли мысли Ширин с поиска работы на месть обидчикам: Бахрому, Анфисе Васильевне, «бегемоту»?.. Мол, умрем, но прежде поквитаемся со всеми, кто нас пинал и унижал. Я не знал, насколько далеко моя девочка зашла в своих отчаянных думках. Не хочет ли она облить бензином и поджечь офис «Мансурова и партнеров»?.. Или всего лишь подать на мошенника в суд?.. Я знал одно: что бы моя милая ни придумала – я последую за ней, как душа за ангелом. Потому что я люблю свою милую.
Мы так и торчали под темно-ледяным небом, на студеном ветру. Я предложил вызвать такси и ехать домой. С нашими-то нервами, изорванными неудачным собеседованием в гипермаркете и бесполезным визитом в полицию, совсем не улыбалось спускаться в толкучку городской подземки.
– Давай. Вызовем такси, – согласилась Ширин.
Через несколько минут мы уже мчались в авто – по мегаполису, который постепенно засасывала черная зимняя ночь. Когда мы переступили порог квартиры, я вдруг почувствовал, что дико устал за сегодняшний бесконечный день. Точно бесы запрягали меня в колесницу или молотили на мне горох. Стычка моей девочки с Анфисой Васильевной, витиеватые речи Арсения Петровича будто пробили у меня в сердце дыру, из которой, капля за каплей, вытекала моя жизненная энергия. Больше всего мне хотелось сейчас, чтобы мы выпили чаю с бутербродами, легли в постель, по-быстрому занялись любовью и заснули, заснули. До двенадцати часов следующего дня.
Но у моей милой были совсем другие настроения. После легкого перекуса она включила ноутбук и открыла текстовый редактор. С глазами, вновь наполнившимися лихорадочным блеском, она сообщила:
– Я напишу на Бахрома заявление в прокуратуру. И направлю иск в суд. Должна же найтись на шелудивую псину управа.
Раненая истерзанная львица все еще рвалась в бой. Она будто отгоняла рыком гиен, которые ждут: «Львица умрет – и мы полакомимся ее мясом».
Через плечо любимой я смотрел, как рождаются на белом экране черные буквы. Сначала я надеялся: моя девочка засела за компьютер ненадолго, и скоро мы пойдем отдыхать. Но текст разрастался – как огонь, в который щедро подкладывают сухие ветки. Громко долбя по клавишам, закусив губу, Ширин в микроскопических подробностях излагала историю наших взаимоотношений с Бахромом.
Казалось: моя милая выжигала слова каленым железом. Она точно не заявление в прокуратуру набирала, а нашу совместную исповедь. Это был крик о помощи, летящий из придорожной канавы – обращенный к затянутым в деловые, с иголочки, костюмы дяденькам и тетенькам. К тем самые, которые – вроде бы!.. – должны с мечом и щитом стоять на страже справедливости. Этот крик заставил бы плакать слонов и носорогов в африканской саванне. Но я не верил, что он хоть слегка царапнет сердца наряженных в пиджаки чинуш. Бюрократы только посмеются над нами, несчастными бедняками, когда элитным кофе будут запивать тортики на очередном корпоративе. А может быть, не удостоят нас даже смеха.
Когда Ширин болела, я сам был воспламенен жаждой мести. В перерывах между чтением «Шахнаме» и «Туранских народных сказок» я убеждал мою девочку пожаловаться на Бахрома в полицию. Но сегодня у меня упали с глаз шоры: я увидел, что мы уперлись в глухой тупик. Ни полиция, ни вообще государство нам не помогут. Так уж устроена система. Она похожа не деспотического вредного божка, который осыпает милостями только своих верных, приносящих ему обильные жертвы, жрецов. Анфиса Васильевна, Бахром – такие люди могут рассчитывать на поддержку от государства. Давно известно: в царстве либеральной демократии все граждане равны, но некоторые более равны, чем остальные. Нам, стоящим внизу иерархической пирамиды, надо радоваться и тому, что у нас пока не отняли право дышать.
