Текст книги "Конан и демон пучины"

Автор книги: Стефан Корджи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

– Кром! – заревел киммериец вслед. этой злой насмешке. – Он еще смеет издеваться надо мной! Низкий трус! Тюфяк, набитый гнилыми водорослями! Покажись, повелитель мокриц, я утоплю тебя в твоем собственном болоте! Так глумиться надо мной, королем Аквилонии! Зря ты затеял со мной эти подлые игры! Ты, верно, не знаешь, кого дразнишь! Ну, теперь не жди быстрой смерти, это было бы слишком милосердным, ты будешь до конца жизни по три раза в день мыть ноги мне и моей жене своей собственной кровью, или что там у тебя течет в жилах! Я еще найду для тебя достойную медленную смерть!

Конан размахивал кулаками и ревел на всю реку. Случись это лет двадцать назад, гнев киммерийца могла бы унять только разбитая в щепки лодка. Нынешний король Аквилонии уже не был молодым горячим варваром, чуть что – громящим врагов, пробивающим стены и идущим напролом. Останься он таким же простым, как в юности, любой из ловких и изворотливых врагов, – а их к пятидесяти годам накопилось немало, – с легкостью бы его одолел. Нет, судьба одарила синеглазого гиганта звериным чутьем и отменной реакцией, а уж жизнь добавила к этому изворотливый практичный ум и богатый опыт. Несколько глубоких вдохов, и, все еще сжимая кулаки, Конан сел в лодке, бешеными глазами глянул на слугу:

– Видел? Он издевается надо мной! – И тут же по оторопелому вгляду парня понял, что тот ничего не видел. – Мираж! Там в лодке был я и Зенобия! – В этот момент отразившаяся от берега волна, поднятая рукой призрака, сильно качнула их лодку, оторвав руки Зубника от борта. Лекарь, в который уже раз за время путешествия, свалился на дно и замер там, уставившись круглыми глазами в небо.

– Чувствуешь? Волна-то настоящая! – Конан наклонился над ним и понял, что до смерти напуганный, тот быстро-быстро молится Митре. Значит, Зубник действительно ничего не видел. Что это могло значить? Киммериец еще раз, спокойно, припомнил все пригрезившееся ему в тумане. Кром! Что значит – пригрезившееся? Он мог подробно, до мельчайших подробностей, описать и лодку, и людей, которые в ней сидели. Он никогда не целовался перед зеркалом, но был совершенно уверен, что это был именно его жест, его властная рука, обнимающая, – проклятое наваждение! – плечи Зенобии. Сердце рвалось на куски, но усилием холодного разума он заставил успокоиться вновь поднимающуюся волну гнева. Это помогло и даже принесло странную догадку. Что, если это видение не было простой издевкой? Ехидный демон сделал уже вполне достаточно для того, чтобы как следует разозлить Конана. Непривычно и неприятно было чувствовать себя во власти нечеловеческой темной силы и пытаться разгадать мотивы его поступков. Своими грязными и жестокими действиями Од'О все время к чему-то подталкивал киммерийца. К чему? Несомненно, злодей тщеславен, все, что он натворил на земле, должно было продемонстрировать его силу. Да уж, насмотрелись. Конана вновь замутило от воспоминаний. Но он не привык бороться с невидимым, ускользающим соперником, заманивающим его непонятно куда, оставляя за собой следы бессмысленных злодеяний! Что же хотел сказать Демон океана, показав богато украшенную лодку, Зенобию с драгоценностями в руках? Король мог поклясться, что никогда не видел этой картины в прошлом. Не было у его жены такого странного платья и удивительного горящего ожерелья, никогда не ходили они по реке в лодке с темнокожими гребцами… И, самое главное – здесь киммериец на мгновение остановился в своих рассуждениях и сильно сжал виски ладонями. Сейчас, сечас, он, кажется, понял: больше всего его поразил жест двойника, – вода, послушная мановению руки!

– Да он торгуется со мной! – удивленно воскликнул Конан.

Ему послышался тихий смешок. Быстро взглянув на Зубника, он убедился, что парень не способен хихикать, он лежал, закрыв глаза и скрестив руки на груди. На всякий случай киммериец огляделся: на реке, естественно, никого не было. Туман понемногу рассеялся, широкая водная гладь расстилалась вокруг.

– Ну, уж с ума-то меня свести не удастся, – пробормотал Конан про себя. – Раз ятебе так нужен, попробуем поиграть по твоим правилам. Гардевир сказал, что ты злопамятен, что ж, посмотрим, у кого память злее.

