Текст книги "Засекреченный пикник"

Автор книги: Станислав Родионов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Станислав Родионов
Засекреченный пикник

1

Прокурор конфузился, хотя это не было свойственно ни его характеру, ни его должности. Вернее сказать, он маялся, словно его пропускали через стиральную машину. Хочет поручить какое-нибудь непотребное дело? Он поручает их свободно и даже без комментариев. Скорее всего, я допустил ляп, непростительный для моего опыта и возраста. Не помочь ли ему?

– Юрий Валентинович, погодка-то!

– Да, льёт, как из лейки, – неожиданно подхватил он.

– В таких случаях нет ничего хуже трупа на улице, – развил я мысль, намекая, что если и есть подобный труп, то послать туда лучше следователя молодого.

– Трупа нет, – отмахнулся он.

– Надеюсь, нет ни пожара, ни хищения младенца…

Прокуроры меняются часто. Юрий Валентинович задержался, и я не мог это объяснить ничем, кроме его покладистости. Мною замечено, что до пенсии доживают руководители не принципиальные. Парадокс, но прокурор – самая бесхребетная должность. У ресторанного официанта больше достоинства, а может быть, и прав.

– Сергей Георгиевич, мне грозит взыскание за необоснованные возбуждения уголовных дел. Зампрокурора города звонил.

Что значит «необоснованное возбуждение уголовных дел»? Это процентный рост преступности, которой фактически нет.

– Не возбуждайте, – легко посоветовал я.

– Но образуются ситуации…

Я смекнул, что она уже образовалась. Видимо, пригласил ради этой ситуации. Но прокурор, боясь меня спугнуть, подступал к ней осторожно, словно крался:

– Сергей Георгиевич, ты постоянно жалуешься, что уголовные дела неинтересны.

– Примитивны.

– Слышал про пикник? Учитель физики, преподавательница литературы и трое пятиклассников поехали в лес на машине физика и пропали.

– Но школьники и учительница, говорят, вернулись.

– А физик, а машина? Пропали.

– Расспросить ребят, учительницу, – удивился я примитивности задачи.

– Молчат.

– На допросах?

Прокурор хихикнул укоризненно. Ну да, необоснованное возбуждение уголовного дела; а если дело не возбуждено, то нет и допросов.

– Но их хотя бы опросили?

– Молчат, – повторился прокурор.

Он пододвинул мне хиленькую папку: справки, опросы школьниц инспектором детской комнаты, милицейские протоколы… Я читал и удивлялся: поехали в лес, там погуляли… Физик сел в машину и пропал, оставив учительницу и школьников. До города они добрались на попутках.

– Есть же основание для возбуждения уголовного дела, – не согласился я с перестраховкой.

– Сергей Георгиевич, а какое? Грабежа нет, телесных повреждений нет… А если физик поехал навестить друга или ещё куда? Кстати, была пятница.

– Он же до сих пор не вернулся?

– Милиция ищет.

Мы с прокурором работали вместе давно. Пришёл он юным и нахрапистым. Но годы, проведённые в области сложной криминально-психологической деятельности, сделали его неспешным и вдумчивым. Я ценил его за простоту и неумение юлить. Какой прокурор свободно признаётся, что не знает, что делать? А надо ли делать?

– Юрий Валентинович, найдут физика или сам он явится – и всё.

– Ко мне обращаются с запросами. Родители, директор школы, из администрации района.

– Что же их беспокоит?

– Школьницы стали какие-то испуганные, учительница подала заявление об уходе. Там какая-то тайна. Да и слухи.

Я не представляю крепость тайны, которую знают четверо. Школьники, учительница… Эти тайны долго не хранятся. А слухи… Любое уголовное дело обрастает всякой дрянью, как днище морского корабля. В молодости меня обвинили в том, что я посадил человека, чтобы сожительствовать с его женой.

Наконец меня толкнуло на деликатный вопрос.

– Юрий Валентинович, может быть я чем-то могу…

– Можешь, – не дал он кончить фразы – Возьмись за это дело.

– Но ведь дело не возбуждается?

– Именно. Вроде прокурорской проверки. Допрашивать под протокол нельзя. Беседовать, расспрашивать, общаться… Считай это общественной нагрузкой.

– Мне нагрузок государственных хватает. Восемь дел.

– Здесь ни сроков, ни торопливости… Прошу лишь разобраться. Ты же психолог!

