Текст книги "Письма Рафаилу Нудельману"

Автор книги: Станислав Лем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

СТАНИСЛАВ ЛЕМ

ПИСЬМА РАФАИЛУ НУДЕЛЬМАНУ

Предисловие

Сначала я познакомился с Лемом заочно. Фантастику (начиная с Жюль Верна, Уэллса и Беляева) я исправно читал, начиная с 9-лет – помню, в доме приятеля, прижимая носы к оконному стеклу, мы, два третьеклассника, обсуждали, что делали бы мы, получив в руки машину времени. Первые рассказы Лема (по-моему, «Мышь в лабиринте») попались мне в 1960 году, вскоре после того как я начал читать по-польски. Тогда же, осмелев, я написал сердитое письмо в редакцию научной фантастики при издательстве «Молодая гвардия», допытываясь, почему они издают смердящих Немцова и Казанцева, когда на свете есть восхитительный и вдохновляющий Лем. Редактор Белла Клюева в ответ призналась, что впервые слышит имя Лема и предложила мне самому перевести что-нибудь и прислать им «для ознакомления». Так началось мое знакомство с Лемом в качестве переводчика, которое на долгие годы привело меня в фантастику. Мы с покойным Евгением Вайсбротом перевели его (первый на русском) роман («Возвращение со звезд»), потом были «Рассказы о пилоте Пирксе» и, наконец, «Глас Бога». Когда Лем приехал в Москву (чтобы там поссориться с Мосфильмом из-за извращенного – и упрощенного – Тарковским «Соляриса»), я познакомился с ним в третий раз – уже лично. Но переписываться начал несколько раньше, когда московские издательства стали всерьез интересоваться – что бы еще такое у Лема перевести. Хорошее было время, сегодня даже не верится. Впрочем, слово «переписываться» неточно – были отдельные всплески, продолжившиеся и после того, как я в 1975 голу уехал в Израиль и стал здесь редактором журнала «22». Я посылал Лему наши журналы по мере их выхода, иногда присоединяя к посылке письмо и – к чести Лема – всегда получая от него ответ. Я утомлял его своими рассуждениями о фантастике, он предпочитал говорить о более близком и наболевшем. Постепенно, однако, мои связи с фантастикой рвались, и переписка увяла тоже. Часть писем Лема у меня, к сожалению, пропала, а те, что случайно сохранились, – вот они; по-моему, они заслуживают внимания, потому что глубоки, содержательны и интересны еще и сегодня. Мне жаль, что я не сохранил все.

Рафаил Нудельман

ЧАСТЬ І

14 сентября 1965 года, Краков

Дорогой Пан,

благодарю за письмо. Начиная от конкретных дел, – боюсь, что я не смогу представить редакции «Молодой гвардии» никакую новую повесть, потому что у меня ее нет. На самом деле я издал в Польше 20 томов, – но если подходить к делу реально, мои романы или уже переведены у Вас, как «Астронавты», «Магелланово Облако», «Солярис», «Возвращение со звезд», или в работе, как «Эдем», или же, как «Рукопись, найденная в ванне» или «Расследование», не имеют шансов (nota bene, что касается «Расследования», то я и не жалею об этом, потому что я недоволен этой позицией сейчас). Остальное, это сборники рассказов, из которых часть опять же переведена, а часть или в работе, как из двух последних томов («Кибериада», «Охота»), или также не имеет реальных шансов. Ясно, что также не подходят ни «Диалоги», ни «Сумма технологии», поскольку это не беллетристика. (Я еще забыл о «Непобедимом», который также уже опубликован.) Итак, можно было бы что-то поискать в сборниках рассказов («Лунная ночь», «Вторжение с Альдебарана», «Книга роботов»), что еще не переведено у Вас, но это будет наверняка или позиция слабая, а значит, непригодная для перевода, или такая, которая – по разным причинам – не сможет быть напечатана (как «Дневник»[1] из «Лунной ночи»).

