Текст книги "Живу тобой одной"
Автор книги: Стефани Блэйк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)
– Так вот что вас беспокоит! Вы привыкли к тому, что все во всем слушаются вас. Вы привыкли отдавать приказания. А теперь ваш сын настоял на своем, и вы повесили нос. Мне хорошо знакомо это чувство. Мой сын Джек – ему семнадцать – тоже привык делать то, что считает нужным.
Келли заговорила о другом:
– Примите мои поздравления, Джо. Я слышала о том, что президент назначил вас председателем Комиссии по ценным бумагам и биржевым операциям. А в чем состоят ваши обязанности?
– Комиссия будет контролировать рынок ценных бумаг. Ни один обменный пункт не имеет права функционировать в Соединенных Штатах без нашей лицензии, и все бумаги должны регистрироваться в нашей комиссии. Иными словами, наша обязанность состоит в том, чтобы изгнать старых махинаторов вроде меня с Уолл-стрит.
– Да, я слышала, ваше назначение произвело настоящий фурор. Поднялась такая суматоха…
– Суматоха – это еще мягко сказано. Поднялась целая буря. Ее отголоски до сих пор слышны в залах конгресса и на Уолл-стрит. Все дело в том, что ФДР в своих мыслях и действиях настолько опережает всех остальных, что они не сразу к нему подстраиваются. Я действительно лучше других гожусь на эту должность, и это не простое самомнение, хотя у меня его достаточно. Если правительство хочет, чтобы игра велась честно и по правилам, лучший способ – нанять для контроля самую крупную акулу большого бизнеса. Такой человек знает все возможные трюки, может распознать все мыслимые уловки и ухищрения. Эта работа не для честного человека, привыкшего сидеть в башне из слоновой кости. Ну, хватит обо мне. Чем вы занимались это время?
– Ничего интересного. Большую часть зимы просидели в снегу, в одиночестве. В конце июня я на педелю ездила на озеро Джордж. В отеле «Сагамор» было не больше десятка отдыхающих. Помните, как раньше эти старые наседки часами кудахтали на веранде? На этот раз в воскресенье я насчитала всего пять человек – двое мужчин и три женщины, всем за девяносто, полуслепые и со слуховыми аппаратами. Я могла бы загорать на пляже голой, и никто не обратил бы внимания.
– Я бы обратил. – Он сжал ее руку. – В Майами то же самое. Словно город призраков. Страна не может измениться за один день, Келли. Республиканцы разваливали нашу экономику целых двенадцать лет. Демократам не привести ее в порядок ни за сто дней, ни за год, ни даже за два. Кстати, если захотите вложить деньги в землю во Флориде, можете напасть на золотую жилу. Огромные пространства на побережье идут за бесценок. Лет через десять или двадцать эта земля будет на вес золота.
– Даже не знаю, Джо. Все наши доходы ушли на то, чтобы удержать имущество Мейджорсов и Найтов. А налоги сейчас просто грабительские. Я, кажется, готова согласиться с мистером Гол-дом: Рузвельт разыгрывает из себя Робин Гуда – грабит богатых, чтобы накормить бедных.
– Обязательно расскажу об этом Фрэнку. Вот уж он посмеется. Болезнь научила его одной премудрости – смеяться над самим собой. Большинство людей терпят неудачу только потому, что воспринимают себя слишком серьезно. Напрасно! Жизнь – всего лишь игра. Иногда великая игра, но все равно не больше чем игра. А когда она заканчивается, и бедный, и богатый сдают свои фишки и подходят ко вратам как равные. Ну а если серьезно… не могу ли я чем-нибудь помочь? Может быть, вам нужна ссуда?
– Нет, спасибо, Джо. Я думаю, мы справимся. Цены на рынках растут, индекс Доу-Джонса уже поднялся до ста и продолжает расти. Через год мы начнем продавать акции, тогда станет легче.
Он сжал губы, принял серьезный вид.
– Позвольте дать вам совет, Келли. Первым делом продайте компанию Мейджорсов.
– Совсем не то вы советовали мне во время нашей первой встречи, – нахмурилась она. – Тогда вы с большим энтузиазмом говорили о строительстве, о кирпичном производстве и его большом будущем после Депрессии. Кстати, в этом году дела идут совсем неплохо.
Он покачал головой.