2

Когда мальчишкой поступал на юридический факультет, в розовой дымке мне виделись банки, яхты, бриллианты, красавицы. И само собой, пистолеты, яды, наручники, схватки в пороховом дыму. На первом же месте происшествия я увидел полусгнивший труп, по которому ползали белые жирные личинки.

Преодолевать брезгливость я научился, но открылись другие трудности. Прокурор назвал меня психологом. Вот они и открылись – психологические трудности.

С какого края взяться за школьную историю? Сложность не в том, что нельзя допрашивать официально – составлять протокол, предупреждать об ответственности за дачу ложных показаний, – а в том, что школьникам, наверное, по тринадцать лет. В сущности, дети.

Ко мне заглянул капитан Палладьев. Светло-русый, и вообще, светлый парень. Куртка и душа нараспашку. К нему грязь работы не приставала. Я обрадовался, потому что он не просто заглянул, а был послан майором Леденцовым мне в помощь. По этому школьному делу.

– Игорь, как познакомиться с женщиной?

– С учительницей? – догадался он.

– Начинать надо с неё…

– А представиться следователем?

– Надо инкогнито.

Капитан задумался. Его светло-голубые глаза ещё больше посветлели. Чем он их моет?

– Сергей Георгиевич, пригласите её в кино.

– Тогда уж в ресторан.

– Или на какой-нибудь концерт.

– Или на дискотеку, – развил я это направление.

– Сергей Георгиевич, пригласите даму, например, в филармонию…

– Знакомую даму, Игорь. А я заявлюсь в школу и предложу ей пойти со мной на концерт?

Мы думали или шутили? Я шутил, капитан прикалывался.

– Сергей Георгиевич, я прикинусь водопроводчиком и войду в её квартиру…

– А я электриком?

– Нет, вы как бы мой помощник с трубой в руке.

– Игорь, а ты разбираешься?

– Кран поверну.

– Ну а я трубой помахаю.

– Ситуаций можно сочинить много: сверху заливает, пробки сгорели, газом пахнет…

– Игорь, а если дом поджечь? Якобы?

После этого разговора вся школьная история глянулась надуманной. Как только найдётся физик с машиной, мы только посмеёмся. Впрочем, любители телесериалов наверняка ухмыляются, потому что привыкли к серьёзным проблемам, где стреляют и бьют морды. А тут ни трупа, ни крови.

– Капитан, а что за школа?

– На хорошем счёту. С православным уклоном. В кабинете директора висит икона. Устраивают культпоходы в церковь.

– А коллектив?

– Дружный, женский. Мужчин только двое: физик да учитель физкультуры.

– Ну а литераторша?

– Тамара Леонидовна Ясницкая, женщина продвинутая.

– Куда?

– Так говорят…

– Переведи.

– Двадцать пять лет, не замужем, чуть ли не красавица, её ученики побеждают на всех литературных конкурсах…

Тогда начинать надо с неё, с продвинутой. А где? В прокуратуру не вызовешь, да может и не пойти без повестки. Я вспомнил, что числюсь соискателем в педагогическом институте, хотя до сих пор ничего не соискал. Начал писать диссертацию на тему «Поведение школьников в экстремальной ситуации». Разумеется, не написал, заваленный этими самыми экстремальными ситуациями. Возможно, я до сих пор не отчислен.

В прокурорских материалах были все адреса и телефоны. Когда Палладьев ушёл, я стал названивать. В школе мне сообщили, что она больна. Но я-то знал характер её болезни и набрал домашний номер:

– Здравствуйте, Тамара Леонидовна. Ваш телефон мне дали в школе. Я пожилой юрист и пишу диссертацию приблизительно на такую общую тему: «Проблемы нравственности и морали в современной литературе»…

– Ошиблись, – перебила она.

– Вы не Тамара Леонидовна?

– В современной литературе нет ни нравственности, ни морали.

Нет, я не ошибся. Чтобы охаять всю современную литературу, надо быть сильно обиженным на общество.

– Тамара Леонидовна, вот об этом я и хотел поговорить.

– Когда?

– В любое время.

– Где? В школу я не пойду.

В школу не пойдёт, в прокуратуру тоже, ко мне на квартиру тем более… В библиотеку пригласить? Там не поговоришь. На площадь под часы?

– Приходите ко мне, – неожиданно предложила она.

3

Я не мог понять, что в её квартире мне кажется необычным. Обилие книг? Но она учитель литературы. Тетради и папки? Конспектирует, проверяет. С мебелишкой скудно? Просто завалена теми же книгами.

