Текст книги "На тревожных перекрестках - Записки чекиста"

Автор книги: Станислав Ваупшасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

– Теперь давайте адрес и гоните задаток,– потребовал возчик.– Вы добирайтесь как вам угодно, а я поеду своим путем. Можете не сомневаться, Панове, Моисей еще никого не подводил, ваши штучки, про которые я ничего не знаю, в целости и сохранности будут доставлены получателю. Да поможет мне бог и все его святые босяки!

Предложение резонное, мы согласились. Путешествие налегке, подальше от рискованного груза нам весьма с руки, а возчик не надует. В Вильно, где еще находились части Красной Армии, у него оставалась семья, и предать нас он просто не решится.

Адрес получателя был такой: Каунас, проспект Аллее, угловой двухэтажный особняк, спросить хозяина. Там находилась наша запасная явка. Выдал я извозчику часть денег, и он, махнув кнутом, пошел к своим двум подводам. Мы же двинулись в Литву кружным путем. На демаркационной линии, в районе Ширвинт, предъявили новенькие фальшивые паспорта и под видом белых эмигрантов беглецов из России благополучно перешли опасную пограничную зону.

Затем наняли старомодный фаэтон, скрипящий, с облупленной обшивкой, и покатили в Каунас.

Времена были смутные, военные. Всё дороги были забиты беженцами: одни стремились в Каунас, другие, напротив, тащились в провинциальные города и местечки. Многочисленные пробки и проверки документов нас не устраивали, потому-то мы и решили ехать через город Укмерге, где, по нашим сведениям, было сравнительно спокойно. Однако не успели отъехать на приличное расстояние от местечка Ширвинты, как нас остановили два литовских офицера, сидевшие на конях в новеньких седлах.

– Стой, мужик! Кто такие и куда едете? – спросил один из них по-литовски.

– Эмигранты из России, господин офицер,– ответил я также по-литовски, придерживаясь заранее разработанной легенды.– Служили в армии адмирала Колчака, а теперь возвращаемся домой. Сильно соскучились по родине, господин офицер.

– Все литовцы?

– Никак нет, господин офицер.

– Предъявите документы.

Надо сознаться, что документы нам изготовили небрежно, кроме того, мы были разных национальностей, и, по всей вероятности, это вызвало у офицеров подозрение. Он долго, пристально разглядывал нас.

– Выдумываете,– сказал офицер.– Что-то не похожи вы на колчаковских солдат. А не большевички ли вы? А ты, быдло,– крикнул он на извозчика,помогаешь большевистским комиссарам?

– Пан начальник,– запричитал тот.– Вы же видите – я бедный извозчик, все, что у меня есть,– это старая лошадь, жена и куча детей. До политики и большевиков мне дела нет. Откуда я их знаю? Я бедный извозчик!

– А вот мы и разберемся. Поворачивай свой фаэтон.

Пришлось подчиниться и поехать за офицерами.

Дела оборачивались не лучшим образом. Не успели перейти границу – и очутились в обществе литовских офицеров. Я решил попытаться найти с ними общий язык, выяснить, что они за люди и что, собственно, хотят сделать с нами. Предложил им закурить, один оказался некурящим, зато второй взял папиросу и с удовольствием задымил, причем даже буркнул: "ачу" (спасибо).

В местечке Ширвинты офицеры сдали нас в жандармерию. Мы оказались в камере – до выяснения результатов Проверки. Грустный извозчик забился в угол, а мы стали спасать имевшиеся при нас денежные суммы, при обыске их могли запросто конфисковать – иди жалуйся. Часть денег спрятали в сапоги и под нижнее белье, часть вручили извозчику, с тем чтобы он передал их, если удастся, на временное хранение своим родственникам в Ширвинтах. Члены группы договорились на допросах ни в коем случае не отступать от разработанной легенды. В противном случае задание будет провалено, а нас ждет тюрьма, если не расстрел.

Почти сутки продержали нас в камере, не обыскивая и не допрашивая.

– Забыли или нарочно выдерживают? – заговорил Метлицкий.

– Ничего они не забыли,– ответил Юргенсон.– Тактика на подавление психики. Скоро пожалуют, начнут допытываться, что да как.

