Текст книги "Дом старого барона (СИ)"

Автор книги: Станислава Радецкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Я вас ненавижу, Штальмайер, – сказал он угрюмо. – Пусть вы двадцать раз правы, но я вас ненавижу.

Руди тряхнул головой, отгоняя воспоминания, и поймал взгляд обернувшегося барона.

– Я спешу, – сказал он негромко. – Я иду за вами.

В церкви было душно, пахло немытыми ногами, потом и ядреным варевом, которое здесь делали вместо супа. Люди вповалку лежали и сидели на полу, и барон, выхватив у слуги священника фонарь, точно коршун, кружил между ними, вглядываясь во всех детей. Проснувшиеся крестьяне исподлобья и со страхом глядели на него, словно ждали, что он сейчас прикажет их высечь, но барон ничего не говорил, смыкая губы все плотней, и все большая тревога отражалась на его лице.

– Все ли здесь? – резко спросил он у слуги.

– Нет, господин барон, – угодливо ответил тот. – Есть старуха в подвале и несколько человек остались в деревне помогать солдатам. Они следят, чтобы те не разграбили дома.

Барон выругался и поднял фонарь повыше.

– Слушайте все! – загремел он, и его голос гулко отразился от стен. – Если кто-то видел этой ночью знатную девочку – одну или с кем-то, признайтесь мне! Я был вам хорошим хозяином, и обещаю, что щедро награжу любого, кто даст сведения о ней или о ее спутниках! Ну же! – он оглядел притихших крестьян: мужчин, женщин, стариков и детей, которые глядели на него с покорностью и ужасом, прижимаясь друг к другу. – Если же вы все будете молчать, то клянусь своим именем – завтра всякий мужчина старше двенадцати лет оседлает деревянную лошадь на моем дворе!

Легкий шепот прокатился среди людей, но он быстро затих. Руди знал, как мучительно наказание, которое посулил барон фон Ринген: никто не смог бы долго усидеть без боли верхом на узкой кромке доски с камнями, нарочно привязанными к ногам.

– Но мы ничего не знаем, господин, – отчаянно крикнула сзади какая-то женщина. Она упала на колени и заставила своих детей ткнуться лбом в пол, моля о пощаде. – Помилуй нас, смилостивись!

– Помилуй нас, помилуй, – застонали, заволновались люди. Барон фон Ринген стоял с непроницаемым лицом, и, казалось, что ему противна вся поднявшаяся суета.

– Спроси у матери кузнеца, господин, – прошамкал печальный старик, еле подняв голову, и на него немедленно зашикали со всех сторон. – Она может знать то, что другим неведомо.

– Что за мать кузнеца? – немедленно спросил барон.

– Это та старуха, которую мне пришлось посадить в подвал, – ответил ему Руди негромко. – Но я не думаю...

– Веди меня туда немедленно, – прервал его барон и погрозил крестьянам кулаком. – А вы думайте! Десять лет я был добр и не наказывал никого из вас... Хватит!

Они покорно молчали: не люди, а безмолвные рабы. Захоти Рейнеке сжечь их дома по какой-то прихоти, они бы не стали возражать, а принялись бы строить землянки и возводить новые хибары из ила и тростника, которого вдоволь росло вдоль речки.

Еще на лестнице в подвал они услышали хриплые проклятья и старухины требования выпустить ее отсюда.

– А, это ты, – с видимым отвращением произнес барон фон Ринген, когда подошел ближе к связанной.

– Отпусти меня! – воскликнула та. Голос у нее уже сел. – Ты пришел поизмываться надо мной, Рейнеке? Мне немедленно нужно освободиться! Эти дурни схватили меня и отказываются понимать, что не всех можно загонять в загон насильно!

Она увидела Руди, и ее глаза загорелись недобрым огнем. Спеленутая, как младенец, старуха исхитрилась нагнуться и ловко плюнуть ему на сапог. Барон мрачно хохотнул.

– Можно подумать, ты здесь хозяйка, Магда, – сказал он. – Зачем тебе наружу?

– Пусть этот отойдет, – властно сказала она, кивая на Руди. – Слова ни скажу, пока он здесь.

– Он никому ничего не скажет без моего разрешения, – заверил ее барон и присел рядом с ней на корточки. – Я выпущу тебя, если ты кое-что мне откроешь. Ты помнишь Матильду? Мою внучку?