Меня хозяйка усадила в свободное кресло, похожее на распахнутый книжный том.

– Вы юрист? – спросила она, видимо, постеснявшись потребовать документ.

– Да, окончил юридический факультет, – вышел я из положения, не называя своей должности.

– Почему вас заинтересовала нравственность в современной литературе?

– Юриспруденция держится на нравственности.

– Я думала, на законах.

– Да, а законы опираются на нравственность.

По дороге сюда я сомневался: прилично ли идти к женщине, даже незнакомой, с пустыми руками? Не с тортом же? И купил розу, одну, небольшую и бутонистую, чтобы можно было спрятать. Теперь я, как фокусник, извлёк её из рукава и неумело протянул учительнице со словами:

– Меня звать Сергей Георгиевич. А вас я уже знаю, Тамара Леонидовна.

Ни цветок, ни моё представление, похоже, её не тронули. Лишь мимолётная улыбка, как бы случайно севшая на её лицо и тут же улетевшая. Розу она положила на колено.

И я подумал, что роза ей не идёт, поскольку учительница похожа на ромашку: пряди светлых волос с блеском мягкого серебра, жёлтенькая простенькая кофточка…

– Тамара Леонидовна, я обратился к вам ещё и потому, что ваша школа православная.

– Думаете, мы сильно отличаемся от других школ?

– В смысле морали…

– Передам вам беседу со школьником о религиозных праздниках. Спрашиваю, что такое Пасха? Отвечает: это когда едят красные яйца. А масленица? Это когда едят блины. Ну а пост? Это когда ничего не едят.

Я не столько вникал в её речь, сколько всматривался в эту женщину. Как теперь принято говорить – славянский тип. Покатые плечи, голубые глаза, ямочка на подбородке, лёгкая курносинка… Ну да, ромашка, но как бы сорванная,

– Тамара Леонидовна, меня интересует влияние современной литературы на школьников…

– Вы шутите? – спросила она удивлённо.

– В моё время, например, всем девочкам нравилась Наташа Ростова…

– Она же не прикольная.

– Вы так думаете?

– Ребята так говорят.

– Вы их переубеждаете?

– Нет.

– Почему же?

– Бесполезно.

Мне бы удивиться, но, похоже, удивилась она моей наивности. Может быть, и к лучшему – наивных любят учить. Мне же требовался свободный разговор, чтобы подобраться к главному.

– Бесполезно… учить?

– Нам бесполезно обсуждать такие темы.

– Но ради этого я и пришёл.

– Ради пользы учёбы? – Видимо, она усмехнулась, но не губами.

– Тамара Леонидовна, мне нужна, правда, – взял я быка за рога.

– Сергей Георгиевич, правду говорить боюсь.

Я улыбнулся, но тоже губами. Значит, правда была? И она догадалась, какую правду я имею в виду. Не об уроках же литературы она боится говорить?

– Боитесь… почему?

– Кому эта, правда, нужна…

– Нужна! Я же пришёл за ней.

– Сергей Георгиевич, мне с ним не справиться…

Во мне ёкнуло, как щёлкнуло в переключённом приборе. Я обернулся следователем, потому что возник подозреваемый. Кто и в чём, я не знал, но он появился.

– Одной не справиться, а с помощником?

– Где они, помощники…

– Например, я.

– Шутите?

– Неужели в нём такая мощь? – Я чуть было не выдернул из кармана удостоверение, чтобы доказать свою мощь, то есть мощь прокуратуры.

– Сергей Георгиевич, оно всесильно.

– Оно?

– За него общественное мнение, чиновники, семья, мещанские вкусы…

– Тамара Леонидовна, о ком вы говорите?

– О государстве.

– При чём тут государство? – удивлённо спросил я, догадавшись, что она отвечала не на мой вопрос, а на другой, на свой.

– Теперь учитель вынужден противостоять государству.

– Каким образом? – прикинулся я непонятливым.

– Вы упомянули Наташу Ростову… Значит, я должна говорить с ребятами о любви. А телевизор показывает секс в разных вариантах и способах. Будут ребята слушать про любовь? Я говорю о доброте, а по телевизору бесконечные сцены мордобоя. Я говорю о служении родине, а в ящике объясняют, как сделать карьеру. Я говорю о труде, а на экране упитанные парни учат сколачивать первоначальный капитал. Кому ребята будут верить мне, молоденькой училке, или государственному телевидению?

