Текст книги "Одиссея для двоих"

Автор книги: Стефан Вюль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

13

Весь следующий день он просидел в историческом отделе университетской библиотеки.

В хрониках упоминалось, что первопоселенцы с Земли застали Смарагд заселенным цеподами. Людям пришлось вступить в настоящую войну с этими странными головоногими. Только через несколько лет, когда цеподы признали себя побежденными, земляне узнали о существовании еще одной расы – серых карликов. Цеподы нещадно эксплуатировали их. Под ударами бичей свирепых поработителей серые карлики работали на рудниках, затерянных среди необозримых просторов четвертого континента.

Между людьми и серыми карликами возникла инстинктивная привязанность. Главную роль в этом сыграла внешняя схожесть серокожих аборигенов Смарагда и землян. К величайшему неудовольствию цеподов люди приняли участие в судьбе бывших рабов. В конце концов оказалось, что карлики и в самом деле достойны внимания.

Избавленная от жестокого ига раса была очень одаренной от природы, исключительно трудолюбивой – и ничего удивительного, что многие серые карлики вскоре заняли значительные посты в обществе.

Не все с ними было ясно до конца. Такие симпатичные и обаятельные, мягкие и уступчивые в остальном, карлики оказались твердокаменными во всем, что касалось их религии. Землянам практически ничего не было известно о ритуалах, сопровождающих их бракосочетания, рождения или смерть. Правда, земляне сами старались не проявлять чрезмерного любопытства. В конце концов такая гипертрофированная скромность не имела большого значения.

Исторические изыски в какой-то мере помогли пополнить знания Мишеля в отношении расы серых карликов.

В поисках он руководствовался в основном интуицией. Он пробирался сквозь дебри ветхих документов, ведомый некой туманной догадкой.

К вечеру голова его уже трещала от хроник, а глаза лезли на лоб от усталости. Он выбрался на улицу и потащился куда глаза глядят вдоль красных пляжей.

Образы и догадки теснились в его мозгу. Может быть, в конце концов из этого информационного хаоса и образуется что-нибудь достойное внимания, а пока...

Мысли вертелись вокруг цепода, подсунувшего бомбу в его каюту на звездолете. И вдруг ни с того ни с сего он подумал: уж что-то слишком быстро разыскал Мелоун голубоглазого! Мысль эта появилась просто так, без всякой связи с предыдущей. По логике вещей Мишель должен был восхищаться великолепной организованностью и быстродействием полицейской машины. Нет, что-то здесь было не так. Вряд ли он смог бы ответить, что именно ему не нравится. Уж не прав ли был Мелоун, считая его тронутым?

– Не сошел же я в самом деле с ума! – проворчал Мишель вполголоса, недоуменно хмыкнул и побрел дальше, увязая в песке. Плеск волн и солоноватый запах моря успокаивали.

Инесс. Он нахмурился. При мысли о ней сердце его болезненно щемило. Он понял, что по уши увяз в приключении и единственной желанной наградой ему будет милое лицо. Неужели он, великий Мишель Местре, влюбился? А ведь похоже на то. Весь вопрос – насколько сильно его чувство?

К этой девушке нельзя быть равнодушным – это он понял давно. Чувство вспыхнуло, когда он узнал об исчезновении девушки. А что, если чувство угаснет, едва Инесс отыщется?

Странное дело, ему было совершенно безразлично, атаковали ли люди Мелоуна тот дом, населенный цеподами, или отказались от штурма.

Он улегся навзничь на песок. Закатное небо, вначале шафрановое, медленно становилось медно-красным. Плеск волн убаюкал его, и он задремал... и проснулся только, когда на лицо упали жаркие лучи восходящего солнца. Трудно поверить, но он и в самом деле всю ночь так и проспал на пляже!

Он встал и отправился в гостиницу – умыться и переодеться.