– Цифры по объему продаж еще ни о чем не говорят. Значение имеет лишь то, сколько кирпича доставлено заказчику и оплачено им. В будущем году вы почувствуете разницу. Видите ли, когда руководство компании объявило о своих намерениях, Комиссия по ценным бумагам и биржевым операциям провела тщательную проверку. Поверьте мне, Келли, компания в жутком состоянии: просроченные заказы, по которым в любую минуту могут быть предъявлены иски, заказчики жалуются на качество продукции. Некоторые из ваших давних торговых точек уже переходят в руки промышленника из Филадельфии.
Келли оперлась на перила, откинула прядь волос с виска.
– Не могу сказать, чтобы вы меня очень удивили, Джо. Брюс, не так ли?
– К сожалению, да. Я неплохо отношусь к Брюсу, но он слабый человек. Кризис и Депрессия слишком сильно на него подействовали. Слабым людям не место в большом бизнесе.
– Вы хотели сказать – слабакам. Я чересчур понадеялась на Гарднера. Брюс и Карл уже несколько лет ничем не занимаются. Фактически фирмой давно руководит Гарднер.
– Гарднер ничего не будет делать. Это ведь не его бизнес. Фирма как корабль: если у руля никого нет, он тонет. Вы не представляете, насколько чувствительны рабочие к таким вещам. Когда никто их не контролирует и не погоняет, они начинают работать по-иному. Компания Мейджорсов поражена вирусом инертности, халатности, неэффективности и откровенного обмана. В бухгалтерских книгах все напутано или наврано. Комиссия не смогла дать вам разрешение о выпуске акций. Я не должен был вам этого говорить, но я считаю вас своим другом. Так что продавайте все, пока не поздно. Дайте мне знать, а уж я найду покупателя и позабочусь о том, чтобы вы получили хорошую цену. – Он подмигнул ей. – У меня есть кое-какой опыт в таких делах.
– Вы настоящий друг, Джо. – Келли поцеловала его в щеку. – Мы продадим компанию. Конечно, Брюса будет нелегко убедить. Компания записана на его имя, однако она очень много значит для Карла.
– Я понимаю. Когда создаешь какое-нибудь дело и выпестуешь его… это все равно что расстаться с собственным ребенком.
Келли прикрыла глаза, представила Ната.
– Я никогда не думала об этом таким образом. Возможно, это окажется еще тяжелее, чем я предполагала.
Кеннеди обернулся к большой трибуне.
– Сейчас начнется следующий заезд. Пойдемте, я познакомлю вас с Уильямом Рэндолфом Херстом, который меня пригласил.
Она взглянула на трибуну над выездными воротами.
– Тот самый мистер Херст, которому вы в свое время оказали большую услугу? Мне бы хотелось с ним познакомиться.
Она заметила, что Херст наблюдает за ними в бинокль.
Херст поставил бинокль на более сильное увеличение, навел на блондинку, беседовавшую с Джозефом Кеннеди. У него перехватило дыхание. Она смотрела прямо на него зелеными, сверкающими, пронизывающими насквозь глазами. Все равно что смотреть на солнце. Он моргнул, опустил бинокль и потер глаза. Киноактриса с удивлением спросила:
– Что-то попало в глаз, Билл?
– А… да… кажется.
Он помассировал веки кончиками пальцев. Джо Кеннеди тронул Келли за локоть.
– Тогда пошли. – Она не двигалась с места. – Что такое?
Келли прикусила губу.
– Кто это с мистером Херстом?
– Она вам понравится. Киноактриса, мисс Мэрион Дэвис.
– Любовница Херста… – Она покачала головой. – Нет, вряд ли.
Она совершенно сбила его с толку.
– Вас это шокирует?! Не могу поверить. Вы же не из таких.
Келли перебила его:
– Нет-нет, это не то, о чем вы подумали. – Она сцепила пальцы, поднесла их к губам. – Это одна из моих любимых актрис. Я видела все фильмы с ее участием.
– Тогда в чем дело?
