Текст книги "Конан и демон пучины"

Автор книги: Стефан Корджи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Видно, спать там ложились рано – ни в одном окне не было видно света. Свою лодку киммериец узнал сразу, даже в темноте она выделялась среди жалких низко сидящих в воде местных посудин. Как и следовало ожидать, все вещи были вытащены.

Конан вовсе не собирался удовольствоваться возвращением себе только средства передвижения, оставив безнаказанными людей, нарушивших долг гостеприимства.

Бесшумно выбравшись на деревянные мостки, ночной мститель быстро сориентировался благодаря хорошей зрительной памяти и лунному свету. Сжимая в руке кинжал и стараясь не хлюпать мокрыми досками, он подошел к злополучной харчевне. В доме не спали. Тонкие стены хорошо пропускали звуки голосов, и Конан невольно прислушался.

– До чего ж ты все-таки хилый, Бергрундий, – лениво тянул знакомый женский голос. То есть, теперь киммериец знал, что противный жирный говорок принадлежит хозяйке, неискушенному слушателю эти звуки могли показаться бульканьем на плите пригорающей каши. Трудно сказать, почему Конану виделась именно пригорающая каша, но, в любом случае, это было что-то неаппетитное. – И кости-то у тебя торчат, и все не там, где нужно.

– Да где ж тебе нужно? – спрашивал слабый мужской голос.

– А ты и не знаешь, где! – в голосе женщины появились визгливые нотки. – Такого мужика за тебя отдала! Никогда таких не встречала, ну, прям, как во сне: высокий, глазюки синие, грудь – во! руки – во! – «Интересно, – подумал Конан, видит ли хлипкий Бергрундий в темноте, что значит "во!"?» За стеной завозились.

– Ох, да ты лучше и не пытайся, а то смех один! – послышался звук падения, и женщина снова мечтательно зажурчала: – Ну, как есть – дура, такого мужика своими руками этим сушнякам отдала. Хорошо хоть денежки оставила, барахлишко кое-какое.

– Вот его-то мне и нужно, – произнес у нее над ухом тихий властный голос, и к своим воспоминаниям о синих глазах незнакомца хозяйка харчевни теперь могла смело прибавить ощущение сильных мужских рук. Ну, и холодного лезвия на шее.

Вся она была какая-то рыхлая, от страха ноги ее подкосились, Конан чуть не упал под тяжестью неожиданно обмякшей у него на руках туши. От исходившего запаха кухни и влажных немытых волос перехватывало дыхание.

– Поторапливайся, жирная, я не привык ждать, – киммериец недвусмысленно шевельнул лезвием ножа по горлу. Конечно, убивать ее Конан не собирался, но она этого не знала и теперь мелко тряслась от страха.

– Н-н-не уб-б-бивайте, г-г-господин, я все отдам, – заскулила она, – не со зла ведь, люди-то мы добрые, что поделаешь, если сушняки у нас мужчин забирают… Да и их понять можно, озлишься, если вся деревня заколдованная, ни попить, ни в руки воду взять, помереть ведь можно, они и крадут людей, те им воду и таскают… Хорошо, проезжего какого утянут, а так – все из наших… Вот и муженька моего увели, а у нас детишки…

– Семеро… – подпискнул откуда-то с пола хлипкий Бергрундий.

– Мне это не интересно, – прервал эти жалобы Конан, – верните мне деньги и вещи, лодку я и сам заберу. Живо! – прошипел он в самое ухо многодетной матери.

Слабо причитая, она быстро нашла и кожаный мешочек, и ворох одежды, и королевский меч.

– Это уж точно, не для твоего силача, – съехидничал Конан, отбирая у женщины оружие. – А на будущее запомни: не продавай так запросто своих гостей, среди них могут оказаться весьма знатные господа. Жаль, нет у меня сейчас времени с вами разбираться.

Ошарашенные супруги услышали легкое позвякивание уходящих от них монет, затем уже не таящееся хлюпанье ног по воде и громкий издевательский голос из отплывающей лодки:

– Не будь так строга с Бергрундием, женщина, раз уж у вас семеро детишек, значит, все-таки, торчит там, где надо!

