Текст книги "Страна золотых пагод"

Автор книги: Станислава Рамешова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

ЧТОБЫ НАГОТОЙ ТЕЛА НЕ ОСКОРБИТЬ НАТОВ

Знакомство с бирманским способом купания меня умилило. Во-первых, оно происходит прямо на улицах, где-нибудь у колодца или водоема. Во-вторых, моются, не снимая одежды. Мужчины – пропустив заднюю часть лоунджи между колен и закрепив на поясе. Женщины – подтянув юбки и завязав их под мышками.

Долго, не спеша и с видимым удовольствием бирманки обливаются водой, дружески беседуя и обмениваясь новостями. Закончив ритуал, они в мокрых лоунджи, прилипших к телу, довольные, освеженные, возвращаются домой.

Так купаются в кварталах бедноты. Но только ли там? В Рангуне немало домов и вилл с выложенными кафелем ванными и душами. Но порой и там следуют народной традиции.

Как-то, не помню уже зачем, я зашла к дочери владельца нашего дома. Может быть, чтобы вместе пойти на базар, может, просто поговорить по душам. Я частенько приходила к Ли Ли. К слову сказать, девушка была наполовину китаянка, а потому у нее было два имени – бирманское и китайское – и еще третье – полученное в английской школе, которое она почему-то тщательно скрывала.

Я пришла не вовремя: Ли Ли принимала душ. Хотела было уйти, но меня попросили немного подождать, и я охотно осталась отдохнуть в прохладе первого этажа каменного дома, ожидая, когда выйдет из ванной Ли Ли. «Интересно, – думала я, – в чем она появится? В своей обычной одежде или в махровом европейском халате?» Оказалось, ни в том, ни в другом.

Когда шум воды наконец утих и дверь открылась, моим глазам предстала девичья фигурка, облаченная в… завязанное под мышками лоунджн.

– Я сейчас, – бросила она на ходу, – переоденусь и через минутку приду…

И мокрые пятки зашлепали по лестнице, ведущей в спальню.

Что это – привычка, пуританская буддийская мораль или суеверие? В Бирме не принято раздеваться догола, даже находясь в одиночестве, чтобы наготой своего тела не оскорбить духов-натов.

ЧИНЛОН – ЭТО МАЛЕНЬКИЙ МЯЧ И БОЛЬШОЙ АЗАРТ

В Рангуне любят спорт. Часто на улицах, в переулках вы можете увидеть табличку, прикрепленную к дереву или к дому: «Эта улица непроезжая. Она для игр».

Бирманцы – нация спортивная. По утрам, когда еще прохладно и на буйных тропических кущах лежит роса, вереницы юношей и девушек в шортах и кедах бегают трусцой. Другие натягивают паруса яхт, делают заплывы на озере Инья, что рядом с университетом.

Любят в Бирме греблю, бокс, стрельбу из лука, фехтование, запуск воздушных змеев, теннис, гольф. А что касается футбола, то Бирма по праву заслужила признание соседних стран. На Международных Азиатских играх бирманские футболисты не раз завоевывали золотые медали.

Но все виды спорта отходят на второй план, когда появляется маленький жесткий, сплетенный из ротанга мяч, полый внутри, – чинлон. Неповторимый и незаменимый чинлон. Всеобщий любимец. Для игры в чинлон не нужно ни стадионов, ни кортов, ни дорогостоящего инвентаря. Можно обойтись и без болельщиков. И расходов никаких: достаточно иметь мяч – и играй на здоровье. Играть можно везде: в боковой улочке, на поле, возле хижины, на спортивной площадке, в гимнастическом зале.

Если играть по правилам, на соревнованиях, то команда должна состоять из шести человек. Ну а если для себя, то число игроков не имеет значения.

Игроки становятся в круг, в середине – лучший, центровой. Он подкидывает мяч ногой, пасует кому-нибудь и снова принимает на себя. Задача – не дать мячу упасть на землю. Отбивать мяч разрешается любой частью тела, кроме рук. Мяча можно касаться головой, спиной – чем угодно, только не руками. Выигрывает команда, которой удается продержать мяч в воздухе дольше соперников.