И действительно, вскоре появились задержавшие нас офицеры, причем оба были под хмельком, вели себя развязно, грубо острили, смеялись и даже угостили яблоками. Мы все готовились к допросу, к издевательствам, а один из офицеров неожиданно спросил:

– Ну как, ребята? Наверное, проголодались?

– Конечно, господин офицер,– ответил я, радуясь такому обороту дел и лихорадочно соображая, как же вырваться из их лап.

– Только на казенный счет не надейтесь. Деньги у вас есть?

– Найдутся, господин офицер.

– Вот это другой разговор. Пойдемте в буфет!

Они оживились и даже попытались петь. Мы поняли, чего им надо. В буфете мы уселись за столик: арестованные ели, а офицеры предпочли пить. Один из них от выпитого все более мрачнел, а другой смеялся злорадным пьяным смехом и как бы между прочим бросал реплики:

– Вот так, господа путешественники. Значит, бывшие колчаковцы?.. Истосковались по папам и мамам?..

Но эта игра ему быстро надоела, и он стал расспрашивать нас, что мы знаем о политике большевиков, какие сейчас порядки в России, скоро ли кончится "вся эта вакханалия". Я осторожно отвечал, все время подчеркивая, что в политике мы ничего не понимаем, колчаковцы мобилизовали нас, а когда освободились, не захотели идти в Красную Армию, поэтому попали в Сибирь, где работали на железнодорожном транспорте, а теперь хотим только одного: спокойно жить и работать у себя дома.

– Вот как? – кокетничал офицер.– Да что вы говорите!

А я продолжал городить небылицу за небылицей, атакуя выпивох напропалую, так как нюхом подпольщика чувствовал, что наша судьба этого офицера нимало не интересует и он ищет предлога, чтобы заработать на нас. Так оно и получилось.

Сославшись на духоту, я предложил веселому офицеру выйти на воздух покурить. Когда мы вышли из помещения, он сразу протрезвел и тихо иронически спросил:

– Мой друг, вы, кажется, хотели мне что-то сказать?

– Да, мой друг,– ответил я.– На каком основании вы нас задержали, да еще оскорбили, назвав большевистскими агентами? Надеюсь, вы уже убедились в нашей невиновности. Мы кристально чистые люди!

Офицер молчал и лишь стряхивал пепел с рукавов своего щеголеватого мундира. А я продолжал:

– И теперь, господин офицер, я рассчитываю на вас. Очевидно, вы будете настолько любезны, что поможете нам уехать отсюда? Понимаю, хлопот у вас много... Был бы рад оказаться вам полезным...

И осторожно сунул ему в руку две тысячи немецких марок (остов).

Офицер, по всем признакам, этого только и ждал. Он спокойно спрятал деньги в боковой карман и уже более дружелюбно сказал:

– Один черт разберет, кто вы – большевики или просто жулики. Однако паспорта у вас липовые, поэтому военный караул на мосту вас все равно задержал бы. Благодарите бога, что встретили нас, а не других, иначе...

И он сделал выразительный жест, означавший, что нас ожидала тюрьма или виселица.

– Спасибо, господин офицер,– ответил я. не оспаривая его оценки наших паспортов.– Можем ли мы рассчитывать на вашу помощь в дальнейшем?

Он похлопал себя по карману, где лежали полученные от меня деньги, и пообещал:

– Хорошо, только не скупитесь. В городе Укмерге служит мой лучший друг, начальник гарнизона. Попытаемся его помощью поменять ваши паспорта. Поедем туда вместе, устроитесь в гостинице, а там видно будет. Согласны, господин путешественник? А?

Мне трудно было понять, говорит ли со мной офицер искренне или лжет. Но выхода у нас не было: удрать мы не могли, пройти военные посты без паспортов было делом безнадежным. И я решил, что следует согласиться с предложением офицера. Чем черт не шутит, авось удастся уцелеть в этой игре.

Взяли того же извозчика. Поехали. Наш фаэтон сопровождали верхом оба офицера. В Укмерге прибыли поздно вечером. В местной гостинице нас по распоряжению офицеров устроили на ночлег.