Однако я не хотел бы заканчивать этим отрицательным выводом ответ на Ваше письмо, показывающее, как печалит Вас ситуация с так называемой фантастикой. Прежде всего я хотел бы сказать Вам, что иерархия американских авторов в Вашей стране не имеет ничего общего с оценкой их в США. Так, например, у Вас высоко оценивают Брэдбери и Азимова, в качестве предшественника считая Уэллса. Тем временем в большой, насчитывающей более 1000 страниц истории американской литературы 1964 года, солидной коллективной работе, даже в алфавитном указателе вообще не фигурирует понятие «science fiction». Там обсуждают четверто– и пятеростепенных романистов XVIII или XIX века, но фамилия Брэдбери, не говоря уже об Азимове, вообще даже не упоминается. Они не обсуждают и не осуждают такое писательство с точки зрения литературы, а только и попросту тотально игнорируют существование этого направления. Как видите, ситуация и там не слишком розовая, – а ведь от ИСТОРИЧЕСКОЙ работы следовало бы требовать по крайней мере того, чтобы она подавала ФАКТЫ. Неважно, будет ли кто-либо осуждать science fiction, но лишь умственно отсталый или другой какой сумасшедший может считать, что ничего подобного вообще нет на свете и никогда не было.

Так что американская фантастика систематически понижает свой уровень, причем это происходит с двух сторон: во-первых, со стороны литературной критики, то есть снаружи, а во-вторых, из-за того, что сами творцы этого вида полностью поддались натиску коммерциализации. По моему мнению, Азимов является – в масштабе так называемой «обычной литературы» – второстепенным писателем, а Брэдбери, который пишет лучше его на целый уровень, проявляет склонность, особенно в последних книгах, к растапливанию интеллектуальной концепции в сказочно-сентиментальных грезах, что приводит к печальным результатам. Во всяком случае, я лично предпочитаю его ПОСЛЕДНИМ книгам иные, например, Фрица Лейбера[2], в литературном отношении, наверное, более слабые, зато содержащие прочный рациональный костяк, что я очень высоко ценю в литературе. Впрочем, речь не о моих оценках. Важно, если дела пойдут лучше, нежели выглядят сейчас, то ваша фантастика имеет все шансы на развитие, но для этого, во-первых, она должна отойти от американской линии развития, в некоторой мере отказываясь от приключенчества, техницизмов, языкового убожества, слабости разработки сюжетов и характеров, а во-вторых, она должна по-настоящему стать тем, что сейчас мы видим лишь в слабых проявлениях; я имею в виду социальную утопию, какую можно увидеть, например, в некоторых вещах Стругацких («Трудно быть богом»). Для этого необходим концептуальный и философский размах, склонность к гибридизации жанров, осознание того, сколь несовременными в художественном смысле методами, в том числе и стилистическими, оперирует до сих пор так называемая s-f. Я думаю, что если бы в эту область могли вторгнуться подготовленные философически, кибернетически, физически поэты-лирики, то мы дождались бы действительно значительных и новых явлений. Мне представляется, что в литературе решают, во-первых, произведения, во-вторых, произведения, и в-третьих, тоже произведения, что, впрочем, Вы прекрасно понимаете сами, как я вижу из Вашего письма. Экзегезы, монографии, критические толкования приходят со временем – высказывающая пожелания критика, тянущая новый жанр на вершины, это то же самое, что открытие кредита в большом банке, – но если она может облегчить получение этого кредита, то лишь реальные творческие инвестиции, достижения могут этот кредит оплатить. Иначе мы останемся при голых пожеланиях и одних «если бы да кабы» (чего бы не произошло, если бы появились в S-F шедевры мирового масштаба).