Виртуозный игрок может ударить по мячу подряд до трехсот раз. При этом, словно жонглер, он перекидывает мяч через плечо, голову, элегантно отбивает пяткой. Если это соревнования, то судьи считают удары, ну а болельщики, как водится, подбадривают мастера возгласами. Чинлон столь любим всеми, что проводятся общенациональные турниры по этой игре.

А где-нибудь возле бамбуковой хижины смуглый парень закатывает до колен лоунджи, и вот видавший виды мяч уже в воздухе. Парень играет не для славы, не для судей, а для собственного удовольствия, получая радость от движения.

ДА БУДЕТ БЛАГОСЛОВЕН РИС!

На государственном флаге Бирмы изображены колоски риса на фоне шестерни – символ союза крестьян и рабочих.

Рис не только хлеб насущный и главная статья экспорта – он символ жизни. На свадьбах молодоженов усаживают перед серебряной чашей с рисом, и только после того, как они отведают по горсти риса, из общей чаши, их считают мужем и женой.

Каждая вторая надпись на стенах храмов древнего Пагана рассказывает о рисе. Скупые строки повествуют, сколько корзин риса уплачено за работу строителям пагоды, сколько пожертвовано дарителем.

И семьсот лет назад рис в Бирме был эквивалентом денег. Рисовой житницей страны была тогда область на севере – Тьяук-сейн. Кто владел землей Тьяуксейна, тот становился хозяином Бирмы. Культура поливного рисоводства здесь была очень высока. В это трудно поверить, но еще сегодня крестьяне используют некоторые из оросительных каналов, построенных во времена короля Анируды, в XI веке.

Теперь главной, признанной кладовой риса стала дельта Иравади в Нижней Бирме. Плодородная илистая почва, обилие влаги сделали дешевой себестоимость выращиваемого здесь зерна. Перед второй мировой войной Бирма занимала первое место в мире по экспорту риса.

Долина в дельте Иравади словно создана для выращивания риса: земля благодатная, вроде бы особых забот не требует. Но это только на первый взгляд. Рис – очень капризная и трудоемкая культура. Ему подавай влагу, и солнце, и… крестьянский пот.

К сезону дождей надо подготовить поле, соорудить питомник для рассады, укрепить земляные валики для удержания влаги, проверить дренажную систему. Затем сжечь стерню, что была оставлена после сбора прошлого урожая, и полученной золой удобрить поле, вспахать его…

В июне, когда приходят дожди, начинается посадка риса на поля. Выращенную в питомнике рассаду ровными рядами высаживают в грунт. После этого поле заполняют водой. Главное сделано: над водной гладью торчат нежно-зеленые ростки. Теперь дело за солнцем и дождями. Они довершат работу. А крестьянам ничего не остается, как терпеливо ждать, каким выдастся урожай.

Не потому ли колонизаторы свысока отзывались о бирманских земледельцах, утверждая, что они больше всего любят сидеть на корточках на краю поля и созерцать, как наливается колос. Однако недолго длится крестьянская передышка. В октябре муссон отступает. Изумрудные стебельки желтеют, рис созревает.

Настает пора жатвы – деревенская страда. Крестьянам уже недосуг просиживать в созерцании. В поте лица работают они в поле от зари до зари. Налитые золотистые «метелки» риса срезают длинным серпом, вяжут в пучки и на бамбуковых коромыслах уносят с полей.

Но это не все. Зерно надо просушить, обмолотить, отвеять, укрыть в амбарах, уберечь от сырости и грызунов. Семь потов сойдет с пахаря, пока он принесет в дом несколько мешков драгоценного зерна.

Вторая половина XIX века была мрачной в истории Бирмы. Англичане захватили земли Нижней Бирмы. В дельте Иравади начался «рисовый бум». Были освоены громадные массивы целинных земель. Согнанные на принудительные работы крестьяне под плетью надсмотрщиков обыкновенным ножом – дахом вырубали леса под будущие пашни. Строили оросительные каналы, дамбы, водохранилища. Но все это делалось на благо чужеземцев.