Ему не терпелось повидаться с неким таксистом, тем самым карликом, что вез Инесс с космодрома. Желание это все росло в нем, пока не оформилось в навязчивую идею. Он не стал сопротивляться этой идее, тем более, что когда просматривал полицейские донесения в кабинете Мелоуна, сумел запомнить адрес карлика.

На ближайшей стоянке Мишель сел в аэробус: сменив облик, он уже не опасался показываться на людях. В центре пересел на пригородный маршрут, махнул через залив и вышел в захолустном предместье. Вокруг были только запущенные сады да заброшенные домики. Похоже, здесь Смарагд отказался от борьбы за репутацию планеты-люкс.

И все равно чудесное и неповторимое море, равнодушное к залепленным афишами заборам, к покосившимся столбам и брошенным прямо посреди пыльных тротуаров жестянкам, стеной из драгоценного берилла сверкало под бледным небом в конце каждой улочки. Все остальное уже не имело значения.

Клочья афиш трепетали на ветру как знамена, кучки песка отливали под солнцем чистым золотом, а мятые банки и коробки, украшенные причудливыми тенями, казались шедеврами юного гения-абстракциониста.

Мишель с праздным видом слонялся по пыльным улицам, под лучами яркого солнца, бесстыдно обнажившим свои язвы и шрамы.

И вдруг он наткнулся на совершенно чуждую окружающему вещь: на заплатанном тротуаре сверкала свежими красками новенькая карта – схема этого заброшенного района. Мишель вгляделся в переплетение линий на схеме и торопливо углубился в лабиринт безлюдных кривых улочек.

Минут через двадцать он уже стоял перед нужным домом. Таксист обитал в одноэтажном, довольно новом особнячке, стоящем посреди заметенного песком дворика под чахлой одинокой пальмой.

Под башмаком Мишеля что-то брякнуло. Он машинально глянул под ноги. Из-под слоя песка сверкнуло золото. Мишель нагнулся, с бьющимся сердцем подхватил блестящий предмет и сунул его в карман. Это был браслет Инесс. Молодой человек хорошо помнил, как он переливался в свете ламп в баре звездолета на руке девушки, и сразу узнал его.

Он неуверенно направился прочь, потом решился, повернул обратно, прошел через калитку и зашагал к дому. Пять низеньких ступенек перед входом он преодолел одним шагом и нажал кнопку звонка. Через некоторое время дверь распахнулась и на пороге появился карлик. Он дружелюбно улыбался, но глаза глядели холодно и недоверчиво.

Чтобы его успокоить, Мишель пошатнулся, изображая пьяного: здесь пьянчужки обычно были безобидны.

– Извините, – пробормотал он, вынул браслет и протянул карлику. – Я нашел эту штуку под вашей калиткой...

– Вот как? – вежливо сказал карлик.

– Это не ваше?

Карлик взял браслет и стал разглядывать. Мишель ударил его ребром ладони пониже уха и сразу подхватил, чтобы он не упал. Ногой закрыл за собой дверь и вошел в гостиную.

Там он положил карлика на кушетку, огляделся. В жилище карлика он попал впервые. Ему показалось, что он вошел в кукольный домик.

Здесь стоял какой-то неопределенный запах: пахло не то аптекой, не то мышиной норой. Так иногда пахнет в палате тяжелобольного.

Мишель сморщил нос и приступил к планомерному обыску. Он осмотрел все комнаты, перерыл все шкафы, повыдвигал все ящики. Кухню и подвал он тоже обшарил. Нигде ничего подозрительного. Если не считать запаха, домик карлика выглядел как уменьшенная копия человеческого жилья. Здесь можно было чувствовать себя как дома, если не забывать вовремя наклоняться перед каждой дверью. Мишель был разочарован. Он ожидал найти здесь черное и мрачное капище, предназначенное для жутких обрядов. Жаль.

Оставалось допросить пленника.

Карлик неподвижно лежал на кушетке. Его поза, как и слишком продолжительный обморок, показались Мишелю странными.

