Текст книги "Пилоты Его Величества"

Автор книги: Станислав Грибанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

* * *

Отдел воздушного флота выработал основные положения о школе авиации. Отдел самостоятельно открывает собственную школу на средства высочайше утвержденного комитета по усилению военного флота на добровольные пожертвования. Цель открытия авиационной школы заключается, с одной стороны, в желании избавить лиц, обучающихся полетам, от зависимости заграничных школ, в которых, по словам всех русских летунов, дело обучения поставлено весьма неудовлетворительно. Но главная цель – подготовить многочисленный кадр авиаторов специально для нужд русского воздушного флота. Число учащихся не определено точно и зависит от числа наличных аппаратов. В школу будут приниматься главным образом лица, состоящие на действительной военной и морской службах. В случае оставшихся вакантных мест будут приниматься и частные лица, но непременно с образовательным цензом и отбывшие военную службу. Кроме преподавания теоретических научных курсов воздухоплавания в школе главное внимание будет уделено практическим занятиям – ознакомлению с устройством аэропланов, моторов, а также обучению полетам. Платы за обучение никакой не взимается, но учащиеся не получают никакого содержания. Школа будет открыта в г. Севастополе, как месте, в силу климатических условий, наиболее удобном и наиболее подходящем для полетов. Заказанные за границей Отделом воздушного флота аэропланы (1 – «Фарман», 2 – «Антуанетт» и 1 – «Телье») будут непосредственно из-за границы высланы в Севастополь. Инструкторами по обучению полетам на аэропланах будут: поручик Руднев («Фарман»), штабс-капитан Матыевич-Мацеевич («Блерио») и полковник Зеленский («Антуанетт»).

* * *

Совет школы удовлетворил ходатайство женской гимназии – разрешить гимназисткам приходить на аэродром и смотреть аппараты в сопровождении преподавателей.

* * *

5 ноября, под председательством Его Императорского Высочества Великого князя Александра Михайловича, состоялось общее собрание членов Отдела воздушного флота комитета по усилению военного флота на добровольные пожертвования. Собрание выработало подробные условия исполнения заказанных за границей 23 аэропланов и двигателей к ним. Постановлено произвести на Гатчинском военном поле приемку аэроплана Соммера, выстроенного на Балтийском вагоностроительном заводе в Риге, и для этого образована особая комиссия под председательством лейтенанта Пиотровского. Что касается аэропланов, заказанных Первому российскому товариществу воздухоплавания, то их решено принять в Петербург лишь в материальном отношении, затем отправить в Севастополь и там уже произвести окончательную приемку этих аэропланов в действии. Собранию был прочитан доклад заведующего Севастопольским аэродромом подполковника Макутина, в котором он сообщает между прочим, что все офицеры, прикомандированные к отделу, прибыли на место и начаты приготовления к устройству полетов. На время пребывания авиационной школы в Севастополе председателем ее совета будет назначен, согласно постановлению собрания, капитан 2-го ранга Кедрин.

Воздухоплаватель. 1910. № 5, 6, 10, 11.

Франк М. История воздухоплавания и его современное состояние. СПб., 1910.

Петербургский листок. 1910. 20 сентября.

Новое время. 1910. 2 октября.

Иллюстрированный авиационный журнал. 1910. № 11.

Русская мысль. 1910. Кн. XI.

Е. Руднев
Мой полет на аэроплане в Гатчину

По окончании праздника воздухоплавания, пользуясь некоторой свободой до укладки аппаратов, я решил предпринять несколько вылетов; сперва я хотел полететь на Кронштадт, Ораниенбаум, Петергоф и вернуться обратно, а затем перелететь в Гатчину. От первого плана мне пришлось отказаться, так как наступила холодная, ветреная погода и каждый день был на учете.

