Текст книги "У моего ангела крылья из песка(СИ)"

Автор книги: Соня Онегина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Одно совершенно ясно – либо он сошёл с ума, либо я. А вот кто именно – совершенно не понятно. Но верить в магию я не собиралась. В магию слов – да, безусловно. В магию чисел – тоже (это я сейчас исключительно про бухгалтерию). И вообще в любую метафорическую магию – да, и ещё сто раз "да". Но в магию саму по себе – это уж увольте. Вся магия сама по себе – это собственно и есть ловкость рук и никакого мошенничества, ну разве что чуточку... и ещё столько же сверху... неопределенное количество раз. И в наш прогрессивный век технологий – эти самые прогрессивные технологии, чем не магия? Вот и возникающие из ниоткуда смерчи – наверняка результат применения каких-то новых технологий.

Или еще проще – галлюцинации на фоне переутомления и голода. И вообще, если меня сейчас же не покормят нормально, я сама здесь торнадо устрою. Прямо в замке! Нет, ну правда – эту гадость я есть не буду!

Я подошла к окну и вытянула руку. Вот оно! Вот в чем дело. Воздух тут какой-то... ощутимо густой, или словно подвижная невидимая преграда. Но что-то есть! Не знаю, какие тут использовались технологии и для чего, но это не магия, не волшебство. А я ведь на мгновение поверила, стыдно даже. Возможно, это некое силовое поле, какие-то засекреченные военные разработки, кто их знает... Но если это военная база, мне отсюда не выбраться... Хотя, откуда здесь тогда такая роскошь? Нет, в военную базу не верю. А вот в сумасшедшего гения с причудами – это да, очень похоже. И если это не военная база, то сбежать отсюда я точно смогу. Надо лишь придумать как. И жить пока по обстоятельствам. Например, хоть немного поесть этих вот черных продолговатых "апельсинов" сильно отдающих корицей. Не такая уж и гадость, как показалось вчера. Привыкнуть можно. Но главное – не думать о том маленьком вечернем происшествии. Не думать! Я была в состоянии аффекта, это не считается.

Но почему я ответила на поцелуй? Он, конечно, симпатичный, даже красивый по моим меркам. Но не настолько же?! Может это все-таки гипноз был, а? Да вроде я в сознании была, все понимала. Ну, почти. А вот представление, что он устроил, и вся эта нелепая ситуация – вот это действительно выбило из колеи. Но все же...почему я ответила? Ведь если бы оттолкнула... Так, все, не думать...не думать об этом.

...

Софин пришёл примерно в полдень, если верить моим биологическим часам. К тому времени я уже начала сходить с ума от скуки. Даже повторно обшарила каждый сантиметр стен, задрапированных бархатом. Если бархат отделить от стены, то было видно, что стены очень аккуратно выкрашены в бордовый цвет, а сверху и снизу нанесен простенький орнамент из позолоты.

Мы обменялись обычными приветствиями, но я старалась держаться на почтительном расстоянии от мужчины. Его габариты по-прежнему немного пугали, а черты лица и глаза – завораживали. И были слишком осмысленными, чтобы принадлежать сумасшедшему. Нет, на психа он точно не был похож. Напрягало слишком много несоответствий в этой истории. Я совершенно точно упускала что-то из виду, что-то очень, очень важное. Понять бы что. Вопросы кто он, что это за место, почему я и что со мной будет, рвались из меня, но я прикусила язык. Надо дождаться правильного момента.

– Тебе не нравится еда?

Надо же, заметил.

– Я не люблю экзотическую пищу. Непривычную.

– Но любишь хлеб?

– Не очень. Но его хоть есть можно.

– Я попрошу приготовить для тебя овощи.

Я сдержала неуместное "спасибо".

– Ты голодна сейчас?

С его приходом весь мой голод улетучился. Я помотала головой.

– Хочешь прогуляться?

– Хочу.

Он кивнул и направился к двери, позволяя сделать мне выбор – следовать за ним или остаться в одиночестве.