Я сам нахожусь сейчас в очень трудной ситуации. Недовольный своей работой, в том наихудшем смысле, что не знаю хорошо, в какую сторону идти дальше, я – самый последний на свете человек, который мог бы кому-либо давать так называемые разумные или добрые советы или рекомендации. Если браться за остроактуальные, даже и пылающие живым огнем sensu stricto[3] политические темы, это не дает возможности для появления литературы с большим дыханием, в лучшем случае получаются вещи вроде «Не хлебом единым» Дудинцева[4]. Любая памфлетная острота, атакующая сатира, если она не является в то же время пульсирующим обращением к великим традициям искусства и продолжением главных направлений развития, хиреет за изумительно короткое время и утрачивает всю актуальность, потому что оказывается выбиванием запоров, дверей, которые вдруг сами открываются, и все удивляются, зачем вообще нужно было столько говорить и писать о вещах – вдруг – совершенно очевидных. А потому, хоть я и за востребованную литературу, но только так, как востребована в понимании мира – физика, поскольку ее главной директивой является не сегодняшняя, немедленная полезность результатов, а прогресс, вытекающий из убеждения в том, что ни одно познавательное усилие не будет бесполезным. Как известно, теоретическая физика является прародительницей наибольшего количества, наиболее революционных изменений цивилизационной технологии, – именно благодаря столь широко понимаемой и столь добросовестно реализуемой директиве действия. Не иначе обстоит и с литературой. Очевидно, что с нашей литературой дела обстоят плохо, но наверняка хуже – со всем миром, который огорчает меня сегодня гораздо больше, нежели ситуация – в нем – с литературой, пусть даже подвергающейся цензуре. Действительно, мы ничего не можем поделать с этим миром, он трещит под ногами; мы входим в полосу войн, хоть и локальных, но огорчающих тем, что «их быть не должно» – почему кровоточат Пакистан и Индия? – когда объективные натиски интегрирующей человечество технологии, содружества, предписывали бы деятельность, направленную на общее добро, от чего только выиграли бы все? Но я не могу здесь вдаваться в историософию! – хотя и от нее зависит литература, производная от реальных, кровавых событий, наравне с познающей мыслью. Так вот, если, как я уже сказал, я сам не знаю, что дальше писать, как же я могу сказать, хотя бы на правах не спрошенного, что Вы – например – бы – с моей точки зрения – должны делать!

Скажу лишь одно: мне кажется, что Вы вообще переоцениваете возможности литературы как реальной общественной силы. Нам много говорили о ее использовании в качестве трактора душ, но это неправда. Она никого не научит мыслить, и Вы знаете об этом… если этот кто-то сам хоть немного не вошел во вкус мышления. Не может литература ни изменить, ни улучшить мир, она может лишь показать нам его – присущим ей способом, может быть суждением, приговором, поощрением – для каждого читателя – дальнейших, уже обычных, внелитературных трудов. Это все, но и этого не мало. Не следует желать от литературы слишком много, чтобы она не согнулась под этими желаниями, – лишь тогда, может быть, в ней раскроются неожиданные силы… а пока каждый из нас должен, немножко больше, чем ему кажется, что может, – делать свое.

Я буду в Москве 1 октября, может быть, увидимся.

Сердечно Ваш

С. Лем

5 декабря 1970 года, Краков

Дорогой Пан,

я должен подчеркнуть красным карандашом эту дату в календаре[5], чтобы отметить, что Вы превозмогли себя и наконец мне написали. Большое спасибо за письмо, хотя в нем и нет ничего особо бодрящего. Что касается «Быка»[6], то меня давно уже беспокоит то направление, в котором развивается (или антиразвивается) творчество Ефремова, начиная со «Звездных кораблей», которые казались много лет тому назад обещанием дальнейшего взлета, а стало совсем наоборот. И больше всего меня злит, что он имеет то, что обязательно должен иметь приличный писатель SF: научный профессионализм и соответствующие знания, и именно этому не соответствует, потому что весь его совершенно невероятный антропоцентризм как проекция в Космос определенных образцов красоты (эти его разные женщины) нельзя поддержать со стороны его специальности, биологии.

Что касается «Фантастики и Футурологии». Может быть, Вы с пани Ариадной[7] правы, и я нагрешил в книге субъективизмом оценок. Я не собираюсь ничего защищать, это было бы несерьезно. Тем не менее мне приходят в голову следующие замечания.