– Утром или днем заедем за вами,– пообещал наш офицер.– Никуда не уходите!

Оставшись в номере одни, мы стали советоваться и искать выход из создавшейся трудной обстановки.

– У нас в запасе только ночь,– напомнил Рябов.– Нельзя терять и минуты. Вот мой план...

Коля предложил, чтобы я на фаэтоне помчался в Ширвинты забрать оставшиеся там суммы денег, отданные извозчиком на хранение своим родственникам, и к утру вернулся. А Метлицкий любым способом должен добраться до Каунаса и сообщить на явочной квартире, чтобы встретили подводы со смоляными бочками и постарались каким-либо образом выручить нас из беды. Хозяин фаэтона, опасаясь за свою жизнь, стал просить, чтобы мы в его присутствии не бежали.

Мы как могли успокоили его, пообещали увеличить плату, и он отчасти успокоился.

Ветреной ночью, под секущим дождем мы вдвоем с ним осторожно вышли из гостиницы. Извозчик погнал экипаж в Ширвинты и остановился на окраине.

– Если кто спросит, скажите, что ваш кучер пошел искать сена для лошади. Я быстро, пан хозяин.

Он скоро вернулся и передал мне пачку с деньгами, которые хранились у родственников. Перед возвращением в Укмерге я предложил извозчику подкрепиться в трактире. Мне хотелось и обсушиться, и согреться чаем. Это была моя ошибка.

Не успел я войти в придорожную корчму, как меня остановил окрик жандармского патруля:

– Документы!

Ругая себя за неосторожность, я предъявил свой фальшивый паспорт.

Жандарм перелистал паспорт и категорически изрек:

– Дезертир!

Оказывается, в эти дни проводился набор новобранцев в литовскую армию, но молодежь саботировала призыв и доставляла много хлопот жандармерии. Уклоняющиеся скрывались под фальшивыми документами.

Как можно спокойнее я ответил, что никакой я не дезертир, а напротив, сам помогаю вылавливать дезертиров. Этим я намекал на свою принадлежность к охранке. Жандарм задумался, и в этот момент очень кстати возник извозчик. Распахнув дверь корчмы, он сразу смекнул, в чем дело, и громким голосом, словно отставной солдат, отрапортовал:

– Господин хозяин и начальник! Все сделано, как вы приказали.

– Молодец! – рявкнул я в ответ и предложил жандармам: – Господа, если у вас есть время, не согласитесь ли посидеть за столиком?

От такого соблазна оба жандарма отказаться не могли. Буфетчик уставил столик бутылками и закусками, а извозчику я успел шепнуть, чтобы он был наготове, так как придется, по всей видимости, удирать.

Несколько больших рюмок тминной водки сделали свое дело. Жандармы стали заметно пьянеть. Я сказал им, что выйду в туалет, положил на стул свою шляпу знак моего присутствия в корчме – и выскочил во двор, где меня нетерпеливо поджидал извозчик. Он стеганул лошадь, и мы помчались в Укмерге, подхлестываемые ветром, нудным мелким дождиком, а главное – возможной погоней расчухавшихся жандармов. Но те были не способны ни к преследованию, ни просто к логическому мышлению. Мы вполне благополучно вернулись в город.

Вся история заняла не более трех часов. Я щедро расплатился с извозчиком, поблагодарил его за помощь, а сам пошел в гостиницу, делая вид, будто еле держусь на ногах от опьянения. Пусть в случае чего дежурный засвидетельствует нашим стражам, что постоялец ночью кутил.

Утром Коля Рябов сбегал на толкучку и купил мне подержанную шляпу. И когда в гостиницу явился офицер и повел нас к начальнику гарнизона, я уже шел в шляпе, которая ничем не отличалась от той, что я оставил на память ширвинтским жандармам.

Начальник гарнизона, еще не старый сухопарый офицер, хмуро выслушал наши объяснения и приказал отправить нас под охраной в контрразведку. Дело принимало совсем худой оборот, повадки контрразведчиков мне были знакомы. Я спросил "нашего" офицера, сопровождавшего конвоиров: почему же начальник гарнизона не посчитал нужным отпустить нас? И новых паспортов не выдал, как было обещано... Офицер молчал: быть может, ему самому вся эта история была неприятна, но не выполнить приказа он не мог.