– Я знаю все ее роли. Она для меня воплощение всех этих женщин. Некоторые из них мягкие и добродетельные, другие – шлюхи… злые и отвратительные… иногда добрые… Лучше всего ей даются отрицательные роли… Мне совсем не хочется знать, какая она во плоти, сама по себе. На пленке она загадочная… и вечная. Мне не хочется разочаровываться. Простые смертные чаще всего ординарны, жалки, незначительны. Вы сказали, Джо, что все мы входим в рай такими, какими появились на свет, – нагими, нищими, похожими друг на друга. Это произойдет достаточно скоро. А пока я хочу сохранить некоторые из своих иллюзий. – Она взяла его руку. – Передайте мои наилучшие пожелания мистеру Херсту и мисс Дэвис. Скажите, что я очень торопилась. Мне должны позвонить… Сын. И спасибо за все, Джо.
Он сжал ее руку, наклонился и поцеловал в щеку.
– Надеюсь, Билл этого не пропустит. Завтра мы будем на первой полосе «Джорнэл».
Келли изобразила отчаяние.
– О Боже! Неужели он не постесняется?!
Кеннеди расхохотался, но тут же взглянул на нее пристальным взглядом.
– Келли, вы ставите меня в тупик. Вы как головоломка, которую ни за что не разгадать, сколько ни ругай составителя. Этим вы, вероятно, и привлекаете. После игр меня больше всего увлекают загадки и головоломки. Ну, до свидания. И дайте мне знать о своем решении по поводу компании.
В следующие выходные Келли рассказала Брюсу о встрече с Джозефом Кеннеди в Саратоге, ничего не утаивая и не щадя его.
Он встал с кресла, провел пальцами по редеющим волосам. Подошел к бару. Руки его так дрожали, что горлышко графина постукивало о край стакана.
– Ладно, признаю. Я полный неудачник. Черт возьми, ему легко критиковать! Да мне бы хоть половину его капитала, и я бы вытащил компанию из этой дыры.
– Нет, Брюс. – Келли вонзила острие глубже и повернула его в ране. – Если бы ты был хоть вполовину мужчиной, как он, тогда может быть. Но такой, как ты есть, ты даже вдвое больший капитал пустишь по ветру. Ты не создан для того, чтобы управлять бизнесом.
Он проглотил виски. Снова налил. На этот раз рука дрожала меньше.
– Тогда почему бы тебе, черт побери, не взять управление компанией на себя? Ты и так уже управляешь всем вокруг. У меня складывается впечатление, что ты управляешь даже Уэйном Гаррисоном.
– Не говори глупостей!
– У тебя с ним была связь? Поэтому он тебя так боится?
– А тебе-то что? – Она презрительно фыркнула. – Или ты завидуешь? На мое место захотелось, полумужчина?
– Замолчи! Я не потерплю…
– Нет, это ты замолчи! Ничтожный дегенерат! Думаешь, я не знаю, что до брака со мной ты был голубой!
– Грязная сука!
– А мужчина ты только со своей собственной сестрой. Лезвие вонзилось еще глубже. Пронзило насквозь. Он взревел в бессильной звериной ярости. Запустил в нее стаканом. Келли отступила в сторону. Стакан ударил по столу, разлетелся вдребезги. Осколки стекла, кусочки льда оказались на персидском ковре. Брюс схватил кочергу, стоявшую у камина, и двинулся к Келли. Она стояла с непроницаемым лицом, скрестив руки на груди.
– Что ты собираешься делать? Убить меня, как Джейка Спенсера и его дружков? Думаешь, тебе еще одно убийство сойдет с рук? Да если бы не я, вы с отцом давно гнили бы в Синг-Синге.[14]14
Известная тюрьма штата Нью-Йорк.
[Закрыть] Уэйн Гаррисон и пальцем бы не пошевелил ради вас, если бы я его не вынудила. Ну давай, Брюс, действуй. Есть возможность уплатить штату давно просроченный долг. Электрический стул ждет тебя!
– Господи!
Он сделал шаг, другой. Оступился. Кочерга дрогнула в руке. Он покачнулся назад, едва не упал. Ее глаза притягивали как магнит. От нее исходила какая-то непреодолимая сила. Рука его опустилась. Кочерга выскользнула из пальцев. Брюс опустился на колени, закрыл лицо руками, заплакал, как женщина. Все его тело сотрясалось от истерических рыданий.
Келли подошла к бару, налила в стакан виски, принесла ему.
– На, выпей и прекрати хныкать. Вставай, утри сопли, пока не вошла повариха или мисс Хатауэй.
Он послушно взял стакан, едва не захлебнулся крепкой жидкостью. Келли наблюдала за ним.