Я с ненавистью посмотрела на массивную мраморную дверь. На ней даже замка не было, и при этом фиг откроешь, напоминает крышку от гроба. Мраморного. Тяжелого. Но Софин, как и вчера, открыл дверь легко, словно она ничего не весила. Я снова задумалась над тем, как ему это удаётся. Поспешно выйдя вслед за ним, я остановилась и тщательно осмотрела дверь снаружи. Как и предполагалось – гладкая, ровная и без единого намека на замок. Интересно, это тоже такой фокус или Софин действительно настолько силен?

Я наткнулась на его насмешливый взгляд и смущенно покраснела, забыв о своём твердом намерении не смущаться и не вспоминать поцелуй.

– Идём, – поторопил меня он.

Мы долго поднимались по винтовой лестнице, пока впереди не замаячило светлое пятно. Прямо свет в конце туннеля. Когда мы вышли, я зажмурилась от яркого солнца и удовольствия, как крот, вылезший из норы. Мы были на верхушке одной из башен.

Тут было столько пространства! Только сейчас я поняла, что стены все это время давили на меня, и я почувствовала себя свободной, захотелось воспарить как птица. И все было такое чистое, сверкающее – и белоснежные стены башни, и серый каменный пол, и плескающееся далеко-далеко внизу море. Я подбежала к краю и, перегнувшись, посмотрела вниз. От высоты слегка закружилась голова, и я держалась руками за нагретую солнцем мраморную стену, доходящую мне до ключиц.

Края моря не было видно. А небо высокое, и воздух морской заполнял собой все пространство.

Софин стоял сзади, но его общество не тяготило. Словно я и не пленница вовсе. Я постаралась выкинуть из головы все неприятные мысли, удалось легко, словно их выдул ветерок.

Чайки как ошалевшие носились по воздуху, радуясь яркому солнцу.

Софин положил руки мне на плечи. Какие большие у него ладони.

– Хочешь, оно будет твоим?

– Что? – с ним уточнение лишним никогда не будет.

– Море. Я вижу, как ты на него смотришь. Так смотрит девушка на своего возлюбленного. Когда-нибудь ты будешь так же смотреть на меня.

И что на это ответить? Предложить ему прилечь, да проверить, не напекло ли голову? Или это такой эквивалент наших родных "звезд с неба"?

Прикосновение его ладоней обжигало, но не болезненным жаром, а мягким теплом. А слова, несмотря на их нелепость, взволновали. Я усилием воли подавила желание накрыть его огромные руки своими ладонями, прижаться спиной к его груди (хотя при его росте, скорее к животу).

– Софин. Почему я?

– Тебя предсказал оракул.

Ну конечно, местный эквивалент Ванги. И как я сама не догадалась, что без оракулов не обойтись.

– А почему он предсказал именно меня?

– Потому что он все знает.

– Что все?

– Все во всех мирах. Ответы на все вопросы. Я пришел к нему с вопросом, а он показал мне тебя. Это было год назад. Тогда я не поверил, что ты и есть мой ответ на вопрос. Теперь верю.

– И что же ты такого спросил? – сарказм скрыть мне не удалось. Он не ответил.

– Ладно, но почему я?

– Не веришь.

– А ты от темы не уходи. Так почему? Я к тому, что ты уверен, что не ошибся кандидатурой?

Он мягко развернул меня за плечи к себе лицом. Это было не очень хорошо, потому что от его близости мой мозг начинал расплавляться, и я легко теряла нить разговора.

– Уверен.

Он попытался меня поцеловать, но я вывернулась и смущенно уставилась на море. Щеки пылали.

– Тут очень красиво.

– Почему нет? – спросил он несколько растерянно. Снова ложа руки на плечи, чуть сжимая и поглаживая.

– Потому что я тебя плохо знаю. И вообще едва ли понимаю, что тут творится. И... мне нужно время. И желательно спокойная обстановка, родная, домашняя. Понимаешь? И я скучаю по родителям и очень за них переживаю.

Я повернулась, и, смотря глаза в глаза жалостно, насколько могла, попросила:

– Отпусти меня домой. Пожалуйста.

– Я не могу.

– Можешь. Ты все можешь. А я очень хочу домой.

Он погладил меня по щеке. В его безумно красивы глазах (которые были так близко) читалось нечто похожее на сочувствие.

– Ты привыкнешь. Тебе тут понравится.

