Текст книги "Кукарека Иванович"

Автор книги: Спиридон Вангели

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Идёт, а сам про себя думает: "Вот дома рады будут, что полную шапку черешни привёз с базара".

И сам собой гордится: другой бы на его месте не удержался, хоть одну ягодку да съел бы, а отец Титирикэ не такой... Правда, руки впереди себя держать с шапкой, полной черешни, немного трудновато... Затекают руки...

"А что, если я всё-таки съем одну черешенку? – подумал про себя отец Титирикэ, когда уже вышел с ярмарки. – Шапка, пожалуй, такой же полной останется, а рукам станет немного легче..." Подумав так, он съел сначала одну ягодку, потом взял за хвостик вторую и отправил её в рот, благословив словами: "Пошла новая черешня в старый рот..."* Рукам стало хоть немного, да полегче. Короче, только ему одному было известно, что творил он по дороге, но вернулся домой отец Титирикэ с шапкой на голове. –* Присловье, которым принято на селе сопровождать пробу нового урожая, – черешня поспевает первой. –

Остановился, похлопал себя по карманам, за пазуху залез, шапку с головы снял и всю ее ощупал – и не скажешь, что был на ярмарке.

"Нет, – решил он, – неудобно с пустыми руками домой возвращаться", – и повернул обратно.

По дороге встречает человека с корзинкой под мышкой.

– Слушай-ка, – обратился к прохожему отец Титирикэ, – ты, я вижу, с ярмарки идёшь?

Человек кивнул головой.

– Что-то мне твоя корзина знакома... – продолжал отец Титирикэ. Не у тебя ли я давеча черешню покупал?

– А какую черешню? – спрашивает прохожий. – Белую или красную?

– Признаться, – ответил отец Титирикэ, – цвета-то я и не заметил...

Огорчился человек с корзинкой, что не мог вспомнить покупателя, даже голову расстроенно опустил, но тут же сообразил и сказал:

– А на дереве ты узнал бы мою черешню? Вон мой садик на самой вершине холма...

Отец Титирикэ задумчиво поскрёб в затылке, но, увидев, что прохожий ждёт, повернул к нему, взял из его рук корзинку и водрузил её себе на голову.

Тут над изгородью в который раз уже появилась любопытная женская голова.

"Интересно: только что человек на голове шапку нёс, а теперь вместо шапки большая корзина... Видимо, при деньгах человек, что-то продал? Может, овцу, а может, и корову?.. Господи, да это сам отец Титирикэ, – продолжает соображать женщина, – как это я его сразу-то не узнала?.."

Взяв в руки прялку, женщина быстренько направилась к матери Титирикэ, уж очень хотелось ей черешни отведать, в этом году ещё ни разу не пробовала.

Тем временем отец Титирикэ зашёл в сад к человеку и говорит:

– Раз уж поднялся я на этот холм, то куплю побольше черешни, что там одна шапка? – И стал сговариваться с хозяином, чтобы тот продал ему всю верхушку дерева, усыпанную черешней. (Овца тоже была хорошая и породистая.) Хозяин уже приставил было лестницу к дереву, чтобы собрать ягоды, но отец Титирикэ остановил его.

– Погоди, давай лучше я вернусь домой с шапкой на голове, а черешня пусть останется на дереве для моего паренька, а то у нас совсем нет ранней черешни во дворе.

Взял отец Титирикэ пустую корзину, чтобы не забыть, что черешню купил, а по дороге надел её себе на голову, – было очень жарко.

Идёт это он по селу и разглядывает все деревья, что попадаются ему по дороге, разглядывает и вспоминает, у кого воровал черешню, когда, дай бог памяти, таким же маленьким был, как его Титирикэ. Всё помнит, будто вчера это было... Через этот забор перелезал и через тот... Вот там собака штаны ему порвала, а там хозяин застал с хворостиной в руке... Не успел даже поесть как следует тогда черешни... Беда от этих ранних и вкусных ягод...

А на родном дворе отца Титирикэ уже ждали несколько соседок с прялками за поясом (чтоб время зря не терять).

– Горе мне, – всплеснув руками, сказала мать Титирикэ, – неужели всю корзину сам опустошил?

