Текст книги "Искатель. 2009. Выпуск №7"

Автор книги: Станислав Родионов

Соавторы: Сергей Саканский,Сергей Нагаев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

«Мы знали ее недолго, но все это время, юная, энергичная, она…»

Раковский окает, смахивает скупую мужскую слезу со своих больших глупых глаз. Похоронят на городском кладбище, где они как-то раз были с Родионом, и он показал ей могилу своего отца.

Наконец она решилась и пошла на прием к врачу. Ничего определенного онколог ей не сказал, даже после тщательно проведенных анализов. А вот к психиатру Маша идти не собиралась…

Она сделала еще одну попытку, уже смехотворную: нашла по объявлению женщину-медиума, позвонила и записалась на прием.

Старый дом в частном секторе, где-то на Засамарской слободке, куда без провожатого идти-то жутковато – но ведь не возьмешь же Родиона с собой! Глухой зеленый забор, высокие кусты цветущей сирени, отдаленная перебранка местных пьяниц, запах козьего молока…

Пожилая женщина в платке встретила Машу недружелюбно, бросив тревожный взгляд за ее плечо, словно она привела с собой кого-то невидимого.

Похоже, ее интересовали только деньги: так тщательно она считала купюры, предложенные в качестве гонорара, выкладывая их, словно карты, на потертой бордовой скатерти.

– А эту не возьму, – вдруг сказала она, отложив бумажку в сторону.

Маша недоуменно осмотрела сторублевку: ничем не примечательная, ничуть не замусоленнее других…

– На ней кровь, – сухо сообщила колдунья.

Маша пожала плечами и заменила купюру. В сущности, дешевый трюк, призванный создать зловещее настроение. Машу взяла досада: притащиться в эту заречную даль, чтобы быть просто-напросто обманутой… Она оглядела обстановку: старый коричневый буфет с гранеными стеклами, точно такой же, какой был у бабушки в Пугачах, круглый стол, покрытой тяжелой скатертью с бахромой – под такой скатертью они в детстве строили домик… В следующую секунду все ее сомнения развеялись.

– В общем, так… Сестра твоя не мертва, – услышала она.

Откуда ей вообще знать? Ведь Маша ни слова не говорила о Дарье!

– Но и не жива.

Маша смотрела на старуху с изумлением.

– Она здесь, – тихо закончила колдунья.

– Где? – в ужасе пролепетала Маша, огладываясь.

– Здесь. С тобой.

Только сейчас она поняла, что миска с грязной водой, стоящая на столе – не просто неубранная посуда, а некий магический предмет. Колдунья пристально вглядывалась в эту воду, которая почему-то вдруг начала закипать…

Маша почувствовала головокружение, легкую тошноту. Глаза старухи, казалось, горели в полумраке комнаты. Пар над водой клубился, исходя белесыми волокнами, многочисленными турбулентными вихрями, формируя что-то светлое, какой-то образ… Маше казалось, что она узнаёт его, где-то она уже видела эту грациозную фигуру…

Внезапно все прекратилось. Колдунья резко встала, пар пропал, в миске по-прежнему качалась грязная вода – концентрическими кругами, от сотрясения. В руках старухи снова была пачка денег.

– Возьми обратно, – строго сказала она. – И уходи.

– Но, простите… Неужели вы мне ничего не скажете?

– Ничего. Здесь замешаны слишком серьезные силы. Я не могу. Это бесы. Демоны. Они очень древние, их даже когда-то считали богами… Иди прочь! – вдруг вскричала колдунья. – Я не хочу, чтобы они вошли в мой дом вместе с тобой.

Оказавшись на улице, Маша все еще чувствовала тошноту. Она схватилась за столбик забора, и вдруг ее вырвало. Мимо шла какая-то женщина с хозяйственной сумкой в руке. Она не обратила на Машу никакого внимания: зрелище блюющей девушки было, видать, обычным для этого района.