– Ты еще больший ребенок, чем твоя сестра.
Карл вернулся домой из психиатрической лечебницы в конце августа. Его «высушили». Иначе не назовешь те мучительные методы лечения, которыми алкоголиков возвращали к трезвому образу жизни. Он весь усох, сжался и сморщился, превратившись в отвратительную карикатуру на того блестящего щеголя, который когда-то прикатил к Келли на свадьбу в огромном «мерсере» с красными спицами в колесах, с ящиком шампанского на заднем сиденье.
В течение шести дней он не брал в рот ни капли спиртного и почти избавился от приступов горячки, освободился от демонов, терзавших его наяву. Однако ночами они проникали в его подсознание в виде кошмаров. Не тех воображаемых ужасов, что терзали Джо Хилла в периоды запоев в последние годы перед смертью. Келли тогда клала его голову к себе на колени, словно он был ее ребенком. Он кричал и бился, отгоняя воображаемых пауков.
Карла Мейджорса терзали призраки. Джейк Спенсер, сидя на его кровати скрестив ноги, умолял Карла помочь ему избавиться от кишок, вываливающихся наружу, извивающихся, как змеи. Плакал и пытался засунуть их обратно окровавленными пальцами.
Его преследовало лицо Рэя Шаффельмайера в тот момент, когда он, Карл, нажал на курок. Постепенно он исчезал, испарялся на глазах, превращался в серую массу, залитую кровью. От диких криков Карла кровь стыла в жилах, волосы на голове вставали дыбом. Все в доме просыпались, даже слуги на первом этаже. Брюс оставался в комнате отца, пока тот не просыпался окончательно и не успокаивался.
На шестую ночь Келли вышла из своей спальни, завязывая на ходу пояс на пеньюаре. Брюс быстрыми шагами шел по коридору.
– Иди ложись, – сказала ему Келли. – Ты похож на привидение. Сегодня я посижу с ним.
Он почувствовал к ней благодарность. Еще не протрезвевший от кварты шотландского виски, выпитого после обеда, он, пошатываясь, пошел в комнату сестры. Проведет остаток ночи с Крис, успокоит ее. Припадки Карла наводили на нее ужас.
Келли вошла в комнату, разбудила Карла. Он сел на кровати, все еще во власти страшных видений. Зажал глаза руками, заорал на своих мучителей:
– Оставьте меня в покое, сволочи! Вы же мертвы! Идите обратно в свои могилы!
Келли погладила его по голове.
– Ну тихо, тихо, Карл. Они уже исчезают, правда?
Он дрожал, стонал, бормотал что-то невнятное. Потом обмяк, открыл глаза, взглянул на Келли. Поэты называют глаза окнами души. Только не у Карла. Его глаза смотрели в бездну ада.
– Почему они не оставляют меня в покое?
– Это ты не можешь оставить их в покое. Все время зовешь, чтобы они тебя мучили. Ждешь от них наказания. – Она села на кровать. – Давай поговорим о чем-нибудь. Отвлекись от мира призраков. Хочешь выпить?
– Ты же знаешь, мне нельзя. Доктор сказал… – Он ей не доверял, но желание выпить одолевало его настолько, что никакие резоны не действовали. – Ты думаешь, можно?
– Чуть-чуть. Один глоток не повредит. Я же видела, ты когда-то целую бутылку проглатывал – и ничего. – Она похлопала его по руке. – Я не настолько бессердечна, как тебе кажется, Карл. Я знаю, тебе сейчас необходимо выпить, чтобы успокоиться. Это поможет тебе снова заснуть. Сейчас принесу.
Она встала и вышла из комнаты, тихонько прикрыв за собой дверь.
Карл лежал на спине, глядя в потолок. Две мошки плясали вокруг горящей лампы. Пляска смерти. Люди и мошки…
Он не доверял Келли. Не доверял ее неожиданному сочувствию. Разбуженная среди ночи, она явилась к нему безмятежная и добросердечная, как ангел. Гладила его волосы, успокаивала. А теперь еще предлагает виски. Подумать только, Келли предлагает ему выпить!
Весь день она ругалась с ним и Брюсом из-за того, что они сопротивлялись ее желанию. Она решила продать компанию Мейд-жорсов. Его компанию! Он поклялся, что эту борьбу ей не выиграть.