Отец Титирикэ заглянул в корзину и тоже удивился: "Почему же она совершенно пустая?" Над корзиной и все соседки склонились, нюхают, причмокивают: "Ах, как пахнет черешней!.. Смотри-ка, уже поспела черешня!!!"

– А где же всё-таки черешня? – грозно спрашивает мать Титирикэ.

– Да вы не думайте, – решил успокоить всех женщин отец Титирикэ, – я эту черешню не съел, я её на том дереве на самой верхушке оставил, чтобы она ещё спелее и вкуснее была! Для вас!.. Пошли со мной, кто ещё не пробовал черешни! Всех угощаю! Всех!..

Ни одна соседка не отказалась от приглашения отца Титирикэ полакомиться спелой черешней, и мало того, что сами не отказались, по дороге то одна заскочит домой: прялку оставить, то другая: юбку переодеть, а из дома выходили уже кто с одним малышом, кто с двумя, а кто и с тремя.

Одним словом, впереди важно шагал отец Титирикэ, за ним – его жена, а за женой – толпа сельчан.

Постучались в калитку хозяина сада, а тот как увидел эту ораву, так и застыл с разинутым ртом: полсела пришло за макушкой черешни, а точнее за шапкой ягод... Ну и дела!..

– Я с собой всех женщин привёл, – объяснил соседу отец Титирикэ, – чтоб они помогли мне ягоды в два счёта собрать...

Владелец же сада только об одном думает: "Если эту ватагу подпустить к деревьям, то на них одни листья и останутся! А не пускать гостей к деревьям тоже как-то неудобно. Негостеприимно!"

Обступили пришедшие деревья, и такая вокруг тишина настала, ну будто в церкви всё происходит, только и слышен шёпот: "Пошла новая черешня в старый рот!.."

Мать Титирикэ сначала в стороне держалась, но когда увидела, что муж её готов заплатить за черешню со всех деревьев, спросила озабоченно:

– Что это с тобой, муженёк мой?

И увидела вдруг в глазах мужа такую тоску и услышала такие слова, что ей и самой стало грустно. А слова были такие: "Видно, настало время вернуть мне селу все те черешни..."

Жена переспросила:

– Какие такие черешни?

– Да те самые, что съел я, когда был ребёнком и лазил по чужим садам!

– А-а, – протянула она, словно бы вспоминая, как всё это было, хотя была на семь лет моложе отца Титирикэ. Но кому не приятно вспомнить детство, полное проказ и шалостей.

Так и стояли они под черешней рядышком и словно бы молча продолжали о чём-то хорошем вспоминать. А люди их не слышали и не видели. По саду только и было слышно: "Пошла новая черешня в старый рот!.."

– Подожди-ка, – всполошился вдруг старый Титирикэ, – а где же сын наш?.. По-моему, его одного здесь не хватает!

– Где ж ему быть-то! – весело махнула рукой мать Титирикэ. – Он там, где и ты бывал в его годы, когда поспевала черешня... – И глазами показала на дерево соседнего сада.

Прищурился отец: на самой верхушке соседской черешни, где и он не раз сиживал мальцом, сидит его сын Титирикэ и сверху ему голой ногой весело машет: "Привет, мол, отец!"

– Ну, – пробормотал старый Титирикэ, – весь в меня пошёл, шельма, самое спелое и высокое дерево выбрал...

– Хорошо бы ещё, – тихо добавила мать Титирикэ, – чтобы он в твои годы вспомнил об этом и так же вот привёл бы полсела на первую черешню!..

КАК ТИТИРИКЭ НАУЧИЛ ОДНОСЕЛЬЧАН

БЕГАТЬ БЫСТРЕЕ, ЧЕМ ГОРОЖАНЕ

– Ну и неуклюжие эти крестьяне, еле поворачиваются, тюти, будто у них карманы полны яиц! – обронил как-то ядовитые словечки один горожанин на ярмарке в Бельцах.

– Грех так говорить, человече! – возразил ему в сердцах односельчанин Титирикэ. – Лошадь и та не всегда вскачь несётся... А крестьянину бегать приходится каждый день, с утра до вечера поспешать надо... Успевай только поворачиваться...

– Вот-вот, – съехидничал горожанин, – много времени на поворотах и тратите...