В первый же сносный, хотя и не вполне удобный для перелета день – 9 октября – я решил лететь в Гатчину, так как иначе пришлось бы разбирать аппарат для перевозки и мое давнишнее желание не осуществилось бы. Было довольно холодно, земля промерзла и ветрило. Метеорологические данные в час дня были следующие: направление ветра запад-северо-запад, скорость – 2 метра в секунду и температура плюс 1,4 градуса (утром, в 7 часов, – 2,8 градуса).

В первом часу дня я произвел пробный полет с капитаном 18-го саперного батальона С.А. Бекневым, продержался в воздухе минут десять, прозяб порядочно и выяснил, что ветер довольно ровный, но для перелета не вполне удобный – вбок и немного сзади.

В час дня я еще раз вылетел с рядовым Ананьевым, причем результаты получились те же, и я решил немного обождать. Тем временем надел я кожаные шаровары, поверх кителя спасательную куртку, руки смазал касторовым маслом, за неимением гусиного жира, на правую надел три перчатки, велел также одеться потеплее своему механику рядовому Плотникову и взять с собой необходимый инструмент на случай спуска в пути, его самого я взял также на этот случай, а то вес его (57₂ пуда) был малоприятен для перелета в подобных условиях. Затем велел прикрепить часы и компас у сиденья так, чтобы я их мог все время свободно видеть.

Садясь на аппарат, ни я, ни окружающие меня не были уверены в выполнимости перелета. Великолепно помню, как, обсуждая этот вопрос с присутствовавшим на аэродроме штабс-капитаном Матыевичем-Мацеевичем, я указал на возможные пункты остановки – новый аэродром военного ведомства на Корпусном шоссе и Красное Село, – а тот шутя предлагал конвоировать меня до первого пункта, будучи убежден, что я не смогу лететь дальше из-за холода. Весь вопрос и заключался в том, смогу ли я выдержать холод в продолжение часа; это было очень сомнительно, так как во время второй авиационной недели при более теплой погоде мне приходилось сходить с аппарата с окостенелыми пальцами после получасового полета.

В 2 часа 22 минуты я поднялся с рядовым Плотниковым и, сделав один круг над аэродромом, взял направление на взморье, поднявшись до 300 метров. Перелетев Новую Деревню, Стрелку, я направил аппарат на гавань. Пересекая Васильевский остров, я заметил, что болотца на нем и берега Невки покрыты льдом; здесь меня порядочно тряхнуло, и внимание мое было сильно отвлечено выправлением аппарата.

Выправив его, я посмотрел влево, на Кронштадт, и был крайне удивлен его близостью: с этой высоты Кронштадт с окружающими островками был виден на половинном расстоянии до горизонта, и казалось, что до него не более 15 минут хода. Слева был виден город, отчетливо выделялся Исаакиевский собор и мосты, а даль была покрыта дымкой. Впереди, внизу, была видна гавань с судами и солидные постройки при ней; далее отчетливо был виден Морской канал и противоположный берег залива. На заливе судов было немного, и впечатление было такое, что, упади я в воду, не скоро бы дождался помощи.

Перелетев Морской канал, я взял немного влево, вылетел на сушу и направился на Лигово, которое определил по пересечению железных дорог и по большой площади строений.

Во время нахождения над заливом аппарат сносило боковым ветром влево, и потому, чтобы идти намеченным путем, приходилось лететь полуоборотом, что заметно отражалось на скорости и устойчивости аппарата. Внимание мало-помалу ослабевало, так как холод давал себя чувствовать и при выходе на сушу пальцы основательно окостенели; здесь предстоял выбор: или продолжать путешествие, или повернуть назад и влево, опуститься на новом аэродроме, чтобы обогреться и продолжать путь по Варшавской дороге. Нежелание повертывать обратно заставило продолжать полет на Лигово и Красное – пункт наиболее желательный в смысле остановки. Зато лететь приходилось над более пересеченной и населенной местностью, что представляло большие неудобства в случае остановки мотора.