Глава 9

Зубник, уже привыкший к тому, что у его повелителя пропал голос, чуть не свалился в воду от страха, когда услышал с реки хриплый рык:

– Лекарь! Давай сюда! – И острый нос лодки ткнулся в берег рядом с ним. Узнав Конана, слуга несколько раз подпрыгнул от радости и, мешком свалившись на дно лодки, возбужденно заговорил:

– Ух, ты, и лодка наша, и одежда! Правду говорят, что умней и сильней нашего короля никого нет!

Конан улыбнулся в темноту, понимая, что это не грубая лесть, а просто мысли вслух.

Заночевали они немного ниже по течению, там, где берег был не таким топким. В первый раз за последнее время после всех неприятностей, свалившихся на него,

Конан не ломал себе голову, вспоминая о Зенобии, Од'О и историях Гардевира. Он был просто голоден и страшно устал. Вдвоем с Зубником они, не разжигая костра, быстро доели те немногие запасы еды, которые нашлись в лодке, запили водой из реки, – киммерийца чуть кольнула опасливая мысль, что они пьют воду из рук врага, но тут же исчезла, – и провалились в глубокий сон.

На следующее утро, проснувшись, Конан с удивлением обнаружил своего слугу мирно спящим у него на животе. Лицо у Зубника было настолько безмятежно счастливым, и солнце так ласково пригревало еще слабыми лучами, что на мгновение ему показалось, что все случившееся – лишь глупый сон и они – просто господин со слугой, заночевавшие после охоты вдали от дома. Воспоминания постепенно возвращались, как и злость, и страстное желание поскорее вернуться домой и снова увидеть красоту жены, и тот самый, зовущий, долгий взгляд Зенобии из-под опущенных ресниц.

От резкого подъема киммерийца лекарь несильно стукнулся головой о дно лодки, поэтому его пробуждение не было столь радужным. Для простого человека нахождение вдали от родных мест проходит гораздо тяжелее, чем для такого вечного странника и искателя приключений, как Конан-варвар, ныне король Аквилонии.

На этот день у Конана были обширные планы. Он знал, что скоро Хорот примет в свое русло Тайбор, бурную своенравную реку, берущую начало в горах и так и не согревшуюся под щедрым Аквилонским солнцем. Примерно в полдня хода вниз по реке к ним присоединится Красная, которая, как хорошая мудрая жена, придаст, наконец, Хороту величавость и спокойствие. Между этими двумя притоками в плодородной долине, захватившей часть Аквилонии, широкий клин Офира и узкую полосу Кофа, испокон веков селились люди. Деревни на пологом левом берегу так незаметно сменяли одна другую, что с годами только старожилы могли точно сказать, где заканчивается одно поселение и начинается другое. Конан собирался запастись там едой, немного передохнуть и, если удастся, найти кого-нибудь из старых друзей и попытаться разузнать что-нибудь о цели их путешествия – Демоне Океана Од'О.

Действительно, очень скоро им стали попадаться вначале одиночные дома, потом все чаще и чаще. Киммериец боролся с искушением пристать около первого же дома и купить еды для завтрака, но решил немного потерпеть и, несмотря на умоляющие взгляды Зубника, не поворачивал к берегу. Внезапно впереди показалось широкое водное пространство, и сильная боковая волна толкнула лодку.

– Это Тайбор, – сказал Конан, показывая на впадавшую слева реку. Хорошо было видно, что изменился цвет воды Хорота: текущий с гор Тайбор добавил ему зеленовато-синей глубины. Киммериец сразу вспомнил этот необычный оттенок, который так поразил его в Шамаре – крупном городе выше по течению. Конан невольно улыбнулся, вспомнив, как со стринным другом и отчаянной смелости воином Кастеджо, вдоволь отведав знаменитых аквилонских вин, они на спор переплывали Тайбор туда и обратно. Мальчишество, конечно, Зенобия сердилась на обоих, переводя гневный взгляд с мужа на Кастеджо, но вместо того, чтобы утихомирить разбуянившихся мужчин, ее горящий взгляд только сильнее разжигал это странное соревнование. Потом уже, когда все благополучно завершилось и двое совершенно закоченевших безумцев, хохоча друг над другом, продолжили дегустацию вин, Конан еще несколько раз замечал, как подрагивают крылья хищного носа Кастеджо при взгляде на Зенобию. Киммериец слишком хорошо знал своего друга, чтобы воспринять это как оскорбление. Сердце снова тоскливо сжалось: Конан так ясно увидел жену сидящей на огромном камне посреди Тайбора и ее счастливое лицо и детский восторг при виде крошечных речных крабов, которых шустрые мальчишки приносили ей в плетеных корзинках. Король тряхнул головой, отгоняя воспоминания, и сильнее налег на весла.