Одно занозистое слово за другим, ещё более занозистым, – кончилась эта перепалка, как и положено, ссорой. В конце концов, решили посоревноваться в беге. Пусть каждый покажет свою сноровку. И кто победит, тот и прав!

Спорят, спорят, а каждый про себя втихомолку на что-то своё надеется: горожанин – на тот свой костюм спортивный, что весь на молниях: "Да я их всех одним только видом своим убью!" А крестьянин надеется на своего соседа. Есть у них в селе один такой, Игнатом зовут. Он так быстро бегает, что ребятишки его и камнем из рогатки ни за что не достанут. Этот Игнат и безо всякого спора всё время куда-то торопится, а на спор уж тем более не ударит лицом в грязь, постоит за честь деревни. "Потом, горожанину откуда знать, – всё подбадривал себя крестьянин, – что когда Игнат бежит, то он ещё на ходу и подпрыгивает. Батюшки-матушки, какие же он красивые коленца выкидывает, ну, словно этот, который из Австралии, как его... кенгуру, что ли?!"

Вернувшись домой, крестьянин, как всегда, занялся своими делами и совсем забыл про спор с горожанином.

Только в воскресенье утром, когда сон слаще всего на свете, вдруг – "би! би! би!" – заезжает в Титирикино село автобус с красивыми занавесками и выходят из этого автобуса тот самый горожанин, с которым спорил крестьянин на ярмарке в Белъцах, и ещё несколько человек. Боже мой! И главное – все в спортивных костюмах: у всех голубые руки, голубые ноги... и всё остальное тоже голубое! И так они продвигались по лужку, словно голубой ветер летел, и трава от всего этого становилась вроде бы тоже голубой. И не разберёшь даже – женщины это или мужчины?..

Как увидел их крестьянин из окна – выбежал на крыльцо, а сердце у него – пык! пык! пык! – то падает в пятки, то опять возвращается на своё место.

– Ничего! – успокаивает он сам себя. – Посмотрим, что они запоют, когда увидят Игната. – Сказав это, крестьянин перекинул свой живот через забор и пошёл огородами к его дому. Вот уже стоит во весь рост у калитки Игната.

– С тебя сегодня магарыч, кум! – кричит в открытые двери. Он думал, что на слово "магарыч" Игнат тут же отзовётся.

Ничуть не бывало. На крыльце Игната нет, и из дома не кажется. Жена вышла, мнётся, теребит в руках фартук, не говорит, где Игнат. Потом видит – деваться некуда, тяжело вздыхает и начинает тихо так, чтобы соседи не услышали:

– Съел, понимаешь, Игнат с утра целую дыню, – говорит она, выбирая слова, – а потом... добрался до крынки с молоком... – Женщина сконфузилась и замолчала.

– Ну и что? – нетерпеливо спросил крестьянин.

– Ну и то, – неохотно отозвалась жена Игната, – теперь... одно знает... бегает в дальний угол двора... Не дай бог, когда на человека такая беда насядет!.. Сам себе не хозяин!..

Крестьянин – туда, крестьянин – сюда, в голос, Игнат так и не показывается, а жена дорогу перегораживает.

– Чёрт, видно, принёс ему эту дыню как раз сегодня! – сказал в сердцах крестьянин. Потом подумал и добавил: – Скажи, что я дам ему овцу с белым пятном на лбу, если он пересилит себя и придёт...

– Хоть корову дай – всё равно он сегодня не выйдет со двора, стоит на своём жена Игната.

– Би-би-би, – подаёт свой голос автобус, как бы объявляя, что пора начинать соревнования.

Натянул крестьянин шляпу на самые уши, прикидывает, в каком ещё доме живёт человек, быстрый на ногу. Торопливо обошёл все дома, скороговоркой объясняя хозяевам, в чём дело.

– Так ведь у нас Игнат подкован на обе ноги! – говорят ему.

Спорщик только рукой махнул с досады.

Как-никак, собралось вокруг автобуса несколько крестьян, готовых за честь села пойти в огонь и воду.

Тем временем голубые люди на молниях успели вытащить из автобуса какие-то загадочные часы с одной стрелкой и пистолет с дулом длиной в целый аршин.

Ну, а где аршинный пистолет да загадочные часы, там и Груя с Титирикэ.