– Но я хочу домой. Мои близкие ищут меня, они страдают. А если бы пропал твой ребёнок? Что бы ты чувствовал? У тебя есть дети?

– Детей нет. Я не могу отпустить тебя. И хочу, чтобы ты начала мне доверять. Я чувствую твой страх и понимаю его – ты в совершенно незнакомом месте с совершенно непонятной и чуждой тебе культурой. Но ты привыкнешь, только попробуй. Доверяй мне.

Он взял меня за руку, но я её отняла.

– О доверии не просят. Докажи что я могу тебе доверять – отпусти меня домой, и, может быть, я вернусь. Приму твою религию...

– Это исключено, – как можно мягче перебил меня Софин.

Я отошла от него. Море вдруг перестало вдохновлять, ветер уже не был таким приятным, а солнце не радовало. Затылком я чувствовала его тяжёлый взгляд.

Он начал говорить. И его низкий голос обволакивал меня как горячий мед холодную хрустальную вазу. Он рассказывал легенду о чудовище, издревле обитавшем в этом море, о людях, уходивших в море со снаряженными оружием кораблями, чтобы отомстить за смерть товарищей, и не возвращались, и о многом другом. Он говорил недолго, но успел сказать удивительно много. А я оттаяла и даже забыла о нашем неприятном разговоре.

И к моему облегчению (к которому очень некстати примешивалось разочарование) Софин больше не пытался меня приобнять или поцеловать. Лишь изредка, как истинный джентльмен, подавал руку на винтовых лестницах и резких поворотах. И каждый раз от его прикосновений у меня подгибались ноги. Так что ощутимая поддержка отнюдь не была формальностью.

Люди, встречавшиеся нам на пути, кланялись ему, желали много хорошего (чего только не желали – и незаходящего солнца, и гладкого камня под ногами, и неиссякаемого источника), и всенепременно как один называли его "мой господин", и что меня удивило – мне кланялись тоже. Софин ни разу не взглянул на женщин, ни разу не ответил мужчинам, лишь коротко, со сдержанным достоинством кивал головой, принимая их "подношения".

Он был на голову выше встречающихся самых высоких мужчин. Прямо-таки гигант.

Так закончился еще один день – легким поцелуем в мою макушку и ужином в одиночестве в моей комнате непонятными кислыми фруктами, вымоченными в отвратительном сладковатом соусе овощами, ну хоть пряного хлеба еще принесли.

Хочу домой. Хочу мамин борщ, а папа у меня вкусно делает шарлотку, только у него она получается такой воздушной. А Макс, мой младший брат, он с детства таскал печенье, у него до сих пор на подоконнике стоит железная коробка, куда он до сих пор таскает печенье с ужина, а ведь ему через неделю шестнадцать стукнет.

Скучаю. Как же сильно я по ним скучаю.

А мой старший брат – Славка – профессиональный спортсмен. И тот ещё ловелас. В детстве он всегда меня защищал. Каждый раз, когда я разбивала дома посуду или вазу, Слава брал вину на себя. Он учил меня приемам самообороны. Именно он научил меня большому теннису, и у меня даже неплохо получалось. На местные соревнования поддерживать меня приходила вся семья. С плакатами, со свистками. Я смахнула выступившую слезу. Плакать еще рано. Пока нельзя. И в прошлом году отец заговорил о турнире большого шлема. И это был взрыв радости, потому что попасть туда была моя самая заветная мечта. До некоторых пор я думала, что несбыточная. Но едва стоило мне в неё поверить, поверить в себя, как я оказалась тут. И что теперь?

Я должна найти способ сообщить им что происходит. Я должна найти способ выбраться отсюда. Чего бы мне этого не стоило.

...

Проснулась я от холода, одеяло упало с кровати, и я ежилась, свернувшись в позу эмбриона. Утро выдалось пасмурное. Шел дождь, но до окна не долетал, словно что-то его отталкивало. Ветер вздымал на море большие волны. Я любовалась стихией, завернувшись в одеяло, и догрызала вчерашний ломоть хлеба, превратившийся в сухарик, когда принесли завтрак. Но на этот раз я и бровью не повела – разговора с незнакомкой все равно не выйдет, а отвлекаться от бушующего внизу шторма не хотелось. Он завораживал своей скрытой мощью.