Он замолчал, медленно поднялся и, повернувшись назад, туда, где осталась накрытая трауром Тарантия, неожиданно широко и уверенно улыбнулся.

Глава 11

Ночь сменяла день, ленивые речные волны монотонно покачивали лодку, словно уставшая мать беспокойное дитя. Ненадолго приставая к берегу, чтобы немного размять затекшие ноги, Конан с Зубником не прерывали свой путь длинными стоянками и ночлегами. Спали по очереди, киммериец, в основном, днем, так как убедить слугу, что ночное плавание по реке совершенно безопасно, было невозможно. Они почти не разговаривали: деревенский парень, подавленный столь дальней дорогой и огромным расстоянием до дома, которое с каждым часом все увеличивалось, и король, полный мрачной решимости, словно копивший силы для борьбы с сильным врагом.

Хорот, после впадения в него двух крупных рек – Красной и Алиманы, разлился так широко, что держаться середины уже не имело смысла, к тому же неуютно было болтаться в легкой лодке, почти не видя берегов. Конан решил держаться правой стороны, и теперь Зубник целый день, до мельтешения в глазах, мог любоваться поросшими лесом холмами, переходящими, казалось, совсем рядом, в Рабирийские горы.

К середине пятого дня далеко впереди засинело, еле заметный левый берег и вовсе отодвинулся в дымку. Проснувшийся Конан, наскоро плеснув в лицо прохладной водой, встал и приготовился всей грудью вдохнуть свежий морской воздух.

Ни один человек, попробовавший хоть раз в жизни соленого вкуса морской романтики, не забудет этого, живи он хоть самой распрекрасной и благополучной жизнью на суше. Конан, которого один вид синего горизонта всегда приводил в прекрасное и боевое расположение духа, расправил плечи.

Услужливый ветер с готовностью пахнул с моря прямо в лицо. Но что это? Вместо свежего живительного глотка, пахнущего солью, душная волна застоявшейся вони заставила киммерийца скривиться.

Зубник сидел на носу и во все глаза смотрел на открывавшуюся перед ним величественную панораму.

– Это море? – неуверенно спросил он, тоже морщась от тяжелого запаха.

– Море. – В голосе Конана не было уверенности. Он даже засомневался, не морочит ли их снова Демон океана. Однако, раздумывать было некогда, широкими взмахами весла киммериец начал поворачивать лодку к берегу.

Залитые ослепительным солнцем белые стены Мессантии равнодушно приняли еще двоих беспокойных путешественников, которых, – кто спросит? – гонит из дому жажда славы, алчность или просто тоска по приключениям.

Тут же на небольшой речной пристани они продали лодку ловкому малому. Быстро осмотрев дно и борта и отсчитав деньги, он засунул руки в просторные грязные карманы и, ухмыльнувшись всем дочерна загорелым лицом, спросил:

– Дальше морем пойдете?

Этот простой вопрос сразу поставил Конана в тупик, хотя времени на раздумье у него в дороге было достаточно. Действительно, куда двигаться теперь? Найти неплохой корабль в Мессантии никогда не составляло проблем, но что он скажет капитану? Каким курсом пойдет судно? Не отвечая на вопрос, киммериец взглядом указал Зубнику на вещи, сам закинул на плечо свернутые плащи и зашагал в город. Слуга семенил сзади, постоянно что-то роняя и восторженно озираясь. Мессантия была вторым в его жизни крупным городом. Совершенно не похожая на Тарантию, шумная, полная запахов, криков, песен, она сразу же одурманила парня, и, словно горячая южная красотка с обнаженными плечами и дерзким ртом, повела, потянула за собой, нашептывая сказки о небывалом блаженстве.

Конан намеренно выбирал гостиницу поближе к порту. Он чувствовал себя своим в этой толчее и разноголосом шуме, воспоминания затопили его, потеснив нынешние заботы, но заменив их тоской по молодым годам. Перед глазами живо стал помощник капитана Зельтран и галеон «Вастрель» – быстроходный красавец, которым командовал Конан в Кордаве. Неужели то самое море, которое всегда было киммерийцу другом, сейчас станет врагом?