Контрразведка размещалась в центре города в двухэтажном кирпичном особняке. Пока мы шли, прохожие глядели нам вслед, кто со страхом, кто с состраданием. А мы размышляли, как в конце концов развязаться с литовскими ищейками. Надеяться на случайность или наивность офицерья? Недооценивать врага не следует. Он зубы съел на борьбе с революционерами. Оставалось настаивать на своей легенде и приводить максимально убедительные аргументы.

По пути офицер неожиданно остановился и спросил:

– А ведь вас, если не ошибаюсь, было четверо. Где же четвертый?

Это он заметил исчезновение Метлицкого, ушедшего в Каунас по нашему плану.

– Вы не ошиблись, господин поручик,– ответил я.– Четвертый присоединился к нам в дороге. Мы его не знаем, он не с нами. Кажется, он утром пошел в город на базар да и пропал. Не исключена возможность, что скоро явится.

– А, черт с ним! – махнул рукой офицер.– Разделаться бы с вами скорее. Н-надоело.

Тем лучше, подумал я; может быть, Метлицкому повезет и он скоро будет в Каунасе. Хоть один-то прорвется! Примет груз, передаст его товарищам, попробует выручить нас...

Нас ввели в кабинет заместителя начальника контрразведки полковника Спиридонова, лысоватого человека лет 40, с небольшой черной бородкой. Видно, ночью полковник не спал, то ли пьянствовал, то ли "работал", но вид у него был довольно помятый, а голос хриплый, злой.

– Попались, большевички! – заорал он.– Докладывайте, кто такие!

Коля Рябов, как мы заранее условились, громко и выразительно отчеканил:

– Разрешите доложить, господин полковник! – Он щелкнул каблуками, как старый строевой офицер.– Поручик Смулин, воевал на Западном фронте, участвовал в Брусиловском прорыве, а потом известные вам события закрутили меня, как щепку в океане. Отца расстреляли большевики, а я, благодаря всевышнему, спасся, эмигрирую в Литву. Мои попутчики тоже эмигранты из Советской России.

Этот рапорт с его подчеркнуто белогвардейской лексикой заметно смягчил суровость Спиридонова.

– Интересно! – процедил он сквозь зубы.– Приятно встретить бывшего русского офицера. Наши судьбы схожи. Я тоже служил верой и правдой царю и отечеству, но пришлось в Пскове бросить собственный дом и перекочевать сюда. Но, сами понимаете, служба есть служба, я обязан проверить вас всех.

– Так точно, господин полковник. Понимаю! – Рябов снова щелкнул каблуками.– Как вам будет угодно, господин полковник!

– До десяти утра завтрашнего дня можете быть свободными,– милостиво разрешил Спиридонов.– Все документы – на стол.

Мы вынули свои паспорта и положили на краешек стола.

– Думаю, что вам терять на них время нет смысла,– обратился Спиридонов к офицеру, приведшему нас.– Распишитесь на препроводительной из гарнизона, а все остальное предоставьте нам.

Офицер расписался на бумаге, которую подал старший конвоя, и все мы, вежливо откланявшись, вышли из кабинета заместителя начальника контрразведки. "Наш" офицер промямлил, что спешит, на свадьбу дочери знакомого помещика, козырнул и зашагал по улице. Нам же оставалось вернуться в гостиницу, чтобы обдумать сложившуюся ситуацию и принять решение.

Рябов, несомненно, произвел на Спиридонова благоприятное впечатление, но это не означало, что контрразведка не попытается нас спровоцировать и на чем-либо поймать. Офицер-взяточник свое слово отчасти сдержал, но это не означало, что в дальнейшем он захочет или сможет помочь нам. В классовой борьбе деньги не всемогущи. Остается один выход – бежать. Но паспорта оставались в кабинете полковника Спиридонова, без них и шагу ступить нельзя. По пути в Каунас – патрули на дорогах, мост через широкую реку, зорко охраняемый часовыми. Попадем, как пить дать, из огня да в полымя. Обговорив все детали, прикинув несколько вариантов побега, мы пришли к единодушному решению: продолжать разыгрывать начатый спектакль, быть осторожными, бдительными и не поддаваться ни на какие провокации. При явной опасности бежать всем вместе и вместе добираться до Каунаса.