С открытием Суэцкого канала в 1869 году Бирма приблизилась к европейским рынкам. Морской путь в Европу сократился почти вдвое. Бирманский рис завоевал новый обширный рынок и не мог насытить его. В Европу тогда можно было экспортировать рис в любых количествах. Посевные площади в Бирме расширялись на глазах. Кривая производства риса взметнулась вверх. При этом три четверти зерна вывозилось из страны.

В дельту Иравади с ее идеальными условиями для выращивания риса переселялись земледельцы из других районов страны, а также бедняки-индийцы, жившие за Бенгальским заливом.

В начале XX века цены на рис были высоки, а потому идея расширения посевных площадей была очень перспективной. Крестьяне-переселенцы получали небольшой земельный надел, но они не имели достаточных средств, чтобы справиться с севом, с закупкой зерна, не влезая в долги к ростовщикам.

Вроде бы и требовалось не так уж много: плуг, соха, пара буйволов и семена. Но у переселенцев и этого не было. Оставался один выход – брать ссуду у индийских ростовщиков и перекупщиков, которых называли четтьярами. Четтьяры ссужали деньги под залог земли, проценты при этом взимали чудовищные. А рис оставался на внутреннем рынке относительно дешев.

Проходили годы. Долги крестьян не только не уменьшались, но и неуклонно росли. Во время мирового экономического кризиса в 1929 году цены на рис на мировом рынке упали. Тысячи бирманских крестьян были разорены. Часто денег от продажи скудного имущества не хватало, чтобы погасить долги. Тогда у них отбирали землю.

Так крестьяне из владельцев мелких земельных участков превращались в наемных батраков, а их земли переходили в собственность иностранцев, в основном четтьяров. Двадцать тысяч ростовщиков владели большей частью всех пахотных земель и рисорушек. Экспорт риса контролировали англичане.

Этот процесс широко развернулся в тридцатые годы и вызвал в народе волну ненависти к иностранцам – владельцам земли. Колонизаторы превратили Бирму в поставщика риса в Британскую империю.

В год открытия Суэцкого канала из Бирмы было вывезено в Европу полмиллиона тонн риса. К концу XIX века экспорт риса достиг почти полутора миллионов тонн. После окончания первой мировой войны, не затронувшей Бирму, он составил уже три с половиной миллиона тонн, однако в следующее десятилетие заметно затормозился.

Население Бирмы к началу тридцатых годов значительно выросло, перевалив за семнадцать миллионов человек. Рост производства зерна начал отставать от прироста населения. Правда, он вполне еще удовлетворял внутренние потребности, но на увеличение экспорта риса уже не хватало.

В канун второй мировой войны Бирма занимала четвертое место по производству риса (после Китая, Индии и Японии). Война нанесла сильнейший удар по экономике страны. Посевные площади сократились на одну треть. В послевоенные годы экспорт риса из Бирмы так и не достиг довоенного уровня.

В 1948 году было вывезено немногим более миллиона тонн. Экспорт риса сократился почти в три раза и оставался на этом уровне до начала шестидесятых годов. Мешали нестабильность внутриполитической жизни и развернувшееся в стране повстанческое движение.

В шестидесятых годах страна переживала серьезные экономические трудности. Дело дошло до того, что риса не хватало даже на внутреннем рынке. Пришлось срочно вводить карточную систему на продукты питания. Власти были вынуждены оставить в стране часть зерна, предназначенного на экспорт. В результате экспорт упал до полумиллиона тонн.

А население Бирмы продолжало стремительно расти. К концу семидесятых годов оно составляло уже тридцать миллионов. Прирост населения был чрезвычайно высок – больше двух процентов в год. Социологи подсчитали: если в ближайшее время такой темп прироста сохранится, то к концу восьмидесятых годов население Бирмы составит пятьдесят миллионов человек. И всех надо прокормить, каждому дать хотя бы горсть риса в день.

