Текст книги "В мире фантастики и приключений. Выпуск 5. Вахта «Арамиса»"

Автор книги: Станислав Лем

Соавторы: Ольга Ларионова,Даниил Гранин,Илья Варшавский,Александр Шалимов,Евгений Брандис,Владимир Дмитревский,Михаил Владимиров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 32 страниц)

День второй

ПИР ВАЛТАСАРА

– Чисто? – в сотый раз спрашивала Ада.

– Чисто, черт их дери, – в сотый раз отвечала Симона и в сто первый раз запускала на просмотровом столике какую-нибудь диаграммную ленту. Формально все было чисто. Одни подозрения – как и в прошлый их приход, впрочем.

– Значит, опять пропустим их?

– Черта с два, – сказала Симона. – Ищи.

И снова киберы, Чмокая присосками, шли по сумрачному переходу, чтобы передвинуть и „прозвонить“ каждый контейнер, чтобы обнюхать каждый квадратный сантиметр поверхности стен и горизонтальных переборок, и Ада сидела перед экранами внешнего обозрения до самого обеда, и после обеда, и снова ничего не было заметно, и Симона наконец оттащила ее от просмотрового пульта, потому что и завтра будет еще целый день.

– Чисто? – еще раз спросила Ада.

– Пока да. Но видишь этот штрих?

– Царапнуло перо.

– А тут?

– М-м-м… Тоже.

– И здесь – тоже?

– Честное слово, Симона, это слишком уж микроскопические придирки.

– А почему они идут через определенный промежуток времени?

– А почему бы им и не идти? Механические неполадки. Симона запустила еще одну ленту:

– Ну, а здесь? Этот легкий зигзаг – всплеск радиации. Вот еще-весьма регулярные всплески. Помнишь, я тебе говорила о них в прошлый приход „Бригантины“?

– Но им так далеко до нормы!

– Не это важно. Важно то, что по времени они совпадают с первыми штрихами.

– А первая лента – откуда?

– С регенерационной машины. Словно ее останавливали или переключали на другой режим.

– Ну, знаешь! Какая тут связь?

– Да никакой, – сказала Симона.

Ада направилась к двери, но Симона продолжала упорно смотреть на легонькие лиловые загогулинки.

– Как ты думаешь, – спросила она вдруг, – что будет делать нормальный космонавт, если в кабину проникнет излучение?

– Такое?

– Такое – наплюет. Мощное.

– Усилит защитное поле. Ну, полезет в скафандр высокой защиты, если успеет.

– Ну, а ненормальный космонавт?

– Ненормальных не бывает.

– Ненормальный космонавт заранее наденет скафандр, а потом… – Симона еще, раз посмотрела на рисунок ленты и пошевелила пальцем в воздухе, повторяя кривую, – потом возьмет дезактиваТор и накроем его раструбом датчик прибора. Прибор трепыхнется и; кате паинька покажет нормальную активность.

– Зачем?

– Не имею представления. Ну, пошли.

– Последние известия, – сказала Симона голосом кибер-информатора, входя в салон. – Большой океанский лайнер доставил из Чикаго в Москву тысячу триста актеров, статистов и специалистов-антигравитаристов „Беттерфлай-ревю“. Гастроли продлятся четыре с половиной месяца.

– Ох, – сказала Ираида Васильевна, – никогда нельзя спокойно приехать в Москву попить чайку. – На первом же перекрестке в тебя вцепятся-нет ли лишнего билетика?

Вот когда Санти брякнет: „И это – каждому по потребности“.

Но Санти молчал.

– Во-вторых, десятого сентября ожидают извержения какой-то сопки. Разумеется, весь институт имени Штейнберга на ногах. И, в-третьих, двоих ваших опять попросили с Венеры. Пытались любезничать с аборигенами.

Американцы промолчали, словно их это не касалось.

– И вот-вот будет спецсвязь с Землей.

Санти поднял пушистые каштановые ресницы.

– Чья-нибудь мама, – пояснила Ираида Васильевна.

Но это оказалась не мама, а Митька, и Симона с Ираидой Васильевной, извинившись, пошли в центральную, и Митькина голова уже сияла на экране, и по этой голове было видно, что сидит он на самом кончике стула.