Разношерстная толпа двигалась по набережной, богатые вельможи, обмахиваясь веерами, лениво разглядывали прохожих, полуголые мальчишки с бесенятами в глазах зорко следили за происходящим, в надежде стянуть то, что плохо лежит, самые разные языки мешались в удивительный и всем понятный портовый говор. Все было, как обычно, и не так. Не пахло морем на этой набережной. Ни одного знакомого запаха не почувствовал киммериец. Оглядев бухту, он удивился еще больше: она была пуста. То есть, корабли, – несколько десятков самых разных, больших и малых, сгрудились у берега. «Ждут шторма», – решил Конан, заходя в невысокую, приличную на вид гостиницу. Залихватский вид ей придавала ярко намалеванная вывеска «Приют одноглазого» с нарисованной тут же ухмыляющейся рожей с повязкой через глаз.

Внутри было чисто и уютно, несколько человек, по виду – матросов, что-то громко обсуждали за столом, постукивая кружками. Вкусно пахло жареным мясом. Хозяин с готовностью выбежал навстречу гостям. Среднего роста, с аккуратным круглым брюшком, огненно-рыжий, он любезно улыбался, хотя при взгляде на его лицо почему-то думалось, что на вывеске изображен кто-то из его родственников. Оба глаза у него были на месте, но смотрели в разные стороны, гладко выбритое розовое лицо выражало радушие. «Пройдоха», – решил киммериец, доставая мешочек с деньгами. Улыбка хозяина стала еще шире, он просто светился радостью.

– Как тебя зовут? – строго спросил Конан, давая понять, что не собирается платить деньги только за безмерное проявление радости.

– Санлукар, господин.

– Перенеси наши вещи в лучшую комнату, – приказал Конан, – и позаботься о хорошем обеде для двух мужчин, проделавших долгий путь.

Он сел за стол и с наслаждением вытянул ноги, стосковавшиеся по обыкновенной лавке. Заметив, что Зубник несколько раз сглотнул слюну, мечтательно сказал:

– Надеюсь, нам подадут бульбарилыо. – И пояснил для неискушенного лекаря: – Это знаменитая рыбная похлебка, в нее кладут десять сортов рыбы и секретный корешок бараккъеччо. Он придает блюду неповторимый вкус, а еще говорят, с его помощью можно приворожить. – Заметив мигом погрустневшие глаза Зубника, поинтересовался: – Не хочешь приворожить какую-нибудь местную красавицу?

– Ах, нет, господин, – вся тоска по дому вдруг прорвалась в парне, заблестев слезами на глазах, – меня в Лекарях ждут.

– Да ну? – заинтересовался Конан. – Просто девушка или невеста? Как зовут?

– Ушинька, – тихо ответил Зубник, умолчав о том, что родители давно сговорили их и радуясь интересу господина к его жизни.

Вспомнив необычные имена родной деревни своего слуги, киммериец чуть было бестактно не засмеялся, подавившись неуместной шуткой. Тут обсуждение личной жизни Зубника было прервано появлением хозяина. Санлукар успел переодеться в чистый фартук, и теперь он, церемонно вышагивая на кривоватых ногах, балансируя огромным подносом и кувшином, словно исполняя ритуальный танец, подошел к их столу и начал расставлять миски и кружки. К великому удивлению Конана, в глиняной миске оказались тушеные овощи, а на плоской тарелке сиротливо прижались друг к другу два тощих кусочка мяса. Все это пахло аппетитно, но выглядело жалко, ожидали-то другого.

– Что за странное меню в вашей одноглазой харчевне? – невежливо осведомился киммериец, разглядывая принесенную еду. – Где знаменитая бульбарилья? И что это за хилые обрезки? На твоей кухне не нашлось хотя бы хорошего куска жирного тунца?

Подвижное лицо хозяина отразило целую гамму чувств.

– Приезжие господа давно не были на побережье… Жизнь у нас теперь не та, что раньше. – Он смотрел на Конана чуть не с жалостью. «Скряга», – добавил к своему мнению о хозяине киммериец. Вытащив из мешочка несколько серебряных монет, он небрежно кинул их на стол и распорядился:

– Вот тебе на трудное время, и принеси нам еще столько же. Надеюсь, винные подвалы Мессантии еще не оскудели? – И, удивившись странному замешательству Санлукара, переспросил строже: – Что тебе еще? Бери деньги и выполняй, я голоден и не намерен больше выслушивать твои жалобы.

– Э-э-э, господин, – замявшись, начал хозяин, – я… э-э-э…

– Ну, что там еще, хватит мямлить! – Конан хорошо знал силу своего сурового взгляда, от которого начинали заикаться видавшие виды аквилонские вельможи.

– Осмелюсь заметить, – Санлукар перебирал в пухлых ладошках серебряные монеты, – но этого мало за ваш обед.