– Мне тоже нравятся бури. Особенно издали, – произнёс знакомый бархатный голос над ухом.

– Доброе утро, – вежливо поздоровалась я.

– Добрый день, – мягко поправили меня.

Я пожала плечами, но из-за одеяла вышло не очень.

– Какие у нас планы на сегодня, – поинтересовалась я.

– Днем и вечером я занят. Государственные дела. Хотел показать тебе библиотеку, чтобы ты выбрала что-нибудь почитать. Но сначала завтрак.

Он хотел снять с меня одеяло, но я воспротивилась. Я ещё не оделась, и поэтому красноречиво посмотрела на дверь.

– Мне выйти? – осведомился Софин так, что стало ясно – он никуда не выйдет, и даже сама мысль об этом глупейшее, что когда-либо приходило в мою голову.

– Я принёс тебе одежду. Я увидела аккуратную стопочку на кровати. Единственное, почему я к ней подошла – это то, что ткань была плотная и непрозрачная. Придерживая одной рукой одеяло, я развернула одежду.

– Паранджу я не надену. Платок тем более.

– Но...

– Нет, – твердо сказала я. Софин недовольно нахмурил лоб и ничего не сказал. Я взяла свою одежду и вышла в "ванную". А когда вернулась, Софин разливал горячий ароматный чай по белым фарфоровым чашкам.

– Тебе понравились овощи?

– Нет. Он вскинул на меня удивленный взгляд, вероятно, был уверен в противоположном ответе.

– Я думал, ты любишь овощи.

– Люблю. Но родные и без экстравагантных соусов.

– А чай? Я села рядом с ним на высокий дубовый (может и не дубовый, но очень массивный и похожий на дубовый) стул. И отхлебнула из чашки.

– Вкусный. Он пододвинул ко мне тарелку с пирожными и конфетами. Я выбрала пресную булочку. Сладкое по утрам не люблю. Всегда оставляла пирожные и конфеты на обед. Мы пили чай и смотрели на море. Украдкой я разглядывала Софина. Он казался таким спокойным, довольным.

– Что? – улыбнулся он, когда поймал меня за подглядыванием.

– Как ты сделал смерч? – не поддалась я на провокацию. Пусть и не думает, что я им любовалась. Совсем нет. Ну, разве чуточку...и еще столько же.

– Аня, – с легким упреком произнёс Софин, но так нежно, что по спине пробежал табун мурашек.

– Как я оказалась тут? Где мы? В каком городе? Я устала сидеть тут и гадать, и устала от твоих непонятных ответов. Я хочу понять.

– Не хочешь.

Я со звоном опустила чашку на блюдце. На чашке появилась трещина, и чай начал вытекать на блюдце. От злости мне даже не было жаль столь прекрасный образец посуды, достойный места в музее на витрине для особо ценных экспонатов.

– Я говорил тебе, но ты не хочешь верить.

– Потому что это ложь. А я хочу знать правду.

– Это другой мир. Мир, в котором есть магия. И правят тут маги. Такие, как я. Мне не следовало торопиться. Привыкнуть к новому миру сложно. Не торопись и ты.

– Это похищение. Это противозаконно.

– В этом мире закон – Я.

– Ладно. Докажи.

Он пожал плечами, перенимая мой жест. Легонько дотронулся до чашки, и трещинка срослась, словно ее и не было. Провел рукой над чашкой и разлитый на блюдце и стол чай вновь оказался в чашке.

– Пей чай.

Я демонстративно отодвинула чашку. Потом подумала. Пододвинула ее к краю и толкнула так, что чашка с блюдцем упала прямо на голый пол в просвет между коврами. Молча нагнулась, подняла осколок покрупнее, повертела в руках и положила на стол перед Софином. Выжидающе изогнула одну бровь. Спокойно глядя мне в лицо и держа одной рукой свою чашку, Софин протянул руку над осколкам, и они тут же взлетели, закружились и через мгновение передо мной стояла целая чашка на целом небитом блюдце. Я пыталась найти хоть одну трещинку, но её не было. Я даже постучала серебряной ложечкой. Но чашка была крепка. Софин молча наполнил ее горячим, обжигающим чаем.