Брюс откликнулся на его страстный призыв.
– Мы с тобой должны объединиться, сын. Нельзя ей уступать. Мы уже лишились всего, что дает человеку право называться мужчиной, – гордости, человеческого достоинства, самоуважения. Не дадим же ей лишить нас единственного, что у нас еще осталось. Почти целое столетие имя Мейджорсов служило символом надежности и отличного качества не только по всей долине, но и по всей стране. «Кирпич Мейджорсов – лучшее, что можно купить за деньги». Это не пустые слова. Наше имя что-то значило. И мы его вернем. Мы с тобой вернем компанию к прежним временам, даже если придется ради этого лишиться последнего пенни, всего, что мы имеем. Помните, мадам, – обратился он к Келли, – поместьем Мейджорсов вы еще не завладели. И не завладеете, пока мы с Брюсом живы!
Неожиданно она повернулась и вышла из комнаты. В первый раз на памяти Карла Келли покинула поле битвы, не оставив за собой последнего слова.
Нет, он ей не доверял. Держался настороже, внимательно следил за каждым ее словом и жестом, когда она вошла в комнату, улыбающаяся, с двумя стаканами в одной руке и графином в другой.
– Я тоже с тобой выпью на ночь. Чтобы нам обоим справиться с бессонницей. – Улыбка на ее лице погасла. – Знаешь, Карл, меня в последнее время тоже мучают кошмары по ночам. Можешь себе представить, мне снится мать. Я ведь почти не помню, как она выглядела.
– Твоя мать… – Он наблюдал за тем, как она наливает янтарную жидкость в стаканы. – Почему?
Она протянула ему стакан. Желание выпить становилось все нестерпимее, однако он даже не пригубил виски.
– Что тебе снится в этих кошмарах?
Она села в изножье кровати, подвернула ноги, закутала их пеньюаром и шелковой ночной рубашкой.
– Все время повторяется один и тот же сон. Как будто я присутствую при ее убийстве.
Он все еще держал в руке стакан с виски, будто не замечая его.
– При убийстве?! Но твоя мать скончалась. Никто ее не убивал.
Келли сделала глоток виски, внимательно глядя на него поверх стакана.
– Мы этого не знаем. Никто не видел, как она уезжала из Найтсвилла. Отец говорил мне, что она исчезла без следа.
Рука его дрогнула. Виски пролилось из стакана, потекло по пальцам. Хороший глоток сейчас помог бы ему успокоиться. Но он его не сделал. Облизнул пересохшие губы.
– И как же убили твою мать? – Он быстро поправился. – Я имею в виду – в твоем сне.
Она закрыла глаза, коснулась пальцами век.
– Она представляется мне Офелией, распростертой на отмели под ивой. Вода омывает ее бледное лицо, придавая ему видимость жизни. Распущенные волосы, колышущиеся на воде, тоже кажутся живыми. Однако в ее широко раскрытых темных глазах я вижу смерть. А когда я наклоняюсь к ней ближе, лик смерти превращается в очертания убийцы. Его деяние отражается в ее мертвых глазах, как в магическом кристалле.
– И кто же он? Кто-нибудь из наших знакомых?
– До сих пор я видела его только сзади. Я кричу, умоляю его остановиться. Он поворачивается ко мне, и в этот момент я просыпаюсь. Однажды я не проснусь и тогда увижу его.
– Господи, какой ужас!
Карл рывком поднес стакан к губам, осушил его. Келли подняла с пола графин и налила ему еще. Себе налила половину.
– Как хорошо. Согревает внутренности и успокаивает мозг. Скажи, Карл, виски и правда изгоняет демонов?
Он не отрываясь смотрел на золотистый эликсир. Панацея от всех человеческих бед – так ему когда-то казалось. Идиотские иллюзии. Панацея ни от чего. Анестезия, на время заглушающая боль в теле и душе. Но боль терпеливо ждет, чтобы впоследствии потребовать долг с процентами.
– Оно их питает, и они еще больше распаляются.
Келли подняла стакан к свету.
– Смотри, как искрится. – Поднесла ближе, понюхала. – Чудесный запах. – Коснулась кончиком языка. – М-м-м… Напиток, возбуждающий все органы чувств. Неудивительно, что он вызывает привыкание и завладевает человеком.