Я бы теперь посоветовал моей милой забыть про Бахрома и прочих обидчиков. Успокоиться на том, что чертов господин Мансуров обобрал нас меньше, чем могла бы обобрать Анфиса Васильевна. Гнев сжигает нас изнутри. Но надо затушить этот костер – и жить дальше. Сосредоточиться на поиске работы. Может быть, нам повезет, как рыбаку, у которого несколько часов не клевало, а потом – раз!.. – и попался на крючок гигантский сом.
И еще я хотел сказать моей девочке: самоубийство, намеченное нами на середину февраля – это плохая идея. И не потому, что суицид запрещают какие-то там религиозные заповеди. А потому, что, как сказал один турецкий поэт: «Самое лучшее, самое верное – жизнь». Даже червяк, торчащий из клюва птицы, для которой этот червяк – обед, и тот извивается из последних сил, в судорожной попытке вырваться. Если без спасательного жилета тонешь в море – все равно греби обеими руками, хоть и не умеешь плавать.
Предположим самое худшее: работа для Ширин так и не найдется – а срок действия визы закончится. Мы и тогда не должны умирать. Нет!.. Живут же в Расее, еще и умудряясь зарабатывать какие-никакие копейки, тысячи нелегалов. Моя милая сделается затворницей в моей квартире. Уж отсюда-то миграционная полиция мою девочку не выцепит. Да и по дороге в супермаркет, который от нас в двух шагах, тоже вряд ли нарвешься на жандармов.
Такие мысли вращались в моем разгоряченном мозгу и просились на язык. Но я ничего не решался сказать своей красавице. Ее трясло. Она была такая возбужденная, с огнем в глазах. Любое мое слово стало бы только топливом для гудящего внутри Ширин пожара.
День выдался донельзя тяжкий: конфликт с Анфисой Васильевной, нервное ожидание в полицейском участке, разговор с толстым капитаном… Так что сейчас я разве что не валился с ног от усталости, а голова моя раскалывалась, как скорлупа яйца, по которому стучат чайной ложкой. Но одновременно я весь был в напряжении, на взводе. Все чувства ненормально обострились. Я был точно волк, которого преследуют собаки. Силы давно должны были бы израсходоваться, до последней капли. А ты бежишь и бежишь – только лапы мелькают.
В похожем «смешенном» состоянии была, я видел, и моя девочка. С какими бы упорством и яростью она ни набирала текст, а утомление явно давало о себе знать. Пальчики моей милой то и дело попадали не на те клавиши. Ширин злилась. Выпрямляла спину. Терла воспаленные глаза. И, закусив нижнюю губу, снова принималась долбить по клавиатуре.
За письмом прокурору моя милая просидела полтора часа. Но после и без того трудного дня – эти девяносто минут казались растянутыми на девяносто лет. Оторвавшись от ноутбука, моя девочка попросила кофе. Я сходил на кухню, поставил кипятиться чайник и скоро вернулся с двумя чашками горячего напитка. Ширин с благодарностью мне кивнула. Маленькими глоточками пила она свой молочный кофе. А отодвинув пустую чашку – сказала:
– Хорошо. Теперь напишем иск в суд.
Я осмелился возразить: не разумнее ли нам сейчас глотнуть успокаивающего чаю с мятой и ромашкой и лечь спать – а написание иска в суд отложить до завтра?.. У нас головы трещат по швам, глаза красные, как у вампиров – настолько мы измотаны. Но лучше бы я ничего не говорил – потому что моя девочка взвилась, как от укуса шершня. С ее губ слетел почти что крик:
– Нет!.. Нет!.. Нет!.. Я не могу давить простыню и подушку, пока дело не сделано!.. Нас обманули, над нами надругались – ты понимаешь?.. Сначала Бахром, потом Анфиса стерва-Васильевна, под конец – этот толстопузый капитан… Все они пинали нас, как мяч. Я этого так не оставлю!..
Ширин задыхалась от гнева. Она спрашивала меня – понимаю ли я?.. О, я все прекрасно и чувствовал, и понимал. У меня и у самого было отвратительное ощущение, что Бахром, Анфиса Васильевна и капитан Арсений Петрович тяжелыми сапогами втоптали нас в жидкую зловонную грязь. Но, в отличие от моей милой, я в упор не верил, что прокурор или судья нам помогут. Как скрижаль с небес, на меня упало откровение: судьи, прокуроры – такие же, что и Арсений Петрович, вертящиеся шестеренки адской машины. Просто жирный, налегающий на сладкое капитан – шестеренка поменьше. Бессмысленно искать защиты у государства. Мы только глубже увязнем в липкой жиже.