Он взял карлика за плечи, приподнял. Голова пленника упала на грудь. Молодой человек встревожился. Он поискал пульс на серой безвольной руке, потом резким движением разорвал на карлике рубашку и припал ухом к груди. Тишина.

Он просто-напросто убил подозреваемого!

Мишель пожалел несчастного таксиста. Ему было стыдно, однако профессионализм не позволял расчувствоваться более необходимого. Пожав плечами, он проворчал:

– Надо же, какое хлипкое создание. Простого щелчка хватило...

Он протянул руку, чтобы прикрыть грудь мертвеца, и вдруг... Кровь застучала у него в висках. Он нагнулся, не веря глазам.

Под левым соском серого карлика виднелось пятно, как после старого ожога, однако то, что хотели вытравить, частично сохранилось. Это был значок Вооруженных Сил империи, исключительно земного происхождения!

Мишель был хорошо информирован, и потому знал, что ни у одного внеземлянина, даже из вспомогательной службы, не могло быть подобной татуировки.

Еще можно было различить две звездочки, свидетельствующие об офицерском ранге, и цифры: 3 и 7. Еще одна невозможная ни с административной, ни с медицинской точки зрения вещь: последняя цифра указывала группу и резус-фактор крови. А серые карлики никогда не соглашались ни на какое медицинское обследование со стороны людей. Более любопытные, чем их коллеги, ученые неизменно наталкивались на строгое религиозное табу.

Три года назад едва не дошло до бунта: после тяжелого несчастного случая скорая помощь доставила трех серых карликов в земную клинику, так местные священники-лекари за полчаса (!) получили разрешение забрать раненых.

Физиология карликов была тайной до такой степени, что никто не знал даже, циркулирует в их крови гемоглобин в свободном виде или связан в красных кровяных тельцах!

Мишель задумчиво посмотрел на маленький серый трупик. Никакого труда не составляло упаковать его в мешок и унести с собой, чтобы сделать вскрытие. Однако карлики были везде. Они бы моментально обо всем пронюхали, и тело исчезло раньше, чем его коснулось острие скальпеля. Или планета захлебнулась бы в крови.

Во всяком случае, земные власти были бы не на его стороне. Власти приняли условие – с уважением относиться к столь странной стеснительности карликов – и были довольны, имея дело с лояльными гражданами общества.

Наконец Мишель решился. На кухне он отыскал нож поострее и решительным движением рассек серую кожу на пальце до кости. Раздвинул края раны.

Показалась губчатая ткань, выступила желтоватая жидкость.

Тогда Мишель раздел свою жертву. Из кармана покойника выпал сложенный вчетверо клочок бумаги. Мишель подхватил его и сунул в карман, чтобы прочесть на досуге.

Уложив труп, Мишель приложил конец ножа к груди в том месте, где должно было быть сердце. Подумал: "А если он жив? Я не слышал, как бьется его сердце, и решил, что он умер. Так ли это?"

Лезвие со скрипом вонзилось в серую кожу, и молодой человек с каким-то ожесточением раздвинул края раны.

Опять показалась та же губчатая ткань. "Совсем как поролоновый матрац", – подумал Мишель и запустил пальцы глубже.

Под ребрами он нащупал что-то странное, потянул и увидел... Нет, не внутренности...

На его ладони лежало что-то, подозрительно напоминающее пучок щупалец спрута!

Ошеломленный увиденным, он почуял опасность слишком поздно.

Какой-то шорох за спиной, и тут же – удар! Сильный, жестокий удар, от которого в мозгу вспыхнули тысячи звезд.

Потом была только темнота.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

Очнулся он не скоро.

Из болезненной темноты его вырвало ощущение словно бы слишком яркого света. Он чувствовал окружающее его жгучее сияние, но не вздел ничего. Непонятно, необъяснимо!

"Ослеп я, что ли?" – подумал он.

Чувствовал он себя отвратительно. Его словно завернули в мокрую простыню и туго спеленали. Он попробовал пошевелить рукой, ногой... Безуспешно.