– Здравствуй, мама, – сказал Митька и тыркнулся в самый экран.

– Здравствуй, Митя, – ответила Ираида Васильевна так строго, что Митька даже растерялся:

– Мама, а ты ни на что не сердишься?

– Что ты, сынуля. Я просто устала. А как у тебя с отметками?

„Господи, что она вынимает из него душу?“ – с тоской подумала Симона и постаралась боком-боком вдвинуться в сектор передачи.

– Это вы, тетя Симона? – закричал Митька, и глаза его сделались узенькими и совершенно черными – никакого белка, просто черная щелка. Вот так дикареныши радовались, завидя добычу. И бросались на нее. Этот еще не умеет бросаться – этот пока только радуется.

– Ну, что тебе, человечий детеныш?

– Теть Симона, а я узнал: венериане все-таки инертными газами дышат. Это из Парижа передавали, на русском языке. Вот.

– А не путаешь, дикареныш? В нашем воздухе ведь тоже присутствуют инертные газы, – не в таком, конечно, количестве, как на Венере, но всё же есть. Мы их и вдыхаем, и выдыхаем, и даже заглатываем. Но ведь мы ими не дышим и не питаемся. Понимаешь разницу или объяснить?

– Да тетя Симона же, – с отчаяньем проговорил Митька, – ну как вы не хотите понять? Я же вам говорю – дышат. Ну, вдыхают там аргон или ксенон, а выдыхают уже совсем другое. Соединение. У них внутри соединяется.

– Фантастика, – пожала плечами Симона. – И потом, откуда французские ученые это взяли? Ведь никто еще не исследовал живого венерианина. Нельзя.

– Не знаю… – растерянно протянул Митька.

– Никогда не говори ничего такого, что тебе самому до конца не ясно, – терпеливо проговорила Ираида Васильевна. – Вероятно, очередная гипотеза, пытающаяся объяснить наличие в венерианской атмосфере различных соединений инертных газов. Поговорим об этом на Земле. А сейчас нам пора, сынуля. У нас гости.

– „Кара-Бугаз“?

Всё, чертенята, знают – даже примерное расписание рейсовых планетолетов.

– Нет, – сказала Симона, – „Бригантина“» Проклятые капиталисты.

Митька внимательно посмотрел на Симону. Скулы, обычно скрытые мальчишеской округлостью щек, проступили четко и тревожно,

– Познакомиться хочешь? – спросила Симона, улыбнувшись.

Ираида Васильевна недовольно обернулась к ней, но Симона как ни в чем не бывало уже успела щелкнуть тумблером. Ираида Васильевна только пожала плечами, – собственно говоря, передача из салона в присутствии экипажа какого-либо корабля никогда не запрещалась.

– Господа, – сказала Симона, переходя в салон, это – Митя Монахов.

Космолетчики как по команде обернулись сначала к ней, а потом к фону дальней связи.

Митька увидал американцев и машинально поднялся.

На экране, четко деля его на белое и черное, были видны теперь только чуть примятая рубашка и трусы на трогательной резиночке.

– Сядь, Митя, – просто сказала Симона. – Это – экипаж «Бригантины»: капитан Дэниел 0'Брайн (Дэниел кивнул почти приветливо, и Митька ответил ему сдержанным кивком, исполненный достоинства), космобиолог Мортусян (Пино мотнул головой – Митька тоже мотнул) и второй пилот Стрейнджер (Санти привстал, улыбнулся).

Митька кивнул без улыбки и исподлобья глянул на Симону, та едва заметно прикрыла глаза, но это был целый разговор, понятный только им двоим: «Ты, дикареныш, не ожидал, что они такие. Да, капитан – повидимому, герой и дельный парень, Мортусян – парень не дельный, не герой и вообще на планетолете фигура странная. А третий – настоящий враг. Это ты правильно угадал, дикареныш. И что не подал вида – правильно. И что не улыбнулся ему – тоже правильно. Молодец».

– Не буду вам мешать, – Митька явил весь свой такт, – до свиданья.

Ираида Васильевна немножко растерялась, перебирая привычные, но неподходящие в данном случае слова, а тем временем экран погас, и американцы по очереди стали говорить то хорошее, что всегда говорят матерям про детей, а Ираида Васильевна все думала, что про отметки он так и не успел рассказать, – не вовремя всегда вмешивается эта Симона.