Правительство встало перед серьезной проблемой – принять срочные меры по производству риса, чтобы Бирма – крупнейший экспортер риса в прошлом – не превратилась в импортера этого жизненно важного продукта.

Специалисты называли несколько причин застоя производства риса: капризы погоды – засухи и наводнения, обилие вредных насекомых и грызунов, недостаточное расширение посевных площадей, архаичные методы культивации земли, неполное обеспечение семенным фондом во время сева, раздробленность земельных участков. Для обработки крохотных наделов – менее пяти гектаров – невозможно использовать трактор. Большинство крестьян выращивают рис по старинке, дедовскими методами. Пашут на буйволах, а значит, постоянно существует проблема кормов для животных.

В 1970 году правительство издало закон о создании в деревнях кооперативов. Вскоре их было около двадцати тысяч, и объединили они шесть миллионов крестьян.

Бирманские кооперативы имеют гибкую форму: сотрудничают и с государством, и с частником. Государство выделяет им кредиты, дает промышленные товары по оптовым ценам. Кооперативы в свою очередь закупают у крестьян рис, продают его государству, одновременно снабжая деревню необходимыми товарами.

Членом кооператива может стать любой крестьянин. Он вносит вступительный пай и получает учетную карточку, позволяющую приобретать мыло, текстиль, керосин и другие нужные в быту вещи по твердым ценам. Таким путем кооперативы ограждают крестьян от чудовищно дорогого «черного рынка».

Кооперация объявлена в Бирме второй по значению формой хозяйства после государственной. На нее возлагаются большие надежды. Кооператив, как правило, объединяет сотни семей. При этом каждый крестьянин сам обрабатывает свое поле, сажает рис или другую культуру. Но правление кооператива знает, сколько приблизительно зерна он вырастит, сколько продаст государству и какие товары получит взамен по своей учетной карточке. Такая система стимулирует крестьян добиваться более высоких урожаев.

Правительство стремится сделать сельское хозяйство многоотраслевым, всячески поощряя выращивание так называемых нетрадиционных культур. Сейчас в стране под рисом занято шестьдесят процентов земель. На остальных выращивают хлопок, джут, кукурузу, арахис, сахарный тростник, гевею, кокосовую пальму, табак, кунжут, чай. Однако урожайность культур все еще невысока.

Правительство списало с крестьян старые долги, повысило закупочные цены на рис, разрешило продавать на рынке излишки зерна, запретило ростовщичество.

Теперь в Бирме электрифицированы почти все города и около пятисот деревень. Построены заводы минеральных удобрений, десятки оросительных каналов и плотин, сооружены новые рисо-очистительные заводы. Работают около ста машинопрокатных станций, призванных модернизировать сельское хозяйство.

Западные экономисты «пророчествовали»: бирманскому крестьянину суждено век ходить с сохой за буйволом и никогда не выбраться из нужды. Но уже сегодня поля Бирмы обрабатывают пять с половиной тысяч тракторов, среди которых немало чехословацких «зеторов». Чехословакия помогла Бирме построить тракторосборочный комбинат.

Почти тридцать лет сотрудничает Бирма с социалистическими странами. Уважают эту страну во всем мире за ее последовательную миролюбивую политику. Она – противница военных пактов и неизменно следует курсу превращения Юго-Восточной Азии в зону мира на Земле.

КОРОЛЕВСКОЕ ДЕРЕВО – ТИК

В наследство от колонизаторов Бирме досталось монокультурное сельское хозяйство. Практически страна была превращена в кладовую риса. Рис и сегодня основа экономики страны. Бирманский рис покупают Индия, Шри Ланка, Вьетнам, Индонезия.

Другая важная статья бирманского экспорта – тиковая древесина. Тик, «зеленое золото» страны, издавна пользуется огромным спросом во всем мире. Еще четыреста лет назад арабские купцы вывозили из Бирмы тик – «индийский дуб». Позднее тиковые деревья были объявлены собственностью английской короны и вырубка их строжайше преследовалась законом.