На автобусной остановке дымилась переполненная урна. Маша вспомнила пар над магической чашей, и теперь ей стало ясно, что за образ пригрезился ей в его клубах. Бесы, демоны… В древности люди считали их богами. Именно так христиане объясняют греческую мифологию, называя их демонами – Зевса, Аполлона, Афродиту…

Именно Афродиту, ее бледную фигуру и показал ей этот клубящийся пар. И что-то было с ней связано в ее недавних воспоминаниях, но она никак не могла вспомнить – что. Статую, похожую на Венеру Милосскую, только с руками, она почему-то помнила, и это было как-то связано с Москвой, с домом, куда ее привезли… Но воспоминание было смутным, словно вспоминала не она, а кто-то другой.

4

Потом случился провал. Считается, что в жизни каждого актера должен случиться (и не может не случиться) один серьезный провал.

Раковский негодовал, его черные густые брови ходили ходуном:

– Меня не волнует, больна актриса или здорова, месячные у нее, несчастная любовь или уже климакс!

Это было словно во сне, в том давнем сне, мучившем ее еще в детстве. Вернее, не так: сам сон приснился только один раз, но он породил фантазию, которая уже не отпускала ее. Стыд, позор, когда хочется провалиться на месте…

Сегодня спектакль их маленького самодеятельного театра. На такие спектакли обычно приезжали воспитанники из другого детдома, из «Солнышка», часто бывало всякое высокое начальство, разного рода «покровители». Но сестра заболела, она мечется в постели, ее влажные кудри раскиданы на подушке, лицо горячее, красное… И директор, он же руководитель театра, решает: вместо сестры на сцену выпустят ее.

Она прячется в девчоночьем туалете, ее находят. Ее ведут, она упирается. Ее наряжают в костюм Красной Шапочки, она стоит на пороге картонной избушки, перед «мамой», которую играет Зойка Косарева, дылда.

– Вот, дочка, тебе корзиночка, а в корзиночке – пирожок и горшочек масла. Отнеси корзиночку бабушке, ведь ты знаешь, где бабушка живет?

Она должна что-то сказать в ответ, но язык одеревенел во рту, она не знает, не помнит этих слов. Перед ней простирается высокий темный зал, где все сидят, поблескивая глазами – сотни глаз моргают в темноте, будто капли росы на листьях.

И позже, когда сестра уже работала в театре, ей приходила в голову эта фантазия: сестра заболела, надо заменить ее на сцене, и за ней присылают машину, ее ведут по коридору, одетую в костюм Катерины из «Грозы», она должна стоять над обрывом, а обрыв – это и есть край сцены, за которым – зрительный зал с сотнями сверкающих глаз.

– Отчего люди не летают так, как птицы?

Маша сидела на «камне», чувствуя, что все ее тело дрожит крупной дрожью, а глаза застилает холодный пот. Никогда в жизни ей не было так страшно, никогда она еще не чувствовала такой безысходности и тоски. За ее спиной распахивался озерный простор, с озера дул свежий ветер, в небе висела луна. Перед ней была маленькая рампа, на лужайке сидели зрители, она должна была что-то для них сказать.

Я– куропатка! Нет, не то… Я – актриса.

«Я не знала, что делать с руками, не умела стоять на сцене, не владела голосом. Вы не понимаете этого состояния, когда чувствуешь, что играешь ужасно. Я – куропатка. Нет, не то… Помните, вы подстрелили куропатку? Случайно пришел человек, увидел и от нечего делать погубил… Сюжет для небольшого рассказа…»

Зрители на лужайке были ей почему-то хорошо знакомы, и она их вовсе не боялась: они только притворялись зрителями, но за их спинами, за точно такой же рампой сидели другие зрители, пришедшие сюда с городских улиц, и они были настоящие…

Занавес сомкнулся, отделив тех от других, к ней сразу бросились, схватили за плечи, затрясли, Маша вырвалась и пошла, но вдруг все закружилось – глаза, капли росы, елочные игрушки, феерия света и тьмы… Какой-то высокий сильный человек взял ее на руки и понес, ей было так тепло и уютно, что хотелось зажмуриться, раскачиваясь в крепких и нежных руках.

