Текст книги "Тайные грехи"
Автор книги: Стефани Блэйк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)
МАРА ТРЕТЬЯ
Глава 1
– Итак, следующей осенью вы вышли замуж за Сэма Роджерса.
– Да, как только отпраздновали мое семнадцатилетие.
– И Сэм занялся семейным бизнесом?
– Да, и он более чем оправдал мои надежды. Сэм сумел стать необходимым для «Тэйт интернэшнл индастриз». В первом десятилетии двадцатого века отделения компании вывели Соединенные Штаты на первое место в области производства меди, и в течение моей жизни наша страна ни разу не теряла своего первенства в этой области.
– Вступление в новое столетие должно стать волнующим событием… Что я такое сказал? Почему у вас на лице такое страдальческое выражение?
– По сути, это было скорее тяжелым опытом, по крайней мере для семьи Тэйтов. Да что я говорю? Для всего мира. Это было знаком наступления эры драматических радикальных изменений во всех сферах жизни – социальной, политической, социологической, психологической. Полагаю, что началось все со смерти королевы Виктории. Ее царствование продлилось почти весь девятнадцатый век. Ее рассматривали как институт, как символ стабильности и надежности – живая скала Гибралтара.
– Универсальная фигура, представляющая материнство.
– Да, можно было бы сказать и так. Во всяком случае, ее кончина нарушила некое невидимое социальное равновесие, взаимопонимание и единство миллионов людей в мире. Небольшой отрезок времени в десять лет вместил множество трагических событий, происходивших одно за другим, и отголоски их прогремели по всему миру.
– Например?.. Мое знание истории полно пробелов.
– В 1903 году произошли два события, изменившие жизнь многих поколений: Генри Форд основал «Мотор Форд компани», а братья Райт совершили свой исторический полет. Буквально за ночь мир изменил свои очертания, съежился, и возможность скорого общения между людьми, достигаемого с помощью автомобиля и самолета, в двадцатом веке помогла распространить по всему миру враждебность и хаос. В двадцатом веке в игру вступила библейская судьба, трагическая неотвратимость греческой трагедии.
Человек и его удивительные машины… Мой дедушка Дрю предсказал, что со временем машины будут управлять человеком, который их изобрел, как некие монстры, подобные тому, который был создан Франкенштейном, героем романа Мэри Шелли. Время показало, что он был прав. Ну, например, произошел пожар на экскурсионном пароходе «Генерал Слокум» возле Адских ворот. При этом погибло более тысячи человек. Это, кстати, был год, когда началась русско-японская война.
Несчастье следовало за несчастьем. В 1906 году произошел ужасный пожар в Сан-Франциско и не менее ужасное землетрясение… Правда, случалось и кое-что хорошее. Если память мне не изменяет, в 1907 году Соединенные Штаты бросили вызов Великобритании, совершив кругосветное путешествие и таким образом продемонстрировав свое преимущество на море. А двумя годами позже Роберт Эдвин Пири стал первым человеком, ступившим на Северный полюс.
Были разные мелкие и мелочные претензии и амбиции, например, какие-то школьники добились победы над командой своих противников на спортивных соревнованиях… Когда в 1910 году король Эдуард умер всего лишь через девять лет после восшествия на трон, это оказалось мрачным предзнаменованием для всего человечества. Эдуард сам себя истребил, сжег всевозможными излишествами, как современный мир, начиненный технологиями и техникой, по-видимому, склоняется к тому, чтобы уничтожить себя. Это был как раз тот год, когда умерли Дрю и Гвен Тэйт. Она ушла первой, умерла от пневмонии, а он вскоре последовал за ней, не пережив скорби. Но они прожили долгую и плодотворную жизнь. Когда они умерли, им было далеко за восемьдесят. Со стороны семьи не последовало горьких сожалений, хотя все их нежно любили. Утрата любви оставляет пустоту, которую никогда и ничем нельзя заполнить, но со временем боль притупляется, утрата забывается.
О Боже! Я, кажется, сейчас расплачусь! Ничего не могу с собой поделать. Столько надрывающих сердце несчастий! Они громоздились одно на другое – сначала мировая война, которая возникла будто для того, чтобы оправдать пророчество Дрю: человечество, пожираемое машинами, бомбами, пулеметами, пушками, танками, самолетами, созданными человеком же, и теперь вытесняемое из жизни на край, за которым – Армагеддон.