Нас не столько беспокоила собственная судьба, сколько судьба порученного нам партией дела. Это и определило все наше дальнейшее поведение, потребовавшее выдержки, находчивости и самообладания.

Чтобы как-то индивидуализироваться, стать более правдоподобными эмигрантами, мы решили в случае новых допросов рассказать о своих дальнейших планах. Рябов, мол, намерен при помощи германского посольства в Каунасе перебраться на постоянное жительство в Германию, Юргенсон будет апеллировать в латвийское посольство – латышу хочется осесть на родине. Я же, как литовец, постараюсь устроиться на работу в одном из городов Литвы. Надоела война, разруха, охота пожить в свое удовольствие.

Весь день мы провели в гостинице, в своих номерах, я – в отдельном, а Рябов и Юргенсон – в соседнем двойном. Готовясь ко сну, собрались вместе и еще раз договорились, что будем держаться легенды до конца, хоть до расстрела, и свою принадлежность к подполью не выдадим ни за что. Пусть контрразведка бесится!

Но лечь спать нам не пришлось. В гостиницу пожаловали два литовских офицера из контрразведки и, как видно, желая попировать на чужой счет, пригласили нас спуститься в ресторан. С ними были две девушки-литовки, которые вели себя развязно, и нам стало ясно, что эти девицы тоже агенты контрразведки, а сымпровизированный ужин – предлог для того, чтобы напоить нас и выведать интересующие сведения – авось за рюмкой мы проболтаемся.

Ни я, ни мои товарищи не были пьянчугами, однако обстоятельства вынуждали принять предложение, и мы всей компанией уселись за ресторанный столик. После обильных возлияний офицеры стали советовать нам поступить добровольцами в литовскую армию, а девицы, проявляя полнейшее равнодушие к нашим разговорам, затянули русские песни, что еще более насторожило меня. Куда ни повернись везде вражеская агентура, думал я. Обложили, гады. Как же вырваться из их кольца?

В ресторане мы просидели до поздней ночи. Довольные угощением, офицеры удовлетворенно наблюдали, как мы расплачивались с официантом, а потом взяли под руки своих развеселых спутниц и удалились, пожелав нам спокойной ночи.

– Ну и скоты! – не выдержал Коля Рябов, когда мы поднялись к себе.Вымогают деньги, жрут, пьют за наш счет, таскают с собой подлых баб и как бы между прочим задают провокационные вопросы. Мечтают пустить нас налево.

– Думаю, что ресторан – очередная проверка,– сказал Юргенсон.– А девицы не только для мебели, но и для дальнейшего наблюдения.

Он потер свой большой лоб и спросил:

– Слушайте, ребята, а мы ничего такого не наговорили? Вот ты,– обратился он к Николаю,– кажется, подтягивал, когда девки пели по-русски.

– Подтягивал,– сказал Рябов.– Ну и что?

– И правильно сделал,– вмешался я.– Мы же едем из России, и незачем прикидываться, будто мы не знаем русских песен. А когда одна из девиц запела "Марсельезу", то я тоже подпевал на ломаном французском языке. "Марсельезу" знают во всех странах мира. Так что, Роберт, все получилось чисто.

– Пожалуй,– сказал Юргенсон.– Посмотрим, что нам запоет завтра полковник Спиридонов. Пошли спать, товарищи. Скоро рассвет.

Утром мы были в приемной полковника. Из разговоров офицеров и тревожных перешептываний чиновников поняли, что в городе что-то произошло. Оказывается, ночью на стенах домов и заборах были расклеены большевистские листовки, и теперь полиция и контрразведка сбились с ног, разыскивая следы неуловимых местных подпольщиков.

Коля Рябов выразительно посмотрел на меня, я понял, что он восхищен ночной акцией неведомых товарищей по борьбе. Этот мимолетный взгляд не ускользнул и от Юргенсона, все трое мы были довольны и такими довольными вошли в кабинет Спиридонова.