На паралич не похоже. Было такое ощущение, словно... словно чего-то не хватало...

"Неужели мне отрезали конечности?!"

Потом он сообразил, что ничего не слышит. Вокруг стояла мертвая, непроницаемая, удушливая тишина.

Вдруг где-то возле левого уха что-то обожгло – и возникли звуки. Чистые, ясные. Стук небольшого металлического предмета о стекло: словно кто-то положил чайную ложечку на блюдце. Потом зазвенело, как будто в умывальную раковину уронили стальной шарик. Зажурчала вода. Шаги. Громкие звуки шагов по паркетному полу. Кашель.

Наконец-то какой-то человеческий звук!

Мишель хотел крикнуть. Не вышло. Зато болезненное ощущение бессилия возросло. Совсем рядом кто-то засмеялся и сказал:

– Ага, паренек, говорить хочется? Вижу, вижу: стрелка на приборе, подключенном к речевому центру, движется. Ха-ха! Да, ты же не понимаешь, что с тобой стряслось. Знаешь, это очень любопытно. Очень, очень любопытно. В самом деле! Не думаю, чтобы с кем-нибудь могло приключиться что-нибудь еще более любопытное! Разве что смерть. Нет, точно нет. В смерти нет ничего любопытного. Смерть банальна. Это всегда только обморок – раз и навсегда. Тебе уже приходилось терять сознание? Да, правда, ты же только что очнулся от продолжительного обморока. А представь, что ты не очнешься никогда. Это и была бы смерть. Тогда и говорить было бы не о чем. Твой случай – совсем другое дело, приятель. Это... Как бы поточнее выразиться... Это исключение. Скажу больше. Сейчас ты все поймешь. Я провел на тебе несколько экспериментов в области... ну, скажем, в области занимательной физиологии.

Опять шаги по паркету. Удовлетворенное ворчание. Голос:

– Неплохо. Зубцы на кривых твоих мыслительных процессов весьма регулярны. Ты в своем уме. А некоторые на твоем месте, бывает, трогаются, правда, правда. Но ты – замечательно уравновешенный паренек, поздравляю. Твоя ассоциативная кривая немного пляшет, это естественно. Ничего. Такая временная паника в твоем положении вполне нормальна.

"Чего он тянет? Мог бы, наконец, и сказать, где это я, – думал Мишель. – И откуда такой всеохватывающий паралич? Только слышу – и больше ничего. Только разум и слух. Если я и в самом деле завернут в мокрую простыню, то почему этого не осязаю? Нет, хватит с меня!.."

– Ну ладно, ладно, – снова послышался незнакомый голос. – Не волнуйся так, паренек. Я понимаю, тебя сейчас мучают тысячи вопросов. Даже догадываюсь, какие. Что ж, попробую ответить на них. Только разреши мне сначала подключить тебе глаз, так же, как подключил ухо.

Какой-то шорох, и Мишель вдруг почувствовал, что голову его пронзает ослепительно белый световой меч. Он прозрел.

И оказался с глазу на глаз с цеподом. Буквально в десяти сантиметрах увидел голову осьминога. Ему захотелось отшатнуться. Не вышло.

– Испугался! – констатировал цепод. – Стрелка на приборе прыгнула как бешеная. Да, двигаться ты не можешь. Для этого нужны конечности, мышцы, кости, а вот как раз ни того, ни другого, ни третьего у тебя нет. Ты, наверное, думаешь: "Этот цепод тронутый". Ничего подобного. Ты ошибаешься. Я говорю правду.

Глаза головоногого повернулись в орбитах. Он продолжал:

– Слушай внимательно. Сейчас я держу в руке твой глаз. Это я направляю его в разные стороны, на те вещи, что хочу тебе показать. Я сказал "глаз", но это в переносном смысле. "Глаз" этот искусственный, но... ну, скажем, так... подключен... к твоему зрительному нерву. Вот посмотри-ка!