– Пф, – фыркнула Магда и отвернулась от него. – Слова ни скажу, пока ты не развяжешь меня.

– Развяжите ее, – велел барон слуге и Руди. Слуга осторожно приблизился к старухе и выполнил приказание, распутав узлы. Магда, почти как молодая, вскочила на ноги, но барон был начеку и придержал ее. Она оскалила зубы, но вырываться не стала и вместо того села рядом и потерла следы на босых ногах от веревок.

– Что ты хочешь знать? – спросила она у барона. – Я помню твою внучку. Шебутная девица, которую ты испортил своим воспитанием.

– Почему это? – ощетинился барон. Он неожиданно показался Руди нерадивым студиозом при профессоре богословия.

– Потому что, – отрезала Магда. – Ты за ней и уследить не в состоянии и не знаешь, что она делает без твоего ведома.

– Что она делает? Где она сейчас? – он схватил ее за плечи.

– Понятия не имею и искать ее не собираюсь. Помнишь, что я тебе говорила у тебя в доме? Если моей внучке будет грозить опасность, то и тебе несдобровать.

– Причем здесь это?!

– Моя внучка, благодаря этому, – она кивнула на Руди, – осталась в лесу одна! И мне нужно найти ее, пока ее не съели волки. Тебе это ясно, барон фон Ринген? И хоть четвертуй меня, но ничего я тебе больше не скажу, пока не увижу свою Лене!

– Будь проклят тот день, когда я разрешил тебе распоряжаться на своей земле, – процедил барон, обернувшись к Руди, и Магда усмехнулась.

– Этого бы не случилось, если бы не мальчишка, – Руди потер большим и указательным пальцами веки. – Мальчишка сбил мне все планы... Он был похож на оборотня. Испугал мою лошадь и псов. Одного из людей чуть не укусила змея.

– Похож на оборотня? – барон пристально взглянул на Руди. Магда фыркнула и покачала седой головой.

– Был ли это мальчик, милостивый государь? – ехидно спросила она у Руди.

– Не знаю я, кто это был! – огрызнулся он, чувствуя себя неловко рядом со старухой, которая вела себя совсем не как крестьянка. – И меня очень волнует, откуда он взялся!

– Куда он делся? – барон фон Ринген отпустил Магду и крепко взял Руди за плечи.

– Убежал в лес. Испугался факелов.

– Болван, – коротко и задумчиво обронил он. – Но как она посмела убежать из дома после моего приказания?! Я выпорю эту девчонку.

– Если б это было в первый раз, – протянула Магда, и Руди окончательно понял, что у него идет кругом голова, и он ничего не понимает из того, что творится, и эти двое знают гораздо больше, чем говорят.

– Объясните, что происходит, – потребовал он у барона, отстранившись от него, но вдалеке послышался ружейный выстрел, и сверху запричитали люди. На мгновение сквозь стоны и плач прорезался успокаивающий голос священника, но что он говорил, осталось неясным. Барон фон Ринген в несколько шагов взлетел по лестнице наверх, и Руди поспешил за ним, предчувствуя недоброе.

На бледном рассветном небе виднелся столб черного дыма, поднимавшегося над лесом, и Руди заметил, каким неподвижным стало лицо барона.

Крестьянская девчонка, конечно, не пожелала сидеть на месте, и Матильда еле-еле нашла ее среди зарослей земляники. Лене с надеждой взглянула на нее из-под ивового куста, но, увидев мрачное лицо своего спутника, тут же поникла и стала еще меньше ростом. Матильда вручила ей обгрызенный сухарь из кузницы, и, пока Лене хрустела им, шепотом рассказала, что им нужно идти до ближайшего города, где они наверняка найдут помощь. Где находится дорога до города, Матильда не знала, но она была уверена, что отыщет ее без труда, благодаря следам или чутью. Лене вестям о большой дороге не обрадовалась, но возражать не стала и покорно позволила Матильде увлечь ее за собой.

Они обошли деревню по лесу. Когда они переходили речушку вброд, Матильде опять пришлось сажать девчонку к себе на закорки, чтобы она не завязла в топком дне, и они долго плутали, пока Матильда на исходе дня не почуяла запах железа. К тому времени она так устала, что не могла ни о чем думать; Лене топала за ней, и Матильда даже не удивлялась, откуда у крестьянки столько сил.