Ираида Васильевна вернулась на свое место. Все молчали.

– А что, – Симона потянулась за леденцами, – завидно, да? Хочется еще в футбол погонять и девчонок за косы?

– Подумаешь, – сказал Санти. – Вот прилечу и пойду играть в футбол. И за косы кого-нибудь тоже можно.

– Черт побери, – Симона высунула кончик языка с леденцом, скосила глаза и посмотрела на конфету – она была зеленая. – А вот я – уже старуха.

Дэниел медленно поднял на нее глаза. О чем она говорит? Почему он перестал понимать, о чем она говорит?

– Ну да, – протянул Санти, – а меня так и подмывает спросить вас, в котором вы классе.

– В пятом, – с готовностью отозвалась Симона, – Лучше всего – в пятом.

Все, естественно, выразили на своих лицах необходимое недоумение – почему, мол, обязательно в пятом, классе.

– А меня в пятом три раза из школы выгоняли, Бесповоротно. И обратно принимали. Скучал без меня директор. Одна библейская эпопея чего стоила.

Иногда во время разговора Симона делала небольшие паузы и подносила пальцы левой руки к губам. Казалось, что она затягивается из невидимой сигареты. Но это только казалось, – Симона вообще не курила, и привычка появилась неизвестно откуда.

– Мы тогда только-только начали курс классической физики. Поначалу это всегда впечатляет – первые настоящие приборы, опыты, лабораторные… Тихие радости – погладить стрелочку от демонстрационного амперметра и сунуть палец в соленоид. А в соседнем кабинете обосновались старшие. Физическое общество «Единица на t». Это было как раз то время, когда интерес к космосу резко пошел на убыль и все кинулись решать проблему машины времени. Развлекались на этой почве и стар и млад, вплоть до трагедии в Мамбгре, после которой подобные опыты были строжайше запрещены.

Старшие были настоящими вундеркиндами, имевшими на своем счету портативный манипулятор, работавший на биотоковых командах, – краса областных выставок детского творчества. Нам его не разрешали даже трогать.

Хак что когда по школе разнесся слух, что старшим удалось создать модель машины времени, мы вынуждены были махнуть рукой на дисциплину и ночью, в одних трусах и майках, совершить беспримерный переход с балкона на балкон (на высоте, кажется, одиннадцатого этажа) и таким Образом проникнуть в запретный кабинет..

Знаменитая машина напоминала огромную этажерку, и ребята, бывшие – со мной, – звали их Поль и Феликс, кажется, – у меня совсем никудышная память на мужские имена, – так вот, Поль и Феликс бросились к этой этажерке и залезли в ее плекситовые кабинки.

И тут посыпались невероятнейшие проекты. «Хочу быть на турнире, где Генрих Второй получил в глаз!» кричал Поль. «Пустите меня на каравеллу капитана Блада!»-вопил Феликс.

«Дураки, – сказала я, – сегодня на ужин опять была овсяная каша и мармелад из морской капусты. Сытно и питательно! Так что если мы действительно попали в машину времени, то пусть она доставит нас на самый роскошный пир, – который был на Земле с момента возникновения человечества».

Не знаю, кто и что сделал, что машина приняла мою команду, но в тот же миг я почувствовала… сейчас-то я знаю, что это – попросту ощущение невесомости; а затем все кругом – сама машина, мальчишки, стены, потолок – стали прозрачными, неощутимыми, они надвинулись на меня, и я очутилась как бы внутри всех их – одновременно.

Это было не тяжело, а просто так страшно, что я уже перестала что-либо различать. Ну что вы хотите конечно, перепугалась. А потом – правда, я не знаю, как скоро наступило это «потом», – вдруг стало легко и уже, совсем темно. Я выползла из своей мышеловки. Пахло подземельем и еще чем-то благовонным, маслянистым, священным…

Симона сделала паузу и быстро, пряча глаза под невероятными своими ресницами, оглядела слушателей. Встретилась взглядом с Дэниелом, усмехнулась одними уголками глаз.

