Текст книги "Пряный кофе (СИ)"

Автор книги: Софья Ролдугина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

…и оказалась в совершенно незнакомой комнате.

Точнее, в каком-то странном зале с необыкновенно высокими потолками, разгороженном длинными плотными занавесями. Яркий свет исходил от деревянного настила на полу – доски словно были охвачены пламенем, но никакого жара не ощущалось. Голоса по-прежнему раздавались поблизости. Недолго поколебавшись, я откинула ближайшую занавесь – и едва не столкнулась с высокой мрачной дамой в карнавальной маске Чумного Доктора.

У меня сердце едва не остановилось.

Но прежде, чем я сумела пролепетать что-либо в своё оправдание, дама, шелестя чёрными юбками, прошла сквозь меня и скрылась в лабиринте пропылённой ткани.

«Сон, – догадалась я с опозданием. – Всего лишь сон».

После этого стало отчего-то спокойно.

С каждой отдёрнутой занавесью голоса становились громче. Вскоре уже можно было различить не только интонации, но и отдельные слова. Особенно одно, которое повторялось снова и снова:

– Дрянь! Ты посмотри, какая дрянь!

Последнюю занавесь я прошла насквозь – и выскочила в комнатушку, сплошь уставленную напольными вешалками, сундуками и шкафами. Даже стена, вплоть до самого потолка, была испещрена крючками – железными, медными, грубыми деревянными, простыми гвоздями… И всюду висели платья, разодранные лифы, нижние юбки, панталоны и шляпки всех цветов.

А в центре комнаты метались три человеческие фигуры – две пылающие и одна чёрная, точно погасший уголь.

Одна женщина, яркая, точно пламя, избивала другую, тёмную, помелом, словно заправская ведьма, и вопила, не переставая:

– Не бери! Не бери, кому сказала, дрянь! Не бери чужого!

Женщина на полу уже даже не пыталась прикрываться, только вздрагивала каждый раз и хрипло всхлипывала. Высокий мужчина в маске быка наблюдал за ней, скрестив руки на груди.

– За что на сей раз? – Голос его звучал пресыщенно и устало.

– Платье! Эта мерзавка надела моё платье! – прошипела женщина и резко отвернулась, закрывая лицо руками. – У-у-у, ненавижу! Смотри, не подохни, тебе ещё убираться здесь, – бросила она своей жертве сквозь зубы и тут же обратилась к мужчине уже другим, пленительно нежным голосом: – Я устала. У меня болит голова. Дашь мне лекарство?

Он обнял её, прижимаясь чудовищной бычьей маской к пылающему лицу.

– Конечно, я дам тебе лекарство. Дорогая моя Мадлен…

И в то же мгновенье пара вспыхнула, как брошенное в камин письмо – сначала силуэт почернел, затем посерел и начал расползаться рыхлыми хлопьями. Отчётливо потянуло горелым жиром.

Дыхание у меня перехватило. Я отшатнулась, расцарапывая ногтями собственное горло, оступилась, запуталась в занавесях и начала заваливаться на спину – чудовищно медленно. В глазах начало темнеть. И последним, что отпечаталось в помутнённом разуме, была та самая чёрная женщина: она стояла на коленях, горстями сгребала белёсый пепел и запихивала его себе в рот, давилась, кашляла, но глотала, глотала…

Проснулась я в мокрой насквозь сорочке, словно всю ночь меня била лихорадка, и долго не могла заставить себя вызвать Юджинию. Затем кое-как облачилась в пеньюар, пригладила взъерошенные волосы и позвонила в колокольчик. Но вместо того, чтобы распорядиться о тёплой ванне и поскорее смыть с себя липкое ощущение кошмара, я зачем-то приказала в первую очередь принести мне новую тетрадь для записей – на ремешке, с крохотным замком. Умница Юджи не стала задавать лишних вопросов – сделала книксен и убежала исполнять поручение. И лишь получив вожделенную тетрадь, я задумалась, зачем вообще это мне понадобилось.