Нависшая над ним гора мускулов с пронзительным синим взглядом совершенно лишила его речи. Конан стоял, опираясь кулаками на стол, готовый немедленно разнести гостиницу в щепки. Положение спасла выскочившая откуда-то невзрачная женщина с пронзительными воспаленными глазами. Она решительно бросилась к столу и горячо заговорила, невпопад жестикулируя маленькими сухонькими ручками:

– Ваша воля, господин, да ведь врать-то нам негоже, мужа моего и нашу гостиницу все побережье знает, сам герцог Эстепонато у нас изволили откушивать, вы, сразу видно, издалека, и не знаете ничего, – голос ее стал срываться на плач, но она сдержалась и продолжала еще быстрее: – Вот уж чем кого прогневили, не знаю, беда за бедой на наш город сыплется, рыба вся ушла, море гниет, корабли в водорослях вязнут, пятьдесят человек морские блохи покусали, как один, все померли, ох, горюшко, день и ночь Митре молимся, да все без толку… Вы уж не сердитесь на нас, мы и так себе в убыток работаем, крестьяне озверели, два золотых за коровью тушу требуют, а мы что? – приезжих кормить надо… Вот и вы недовольны… – От ее скороговорки у Конана звенело в ушах. – А на прошлой неделе и того хуже: герцог, отец наш родной, решил сыночка рыбкой побаловать, награду большую обещал, ох, лишенько, рыбаки далеко в море уходили, кто пустой вернулся, слава Митре, а кто и сгинул, доставили-таки, несколько штук, говорят, чуть не к Черному острову ходили… Так и опять нехорошо: сыночек на радостях косточкой подавился, теперь не ест, не пьет, чахнет… Его светлость с горя ни один корабль в море не пускает, уже и бунты начались, а по мне, что туда идти, гиблое стало море, или штормом разобьет, или в гнилье этом завязнешь, а то и змей водяной на дно утянет… – Женщина, наконец, выговорилась, и мелкие, как бисеринки, слезы покатились у нее из глаз.

Из всего этого сумбурного монолога Конан вынес главное: корабли в море не выходят. Он давно был наслышан о самодурстве местной знати, но перекрыть такой важный порт, как Мессантия, – на это мог решиться только очень сильный человек с огромной властью. Занятый своими мыслями, киммериец не обратил внимания на реакцию своего слуги. Зубник внимательно выслушал всю сумбурную речь хозяйки, не переставая попутно жевать, а затем, удовлетворенно кивнув, выразительно посмотрел на господина.

– Ты хочешь что-то сказать? – удивился Конан, заметив, наконец, обращенный на него взгляд.

– Нам ведь в море надо? – начал Зубник издалека.

– Надо, – терпеливо согласился король.

– А корабли не ходят.

Конан промолчал, надеясь, что так слуга будет развивать свою мысль быстрее. Зубник поудобней уселся на лавке и неторопливо начал рассуждать, получая, видно, огромное удовольствие от того, что сам король внимательно его слушает. Деревенская основательность давала себя знать:

– Корабли не ходят, потому что герцог… – важно обернувшись к хозяевам, зачарованно слушавшим его, Зубник вопросительно поднял бровь.

– Эстепонато, господин, – послушно отозвался Санлукар, догадавшись, что интересуются именем герцога.

– Его светлость Эстепонато расстроен болезнью сына. Значит…

– Значит? – не выдержал занудливого тона слуги Конан.

– Значит, его нужно вылечить! – торжествующе закончил Зубник, шлепнув ложкой по тарелке. Хозяин разочарованно выдохнул и сердито вытер попавшую в глаз овощную кляксу.

– И откуда ты такой умный? Мы здесь сидим и не знаем, как быть, а ты пришел и все объяснил!

– Да я не просто, – растерявшись, проговорил Зубник, – я и сам могу попробовать…

– Ты что, лекарь?

– Вообще-то я по зубам, но горло, наверно, тоже могу…

Хозяин оценивающе рассматривал Зубника. Что и говорить, простодушный паренек не производил впечатления мудрого врачевателя. Санлукар представлял себе лекаря седобородым старцем в синей мантии, вытканной таинственными знаками, и с полным мешком звякающих жутких инструментов. К тому же зубами в Мессантии испокон веков занимались цирюльники, готовые за несколько мелких монет выдрать своими варварскими щипцами хоть всю челюсть. Зубник правильно истолковал его сомнения и попытался говорить более уверенно:

– То есть, я говорю: если что простое, так я везде лечу, а уж зубы – это наше семейное, – чем окончательно сбил с толку Санлукара. Он уж решил было не связываться с ненадежным доктором, чтобы не угодить под гнев герцога, но тут Зубнику пришла в голову, как ему показалось, удачная мысль. Он решил тут же, несходя с места, продемонстрировать свое искусство.