– Вы пропустили кое-что, то, что случилось в 1912 году, еще до начала войны.
– Я сделала это сознательно. Мне слишком больно об этом думать.
– Больно для Мары Роджерс Тэйт. Вот что я сделаю сейчас: я попрошу вас считать в обратном порядке вместе со мной – от ста к единице. Считайте очень медленно и, когда закончите, совершите путешествие во времени назад. Каждая цифра будет равна году. Готовы?
– Да.
– Давайте начнем. Сто… девяносто девять… Вы больше не Мара Роджерс Тэйт. Когда досчитаете до пятидесяти, станете Марой Юинг Тэйт. Понятно? Хорошо. Итак, начнем: девяносто восемь… девяносто семь…
– Мара Роджерс Тэйт! Право же, это унизительно, – ворчал Сэм, разглядывая подпись жены на контракте, заключенном компанией.
Как раз перед тем как они покинули Аризону, чтобы совершить долгую поездку по Европе, Гордон Юинг и его жена Мара, наследница империи Тэйтов, передали право распоряжаться своим имуществом поверенному дочери.
– Хватит демонстрировать свои шовинистические наклонности, Сэм, – попеняла она ему. – Без фамилии Тэйт я потеряла бы влияние на своих партнеров и коллег в мире бизнеса. Я понимаю, что ты предпочитаешь думать обо мне как о миссис Сэмюэл Роджерс-младшей. Ну и правильно. На этот счет у меня нет возражений. В своей личной жизни я полностью согласна быть твоей рабыней, – игриво, но вместе с тем и язвительно закончила она.
– Черт возьми, Мара! Я вовсе не хочу быть предметом твоих острот.
Она подошла и обвила его шею руками, плотно прижавшись к нему всем телом.
– А ты знаешь, как тебе идет, когда ты дуешься, Сэм? Ты просто душка!
– Ты снова за свое! – вскричал он в негодовании. – Мне следовало бы перекинуть тебя через колено и как следует отшлепать.
Она встала на цыпочки и крепко поцеловала его в остро выступающую скулу под ухом, потом кончиком языка провела по всей щеке до самой ямочки на подбородке.
– Я не имею ничего против такой игры. А почему бы нам не прикрыть дверь спальни и не обсудить это поподробнее? Кстати, к вопросу о подробностях…
Она чуть отстранилась, так, что между ними образовалось пространство, и принялась ласкать его.
– Да, теперь у меня есть полная уверенность, что ты не прочь присоединиться ко мне в мою дневную сиесту.
Сэм тихонько рассмеялся и обхватил обеими руками ее ягодицы.
– Особенно отдыхать тебе не придется, в этом я готов поклясться. Дай только положить этот контракт в сейф.
Он подошел к ее письменному столу и взял подписанную ею бумагу.
– Я сейчас вернусь. Можешь начинать без меня.
Ее смех следовал за ним, пока он шел по коридору в библиотеку.
Когда он вернулся, она лежала, растянувшись на стеганом атласном покрывале, приняв соблазнительную позу и совершенно обнаженная. Он остановился рядом с постелью, глядя на нее, томную, волнующую, и желание его росло. Тринадцать лет брака не притупили его страсти. Жена была и осталась единственной женщиной в его жизни. С годами она становилась все более желанной и прекрасной, как роскошный экзотический сад. Ее груди, похожие на крепкие свежие плоды, какими он их запомнил в тот первый раз, когда ласкал, все еще оставались крепкими и упругими, но стали чуть полнее. В шестнадцать лет у Мары был плоский живот и стройные бедра. Фигура уже тогда у нее была женственной, но в ней оставалось и что-то мальчишеское. В двадцать девять ее очарование стало чувственным и непреодолимым.
– Ты напоминаешь мне обнаженную с картины Рубенса, – сказал он ей, раздеваясь.
– Я не похожа на рубенсовскую женщину. Они все толстые и перезрелые.