У Лигова я пересек парк с прудами и направился вдоль Балтийской дороги, держась преимущественно между нею и шоссе. Этому сильно мешал боковой ветер – часто меня сносило левее шоссе, и приходилось поворачивать круто вправо, так что путь имел несколько извилистый характер. Надо заметить, что лететь полуоборотом на аппарате Фармана очень неприятно, так как, нажимая для этого педаль, в данном случае правой ногой, и поворачивая аппарат вправо, я подымаю все время левое крыло, и для восстановления равновесия приходится усиленно работать крылышками. В этом случае надо считать лучшим искривление поверхностей – тогда, изменив должным образом угол атаки обоих крыльев, можно лететь как при обыкновенной обстановке, парируя лишь удары ветра.

В Литаве и на шоссе видны были повозки и отдельные люди, но меня это очень мало интересовало, так как сильнейшая боль в пальцах правой руки направляла внимание исключительно на скорейшее достижение Красного Села, где я мог спокойно спуститься и обогреться. Пробовал было я управлять левой рукой, но отказался от этих попыток ввиду невозможности делать тонкие движения этой рукой и справляться с неправильными местными порывами бокового ветра.

Красное Село я решил облететь справа и спуститься на поле у офицерской кавалерийской школы, – для этого я пересек железную дорогу и взял вправо, перелетел Красное в менее людной части, недалеко от церкви. Внизу у домов и на улицах видны были люди, стаявшие большей частью группами и, по всей вероятности, весьма удивленные появлением аэроплана. Было 2 часа 58 минут; направив аппарат к большим каменным зданиям за Красным, я совсем было собрался спускаться, но затем меня взяло раздумье, не лучше ли будет продолжать путешествие и не портить перелета остановкой в пути; впереди было ровное поле – и времени для раздумья много. Попробовал я, держась за рычаг левой рукой, пошевелить пальцами правой, – боли не чувствовал, но и пальцев также; при таких условиях можно было продержаться еще минут двадцать.

В это время я подлетал к железной дороге у станции Тайцы; впереди был лес, обойти который нельзя было не уклоняясь сильно от дороги, и потому я решил перелететь его вдоль дороги, а затем направиться к эллингу, в очень опасный слой воздуха, аппарат стало сильно и очень неправильно раскачивать, и я с большим трудом управлял им. Невольно здесь припомнились советы наших дирижаблистов – не лететь на Тайцы и Дудергоф со стороны Балтийской дороги.

После такой трепки не особенно приятно было лететь над лесом, и я с большим облегчением выбрался на ровное поле. Направившись вправо, к эллингу, я думал добраться до аэродрома по безлесной лощине, вместо того чтобы напрямик перелететь лес. Я слишком понадеялся на свою память и знание окрестностей Гатчины и не просмотрел перед полетом этой части пути. Рассматривая же еще летом карту, я почему-то вообразил, что аэродром и эллинг разъединены небольшим перелеском, и вот поэтому свернул к эллингу и, миновав его, направился вдоль безлесной лощины.

Внимание мое было устремлено исключительно на впереди лежащую местность, и я совсем не оборачивался налево, предполагая, что Гатчина впереди. Пролетев минуты три и не видя впереди ничего похожего на город, я осмотрелся по сторонам: налево, верстах в четырех, виден был аэродром, а далее раскинулась Гатчина, и удивляться надо, как раньше я ее не заметил, – извинением может служить мое полузамерзшее состояние.

Повернув круто налево, я перелетел напрямик лес, речку и опустился невдалеке от сараев. Посмотрел на часы: было 3 часа 18 минут. Таким образом, перелет длился 56 минут. Первое, что я услышал, это аплодисменты сзади: «Браво, ваше благородие!» – так выражал свое удовольствие мой воздушный пассажир.

Аппарат был тотчас же окружен солдатами-воздухоплавателями; они еще издали видели аэроплан и следили за его полетом. Сойдя с аппарата и сняв перчатки, я долгое время не мог отвечать на расспросы, так нестерпимо болели пальцы, и удовлетворять любопытство окружающих принужден был Плотников.