«О чем это она? – снова подумал Дэниел. – „Пахло чем-то священным…“ Но Симона органически неспособна произносить подобные фразы. Она должна была сказать: воняло машинным маслом с ванилью…»

– Темнота низко нависала надо мной, – продолжала Симона, – откуда-то доносилось приглушенное бормотанье – всего три или четыре слова, которые повторялись с небольшими паузами и сопровождались звоном чего-то тяжелого. «Молится», – прошептал над моей головой Поль, и мальчишки, производя по возможности меньше шума, плюхнулись на пол. «Нет, считает», – возразил Феликс. Гадать было нечего, мы двинулись на голос. За поворотом узкого, прохода мерцал жиденький свет. По каменному полу ползали три человека, закутанные в какие-то хламиды. И тут же, на полу, поблескивали груды каких-то деталей. Приглядевшись, мы заметили, что один из этих закутанных вытаскивает из колодца тугие мешочки, другой их взвешивает на палочке с двумя чашечками – допотопный такой прибор для сравнительного определения массы; третий же раскладывает содержимое мешочков на кучки, приговаривая какие-то слова, наверное – «мне, тебе, ему». И тут я догадалась: «Ребята, это же деньги!» Тот, что делил, вздрогнул и лег животом на свою кучу. Мы затаили дыхание. Тот полежал-полежал и снова принялся за дележ.

«На пир не похоже», – прошептал Феликс. Мы, не сговариваясь, поползли в противоположную сторону. На наше счастье в карманчике трусов у Поля оказался люминесцентный мелок, и он, как мальчик-с-пальчик, оставлял на стенах крошечные светящиеся точечки, которые позволили нам потом найти дорогу назад. Несколько витых лестниц с осклизлыми ступенями – и мы очутились в галерее, наполненной людьми. Все они были полуголыми и какими-то маслянистыми. Словно их рыбьим жиром мазали. Они бегали взад и вперед с факелами, горящими чадным багровым пламенем, и медными блюдами, которые они несли над головой. Что там лежало, мы не могли видеть, но на пол капал остро пахнувший бараний жир, и весь пол поблескивал расплывшимися тошнотворными пятнами.

Никто не обращал на нас внимания. В дымной сумятице мятущихся огней наши трусики и майки ни у кого не вызывали недоумения. Феликс, предусмотрительно захвативший с собой знаменитый биоквантовый манипулятор, шел впереди. На него налетел один из этих полуголых и, выбросив руку вперед, прокричал что-то гортанным голосом. Там, куда он показывал, виднелась покосившаяся дверь. Мы осторожно вошли в нее.

Неуклюжие колонны беспорядочно торчали по всему залу. А возле них прямо на полу полулежали люди, Тупые горбоносые рожи истекали жиром; иссиня-черные, завитые мелким бесом бороды двигались вверх-вниз с монотонностью поршневых двигателей. И какое количество еды! И вся несъедобная. Какие-то рваные куски мяса, лепешки с отпечатками чьей-то пятерни… И этот жир. Бр-р-р…

Мы присели на корточки у стены. Шагах в двадцати от нас, на возвышении, возлежал пожилой человек.

У него было откормленное, в лиловых жилочках лицо, и черные волосы, убранные мелкими белыми цветочками. Он то и дело бросал еду и хватался за сердце, отчего на белой его одежде оставались сальные пятна. «По роже видно, что предынфарктное состояние», заключил Феликс, и Поль прыснул. «Дураки, – сказала я, – его пожалеть надо. Ему бы сейчас морковную котлетку и капустный салат. А он вон как обжирается».

Мальчишки посмотрели на предынфарктного царя и тоже пожалели его. Но тут в зал ворвались полуголые девчонки лет так по десяти, и начали такое вытворять…

«Пошли отсюда, – сказал Феликс. – Какой-нибудь великий царь, а вон чем занимается. А самого внизу обкрадывают».-«Кто?» – удивился Поль. «А ты что думаешь, те трое – что, в двенадцать камушков играют? Они крадут. И делят».

«А ведь нехорошо, – сказала я. – Мы знаем – значит, вроде бы покрываем. Надо сказать этому дураку. Или написать на стенке – манипулятор есть, люминесцентный мелок – тоже».

Симона замолчала. Все слушали, как маленькие, – раскрыв рты.