Она сделала глоток, прополоскала рот. Карл, словно загипнотизированный, тоже сделал большой глоток.
– Карл, а вы с моей матерью когда-нибудь пили вместе, вот как мы сейчас?
На губах его появилось подобие улыбки. Горькие и сладкие воспоминания окружили, словно призраки.
– Я и твоя мать… Мы с ней пили шампанское. Хорошо помню, однажды в Олбани… Дай подумать… Кажется, это было Четвертого июля… Ох! – выдохнул он, осознав, что проговорился.
– Почему же ты притворялся, что не знал мою мать? – услышал он сладкий голос Келли.
– Я… видишь ли… это совсем не то, что… твоя мать… я… я… Он запнулся, не зная, что сказать. Язык не повиновался ему.
– Шампанское в Олбани, Карл? Значит, там и началась ваша связь? В Олбани?
– Поверь мне, Келли, я был лишь одним из многих. – Он залпом осушил стакан, протянул Келли. Она снова его наполнила. – Она была настоящая самка, твоя мать. Красавица. Внешне ты на нее не похожа, но в тебе есть та же магия. Черная магия. Власть над людьми.
– Почему ты убил ее, Карл?
Он отшатнулся. Виски выплеснулось на ночную рубашку.
– Убил?! Ты с ума сошла!
– Я обратила внимание на слова шерифа Адамса в то воскресенье, когда он пришел, чтобы обвинить тебя и Брюса. Он сказал: «Мейджорсам годами сходили с рук убийства».
– Просто образное выражение.
– Не думаю. Он собирался пояснить свои слова, но окружной прокурор заткнул ему рот. Уолтер Эдвардс тоже в курсе дела, Карл?
Он поставил стакан на столик. Обхватил голову руками.
– Я никогда Китти пальцем не трогал, волосу с ее головы не дал бы упасть. Все об этом знали. Я любил ее, хотел, чтобы она развелась с твоим отцом и вышла за меня замуж. Я готов был дать ребенку свое имя, хотя один только Бог знает, мой ли это был ребенок.
– Ребенок?! – Открытие оказалось для Келли полной неожиданностью. – Моя мать забеременела?! От тебя? Не могу поверить.
– Это правда. – Слезы ручьем катились по его щекам. – Я умолял ее выйти за меня замуж, с ума по ней сходил. Как и по тебе. Китти не обладала твоей целеустремленностью, твоим честолюбием. Больше всего она ценила свободу. Ничем не хотела себя связывать. И ни с кем. Ни со мной, ни с твоим отцом, ни с тобой.
– Неправда! Мама меня очень любила. Отец мне говорил. Келли повторяла себе эту ложь все время, пока жила в приюте. И, в конце концов, сама в нее поверила.
Том Хилл говорил совсем иное: «Твоя мать никого не любит в этом мире, кроме себя».
– Думай что хочешь, Келли. – Карл вздохнул, вытер глаза простыней. – Я предложил ей выйти за меня замуж, она отказалась. Поставила свое условие – чтобы я устроил и оплатил аборт, а потом дал ей десять тысяч долларов. Она собиралась исчезнуть из Найтсвилла. Хотела уехать в Нью-Йорк, стать актрисой в театре. Думаю, ей бы это удалось. В этом ты на нее похожа. Если она что-нибудь задумает, не успокоится, пока не добьется своего. Она любила повторять, что жизнь – это игра случая и надо ловить свой случай. На этот раз она поставила на один шанс против многих. Для нее игра закончилась на операционном столе.
– Подпольный акушер убил ее.
В первый раз Келли поняла истинное значение шекспировского выражения «холодная ярость».
– Он не был мясником. Хирург с хорошей репутацией, он задолжал мне большую сумму, проигрался. Операция прошла успешно. Твоя мать умерла от сердечной недостаточности. Оказывается, у нее находили шумы в сердце. Однажды она сказала мне об этом шутя. – Он съежился под ее испепеляющим взглядом. – Прости, Келли…
Она закусила губу с такой силой, что ощутила вкус крови. Металлический вкус. Ногти вонзились в ладонь.
– Что вы с ней сделали после того, как она умерла?
Он обеими руками схватил со стола стакан. Осушил его. Протянул ей.
– Пожалуйста…
Келли снова наполнила стакан.
– Что вы сделали с моей матерью?