Деревенские, большие и малые, вытаращили, конечно, на все это глаза, а сельчанин, что заварил эту кашу, говорит: – Зря пугаете волка овечьей шкурой! Нашего брата, если наведёшь на него пистолет, и пушкой не остановишь!

Из всех домов повыскакивали люди и рекой потекли к центру села. Хорошо, когда есть на что посмотреть, – жди, явится ли ещё такой случай в деревне?!! На Игнатовом же подворье только глаза хозяина посверкивали над забором...

Бежать решили до мельницы. Пораздевались крестьяне, остались в одних брюках, в сердцах потёрли ладони, поплевав на них, и, когда пистолет выстрелил, ринулись... Однако до мельницы первыми добежали голубые люди с молниями.

– Не по той дороге бежали! Ясное дело, не по той! – громко обсуждали крестьяне свой промах и стали выбирать другую дорогу.

Большая спортивная суматоха была в тот день в селе. Одни крестьяне с ног, валились от усталости, другие приходили им на помощь. А на финише даже доктора стояли наготове с тремя санитарами в белом и с носилками в руках.

Призвали на соревнования и пастуха, потом свистнули, чтобы чабан пришёл с овчарни. Бегали и они, аж пятки сверкали.

Огни давно уже в плитах погасли, люди со вчерашнего вечера ничего не ели. Трактора застыли на пашне с плугами в борозде. И баня закрылась: все ждали, затаив дыхание, что будет. Кто кого победит?..

Над селом тучи нависли, как перед грозой. То тут, то там молнии засверкали, да так ярко, – казалось, вот-вот небо загорится. Но если и появлялся где просвет в небесах, то всё равно он был на стороне голубых людей из города.

– Кого это у нас нынче хоронят? – спрашивал какой-нибудь запоздалый крестьянин, вернувшийся на такси из Бельц.

Через каждые две минуты нарочный бежал к дому Игната, чтобы принести ему самые свежие новости. Голова у Игната, не то что желудок, варила хорошо. И он посылал своим сельчанам советы, один лучше другого.

Три маршрута сменили. Бежали против ветра, бежали с попутным ветром. Бежали и при полном безветрии. Пот лил ручьями по спинам сельчан. Но толку никакого: всё равно городские спортсмены в голубом выигрывали одно соревнование за другим.

Самый важный горожанин вдруг залез на автобус да как крикнет крестьянам:

– Вот беда-то, нет у нас пушки, – чем вас остановить, не знаем!

Услышав такие обидные слова, крестьяне с досады и горя чуть не попрятались в кукурузе. Но больше всех эти неудачи переживали, конечно, Груя с Титирикэ.

– Взрослые, называется, а нас, детей, как позорят! – сказал Титирикэ с обидой и чуть не со слезами на глазах.

Сказал и задумчиво почесал макушку обеими руками. И тут же в его голову пришла одна довольно стоящая мысль.

– Ты, Груя, – шепнул он своему другу, – залезай на колокольню, а я подожгу кучу мусора в другом конце села...

Остальное он проговорил так тихо, что и сам не услышал. Однако через некоторое время на одном конце села вдруг такой повалил дым, будто там не только дома, но и вся земля загорелась. Тут же начал звонить колокол, и со всех сторон к месту пожара понеслись мальчишки с ведрами, кувшинами, а один – даже с черпаком в руках. Все бежали и кричали, как соловьи-разбойники:

– По-жа-а-а-р! По-жа-а-ар! По-жа-а-ар!

Боже ты мой! Ухватили крестьяне, кто что успел, да как рванули с места, и так помчались в сторону пожара, что спортсмены в голубом остались далеко позади и, как ни старались, догнать своих соперников на этот раз не смогли.

Вот так эта история и завершилась.

А крестьянин, который в самом начале рассказа схватился спорить с горожанином, только улыбался, а сам про себя думал: "Ну и шалопай этот Титирикэ... Зато выручил!.."