По линии полета пройдено было 60 верст, так что скорость полета была 64 версты в час; это объясняется большой нагрузкой, так как кроме бензина и масла мертвый груз был более 10 пудов: я – 4½ пуда, Плотников – 5½ пуда, и вдобавок еще инструмент. Кроме этого, скорость уменьшалась в силу большого сопротивления, которое представляли собою плотно закутанные наши фигуры.

Относительно моих личных ощущений могу сказать следующее: в начале полета чувствуется некоторая неуверенность в дальнейшем и не раз мелькнет мысль – не повернуть ли назад; особенно ярко проявилась эта мысль у Васильевского острова, когда сильно мотнуло аппарат, – от аэродрома было недалеко, и очень соблазнительно было повернуть назад. Малоприятны были моменты при неправильных порывах ветра; иногда чувствовалось, что аппарат не слушается управления, и, продлись этот момент, быть может, пришлось бы прервать путешествие значительно раньше. Не особенно приятно также лететь над местностью, где спуск невозможен, а забывать об этом и лететь напролом непростительно – это сильно напоминает привычку страуса; всегда надо быть готовым к внезапному прекращению шума мотора. Сознаюсь, что не раз делал обратное, но это происходило в ненормальной обстановке, когда холод заставлял забывать о всякой осторожности. Положим, что военным летчикам зачастую придется летать, несмотря ни на какую местность, но это будет вызвано посторонними требованиями.

Затем необходимо добавить, что избежать обмерзания рук можно двумя мерами: во-первых, надевать не перчатки, а рукавицы, тогда пальцы, соприкасаясь между собой, великолепно обогреваются, а во-вторых, надо сделать на ручке рычага железный щит, вроде эспадронного, – он защитит кисти правой руки от обдувания ветром. Конечно, следует еще подумать о защите всего корпуса, но это сопряжено с уменьшением кругозора, так что лучше обойтись здесь хорошей теплой одеждой.

Хроника

Приказ по военному ведомству

Посетив Всероссийский праздник воздухоплавания, устроенный Императорским Всероссийским аэроклубом осенью сего года, я убедился, что все чины воздухоплавательных частей, на коих была возложена обязанность подготовиться к полетам на аэропланах различных систем, отлично выполнили данные им поручения и обнаружили во время полетов большое искусство в управлении ими, лихость и отвагу.

Вместе с тем с большим успехом провели свою летнюю практику и наши управляемые аэростаты, столь же блестяще принявшие участие, наряду с военными аэропланами, на Всероссийском празднике воздухоплавания.

От лица службы благодарю: начальника офицерской воздухоплавательной школы генерал-майора Кованько, офицеров означенной школы: подполковника Ульянина, поручиков Руднева, Горшкова, Матыевича-Мацеевича и состоящих при них мотористов нижних чинов, а также командиров управляемых аэростатов: полковника Нат, подполковника Ковалевского, капитанов Немченко и Голубова, штабс-капитанов Шабского и Таранова-Белозерова, поручика Нижевского, помощников командиров аэростатов, механиков и всех чинов, принимавших участие в подготовительных работах к полетам, в самое короткое время достигнувших столь блестящих результатов, что я отношу к их энергии, настойчивости и любви к делу.

Примерная служба названных чинов дает мне уверенность, что в самом ближайшем будущем военное воздухоплавание станет в нашей армии на подобающей высоте.

Подписал: военный министр

генерал от кавалерии Сухомлинов.