Эта тема вызвала в ней неприятные, даже болезненные воспоминания, и это отразилось на выражении ее лица.
– В чем дело, любовь моя? – спросил он, ложась рядом с ней.
– Я вспомнила, что мне сказал доктор Фосет в тот последний раз, когда я проходила у него обследование. «Миссис Роджерс, с такой великолепной фигурой вам следовало бы иметь десяток детей».
– Неужели он так и сказал? – спросил Сэм очень тихо, чувствуя, что желание покидает его. В их идиллическом браке был лишь один изъян – невозможность зачать ребенка. Маре никак это не удавалось. Он обнял ее, стараясь охватить руками все ее тело, и нежно поцеловал в лоб, потом в сомкнутые веки. – Но ведь мы всегда можем усыновить-удочерить ребенка, ты же это знаешь, дорогая. Так делают все и повсюду. Ты знаешь, что Пекстоны – а ведь он глава Лондонского отделения компании – усыновили близнецов?
– Нет! – возразила она, и в ее голосе прозвучала железная решимость, а зеленые глаза сощурились, выражая вызов, и в этом было что-то кошачье. – Я хочу родить собственного ребенка, сотворенного из нашей плоти и крови, Сэм. И я никогда не откажусь от этой мысли, я всегда буду пытаться осуществить это.
Она ласкала его потерявшую твердость плоть обеими руками, стараясь вернуть ее к жизни.
– Конечно, это будет невозможно без твоего содействия. Иди сюда, дорогой, выбрось из головы неприятные мысли и давай-ка сделаем еще одну попытку.
Написанное в эту ночь письмо Мары успело прийти в отель «Савой» за неделю до того, как Гордон и его жена покинули его, чтобы сопровождать полковника Джона Джекоба Астора и его жену в первом плавании на гордости британской линии «Уайт стар». Имя этого корабля, получившего известность как величайший корабль, когда-либо бороздивший моря, было «Титаник».
Гордон сидел за завтраком в их роскошных апартаментах, читая лондонскую «Таймс», и вполуха слушал, как Мара читает ему письмо дочери:
– «Я решила родить Сэму ребенка, даже если на это потребуется пятьдесят лет. Я никогда не откажусь от этой надежды и обещаю тебе, что наступит день, когда ты увидишь, как я кормлю грудью свое дитя…»
Гордон хмыкнул и покачал головой:
– Да, она настоящая Тэйт, и в этом нет ни малейших сомнений – вы все упрямы, как английские бульдоги. Пятьдесят лет! Нечего сказать! Бедный Сэм! Ему предстоит основательно потрудиться.
– Гордон Юинг, что за гадости ты говоришь!
– Мне нравится говорить гадости. Я должен тебе сказать, что сладострастие – это наша семейная черта. А если говорить серьезно, то есть только одна вещь, с которой не могут сладить даже Тэйты, – Божья воля.
Темные глаза Мары засверкали.
– Может быть, это и правда, Гордон, но Господь Бог один во всей Вселенной обладает свободой менять свои решения.
Он взял ее руку в свои:
– Это будет так ужасно, если мы умрем, не став дедушкой и бабушкой!
– Я считаю это катастрофой. Что станется с компанией, когда нас не будет?
– У тебя есть братья, племянники и племянницы.
– Не будь смешным, Гордон! Эмлин, Аллан, Джилберт и их глупые жены и дети! Все они пригодны только для того, чтобы стричь купоны, выкачивать свои дивиденды и получать чеки.
– Не слишком ли ты высокомерно и несправедливо судишь о них?
– Это правда, и ты это знаешь лучше, чем кто бы то ни было. Нам с Марой посчастливилось иметь таких мужей, как ты и Сэмюэл.
Она стиснула руки:
– Я молю Господа, чтобы он благословил нашу дочь ребенком, а нас – внучкой.
Гордон нахмурился и отодвинул свою тарелку.
– Внучкой? А как насчет внука?
Отвечая, она старалась не смотреть ему в глаза:
– Ну, пол ребенка, конечно, не имеет значения. Главное, чтобы появился законный наследник, полноправный Тэйт, чтобы продолжить наше дело.
Выражение его лица все же оставалось недовольным, и на нем можно было заметить некое осуждение.