Он застонал. Покачал головой.
– Он сказал… если у нее нет никаких родственников, никого, кто мог бы заявить в полицию о ее исчезновении, то он может «кое-что устроить». Меня охватила паника. За неделю до того у них с твоим отцом произошел страшный скандал. Он ее чуть не убил, и его посадили в тюрьму. Она собиралась покинуть его, как только получит от меня деньги. Так вот… – Он отхлебнул виски, перед тем как сделать признание. – Я… я сказал доктору, что у нее никого нет… что я, во всяком случае, ни о какой семье не знаю. – Он зажмурил глаза, чтобы не видеть ее лица. – На следующее утро ее нашли в реке, чуть ниже Ньюберга, с документами какой-то бродяжки. Он добыл их из морга. Администрация опросила всех по реке, не исчезал ли кто-нибудь в последние дни. Бен Томас – он тогда был у нас шерифом – пошел посмотреть на труп. Он опознал Китти, но никому об этом не сказал. Пришел сразу ко мне. Я ему заплатил за плохую память – достаточно для того, чтобы он смог удалиться на покой, пить и ловить рыбу.
– Убийцы! – Келли швырнула в него графином, который пролетел мимо его опущенной головы и разбился о стену. – Хуже, чем убийцы! Изверги! Ведь это же моя мать! Вы распахали ей живот, а потом сбросили в реку, как мусор. Она же человек! Моя мать! Я сейчас вырежу твое сердце и съем сырым, с кровью!
Она кинулась на него, выставив пальцы, как когти. Вцепилась ему в лицо, оставив четыре кроваво-красных шрама на каждой щеке.
Ужас придал Карлу силы. Он оттолкнул ее, выбежал из комнаты, промчался по коридору, сбежал вниз по лестнице. Остановился в холле. Прислушался. Никто за ним не гнался, в доме стояла полная тишина. Хватаясь руками за стены, он в темноте прошел в гостиную, к бару. Открыл его, достал бутылку. Ярлыка он не видел, но это не имело значения для его целей. Потом прошел на кухню.
Келли лежала распростершись на кровати Карла, вцепившись в подушку. Глаза ее бессмысленно смотрели на лужицу виски на ночном столике от разбившегося графина. Ручеек стекал с края стола. Капли падали на пол с монотонностью маятника. Кап… кап… кап…
Эбнер Долтон стоял на страже на мосту у будки со стороны Найтсвилла. Час назад он получил последние двадцать пять центов с водителя грузовика. Ночь тянулась медленно. Эб нервничал. После жаркого дня как-то слишком быстро похолодало. Ветер с реки после захода солнца выстудил долину. Над лесистыми холмами за владениями. Найтов стояла полная луна. Поднимался красноватый туман, предвещавший очередной жаркий день.
Эб поднял с земли плоский камень. Подкинул его на мозолистой ладони, чуть отступил назад и швырнул далеко в Гудзон. Камень скрылся из вида в темноте. Прошло несколько секунд, раздался всплеск воды. На поверхности реки, там, где упал камень, расходились круги.
– Хороший бросок, Эб! – услышал он откуда-то с моста.
Эб напряг зрение, вглядываясь в человеческую фигуру примерно на середине моста. Она то исчезала в темноте, то появлялась в свете луны. Вначале Эбу показалось, что это женщина в развевающемся белом платье. Однако голос был мужской… Человек приблизился, и Эб увидел, что это старый Мейджорс в ночной рубашке.
– Добрый вечер, Эб. Хороший бросок. Только Джорджа Вашингтона тебе все равно не переплюнуть. Он кинул серебряный доллар через весь Гудзон.
– Спасибо, сэр. – Подумать только, Карл Мейджорс в ночной рубашке… И пьян в стельку, как обычно. – Не стоило вам выходить неодетым и босым, мистер Мейджорс. Еще простудитесь.
– Простужусь? Да-да, очень может быть. Хотя в данную минуту мое здоровье представляет чисто академический интерес.
– Как вы сказали, сэр?
Карл странно засмеялся. Протянул Эбнеру бутылку.
– На, погрейся и приободрись.
Эб колебался. Не разозлится ли эта женщина, Мейджорс, если он доставит удовольствие ее пьянице свекру? В конце концов он решил рискнуть и взял бутылку. Отпил из горлышка, вытер рот тыльной стороной ладони.