* * *

Собрание общества ревнителей военных знаний 18 ноября было посвящено обзору современного положения воздухоплавания. Первым выступил председатель воздухоплавательного отдела общества генерал Ставронский, говоривший о современном состоянии воздухоплавания. Он придает большое значение военному воздухоплаванию как помощи армии при разведочной службе о силах неприятеля. Кавалерия теперь уже не в состоянии одна справиться. Вслед за ним лейтенант Пиотровский поделился впечатлениями своего полета в Кронштадт. Начальник воздухоплавательного отдела управления электротехнической части инженерного ведомства полковник Семковский в своем докладе коснулся некоторых вопросов техники в воздухоплавательных аппаратах с точки зрения военных требований. Для армии нужны аэростаты двух типов: большие – для стратегической разведочной службы – и малые – для ближайшей тактической разведки. Большие должны нести артиллерию и другие средства борьбы с врагом, станцию беспроволочного телеграфа. Что касается аэропланов, то, помимо известной грузоподъемности, скорости и других качеств, они должны быть портативны, собираться и складываться не долее 3 часов, спускаться и подыматься со всякого места. К сожалению, существующие аппараты малопригодны для военного дела. Последним говорил генерал-майор Гурко об устоях русского воздухоплавания. Для развития воздухоплавания он считает насущными 3 условия: развитие техники производства – у нас крайне слабо, сочувствие общества – тоже в печальном состоянии у нас – и личный состав воздухоплавателей. Особенно скупо идет материальное содействие. В то время как в Германии после аварии дирижабля стекаются миллионы пожертвований, у нас специально созданный комитет не может собрать ста тысяч, а на аэроплан имени первой жертвы нашего воздухоплавания капитана Мациевича собрано 1600 рублей. Мы щедро даем на почетные сабли иностранцам, на пострадавших от землетрясений в чуждых краях, а на насущные нужды России денег у нас нет. Офицеры превосходно себя зарекомендовали, все новые из них рвутся летать, и всех желающих не удовлетворить. Они показывают, что русская удаль еще не иссякла, и несомненно, что благодаря ей русское воздухоплавание быстрыми шагами пойдет вперед.

* * *

12 ноября в Одессе назначен был полет авиатора Заикина на аэроплане «Фарман». Вместе с ним в качестве пассажира сел писатель А.И. Куприн. Полет этот едва, однако, не закончился гибелью и самого авиатора, и А.И. Куприна. Подробности этой катастрофы таковы. К полету на аэродром собралась масса публики. Погода вполне благоприятствовала авиаторам – ветра почти не было, было тепло, светило солнце. Первый взлет Заикин совершил один. Около 8 минут он парил на высоте, доходящей до 300 метров. Самостоятельный второй полет и третий – с пассажиром – также прошли вполне удачно. Но вот к аппарату подходит А.И. Куприн и садится сзади Заикина. Собравшиеся аплодируют отважному писателю. Затрещал пропеллер, и аппарат плавно поднялся на высоту 50–60 метров. Едва аппарат сделал заворот, как произошло что-то ужасное и неожиданное. Он начинает делать прыжки, неверные повороты и через несколько секунд камнем падает на землю. Крик ужаса вырывается из тысячи грудей. Кроме того, аппарат падал прямо на густую толпу народа. Но здесь Заикин выказал себя действительно героем, не потерял самообладания. Даже в это ужасное мгновение он обеими руками хватает руль и невероятным усилием направляет аппарат влево. Все бросаются к месту падения: аппарат разбит вдребезги; Заикин и Куприн лежат на земле. Через несколько секунд Куприн поднимается, у него оказывается только немного поврежденной нога. Оказывают помощь Заикину и приводят его в чувство. Он весь в кровоподтеках, но, к счастью, никаких переломов нет. Первый его вопрос о Куприне.

Узнав, что он почти невредим, Заикин разрыдался и перекрестился.

Виновником падения А.И. Куприн считает себя.

«Заикин, – пишет А.И. Куприн, – сдержал свое обещание. Несмотря на мой, правда, слабый протест, вряд ли он поверил моим уверениям, что во мне только около 6 пудов, а не больше.

Если бы не находчивость и смелость Заикина, – говорит он дальше, – мы бы и сами погибли, и, упав на публику, вызвали бы много человеческих жертв.

Что касается моих впечатлений, то могу сказать только одно: вначале было хорошо; что было дальше – не помню».

* * *

Близ Севастополя открылась авиационная школа, занимающая место на Куликовом поле в границе от первой шоссейной будки между Балаклавским шоссе и лагерями 13-й пехотной дивизии. Во избежание несчастных случаев публике запрещается доступ в границах указанной местности. Вблизи авиационного поля устраивается специально огороженное место для публики, где она может наблюдать за полетами с 1 декабря.