КУКАРЕКА ИВАНОВИЧ, ИЛИ КАК У ТИТИРИКЭ

ПОЧТИ ТРИ ДНЯ БЫЛО ИМЯ И ОТЧЕСТВО

В классе была одна неисправная парта, вот с неё всё и началось. Двое мальчишек решили разыграть Титирикэ и подсунули ему эту неисправную парту. Титирикэ, конечно, об этом не знал и, когда вошёл в класс, по привычке сел на своё место... А парта "тр-р-р" и развалилась. Мальчик от неожиданности полетел вверх тормашками и головой – бух! – об пол. Лежит он на полу и думает: "Что делать?" Думал, думал и решил сначала встать, не лежать же до самых каникул на полу. Встал, осмотрелся, подумал: "Может, вся школа провалилась? Землетрясение?" Смотрит направо, смотрит налево, вниз посмотрел, наверх... потолок наверху, как всегда, пол внизу, три окна... раз, два, три – на месте, глядят на улицу, доска, как обычно, висит на стене, и парты все до одной целёхонькие, только одна его на части развалилась.

Ребята сбежались. Окружили Титирикэ. Кто хохочет, кто просто рот разинул. Груя, тот сразу же начал чинить парту, а девочка с красным крестом на рукаве стала считать, сколько у Титирикэ шишек, и записывать в тетрадь. А Титирикэ думает: "Почему именно моя парта сломалась? А-а-а-а! – сказал он сам себе. – Наверное, потому, что я сегодня утром съел большую миску вареников!" Он приложил ко лбу руку, голова, конечно, после падения немного побаливала. "Не иначе, подумал Титирикэ, – как на моей голове две шишки столкнулись". Недаром же учительница им на днях рассказывала, что в природе всё находится в движении, не стоит на одном месте!..

"Ну, шишки, бог с ними, хорошо ещё, что не видны вареники в желудке!" – подумал Титирикэ и погладил себя по животу.

Встав с пола, он решил пойти домой: голова болит, и парта развалилась – что ему в школе делать?.. Подошёл к двери, тут и столкнулся с учительницей. Дальше всё вышло наоборот, не так, как задумал Титирикэ. Вместо того, чтобы отпустить его на два-три дня домой, как предполагал Титирикэ, – всё равно ведь в селе нет мастера по партам, и надо привозить новую из города, – учительница отдала ему свой стул и где вы думаете посадила Титирикэ?.. Рядом с собой за учительским столом, как будто Титирикэ её заместитель. Этого только не хватало! Вот не повезло Титирикэ! У него и на лице написано было, как ему не повезло. Где уж тут каникулы! От всего этого сердце у Титирикэ ушло в пятки. Он посмотрел на подошвы и подумал, что, к счастью, в них нет дырок, а то, глядишь, сердце выскочило бы и пошло прыгать по свету...

Сидит несчастный Титирикэ на самом кончике стула у всех на виду и думает: "А вдруг и стул подо мной сломается, что тогда будет?!" Сидит-сидит, чувствует – ноги затекли: решил локти поставить осторожно на стол, но подумал: "А если и стол развалится?! Что тогда будет?" Одно утешало: хорошо, что у человека живот не стеклянный, а то бы сейчас весь класс сидел и считал, сколько у него вареников внутри!.." Эта мысль про вареники, маленькая и назойливая, как муха, так и летала над его головой. Титирикэ даже рукой попытался отогнать её от себя.

От всех переживаний, выпавших вдруг на его голову в шишках, он сидел как в тумане и вроде бы слышал, о чём говорят учительница и ученики, а вроде бы и не слышал.

Спина у него сильно болела, и Титирикэ казалось, будто он всю школу держит на своей спине... А если он не выдержит, и она свалится с его плеч, что тогда будет?.. Страшно себе представить!..

Уже к концу урока Титирикэ случайно взглянул под стол и обомлел: весь урок он сидел за столом учительницы с развязанными шнурками!.. И это её заместитель!..

На другой день Титирикэ явился в школу важный, в начищенных до блеска ботинках с крепко завязанными шнурками. Вёл он себя независимо, хотя ему жутко хотелось есть, – он перед уходом съел только кусок хлеба с маслом. Подумал: "Наемся опять вареников – стул, не дай бог, возьмёт и развалится", – а Титирикэ уже нравилось сидеть рядом с учительницей!..

В этот день он сидел с таким видом, будто это учительница его заместитель, а не он – её... Спина больше не болела, а на стуле можно сидеть, небрежно развалясь, и то мел подать учительнице, то ручку, то классный журнал...

Ещё Титирикэ мог теперь свободно подглядывать, какие кому учительница ставила отметки, и украдкой на пальцах показывать, кто что получил, да ещё с таким видом, как будто это и его заслуга.