– Ну, а остальное вы уже знаете, – закончила она. – Манипулятор был белый, по форме напоминал человеческую руку, и, когда он стал писать оранжевым мелком светящиеся слова: «Взвешено, сочтено, разделено», – тут-то и был с великим царем инфаркт.

Санти наклонил светлую голову к самому столу, восторженно посмотрел на Симону снизу.

– Мадам, – проникновенно проговорил он, – куда бы вы еще ни полетели – возьмите меня с собой. Готов следовать за вами в качестве оруженосца, раба, робота…

– Идет, – Симона тряхнула лохматой гривой, – идет. Только это будет пострашнее… Не боитесь?

– Нет, мадам.

– Молодец, мой мальчик. Но мы пойдем сквозь пояс чудовищной радиации… И все-таки не боитесь?.

– С вами, мадам?

– Правильно. Чего же бояться? Мы просто наденем антирадиационные скафандры, возьмем дезактиватор и… накроем его раструбом бортовой дозиметр. Здорово?

Лицо капитана, застывшее в снисходительно-насмешливой улыбке. Круглеющие от страха глазки Мортусяна. Санти поднял пушистые девичьи ресницы хлоп, хлоп, – пленительно улыбнулся:

– А зачем?

– Это-то я и хочу узнать: зачем?

Казалось, Симона сейчас протянет свою огромную лапу, словно папиросную бумагу прорвет синтерикдон и накроет маленького Санти, и он трепыхнется под ней – и затихнет, пойманный…

И тут вскочила Паола. Ничего не пенимая, но инстинктивно предугадывая надвигающуюся на Дэниела опасность, она бросилась вперед, словно воробьишка, растопырив перышки:

– Ой, не отпускайте мистера Стрейнджера, капитан. Честное слово, это плохо кончится. А если он вам не нужен, то лучше оставьте его здесь, на станции…

Все дружно рассмеялись. Все, кроме Симоны. «Господи, да что же я делаю? – неожиданно подумала она. – Что делаем мы с Адой? К чему вся эта мышиная возня с предполагаемой контрабандой, которую мы, наверное, не найдем, потому что ее попросту не существует. А потеряем мы Пашку. Потеряем нашу Пашку. А-нашу ли? Нам казалось, что достаточно прожить вместе несколько лет, как она автоматически станет нашей. А вот вышло – она чужая, и мы для нее – враги. Понимает, что мы что-то затеяли, и готова на все – именно на все, на драку, на предательство, – лишь бы защитить тех, своих. Так что же вы смотрите, Ада, Ира– ида, куда вы смотрите? От нас же уходит человек…»

А Ираида Васильевна с Адой смотрели на Санти. От него действительно трудно было глаза отвести.

– Очень-то нам нужны тут на станции такие – рыжие, – медленно проговорила Симона.

Санти прищурил глаза, поднялся, потянулся – чуть заметно, и все-таки вызывающе неприлично – и, глядя на Симону сверху вниз, ласково сказал:

– Будьте добры, мадам, разрешите мои сомнения: ведь вы во время вашего путешествия думали по-французски или, в лучшем случае, по-русски. Так как же оказалось, что надпись на стене была сделана на арамейском языке?

«Дурак, – подумала Симона, – самоуверенный красавчик. Всем вам наша Пашка совсем не нужна. И всетаки она уходит к вам».

– О черт, – сказала она вслух и резко встала. – И надо же было вам все испортить этим дурацким вопросом. Никуда я вас с собой не возьму.

День третий

НИЧЕГО

Ираида Васильевна быстро вошла в центральную:

– Симона, может быть, вы мне объясните?…

А что объяснять? И как это объяснить – что Пашка, теплый маленький человечек, который умел так незаметно и преданно заботиться обо всех; некрасивый, почти уродливый чертенок – неопытный еще чертенок, застенчивый, – с каждым часом становится все более чужим, и еще немного – и этот процесс отчуждения станет необратимым, потому что в каждом уходе одного человека от другого – иди от других – есть такой предел, после которого возвращение уже невозможно.

– Ираида Васильевна, – устало сказала Симона, – мы имеем основания полагать, что контрольная регистрирующая аппаратура не полностью и не всегда точно записывала процессы, происходящие в кабине корабля.