* * *

Последний год ознаменовался для Киева целым рядом, если так можно выразиться, событий в воздухоплавательном мире.

Деятельность сосредоточилась главным образом в руках отдельных лиц, так как местные общества – Киевское общество воздухоплавания и воздухоплавательный кружок при Политехническом институте – не обладают ни средствами, ни мастерскими, ни лабораториями.

В настоящее время в Киеве имеются выстроенные здесь же аэропланы князя Кудашева, Былинкина и Сикорского; осенью еще был построен аэроплан г-на Терещенко, теперь строятся аэропланы строительным и техническим товариществом г-на Касяненко (в Черкассах), г-ми Былинкиным и Сикорским – новые типы. Работы последних представляют большой интерес, и мы намерены подробно на них остановиться.

Г-н Сикорский начал с неудачных опытов с геликоптером, г-н Былинкин так же неудачно построил «Райт». Последние 3–4 года оба соединились и построили два аппарата: биплан собственной конструкции и моноплан, похожий на «Антуанетт». Оба аппарата оказались удачными – устойчивы и прочны. За последний месяц на них был совершен целый ряд полетов, правда кратковременных. Последнее объясняется осторожностью конструкторов, не желающих подвергать риску ни себя, ни аппарат…

* * *

Московское общество воздухоплавания образовало особую комиссию для разработки вопроса об установлении национального типа русского самолета. Комиссия должна представить свои заключения к воздухоплавательному съезду будущего года.

* * *

2 декабря открыл свои действия организационный комитет по устройству Второго Всероссийского воздухоплавательного съезда, предстоящего в Москве с 22 марта по 2 апреля будущего года. В комитете председательствует профессор Н.Е. Жуковский. В числе почетных членов комитета много видных петербургских деятелей по воздухоплаванию.

Жертвы авиации

Авиация в короткий промежуток своего существования стоила человечеству большого количества жертв, список которых мы и приводим ниже.

1. Отто Лилиенталь (24 сентября 1886 г.).

2. С. Пильчер (30 октября 1889 г.).

3. Малоней (18 апреля 1905 г.).

4. Лейтенант Сельфридж (17 сентября 1908 г., во время полета с Орвиллом Райтом на форт Мейер).

5. Лефевр (7 сентября 1909 г., в Жювизи, во время испытания аэроплана системы братьев Райт).

6. Энса Росси (7 сентября 1909 г., в Жювизи).

7. Капитан Фербер (22 сентября 1909 г.).

8. Фернандец (6 декабря 1910 г., в Ницце).

9. Леон Делагранж (4 января 1910 г., в Бордо).

10. Ле Блон (2 апреля 1910 г., в Сан-Себастьяне).

11. Говет-Мишелен (13 мая 1910 г., в Лионе).

12. Зосели (2 июня 1910 г., в Будапеште).

13. Спейер (17 июня 1910 г., в Сан-Франциско).

14. Робль (18 июля 1910 г., в Штеттине).

15. Вахтер (3 июля 1910 г., в Реймсе).

16. Д. Кине (10 июля 1910 г.).

17. Ролльс (12 июля 1910 г.).

18. Н. Кине (3 августа 1910 г., в Брюсселе).

19. Ш. Вальден (3 августа 1910 г., в Миноле).

20. Лейтенант Вивальди (12 августа 1910 г.).

21. Ван Мааздик (21 августа 1910 г.).

22. Гамильтон (10 сентября 1910 г.).

23. Пуалльо (25 сентября 1910 г., в Шартре).

24. Шовез (27 сентября 1910 г.).

25. Плохман (28 сентября 1910 г., в Габсгейме).

26. Хаас (4 октября 1910 г.).

27. Мациевич (8 октября 1910 г., в Санкт-Петербурге, во время Всероссийского праздника воздухоплавания).