– Дело? Ты хочешь сказать – династию?
– Не надо сарказма, Гордон.
– Гм-м… Я предлагаю забыть Тэйтов и все прочие дела, напоминающие о мрачной реальности. Давай-ка посвятим свое внимание и энергию наслаждениям. Ведь не шутка быть участниками праздничного путешествия, первого плавания «Титаника»!
Глава 2
Мара была очарована, едва ступила в элегантный холл на главной палубе «Титаника», – полированное тиковое и красное дерево и пушистые персидские ковры с ворсом по щиколотку. В обширном пространстве холла сразу же бросалась в глаза широкая лестница, ведущая на палубу второго яруса и окруженная римского стиля колоннадой.
Таким же впечатляющим показался ей и величественный рекреационный салон, украшенный классическими настенными гобеленами и хрустальными канделябрами, уставленный обитыми бархатом и плюшем диванчиками и легкими стульями, а также письменными столами, обращенными к широким окнам с освинцованными стеклами. В огромном камине весело потрескивал огонь. На стене над ним тикали столь же огромные часы, отсчитывая последние минуты перед отплытием. Мощный свисток океанского лайнера прозвенел по всему кораблю и раскатился эхом. Стюард сунул голову в каюту Джона Джекоба Астора, где последние гости, приглашенные на его прощальный прием, провозглашали тосты за отбывающих, поднимая бокалы с французским шампанским.
– Всех, кто не отплывает, прошу на берег, – возгласил стюард.
– Не желает ли кто-нибудь выйти на палубу? – спросил хозяин каюты.
Астор был красивый темноволосый мужчина, его военную выправку лишь подчеркивал ярко-синий костюм в модную узкую полоску, оттененный ослепительным галстуком «аскот». Его красавица жена с волосами цвета воронова крыла была любимицей нью-йоркского и лондонского общества. Ее не в меру декольтированная высокая и пышная грудь была открыта восхищенным взглядам собравшихся – изящное бархатное платье с низким вырезом, правда, несколько замаскированным кружевной вставкой, которая, впрочем, скорее подчеркивала, чем скрывала дарованные ей природой прелести, очень шло ей.
– Не думаю, что кто-нибудь захочет этого, дорогой, – возразила она. – Саутгэмптон не входит в число моих любимых портовых городов.
Список пассажиров, насчитывавший две тысячи триста семь человек, включал множество блестящих людей, мужчин и женщин, богатство, престиж и популярность которых в британском и американском высшем обществе были безусловны. В роскошных апартаментах Астора перед отплытием «Титаника» присутствовали Гордон и Мара Юинг, майор Арчибальд Батт, миллиардер Айзидор Штраус, Бенджамин Гуггенхайм, Ф. Д. Миллер, Уильям Т. Снид, Брюс Измэй, генеральный директор линии «Уайт стар», архитектор и строитель корабля Томас Эндрюс. Оживленные и возбужденные событием, они показались Маре слишком по-светски легковесными.
– Как стайка глупых детишек, собирающихся на пикник, – шепнула она мужу.
Он похлопал ее по руке:
– Это и есть своего рода пикник. Ты не должна обращать на это внимания. Просто улыбайся и кивай головой.
– Неужели вы не обожаете капитана Смита? – исходила восторгом тощая блондинка в шляпе со страусовыми перьями. – Со своими белыми усиками он напоминает мне дьявола.
– Скорее седеющего моржа, – отозвался ее спутник.
– А вы знаете, что это его последнее плавание? – вмешался Астор.
– Достойное признание заслуг одного из наших лучших шкиперов, – заметил мистер Измэй с «Уайт стар». – Тридцать восемь лет службы – и ни единой неудачи.
– Пожалуйста, расскажите нам о вашем чудесном корабле, мистер Измэй, – попросила миссис Астор.
– Моя дорогая леди, мистер Эндрюс – вот кто должен ответить на ваш вопрос и удовлетворить любопытство. В конце концов, «Титаник» – детище его фантазии и памятник прогрессу.
– Право же, это немыслимо, мистер Эндрюс! – пропела ослепительная томная брюнетка, задрапированная в какой-то диковинный наряд и стоящая за стулом архитектора.