И тут она поняла, что эта фантазия не ее, что так не могла думать она сама, Маша, – будто бы ее выпускают на сцену вместо сестры: ведь это именно она играла Красную Шапочку в самодеятельном детдомовском театре, и именно она выучилась на актрису и работала на сцене в Оренбурге, а потом перебралась в Самару, и весь этот ужас мог существовать только в голове Дарьи, ее непутевой сестры.

– Дарья… – прошептала она, будто сестра была где-то рядом. – Не лезь ко мне, Дарья!

Глава пятая
Три сестры

1

Когда это началось – до поездки в Москву или после? Как вообще эта поездка может быть связана с лунным дождем, происходившим из синих уральских просторов?

Она понимала, что должна все рассказать Родиону, самому близкому на земле человеку, будущему своему мужу… Но правильно ли он поймет ее? Самое разумное, что он может сделать, так это немедленно отвести ее к психиатру.

– Да и не нужна ты ему будешь теперь, такая! – говорила Дарья глубоко внутри.

– Какая, Даш?

– Дура психическая. Разве тебе до сих пор не ясно, что ты просто сходишь с ума? Или уже сошла… Это наследственная болезнь, от нашей матушки.

– Разве она была сумасшедшей? Где это записано?

– И она, и батюшка. Нормальный мужчина будет жить со своей дочерью? Нормальная женщина перережет ему за это горло?

Тогда и это придется рассказать Родиону, все ему рассказать.

Маша не спала ночь, металась на постели, приказывала себе спать, спать… Завтра у нее спектакль, роль нетрудная – просто кукла Суок, но все равно надо выспаться, а не выходило.

Время двигалось медленно, улица совсем стихла перед рассветом, засыпала Маша, но не спала Дарья.

– Почему колдунья сказала, что ты здесь?

– Не знаю. Я сама не знаю, где я.

– Ты жива?

– Кажется, да. Я чувствую свою руку, могу сжать ее в кулак…

В полусне Маша ощутила, как ее пальцы сминают простыню под одеялом.

– Стой! Это моя рука.

Теперь ясно: Дарья появляется, когда ее собственное сознание меркнет. Как Фредди Крюгер. Но разве можно не спать? Вдруг она больше не проснется, вернее, проснется не она…

– Ты спи, спи… Так мне будет легче вернуться.

– Ты хочешь вернуться, отнять мое тело?

– Да. Увы, я не могу врать, а то бы соврала, захватила тебя врасплох. Но ведь у меня что на уме, то и на языке, как понимаешь.

– Не отдам. И не надейся.

– А я и не надеюсь. Я просто беру.

– Я сильнее.

– Пока.

– Я уничтожу тебя.

– Нет. Это я уничтожу тебя.

– Не получится. Ты моя сестра.

– Я тебе не сестра.

– От этого никуда не денешься. Я знаю о тебе все. Я знаю, как ты думаешь, как будешь действовать. Ты – это почти я… Ну, что? Замолчала? Ау, где ты?

2

Бывали случаи, когда актеры умирали на сцене, бывали и другие: актер, с которым случился инсульт во время спектакля, все продолжал играть и упал замертво, только когда закрылся занавес, а зрители отправились в буфет, ни о чем не подозревая…

Маша на самом деле ощущала себя куклой, маленькой куклой Суок, и было совершенно не ясно – то ли она так глубоко вошла в образ, то ли с ней происходит нечто совершенно иное.

Ключ… Она должна вытащить ключ у наследника Тутти, чтобы освободить оружейника Просперо. Сотни детских глаз в зале следят за ней с напряжением – успеет ли? Наивные, искренние и самые благодарные зрители: им невдомек законы искусства, Станиславский и Михаил Чехов, они еще не знают, что добро обязательно победит, а все тайны раскроются, и смотрят пьесу с неподдельным волнением.