Зубник, опустив руку в воду, сразу почувствовал, насколько она холоднее обычного, и сразу же решил, что в такую реку не полезет ни при каких, даже самых жутких, обстоятельствах. Он был страшно горд собой, что не утонул в первый раз, но повторять такие попытки не собирался, как и совершенствовать свое умение плавать.

Конан, к великой радости Зубника, начал поворачивать к берегу. Именно здесь, у слияния двух рек, расположилась большая деревня Саусалья, которая так и не стала городом: здесь накоротко встречались и расставались, быстро улаживали торговые сделки или разрывали старые контракты между двумя глотками вина или после сытного ужина. Никто не задерживался надолго на этом перекрестке, поэтому-то основными строениями в Саусалье были трактиры с комнатами для ночлега и большими подвалами.

Кинув несколько медных монет подозрительного вида однорукому старику, Конан предупредил, что если тот плохо будет смотреть за их лодкой, то лишится и второй руки. Зубник, недоверчиво оглядываясь, последовал за господином. Он сам не доверил бы такому сторожу даже стоптанные башмаки. Конан рассеял его сомнения:

– Да у них у всех здесь такие хитрые рожи, но свое понятие о профессиональной чести они все-таки имеют, хоть и берут деньги всегда вперед. Ничего с нашей лодкой не случится, вот увидишь.

Жизнь вокруг кипела. Люди с озабоченными или веселыми лицами куда-то спешили, громко разговаривая на ходу, волокли мешки, тащили упирающихся коз и овец, всюду сновали пронырливые собаки с не менее деловыми и хитрыми мордами. И вся эта толпа рычала, блеяла, смеялась и ссорилась, производя неповторимый шум большого базара.

Конан уверенно проталкивался к невзрачного вида заведению, из раскрытых окон которого слышалось гнусавое пение. Войдя, Зубник увидел битком набитую людьми большую комнату. Посередине стоял старик-горбун и противным голосом тянул одну ноту. Судя по его самозабвенному лицу, он это делал не ради денег, а просто для души. На певца никто не обращал внимания. За длинными столами шумно выпивали и закусывали несколько десятков человек, от обилия аппетитных запахов рот моментально наполнился слюной. Голодные путешественники одновременно сглотнули. Но вместо того, чтобы поскорее найти свободное место и приказать одному из юрких, как ящерицы, мальчишек-слуг поскорее принести поесть, Конан с просиявшим лицом двинулся в угол, где сидел черноволосый красавец с перевязанной рукой. По пути, к великому удивлению Зубника, его господин хлопнул по плечу горбатого певца со словами:

– Рад видеть тебя, Оллердален, ты все не меняешься, узнаю веселые мотивы Ванахейма! – на что, ничуть не смутившись, старик, будто только и ждал Конана в этой харчевне, прервав пение, скрипуче отозвался:

– А тебе, видать, наскучило в королях ходить? Решил снова к нам вернуться?

Но Конан уже сидел за столом и, не скрывая радости, разговаривал с незнакомцем. Слуга подошел поближе, надеясь таким образом напомнить о себе и о своем голодном животе. Действительно, все распоряжения уже были сделаны, на столе появился хлеб, кувшины, двое мальчишек старательно суетились вокруг, уловив, что один из гостей – настоящий король.