1) Вы получили не полный текст, там добавилось еще 4 авторских листа (более 80 страниц) примечаний, также я не уверен, есть ли в Вашем экземпляре оба окончания, «метафантастическое» и «метафутурологическое». Все это, вместе с добавленной в последнюю минуту во время последней корректуры – рецензией на THE LEFT HAND OF DARKNESS[8] Урсулы Ле Гуин[9], естественно, будет в книжном издании, которое должно выйти в конце года и которое я Вам, конечно, пошлю. Не знаю только, сколькими экземплярами я буду располагать, но сделаю все, что смогу, чтобы выполнить Ваше пожелание.

2) В принципе, я разбирал, особенно во II части, те позиции, которые казались мне наиболее важными как в плохом, так и в хорошем смысле, – главным образом, все же в плохом, так как это более поучительно! – но все зависело от того собрания произведений, которыми я располагал. Так, я не знаю ни рассказа Галуйе[10], о котором Вы пишете, ни новеллы Диша[11] об этом роботе с лентой-Космосом. Мне постоянно присылали много книг, и в сумме я разобрал гораздо больше позиций, чем даже обещал во вступлении отдельно упомянуть. Несмотря на это, я понимал, что не справлюсь без коллектива сотрудников, которые выступали бы в качестве фильтра, потому что на самом деле так оно и есть, как я писал во вступлении: книг выходит так много, что прочитать все их не хватит жизни одного человека. Конечно, это не может служить оправданием, и можно сказать: коли не смог добраться до всех важных позиций, вообще не следовало бы ничего делать. Но ничего не делать вообще всегда легче всего.

3) Что касается Воннегута, то я хорошо знаю, что многие его очень высоко ценят; однако я ничего не мог поделать с тем, что все известные мне его произведения казались очень слабыми. Кроме «Сирен Титана» – романа, который был опубликован в одном из томов издательства «МИР» (мировой SF)[12], еще несколько новелл; ни в одном из этих произведений я не нашел ничего, что соответствовало бы установленным мной критериям, которые я все-таки под спудом не держал, и как во вступлении, так и многократно в книге подчеркивал, что мой критический замысел в значительной мере не совпадает с основными направлениями развития SF.