– Ну, Симона, голубушка, чтобы так говорить, надо действительно иметь веские доказательства.

Симона промолчала. Какие тут к черту веские доказательства – несколько мизерных всплесков на диаграммах да интуитивная уверенность в том, что «Бригантина» – посудина нечистая.

– Мы располагаем несколькими фактами, каждый из которых сам по себе вполне допустим, но все вместе они наводят на некоторые подозрения, – четко, как всегда, проговорила Ада. – Во-первых, тяжелые антирадиационные скафандры. Как вам известно, эти неуклюжие сооружения на других кораблях используются сравнительно, редко – в случае непосредственной опасности. А на «Бригантине», на этом благополучном корабле, скафандры надевают в каждом рейсе. Хотя бы раз, – ведь пломба со скафандра, снимается лишь однажды, и мы не можем. проследить, сколько раз он был в употреблении – два или двадцать два.

– Но ведь каждый раз на это имеются причины? – строго проговорила Ираида Васильевна. – Или в бортовом журнале…

– А, бортовой журнал, – махнула рукой Симона. – Там всегда какая-нибудь липа. «Обнаружили в кабине кусочек неизвестной породы». Приняли за венерианскую, полезли в скафандры. Это было во втором рейсе, я, естественно, попросила показать – обыкновенный кварц. Даже слишком чистый для тех, что прямо на дороге валяются. Похоже, из коллекции сперли. Кварц с Венеры. Смешно. Кварц в кабине корабля, который никогда в жизни не опускался на поверхность какойлибо планеты. Тоже смешно.

– А сейчас что? – быстро спросила Ираида Васильевна.

– Якобы получили сигнал с «Линкольн Стар» о полосе радиации.

– Допустимо, – степенно проговорила Ираида Васильевна. – Блуждающее облако. Вполне вероятно. А «Линкольн Стар» запросили?

– Они сигнал подтвердили. Но…

– Но?

– «Чихуа-Хуа» шел в том же секторе. А вот ему сигнала не дали.

– Ну, это их семейное дело. Там, может, защита сильнее.

– Ну да – это же кроха, космический репинчер. И не в этом суть. Подозрительно то, что все эти происшествия случаются только в обратном рейсе. И примерно двенадцать часов спустя после старта с «Венеры-дубль».

– Вce четыре раза? Совпадение.

«Вот уперлась, – с яростью подумала Симона, – и как только ей вдолбить…»

– Да поймите же! – Она стукнула кулаком по плексовой панели просмотрового столика, так что он загудел. – Таких совпадений в природе не бывает! Исключено.

Ираида, Васильевна флегматично пожала плечами:

– Но я вижу – вот здесь, под плёксом, который уцелел каким-то чудом – ведь это лента с дозиметра? Всплеск радиации налицо. Так что не исключено, милая Симона, с фактами надо мириться. Радиация, по всей вероятности, внешняя.

– Нет, – сказала Симона. – По величине пика и по характеру затухания-не внешняя. И уж если вы хотите исследовать эту диаграмму, то обратите внимание на вот эти довольно периодические пички. Помехи? Нет. Законные пички. Малюсенькие только. Откуда бы им взяться, таким стройненьким? При внешнем потоке они были бы горбиком – вот такие размазанные. А они – как иголочки. И двойные. Словно что-то делали. Делали два раза – туда и обратно. Что?

– Ничего, – так же невозмутимо произнесла Ираида Васильевна. – Хотя, конечно, вы имеете право на любые предположения. Но задерживать корабль, обвинять команду в контрабанде из-за таких микроскопических штрихов на ленте – это абсурд, мания преследования, извините меня. Единственное, что мы вправе сделать – это составить докладную на имя Холяева, а после разгрузки корабля запросить бригаду на дополнительную выверку приборов.

– Ираида Васильевна, – отчеканивая каждое слово, проговорила Симона, – команда «Бригантины» систематически открывала люк грузовой камеры. Вернее, люк в тамбурную между пассажирским и грузовым отсеками. Первый всплеск радиации отмечен дозиметром во всей своей красе. Все последующие глушились дезактиватором – им просто закрывали дозиметр.

– Доказательства.