Уже темнело, когда они вышли на пустынную дорогу, и Лене робко посматривала на Матильду, надеясь на пощаду. Матильда была и сама не прочь отдохнуть, но колебалась, не зная, насколько это хорошо делать у дороги. Здесь было много следов от сапог, босых ног, колес и копыт: часть из них были совсем свежими, но вели в разные стороны: где-то точно был город, но в какой стороне Матильда сказать не могла, сколько бы ни водила пальцем по глине.

– Пройдем до того холма, – сказала она пересохшим ртом, указав Лене вперед, в другую сторону от далекого церковного шпиля за лесом. – Там отдохнем.

Ей хотелось, найти родник по дороге; она уже начинала жалеть, что не стала пить воду из реки, как ни уговаривала ее крестьянская девчонка, но как назло по обе стороны простирался заросший и кочкастый луг, и длинная трава закрывала воду, если она вообще тут была.

Когда они доползли до холма (Матильде показалось, что прошло часа три, пока они дошли до него, и еще два, пока они поднимались наверх), перед ними простерлось широкое поле. Справа от дороги мерцали четыре огонька от костра, и Матильда видела перед одним из них людей и блеск стали.

– Попросимся на ночевку, – шепотом предложила Лене. – Пахнет вкусно...

– Откуда ты знаешь, кто там? Может, там евреи... Или черные люди, которые воруют христиан и пьют у них кровь.

Она старательно принюхивалась, прикрыв глаза, но, кроме еды – пахло кашей из сушеного гороха, – запахи были похожи на то, как пахло от деда, когда он возвращался с охоты: пот, кожа, железо. Что за люди могли ночевать вне города, кроме пастухов, она не знала и не была уверена, что им стоит показываться. Когда Матильда со вздохом открыла веки, то увидела, как Лене бежит, мелькая серая рубахой, к ближайшему костру, спотыкается и кубарем катится вниз. Из темноты раздалось хриплое проклятье, и девчонку выволокли за руку к костру. Матильда сжала зубы и кое-как бросилась за ней.

Она подвернула ногу, пока бежала вниз, и тем сильнее в ней поднялось негодование, когда она увидела, что девчонку уже усадили у костра, поднесли ей черпак с какой-то жидкостью, от которой у нее появились белые пенистые усы, и какие-то неумытые солдаты предлагают Лене сушеное свиное ухо, остаток от пряника и бусину на веревке. Лене, казалось, совсем не смущалась этим соседством и чувствовала себя рядом с солдатами гораздо свободней, чем с самой Матильдой.

– Иди сюда, малец, – ей освободили место рядом с девчонкой, но из упрямства Матильда села наоборот поодаль. Приглашавший ее хмыкнул и отвернулся, чтобы соскрести с котла остатки вчерашней гороховой каши, и Матильда невольно сглотнула слюну.

Ей тоже дали напиться из ковша сладковатого напитка, который отдавал черствым хлебом и забродившим тестом. Он неожиданно защипал язык, и Матильда даже вытерла слезы рукавом. Она недоумевала, почему никто не уделяет ей должного внимания, но затем решила, что оно к лучшему: выделяться пока не стоило – как знать, кто ищет их сейчас! Может быть, тот господин из деревни рыщет неподалеку.

Остывшая каша показалась ей пищей богов, и Матильда съела ее в один присест, облизала ложку и чуть было не облизала тарелку, глядя на Лене, которая после еды немедленно начала клевать носом.

– Откуда вы идете? – спросил ее один из солдат, старый и плохо выбритый. На рукаве у него была заплата, из-под которой виднелась прореха. – На дорогах сейчас небезопасно.

– Ищем родителей, – буркнула Матильда, не зная, что ему ответить. – Наш дом сожгли.

– И коза потерялась, – сонно вставила Лене. Один из солдат поднял ее и посадил рядом с Матильдой. Девчонка ткнулась щекой ей в плечо и засопела.

Старик поднял руку, чтобы погладить ее, но Матильда решительно отстранилась от его ласки, и он усмехнулся.

– Слишком уж ты гордый, – без осуждения сказал он. – Можете переночевать с нами, пока капитан вас не увидел.