28. Капитан Мадио (23 октября 1910 г.).

29. Лейтенант Менте (25 октября 1910 г., в Магдебурге).

30. Блоншар (25 октября 1910 г., в Исси).

31. Лейтенант Саглиетти (27 октября 1910 г., в Риме).

32. Р. Джонстон (18 ноября 1910 г., в Денвере).

* * *

Гибель отважного летчика, инструктора авиационной школы Б.В. Матыевича-Мацеевича – одно из печальных событий наших дней, которым взволновано наше общество. Хотя катастрофа эта произошла вдали от Петербурга, но он представляет себе ее ясно по бывшему примеру трагического несчастья почти с однофамильцем погибшего, тоже героем-удальцом Мациевичем.

Ужас севастопольской драмы усугубляется еще тем, что вместе с отважным летуном погиб и его родной брат, юноша мичман, которому он хотел доставить удовольствие сильного ощущения в полете.

Ошибка храбрых удальцов заключается в чрезмерной уверенности в победе. Они не допускают даже мысли об опасностях и вовсе о них не думают. Иначе ведь смелый до героизма штабс-капитан Матыевич-Мацеевич ни за что не решился бы брать пассажиром своего родного младшего брата и подвергать его опасности. Черта этой бесстрашной уверенности бесспорно составляет доблесть, но и для нее есть границы. Даже на войне.

В многочисленных воспоминаниях о Скобелеве есть в исторических журналах один такой рассказ: однажды неустрашимому генералу, которого солдаты считали завороженным от пуль, пришло капризное желание испробовать свои нервы под их градом и свистом. В томительно жаркий день, проезжая с ординарцем мимо горного ключа, усиленно обстреливаемого турками, он сказал вслух: «Как было бы хорошо теперь напиться ключевой воды!» Никто из подчиненных на это желание начальника не отозвался, а все скорее старались выбраться из сферы огня, но Скобелев, в белом кителе, так опасном для прицела, спустился к роднику, забрал фуражкою воды и начал спокойно пить, но при этом имел благоразумную осторожность не предложить своим ординарцам и офицерам вопрос: «А не хотели ли, господа, и вы попробовать?» Он понимал, что это не было бы для них военным испытанием или необходимостью войны, а только спортом.

Как спорт воздухоплавание, после многих и часто повторявшихся крушений, едва ли скоро у нас привьется, не говоря уже о нем как о способе сообщения или пассажирского передвижения. Надо весьма критически относиться к такому рекламоошеломляющему сообщению, которое на днях рассказывалось со слов американских газет, а именно: что будто бы из С.-Луи летел в дальний полет с компаниею пассажиров аэроплан-вагон, в котором пили шампанское, забавлялись флиртом и один муж, приревновавший жену к пассажиру-чикагцу, выстрелом из револьвера убил ее и себя, после чего полет благополучно продолжался. Не любо – не слушай, а врать американским рекламам воздухоплавательных машин не мешай!

Очень возможно, что когда-нибудь воздушная стихия и сделается сферою пикников, но пока она представляет собою еще поле войны, которое человек всеми силами старается оставить за собою. Пока речь идет только о «завоевании» воздуха.

Коллега погибшего Б.В. Матыевича-Мацеевича, тоже отважный летчик, лейтенант Г.В. Пиотровский, совершивший знаменитый перелет из Петербурга в Кронштадт, совершенно убежденно и правильно говорит: «Авиация – это война! Как на войне гибель людей неизбежная случайность, так же и в авиации она случайность, но неизбежна».

Сравнение прекрасное, но требующее некоторых оговорок. На войне едва ли можно считать жертвами случайности тех борцов, которые пали от неумения полководцами распорядиться силами, от бесполезной траты сил в неравном бою или несовершенства оружия, в котором неприятель имел несомненное превосходство, как это было, например, при Цусиме. Точно так же и в авиации многие случайности людьми опытными могут быть предусматриваемы.