Полковник со свирепым видом вскочил и, багровея, закричал:

– Где шлялись ночью? С кем встречались? Что делали?

Снова выступил вперед Николай Рябов и доложил:

– Так что, не извольте волноваться, господин полковник. Мы допоздна сидели в ресторане с двумя литовскими офицерами и их дамами, а остаток ночи проспали в номерах. Это легко проверить. Если не ошибаюсь, все названные – ваши подчиненные, господин полковник.

Спиридонов не уловил издевки в Колиных словах и продолжал орать:

– А в это время ваши дружки клеили листовки? Да? Как это называется?

Он потряс перед нами сорванной листовкой. Рябов обиженно пожал плечами.

– Вы нас напрасно подозреваете, господин полковник. Ни знакомых, ни дружков у нас здесь нет, если не считать ваших сотрудников. И вообще делать нам тут нечего, мы и без того задержались. Если бы вы разрешили...

– Не возражать старшим по званию! – крикнул Спиридонов, плюхнулся в кресло и вытер платком взмокший лоб.– Вот мое решение. Вас отведут в гостиницу и произведут обыск. Да, да, самый настоящий обыск по всем правилам. А там посмотрим. Ступайте!

Обыск наших номеров ничего не дал, крамолы сотрудники контрразведки не обнаружили. К тому же у меня сложилось впечатление, что, в отличие от начальства, они добросовестно принимали нас за белых эмигрантов. Во время обыска они посоветовали нам остаться на жительство в Укмерге и поступить на работу, а также охотно болтали всякую антисоветскую чушь.

После обыска мы снова очутились в кабинете Спиридонова, которому уже доложили об отсутствии компрометирующих нас улик.

– Через двадцать четыре часа чтобы вашего духу здесь не было,– сурово сказал он, но все же не так свирепо, как утром.– В канцелярии получите свои паспорта, справку и выматывайте ко всем чертям!

Это было похоже на чудесный сон: нас, кажется, решили отпустить, и мы с трудом сдерживали торжествующие улыбки.

В справке, выданной нам в канцелярии и написанной на литовском языке, говорилось, что указанные лица имеют право на беспрепятственный проезд по территории Литвы. Подписал справку сам полковник Спиридонов.

Несказанно обрадованные тем, что наконец выпутываемся из трудного положения, мы стремительно покинули здание контрразведки. Но тут же столкнулись со старым знакомым офицером, принявшим от меня взятку.

– Вижу по лицам, что у вас хорошее настроение,– сказал он.

– Естественно,– ответил я,– власти убедились в том, что мы никакого отношения к большевикам не имеем, и выдали разрешение на выезд. Мы честные люди, добропорядочные эмигранты.

– Отлично! – воскликнул офицер.– Это событие следует отпраздновать, тем более, что и я ночью уезжаю в приятную командировку в Берлин.

Я стал было возражать, ссылаясь на распоряжение контрразведки поскорее покинуть Укмерге, однако офицер и слушать не хотел:

– Ничего, ничего, успеем. Двадцать четыре часа – большой срок и весь впереди. Надо же распрощаться как следует. Вашим отказом вы просто обидите меня! Хочется сходить в театр,– Он заговорщически подмигнул мне: – Сами понимаете, казенных денег на командировку, быть может, и хватит, а вот развлечься перед отъездом не на что. Да и в Берлине лишняя сотня марок не помешает. Или две. Или пять...

Отказываться было невозможно, вымогатель был пьян, развязен и нагл, и мы согласились. В театре, в темном зале, когда на сцене показывали какую-то несусветную чепуху, изображая красных комиссаров как садистов и людоедов, я сунул офицеру пачку денег, после чего он, удовлетворенный, исчез.

– Ну слава богу,– вздохнул Юргенсон,– от всех подлецов, кажется, отделались.

Но он ошибся. В антракте, когда мы собрались было уходить, к нам подошел заместитель Спиридонова по имени Казис, литовец.

– Рад приветствовать земляков и единомышленников,– слащаво улыбаясь, заговорил он. Потом перешел на литовский, обращаясь ко мне: – Когда в дорогу?