Когда вышли на общий поклон, кто-то будто ударил Машу сзади по затылку. Она обернулась, никого. Раскинула руки: сразу почувствовав пожатия коллег, горячие и влажные. Все отступили цепочкой и снова двинулись к рампе, Маше казалось, будто ее влечет волной.

В коридоре Раковский схватил ее за край балетной пачки:

– Жива? Здорова?

Маша отмахнулась с усталой улыбкой. Раковский сам был в гриме, в костюме: он играл главного Толстяка.

Переодевшись, Маша вышла на улицу. Похоже, собиралась гроза. Город выглядел странно, она не узнавала его в жарком мелькании оконных стекол, принявших на себя вечернее солнце. Ей почему-то показалось, что она идет по Москве…

То, что произошло с нею в Москве, нельзя было объяснить иначе, как… Маша вдруг остановилась. А что произошло в Москве?

Странно: ее память будто покрылась какой-то патиной. Внезапно нахлынул поток воспоминаний, от которых ее бросило в дрожь. Вот она в церкви, кругом свечи, идет венчание, она смотрит по сторонам, видит жениха, но не видит невесты. Где же невеста?

Маша смотрит по сторонам, что-то белое застилает ей глаза… Фата! Невеста в этом странном сне наяву – она сама. Над ее головой держат корону, Маша смотрит на свою руку и видит обручальное кольцо…

Маша трясет пальцами, будто обожглась, смотрит по сторонам. Она стоит на тротуаре, вокруг – Самара, чему же быть еще? На безымянном пальце, разумеется, нет никакого кольца. Палец чешется, его все же опоясывает призрачный след огня…

Город вокруг незнакомый – он почему-то ниже ростом, чем Москва. Девушка пугается. Как она попала сюда? В проеме улицы вдруг блеснула вода. Маша остановилась. Что это за район – Коломенское? Не думала, что река здесь такая широкая…

Вдруг она видит: какой-то человек пристально смотрит на нее, идет за ней. Так. Главное, без паники. Еще, типа, на маньяка не хватает нарваться. Где мой баллончик?

Странно. Ни баллончика, ни сумочки. Это был фирменный баллончик, супер! Очень дорогой, такой антитеррористические бригады используют, муж подарил…

Муж? Какой муж? Свадьба с Родионом еще через месяц. А там что была за свадьба? Кто такой Родион? И что за мужчина идет за нею?

Оглядываюсь. Надо незаметно, на повороте, чтобы он не засек. Идет, гад!

Сверну за угол. Что это? Почему улица такая крутая? Надо бежать.

Она бежит, не веря своим глазам. Улица все круче спускается вниз, тротуар превращается в лестницу. Впереди река – широкая, дальний берег едва виден в дымке, посередине идет какой-то огромный трехэтажный корабль…

Все в порядке, это Волга. А город – Самара. Меня зовут Маша, я здесь живу. В этом дворе – тупик. Если он меня настигнет здесь?

Какая еще Маша? Моя сестра. Я к ней приехала, я – Даша. Зачем я к ней приехала – ведь я ее ненавижу! Кто вы такие обе – Даша, Маша? Не знаю никаких Маш и Даш. Я… Я – другая. Вот только вспомню, кто я… Нет, это же просто сон! Вот разгадка. Потому что нет и никогда не было у меня такого платья. Милое, правда, платьице, желтенькое, прикольное…

Какой-то немыслимый старый двор с дровяной поленницей. Я что – попала в прошлое? Только если все это сон, то кому он снится? Я-то сама – кто такая я?

Она стоит спиной к поленнице дров, готовая упасть. Перед ней незнакомый человек, впрочем, симпатичный, с ним можно один раз, но только один…

– Кто ты такой и чего тебе от меня нужно?