– Кастеджо! Какая встреча! – Киммериец не мог поверить, что рядом сидит старинный друг, тот самый отчаянный храбрец и любитель ледяной воды, которого он вспоминал совсем недавно. С таким спутником он бы отправился хоть в Серые Миры. Эта идея, вдруг пришедшая в голову Конана, так захватила его, что он чуть было не выпалил ее Кастеджо. Присмотревшись к другу повнимательней, он все же решил подождать с разговорами, а пока стал торопливо есть, почти не чувствуя вкуса пищи. Примостившийся на краешке стола Зубник, утолив первый голод, маленькими глотками пил вино и с любопытством разглядывал сидящего напротив человека. Мужчина был бесспорным красавцем, но какая-то болезненность, – то ли проступавшая сквозь природную смуглоту кожи бледность, то ли мучительный излом бровей, – портили безупречное лицо. Перевязанная тряпкой рука доставляла ему большое страдание, это было заметно по той старательности, с которой он пытался примостить ее на столе. Но самыми странными были взгляды, которые Кастеджо бросал на Конана. Казалось, старинный друг мучительно выбирает, что ему сделать: броситься ли на шею киммерийцу или тут же перерезать ему горло. К тому же Зубник с неприязнью заметил, что, несмотря на утренний час, этот человек уже довольно сильно пьян. Конан тоже заметил все эти странности в Кастеджо, быть может, чуть позже слуги, обрадованный неожиданной встречей и, как все люди, не желавший признаваться себе в том, что сидящий напротив близкий человек ему неприятен. Но он же прекрасно помнил, что в годы их молодости одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что творится с другом, поэтому, резко отодвинув кувшин с вином, положил руку Кастеджо на плечо и спросил напрямик:

– Ты не рад меня видеть? Говори, я же вижу.

Аквилонец только криво усмехнулся и чуть отодвинулся в сторону. Конан чувствовал странную скованность, чей-то неприятный взгляд жег ему лопатки, но оборачиваться не хотелось. Все больше мрачнея, он еще раз обратился к Кастеджо:

– Чем, интересно, я заслужил такой теплый прием у старого друга?

– А разве у королей бывают друзья? – наигранно удивился тот, отхлебнув из кружки. – Мне казалось, вам нет дела до нас, простых смертных.

Конан озадаченно посмотрел на сидящего напротив обозленного человека и только и смог, что презрительно сказать:

– И после какого кувшина ты начал делить нас на высших и низших?

Зубника тихонько затошнило от страха. Он хорошо понимал, что сейчас между двумя сильными людьми произойдет что-то очень нехорошее, но вмешаться не мог. Слуга умоляюще посмотрел по сторонам и встретился взглядом с горбатым певцом, которого его господин назвал Оллердален. Тот уловил молчаливый призыв, так как и сам уже несколько минут присматривался к сидящим за столом, чувствуя неладное. Будучи человеком без родины, – кем были его родители и где его произвели на свет, никто никогда не знал, а первыми его воспоминаниями о детстве были холодные ветра Бритунии и приютившее его полудикое племя, кочевавшее по степям, перейдя Кезанкийские горы, – он не признавал никаких законов, хотя постоянно вступал с ними в конфликты в самых разных странах, и то, как Оллердален обращался к человеку, зависело исключительно от его настроения, а не от положения собеседника. Поэтому, неожиданно резво подскочив к столу, он подвинул слугу и без приглашения сел, обнажив в ухмылке короткие черные пеньки зубов. «Ох, помогай, горбатый, – мысленно взмолился лекарь, – я тебе все твои гнилушки во рту повылечу, только выручай!» Глаза Кастеджо уже метали молнии, криво улыбаясь, он начал вставать из-за стола. В этот момент Оллердален хлопнул ладонью по столешнице и неожиданно звонко сказал:

– Ну, как есть – мальчишки! Только встретились и уже что-то не поделили! – Озадаченные напористой нелепостью этих слов, все посмотрели на него.

– Какие мы тебе мальчишки… – свирепо начал Конан.

– А такие: твоя мамаша еще и в глаза не видела твоего отца, а моему горбу уже завидовали все верблюды Стигии!

Вокруг захохотали, а с соседней лавки даже свалился краснолицый туранец. Кас-теджо слабо улыбнулся, Конан, тряхнув головой, не выдержал и рассмеялся.