Перед второй мировой войной годовая заготовка тика составляла полмиллиона тонн, из них около половины вывозилось за рубеж. После войны она сократилась в четыре раза. Но и теперь Бирма остается крупнейшим экспортером тика. В семидесятых годах в бирманских лесах произрастало около шести с половиной миллионов тиковых деревьев.

Тик мало уступает по прочности слоновой кости, он не гниет, его не точат термиты. Это лучший в мире материал для корабельных палуб. Судно с тиковой оснасткой выдерживает любые штормы. Кроме того, из тика делают превосходную мебель, паркет, сувениры. Любят его мастера-резчики за красивую и теплую текстуру.

Растет тик на равнинах и на склонах гор. Дерево живет больше ста лет, достигает пятидесяти метров в высоту, цветет яркими малиновыми цветами. Чтобы «повзрослеть», дереву надо расти сорок лет.

Процесс заготовки тика чрезвычайно трудоемок и занимает несколько лет.

Сырая, свежесрубленная древесина так тяжела, что тонет в воде и ее нельзя сплавлять. Поэтому дерево «сушат» на корню. Делают глубокий надрез на стволе, но не валят, а дают постоять два-три года. После валки гигант еще долго «досыхает», что улучшает такие свойства древесины, как прочность и стойкость к гниению.

Сплавляют тик по рекам, дождавшись сезона дождей. Бревна увязывают в плоты, связывают канатами, и плывут они на юг, в Рангун – на заводы, в порт.

По природным запасам Бирма – одна из самых богатых стран Юго-Восточной Азии, хотя она продолжает оставаться слаборазвитой, аграрной страной. Недра ее еще недостаточно изучены. Но и разведанные ресурсы разрабатываются пока не в полной мере. Были обнаружены значительные запасы нефти и природного газа, однако для развития нефтяной промышленности не хватает средств и квалифицированных кадров. В подземных кладовых страны есть вольфрам, свинец, олово, медь, цинк, сурьма, никель, кобальт, хром, кварц, мрамор, железная руда, серебро и золото. Всемирной известностью пользуются бирманские рубины, сапфиры и жемчуг.

3. Обычный день Востока

КАЛЕДЕТ – ЭТО КОЛОКОЛ ИЛИ ГОНГ?

Ни то ни другое. Я назвала бы его монастырским будильником.

Представьте себе небольшую деревянную наковальню с выдолбленными по краям отверстиями, к которой прилагается колотушка. Резкий «голос» каледета в пять утра ежедневно возвещает о том, что новый день в Бирме наступил, по крайней мере для поунджи. Бьют в каледет сначала медленно, потом все быстрее и заканчивают яростной дробью, которая способна разбудить любого лежебоку.

Звуки каледета проникали в наш дом через плотно закрытые окна и шум кондиционера. Сон обрывался с легкостью паутинки.

«Проснись! Покинь дом! Иди навстречу солнцу!» – неслось неистовое стаккато монастырского будильника.

Со временем я привыкла к звукам каледета, и они доходили до слуха в полусне. «Это поунджи должны вставать. Тебя это не касается. Ты можешь еще спокойно поспать», – сквозь сон уговаривала я себя.

Сотни тысяч монастырей (их называют здесь поунджи-чаун) рассыпались по Бирме. Маленькие и большие, непритязательные и покрытые искусной резьбой, знаменитые и безымянные… Но все они деревянные, построенные из тика.

Внешне монастыри ничем не отличаются от жилых строений. В восточной, наиболее почетной части располагается зал для посетителей. Там, против главного входа, стоит статуя Будды. Там же по воскресеньям читается «закон», принимаются пожертвования. Жилые кельи для монахов упрятаны в задней, западной части здания.

Славится монастырями Мандалай – последний оплот и резиденция бирманских королей. Мандалай считался в XIX веке центром буддизма всей Юго-Восточной Азии. Теперь блеск королевской столицы потускнел, остались одни отблески – старинные поунджи-чауны.

В дальнем конце нашего сада за низкой кирпичной стеной тоже стоит поунджи-чаун. Самый обыкновенный: несколько приземистых строений вокруг такого же невысокого центрального здания скрываются в тени деревьев. Кстати, одна из заповедей Будды – жить в тени деревьев.