4) Я не вполне понимаю, почему Вы считаете довольно малую, впрочем, главку о социологии SF лишенной доказательств, то есть фактов; я не ссылаюсь тут на то, что подкрепил ее дополнительно, отдельно, примечаниями, потому что Вы не знаете об этих примечаниях. К тому же, не следует считать, что я высказываю там лишь свое личное мнение, которое никто не разделяет. Это мнение, отголоски которого можно найти, например, в позициях Блиша[13] и Д. Найта[14] (в критических книгах, которые, обе, я кратко представляю в примечаниях), мнение, которое находит гораздо более острое выражение в статьях американского журнала «Extrapolation», не говоря уже об отношении «обычной литературной критики» к SF. Из литераторов, которые писали о SF, а сами ее не создавали, такие, как Мишель Бютор[15] и Роб-Грийе[16], также крайне негативно к ней относятся, и на самом деле нельзя столь массированное отрицание объяснять лишь равнодушной, иррационально аллергической точкой зрения. Я думаю, что это частично связано с тем, что Вы писали, якобы произведение может не содержать ни прогностических, НИ ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ценностей, но обладает какими-то иными, за которые его и следует ценить. Если и художественно оно плохо, то есть попросту неудобоваримо, – то вряд ли оно имеет право считаться литературой, хоть SF, хоть не SF, поскольку принадлежность к литературе, попросту, к литературе как таковой, не может вытекать из наличия в тексте даже интеллектуальных откровений. Это может быть, возможно, плохо беллетризованная философия или что-то подобное, но и тогда это не литература, то есть не искусство. Тем не менее Вы правы на 100%, говоря, что есть тексты, лишенные прогностических ценностей, но в то же время полноправные представители SF и превосходные, – попросту относящиеся к некоторым проблемам современности. Замечу, что я располагал, когда писал, огромным количеством почти не упоминаемых в тексте журналов типа «Sfzine», издаваемых любителями (кроме немецких и австрийских, «Australian SF Review», «Australian SF Commentary», англ. «Speculation», амер. «Riverside Quaterly», «Extrapolation», фрагментарно «LUNA», «SF Review» и ряд других). На основании похвальных рецензий доставал, как мог, много называемых там позиций, например, в последнее время, – «The Hole in the Zero»[17] Джозефа, хотя книга моя уже была в типографии; но решил, что лишь для У. Ле Гуин нужно, и даже необходимо обязательно дать специальное отдельное примечание. А в большинстве случаев это было, к сожалению, все очень слабое. Так, например, я считаю банальным роман «The Stand on Zanzibar»[18] Дж. Браннера, которого я вообще не разбирал, хотя он очень плодовитый, и я располагал аж шестью его книгами. В соответствии с планом я не разбирал ничего из тематического круга «ESP»[19], телепатии и т. п., поскольку такие темы в принципе не имеют никакого прогностического смысла, так как, по-моему, находятся за пределами эмпирии. Что касается Азимова, могу лишь сказать: то, что я о нем писал, если и критично, то во всех отношениях уступает остроте критики, которой он подвергся в последние годы, – со стороны английской New Wave[20], со стороны молодых американцев из круга Sfictioneers, и думаю, что в значительной мере он это заслужил, потому что он, КАК УЧЕНЫЙ, обязан был писать в полной мере о волнующих его проблемах, а не изготовлять увертки, из которых одну лишь я назвал и четко обозначил, в вопросе «метафизики роботов». Как критика Азимова, так и его возражения в вышеназванных изданиях мне известны; в качестве аргументов в свою пользу он использовал те факты, что его книги по-прежнему выходят большими тиражами, что они превосходно продаются; такого типа «аргументацию» вообще не стоит рассматривать. Ведь то, что уровень SF не таков, каким был уровень книг Уэллса или Чапека в те времена, когда они писали, является неким объективным фактом, которому просто нечего противопоставить. В нынешней ситуации, особенно у Вас, моя книга действительно могла бы использоваться в качестве дубинки. Но такого типа подавление высказываний из-за их социального контекста является постоянным и типичным признаком, постоянной угрозой нынешней ситуации, и, если поддаваться этому давлению, нельзя произносить слова правды, поскольку можно этим, даже не желая, даже вопреки собственной воле, причинить вред людям, движениям, группам и делам. Но я убежден, что возможно лишь одно из двух. Или SF выберется из своей ямы как жанр; тогда ни административные тормоза, ни книги вроде моей, ей не повредят. Или не выберется, то есть останется коммерциально-массово-приключенским писательством; и тогда эти мои высокие требования, которые я выдвигал в книге, попросту останутся на мели. Но без высоких требований не может быть высокого полета литературы, как и вообще никакой человеческой деятельности. Если факт, что нет произведений американской НФ, литературы такого масштаба, как книги Беллоу[21], Н. Мейлера[22], Б. Маламуда[23], Т. Капоте[24], бесспорен, – а для меня это так, – значит, эту литературу на взлете что-то притормаживает и стягивает вниз. А потому обнаружение этих барьеров я считаю намного более важным действием в области культуры, нежели выискивание 2, 4, или даже 9 позиций просто замечательных, которые оторваны от всего остального. В конце концов, это не я выдумал термин «гетто SF»!