– Да, он всего чуть-чуть недотягивает до Божьего творения, и я склонен согласиться, что вообразить себе такой корабль почти немыслимо, – с гордостью ответил Эндрюс. Его никогда не утомляли разговоры о его творении.
И кораблем действительно можно было гордиться. Левиафан водоизмещением 46 328 тонн, длиной 882,5 фута и шириной 92 фута, он мог удобно разместить на своем борту 2223 пассажира и команду. Недра корабля были разделены водонепроницаемыми переборками на герметичные отсеки, и в непредвиденном случае все они могли быть надежно задраены и даже запечатаны. Поэтому только самая малая часть корабля в случае несчастья могла оказаться затопленной водой.
Эндрюс поднял руку, призывая собравшихся к молчанию, и почти благоговейным тоном провозгласил:
– Мы уже двинулись. Слышите гудение? Это два комплекта машин, работающих в автономном режиме. Причем все моторы четырехцилиндровые.
Мара испытывала некоторое беспокойство.
– Мистер Эндрюс, а сколько спасательных шлюпок на «Титанике»?
Он, казалось, был шокирован вопросом.
– Спасательных шлюпок, мадам? Ну… конечно, «Титаник» – всего лишь витрина магазина, он только имеет вид корабля, если вы извините мне эту шутку. На «Титанике» двадцать спасательных шлюпок, мадам.
– И какова их общая вместимость?
Эндрюсу не понравился ее вопрос, и он не мог скрыть этого.
– Ну, я бы сказал, до тысячи двухсот пассажиров.
– Но ведь на корабле две тысячи двести человек.
Теперь великий кораблестроитель приобрел уверенный вид.
– Мадам, вы не должны забивать свою хорошенькую головку подобными фантазиями. Я повторяю: «Титаник» непотопляем.
– Да, я слышала такое мнение, что он может соревноваться с тем, что создано Господом, – сказала Мара, не скрывая сарказма. – Так ведь говорили о «Титане».
– О «Титане»? – в один голос спросили несколько гостей.
Разговор между Марой и Эндрюсом привлек всеобщее внимание.
– Да, я говорю о романе Моргана Робертсона, опубликованном как раз в конце прошлого века. Роман об океанском лайнере «Титане», якобы непотопляемом, отправившемся в свое первое плавание с более чем тысячей богатых пассажиров на борту. В длину он был восемьсот футов и водоизмещением сорок пять тысяч тонн, и на нем тоже имелось немногим больше двадцати спасательных шлюпок из эстетических, точнее, косметических соображений. Он отплыл из Англии в середине апреля и налетел на айсберг в Северной Атлантике. Почти все пассажиры и команда погибли.
По толпе пробежал ропот недовольства и испуга.
– О Господи, миссис Роджерс, неужели вы хотите напугать нас так, чтобы у всех затряслись поджилки? – с досадой спросил полковник Астор.
– Не хочу больше слушать эту чушь, – высокомерно заявила дебелая матрона. Она сурово разглядывала Мару, наведя на нее лорнет. – Любители литературы! Ну не смешно ли?
Позже, когда они оказались в своей каюте, даже Гордон попенял Маре за ее импульсивную выходку:
– С твоей стороны, дорогая, было довольно бестактно испортить им настроение во время торжества, когда они купались в лучах славы и блаженства.
– Мне жаль, что я испортила вечер полковнику Астору, но думаю, что в высшей степени безответственно со стороны «Уайт стар» спускать новый корабль со стапелей и отправлять в море без достаточного количества спасательных шлюпок.
В тот вечер они оказались в числе почетных гостей за столиком капитана. Это был особый праздничный вечер, и пассажиры и офицеры корабельной команды были одеты в парадную форму, как обычно выражалась на валлийский манер мать Мары. Капитан Смит был ослепителен в белом костюме с золотым галуном. Его капитанская фуражка, украшенная золотым символом компании «Уайт стар», лежала рядом с тарелкой, сияя в свете хрустальных канделябров.