Пока сон ещё ярко стоял перед глазами. Запахи затхлой ткани, ощущение живого огня под ногами, першение в горле из-за жирного пепла… Но мне было хорошо известно, что пройдёт час, другой, третий – и детали начнут стираться из памяти, а образы поблекнут. Сейчас я бы уже не вспомнила сны о приюте святого Кира Эйвонского и о детстве Эллиса.

«И Лайзо позвать нельзя, – пронеслась в голове мысль. – А ведь он мог бы подсказать, как лучше истолковать сон».

С другой стороны, доверить нечто настолько личное бумаге… И страшно, и неразумно. Любые тайные записи можно расшифровать, а вписывать свои видения между строк, подобно леди Милдред, я не умела – и некому было научить меня этому искусству.

Решение пришло неожиданно.

Если нельзя записать и зашифровать, то можно… зарисовать.

Действительно, я и раньше черкала на полях черновиков – схематичные картинки, наброски интерьеров кофейни… Правда, люди выходили у меня не слишком правдоподобно, но главное ведь – привычка. А некоторые детали можно подписать и словами, как делал Фредерик Эверсан в путевых дневниках.

Через полчаса упорных трудов на первой странице тетради появились два человекоподобных монстра с помелом – результат попытки изобразить сгоревшую парочку. Угол листа украсила маска Чумного Доктора. Одежду, развешанную по стенам, я набросала схематично, а затем перешла к несчастной женщине, лежавшей на полу. И, лишь вырисовывая профиль, осознала, что она похожа на свою мучительницу, точно родная сестра. Те же пропорции, та же форма носа, чётко очерченные брови, те же мелкие кудряшки-пружинки, обрамляющие лицо…

– Совпадение? – пробормотала я растерянно. – Нет, не похоже.

Тут в дверь робко поскреблась Юджиния и сообщила, что ванна готова. Я к тому времени уже напрочь забыла о собственном указании, а потому немного удивилась. Пришлось спешно заканчивать рисунок и надписи. Получилось весьма небрежно, но в целом я осталась довольна работой – настолько, что, уходя, даже позабыла закрыть тетрадь на замок. Она так и осталась лежать на столе, открытая на первой странице.

Следующие несколько дней я провела словно в тумане – несмотря на огромное количество срочных дел, связанных с грядущим благотворительным вечером, мысли постоянно возвращались к странному видению. Тетрадь переселилась в мой кабинет, и даже Юджиния, кажется, стала замечать, что я подолгу смотрю на странный рисунок.

Мадлен же виделась теперь похожей и одновременно непохожей на тех женщин и сна. Да, у неё были те же кудряшки, та же форма носа, те же тонкие запястья… Но вот надлом, что явственно чувствовался и в жертве, и в мучительнице, бесследно исчез. Мэдди выглядела сильной, пускай в последнее время и уставала больше, чем обычно. Утром она подолгу зевала украдкой в ладонь и просыпалась окончательно только после большой чашки крепкого кофе.

Впрочем, неудивительно – поздней осенью сколько ни спи, а всё мало.

Из-за дяди Клэра мы теперь не засиживались допоздна в кофейне и разъезжались вскоре после закрытия. Дома я бегло проглядывала документы, оставляя основную долю работы на утро, и ложилась спать в надежде, что увижу продолжение того странного и пугающего видения. Но из-за постоянной усталости вместо снов была сплошная, непроглядная чернота, из которой поутру приходилось выбираться через силу, как из густой смолы.

Однако на четвёртый день, накануне в который раз перенесённого визита в приют к отцу Александру, привычное течение событий изменилось. Посреди ночи я вдруг отчётливо услышала, как меня зовут по имени… по имени, которое я уже успела позабыть.

– …леди Метель, просыпайтесь.

– Благодарите Небеса, что у меня нет привычки кричать, когда меня будят таким образом, – строго отчитала я неурочного визитёра и только затем окончательно проснулась.