На третий день он, как всегда, без всякого уже разрешения сел за учительский стол и даже заложил ногу за ногу. Теперь ему казалось, что он вообще всю жизнь сидел рядом с учительницей и что ничего в этом особенного нет. Поэтому Титирикэ в этот день даже в новый костюм вырядился, будто на праздник.

Неожиданно учительницу вызвали к телефону. Титирикэ наконец-то остался один за столом и сам не заметил, как надулся, словно индюк.

– Эй! Титирикэ! – один из школьников поднял руку.

– Не Титирикэ, а Титирикэ Иванович! – строго поправил он ученика голосом, тона на два ниже обычного, и заложил руки за спину. – С уважением, попрошу! А то сейчас такую двойку тебе нарисую в журнале с твою голову, а захочу и побольше! Я с вами здесь не как чучело сижу, а для порядка!..

Кто на это засмеялся, кто кулаком погрозил Титирикэ под партой. А кто промолчал, подумав про себя: "Вдруг в самом деле что-нибудь заболит и захочется выйти из класса?! Надо, пожалуй, на всякий случай с этим... Ивановичем хорошие отношения сохранять".

Тут как раз из-за парты поднялась девочка. Одну руку осторожно к животу приложила, а другую вверх тянет и говорит:

– Уважаемый Кукарека Иванович! – весь класс как захохочет. – То есть я хотела сказать – Иван Титирикович. – Смеха ещё больше. – То есть я хотела сказать – Титирикэ Кукарекович!..

Самое смешное, что эта девочка запуталась в словах совсем не для смеха, а от того, что у неё действительно живот разболелся. Так это и понял Титирикэ, поэтому совсем на неё не обиделся, а терпеливо и вежливо, даже снисходительно сказал:

– Иди, но не больше, чем на две минуты! – Титирикэ посмотрел на часы учительницы, которые лежали на столе, и добавил: – А если встретишь директора, то скажи ему, что я, что тебе лично Титирикэ Иванович разрешил выйти! Лично-самолично Титирикэ Иванович, и смотри у меня, на этот раз ничего не перепутай!

Вдруг в класс, держась за голову, влетела учительница со словами:

– Нет! Это всё из-за Титирикэ! Из-за его парты! У нас же на сегодня назначена встреча с поэтом, и он с минуты на минуту должен приехать! А у меня совсем из головы вылетело!

– Можно подумать, – запальчиво сказал Титирикэ, глядя на учительницу как-то сверху вниз, – что сломался я сам, а не моя парта!.. И не Титирикэ, а Титирикэ Иванович!

Та только рукой махнула на Титирикэ. После слов учительницы все вдруг вспомнили, что, действительно, три дня назад говорили про поэта: приедет, мол, и будет читать стихи, и что надо обязательно приготовить ему букет цветов.

Учительница так же быстро выбежала из класса, как и вбежала, наверное, за цветами. Тут за окном раздался сигнал машины. Облепившие окна ученики увидели, как во двор школы въехала легковушка с усатым шофёром за рулём. К ним и вправду приехал поэт из столицы.

За столом учительницы Титирикэ соображал очень быстро, не то что иной раз у доски. Первоклассники – вот кто наверняка будут называть его Титирикэ Иванович, если он, конечно, устроит им тоже встречу с поэтом. Три дня назад учительница сказала им, что они ещё не доросли до такой встречи.

Титирикэ с важным видом вошёл к первоклассникам, которые тихо сидели, тоже почему-то без учительницы, и рисовали курицу с цыплятами.

– Ну, что, цып-цып-цып-лята, хотите видеть живого поэта? – спросил их Титирикэ.

От неожиданности первоклассники промолчали. Тогда Титирикэ объяснил им, что поэт – это тоже человек, ну совсем как все люди – с носом, глазами, ушами...

– Так хотите? – переспросил ещё раз Титирикэ. – Или не хотите?

– Хотим! Ещё как хотим! – на разные голоса завопил первый класс.

– Он вообще-то не к вам приехал, а к нам, – начал набивать цену этой встрече Титирикэ, – но если у кого-нибудь из вас есть денежки, так и быть... Я как-нибудь спрячу вас в своем классе, хотя это, конечно, не так-то уж просто сделать!.. Ну ладно. Так и быть... Только для вас... Из дружбы...