Обеденный зал засверкал всеми цветами радуги, когда пары закружились на полу, отполированном до зеркального блеска. Они танцевали под оркестр, исполнявший попурри из вальсов Штрауса. Мужчины в черных смокингах, крахмальных рубашках и белых галстуках оттеняли своей чопорностью разноцветие бальных женских туалетов из шелка и парчи; дамы выступали в них словно райские павы.
На миссис Астор был наряд из шотландского набивного шелка приглушенных тонов, напоминавший по сочетанию цветов старинные гобелены. Платье Мары, с пышными рукавами из лионского шелка цвета недозрелого лимона, с белым кружевом и зелеными лентами, выглядело изысканно и экзотично. Как и полосатые шелковые чулки, где перемежались золотая нить с нитью цвета абрикоса, а на ее ногах были изящные лакированные ботиночки с носками, отделанными серебром и кисточками.
Почти за каждым столом в просторном обеденном зале разговор непременно заходил о «Титанике», об историческом путешествии, в котором пассажиры имели счастье принять участие.
Миссис Астор, все еще находясь под неприятным впечатлением от рассказа Мары о «Титане», продолжала думать только об айсбергах – это стало для нее просто наваждением.
Капитан Смит, жизнерадостный, плотного сложения мужчина, смеялся и, стараясь успокоить, похлопывал ее по руке:
– Конечно, мадам, это правда, нынешняя необычно теплая зима послужила причиной появления огромного числа айсбергов, отрывающихся от полярных шапок и дрейфующих на юг под влиянием Лабрадорского течения. Но по приказу нашего начальства в Лондоне навигаторы составили специальную карту курса для «Титаника», и мы пройдем намного южнее ближайшего айсберга.
Так же терпеливо он отвечал на многочисленные вопросы, адресованные ему другими пассажирами:
– Да, мы можем развить скорость более тридцати узлов, но, как и во всех случаях с новыми кораблями «Уайт стар», мы придерживаемся стабильной и постоянной скорости в двадцать узлов. Принимая во внимание течение, можем убавить или прибавить скорость на один узел.
– Когда мы прибудем в Нью-Йорк?
– В воскресенье ночью должны быть в Грэнд-Бэнксе, а это значит…
Он не закончил фразу, потому что к нему подошел судовой казначей и что-то зашептал ему на ухо. Капитан Смит кивнул и, извинившись перед гостями, встал.
– Прошу простить. Меня просят на мостик. Главное – выполнение долга, а удовольствия – потом.
Взяв под мышку свою капитанскую фуражку и раскланявшись со всеми, он обратился к дамам:
– Вы почтили мой столик своим присутствием, милые леди. Благодарю вас, до новой встречи…
– Пока мы сидим здесь, поищите айсберг, капитан! – крикнул ему вдогонку какой-то шутник, и все, кто сидел за столом, разразились веселым смехом. Все, кроме Мары.
Затем один из гостей, психолог, пригласил Мару на танец. Это был высокий жилистый мужчина с коротко подстриженными стального цвета волосами и бородкой а-ля Ван Дейк.
– Как я понял, вы поклонница писателя Моргана Робертсона, миссис Юинг.
Мара улыбнулась:
– Так вы слышали наш разговор сегодня днем? А теперь подшучиваете надо мной, да?
– Напротив. Представители моей профессии вовсе не склонны высмеивать философию и мировосприятие других людей. Скажите, вы слышали о промнезии?
– Пожалуй, нет, доктор.
– Так называется память о будущем.
– Память о будущем? Как странно!
– Да, и есть люди, которые считают, что предчувствия на самом деле и есть способность заглядывать в будущее.
У Мары побежали мурашки по спине. Внезапно она помрачнела.
– Давайте надеяться, доктор, что Морган Робертсон не был вдохновлен промнезией, когда сел писать свой роман «Титан»… Вы не возражаете, если мы сядем? У меня голова раскалывается.
Головная боль еще не прошла, в висках стучало, когда они с Гордоном вернулись в свой номер. На большой двуспальной кровати она тесно прижалась к нему, касаясь щекой его груди.
– Гордон, приласкай меня, я хочу быть как можно ближе к тебе.