Долго я не отваживалась поближе познакомиться с жизнью необычных соседей, хотя калитка в разделяющей нас стене днем была постоянно открыта и монахи привычно сокращали путь, проходя через наш участок: ведь гораздо приятнее пройти затененным садом, чем идти по горячему асфальту под жгучим солнцем.

Ранним утром в саду мне нередко встречались поунджи с тапеитами в руках и черными зонтами. Они проходили мимо, молча приветствуя меня дружелюбной улыбкой. Ободренная их примером, я тоже несколько раз прошла краем монастырского сада, чтобы сократить дорогу до соседней улицы. Но всякий раз меня не покидало ощущение, что я делаю что-то недозволенное, неделикатное. К тому же такое сокращение пути имело свои неудобства: по территории монастыря нужно было идти босиком.

Лишь однажды я рискнула сойти с посыпанной гравием дорожки и заглянуть в зал центрального здания монастыря. И я увидела то, что ожидала: по всему залу размещались статуи Будды, а перед ними, низко склонив голову, недвижно сидели, поджав под себя ноги, оранжевые фигурки…

Иногда все обитатели монастыря собирались в зале, хором повторяя каноны на непонятном мне языке. И монотонный речитатив, доносившийся из-за калитки, необъяснимо тревожил душу. У наших домовладельцев были свои взаимоотношения с монастырем: они регулярно приносили ему дары, приглашали монахов на праздничные трапезы.

ИСКУССТВО ДАРИТЬ

Преподнести дар в полном соответствии с традиционными понятиями бирманцев не так-то просто.

Важно соблюсти три условия: дарующий должен быть бескорыстным, дар – добрым, а принимающий дар – достойным его. Сочетать все эти три требования довольно сложно.

Итак, дарующий должен быть абсолютно бескорыстен и помыслы его чисты. Сделать подарок – для него счастливая возможность сотворить добро. Бескорыстно. Безвозмездно. Не требуя благодарности. Без всяких расчетов на то, что этот добрый поступок зачтется в следующей жизни.

Второе условие: подарок должен быть добрым. Ведь в сущности, давая яд самоубийце, человек тоже, можно сказать, «подносит ему дар». Но это злой дар. Дар считается добрым, если он заработан собственным трудом и не приносит несчастья другому.

Можно подарить вещь, добытую нечестным трудом или ненужную. Но это не зачтется в заслуги. Вот если вещь дорога самому дарующему, тогда можно заслужить признательность. И третье: очень важно, кому предназначается подарок. Одно дело – одарить монаха, и совсем другое – облагодетельствовать плохого человека. Но и это не все. Даже если ты одаряешь святого, но с расчетом, что это улучшит твою карму, – зря стараешься. Буддийская этика гласит: «Неподдельная добродетель, основанная на истинной любви, – вот та золотая чаша, на которой надлежит подавать дары».

Ценят не величину дара, а чувство, с которым он дается. Подарив вещь, не следует интересоваться ее дальнейшей судьбой. Как поступит с ней новый владелец – его личное дело.

«ЭТА ВОДА, ПЕРЕДАЮЩАЯ ЗАСЛУГИ…»

Наделить поунджи едой при утреннем обходе – значит пополнить список добрых дел, которые зачтутся человеку в следующем рождении. Но еще лучше пригласить поунджи на семейное торжество – свадьбу, рождение ребенка или просто на воскресный обед.

Каждая семья стремится услужить поунджи. Монахи всегда желанные гости в доме. Их зовут задолго до приглашения остальных гостей, первыми. Зовут рано утром, поскольку после полудня им есть запрещено.

Монастырь, что соседствовал с нами, был небольшим. Обычно мимо дома проходили поутру два-три монаха. Но однажды продефилировала целая колонна. С перекинутой через левое плечо оранжевой тогой, с прижатым к груди белым веером поунджи шли один за другим.