Первое, что бросилось в глаза – потайной фонарь на краю стола. Металлическая пластина более чем наполовину заслоняла выпуклую голубую линзу, и холодный свет рассеивался, не доходя до противоположной стены. Зато он вполне позволял разглядеть стопку тёмной одежды, увенчанную мужской шляпой-котелком и бархатной маской.

– Я бы никогда не стал навещать леди с такими привычками, – продолжил беседу голос из темноты. Впрочем, если отвести взгляд от фонаря, можно было заметить очертания знакомой фигуры и отблеск медной маски, искажающей голос.

– Это должно прозвучать как комплимент? Вы весьма самонадеянны, – пожала я плечами, стараясь не выдать своего волнения.

Крысолов! Сколько же времени он не появлялся? Два месяца, три? Пожалуй, с самого возвращения из Серениссимы… Иногда мне даже казалось, что ночной карнавал – плод чересчур богатого воображения. Пожалуй, если бы вот так пропал любой другой мой знакомый – без весточки, без единого объяснения – потом я бы вовсе не пустила его на порог.

Но, во-первых, странно ожидать соблюдения этикета от мистического видения.

А во-вторых, Крысолов не спрашивал у меня дозволения войти.

И это было весьма удобно – так я могла холодно смириться с его присутствием, не теряя лица.

– Не будь я настолько самонадеян, мы бы никогда не встретились, леди Метель, – повинно склонил голову Крысолов. – И тем более не отважился пригласить бы вас нынче в театр.

Я насмешливо выгнула бровь:

– Не поздно ли? Вряд ли театр будет открыт посредине ночи.

– О, этот театр открыт для вас всегда, – возразил Крысолов; голос его звучал немного насмешливо. – Я говорю об Уиллоу. Вы ведь хотели туда попасть?

От удивления я даже забыла о том, что вроде бы должна холодно смиряться с присутствием незваного гостя.

– Откуда вы знаете? – Версии проносились в голове, одна нелепее другой. – Вы… Вам Эллис рассказал? – выдохнула я наконец самую бессмысленную из несуразиц, и Крысолов вдруг закашлялся. Из-за металлической маски звук больше всего походил на сдавленный хохот. Но это было невозможно – даже такой наглец не осмелился бы смеяться надо мною сейчас… Я надеюсь.

– Нет, не он, – наконец проговорил Крысолов, откашлявшись. – Я просто умею слушать, смотреть… и делать выводы. Вы примете моё приглашение, леди Метель?

– И как мы доберёмся до театра? – поинтересовалась я, чтобы потянуть время.

Следовало, конечно же, тотчас ответить отказом, но проклятый сон никак не выходил из головы. И от Эллиса, как назло, в последние дни не было даже записки о том, как продвигается расследование. А Мадлен из-за беспрестанных тревожных размышлений начала казаться мне усталой, и за обычной её живостью всё яснее проступала некая тень.

Только вот чья – вздорной женщины из сна или её жертвы?

Мэдди не была похожа ни на ту, ни на другую… или, точнее, сочетала в себе черты обеих. Жестокость, но без капризности; упрямство, но без жертвенности. Словно её слепили из двух теней и отсекли недостатки, а голос забрали в уплату, как в старой сказке.

– Нас довезёт один экипаж, – ответил между тем Крысолов, и не подозревающий о моих сомнениях… или, напротив, знающий о них слишком хорошо, а потому и уверенный, что я соглашусь. – А обратно доставит другой.

– А вдруг меня кто-нибудь узнает? – вновь задала я вопрос, думая совершенно об ином.