Она махнула рукой с такой силой, что роза упала на пол. Учительница подняла, принесла майонезную баночку с водой и поставила цветок. Мне, почему то захотелось взять его и обратно спрятать в рукав. Не «розовая» ситуация.

Когда Тамара Леонидовна нагнулась, её лицо подплыло ко мне. Не «розовая» ситуация… Красная! Её щёки рдели пуще цветочного бутона. Голубые глаза блестели, и не голубизной, а каким-то синеватым отливом.

Но мысли этой женщины, в сущности девочки, прямо таки ошарашили. Откуда у неё такая социальная зрелость? И главное, эти мысли совпали с моими, словно она их подслушала.

– Сергей Георгиевич, извините, но мне надо собираться.

– Вы уезжаете? – понял я значение разбросанных книг и всех этих коробок.

– Намереваюсь.

– Что-то случилось?

– Это уже другой вопрос и к литературе не относится.

– Но вы и по моему вопросу ничего не рассказали.

– Как же… Изложила свой взгляд на главную педагогическую проблему.

Мне оставалось лишь уйти. Почему же я не обратил внимания на её шею, которая забинтована? Точнее, с правой стороны, видимо, на какую-то ранку сделана медицинская накладка.

Уже в передней я спросил:

– Тамара Леонидовна, когда уезжаете?

– Пока не знаю.

– А куда?

– Тоже не знаю, – усмехнулась она, делая это как можно беззаботнее.

– Разрешите ещё раз к вам заглянуть?

– Пожалуйста.

– Тамара Леонидовна, а что у вас с шеей?

– Кошка оцарапала…

В прокуратуре я пришёл к выводу о бесплодности своего визита. Впрочем, убедился, что беда у женщины стряслась: насиженное место ни с того ни с сего не бросают.

Я позвонил капитану Палладьеву: хорошо иметь друзей в уголовном розыске.

– Сергей Георгиевич, нужна оперативная помощь?

– Игорь, узнай-ка, есть ли у Тамары Леонидовны кошка.

– Какая кошка?

– Бешеная.

4

Мне следовало посетить школу. Без разговора с ребятами, которые ездили в лес – двумя девочками и одним мальчиком, – тайну учительницы не разгадать.

Тайну… Разве это тайна? То, о чём можно получить информацию, я бы назвал загадкой. Меня занимало новое дело о женщине-каннибале. Убила свою подругу, нажарила из неё бифштексов и собрала гостей. Нет, не в каннибалихе тайна – это вне человеческой морали. Я хочу сказать, что меня интересует не психиатрия, а психология. Тайна в другом…

Гости. Как пять человек пили, жевали и смеялись, зная, что едят человечину? Они объясняли – по пьянке…

Директор школы меня знала. Я шёл в её кабинет, и меня не покидало ощущение, что вокруг меня не дети, а уменьшенные взрослые. В одинаковой одежде, с одинаковыми липами. Постарел я или устарел?

Мне казалось, что у детей отобрали детство весьма оригинальным способом – их чуть ли не с семи лет вовлекают во взрослую мещанскую жизнь. Год назад я был в этой школе на детском концерте. Вместо пионеров заливался хор в белых одеждах, и все в кудряшках – не то ангелочки, не то херувимы. Пропали детские песни, сказки, походы, игры… Вместо них шоу, анекдоты, приколы, сплетни… И почти открытое подталкивание к сексу.

Вот и говорю – устарел я.

Мне показалось, что школа чем-то взбаламучена. Ребята стояли группами, и почти все хихикали. Я спросил у директрисы:

– Что-то случилось?

Она молча протянула белый полиэтиленовый мешочек, на котором буквами значилось «Contex». Поскольку в иностранных языках не силён, то смотрел на директрису вопросительно. Она посоветовала:

– Гляньте-гляньте!

Под иностранными буквами крупно значилось по-русски: «Не бойся своих желаний!» Я согласился:

– Зачем же их бояться?

– Да посмотрите выше!

А выше, ещё крупнее, тёмно-синими буквами: «презервативы». Не зная, как отреагировать, я сделал вид, что не понимаю слова. Директриса отреагировала:

– Девочка на всех переменах демонстративно гуляла с этим пакетом по школе. Под хохот, вопросы и шутки. А?

– Где она его взяла?

– В аптеке.

– Девочка не из тех, кто ездил в лес?

– Тамара Леонидовна с такими не дружит. Директриса провела меня в пустующий кабинет химии. Минут через десять появилась девочка:

– Здравствуйте, меня звать Лера.