– Вот, полюбуйтесь. Я послала кибера в каюту, он приподнял люк. Ровно на то время, которое требуется человеку, чтобы спуститься в тамбурную камеру. Вот пик. Забавное тождество, не правда ли? А вот – то же самое, но дозиметр закрыт раструбом дезактиватора. Убедительно?

– Похоже, – как-то чересчур быстро согласилась Ираида Васильевна. – Но помните старинную геологическую притчу о лягушке, которая прыгнула в ямку с сейсмографом, отчего тот зарегистрировал землетрясение в десять баллов? Между прочим, над незадачливым прибористом, который думал, что он проспал та. кое землетрясение, все смеялись. Мне что-то не хочется, чтобы вся система «Первой Козырева» потешалась над тем, как на «Арамисе» тоже открыли несуществовавшее землетрясение.

– Все равно, – упрямо проговорила Симона, – моей визы на разгрузку «Бригантины» не будет.

Ираида Васильевна только руками развела:

– Чего же вы требуете?

– Вскрыть контейнеры с грузом.

Тут даже Ада разинула рот.

– Симона, – проговорила она, – ты… это же двести восемьдесят штук!

– А что делать? Где искать?

– Что искать? – буквально застонала Ираида Васильевна. – Если бы хоть вы сами могл предположить, что искать?

– Причину, по которой американцы спускались в тамбурную камеру.

– Так и ищите в тамбурной.

– Голые стены. Голые титанировые стены. Титанир в тридцать миллиметров толщиной. Так что камера исключается, хотя они именно в нее и ползали.

– Наденьте антирадиационный скафандр и сами идите в камеру, – решительно распорядилась Ираида Васильевна. – Если вы там ничего не обнаружите сегодня вечером «Бригантина» уйдет на «Первую Козырева».

– Надо думать, не уйдет. А тебе, Паша, что?

– Ничего, – кротко сказала Паола. – Прибраться хотела.

«Слышала, радуется», – подумала Симона.

– А, иди спать. Третий час. Только притащи нам сифончик, мы ведь тут до утра. Если не до вечера.

– Сейчас.

Паола застучала каблучками по коридору. Но Симона ошиблась – радости не было. Что-то случилось. Что-то нависло над ними. Просто так корабль не задерживают.

А знают ли они?…

Паола тихонько ахнула, сифон упал на пол и запрыгал, как мячик. Никогда еще она сама не включала каюту капитана. Она убирала ее перед приходом корабля, и приготавливала земной костюм, и ставила четыре махровых мака – но никогда не включала сама фон его каюты.

Паола оглянулась – никого. Щелкнула тумблером.

Дэниел стоял у иллюминатора. Сейчас из его каюты нельзя было увидеть Землю, и он смотрел просто в темноту, и Паола вдруг поняла, как же худо ему, и как она нинем, никогда не сможет ему помочь. Потому что она никогда не будет нужна ему.

– Капитан, – сказала, она шепотом.

Дэниел обернулся. Увидел Паолу. Всего только Паолу.

Паола проглотила сухой комочек.

– Не хотите ли какую-нибудь книгу, мистер 0'Брайн?

– Благодарю. Я не люблю читать урывками.

– А если вы здесь задержитесь, мистер 0'Брайн?

Дэниел долго и очень спокойно смотрел на Паолу. Смотрел так, как нельзя смотреть на некрасивых.

– Благодарю вас, мисс, – сказал он просто, – Пришлите что-нибудь по вашему выбору.

А Симона с Адой действительно просидели до утра, и Симона в тяжеленном скафандре облазала всю тамбурную, – и когда утро наступило, не оставалось ничего, как сидеть до вечера, и Симона с Адой снова, сидели, и до слез вглядывались в желтовато-оливковый экран, на котором было видно, как всесильные киберы обнюхивают и простукивают каждый контейнер, и каждую пядь стен, переборок и люков, и каждый паз, и каждую заклепку, и – ничего…

И ничего.

БЕЛЫЙ КАМЕНЬ У МЕНЯ, У МЕНЯ…

– Вот так, – сказала Ираида Васильевна. – Не вижу оснований продолжать карантин. Киберы и механизмы с «Бригантины» убрать, в помещениях станции поднять синтериклон.