Как вижу, я впал в полемический тон, чего вовсе не хотел, и за что прошу прощения. Только что получил американское издание «Солярис» с послесловием профессора Сувина[25], который это произведение ставит где-то на самых высоких позициях. Как для автора это мне, может быть, весьма приятно, но как для исследователя SF – угрожающе удивительно, что среди тысяч и десятков тысяч произведений нельзя назвать еще лучших. А они должны существовать по закону больших чисел, потому что я не считаю себя Шекспиром фантастики. Если их нет, это значит, что есть какая-то болезнь; я пытался доискаться ее источников. Пожалуй, все. Nota bene, я добросовестно старался быть объективным, это можно видеть и в том, например, что я «проехался» и по поводу собственной книги, а именно, по поводу «Возвращения со звезд». – Хотя вообще не хотел упоминать там свои собственные книги. – Если Вы знаете, может быть, мою «Философию Случая», то видите, как высоко я оценил и как подробно разобрал «Pallas, ou la tribulation» Э. де Капуле-Жюнака[26], книгу, которая не имела никаких шансов выйти в США. Это уже явление не только одностороннего гетто (когда «мир внешней литературы» отказывает SF в равноправии), это двустороннее гетто, то есть замыкание в скорлупе зафиксированных шаблонов и нежелание принимать что-либо из-за ее границы. Виноваты ли в том издатели? В конце концов, виновата сама среда, о чем такие люди, как Найт и Блиш, отчетливо писали много раз.

7 декабря 1970 года, Краков

Дорогой Пан,

я очень обрадовался, получив – наконец-то! – письмо от Вас, правда, содержание письма не так порадовало. После публикации в «Юности» новой, хоть и не SF, повести Струг[ацких], я решил, что дела идут к лучшему, а теперь слышу, что собираются переквалифицироваться даже те, кто ни за что не хотел отказываться. Не пойму, с чего этот поворот, эта неприязнь к фантастике. Что, и в журналах не хотят ее размещать? Я вижу ее иногда в «Знание – Сила», правда, главным образом переводы. Случай с Ефр[емовым] потому такой пагубный, что он, со своим образованием, как профессиональный ученый, попросту не имеет права на антропоцентрическое мышление, как же, биолог-палеонтолог! Именно это мышление приводит к росту антиреализма в его творчестве и к тем слащавым элементам, о которых Вы метко написали.

У меня есть Бестер[27] на английском, но Вы пишете, что он Вам не нужен, а вот Блиш у меня только на французском, потому что его книги я получал от моего издателя в Denoлl (Париж), что мне было выгодно, поскольку у меня там был большой кредит, как у автора 5 титулов, изданных по-французски. Поэтому я не могу, к сожалению, выполнить Вашу просьбу. При этом я совершенно не пойму, почему Вы не установите непосредственные контакты с центрами западной SF, может быть, хотя бы через секцию фантастики Союза писателей. Они там попросту жаждут таких контактов и, если бы Вы им раз написали, я уверен, после этого обрушили бы на Вас такую же лавину журналов, книг, изданий SF, какую обрушили на меня, едва я обратился к ним. Сам я, естественно, не хочу без Вашего одобрения исполнять эту контактную функцию, но охотно сделаю это, если Вы меня уполномочите. Переписываться с ними можно на английском и, возможно, на немецком языках.

Что касается моей монографии, то Вы не располагаете полным текстом, потому что я дополнял ее уже в ходе типографской подготовки, и она подросла еще на 4 авторских листа (более 80 страниц). Тем не менее моя критическая позиция к SF в целом нисколько не изменилась, но в примечаниях она сильнее документирована соответствующими ссылками на источники. Конечно, бессмысленно было бы с моей стороны вступать в какую-либо серьезную дискуссию о ценности этой книги, которая сама без меня должна успешно или неуспешно себя защищать. Я лишь хочу обратить Ваше внимание в качестве примера на одну деталь. Вы пишете: «В социологическом разделе больше эмоций, чем доказательств. Коммерческая фантастика свалена в одну кучу с научной. Вы считаете, что спастись, оставаясь внутри жанра, невозможно. Нет ли в этом утверждении скрытой тавтологии – настоящий художник («тот, кто спасся») – всегда снаружи жанра». Так вот, что касается материалов, на основе которых я делал там некоторые общие выводы, то в книге они практически не упоминаются, за исключением пары дополнений, сделанных позже и помещенных за пределами текста. В соответствии с пожеланием издателя, с которым я не спорил, в этой книге нет «научного аппарата», то есть списка всех источников, библиографических ссылок и т. п. Наверное, было бы лучше, если бы это было, но так получилось. Поэтому здесь, для Вашего сведения, я привожу источники, которыми располагал для главы о социологии SF. Это:

A) годовые комплекты критических журналов SF, а именно: немецкие – “Mutant”, “Sol”, “Quarber Merkur”, “Science Fiction Times”;

B) годовые комплекты критических американских и английских журналов, а именно: “Speculation”, “Riverside Quarterly”, “Extrapolation”, “Australian SF Review”, “Journal of Omphalistic Epistemology” (тоже австралийский), “Australian SF Commentary”, “Luna Monthly” (американский), “Science Fiction Review” (ежеквартальник Р. Гейса[28] из США);

C) монографии и статьи:

1) Atheling, Jr, W. (на самом деле – Джеймс Блиш): The Issue at Hand, 1964;

2) Clarke I.F.[29]: “Voices Prophesying War 1763-1984”, в немецком переводе в Quarber Merkur;

3) Huxley Aldous[30]: Literature and Science, 1963;

4) Knight Damon: In Search of Wonder, 1967;

5) Koestler Arthur[31]: The Boredom of Fantasy (само название![32]), 1955;

6) «Дело Хайнлайна» началось монографией Алексея Паншина[33] “Heinlein in Dimension”, которое на страницах Speculation и SFR переродилось в ожесточенную битву; по ходу дела Хайнлайна обвиняли в интеллектуальном примитивизме, в фашистских взглядах, в культе силы, “Wille zur Macht”[34] и т. д. и т. п., что продолжалось в нескольких номерах обоих журналов;

7) Butor Michel: Notes on SF: THE CRISIS of its Growth (название!), Partisan Review, 1967;

8) Joanna Russ[35], Extr: Dream Literature and SF (сокрушительный анализ «классика» ван Вогта);

9) Robbe Grillet A. о SF в: Les Lettres Nouvelles;

10) Упоминаемая в книге работа Г. Мартина[36] и другая его работа “Distaste for Contemporary”.

Кроме того – личные письма Б. Гиллеспи[37], Дж. Фойстера[38], Ричарда Гейса, Х. И. Альперса[39], Ф. Роттенштайнера[40], а также письма в редакции вышеназванных журналов Браннера, Чапделайна[41] (признание о проблемах дебютанта SF в США, – я использовал в примечаниях), Азимова, Балларда[42], Олдисса[43], Муркока[44], Спинрада[45], Желязны[46], Блиша и мн. др.