– Благодарю, – церемонно ответила Матильда. – А куда вы направляетесь? В город?

– Наоборот, – сказал старик. По-видимому, он сегодня сторожил костер, поскольку остальные четверо или пятеро его товарищей уже вновь легли спать, перекинувшись словом с соседними постовыми. – Городской совет нас послал искать разбойников. Они напали на дом местного барона и хотели разорить деревню. Убили нескольких солдат... Господин рыцарь привел их с собой. Доблестный господин рыцарь, который хотел спасти барона.

– Что за господин рыцарь? Что случилось с господином бароном? – Матильда вытянулась, чтобы не пропустить ни единого слова.

– Его тяжело ранили вчера, – солдат наклонился, с усилием стянул с ноги сапог и размотал серую портянку. Он пошевелил пальцами и дотронулся до большого пятна на лодыжке, где не росли волосы и кожа была гладкой и блестящей, как полированное дерево, если не считать нарывавшей середины.

– Сильно? – тревожно спросила Матильда.

– Бог знает, – рассеянно ответил солдат. – Смажь-ка мне язву, малец. Мне трудно наклоняться с тех пор, как переночевал на голой земле с пяток лет назад.

"Я не слуга тебе", – хотела было сказать Матильда, но, подумав получше, неохотно кивнула. Он дал ей жестяную коробочку, из которой отвратительно пахло; "свиной жир, сера и чуть-чуть бычьего помета", пояснил солдат, глядя, как она морщится. Мазь казалась при свете огня желтоватой на пальцах, и пока Матильда старательно втирала ее, опасаясь давить на саму язву, солдат разжег пеньковую трубку. Курил он что-то дрянное, вроде малиновых листьев, и дым стелился внизу, смешиваясь с дымом от костра.

– Дай-то Бог, господин рыцарь скоро оправится, – сказал наконец старик после долгого молчания, и Матильда чуть не уронила из рук дурнопахнущую мазь. "Но как же дед?" – спросила она безмолвно у ночи, но никто ей не ответил.

Их разбудили на рассвете, когда лагерь уже собирался. Заспанная Лене никак не могла открыть глаза и чуть ли не разлепляла их пальцами, Матильда же встала с тяжелой головой: всю ночь ей снилась погоня и чьи-то похороны, только она никак не могла пробиться к гробу. Капитан полка, рослый и толстый швейцарец, увидев их, немедленно приказал гнать детей в три шеи, потому что, добавил он, "у нас нет столько еды, чтобы прокормить всех оборванцев на полковой кухне". На прощанье им дали немного сушеных прошлогодних яблок и две лепешки из гороховой муки; большой и красивый фургон капитана, который тянули две рыжих мускулистых лошади, прогрохотал мимо. Матильда с презрением взглянула на сытых слуг, выглядывавших оттуда, и взяла Лене за руку, пока солдаты снимались с места.

– Я забыл спросить, далеко ли нам до города, – сказала она почти растерянно.

Лене исподлобья поглядела на нее и, вывернувшись из ее ладони, подбежала к последним из солдат. Она стянула с головы платок, теребя его в руках, и солдат хмуро обернулся к ней, а затем его лицо осветилось улыбкой. Матильда видела, как он терпеливо толковал Лене что-то, взял ее за плечо и развернул в другую сторону, откуда они пришли, указывая пальцем куда-то за лес. Сердитый оклик сержанта заставил его оставить девочку, но он дважды оборачивался, придерживая холщовую солдатскую сумку и ружье, и махал рукой на восток.

– Всего день пути пешком, – уныло сказала Лене, когда вернулась к Матильде.

– Это для них, – заметила Матильда. – Мы будем идти дольше.

– Почему? – девчонка так удивилась, что открыла рот.

– Потому что у нас ноги короче, глупая. И мы не солдаты, – Матильда почесала голову и поморщилась, взглянув на свои ногти – под каждым была чернота, словно она копала ими землю. – Наверняка там есть какая-то деревня впереди. Или церковь.

Лене робко обернулась вслед уходящим солдатам, а затем взглянула на Матильду.

– Нет, мы не пойдем назад в деревню, – отрезала та. – И не смей ныть! Мы дойдем до города, и там нас примут так, как должны принять знатных людей! Мой дед – барон, между прочим.