– Чудесно, – хмыкнул он. – Наше боевое крещение на корабле. Подумать только! Заняться любовью на океанском лайнере в первую же ночь! Разрази меня Юпитер, я хотел бы знать, скольким пассажирам пришла в голову эта блестящая идея. Думаю, Джону Джекобу. Его половина выглядит так, словно ее любимое занятие – поваляться на сеновале с мужчиной.
– Не будь циником и сквернословом, Гордон.
Она выскользнула из своей атласной ночной рубашки и села на него верхом.
– У меня такое ощущение, что сегодня я должна проявлять инициативу.
– И быть изобретательной.
И она ласкала и ласкала его, чувствуя, как нарастает желание. Жаркая волна понесла их навстречу друг другу.
– Это было восхитительно, – прошептала она, когда они лежали рядом, усталые и умиротворенные.
Он ущипнул ее за ягодицу.
– Достойное окончание прекрасного дня и наш талисман на благополучное плавание до самого Нью-Йорка, и будь он неладен, этот чертов парень, этот писака!
Мара улыбнулась:
– Я была просто дурой, зря подняла такой переполох.
Они уснули тихо и мирно.
Утро встретило их ослепительным солнцем, сияющим на лазурном, без единого облачка небе, а океан был спокоен, как озеро.
– Воздух здесь просто целебный, – сказала Мара, обращаясь к миссис Астор, когда они обе лежали в шезлонгах на палубе, наслаждаясь закуской, которую им подали до полудня, – можно было выбирать: чай с кексом или бульон с солеными крекерами. Их мужья в это время совершали прогулку по палубе.
– В такую погоду невозможно даже представить себе появление какого-то айсберга, – обронила как бы невзначай миссис Астор, но Мара почувствовала в ее тоне не улегшееся еще беспокойство.
Следующий день показался им еще лучше предыдущего. Маре было настолько тепло, что она не стала кутаться в одеяло, лежа на палубе. На все время путешествия «Титаника» метеорологическая служба Канады предсказывала хорошую погоду – вплоть до окончания путешествия в Нью-Йорке.
Они прибыли в Грэнд-Бэнкс в ночь на воскресенье 14 апреля, взяв оттуда курс на юго-запад, то есть на Нью-Йорк.
Первый помощник капитана мистер Мёрдок, направляясь на мостик, остановился у рубки радиста Джона Филлипса.
– Что слышно, мистер Филлипс?
– Ничего особенного, сэр… На севере, правда, появилась целая россыпь мелких льдин. Но ближайшая к нам, насколько я понял, более чем в двухстах милях отсюда.
Мёрдок улыбнулся:
– Нет причин для беспокойства. Доброй ночи, Филлипс.
Чеканя шаг, он прошел по палубе на мостик, насвистывая какой-то веселенький мотивчик. Его несколько удивило присутствие в рубке мистера и миссис Юинг. Она зябко куталась в соболье манто.
– Добрый вечер, – приветствовал он чету. – Вас интересует, как живут другие обитатели плавучего дома?
– Лейтенант Лайтоллер был так любезен, что пригласил нас посмотреть, как команда управляется с таким гигантом, как «Титаник», – ответил мистер Юинг.
Мёрдок рассмеялся:
– Все делается с помощью зеркал. Я не шучу, хотя мы используем ряд современных приборов, как, скажем, гироскоп и прочее сложное навигационное оборудование. А практически корабль плывет сам… – Он повернулся ко второму офицеру: – Как дела, лейтенант Лайтоллер?
– Вода как зеркало, сэр. По мне, слишком уж спокойная.
– А вы бы предпочли плыть по бурному морю? – с любопытством спросила Мара.
– Ну не совсем так, мадам. Слишком уж бурного моря я не желал бы, но оно должно быть живым, активным. Видите ли, для моряка океан то же, что пласт породы для геолога. Многое можно узнать по тому, как море ведет себя. Оно как живое существо, которое дышит. И по волнам вы можете прочесть, узнать многое. Если ночью случится непогода, мы сумеем примерно рассчитать, какова будет сила шторма, изучив следы бурунов. Море можно обозревать на расстоянии в несколько миль, но не сегодня вечером. Нынче оно гладкое, как пруд.
– Вы опасаетесь айсбергов? – спросила Мара, ее лоб прорезала морщинка. – Если я поняла правильно, ближайший к нам находится на расстоянии двухсот миль.