«Что такое? Неужели «наш» монастырь переселяется на новое место?» Однако не прошло и полутора часов, как те же монахи, точно так же, один за другим, проследовали обратно. В чем дело?

Монастырский сад за низким забором был особенно тих в тот день, лишь в одном углу виднелись развешанные на веревке свежевыстиранные оранжевые рясы. Они давно высохли и, развеваясь на ветру, поражали простотой своего покроя. В сущности это обыкновенный, даже не раскроенный кусок ткани. А вот как он будет выглядеть на фигуре, зависит от умения каждого монаха. Наверное, это не просто – искусно уложить кусок ткани на левом плече так, чтобы правое оставалось обнаженным.

…Нет, непохоже, чтобы монастырь готовился к переселению.

«Спрошу-ка у домовладельцев. Они все знают», – решила я.

– Что вы? Какой переезд? – удивилась Ли Ли. – Просто семья напротив устроила угощение для поунджи.

– Зачем?

– Просто позвали, из уважения. До Сеин еще вчера начала готовить.

До Сеин слыла в округе лучшей мастерицей готовить карри для праздничных обедов.

Я хорошо знала дом соседей напротив. Три ступеньки на веранду, оттуда в комнату, где одна из дочерей шила на старенькой швейной машинке детские платьица, которые ее отец продавал на базаре. Я недоумевала, как туда могло войти столько гостей?

Прошел месяц, и к нашим хозяевам приехал на каникулы сын. Он возвратился из США, где в одном из университетов заканчивал курс электротехники.

Через две недели мне доверительно шепнули, что… «будущий господин инженер стал поунджи». Он никогда еще не жил в монастыре, и в семье решили, что будет лучше, если он пробудет в монахах до получения диплома и женитьбы.

– Куда же он ушел? – спросила я и тотчас поняла, что вопрос праздный.

Куда же еще, как не в монастырь за низким забором!

Уже все вокруг знали, что старый «господин домовладелец» утром усадил До Сеин в собственный автомобиль и они уехали на базар за покупками. Весь день хлопотунья До Сеин будет готовиться к завтрашнему приему почетных гостей: к хозяевам придут поунджи из соседнего монастыря, а с ними – их гордость и надежда, их единственный сын.

Такой случай упустить нельзя. Итак, решено: завтра придется встать с первыми ударами каледета. Когда же утром раздался привычный глуховатый резкий звук, по суете в доме хозяев можно было определить, что там уже давно все на ногах. Собака привязана за домом, входные решетки на дверях распахнуты настежь.

Было еще далеко до шести, когда старый хозяин вышел на порог поджидать дорогих гостей. На нем была ослепительно белая рубашка, праздничное лоунджи шелестело шелком.

Наконец-то! Через калитку прошли монахи с белыми веерами. Хозяин встретил их почтительным поклоном и, пропустив всех, вошел последним. Двери прикрыли, чтобы ничто не нарушало праздничной трапезы.

Что же теперь? Наверное, лучше всего последовать примеру поунджи и позавтракать. Потом выйти в сад для утренней прогулки, а там видно будет.

Застолье шло в комнате главы дома – самой большой и светлой, там, где стояло изваяние Будды. Много раз я проходила через весь дом, но двери в эту комнату всегда были закрыты. Но сегодня искушение увидеть вблизи незнакомую, таинственную жизнь монахов было очень велико. Я осторожно приблизилась к каменному крыльцу дома. Подходить вплотную неудобно.

– Нужно вернуться, – соображала я. Но все же заглянула в прихожую через приоткрытые двери. Несколько пар стоптанных резиновых шлепанцев рядком стояли у стены.

– А что, если подойти со стороны бассейна и незаметно заглянуть в полуоткрытые окна?.. Пожалуй, я так и сделаю, а цветущие под окном кусты бугенвиллей надежно скроют меня.

Но все меры предосторожности оказались излишними. Никто не обратил на меня ни малейшего внимания. Все были поглощены происходящим. Широким полукругом лицом к статуе Будды и спиной к окну сидели поунджи, скрестив ноги; спина у всех прямая, напряженная, голова опущена, глаза устремлены вниз. Позади них расположились обитатели дома, склонившись в глубоком поклоне. Слышалось негромкое заунывное пение.