Девчонка ничего не ответила и только потерла заспанный рубец от одеяла, алевший на ее щеке. Она была такой потешной в своих серых одежках и такой боязливой, что Матильда даже засомневалась, не стоит ли ее отправить назад с солдатами. Кто ее знает, вдруг безумная бабка, бросившая девчонку в лесу, все-таки теперь опомнилась и рыщет по кустам и канавам в поисках внучки? "Мне-то ты точно обуза", – подумала она, оглядывая пыльные и исцарапанные тонкие ноги девчонки.

– Если хочешь назад в деревню, догоняй солдат, – сказала Матильда, но Лене переступила с ноги на ногу и опустила голову.

– Тогда пошли, – и Матильда кивнула подбородком туда, где должен был быть город.

Руди стоило немалых трудов удержать барона, который рвался немедленно вернуться домой в одиночку. Солдаты, злые, сонные и растерянные, собрались быстро, и их сержант злобно поглядывал на нанявшего их господина. Он явно желал накинуть больше уговоренной суммы и ждал лишь удобного момента, чтобы потребовать ее. Барон фон Ринген потребовал себе еще один пистолет, вдобавок к сабле, и стал похож на мальчишку, который решил продемонстрировать взрослым всю свою амуницию. Ведьма не отходила на него ни на шаг и время от времени наставительно что-то ему говорила, после чего он ненадолго успокаивался и переставал требовать, чтобы они выходили немедленно.

Молча, сумрачно они пустились в путь. Край неба уже посветлел, но волнение и быстрый шаг так разгорячили их, что они не замечали рассветного холода. Лес примолк, и только черный дым, закрывавший небо, напоминал, что они идут сражаться с неизвестным.

– Кто мог поджечь дом барона? – тихо спросил Руди, поравнявшись с Магдой, которая не пожелала оставаться в деревне со своей семьей, дрожавшей от ужаса от грядущих перемен, и теперь бодро, совсем как молодая девушка, шагала позади солдат, придерживая юбки.

– Я думала, вы знакомы, – вопросом на вопрос ответила она. – Откуда мне знать? Я могу только догадаться, что если человек покупает землю в глуши и приезжает сюда только с проверенными слугами, то он почему-либо скрывается от внешнего мира. Ну а тогда – почему бы этому миру не прийти за ним?

– Как ты умно говоришь, – Руди был озадачен: крестьянке не пристало строить слова, как делала Магда. – Словно училась риторике.

– А если бы и так? – она наконец-то посмотрела на него. – Поживи с мое, испытай с мое, узнаешь сам, сколько знаний может найти простая женщина.

– Приведи пример.

– Что, если я скажу тебе, что лет тридцать назад я ела с серебра, и у меня была собственная камеристка, как у испанской королевы? – усмехнулась старуха. – Пока у моего мужа были деньги, я и мои дети купались как сыр в масле. Но стоило знатному человеку захотеть забрать эти деньги и нашу землю, мы оказались в нищете, и прежние друзья отвернулись от нас, а обращаться к новым мы были слишком горды. Мой младший сын, который сейчас доволен тем, что он деревенский кузнец, совсем забыл о том, как капризничал, когда ему приносили не ту игрушку, что он хотел, и о том, что у него была собственная лошадка в пять лет. Зато старшие не забыли, – мрачно добавила она. – И не смирились. Как не хотел мириться сам Ганс. Это мой муж, – пояснила Магда, и ее лицо неожиданно посветлело. – Его забрали, после того, как я уговорила его не собирать людей и не идти мстить... Перед этим он написал письмо императору, но наш добрый император, славный своей трусостью, оставил его без внимания...

– И что дальше? – спросил Руди, когда Магда замолкла.

– Да ничего, – равнодушно ответила она. – Мне с детьми пришлось продать все наши вещи за ту щедрую цену, которую предложил наш враг. Ее не хватило бы даже на клочок земли. Все, что осталось, – это кираса Ганса и его старый мушкет. Вот так мы и бежали через Европу, пока не нашли самый темный, самый суеверный уголок, где господа понимают, что им нечего взять с крестьян, кроме глины, дерева и их собственных шкур. Кто бы мог подумать, что владельцем этого медвежьего угла станет барон фон Ринген.