Может, просто потребовать завтра, чтобы Лайзо отвёз меня к Уиллоу? И пускай придётся захватить с собой дядю Клэра, я ведь не обязана объяснять ему свои поступки. На крайний случай можно сказать, что мне любопытно, что за театр такой сносят… Нет, не пойдёт. Мадлен наверняка узнает, даже если я попрошу Лайзо держать поездку в секрете, потому что Клэру прекрасно известно, откуда леди Милдред взяла компаньонку для меня. И, зная его характер, молчать он не станет. Или обронит за завтраком при всех многозначительное замечание, или нотацию прочитает о неподобающем леди поведении. А слухи распространяются быстро, даже если прислуга в доме верна и неболтлива. Да и к тому же автомобиль у меня приметный, и вполне может найтись человек, который захочет узнать, почему графиня Эверсан-Валтер так заинтересовалась старым театром, и тогда пойдёт сплетня, и Мадлен точно узнает, что…

Святые небеса, да почему я так боюсь, что она узнает?!

– …В Серениссиме никто не заметил отлучки, хотя за вашим домом присматривали, – невозмутимо ответил Крысолов.

– У меня сейчас гостит дядя Клэр. Он наверняка заметит, если я отъеду посреди ночи.

– Не сегодня, – многозначительно возразил он.

Я грозно расправила плечи, поддерживая рукой сползающее одеяло:

– Вы ведь не отравили его?

– Конечно, нет. – Мне показалось, что Крысолов произнёс это с улыбкой, хотя маска скрывала его лицо, и узнать наверняка было невозможно. – Он всего лишь получил записку, которую не смог оставить без внимания. И до утра теперь будет гоняться за призраками… Однако нам так или иначе придётся вернуться к шести, до того, как проснётся прислуга.

– Вижу, вы всё предусмотрели, – рассеянно откликнулась я.

Решиться или нет? Ставка высока, и однажды мне уже случилось оступиться – и в буквальном смысле рухнуть в катакомбы под городом…

Внезапно я поймала себя на мысли, что хочу видеть на месте Крысолова другого человека – того, кого могу звать по имени и доверять ему при свете дня. И это напугало меня больше всех теней Бромли вместе взятых.

– Всё? – с сомнением склонил голову Крысолов. – Одного я не предусмотрел – того, как вы изменились. Кажется, в первую нашу поездку вы больше страшились остаться наедине с мужчиной, а теперь вас волнует только возможное разоблачение?

Меня бросило в жар.

– Доброй ночи, – произнесла я унизительно тонким голосом, чинно легла и накрылась с головой одеялом, как бывало раньше в пансионате.

Некоторое время в комнате царила тишина, нарушаемая лишь неровным дыханием и загадочным царапающим… кашляющим… свистящим звуком…

Смехом?!

– Мало того, что вы позволяете себе оскорбительные намёки, так вы ещё и потешаетесь надо мною, – холодно произнесла я и тут же прикусила язык: фамильный ледяной тон Валтеров из-под одеяла звучал совсем не так, как хотелось бы.

– Ни в коем случае, – заверил меня Крысолов. Голос его раздавался совсем близко. – Вы не так поняли, леди Метель. Я всего лишь порадовался, что вы стали мне доверять.

– Не стала. Я возьму револьвер и трость.

– Значит, вы всё же поедете?

Нет, он точно насмехался!

– По удивительному совпадению у меня как раз есть дела в театре Уиллоу, – уведомила я его, разрываясь между здравым смыслом и женской гордостью. Здравый смысл подсказывал, что никак иначе я в театр не попаду, тем более – тайком от Мадлен. А если и доберусь до него незаметно, то вовсе не обязательно, что меня впустят внутрь. Даже у сгоревших зданий есть владелец, а владелец часто нанимает охрану…

Женская же гордость обиженно шептала, что сдаваться так быстро нельзя, и порядочную леди добрый час умоляют даже о невинной прогулке в парке.

«Впрочем, если он станет упрашивать меня целый час, то на осмотр театра останется всего пятнадцать минут», – вынуждена была я признать, услышав, сколько ударов отбивают часы в гостиной.

– В таком случае, относитесь ко мне как средству для исполнения ваших желаний, леди Метель, – вкрадчиво предложил Крысолов.

Щёки у меня невесть отчего запылали ещё сильнее. Возможно, это просто воздуха под одеялом стало не хватать.

– Если вы настаиваете, буду считать именно так, – равнодушно согласилась я. – Надеюсь, что поездка обойдётся без сюрпризов.