– А кто я, знаешь?

– Да, вы из научного института.

Я подтвердил. В конце концов, не одно расследованное дело эдак томов в пятьдесят тянуло на диссертацию. Начать решил издалека:

– Лера, девочка ходила по школе с полиэтиленовым мешком…

– Ну и что?

– Реклама там пошлая.

– А с нами уже проводят беседы о любви. Двенадцать лет. Джинсовая курточка, на которой два значка с непонятной символикой. Джинсовые брючки, ремень с пряжкой – мордой непонятного животного.

– Лера, и что на этих беседах вам говорят?

– Нельзя вести распущенный образ жизни.

– Это значит что?

– Нельзя иметь связи на стороне.

– Гм, то есть в каком смысле?

– Дружить с мальчиками нашего класса можно, а из другого класса – нельзя.

Держится свободно, отвечает с достоинством. Воспитание или время такое? Мне бы так держаться у прокурора города.

– Лера, Тамара Леонидовна тебе нравится?

– Мы с ней дружим, – ответила она по-взрослому.

– А зачем в лес ездите?

– На природу. Я вырасту и стану цветоводом. Буду разводить орхидеи.

– Ну а вторая девочка?

– Люська ездит в лес, чтобы отцу читать лекции.

– Какие лекции?

– Её папа бизнесмен вырубает деревья и продаёт за границу.

Какими взрослыми стали дети. Папам лекции читают. Я в двенадцать лет мечтал о велосипеде, щенке и крутых мускулах. Велосипед мне не купили, щенка не подарили, крутых мускулов не нарастил.

– Лера, ну а третий, мальчишка?

– Чокнутый. Пятый раз Гарри Поттера читает.

– Сильно нравится?

– Хочет стать прикольнее Гарри Поттера. Видимо, Тамара Леонидовна окружала себя ребятами неординарными. А правдивыми ли? Мне оставалось лишь проверить.

– Лера, а что произошло в лесу?

Её лицо трижды переменилось за каких-то несколько секунд. Сперва растерянное, потом не её, фальшивое, затем уже её спокойно-принудительное.

Я приготовился к ответу типа «ничего не произошло».

– Произошло, – вздохнула она. – Что?

– Мы поклялись хранить это в тайне.

– Почему же?

– Испугались. Такая махина опускается прямо на нас.

– Какая махина?

– «Летающая тарелка»!

– Да ну? – искренне удивился я.

– Как громадный колобок с прожекторами. Круглые окошки, а за стёклами лица зелёного цвета…

– Чьи лица?

– Ясно чьи – зелёных человечков. Мы испугались и побежали к дороге. А тарелка загудела и взвилась над лесом…

Большие чёрные глаза девочки стали глазёнками. Она знала, что ей не поверят, но говорила неправду вдохновенно. Почему же? Да потому, что они поклялись.

– Лера, а физика с его машиной тарелка уволокла в когтях?

– Каких когтях?

– Зелёного цвета.

То ли от игривого возмущения, то ли от удержанного смеха её тёмная чёлка заметалась по лбу туда-сюда:

– Вы мне не верите?

– А ты сама себе веришь?

– Спросите у Петьки, – посоветовала девочка не очень уверенным тоном.

Какое право имел я не верить, если чуть ли не ежемесячно в прессе сообщалось о НЛО, севших то там, то сям?

5

Рябинина капитан не всегда понимал, но вида не показывал. Он слишком уважал следователя прокуратуры. Дураком выглядеть не хотелось, поэтому стеснялся задавать вопросы. Зачем Рябинину знать, есть ли у Тамары Леонидовны кошка? Эта информация никуда не шла и была ниоткуда. На поляне, где был пикник, кошка не бегала Или ребята сообщили Рябинину, что она выглядывала из летающей сигары? Опять-таки, при чём здесь учительница?

Капитан оставил машину подальше от окон учительницы. Проще всего зайти к ней и спросить. Но Рябинин у неё побывал и не спросил. Значит, информация о кошке требовалась оперативная.

Палладьев вылез из машины и надел куртку. Удобная, с четырьмя карманами, сколько и нужно оперативнику для удостоверения, блокнота, мобильника и пистолета. Капитан знал, с чего начинать розыск человека. А кошки? К соседям учительницы с расспросами не пойдёшь.

Капитан глянул на часы – восемь утра. Он так и подгадал, чтобы захватить дворников – информационную опору участковых и оперативников. Восемнадцатилетняя Паша, одна из таких опор, стояла у мусорных бачков. Её лицо от молодости и свежего воздуха краснело, как и униформа работника ЖКХ.