Она замолчала, потому что барон обернулся к ним и пристально взглянул на Руди. Магда поплотней запахнулась в свою накидку и отвела седые волосы, выбившиеся из-под платка.

– Может быть, я могу тебе чем-то помочь... – начал было Руди, но Магда насмешливо взглянула на него.

– Разве ты взялся бы помогать простой крестьянке? Ты не поморщился и велел меня связать, когда думал, что у меня нет голоса и смелости возражать. Нет, мне не нужна твоя помощь. Все, что мне нужно, – забрать мою внучку, Магдалену.

Она отошла от него, показывая, что их разговор окончен, и Руди понял, что больше старуха не скажет ничего. Он недоумевал, отчего она пошла с ними, а не осталась в деревне – пока солдаты собирались, Магда рвалась вернуться в лес, но он велел на всякий случай приглядывать за ней, и каждый раз ее хватали за руки и тащили назад к людям, пока она не смирилась под угрозой оказаться на костре, ибо "добрые люди в миг опасности держатся вместе", и добрые люди начали поговаривать, что старуха в сговоре с теми, кто жег баронский дом, посматривая на нее с подозрением. Ее сын пообещал ей поискать Лене, чтобы успокоить ее, но она презрительно посоветовала ему позаботиться о деревне в первую очередь, пока солдаты не вернутся. "В этом лесу много троп, – так она говорила ему, прежде чем подойти к барону и следовать за ним по пятам – и они хорошо служат и зверям, и людям недобрым".

– Много ли троп в этом лесу? – спросил Руди у барона, когда молчание совсем начало его тяготить.

– Предостаточно, – ответил тот сквозь зубы. – Я сам не знаю их всех... но однажды зимой я перешел через горы в соседнюю долину...

Он замолчал и сделал знак солдатам остановиться. Отсюда они слышали гудение пламени, и треск горящего дерева, и чьи-то хриплые команды, и длинные языки огня поднимались над баронской усадьбой. Рассвет стал куда как темнее, чем даже несколько минут назад, и волна жара мягко дотронулась до кожи.

– Не дьяволы ли там часом? – пробормотал один из солдат, и все они, включая сержанта, перекрестились и преклонили колени, бормоча молитву. Барон перекрестился, то же сделал и Руди, и только Магда совсем небрежно провела рукой от лба к плечам.

– Там не дьяволы, – глухо сказал барон. – Слушайте меня! Любому, кто поможет мне найти мою внучку, я дам мешок серебра!

"Откуда у тебя мешок серебра?" – хотел было спросить Руди, но слова о богатстве заставили солдат приободриться, и сержант сделал еле заметный шаг к барону. Признавал его хозяином, как верный пес? Барон встряхнулся и вынул саблю.

– Ты, – сказал он Магде, – отойди. Сейчас не время махать сковородой. Возьми какую-нибудь ветвь, и, когда мы подойдем, ближе, поймай на нее огонь. Когда увидишь врага, жги его беспощадно.

– Будто вас, закопченных, можно будет различить, – проворчала она, но барон фон Ринген сделал вид, что ничего не услышал.

– Двое останутся здесь, сторожить дорогу, – приказал он. – Все остальные, и вы, мой друг, идите за мной!

– Только не теряйте самообладания, – посоветовал ему Руди, и барон фон Ринген обнажил верхние зубы то ли в оскале, то ли в усмешке.

– Не дождешься, – непонятно ответил он и зыркнул на Магду, которая сделала шаг в его сторону.

Руди не любил стычки, хотя ему пришлось какое-то время сопровождать на войне посланника Его Императорского Величества. Настоящий бой ему довелось видеть только издалека, но пару раз они попадали в засаду – одна подстроили турки, другую саксонцы – и всякий раз, когда жестокая схватка заканчивалась (в первый раз несколько солдат потеряли голову и побежали от страха, после чего потеряли головы буквально, во втором – всадники, ехавшие впереди, попали в волчью яму с кольями, и саксонские крестьяне успели заколоть их пиками, прежде чем сами были вздернуты на ближайшем дереве), Руди не мог избавиться от чувства нереальности и бессмысленности происходящего. Он отдавал приказы в этом полусне, но про себя произносил: "Спасибо тебе, Господи, что сохранил мою ничтожную жизнь", произносил тем же тоном, каким и заканчивал когда-то зачитывать приговоры и увещевания святого суда.