Первоклассники стали торопливо шарить по своим карманам, а девчонки уткнули носы в портфели.

"Дзинь-дзинь-дзинь", – звенели монетки – теперь уже не в кармане первоклассников, а в кармане Титирикэ.

Титирикэ спрятал малышей под партами, пока в классе не было ни поэта, ни учительницы. Они уже все шёпотом называли его не иначе как Титирикэ Иванович.

Из-под парт первоклассники могли видеть только ноги столичного поэта, но Титирикэ сказал, что им и этого достаточно за те гроши, которые он получил.

Поэт стал рассказывать ученикам что-то такое, отчего они всё время хохотали, а потом читал стихи.

Половины из того, что говорил поэт, первоклассники не могли разобрать, а второй половины они не понимали, поэтому всё время недоумевали, почему так смеются ребята, даже спросили об этом у Титирикэ шёпотом (он из солидарности тоже сидел на полу).

От нечего делать первый класс продолжал из-под парт пялить глаза на ботинки кишинёвского поэта, но всё равно почти ничего не понимали, кроме того, что у него тоже есть мама и он её очень любит. Когда же поэт неожиданно закашлялся, то один первоклассник довольно громко пробубнил из-под парты: "Лучше бы я мороженого поел на улице!.."

Всё это было для Титирикэ еще полбеды, настоящая беда началась тогда, когда разбаловавшиеся под партами первоклассники стали хохотать во весь голос – и больше всего почему-то в тех местах, где поэт не говорил ничего смешного.

Непрошеных гостей учительница вылавливала по одному и выдворяла в коридор, откуда они убегали на школьный двор. Другие и сами стали уползать из класса. Когда же выяснилось, что всю эту суматоху устроил не кто иной, как Титирикэ, то из класса попросили и его.

Во дворе первоклассникам было гораздо интересней, чем в классе. Одни стали вертеться возле машины поэта и задавать всякие вопросы шофёру. А так как этот шофёр был из города, то один из первоклашек потянул его немного за усы: решил проверить, не приклеены ли они, как в театре.

Тут во дворе появился Титирикэ, и одна из самых бойких девочек подбежала к нему:

– Титирикэ Иванович! Мы ведь не видели поэта, а только его ноги, так что верните нам деньги, а то родителям пожалуемся!..

Титирикэ задумался, словно шахматист, играющий на звание чемпиона мира. Потом сбегал в магазин и вернулся с полной шапкой мороженого.

– Это вам от столичного поэта! – заявил Титирикэ. – Вместо стихов. Кушайте на здоровье!

Первоклассники быстро разобрали эскимо и подумали про себя, что поэт – это, видно, тот, кто делает сладости, разъезжает на машине по сёлам и продаёт их детям. А Титирикэ с горя съел целых пять эскимо без передышки. У него была надежда, что никто, кроме него и первоклассников, про эту историю ничего не узнает, но на второй же день оказалось, что и Груя, и весь класс вслух обсуждали поведение Титирикэ.

– Распетушился что-то он чересчур. Кукарека Титирикович! – сказал Груя.

– Но ведь я же им мороженого потом купил, – слабо защищался Титирикэ шёпотом: от пяти эскимо он потерял голос.

– Да, купил, – согласился с этим Груя, – но, выходит, ты угостил этих цыплят на их же деньги. Эх, ты!

Титирикэ пробовал защищаться, но класс решил применить к нему самое большое наказание и звать его отныне не Титирикэ, а Кукарека... и, конечно, без всякого Ивановича!

Как раз именно в этот несчастный день из города привезли совсем новую парту. И Титирикэ обрадовался этому, а учительница ещё больше обрадовалась, – ей ведь почти три дня пришлось простоять на ногах все уроки!

"Дела-а", – размышлял Титирикэ, сидя за своей новой партой, без голоса и без имени. Ему, честно говоря, было о чём подумать... Хотел обзавестись отчеством, а остался даже без имени, теперь он только и слышит со всех сторон: "Кукарека! Кукарека!.." Даже учительница и та один раз назвала его Кукарека. Правда, она сказала, что оговорилась, и попросила извинения... Но от этого Титирикэ не стало легче. А тут ещё на перемене один первоклассник встретил его в коридоре, да как крикнет на всю школу: "Здравствуйте, Кукарека Иванович!"