– Да вы не сомневайтесь, господин хозяин, я правда, могу. Хотите, и вас вылечу? – и, не давая тому открыть рот, деловито продолжал: – Вы, ведь, уж третью неделю дурной болезнью маетесь, от жены ночью отказываетесь, верно? – Определив по разинутому рту хозяина, что попал в точку, лекарь радостно засмеялся и, повернувшись к Конану, торжествующе закончил: – Ну, вот, а они не верили!

Лицо киммерийца побагровело от с трудом сдерживаемого смеха. То, что происходило сейчас перед ним, сильно смахивало на первый бой неопытного гладиатора. Лицо Санлукара побелело, как снег, рыжие волосы потускнели, он как будто стал меньше ростом, и даже уютный круглый животик словно опал. Страх выдал его с головой. Маленькими шажками отступая от стола, он судорожно пытался прикрыть руками то голову, то пораженный дурной болезнью орган. Действия хозяйки выдавали большой опыт ведения боевых действий. В одно мгновение в ее руках оказалась увесистая кочерга, и теперь, отрезая Санлукару путь к выходу, она медленно заходила справа. Сидевшие у стены матросы, оторвавшись от своих кружек, с интересом наблюдали за происходящим. В этот момент нервы хозяина не выдержали, и, издав прощальный визг зарезанной свиньи, он кинулся к двери, ведущей в кухню. Грохот падающей посуды и вопли несчастного слились с оглушительным хохотом, потрясшим гостиницу. Смеялись все, кроме Зубника. Он растерянно переводил взгляд с Конана на веселящихся матросов, обескураженный такой неожиданной реакцией на его врачебные познания.

– Так… ты… и это… можешь? – задыхаясь от смеха, с трудом выговорил киммериец.

Зубник внезапно обиделся. На службе в королевском дворце он беспрекословно выполнял любые приказы старшего ловчего, не гнушаясь самой тяжелой– работой, но к своему настоящему призванию относился очень трепетно. У себя в деревне, несмотря на бедность, он был уважаемым человеком. Громовой хохот он принял на свой счет и оскорбился не на шутку.

– Я вам не шут! – перекрывая шум, звонко сказал он. – Я людей лечу! – После чего, натужно краснея, неуклюже вылез из-за стола и с гордо поднятой головой пошел к выходу.

– Постой! – Конан даже не успел подумать, что королю негоже бегать за подданным, он просто видел, что парень здорово обиделся. За свою долгую и бурную жизнь киммериец научился ценить людей и, даже достигнув вершины власти, не стал, к счастью, высокомерным снобом. Догнав Зубника у двери, он дружески хлопнул его по плечу:

– Ты зря рассердился, никто и не думал над тобой смеяться, мы потешаемся над этим рыжим пройдохой Санлукаром. Не уходи, боюсь, твоя помощь ему очень скоро понадобится. – Конан кивнул головой в сторону кухни, откуда доносились звуки ударов и жалобные вопли.

В дверях появилась раскрасневшаяся хозяйка. Она поправила фартук, пригладила растрепавшиеся волосы и почтительно подошла к Зубнику.

– Простите, любезный господин, – голос ее еще немного срывался, – вы, и правда, ему поможете? Ну, от этого… – Румянец еще сильнее запылал у нее на щеках. – Вот ведь, паразит? И когда только успел?

Лекарь, важно расправив плечи, солидно кивнул.

– Ох, да вы и не покушали толком, – спохватилась женщина. – Садитесь, садитесь.

Альехо! Супрас! – Перед ней тотчас же появились двое симпатичных чумазых мальчишек. – Принеси господам вина из дальней бочки, – обратилась она к одному, – да кран потом закрой хорошенько! А ты – беги ко дворцу герцога Эстепонато, скажи: в гостинице «Приют одноглазого» лекарь остановился, хочет сыночка ихнего осмотреть. Только сейчас он занят, вечером прибудет. Запомнил?

Заново накрытый стол приятно отличался от предыдущего. Прекрасное вино, знатные куски мяса и даже огромное блюдо с фруктами, хозяйка лично прислуживала господам путешественникам, не сводя с Зубника взгляда, полного надежды.

После обеда Конан отправился в отведенную им комнату, оставив лекаря разбираться с семейными проблемами «Одноглазого Приюта».