– Завтра утром.

– А на прощанье следует... того... сами понимаете.

– Позвольте, но полковник Спиридонов...

– Полковник Спиридонов желает провести с вами прощальный вечер в ресторане. Думаю, на это не потребуется слишком больших сумм.

Казис уставился на меня ледяными светлыми глазами. Какова, мол, будет реакция?

Меня распирали досада и злость. Взяточники! Пьяницы! Вымогатели! Или хотят еще раз проверить нас? Сейчас нельзя было сделать ни одного неосторожного шага, допустить малейшей оплошности. Ведь мы все равно в лапах контрразведки, и в любую минуту она может лишить нас не только спасительной справки, но и свободы, и даже жизни. Будь что будет. Я поклонился и, подавляя в себе кипевшую ярость, с наивозможной вежливостью ответил:

– Сочтем за честь провести вечер в компании господина полковника Спиридонова. Надеюсь, что и вы не откажетесь?

– Не откажусь! – подтвердил Казис.– Уж я-то знаю толк в здешней кухне. Тряхнем стариной, господа, сам бог велел принять посошок на дорожку.

Под маской подлинной и наигранной распущенности таился опасный враг. Мы понимали, что ресторанная пирушка затеяна неспроста, и обязаны были противопоставить вражеской хитрости, коварству и злобе всю свою выдержку и бдительность. Дальнейшие события этой ночи полностью подтвердили наши предположения о тайных намерениях контрразведчиков.

Казис, который своей фамилии нам не назвал и предложил запросто называть его по имени, привел нас в ресторан, где за отдельным столиком уже дожидался Спиридонов. Небрежным жестом он предложил нам садиться и сделал знак официанту, стоявшему наготове. Повторилась до тошноты знакомая процедура. На столе появились водка, коньяк, вина и всевозможные закуски.

Наливая рюмку за рюмкой, Спиридонов задавал нам, как бы мимоходом, всякого рода каверзные вопросы: надеемся ли мы, что в России восстановится монархия, что лучше выглядит – красная звезда или двуглавый орел, и тому подобные. Все наши ответы строились так, чтобы угодить полковнику. А когда он, опьянев, затянул "Боже, царя храни", Рябов, к его удовольствию, встал, вытянулся в струнку и скомандовал:

– Господа! Прошу этот гимн слушать стоя!

Все встали, а Коля довольно громко, не путая слов, подтянул Спиридонову.

Эту часть нашего спектакля мы провели, по-видимому, вполне удовлетворительно. Полковник заплетающимся языком пожелал нам доброй ночи и счастливого пути, а сам, покачиваясь и провожаемый подобострастными официантами, удалился.

Через полчала устал пить и Казне. Мы распрощались с ним, уплатили по счету и пошли в свои номера, рассчитывая как следует отдохнуть перед дальней дорогой. Но тревога, мучившая нас все эти дни и ночи, не отступала. Скорее бы утро, скорее бы вырваться из-под коварной опеки полковника Спиридонова и его зловещих сотрудников. Не успел я расстелить постель, как раздался стук в дверь. На пороге стояли Казне и одна из офицерских девиц по имени Ките.

– Вы еще не спите? – радушно улыбаясь, спросил Казис.– Мы ненадолго... Как вам понравился ужин в компании полковника?

Пришлось продолжать спектакль. Как можно естественнее я заверил Казиса, что ужин очень понравился, и даже попросил передать полковнику Спиридонову благодарность за оказанную нам честь.

Между тем Казис прошел в номер и уселся в кресло. Он был на хорошем взводе и едва держался на ногах. Но зачем все-таки он пришел? Что ему еще нужно от меня? Может быть, Казис чем-нибудь выдаст свои намерения, если я ненадолго отлучусь из номера? Чем черт не шутит – надо попытаться!

Я извинился и вышел, будто бы узнать, не закрыт ли буфет. Неплотно притворил дверь, изобразил удаляющиеся шаги, а в действительности оставался на месте и напряженно вслушивался в разговор Казиса и Ките.