Симона свесила лохматую голову на правое плечо, пошла выполнять приказание. Хорошо, что успела обо всем, доложить. Холяеву еще утром, – сейчас уже было бы поздно, уже вечер.

Этот прощальный вечер за общим столом, не разделенным на две половины, всегда носил отпечаток торжественности: Сама церемония поднятия перегородки уже символизировала объединение со всеми людьми Земли. Обычно незадолго до нее командир станции вызывал с «Первой Козырева» буксирную ракету, и таким образом первый общий ужин превращался в прощальный. Паола, побледневшая и повзрослевщая, бесшумно наклонялась над креслами – по традиции, установленной ею самой, в этот прощальный вечер никакие киберы в кают-компанию не допускались. Официально это подчеркивало уважение хозяев к гостям, на самом же деле – позволяло девушке хотя бы невзначай подойти к капитану 0'Брайну. И когда ей удавалось обменяться с ним парой ничего не значащих фраз, Ираида Васильевна радовалась за нее, Симона посмеивалась, а Аде было за нее немножечко стыдно. Но так или иначе – ничего не было для Паолы желаннее и печальнее, чем эти прощальные вечера.

Симона, так и не ложившаяся в эту ночь, сидела, подпершись рукой на манер Ираиды Васильевны, а за столом царствовал неугомонный Санти, который, притворно вздыхая и чересчур демонстративно добиваясь всеобщей жалости, рассказывал горестную историю своего детства, прошедшего в унылой и академической обстановке роскошного дворца его папочки, миллиардера старого закала, который довел своего единственного сына до необходимости сбежать в школу космонавтов, за что последний был пр-р-роклят со всей корректностью выходца из викторианской Англии.

Санти пожалели и накормили манговым джемом.

Ираида Васильевна качала головой, простодушно удивлялась:

– Прямо не верится, что у вас так не жалуют космолетчиков. Вон у нас – Колю Агеева каждый школьник знает.

– Тем не менее это действительно так. Интерес к межпланетчикам угас сразу же, как прекратились сенсации. Установление же регулярных рейсов между Венерой, Марсом, Землей и астероидами низвело космолетчиков до положения шоферов или даже кучеров. Не смейтесь. Это печально, потому что такое отношение к нам господствует не только в высших кругах, но распространилось на все слои общества.

– Да, – вставила Паола. – «На своей Земле» – помните?

– «На своей Земле»…

Это была модная американская песенка, и написали ее явно не профессионалы, – это чувствовалось и по довольно примитивной мелодии, и по словам, неуклюжим и грубоватым, и все заставили Санти ее спеть, и Паола согласилась подпевать, и только капитан немного нахмурился, когда Санти затянул, отбивая такт тонкими и аристократическими (теперь-то это сразу бросалось в глаза) пальцами:

Пусть другие оставят родной порог,

Уходя на космическом корабле,-

Нам хватит забот и хватит тревог

На своей Земле, на своей Земле.

Пусть другие целуют своих подруг,

Унося тоску о земном тепле,

Нам хватит нелегких своих разлук

На своей Земле, на своей Земле.

Пусть других погребает навек Луна,

Пусть другие сгорают в межзвездной мгле

Но горя и так мы хлебнем сполна

На своей Земле, на своей Земле…

– А песенка-то с душком, – сказала неожиданно Симона, – и порочит славное племя межпланетчиков. Так что ты нам ее больше не пой, Паша. Одно верно: не говоря там о всяких Венерах с венерианами, мы еще хлебнем горя на собственной матушке.

Она постучала костяной ручкой ножа по столу, словно под его ножками действительно была Земля.

И тут раздался сигнал вызова. Симона с Ираидой Васильевной переглянулись. Похоже, что на связь выходил сам Холяев. Они извинились и прошли в центральную.

Паола присела на ручку опустевшего кресла. Ну, вот и всё. Ничто их не задержит. Можно уже не стесняться и смотреть, смотреть, и так до тех пор, пока не войдет эта Симона и не скажет, что буксирная ракета подходит.

– Джентльмены, – сказала Симона, быстро возвращаясь в кают-компанию, – вынуждена сообщить вам, что «Бригантина» задерживается на нашей станции на неопределенное время, – и оглянулась на Ираиду Васильевну.

Холяев разрешил задержать «Бригантину» только на двенадцать часов.