– Один сюрприз всё же будет, – усмехнулся Крысолов. – Леди Метель, вам никогда не приходилось надевать мужской костюм?

Я резко села – так, что голова закружилась:

– Вы же не имеете в виду, что…

Крысолов стоял рядом с кроватью и протягивал мне стопку тёмной одежды с видом заправского соблазнителя.

– Именно это и имею в виду, леди Метель. В брюках, жилете и мужском котелке вы будете обворожительны. А вот пальто я, пожалуй, отдам вам у чёрного хода – имею же я право полюбоваться на вас немного?

Мне очень захотелось сказать: «А если я не приду?» – но я сдержалась. Крысолов вполне мог ответить: «Вы придёте», – и этого моя гордость бы уже не выдержала.

– Благодарю, – кивнула я с улыбкой.

И – приняла стопку одежды, из рук в руки.

Пути назад не было.

Крысолов любезно оставил мне потайной фонарь и вышел, бесшумно притворив за собой дверь. Я выждала с полминуты, затем на цыпочках пересекла комнату и выглянула в коридор. Поблизости никого не было – ни полуночного гостя, ни, к счастью, прислуги…

Стопка мужской одежды и манила, и пугала одновременно.

Вспомнились служанки вдовы О'Бёрн – нелепые и грузные. Буду ли я выглядеть так же? И не разочаруется ли Крысолов в леди Метели, если увидит её в подобном наряде?..

…за размышлениями я сама не заметила, как разворошила стопку – и с изрядным удивлением обнаружила кроме рубашки, жилета и брюк… корсет.

– А это ещё зачем? – пробормотала я, вертя корсет и прикладывая его к себе то так, то эдак. Нет, завязки у него были достаточно удобные, чтобы обойтись без служанки, но… Зачем? Разве мужская одежда не предназначена для того, чтобы скрыть фигуру леди? Зачем же наоборот – подчёркивать?

У меня появилась пугающая мысль, что Крысолову просто понравилось видеть меня в необычных нарядах.

Впрочем, одно преимущество у корсета всё же нашлось – плотные пластины основы. Пожалуй, если бы меня ударили сейчас ножом, то лезвие бы наверняка соскользнуло.

«Буду думать об этом как о доспехах», – решила я наконец.

Как ни странно, одежда села безупречно, словно её шили для меня. Даже забавная шляпа-котелок не жала лоб и не сползала. Одёрнув жилет напоследок, я подхватила потайной фонарь и вышла из комнаты, стараясь не стучать каблуками по деревянному полу. Конечно, Юджиния и Магда крепко спали в другом крыле, но по ночам звуки далеко разносились по особняку… Пожалуй, без фонаря я могла бы споткнуться, упасть и тогда на шум точно сбежалась бы вся прислуга.

На половине пути к чёрному ходу выяснилось, что и револьвер, и трость остались в спальне.

Пришлось возвращаться.

Из-за всех этих неурядиц до Крысолова я добралась одновременно смущённая и злая. Щёки горели, точно к ним приложили по пригоршне снега. Корсет немилосердно жал, рубашка топорщилась… Словом, тёплый широкий плащ показался мне истинным спасением, вот только Крысолов не торопился его отдавать.

– Что-то не так? – осведомилась я холодно, размышляя о том, что выглядит пристойнее: нынешние узкие юбки чуть выше щиколотки или брюки из тёмной плотной ткани.

– Наоборот, всё слишком «так», – ответил Крысолов. Голос у него был немного более низким, чем обычно. – Забавно – попасться в собственную ловушку…

– Простите, что?

– Ваш плащ, леди Метель, – невозмутимо откликнулся он.

Мне оставалось только склонить голову и в который уже раз произнести:

– Благодарю, вы очень любезны.