– Сегодня они были с нами...– бубнил Казис.– А прошлую ночь? Где эти прохвосты пропадали?

– По-моему, они ночевали здесь, в гостинице,– последовал тихий ответ Ките.

– Да, да... И все-таки они подозрительные типы... большевики... Мы точно знаем.

К моему удивлению, Ките возразила:

– Какие они большевики! Скорее всего опытные рецидивисты. На удачном деле хапнули, денег у них куча, вот и болтаются по кабакам.

После минутного молчания Ките спросила:

– Ведь вы сами выдали им справку, так зачем же снова тратите на них время? Ну их к дьяволу! Я уже устала, Казис...

– Э-э, дорогая крошка,– уже совсем сонным голосом протянул Казис.– Бумажка – тьфу. Мы выдали ее, чтобы околпачить этих... этих... Но ничего, как только они выйдут... Мы их схватим... Устала! Она устала!!! А Казис не устал? Где вино? Подать сюда вино!

– Сейчас принесут.

Я стоял за дверью ни жив, ни мертв. Западня! Все наши усилия и деньги пропали впустую. Надо бы срочно посоветоваться с друзьями, они спят в соседнем номере. Но долгое мое отсутствие может насторожить Казиса. Единственный выход – еще больше напоить офицера и как-нибудь выпроводить вон девицу.

В номер я вернулся не один, а с официантом, который принес на подносе бутылку крепкого вина и закуску. Сделав два-три глотка, Казис опьянел до того, что еле встал на ноги, доплелся до моей кровати, растянулся и сразу же захрапел. Притворяется или действительно спит? По всем признакам спит, и довольно крепко. Я оглянулся на Ките и увидел, что она манит меня в коридор. Подумав, пошел за нею. Здесь она быстро-быстро зашептала:

– Вы, конечно, опасаетесь меня. Но прошу вас, поверьте мне. Я ваш друг. Вам немедленно надо уходить, иначе будет поздно!

Я был ошеломлен, так как не без основания считал Ките и ее подругу агентами контрразведки. Но она почти дословно повторила мне весь свой разговор с Казисом, который я подслушал, и еще раз умоляюще попросила:

– Поверьте мне... Вы не пожалеете. Я помогу вам. Надо выйти черным ходом, чтобы не увидел дежурный, миновать мост и вброд добраться до другого берега. В этом ваше спасение!

Мои колебания были понятны. Не исключена хитро задуманная провокация, поэтому я возразил:

– Зачем нам бежать? Мы белые эмигранты, нам нечего бояться.

– Товарищ! – волнение Ките было неподдельным.– Товарищ! Клянусь вам именем нашей партии... Не теряйте драгоценных минут.

В жизни подпольщика, разведчика, партизана бывают мгновения, когда надо принимать решение, полагаясь на интуицию. Не поверить Ките – нас все равно схватят. Поверить – есть шанс на спасение. В данном случае лучше идти навстречу опасности, чем пассивно ждать ее.

Окончательно меня убедила последняя фраза Ките:

– Я дала Казису снотворное...

И я решился. Разбудил товарищей и сказал: света не зажигать, одеться и быть готовыми к побегу. Затем вернулся в свой номер, оставив девушку в коридоре. Казис в той же позе спал пьяным непробудным сном. Правая рука свесилась с кровати, из заднего кармана брюк на постель вывалился браунинг. Я сунул его в свой карман, вышел, повернул ключ и на цыпочках направился вслед за Ките. За мной остальные.

Девушка вывела нас черным ходом во двор, погруженный в ночную тьму. Здесь мы обнаружили подругу Ките. В темноте я еле различал ее взволнованное лицо.

– Она поведет вас, товарищи,– сказала Ките.– Не беспокойтесь, она тоже ваш друг. А я вернусь к Казису. Так будет лучше.

На расспросы и рассуждения времени не оставалось. По ночным улочкам и закоулкам, минуя полицейские посты и перекрестки, ныряя в проходные дворы, мы наконец вышли к реке. Проводница показала нам брод и первой, приподняв подол платья, вошла в воду.

Брод оказался неглубоким, и через несколько минут мы уже притаились в лесных зарослях на противоположном берегу.