– Я вижу, ты с дороги, король-путешественник, – бодро продолжал певец, – забирай своего друга, пошли ко мне в крысятник, отдохнешь, а там, глядишь, и спорам вашим – конец.

– Что я слышу? – изумился Конан. – Бродяга Оллердален обзавелся собственностью? О каком это крысятнике ты говоришь?

– Не смей обзывать мой дом собственностью, – высокомерно ответил горбун, вставая. – Захватите вина, мои винные подвалы вчера залило дождем. Пошли, лопоухий, – ласково обратился он к Зубнику и пошел к выходу.

Киммериец с облегчением последовал за Оллердаленом, убедившись, что Кастеджо тоже идет с ними. Уже перед самым выходом Конан все же обернулся, чтобы узнать, кто это так пристально смотрел ему в спину.

За столом, стоящим у окна, в компании огромных волосатых парней сидела девушка. Светлые глаза ее ничего не выражали, но смотрели прямо на него, вызывая легкую дрожь, как от взгляда в пропасть. Высоко поднятые волосы, полные губы, длинная шея кого-то смутно напоминали. Тут один из сидящих что-то спросил у нее, она отвернулась, и наваждение исчезло.

Зубник проследил за взглядом своего господина, но так и не понял, почему тот так пристально смотрел в сторону угрюмых жующих мужчин у окна. Никакой девушки он за столом не увидел.

Глава 10

Они сидели в низкой деревянной лачуге, с трудом разместившись вокруг странного сооружения, которое Оллердален громко называл столом. Словно разом сговорившись не ссориться и не трогать никакие серьезные темы, Конан с Кастеджо говорили о старых добрых временах, обильно запивая воспоминания вином. С каждым часом холодная рука недоброго предчувствия все сильнее сжимала сердце киммерийца. Он будто шел по колено в снегу, пытаясь дойти до вершины и страшась того, что может оттуда увидеть. Вино не туманило мозг, наоборот, мрачная истина, уже давно ходившая кругами, прочно засела, наконец, в голове, готовая вот-вот сорваться с языка. Оллердален подливал вино, изредка вставлял язвительные замечания и, казалось, просто отдыхал в столь изысканном обществе. Зубник, если бы мог, забился в самый дальний и темный угол, но в этом, как его называл хозяин, «крысятнике» все углы были ближними и в меру светлыми. Его не покидало отвратительное ощущение, будто все присутствующие знают про него какую-то постыдную тайну и сейчас начнут хором обсуждать и осуждать его. Лекарь поймал себя на том, что уже довольно долго рассматривает замотанную руку Кастеджо. Неловко лежащая на столе, она притягивала внимание Зубника, словно гипнотизируя его. Окружающие отдалились куда-то, звук голосов Конана и Кастеджо превратился в невнятный гул, голова сильно кружилась. Такое неприятное состояние ему было знакомо: точно так же его мутило однажды, когда, уже на службе при дворе, он долго смотрел на старшего ловчего, мучимого неизвестной болезнью. Красивый молодой парень сидел тогда на псарне, скрючившись в три погибез ли, и держался за живот. Слуги сбились с ног, пытаясь помочь бедняге, несколько раз приходил королевский лекарь, зачем-то пустил кровь и ушел, бессильно пожимая плечами. У ловчего болели не зубы, но он был славным парнем и никогда напрасно не обижал помощников, поэтому Зубник решил попробовать ему помочь. Так все и получилось: и гул, и головокружение, а потом четкое видение: черноволосая женщина со злыми глазами что-то кладет в еду. Ее быстро нашли, обиженная возлюбленная старшего ловчего решила, оказывается, просто проучить неблагодарного кавалера и всыпала ему яду. Парня спасли, Зубник проспал сутки и решил, несмотря на успех, больше не пробовать лечить таким образом.

Сейчас все получилось помимо его воли. Видно, он очень переживал за своего господина и его друга. Видение было очень странным. Маленький старичок, какая-то река, потом Кастеджо, вместо руки которого висело отвратительное бледно-зеленое щупальце. Потом дворец, – Зубник сразу узнал Таран-тию, – королева Зенобия с сияющим лицом опускает руку в бассейн, тот же неприятный старик у нее за спиной и сразу – омерзительное чудовище, в которое она превратилась.