Такую случайность не трудно было предусмотреть, и при подъеме братьев Матыевичей в сумерки и при значительном ветре, а затем при планировании. Говорят, что только за час до этого полета отправлено было из Петербурга по телеграфу запрещение делать столь рискованные планирующие спуски. И депеша эта роковым образом встретилась с телеграммою о катастрофе с Матыевичем.

Вот это действительно случайность! Ее отважный летчик предусмотреть не мог. Иначе он или не полетел бы, или употребил иной прием спуска. Но и на всякие другие случайности герои-удальцы не обращают внимания. Это есть и неосторожность, и в то же время прирожденная русская, славянская доблесть.

Не в одной авиации герои удаль свою проявляют. Мы ее видим на каждом шагу в подобном же чисто инстинктивном проявлении. Не дальше как два-три дня у нас было сообщено о молодом морском офицере, который при виде утопающего в Неве человека бросился во всей одежде спасать его, безусловно рискуя жизнью из чувства героизма. Спасенный человек оказался пьяным, а герой-моряк, может, поплатился здоровьем за него на всю жизнь от простуды.

Геройство-удаль есть доблесть, обусловливаемая степенью целесообразности и значения подвига!

* * *

29 мая в Москве началась первая авиационная неделя. Состязание продолжалось ровно неделю; в нем приняли участие видные отечественные пилоты: Ефимов, Васильев, Кампо-Сципио, Масленников, Габер-Влынский и др. Призы за неделю распределялись следующим образом:

1-й приз за высоту (1,198 м), 1250 руб., присужден Ефимову; 2-й приз высоты (707 м), 750 руб., – Васильеву; 3-й приз (334 м), 500 руб., – Габер-Влынскому. Призы продолжительности полета за неделю: 1-й приз, кубок от автомобильного общества и 412 руб., -Васильеву; 2-й (361 руб.) – Ефимову; 3-й (323 руб.) – Габер-Влынскому; 4-й (269 руб.) – Кампо-Сципио; 5-й (124 руб.) – Масленникову. Кроме того, были призы за планирующий спуск, доставку донесения, метание бомб, преследование аэростата и др.

Общая выдача призов за неделю: Ефимову – 4747 руб., Васильеву – 4737 руб., Кампо-Сципио – 1094 руб., Масленникову – 218 руб., Российскому – 82 руб.

Общий сбор за авиационную неделю – 21 300 руб.

Согласно условию, авиаторам выдано на 12 000 руб. призов и, кроме того, процентное отчисление от сборов в сумме 2450 руб.

Авиационная неделя закончена без убытка для предпринимателей, решивших назначить 2-ю московскую неделю по окончании перелета Петербург – Москва.

* * *

Первое в России воздушное состязание вне аэродрома имело задачей: перелететь в наискорейшее время на аэроплане из Санкт-Петербурга в Москву, следуя по определенному маршруту. В пути авиаторы не имели права обходить контрольные пункты (этапы) и не могли лететь ночью, с 8 часов вечера до 4 часов утра; во всем остальном они были свободны.

Для состязаний было назначено призов на сумму около 75 000 руб.

Распределение призов было такое.

1. Приз за наискорейшее достижение Москвы с пассажиром[13]13
  Вес пассажира не менее 75 килограммов. (Примеч. ред. журнала «Воздухоплаватель».)


[Закрыть] -15 000 руб. Этот приз разделяется на три степени: первому – 7500 руб., второму – 4500 руб. и третьему – 3000 руб.

2. Приз за наискорейшее достижение Москвы без пассажира – 10 000 руб. Этот приз разделяется на три степени: первому – 5000 руб., второму – 3000 руб. и третьему – 2000 руб.

Неразыгранные призы присуждаются летчику за наибольшее приближение к Москве в наименьший срок, причем приз выдается не полностью, а пропорционально числу пройденных летчиком целых перегонов.

3. Приз за наидлиннейший перелет без спуска с пассажиром – 10 500 руб. Этот приз разделяется на три степени: первому – 6000 руб., второму – 3000 руб. и третьему – 1500 руб.