Но я бессилен был поделиться всеми этими мыслями с моей девочкой. Ей сейчас двигала львиная ярость. Лев в зоопарке с неистовством грызет автомобильную шину – воображая, что расправляется с врагом.
Составление иска в суд должно было занять меньше времени, чем отняло написание письма в прокуратуру. Надо было только поменять «шапку» текста и добавить исковые требования. Но у Ширин что-то застопорилось. То она в «шапке» неправильно указывала индекс суда. То исправляла криво сформулированные исковые требования. Моя милая злилась, тяжело вздыхала и все чаще попадала пальцами не на те клавиши. Мучительная гримаса пробегала по лицу моей девочки, а губу моя красавица закусывала чуть ли не до крови.
Это было похоже на возню тигрицы с дикобразом. Полосатая хищница подтолкнула лапой свернувшегося клубком зверька – и почувствовала легкий укол иглой. Глухо и сердито рыкнув, ударила по живому клубку сильнее – и получила еще более сильные уколы. Природа не зря наделила дикобраза защитой в виде длинных игл. За каждый свой удар тигрица расплачивается болью в лапе. Чем закончится эта игра?.. Для тигрицы здесь не может быть счастливого финала. С торчащей из лапы иглой, хищница просто уковыляет прочь. А если б ей и удалось перевернуть дикобраза на спину – какой в этом прок?.. Крохотная животинка не сгодится тигрице хотя бы и на маленький перекус между полдником и обедом.
Вот и Ширин подобна молодой неопытной тигрице, бьющий дикобраза то одной, то другой лапой. Мою девочку уже явно подкашивала усталость. Милая, время от времени, закрывала на минутку покрасневшие глаза и терла виски. Чем усерднее моя девочка строчила иск, тем глубже увязала в этой достойной Сизифа работе. Несколько раз просила у меня кофе. (А я радовался, что могу хоть что сделать для любимой). Большими глоткам опустошив кружку, вновь как бы бросалась в атаку, отбивая барабанную дробь на клавиатуре.
Зачем?.. Для чего такое упорство?.. Жестковатое мясцо дикобраза – не стоит игл, вонзившихся в лапу тигрицы. Самое крупное, чего мы можем добиться: Бахром по суду вернет нам уплаченные за «услуги» деньги. Но для господина Мансурова – это сущие копейки. Цена одного бокала вина, выпиваемого проклятым аферистом за ужином в ресторане. Разве такое назовешь победой?..
Никто не возместит нам времени, похищенного у нас Бахромом. Не попросит прощения за тягостный вечер, в который мы месили ногами снег на Лиственной улице. А хоть бы и сам сеньор президент прислал нам цветную открытку с горячими соболезнованиями – что толку?.. Все равно – мы останемся обиженной и уязвимой парой бедняков. Не соболезнования президента нужны Ширин, а работа. Чертова официальная работа, через которую можно будет продлить визу.
Тут бурный поток моих мыслей возвращался к запланированному нами на середину февраля суициду, от которого я надеялся отговорить мою милую. Но меня душила такая тоска, глыбой наваливалась такая усталость, что мне начинало казаться: наш план – не такой уж и неправильный. Как это, наверное, чудесно: лечь в теплую постель с любимой в обнимку – и на веки вечные сладко заснуть.
Против того, чтобы мы были вместе – весь мир. Начиная с моего участкового врача и тощего клинического психолога, жестоко травивших меня за то, что я сплю с «азиаткой» – и заканчивая государством в целом, безликим чудовищем, которое никогда не позволит нам официально подтвердить наш брак и принуждает исполнять драконовские миграционные законы. Не лучше ли сбежать от такой жизни, наносящей нам удар за ударом?.. Просто исчезнуть – как легкий дымок, перемешаться с атмосферой?..
– Готово, – коротко обронила Ширин. Ее слово прозвучало громче, чем звук упавшей капли в полной тишине.
Не поняв, о чем речь, я – настороженный и взъерошенный – уставил на милую слезящиеся глаза.