Зубник медленно, как во сне, встал перебив говорившего в этот момент Кастеджо, глядя поверх голов невидящим взгл5 дом, мертвым голосом произнес:

– Не скрывайтесь друг от друга, у один обидчик…

Ошарашенные такой неожиданной выходкой доселе молчавшего слуги, все превратились в большой открытый рот. Без интонаций, монотонно Зубник закончил свою неожиданную мысль:

– Маленький старичок сделал с вашей женой то же, что и с его рукой…

Тут уж вскочили все. Перекрикивая друг друга, Конан и Кастеджо накинулись на слугу, враз очнувшегося от их криков и обалдело глядящего по сторонам.

– Откуда ты знаешь, что с ней?! Кто посмел проговориться?!

– Что с Зенобией?! Ты не смог уберечь такую женщину!

– Что ты мелешь, лекарь доморощенный?!

– При чем здесь моя рука?!

От такого шквала вопросов и криков сдали бы нервы и не у такого тихони, как Зубник. Бестолково потыкавшись в стены, он все-таки нашел дверь и, сорвав ее с хлипких петель, кубарем вывалился из «крысятника». Оллердален решительно встал на пути разгневанных мужчин и тихо, но жестко сказал:

– Он вам сказал то, что думал. Держу пари, что он попал в точку. Мне кажется, вам пора поговорить начистоту, – и, уже выходя, с непонятной интонацией добавил: – И почему это, интересно, люди с такой готовностью верят любому подлецу, оклеветавшему их друзей?

В сгустившихся сумерках хорошо были слышны все суетливые звуки ни на миг не замиравшей жизни торговой и бродяжьей Саусальи. Сидящие рядом в тесной каморке двое хмурых мужчин, не поднимая глаз и ни разу не повернувшись друг к другу, рассказывали о постигших их бедах. Ох, не прост, не прост оказался бесхитростный с виду лекарь Зубник, навязанный в спутники Конану седовласым Гардевиром. Все правильно понял житель странной деревни Эолуйон, в просторечии – Лекарей, не случайно появившейся на месте гибели злобной Паноры. И не дрогнул мужественный король Аквилонии, когда его друг Кастеджо, скрипя зубами от боли и злости, размотал тряпицу и положил на стол изуродованную руку. Только голос киммерийца стал глуше, и даже в сумрачной хибаре было видно, как страшно заходили на его лице желваки:

– Я такое уже видел.

Не решаясь задать следующий вопрос, чтобы хоть немного отсрочить страшные слова, о которых он уже догадывался, Кастеджо первым начал свой рассказ:

– Ты помнишь Белую лестницу в Шамаре, ту, что ведет от дворца Ришарно к Тайбору? – не дожидаясь ответа, потому что именно в прохладном строгой красоты дворце советника Ришарно останавливались во время поездки в Шамор король и королева Аквилонии в последний раз, он продолжал: – Я стоял у воды и как раз думал, откуда у нас в городе появилось столько беженцев из Немедии? Целыми семьями едут, грязные, испуганные, ничего не говорят, только плачут. И тут меня отвлекли дети, их много всегда играет на лестнице. Они сильно спорили, я прислушался. Какой-то мальчишка уверял остальных, что ступенек стало меньше. Митра, они орали так, что я чуть не оглох! Конечно, я тут же забыл об этом, а ночью проснулся от сильного толчка. У нас горы недалеко, бывает, покачивает, я все еще ничего не понимал. Но когда пошли слухи, что река залила уже несколько лавок на берегу, и я сам увидел, как скрылось под водой поваленное дерево, мне это очень не понравилось. Ну, а потом появился этот отвратительный старик.

Кастеджо снова скрипнул зубами и стал неловко заматывать ужасную руку тряпкой.