Дом напоминал огромный погребальный костер; внутри что-то лопалось, гудело и охало, но почерневшая крыша еще держалась на своем месте. Руди прикрыл лицо ладонью в перчатке и не сразу заметил, что барон решительно направляется в лес, под свод еловых ветвей.

– Вы с ума сошли? – прошипел он, догнав его в два шага и схватив за отворот перчатке. – Как вы думаете сражаться там?

Барон фон Ринген стряхнул его руку.

– У них может быть моя внучка.

Тихо щелкнул арбалетный крючок, тренькнула тетива, и Руди почувствовал резкую боль чуть ниже левого плеча. Он попытался скосить глаза, куда попал арбалетный болт, но в груди неожиданно поселилась тяжесть, ноги подогнулись, и он медленно упал ничком, прямо на вытоптанную траву. Где-то вдалеке страшно закричал барон, и по земле перед Руди прополз рыжий муравей, тащивший на спине сухую еловую иголку.

"Как все глупо и бестолково", – успел подумать Руди, прежде чем боль, похожая на пожар, охватила все его нутро, подступила к горлу и вылилась наружу темной кровью.

Их выгнали с первого постоялого двора пинками, когда Матильда заявила, что она внучка барона фон Рингена и требует, чтобы ее и ее служанку накормили досыта. Хозяин сначала смеялся, приняв ее за смелую бродяжку, но, когда Матильда принялась настаивать на своем, он рявкнул, что с него достаточно воров и попрошаек на сегодня, и позвал слуг, чтобы проучили наглых детей. Напуганная Магдалена жалась в углу в обнимку со своим одеялом и во дворе упала в ноги слугам, которые волоком тащили Матильду, чтобы всыпать ей несколько ударов палкой. Бабкино одеяло и дедов камзол оказались хорошим выкупом, и, отобрав вещи, детей просто-напросто выставили за ворота.

– Вы еще пожалеете об этом! – хрипло крикнула Матильда, когда встала на ноги. Едва зажившие колени опять кровоточили, и она готова была заплакать от боли и унижения. – Твое заведение сожгут по приказу герцога! Тебя посадят в каменный мешок, и палач оторвет тебе голову голыми руками! – она чуть было опять не кинулась в ворота, но Лене повисла на ней всем своим телом.

Зеваки хохотали над ними, забавляясь этой картиной, и один из слуг еще раз повелел им убираться, пока их самих не забрали в тюрьму за бродяжничество. Матильда задрожала от бешенства, чувствуя, как сознание покидает ее за багровую пелену ярости, но их с Лене окатил холодный душ из ведра, куда собирали очистки и всякий сор, и она пришла в себя.

– Вы еще об этом пожалеете, – процедила Матильда и зашагала прочь, хромая и отряхиваясь от очистков.

Лене догнала ее через несколько минут и даже осмелилась пойти с ней рядом, лучась от плохо скрываемой радости. В подоле она что-то несла, и когда Матильда соблаговолила заглянуть туда, то увидела, что девчонка набрала обглоданных костей, очистков от моркови, репы и свеклы и прочего мусора, который столь любезно был на них выкинут.

– Можно было не трудиться собирать, – проворчала Матильда, вытаскивая из-за шиворота размокший ломтик сухого яблока. – Стоило всего лишь не отряхиваться.

– Бабка Магда может сварить из них суп, – робко вставила Магдалена.

– А нам в чем его варить? В ладонях? А как разжечь огонь? Поймать молнию, чтобы поджечь дрова? Или вернуться к моему дому, чтобы взять угольков? – вызверилась Матильда и бросила в девчонку яблоком. – А там глядишь, и котелок найдется!

Лене вжала голову в плечи и послушно отстала.

– Их можно есть сырыми, – пролепетала она сзади. – На косточках даже немножко мяса.

– Сама ешь кости и очистки! Я никогда не опущусь до этого!

– Где-то есть добрые люди, как те солдаты... Они помогут нам.

Матильда фыркнула.

– Что с тобой говорить? Помощь нужно искать у людей знатных, а не у всяких бродяг и лавочников. В городе быстро разберутся, что к чему!