То, что такие писатели, как Бютор, Хаксли, Роб-Грийе, Кестлер наихудшего мнения об американской SF; то, что есть такие критики, как Джоанна Расс, Гиллеспи, М. Грин[47], которые ее тотально не признают, считают ее псевдолитературой, etc., etc., это не требует с моей стороны обоснования, коль скоро я все это не выдумал. Не вижу я и возможности скрывать СУЩЕСТВОВАНИЕ таких суждений. Это во-первых. Во-вторых, как Вы теперь видите, я – весьма консервативный либерал. Я не позволял себе никаких крайних суждений (так, например, Эдгар Бергхаус[48], которого называют «красным Бергхаусом», постоянный сотрудник журнала «SFTimes», «уничтожил» и «моего» Борхеса за аполитичность); я ни слова не цитировал о «фашизме» Хайнлайна; вообще старался не использовать категории «реакционный-прогрессивный». Я оценивал с заданных заранее и ясно сформулированных позиций. Наконец, в-третьих, это не я выдумал, что не будет спасения в гетто, а Джеймс Блиш. Это он написал в «Issue at Hand», что есть писатели, которые баловались фантастикой, такие, как Олдос Хаксли, как Ф. Верфель[49] (или Дюрренматт[50]), известные во всем мире как «просто писатели», но нет ни одного создателя SF, который сравнялся бы с ними славой (или был бы также широко известен). Объясняется это просто. Эти писатели (Хаксли, Верфель) были ИЗВЕСТНЫ своими достижениями в «нормальной» литературе ДО проб в фантастике, поэтому «гетто их не поглотило» – они вошли в него снаружи и могли оттуда выйти. Как это проявляется? Обычно так, что есть фирмы, такие как Walker Co., как Essex, которые ничего, кроме фантастики, не публикуют, и автора этих издательских домов не примет с «нормальной» книгой – не SF – ни один «обычный издатель» в США, поскольку специализация и дробление потребительского рынка зашли уже так далеко. Так что о тавтологии, в которой Вы меня подозревали, не может быть и речи, поскольку существуют объективные критерии функционирования дискриминации SF в издательском обороте и на рынке. (Блиш вынужден был издать свой роман о Бэконе[51] за свой счет!) Признаюсь, что все это я считал элементарным, и удивило меня то, что, насколько я могу судить по Вашему письму, Вы об этом ничего не знаете. Любительские журналы в США полны жалоб на созданные таким образом условия работы. В примечаниях я цитирую несколько писем известных авторов, например, Браннера, который рассказывает, как выглядят все эти дела «за кулисами». Деление на «коммерческую» и «научную» фантастику, о котором Вы пишете, справедливо в качестве благого пожелания, но не в качестве классификации, соответствующей практике на книжном рынке, поскольку в SF прежде всего главенствуют критерии тиража, как обычно в исключительно коммерческой литературе. А что же происходит с такими авторами, как Стэплдон[52], о которых спокойно можно сказать, что они никогда не писали «для публики»? Лишь то, что их издания в США стали такой редкостью, и если бы не английский «PENGUIN», я не смог бы достать «FIRST AND LAST MEN»[53], потому что этого вообще в США никто не хочет издавать много лет!

Совсем особую проблему представляет возможность использования моей книги как дубинки в отношении научной фантастики. То, что такая фатальная возможность существует, я, конечно, отдавал себе отчет. Тем не менее то, что не только извинительно, но и очень понимаемо, как тактический маневр «пропихивания» той или иной позиции через издательские сита, не может способствовать написанию теоретической книги, потому что в таком случае исчезают все шансы постановки соответствующих диагнозов. А лишь осознание всех факторов, которые тормозят развитие SF, может привести к обновлению и тем самым созданию благоприятных условий для дальнейшей эволюции жанра. Я думаю, что если бы Вы непосредственно контактировали с американцами, если бы могли видеть все их любительские журналы и те материалы, в которых без обиняков рассматриваются как социально-экономические, так и культурные ограничения такого творчества, и то, например, откуда взялась волна порнографической SF в последние два года, и что может, а что не может рассчитывать на переиздания, и какие цензурные трудности имеет каждый автор, поднимающий щекотливые темы в области, например, религии, то у Вас не возникли бы претензии к Лему, потому что Вы знали бы, что я лишь тот, кто понимает все это, а не тот, кто самовольно и субъективно провозглашает какие-то категорические осуждения или даже обвинения. Типичные материалы, которые можно найти в антологиях, например, Найта, Конклина[54] или Дж. Меррил[55], в виде вступлений, введений, предисловий, являются по вполне очевидным причинам необъективными, поскольку они должны беллетристику нахваливать, а не отталкивать публику, то есть потенциальных покупателей книги, и эти односторонние апологии тем более не стоит принимать всерьез, так как существуют весьма критичные публикации тех же самых авторов (например, уже упоминавшийся том Найта «In Search of Wonder»). Все это, конечно, не имеет никакого отношения к оценке моей книги, а касается лишь того, на что я опирался, когда ее писал. Моя несомненная вина заключается в том, что заявление, высказанное во вступлении, будто я не располагал ничем кроме старой книги Эмиса[56] «New Maps of Hell», не соответствует истине.