– Пей чай. Вот эти – мои любимые, – ткнул он в последнее оставшееся белое пирожное.

– Ладно. Хочу, чтобы дождь прекратился, и выглянуло солнце. Прямо сейчас.

– Можно я хоть чай допью? – спокойным, не терпящим возражения голосом спросил мужчина.

– Нет. Прямо сейчас.

Ветер бился о море, море о скалы. Дождь лил вовсю и, судя по темным оттенкам туч, прекращать не собирался. Софин сделал последний глоток и отставил чашку. Левой рукой он оперся о стол, но вставать не стал. Сосредоточенный взгляд был направлен в небо. Он выставил другую руку перед собой и замер, шепча что-то непонятное и состоящее исключительно из согласных букв. Я откинулась на спинку стула и ждала. Вскоре среди туч появился проблеск голубого неба, и струящиеся лучи солнца окрасили тучи в золотистый цвет, и прямыми линиями спадали прямо до моря, расстилаясь по его бурлящей поверхности. Проталинка росла, тучи отступали, и вскоре уже спокойное синее море засверкало под лучами раскрывшегося, словно сердцевина ромашки, солнца. Но тучи не отступили окончательно, их словно кто-то держал сильной, властной рукой. Я посмотрела на Софина. Он был напряжен, вены на висках вздулись, лоб покрылся испариной. А если это экран? Я взяла его пустую чашку и со всей силы швырнула в окно. Она словно увязла в густом воздухе перед окном, но замедленно пролетев его, вырвалась на свободу и быстро полетела по правильной дуге вниз, где, вероятно, с брызгами (было слишком высоко, чтобы их увидеть) исчезла в волнах. Софин опустил руку и чуть насмешливо подал мне оставшееся блюдце. А я подошла к окну и чуть перегнулась. Софин встал рядом. Но все моё внимание приковали быстро возвращающиеся на свое законное место тучи, вновь принеся с собой проливной дождь и ветер. Когда они схлопнулись между собой, небо осветила яркая разветвленная молния, ударившая в море так близко, что глаза заболели от яркого света, и я почувствовала ее близость, и вслед за ней раздался оглушающий гром. Я даже отскочила от окна.

– Вытяни руку.

Я послушалась. Тут преграда исчезла, и колючий ветер рванул в лицо, а дождь поливал на руку. За секунду ладошка наполнилась водой.

– Какая необычная иллюзия, – зачаровпнно прошептала я, не чувствуя проникающего из окна холода.

– Иллюзия? – резко спросил маг.

А я уже понимала, что это по настоящему, что это не иллюзия, а самое настоящее волшебство. Магия. Чародейство. Но мозг работал как-то замедленно, словно не хотел принимать действительность. Я словно раздвоилась одновременно понимая, что вижу новый мир, новую реальность и она действительно существует, и одновременно не веря и не доверяя своим глаза, чувствам.

– Иллюзия? – снова спросил Софин. – Это та магия, которую по просьбе не показывают, эта та магия, которую творят только ради близких людей. Эта та магия, Аня, на которую способны только самые великие из магов! И ты называешь это иллюзией?!

Он резко вернул защиту или что там это было на окно. И развернул меня.

– Смотри, – рявкнул он.

Он поставил перед собой на стол круглый металлический поднос. Плеснул на него воды, дотронулся до нее ладонью, зашептал слова. Вода замерзла, превратилась в зеркало, но зеркало было необычное, в нем расплывались образы, которые, наконец, превратились во внятную картинку.

Слава, мой брат, со сосредоточенным лицом показывал прохожему фотографию, задавая в тысячный раз один и тот же вопрос. Вдруг он остановился и запрокинул голову, стараясь удержать непрошенные слезы. Он смотрел на пасмурное небо и ничего не видел. То ли слеза, то ли капля дождя скатилась по щеке, и он грубым быстрым жестом смахнул ее. Мой старший брат, мой сильный старший брат – плакал. К нему подошёл Макс и положил руку на плечо. Господи, как же я по ним скучаю. Невыносимо. А ведь им ещё хуже. Даже подумать страшно, что они сейчас чувствуют. По спине пробежали неприятные мурашки. А что бы почувствовала я, если бы пропал один из них? Даже представить страшно. Я бы искала, днем и ночью, я бы весь город перевернула. А мама... потерять своего ребёнка, это же с ума можно сойти от горя. Как же больно. Я приложила ладонь к груди, пытаясь унять зашедшееся в диком ритме сердце, в висках стучал пульс. Появилось отчетливое ощущение, что долго я так не протяну.