Жаркое солнце быстро высушило одежду, и Матильда упрямо шла вперед, вздымая облачка пыли из-под ног и стараясь не слушать, как девчонка чавкает позади. "Если она отравится, то брошу ее, – мстительно подумала она, и в животе заныло от голода

Это было печальное путешествие, и силы утекали так быстро, как вода утекает в сухой песок. Матильда сбилась со счету, сколько раз им пришлось сходить с дороги, чтобы пропускать кареты; девчонка, которая после помойной еды воспряла духом, предложила ей остановить телегу и доехать на ней до города, однако Матильда пропустила ее слова мимо ушей. К вечеру ей уже хотелось есть и пить так, что ее тошнило от голода и кружилась голова.

Они остановились у очередного постоялого двора, где конюх поил лошадей, и они так жадно пили, разбрызгивая воду и потряхивая гривой, что на зубах у Матильды захрустел песок. Она попробовала сплюнуть на дорогу, но слюна исчезла. Девчонка почти висела на рукаве ее камзола, цепляясь за широкий отворот, и уже даже перестала говорить, потеряв голос от жажды. Матильда стряхнула ее на землю, и Лене удивленно взглянула на нее огромными глазами.

– Иди-ка спрячься, – хрипло велела ей Матильда. – Не путайся у меня под ногами.

Она сама не знала, что собирается делать. Предложить помощь слугам? Попросить милостыни? Снова заявить о своих правах? Лене послушно села прямо на краю дороги, обхватив колени. Она казалась такой несчастной, что Матильду в сердце кольнула жалость.

– Я скоро вернусь, – пообещала она, но девчонка не пошевелилась.

Матильда сделала шаг к воротам, но конюх поднял голову и пристально посмотрел на нее. Под его хмурым взглядом ей расхотелось заходить с главного входа, поэтому она скорчила беззаботную рожицу, заложила руки за спину и прошла мимо, к изгороди, из-за которой пахло навозом, опилками, куриным пометом и жареной свининой. Попадись ей в руки хороший кусок мяса, она бы обгрызла с него хрустящий солоноватый жирок, потом попросила бы жареной крови (за это пристрастие дед ругал ее и даже грозил палкой, но Матильда никак не могла взять в толк, что в этом такого), а затем медленно разрезала бы его на мелкие кусочки и наслаждалась бы едой несколько часов... Представив себе шкворчащий в глубокой сковороде кусок мяса, Матильда поскользнулась на мокрой траве, скрывавшей под собой неглубокий ручеек или, скорее, широкую лужу, и под ее ногой чавкнула глина. Ногу обожгло холодом, стало неприятно мокро; значит, уже и в сапоге была дыра. Это немного отрезвило Матильду, и желанное мясо исчезло.

Она обошла двор и остановилась позади дома, прислушиваясь к звукам. За высокой изгородью курятника с озабоченным кудахтаньем расхаживали курицы. Предупредительно закричал петух, и откуда-то сверху и издалека донесся ответ его собрата. Здесь под стену курятника подкапывались лисы, если судить по жухлой, оборванной траве, и Матильда присела, чтобы посмотреть, сможет ли протиснуться под ней. Она просунула в узкую дырку ладонь, и кто-то немедленно ее клюнул в безымянный палец.

Одна из досок, рассохшаяся и прогнившая, треснула и сломалась, когда Матильда выдернула руку. Засунув грязный палец в рот, она внимательно осмотрела остальные доски: сломать их оказалось проще простого, и, извиваясь, как ящерица, Матильда заползла в курятник, переполошив кур, которые кинулись к своим насестам. Белый петух перегородил ей дорогу, но Матильда, не глядя, смахнула его с дороги, ринувшись к дверце, которая по ее расчетам должна была вести в скотный сарай и денник. Петух злобно заклекотал, надувая свой гребень, но было уже поздно: Матильда скинула с дверцы крючок, проскользнула в теплый сарай и захлопнула дверцу прямо перед его клювом. Если бы не девчонка, она бы сразу свернула шею паре куриц и сбежала бы с ними подальше в безопасное место, где никто бы не догнал ее. Но Лене едва могла идти от усталости, и хоть она была всего-навсего крестьянской девкой, Матильда не могла бросить ее на полдороге, а за куриц их бы отправили в тюрьму, если б не засекли на месте.