Приглашение монахов в гости – старинный обряд, имеющий свои правила. Еда, причем самая вкусная, должна быть на столе к шести часам утра. Не так легко к столь раннему часу успеть все приготовить и встретить гостей в праздничных одеждах.

Есть такое слово – шикоу. Оно означает воздание почестей Будде или достойным людям. Это жест покорности и уважения одновременно. Голова при этом склоняется к сплетенным на груди рукам, пока не коснется пальцев. Наиболее почтительная форма шикоу, предназначенная Будде, – коленопреклонение.

Бирманец, где бы он ни жил и какой бы высокий пост ни занимал, никогда не изменяет своим родным традициям. Когда бывший генеральный секретарь ООН У Тан ненадолго приехал на родину, чтобы повидать старую мать, то сразу же из политика международного ранга он превратился в обычного бирманца – надел лоунджи и босиком направился в пагоду. Фотографии в газетах запечатлели его склоненным перед Буддой. Точно так же поклонился он перед отъездом и самому дорогому человеку на земле – своей матери.

Когда в дом приходят поунджи, домочадцы молча приветствуют их почтительным поклоном. На низких столиках ждет угощение. Без единого слова поунджи усаживаются вокруг них на циновку и молча едят. Закончив трапезу и обмыв руки, отходят от стола и садятся полукругом вокруг домашнего алтаря в позе лотоса. Это служит знаком для остальных: все опускаются на колени и, склонив голову, слушают, как старший монах или настоятель читает заповеди праведной жизни. За ним, словно эхо, слова повторяют поунджи и хозяева дома.

В конце обряда хозяин дома поднимает стакан с водой и по капле переливает ее в серебряный сосуд. Под этот мерный звук поунджи произносят как заклинание: «Пусть эта вода, передающая заслуги человека от одного бытия к другому, как и его добрые дела, поможет ему в будущем перевоплощении»…

Обычай требует, чтобы хозяин выразил желание распространить заслуги на всех членов семьи. Поунджи соглашаются с ним и троекратно отвечают, что он поступает правильно.

На прощанье хозяева вручают гостям дары для монастыря. Гости не благодарят ни за трапезу, ни за подарки. Правила ритуала соблюдены. Гости в оранжевом в том же порядке покидают дом. С ними идут те, кто несет дары.

Только теперь, после ухода самых почетных гостей – монахов, в доме начинают готовиться к встрече светских гостей. Если же они придут раньше, то будут ждать, пока монахи не закончат весь ритуал. Лишь тогда, когда за последним поунджи закроется дверь, принесут новые блюда для всех прочих посетителей. Но до этой минуты никто из пришедших не притронется к еде.

ДАТЬ ИМЯ РЕБЕНКУ – НЕ ПРОСТО

Прошло время, сын нашего хозяина получил диплом инженера, вернулся домой и через два месяца женился.

Утром в день свадьбы из ворот монастыря к дому вновь направилась группа монахов. Через год родилась девочка, и в доме снова принимали почетных гостей в оранжевом. К вечеру начали собираться родственники. Всем хотелось увидеть малышку. Дошла очередь и до меня.

– А вы почему до сих пор не пришли к нам? – спросила Ли Ли, встретив меня через несколько дней в саду. В голосе ее послышалась нотка уязвленного самолюбия.

– Но ребенок еще слишком мал, чтобы пускать к нему так много гостей. Что говорит ее мать? Она же врач. Минута недоуменного молчания.

– Мать ничего не имеет против… Она даже польщена, что все интересуются ее дочкой.

Раз так, мне ничего не остается, как завернуть подарок для новорожденной и присоединиться к потоку посетителей. Поднимаюсь по деревянной лестнице, намереваясь лишь взглянуть на девочку и оставить привезенную из Праги игрушку. Думаю, куда ее положить? Наверное, в кроватку или колыбельку, как принято у нас на родине. Но кроватки не было.