– Паша, это ты позавчера вызвала милицию?

– Сами же говорите о бдительности. Лежит на лестнице упакованный мешочек. Я развернула.

– Зачем же?

– Да там какие-то коробочки и банка из-под кофе. Тут и пыхнуло.

– Что пыхнуло?

– Милиция потом объяснила. В банке ничего кроме пороха не было.

Паша второй год не могла поступить в институт. Сообразив, что с её знаниями без денег ей туда не попасть, она работала на двух работах и копила.

– Ещё-то где халтуришь?

– Уборщицей в детском саду «Гриль».

– Там дети пиво пьют? – удивился Палладьев названию.

– Дети не пьют, а родители с баночками приходят. Палладьев решал, как подступиться к теме и девушку не рассмешить. Завести разговор о замужестве или о графике вывоза мусорных баков?

– Паша, жалобы от жильцов дома поступают?

– Да на всякую ерунду. Мусоропровод засорился, кто-то на площадку старый холодильник вынес, балкон захламили…

– На животных есть нарекания?

– У нас в доме только две собаки, очень миленькие.

– А кошки?

– Что «кошки»?

– Их сколько?

– Не считала, – удивилась она тому, что милиция задумала пересчитать кошек в доме.

– Учительницу Ясницкую знаешь? – пошёл напрямик капитан.

– Да, хорошая женщина.

– Чем?

– Вежливая, одевается скромно, но за модой следит… Она губы не красит: они у неё от природы цвета розового перламутра.

– А кошка у неё есть?

– Не знаю. Я была в квартире только однажды, когда нашла эту самую бомбу.

Видели бы опера, чем он занят. Животных ловить приходилось, но каких? Из цирка «Шапито» сбежала, например, рысь. Ещё старая история, когда он был курсантом и помог начальнику отвезти семью на дачу. А там жена полковника уронила на траву колечко. Золотое, с дорогим изумрудиком. Подслеповатый гусь проглотил кольцо, как муху. Было решено посадить его в сарай, но гусей было одиннадцать, и жена полковника нахальную птицу в лицо не запомнила. Надо было сажать в сарай всех, что и поручили курсанту. Половину дня Палладьев ловил их в пруду. Потом сам себя не узнавал: мокрый, в перьях, в пуху, в гусином навозе и с руками, посиневшими от гусиных щипков.

Из парадного вышла вторая дворничиха. Пожилая, всю жизнь отработавшая в этом доме, Палладьев направился к ней:

– Мария Фёдоровна, хочу взять у вас интервью.

– Я тебе их давала больше, чем окурков в парадном.

– Меня интересуют соседи учительницы Ясницкой. – Палладьев всё-таки решил к ним сходить.

– Их всего трое. Учительница, старушка и водила, который живёт у своей дочки.

– Он сейчас дома?

– Капитан, уж не хочешь ли с ним говорить? Он трезвым не бывает. Шатается от дыхания прохожих.

Сперва Палладьеву стало казаться, что он обронил какую-то мелкую, но важную вещь. Точнее, увидел её, кем-то обронённую, но не поднял.

– Мария Фёдоровна, жалобы от жильцов поступают?

– Одна жалоба надоела. В квартире на пятом этаже поселился артист.

– Поёт?

– Хуже, он чечеточник.

Палладьев не мог избавиться от чувства чего-то упущенного. Не обронённого, не потерянного, не материального… Он огляделся, словно хотел отыскать это упущенное.

– Мария Фёдоровна, у учительницы кошка есть?

– Впервые слышу.

И капитана шатнула догадка. Он сорвался с места и побежал к мусорным бакам, где Паша звякала крышками. Без сомнения, то что его задело, исходило от девушки.

– Паша, что ты рассказывала про бомбу?

– Нашла, открыла, банка с кофе пыхнула огнём.

Её лицо насторожилось: от милиции жди подвохов. Если её лицо насторожилось, то лицо капитана напряглось. Она ведь сказало то, что его царапнуло.

Место…

– Паша, где эта бомба лежала?

– У двери в квартиру.

– Чью?

– Как раз учительницы.

– Сразу бы и сказала, – вздохнул капитан облегчённо.

– Вы же про кошку спрашивали… Этой самодельной бомбой даже кошку не убьёшь.

Палладьев кивнул: не убьёшь. Но хотели не убить, а запугать.