– Мы со стражниками обходили дозором восточные окраины, в последнее время там было особенно неспокойно. Он сидел на камне, ты представляешь, на ТОМ самом камне, где она… – Аквилонец запнулся, но вопрос о судьбе Зенобии так и не сорвался с его губ, он продолжал свой рассказ: – Вначале я услышал какое-то бормотание с реки, он, явно, поджидал меня, потому что теперь я хорошо его слышал, обычный скрипучий старческий голос, я даже подумал, что какой-то выживший из ума старикашка решил утопиться, и строго окликнул его. Он не ответил, да я больше и не звал, потому что мне вдруг стало страшно. Вокруг все как будто замерло, мне показалось даже, что Тайбор остановился, а этот, так спокойно, раздумчиво говорит про себя: не нравится мне, говорит, этот город, как его там, Шамар-Машар, только реку мне мутят, суета, да грязь одна, лучше, говорит, пусть тут озеро будет, Панорой назову. Я в темноте смотрю: он рукой повел, и снова – бах, толчок, будто все под землю проваливается! Тут я очнулся, как заору на него: ты что это, колдун проклятый, гадости всякие говоришь?! А ну, брысь отсюда! Я тебе покажу – озеро! Смотрю: а он уже около меня стоит и тихо-тихо говорит: «Дружка своего Конана благодари, по его вине город погибнет. Король твой, видно, на прогулку по реке вышел. Найдешь его в Саусалье – предупреди: если он не поторопится, я здесь сам через месяц буду рыб в озере разводить». Я его, конечно, схватил, а он легонечко, так, по руке меня хлопнул и исчез. Вот. Не знаю, кто это был, и что вы там не поделили, а рука у меня сразу пузырями пошла, а потом…

– Ты его рассмотрел? – помедлив, спросил Конан, просто чтобы подать голос.

– Да. А вроде и нет. Темно было. Мелкий такой старичок. Ты знаешь, кто это?

– Теперь знаю. Это Демон океана Од'О. Мне маг один рассказал. – Киммериец начал свой рассказ, все лучше понимая две очень важные вещи. Во-первых, дело касалось уже не только короля Аквилонии и его жены, и во-вторых, времени, оказывается, осталось не так много, этот злобный старик уже поторапливал его. Конан подробно рассказал обо всем, что случилось за последний месяц, особенно тяжело продираясь сквозь подробности, связанные с Зенобией. В комнатушке стало уже совсем темно, поэтому киммериец, к счастью, не видел лица Кастеджо в это время. Какой-то непривычный звук, похожий на всхлип, почудился ему на мгновение, но Конан не стал спрашивать друга, что с ним.

– И вот теперь, когда ты все знаешь, – закончил свой рассказ киммериец, – я предлагаю тебе идти с нами. Зубник, конечно, неплохой парень, но с тобой мы точно одолеем этого водяного ублюдка.

Кастеджо ответил не сразу. Затем раздался тяжелый вздох, и, положив свою здоровую руку на руку Конана, он медленно проговорил:

– Не сочти меня трусом, друг, я думаю, у тебя были возможности убедиться, что это не так, но… Гардевир, – так ведь звали того мага? – сказал тебе правильно: кто-то должен остаться с Зенобией. Если уйду я, кто останется с моим Шамаром? Он каждый день все сильнее погружается в воду! Там люди! Я должен вернуться. Пойми меня и не осуждай, – Кастеджо помолчал еще немного и, словно отвечая на немой вопрос друга, добавил: – Я и здесь-то очутился – искал тебя, мне сгоряча показалось, что это ты во всем виноват, прости меня, но я тебя знаю, вечно ты что-то делишь с волшебниками! Теперь я все понял. Еще раз, прости мне мое недоверие. – И сильно сжал руку друга.

Они долго еще сидели молча. Конан знал, что сейчас он отправится в путь, и эта встреча может оказаться последней. Его заполняла странная смесь решимости и горечи, злости и печали.

Так, рука в руке, их и застали вернувшиеся Оллердалек и Зубник. Издалека можно было разглядеть колеблющийся свет и услышать нестройное пение.

– Поскольку мой новый друг, хм, повредил дверь в крысятник, – заплетающимся голосом начал хозяин хибары, – то я позволю себе войти без стука. Господа обсудили все свои дела? Господа желают вина и песен? – Этот кривлявшийся горбатый шут умел моментально разрядить любую тяжелую обстановку. – Мы с приятелем выучили несколько превосходных зембабвийских народных песен!