Ночь выдалась холодная. Пока мы добрались до кэба, поджидающего в переулке, я успела замёрзнуть. Привычные юбки, безусловно, были теплее; с другой стороны, в платье не получилось бы перебраться через ограду по лестнице, не зацепившись подолом за кованые верхушки прутьев. Путь до театра прошёл в молчании. Мне не хотелось разговаривать, чтобы кэбмен не запомнил мой голос. Почему безмолвствовал Крысолов, оставалось только догадываться.

Так или иначе, когда возница уныло сообщил: «Прибыли, господа!», – у меня отлегло от сердца.

– По-другому я представляла себе эту поездку, – вздохнула я, зябко ёжась, и обернулась к театру.

Увиденное поразило меня настолько, что ответ Крысолова я даже не услышала.

Театр Уиллоу был… маленьким. Маленьким и чёрным, точно обгорелый дровяной ящик. Он ютился между двумя длинными приземистыми зданиями, обнесёнными глухой оградой. Крыльцо его обвалилось, часть передней стены тоже рухнула. Двор безобразно зарос ежевикой вперемешку с шиповником. Единственная узкая тропа была сплошь в мусоре – битый камень, гнилые доски, подозрительное гнильё, запах которого не могли пригасить даже ноябрьские холода…

– Какой ужас, – вырвалось у меня искреннее. – Ботинки потом придётся выбросить. Так непрактично!

– Непростительное упущение с моей стороны, – развеселился Крысолов и протянул мне руку, предлагая опереться: – Пойдёмте, леди Метель. Здесь раньше жили бездомные, однако новый владелец разогнал всех. А если кто-то и остался, я сумею вас защитить.

– Надеюсь, – вздохнула я и втайне нащупала револьвер, привязанный к поясу.

Идея посетить театр Уиллоу казалась мне всё менее и менее удачной.

До крыльца мы с горем пополам добрались, оскальзываясь на обледенелой тропе. Однако уже на крыльце я поняла, отчего Крысолов обрядил меня в мужской костюм: в юбке, даже самой удобной, пробраться по таким завалам не получилось бы. Внутри театра было ещё хуже. Пожар не пощадил ни лестниц, ни деревянных перекрытий. Кое-где через огромные провалы в полу тянулись хлипкие мостки. Сверху капала вода – даже в такой холод.

– Это вы хотели увидеть? – тихо спросил Крысолов, сдвигая заслонку потайного фонаря. Света разом стало больше.

– Не знаю, – честно ответила я, переводя взгляд с остатков каменных ступеней на неровный дверной проём, с обгорелых досок, торчащих, как оголённые рёбра, на кучи подозрительного тряпья по углам. Над ухом словно вилась противная мошка – иллюзорный зуд то становился громче, то стихал. – Сэр Крысолов, а где здесь была гримёрная?

– За сценой, – так же вполголоса ответил он. – Желаете пройти? Не боитесь призраков?

– Призраков не существует, – покачала я головой, затем вспомнила странную тень в замке леди Абигейл и крепче сжала руку своего спутника. – Куда опаснее дыры в полу.

– Попробуем пройти под сценой, – предложил он после недолгих раздумий. – Вы не боитесь грязи, леди Метель?

– После долгих скитаний в туннелях под Бромли? Увольте, – резко ответила я.

– А крыс?

На сей раз я предпочла промолчать.

Спуск под сцену, к моему удивлению, был относительно цел. Кто-то удосужился починить хлипкие ступени, частью заменив доски, частью укрепив старые. Дерева здесь оказалось значительно меньше, поэтому огонь не причинил столько вреда помещению, как наверху.

– Говорят, тут раньше был особняк – с огромным подвалом и тайным ходом, – шёпотом пояснил Крысолов, крепко удерживая меня за руку, пока я осторожно спускалась по отвратительному подобию лестницы. – Когда-то он тоже горел, и уже на его обломках построили театр Уиллоу.

– Весь Бромли построен на пепелище, – эхом откликнулась я, но между тем подумала, что это место словно проклято. Дышалось здесь тяжело, и не только из-за сырости.

И вдруг в темноте кто-то сипло закашлялся.