3

Дальнейшее утопает в памяти, словно ветка в воде. Отражения и настоящие листья перепутаны. Маша просыпается. Она лежит у себя дома, рядом никого нет… А что – должен кто-то быть рядом?

Маша села на кровати. Все ее тело ныло, будто после неумелого массажа. Ну да, вчера ее ломали, таскали, как куклу…

Это была просто роль. Странно… Что-то помнилось еще… Маша вдруг поняла, что не помнит, как вернулась домой: сразу после спектакля – провал. Лучше всего думать, что она пришла сюда вечером, усталая, легла спать. На автопилоте, как пьяная. Провал занял всего полчаса, потом – долгий здоровый сон. Автоматически разделась…

Ах да, платье! Она же вчера утром, перед спектаклем, выбежала на улицу, купила на лотке хорошее летнее платье, желтое, словно цыпленок. Где оно?

Маша увидела в углу желтый проблеск. Лежит на полу. Что-то с ним не так…

Маша вскочила с кровати. Она была совершенно голая. Белье разбросано по комнате, скомкано. Маша взяла трусики и тут же выпустила их из рук. Почему-то влажные. Подняла и развернула платье. И увидела в зеркале свое изумленное лицо. Платье было тоже мокрое. За окном идет дождь, подоконник тихо гремит. Маше стало страшно. Провал, оказывается, был долгим.

Маша нахмурилась, бросила платье, потерла лоб. Что-то еще присутствовало вокруг нее, влажное, обволакивающее. Это был запах. Знакомый и в то же время – полузабытый. Запах мужчины.

И тут она – проблеском – вспомнила: на полу, на каком-то ускользающем, резиново скрипящем матрасе, в темноте… Кто это? Как она туда попала?

У нее давно никого не было, она уж и не помнила, когда в последний раз… Все ее мысли занимал Родион, то странное, что происходило между ними. И вот теперь все разрушено, непоправимо потеряно…

Впрочем, почему потеряно? Ты что – собралась ему рассказать, что вчера попала в чью-то грязную постель?

– Да нет, Даш! Шутишь…

– Вот и я так думаю. Ничего не надо рассказывать. Позвони ему сейчас.

– Я слышу, ты опять со мной дружишь. А вчера даже сестрой не хотела быть.

– Да нет, что ты! Подумаешь, поссорились…

– Значит, мир?

– Мир.

– Тогда я звоню Родиону.

– Звони. И ничего ему не рассказывай. У тебя на этот счет мало опыта. Мужики ничего не должны знать о тебе.

Маша позвонила. Голос у Родиона был странный, казалось, что у него дома кто-то есть. Маша усмехнулась на свою ревность: сама согрешила, а теперь его подозревает!

Пока Родион ехал, она постирала платье и белье, прибралась в комнате. Войдя, Родион поцеловал ее как ни в чем не бывало. Маша едва выдержала его взгляд – это тебе не на сцене играть…

– Так где же ты была сегодня ночью? – спросил Родион.

Занудство не было его стилем. Маша подумала: а вдруг он что-то знает? Вдруг они все о ней все знают, и Родион, и хозяйка, которая уже бросила на нее красноречивый взгляд, когда они пересекались у двери в ванную. Маша собрала все свои актерские силы и непринужденно ответила – так, будто происшедшее было для нее совершенно обычным делом:

– Шаталась по улицам. Промокла вся.

– Одна?

– Не уверена…

Маша рассмеялась: что это она несет? Как это она может быть «не уверена»?

– Ты что – напилась?

Маша вздрогнула, как будто в глаза ей плеснул внезапный свет. Так вот оно что!