– Знаешь что, – жалобно оборвал его Титирикэ, – ты мне пока только Титирикэ говори, не надо называть меня Ивановичем, и Кукарекой тоже не называй! – И даже по голове первоклассника погладил. А про себя подумал: "Хорошо ещё, что про всё это дома ничего не знают. А то отец ездил вчера на мельницу... Когда мама снова сготовит вареники, никакая новая парта их не выдержит... вот тогда мы посмотрим ещё, какой я им Кукарека!.."

СОН ГРУИ, КОТОРЫЙ ОН НЕ РАССКАЗАЛ

ПОЧТИ НИКОМУ

Мать поставила бочку у колодца, но наполнить её водой должен был Груя.

"О-го!" – измеряет бочку глазами мальчик. Чтобы достать до отверстия, придётся ему стать на табуретку. А пузатая до чего поискать ещё такую. Можно подумать, это от неё все остальные бочки родились.

Мальчишки шли уже купаться к пруду, а Груя ещё и не начинал работу: всё думал и переживал, что бочка большая... Тут солнце поднялось, разогрело всё на земле, в том числе и бочку, того и гляди рассыплется она от жары. Сидит Груя. Ждёт Груя. С бочки глаз не сводит. "Нет, видно, солнце мне не помощник, – думает он, – хочешь не хочешь, а придётся её наполнять..."

Груя почесал голову и опустил ведро в колодец.

"Буль-буль..." – проглотила бочка десять вёдер.

"Буль-буль..." – Ещё десять проглотила!.. Вот ненасытная!

Воробей, у которого гнездо в колодце, три раза уже приносил птенцам по мошке, а съесть их самому пришлось – не мог добраться до птенцов! Попробовал было угостить ими Грую – задобрить его, но тот не проявил никакого интереса. "Хорошие мошки, чего ему ещё надо!" подумал воробей.

Груя между тем уже налил в бочку тридцать три ведра и нашёл камышинку, чтобы узнать, много ли воды ещё понадобится. Выяснилось, что с таким усердием её и до вечера не наполнить...

– Надо отдохнуть чуток, – пожалел сам себя Груя.

Уселся он поудобнее возле бочки да и уснул. Приснилось ему, будто он пошёл искать отца, чтобы тот помог ему наполнить эту проклятую бочку.

Идёт это он, и кажется ему, вроде бы он в своей деревне, а вроде бы и нет, потому что вокруг Груи одни феи порхают...

И он у фей этих всё про отца спрашивает, а те в ответ только плечами пожимают, – не видишь, мол, разве, что в селе нет вообще ни одного мужчины?.. Оглянулся Груя и видит, что улицы действительно пусты, и ещё видит он, как подходит одна фея к колодцу, ведя за уздечку лошадь. Груя наполняет ведро водой, чтобы угостить коня, но он не пьёт, а тянет свою морду к рукам мальчика, чтобы его погладили. Тогда Груя снимает с головы свою шляпу и надевает её на голову коню, привязывая к гриве.

"Пусть лошадь носит мою шляпу", – подумал Груя и даже, вроде бы, вскочил к ней на спину. И показалось ещё Груе, что лошадь загордилась, что несёт на себе такого доброго всадника, который для неё даже шляпы своей не пожалел, только всадник что-то слишком лёгкий, как перышко.

"Стук! Стук!" – слышит вдруг Груя звук топора в соседнем дворе. "Может, это отец?" – думает он, заглядывая в щель между досками забора. Где там! Это другая фея, оказывается, колет дрова. Груя хочет зайти во двор, но большая лохматая собака выходит ему навстречу.

– Брысь! – кричит фея собаке, словно кошке, размахивая поленом. Смотри, а то укусит, – предупреждает она Грую.

Но собака уже приветливо виляет хвостом: давно она не видела средь белого дня мужчину возле этого дома!

Груя поплевал на ладони: ну-ка, мол, давайте сюда топор. А фея заглянула ему в глаза, погладила по голове и только спросила:

– А хочешь, я тебя угощу варениками с вишнями?

Ну как можно отказать фее, тем более, что вареников с вишнями вдруг так захотелось, что слюнки потекли.