Гордон обнял ее за плечи.
– От меня не укрылось, – он бросил взгляд на группу офицеров, – что сегодня вы удвоили число смотровых. К чему, если вы не ждете неприятностей?
Офицеры обменялись взглядами, и Мёрдок чуть снисходительно пояснил:
– Дело в том, мистер Юинг, что в море всегда следует быть начеку, особенно в такую ночь, когда нет луны, а вода спокойная.
– Но ведь горят яркие звезды. Клянусь Юпитером, кажется, они спускаются прямо в воду!
И в самом деле, гроздья звезд и созвездий буквально висели над головой. Создавалось впечатление, будто «Титаник» находился в центре гигантского колеса, светящиеся спицы которого как ножи пронзали тьму ночи и спускались к гладкой поверхности воды, сходясь в одной точке на корабле. Зрелище поистине фантастическое.
– Мы называем это фосфоресцентной стагнацией, – сказал Мёрдок.
– Ладно, я отправляюсь спать, – сказал Лайтоллер. Он отсалютовал Гордону и Маре, приподняв фуражку. – Доброй ночи, миссис Юинг, мистер Юинг. Желаю спокойного сна.
Мара и Гордон остались на палубе, им все здесь нравилось – как внимательно смотрел вперед рулевой, с какой заинтересованностью, граничившей с одержимостью, изучали карты Мёрдок и другие офицеры. Время шло быстро, приближалась полночь, когда Мара, взглянув на часы, висевшие на стене, вздрогнула.
– Боже милостивый, Гордон, боюсь, что мы бестактные гости, так долго задержались здесь.
– Верно. Спустимся в главный салон и выпьем по рюмочке, а потом – спать.
Галантный Мёрдок улыбнулся:
– Приятно было принимать вас на мостике, миссис Юинг. Мне жаль, что я не смог уделить вам больше времени.
– Вы были очень любезны, лейтенант, – ответила ему улыбкой Мара.
Он вышел из рубки проводить гостей. Сказал, прощаясь, что намерен закончить свое дежурство здесь, у поручней, – отсюда лучше видимость, огни рубки не мешают просматривать морскую гладь до самого горизонта.
Внизу, под палубой, он заметил какие-то всполохи света, исходившие из люка. Сложив руки рупором и поднеся их к губам, он крикнул:
– Эй, внизу! Задраить передний люк – он мешает мне видеть!
Мара и Гордон находились уже на полпути в кают-компанию, когда из «вороньего гнезда» донесся звук колокола, означавший тревогу. Колокол прогудел трижды.
Гордон, еще перед началом плавания хорошо изучивший весь морской путь домой, схватил Мару за руку и пробормотал:
– Господи, впереди какое-то препятствие, вернемся на мостик и посмотрим, что там.
Они повернули обратно и поднялись по ступенькам в рулевую рубку. В это время Мёрдок, выключив телеграфные аппараты, сообщавшиеся с машинным отделением, закричал рулевому:
– Резкий поворот на правый борт!
Он ринулся из рулевой рубки и остановился у поручней, вцепившись в них так, что костяшки пальцев побелели, выделяясь на обледеневшей стальной поверхности. Гордон и Мара подошли к нему, и все трое в безмолвном ужасе уставились на возникшую впереди по курсу ужасающую громаду. Над «Титаником» не менее чем в четверти мили нависла гигантская ледяная гора, и расстояние между ними быстро сокращалось. Корабль шел вперед, уклоняясь от столкновения, но не настолько быстро, как это было необходимо.
– Черт, черт побери! – шептал Мёрдок. Он слишком поздно понял, что надо было отдать приказ заглушить машины. Теперь инерция воды увлекала корабль, отдавая его на милость айсберга.
Казалось, что если не удастся вовсе избежать столкновения, то в самом худшем случае корабль коснется ледяной горы правым бортом, то есть «Титаник» только скользнет по ней, и тут действительно послышался скрежет, будто когти царапают по грифельной доске, только в тысячу раз мощнее и громче. Корабль прошел мимо айсберга. Мара и Гордон, затаившие дыхание, испустили вздох облегчения.