– Да, я напилась! – воскликнула она. – В каком-то кафе. Я выпила рюмку водки, потом… Наверное, выпила еще…

Казалось, она помнила и кафе, и рюмку… Но кто тот мужчина, который вчера был с ней? Маша вдруг вспомнила: большое окно, такое прозрачное, будто его совсем нет, на улице дождь, все бегут, прикрывая головы чем попало – газетами, гламурными журналами… Напротив, в кресле – какой-то силуэт, темный, неузнаваемый, будто призрак человека, его сплошная тень… Да, наверное. И тогда все объясняется. Какой-то тип был с ней в кафе, напоил, потом увел к себе и изнасиловал.

Молчание затянулось, они разглядывали друг друга, будто впервые увидели.

– Маша, – тихо позвал Родион. – Ты говорила про татуировки у твоей сестры…

– Да? – удивилась она, не понимая, куда он клонит.

– Татуировки на спине?

– На талии. А что это тебя так интересует?

– Ну, покажи, где? Я никогда не видел таких татуировок.

– И не увидишь, потому что сестры больше нет. Эти татуировки сейчас где-нибудь в земле.

Впрочем, Маша была теперь далеко не уверена насчет земли… Родион подошел к ней и обнял за талию.

– Здесь?

Маша усмехнулась.

– Чуть ниже.

Родион, как бы играючи, приподнял ее кофточку и посмотрел.

– Что ты там хотел увидеть? – насмешливо спросила она.

Он смотрел на нее так, будто его поразила какая-то внезапная мысль. Вскоре заторопился, сославшись на дела. Ушел.

Маша провела мучительный вечер, она слонялась по комнате, пыталась читать, смотреть телевизор, чтобы заглушить голос, звучащий внутри. Ночь не принесла облегчения. На исходе ночи она приняла единственно правильное решение.

4

В утреннем сумраке Маша наскоро оделась и выбежала из дома. Трамваи еще не ходили. Она спустилась по Некрасовской к реке, вышла на городской пляж и побрела по кромке воды. Мимо ползла баржа, из рулевой рубки что-то крикнули. Смеясь, девушка отмахнулась от назойливых речников, баржа дала низкий длинный гудок…

Серая громада дома, где жил Родион, нависла над обрывом. Маша отыскала третье окно сверху, восьмое – слева: стекла поблескивают, поймав солнечный луч, еще не видимый внизу, красная занавеска в кухонной форточке трепещет на сквозняке… Родион, разумеется, еще спит. Надо решить, иначе вся будущая жизнь невозможна.

Лифт двигался медленно, она вдруг пожелала, чтобы кабина застряла между этажами. Но техника сработала исправно. Маша подошла к двери и утопила кнопку звонка.

– Родя, – сказала она, – Родя! Я хочу рассказать тебе все.

Она видела, как напрягся ее жених, сглотнул, темная жилка забилась на его виске…

Она рассказала о Дарье и лунном дожде, о матери и отце, о своей жизни в Оренбурге и о том, что происходило с нею в последние недели. Она рассказала все, умолчав лишь о своем визите к колдунье и о том, как провела прошлую ночь.

– Ты веришь, что мертвые где-то существуют?

– Нет, – сказал Родион.

– И я тоже – нет. Раньше не верила. Но теперь я постоянно слышу Дарью. Как будто, как говорят, не успокоилась ее душа. Такое, я слышала, бывает, когда тело не предано земле.

– Что ты ощущаешь?

– Разговор. Она будто все время говорит со мной. Иногда мне кажется, что она – это я. Только…

Маша вдруг представила то, что происходило в ее голове, совсем в ином свете.

– Может быть, это вовсе и не Дарья…

Все встанет на свои места, и весь этот сумбур будет стройным, если понять, что с ней разговаривают не одна, а две женщины…

Маша сидела в кресле, Родион подошел, взял ее голову и прижал к груди.

– Машенька! Пойми, все это существует только внутри тебя. Ты даже не знаешь, жива или нет твоя сестра.

– Ты хочешь сказать, что я просто схожу с ума?

– Нет, вовсе нет. Но что-то с тобой точно происходит. Ты должна вспомнить, что случилось в Москве. И подробно мне рассказать. Все, что помнишь.