– Мама, – тихо позвала я, и зеркало подчинилось.

Оно показало лицо несчастной пожилой женщины. Это была моя мама. Моя замученная, заплаканная мама. У меня от боли защемило сердце. Вот как выглядит женщина, не спавшая три ночи из-за пропавшей дочери. Ком, тяжёлый стальной ком, поднялся из груди и встал в горле, не давая дышать и причиняя невыносимую боль.

– Не нашли? – ее замученный голос доносился, словно из-за толщи воды.

Она же сойдёт с ума от горя.

– Мы ищем. Все ищут, – это голос папы. Он появился рядом с мамой, обнял ее за плечи, но она не заметила.

– Тебе нужно поспать.

– Нет, нет. Я не могу. А вдруг она найдётся, а я буду спать?

В ее глазах я различила далекий огонёк безумия. Её рот скривился, передавая ее отчаяние, и она снова заплакала, хотя казалось, что слез больше нет.

Я повернулась к Софину.

– Что ты наделал?! Верни меня им сейчас же! – я хотела кричать, но получился лишь сдавленный шепот. По щекам катились слезы.

Но он только угрюмо и непреклонно смотрел на меня. Это значило "нет". Хотя и смешанное с жалостью. К черту его магию, к черту его мир, к черту его поганую жалость.

– Ты должен что-то сделать. Слышишь? – я почти кричала, насколько это было возможно. – Да сделай же хоть что-нибудь.

– Есть один способ облегчить их страдания, – ответил Софин.

Смотря на маму я понимала, что пойду сейчас на все. Но несвойственная Софину настороженность в голосе и во взгляде давала понять, что тут есть подвох, очень серьёзный подвох, и если соглашусь, то потом буду очень и очень сильно жалеть. Да и Софин был не рад этому.

– Какой?

– Отрекись от прошлого мира.

– И?

– Просто произнеси формулу...

– И что с ними будет?

– Они забудут тебя. Ты сотрешься из истории того мира. Никто не вспомнит о тебе, словно тебя никогда и не было. Нельзя любить и страдать по тому, кого ты никогда не знал.

– А я?

– Ты будешь помнить все. Но если хочешь, я сотру твою память. Но это...

– Нет. Я хочу их помнить. А как эта процедура аукнется мне?

Софин помедлил и нехотя ответил:

– Ты никогда уже не сможешь вернуться в свой мир. Но имей в виду, что я тебя все равно не отпущу, даже если ритуала и не будет. Никогда. Ты ничего теряешь.

– Кроме своих близких, – зло ответила я. Мне потребовалось еще минут пять, чтобы решится. Как никогда остро и отчетливо я понимала, что собираюсь сжечь мой единственный путь назад.

– Давай.

Он вытянул руку над "зеркалом" и полоснул ладонь невесть откуда взявшимся ножом, лезвие его было рубиновое, а ручка золотая с рубиновыми вставками. И передал нож мне.

–Быстрее!

Я вытянула руку и прижав нож со всей силы к ладони, как можно резче полоснула, вонзая тупое лезвие вглубь. Лезвие оказалось не такое уж и тупое, как показалось. Кровь полилась струей. Перестаралась.

– Отрекись от своего мира. Просто скажи это. Но помни, обратного пути не будет уже никогда.

Я сказала шепотом, на всякий случай несколько раз, давая нерушимую клятву. А заодно поклялась еще кое в чем:

– Если это обман, если это не сработает, я тебя убью, – пообещала я в глаза магу.

Он кивнул, принимая клятву. Кровь, капая на зеркало, превращалась в красный дым и просачивалась внутрь, словно та другая реальность поглощала ее, впитывала. Я, вцепившись руками в ручки подноса, напряженно вглядывалась в зеркало, на лицо мамы. Она постепенно перестала плакать, морщины разгладились, глаза просветлели.