Медленно, без участия воли Мишеля, его взгляд передвинулся ниже. У цепода было человеческое тело. Атлетический торс, длинные ноги спортсмена, обтянутые черными брюками...

– По-моему, так гораздо практичнее, чем конструкция из металлических стержней, – прокомментировал цепод. – Я взял себе именно твое тело, потому что оно исключительно здоровое и жизнеспособное.

Мишеля захлестнула ненависть: перед ним в самом деле стояло его собственное тело, увенчанное безобразной фиолетовой головой. Шрамик на предплечье, армейская татуировка под левым соском... Сомнений не было.

"Что?! что?! что?! Что это он плетет, этот гнусный слизняк?! Проклятый идиот! Что же это?!.."

– Не понимаешь... – протянул цепод. – Ты спрашиваешь себя: "Что же в таком случае осталось мне, если тело взял себе он? Голова?" Сразу должен сказать, что и голову я тебе не оставил. Сейчас покажу ее тебе. Вот она!

Взгляд Мишеля передвинулся вдоль полок, уставленных рядами стеклянных банок. В банке, на которой остановился его взгляд, покоилась человеческая голова. Это была его собственная голова, лишенная грима и погруженная в какую-то жидкость.

– Вот теперь и подумай: чти же ты такое? Что от тебя осталось? Еще не догадался? Это же так просто. Сейчас я направлю твой "глаз" на тебя – и ты увидишь себя как в зеркале!

Изображение снова надвигалось – и появилась банка, оплетенная проводами и опутанная трубками. В банке под слоем жидкости покоилась белесая аморфная масса, похожая на вздувшуюся тушу дохлого Моби Дика, утыканную гарпунами – так густо была нашпигована эта масса микроэлектродами.

Это был мозг!

"...Гарсон, один раз бараньи мозги с горошком!.." – некстати вспомнился Мишелю какой-то земной ресторан. Он не удержался и мысленно дополнил это зрелище пучком укропа, веточкой петрушки с капелькой уксуса... Так вот что он такое: бесформенный, сморщенный кусок жирного мяса в банке... Аморфная масса, почти ничто! – И одновременно все, что, по крайней мере морально, составляло духовную личность некоего Мишеля Местре...

– Нелегко переварить, правда? – добродушно заметил цепод. – Ну, и какого ты мнения об уровне нашей науки?

Несколько бесконечных секунд цепод вглядывался в прозрачный кубик "глаз" Мишеля, соединенный с банкой тонким проводом, потом с жестоким смехом сказал:

– А теперь – баиньки! – и поставил "глаз" рядом с банкой.

После этого он направился к двери. На пороге остановился, обернулся и с довольным видом похлопал себя по ноге.

– Отличное тело, – сказал он. – Сильное, гибкое. Благодарю.

Дверь за ним захлопнулась. Свет погас.

Мишель остался один в темноте. Ураган мыслей в горсти творожистой массы. Даже не вихрь под черепом: череп пуст и мокнет в другой банке... Буря в стакане физраствора.

Понемногу Мишель успокоился. Только теперь он начал представлять, какой была подлинная история цеподов.

Цеподы и серые карлики были единокровными созданиями – опасными и хитрыми. Во время покорения Смарагда, когда цеподы поняли, что война проиграна, они решили самых способных своих собратьев превратить в существ, которые были бы милы сердцу победителей. А какой облик может снискать симпатии людей?

Для этой цели цеподы воспользовались останками погибших в боях землян!

Неизвестно, то ли так было задумано, то ли головоногие не сумели добиться стопроцентного успеха, но в процессе витализации скелеты и, соответственно, тела оживленных уменьшались. Однако мозг, а возможно, и все тело цепода в тело убитого человека пересадить все-таки им удалось. Это было победой куда более важной, чем победа в любой битве.