– Спасибо, мистер Мейджорс. Хорошо глотнуть виски в такой час. А теперь вам лучше вернуться домой, пока вас не хватились.
Карл оглянулся назад, на темную громаду Уитли, похожую на первобытное чудище.
– Этого мы не можем допустить. – Он взял из рук Эба бутылку, протянул ему другую руку. В свете луны блеснул серебряный четвертак. – Вот, возьми.
Тот раскрыл рот.
– За что?
– Плата за мост. – Карл расхохотался. – Мадам у нас очень строга насчет этого, ты же знаешь. Каждый человек, мужчина, женщина или ребенок, ступающий на ее мост, должен платить. Исключения нет ни для кого, даже для старого дурака вроде меня, который вышел прогуляться и подышать свежим воздухом. – Он сделал глубокий вдох. – А-а-а-ах, этот сладкий озон долины Гудзона… Как мне его будет не хватать.
– Вы куда-нибудь уезжаете, сэр?
– Вообще-то да. Очень скоро отправлюсь в путешествие по реке.
– Вверх по Гудзону?
– Нет, не по Гудзону. Это будет гораздо более бурная река. Стикс. Слышал когда-нибудь о такой?
– Что-то знакомое. Наверное, не в нашем штате?
– Нет, не в нашем штате. – Он положил монету в руку Эба, хлопнул его по плечу. – Вот тебе твоя плата. Мне пора. Желаю успеха, Эб.
– Спасибо, сэр. Удачи вам. Я хочу сказать… спокойной ночи.
Он смотрел вслед, пока темнота не поглотила Карла. Постепенно тот растворился в калейдоскопических очертаниях мачт и стропил моста, нарисованных лунным светом. Эб усмехнулся, покачал головой и пошел обратно к своей будке, положить монету.
Карл остановился на середине моста. Сел, скрестив ноги. Большой кухонный нож торчал из дерева рукояткой вверх там, где он его оставил. Карл взялся за рукоятку, дернул и вытащил нож. Положил на руку острием внутрь, крепко обхватил рукоятку. Поднес бутылку к губам, откинул назад голову как можно дальше и стал пить. Продолжал пить все время, пока отточенное лезвие шеффилдской стали не разрезало ему горло.
Боли он не чувствовал. В какой-то момент ему показалось, что он не сумел осуществить задуманное. Потом кровь встала в горле, смешалась с виски, и он захлебнулся. Медленно повалился набок. Сок жизни свободно стекал по деревянным планкам моста, просачивался в трещину. Капли стекали в реку, одна за другой. Кап… кап… кап…
Он закрыл глаза. Наконец наступил покой. Вечный покой.
Натаниэль вернулся из лагеря на неделю раньше, чтобы присутствовать на похоронах деда. Склеп семьи Мейджорс находился на кладбище, построенном на деньги так называемых «богатеев с реки Гудзон» и предназначенном для них же.
Келли показалось, что итальянского мрамора на этом кладбище больше, чем осталось в самой Италии. Скульптуры купидонов, ангелов, херувимов. Кресты. Множество мраморных изваяний Христа – на всех дорожках, во всех видимых глазу направлениях. Пейзаж выглядел таким же нереальным, как и скульптуры. Трава, деревья, кустарники – все слишком пышное, цветущее, ухоженное. Такая атмосфера соответствовала бы скорее музею, чем кладбищу. Келли предпочитала маленький убогий кладбищенский участок позади дома Найтов с его покосившимися надгробиями, выцветшей травой и сорняками.
Она искоса взглянула на Натаниэля, стоявшего рядом. Преподобный Уилсон Вулкот читал заупокойную молитву. Нат, высокий и широкоплечий для своих одиннадцати лет, очень напоминал Хэма в тот день, когда она впервые увидела его на похоронах матери. То же красивое, немного сумрачное лицо, задумчивые глаза, тяжеловатая челюсть. И осанка такая же, как у Хэма.
Словно прочитав ее мысли, Нат обернулся к матери.
– Он должен быть здесь.
– Кто?
– Хэм. Он ведь член нашей семьи. А в беде семья должна собираться вместе.
Он даже говорил как Хэм.
– Мы не смогли ему сообщить. Не знали, где он. Вероятно, где-то в море. Я уверена, если бы он узнал, обязательно приехал бы.