– Милый, почему я плачу? – слабо спросила она у отца.

– Я не помню, я что-то забыла, что-то важное.

– Это не важно, дорогая. Держи, – он дал ей таблетку и стакан воды. – И идём отдыхать. Где наши сыновья?

– Я не знаю. Я не помню.

– Поспи, и ты все вспомнишь, и мне расскажешь.

Я ещё долго смотрела на них, пока окончательно не убедилась, что они в порядке, что они действительно забыли обо мне.

– Дай руку, – попросил Софин.

– Убирайся отсюда, – тихо и зло прошептала я, смахивая рукавом слезы. И вдруг пошатнулась, посмотрела на руку. Порез был очень глубокий, я потеряла много крови. И только сейчас почувствовала пульсирующую боль.

– Руку! – повторил маг. Я хотела показать ему неприличный жест, но он перехватил руку и туго перевязал белым шелковым платком.

– Знаешь что? – шепнула я ему в лицо.

– Я не выйду за тебя. Ты черствый. Эгоистичный. Я лучше умру, чем позволю тебе ещё хоть раз коснуться меня.

– Не все, во что мы верим, сбывается.

– Я...

– Ты слишком расстроена, чтобы принимать сейчас хоть какие-то решения. И все не так плохо как тебе сейчас кажется.

Он вскоре ушёл, а я легла в постель и постаралась уснуть. Как ни странно, удалось, и проспала я до самого вечера.

...

Я задумчиво поглядывала на гардины и тупой нож для разделки мяса. Все ждала, что Софин придет проведать, но его не было. Когда начало темнеть я решилась.

Меня подгоняла злость и слабое чувство обреченности, пока – слабое.

"Все не так плохо, как тебе кажется". Его слова и его голос застыли в моем мозгу. Он был прав, и это злило еще больше.

"Все не так плохо, как тебе кажется". А как мне должно казаться, если этот мир я не знаю абсолютно? И этот обряд... этот ритуал... что если у меня действительно не осталось шанса вернуться в свой мир? Но ведь сюда-то я попала. Значит, есть способ вернуться. Надо только найти его. А сидя в комнате и ничего не делая, вряд ли мне это удастся.

"Все не так плохо как тебе кажется ". Что ж, пусть это правда. Да, я жива, руки-ноги целы. Есть цель. Моим близким не больно, они забыли, но я буду помнить. Мне больно, но я потерплю. Да. Все действительно не так уж и плохо. Но Софин об этом еще пожалеет. Размышляя об этом, я делала насечки на занавеске, она оказалась плотнее, чем представлялось. Потом попыталась сдернуть. Я даже полностью на ней повисла, упираясь ногами в стену, и то – выдержала. Да на что ж их тут крепят?!

Все-таки раза с десятого (может больше, я не считала) получилось. Рухнула я со знатным треском и набила несколько нехилых синяков. Надо было подушку подложить, но хорошие мысли, как говорится, приходят... Я услышала смутный шум за стеной, и замерла, держа в руках бордовую, тяжёлую ткань, и не отрывая настороженного взгляда от двери, очертания которой в сумерках сливались со стеной. Но никто не вошёл. Наверное, смена караула. Я хмыкнула. Интересно им сильно достанется, когда Софин узнает, что я сбежала? Вряд ли... Я же не через дверь.

Из не очень тонких полос я скрутила довольно толстый и прочный (очень на это надеюсь) канат.

Внизу, под моим окном я видела смутные очертания черной расщелины, как раз над нижним окном.

Я продумала все возможное, чтобы не упасть. Прочно привязала канат к ножке стола. Он был очень тяжёлый, я даже не смогла пододвинуть его ближе. Вообще не смогла сдвинуть ни на миллиметр.

Другой конец обвязала вокруг талии. И спустилась. Спускаться было не так страшно, как ожидалось, потому что воздух был каким-то плотным и ощущение, словно я карабкаюсь сквозь вату.

Я рассмотрела, что в скале наряду с моим окном есть пять, но ни до одного мне добраться не удастся. Зато, как я правильно заметила, под моим окном была щель, ведущая в пещеру. И я почти до неё добралась. Если не привязывать себя за талию, длины вполне хватило бы, но слишком опасно. А я пока умирать, не готова. По крайней мере, не так глупо.