Серых карликов для виду заперли в концентрационные лагеря в дебрях четвертого континента. Гениальная идея! Растроганные земляне поспешили на выручку и освободили карликов: ведь они с виду были чуть ли не братьями людей! А так как в тела живых трупов пересаживали избранных, наиболее одаренных цеподов, то эти особы неизменно оказывались исключительно одаренными во всех областях; очень скоро серые карлики стали расой привилегированной, почти равной людям. Карлики внедрялись во все жизненно важные центры человеческого общества, изучали все механизмы, движущие этим обществом, – и фокус удался!

Что же касается всего остального – религия и табу оказались надежным щитом. Разумеется, они не желали иметь дела с земной медициной! Еще бы! Разумеется, чрезвычайная застенчивость мешала им показываться на пляжах в купальных костюмах. Еще бы! И, наконец, все, что касается рождений и смертей, разумеется, было исключительной прерогативой священников и происходило в святилищах, подальше от любопытных взглядов. Еще бы!

Хороша шутка!

Что же дальше?

Ну ясно: достаточно было усовершенствовать методы! Вместо того, чтобы использовать останки погибших солдат, стали похищать живых: в мирное время трупы стали редкостью. Были разработаны методы и способы сохранения естественного вида похищенных тел. Конец пришел серым карликам. Зато человек получается точь-в-точь как настоящий!

С особенной охотой цеподы "реконструировали" женщин: это легче. А когда цепод уже угнездился в человеческом теле, вполне достаточно чуточку изменить форму носа и ушей или запустить бороду, чтобы в любой толпе можно было не бояться быть узнанным. Фальшивое общественное положение, липовые документы. Просто, как яичница. Серые карлики везде. Для них нет неблагодарной работы. Без всякого неудовольствия они покорно скребут перьями по бумаге – примерные, незаменимые клерки. Им ничего не стоит подделать любые официальные документы...

Мишелю оставалось только размышлять. Он долго и так и сяк рассматривал все аспекты своего жалкого положения. Интересно, имеет ли право белесая масса на дне сосуда носить имя Мишель?..

Мысль о том, что Инесс, возможно, постигла такая же участь, доставляла ему ужасающие душевные муки. Он просто физически не мог заплакать, закричать, заколотить кулаками в стены, чтобы найти душевную разрядку. То, что его заставили пережить, было фантастично по своей жестокости. Точно так же он не имел возможности задохнуться от ярости – ни сердца, ни легких у жалкого голого мозга не было. Все органические реакции, обычно сопутствующие чувствам и составляющие сущности, их немалую часть, потеряли всякое значение.

Он страдал. И страдания, – ужасные, ни с чем не сравнимые, порождали в нем мысли холодные и острые как лезвия мечей, небывало ясные и безжалостные, не находящие выхода в физиологических реакциях. Вся физиология свелась к току теплой плазмы и таинственным импульсам продуктам бесчеловечной науки негуманоидов.

Его горе не находило выхода: даже гортани у него не было. Отсутствующее сердце не могло разорваться. Без внутренностей и желчи как излить горечь? Как разъяриться и обезуметь без инъекций адреналина в кровеносную систему, без утраты гормонального равновесия, которое вынуждает мысли путаться в безумном, однако несущем успокоение танце?

Его страдание было обнажено и безжалостно как пламя, всесильное и невообразимо ужасное.

К счастью, его сморила усталость, великая, милосердная, жизненно необходимая усталость, которая переборола усилия системы жизнеобеспечения и системы очистки плазмы, понемногу насытив жидкость продуктами распада.

Но прежде чем уснуть, обнаженный мозг развеселился. Как это ни было жестоко, но он захохотал, обойдясь без сокращений диафрагмы, без гримас и сопровождающих звуков. Он хохотал над собой, таким, каким увидел несколько часов назад: большое земное животное ехидца, утыканное микрозондами и дремлющее на дне стеклянной банки. А расходившееся воображение уже подсунуло ему еще один образ: ехидца покрылась мелкими папильотками и превратилась в человечью голову...

И когда он наконец уснул, чувство, что он против воли участвует в каком-то жестоком и омерзительном фарсе, не покинуло его и не покидало всю ночь.