Светильник, поставленный на стол, помог увидеть сразу две удивительные вещи: во-первых, совершенно пьяного Зубника и, во-вторых, ослепительную улыбку Оллердалена, во рту которого красовались новехонькие белые зубы!

Они попрощались совсем коротко, непривычным было рукопожатие левых рук, забинтованную правую Кастеджо неловко прижимал к себе. Никто уже не уговаривал Конана остаться на ночь в Саусалье, киммериец сразу по приходу слуги приказал Оллердалену собирать припасы и грузить бесчувственного Зубника в лодку. Сна не было в помине, а ночной реки он не боялся, – если уж Од'О так понадобился именно король Аквилонии, пусть заботится об этом сам.

Строгое лицо Кастеджо и непроницаемое – горбатого певца Оллердалена, стоявших на берегу, быстро скрыла ночная тьма. Небо было ясное, и скоро на их путь легла блестящая лунная дорожка. Усталость, но не физическая, а душевная, все же давала о себе знать. «Спешить, – думал Конан, сидя ни корме и глядя вдаль, – Мне надо спешить»

Ночь прошла спокойно, несколько раз на! короткое время Конан проваливался в тяжелый сон, моментально просыпаясь от любого тихого всплеска. Необычно было ночью идти по реке, особенно неприятным это стало после захода луны. По расчетам киммерийца, до Мессантии им еще предстояло не меньше семи дней пути. Вынужденное безделье злило Конана, о том, что он будет делать, достигнув моря, не хотелось даже думать. Куда ведет их лодку злобный демон? Какие гнусные цели преследует? От безответных вопросов голову начинало ломить, стараясь отвлечься, он начинал смотреть по сторонам, хотя что можно увидеть темной южной ночью с середины широкой реки? На дне лодки похрапывал Зубник, изредка жалобно вздыхая во сне.

Утренний туман, накрывший реку, заставил киммерийца поплотнее закутаться в теплый плащ. Бледно-голубое сонное небо обещало жаркий день, а пока сырость пробирала до костей. Слуга подобрал под себя ноги, холод добрался и до него. Далеко на берегу уже распевались ранние птицы. Конан наклонился вперед, и, усмехаясь про себя, накрыл ноги слуги толстой курткой. Когда он выпрямился, то от неожиданности вздрогнул. Бесшумно рассекая речной туман, совсем рядом с ними шла лодка. Огромная, богато убранная, с сидящими по бортам темнокожими гребцами, она легко догнала их простую посудину и теперь шла борт о борт, словно для того, чтобы ее можно было лучше рассмотреть. Конан несколько раз сильно ущипнул себя за руку, но фантастическое зрелище не исчезло: на роскошном сидении, украшенном причудливой резьбой, в полупрозрачном платье, которое струилось, меняя цвета, сидела Зе-нобия и задумчиво перебирала в руках ожерелье. Ни один солнечный луч еще не коснулся драгоценных камней, но оно горело в руках темноволосой красавицы, бросая разноцветные блики на ее лицо. Вот она улыбнулась спокойной счастливой улыбкой и, повернув голову, подставила губы целующему ее мужчине. Задохнувшись, Конан, не веря своим глазам, увидел того, кто властно обнял ее за плечи.

Это был он сам. Забыв осторожность, киммериец вскочил на ноги, чуть не перевернув лодку, но крик застрял у него в горле. Подскочил и разбуженный испуганный Зубник. Протирая глаза, он заорал дурным голосом и схватился за борт. Вопль слуги не разрушил наваждения. По-прежнему двое в лодке целовались, гребцы, подняв весла, бесстрастно смотрели вперед. Конан, – настоящий Конан, в бешенстве сжав кулаки, – видел, как его двойник, легко отстранив Зенобию, с улыбкой протянул руку к воде, чуть шевельнул ладонью, – и огромная волна понеслась от борта на берег. Женщина звонко рассмеялась, щелкнула пальцами, гребцы согласно опустили весла, и через мгновение, набрав скорость, мираж исчез в тумане.