Когда я добралась до своей комнаты, то во-первых – уже рассветало, а во-вторых – я чертовски устала и руки болели от перенапряжения.

Я спрятала канат под матрац и замертво рухнула спать в это отвратительное "озеро", от которого меня по утрам укачивало.

День прошёл спокойно, только руки действительно болели, и мне пришлось отложить поход. Что интересно – когда я проснулась, Софин был в комнате. Ждал. Не будил. Беспокоился он, видите ли. Новая штора висела так, словно ничего и не было, словно именно она тут всегда и висела. А может она та самая и была. Софин ведь склеил чашку. Я покосилась на него.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.

Вопрос я проигнорировала, только мрачно посмотрела на него.

– Голодна? Есть хочешь?

– Нет. Уже сыта по горло.

– Чего ты хочешь?

Я неопределенно пожала плечами. Неужели все снова повторять? Софина я упорно игнорировала, а когда он ушел, кинулась смотреть под матрац. Я была уверена, что каната там не окажется, но он был.

А Софин... неужели ничего не заметил? Куда вероятнее, что сделал вид. Я решила подождать и никуда сегодня не сбегать. Береженого бог бережет.

...

Зато в следующую ночь, все получилось. Это была темная треугольная пещера. Потолок смыкался высоким острым углом и уходил во тьму. Несколько минут я решалась, потом все же отвязалась и двинулась вперед, очень медленно, держась рукой за холодную шершавую стену. Туннель уводил меня вбок и вверх, ноги иногда скользили, но не так, чтобы стоило об этом беспокоиться. Наконец, впереди почудился свет, белый и холодный. Словно открытую площадку освещала луна.

Я вырвалась из своей злополучной тьмы прямо в метафорические объятия Софина. Широкую комнату освещал холодный шар света, висевший над столом, на котором аккуратными стопочками были сложены разные свитки. Софин сидел в удобном кресле и улыбался.

– А я-то думал, когда же у тебя, наконец, получится. Пятую ночь тебя тут жду.

– Ты... ты, – от возмущения я даже задохнулась.

– Я-я, – издевательски отозвался он.

– Я же погибнуть могла!

– Не могла. Даже если б захотела и бросилась бы с окна в море – и тогда бы не смогла. Идём.

– Не пойду я с тобой никуда! – грубо ответила я.

– Идем, тебе понравится.

– Куда?

– Покажу тебе ту часть замка, которую ты ещё не видела. И объясню, почему ночью туда одной лучше не ходить.

Мы пошли.

Мы шли по ночному, но совершенно не зловещему и даже ни капельки не мрачному замку. Даже обидно как-то. Где паутина? Где пугающе-дрожащие огни факелов, рождающих монстров из тени. Где скелеты, затхлый запах давно разложившейся плоти просачивающийся из подземелья, набитого душами убитых во время нечеловеческих пыток мучеников. Освещения тут не было, только лунный свет серебрился в темноте, отражаясь от блестящих белых стен.

Мы спокойно шли вниз и вниз, то по лестнице, то пересекая узкий темный коридор, то широкий, прошли по знакомой площади, над которой разгорались звезды и яркая белая луна. Потом снова коридор, огромный зал.

Все застыло в сонной тишине, только изредка слышался шуршащий звук в стене, словно скреблась мышь, а иногда как будто котенок царапал коготками пол, или зазывно завывал ветер.

Мой спутник шел молча, погруженный в свои нелегкие раздумья. Как мне казалось – связанные со мной. Когда мне уже надоело ждать "ту самую часть замка, куда ночью лучше не соваться" (и про которое моё воображение красноречиво нарисовало то самое набитое касперами разного уровня злобности подземелье), я поинтересовалась:

– А когда будет душераздирающий рассказ о тайной части замка? И сама та зловещая часть?

– Что зловещая? – с искренним недоумением спросил Софин, и тут же опомнился, – Так мы уже давно по ней идём. И с чего ты взяла, что она тайная и зловещая?

– Ты дал понять.

– Разве?

– А почему тогда сюда ночью нельзя ходить?