Крысолов резко потянул меня за руку, заставляя отступить к нему за спину, и поднял фонарь повыше, освещая подвал.

– Вы же говорили, что бродяг отсюда разогнали, – едва слышно прошептала я, поудобнее перехватывая трость.

– Кое-кто мог и вернуться, – возразил Крысолов и спросил громче: – Кто здесь?

– Нихто, – просипела обиженно темнота. – Ходют и ходют, покою нету… То девки, то ряженые… И-их… Покою нету… ой, нету…

Пока я лихорадочно размышляла, как бы выяснить, что за «девки» приходили сюда раньше, Крысолов загадочно хмыкнул, шепнул:

– Простите меня, леди Метель… А лучше уши заткните, – и, не дожидаясь, пока я выполню его совет, обрушил на бродяжку поток такой грязной брани, что понятными для меня оказались только два слова – «матери» и «конём».

Бродяжка, впрочем, смысл прекрасно уловила – и, не дожидаясь, пока я хоть немного приду в себя, затараторила:

– Да Бетси я, Бетси! Чаво языком трепать-то? Живу я тута, вот. И раньше вот жила, пока не погорел театыр-то. Полы тута мыла… Чего вам надоть?

А я внезапно осознала, что мы, того не понимая, вытянули козырную карту. Это существо… Эта женщина, Бетси, не была упомянута в списке Эллиса. Но она работала в театре и, возможно, знала Мадлен.

Настоящую Мадлен.

Крысолов, к счастью, догадался о причине моего волнения без слов. Он приложил палец к своей маске, намекая, чтоб я помалкивала, и сам принялся за расспросы.

– Значит, ты здесь поломойкой работала, Бетси? Хорошо помнишь то время? – поинтересовался он вкрадчиво. В голубоватом луче фонаря сверкнула монетка в четверть рейна – и вновь исчезла, но этого хватило, чтобы отворить поток красноречия бродяжки.

Память у неё оказалась не хуже, чем у королевских библиотекарей, которые могут наизусть цитировать необъятные своды законов времён Железного Фокса или головоломные философские трактаты. Или, по меньшей мере, Бетси старалась произвести такое впечатление, влёт пересказывая случайно подслушанные диалоги трёхлетней давности. Наверняка она частью додумывала, частью привирала, однако общая канва вырисовывалась достаточно правдоподобная – и весьма занимательная.

…Мадлен Рич привёл в театр сам Уиллоу-старший, когда ей едва сравнялось пятнадцать лет. Она буквально сияла – красивая, дерзкая и очень талантливая – и уже тогда, как поговаривали, была его любовницей. Пожалуй, в труппе бы её крепко невзлюбили, если б юная мисс Рич не оказалась…

– Блаженная? Это как? – перебил рассказчицу Крысолов, когда я, забывшись, стиснула от волнения его ладонь.

– Тьху ты! Не блаженная, а блажная! – охотно пояснила Бетси и шумно высморкалась в рукав. – Эх, кажись, так… В башке-то у ней одни блажи были. Чуть какая беда – и она прям в слёзы, рыдаить – не нарыдаиття! И всё на грудях у господ-то.

«Господами» Бетси называла владельца театра, его сына и тех счастливчиков, которые были в трупе Уиллоу самыми ценными актёрами и актрисами. Женщины, похоже, через некоторое время проникались сочувствием к несчастной мисс Рич, особенно когда узнавали её трагическую семейную историю: отец выставил бедняжку из дома, а вскоре сам скончался. Мать примерно тогда же переехала к старшим дочерям в Марсовию. Судя по всему, семейство Рич было весьма состоятельным. Из-за чего родители всерьёз разозлились на младшую дочь, никто не знал – Мадлен не спешила делиться подробностями, но, напротив, щедро рассыпала загадочные намёки. Впрочем, основных версий было две. Либо праведный, но не слишком крепкий здоровьем отец устал от истерических «блажей» драгоценного чада и ещё прогулок с женатым мужчиной, либо невинная девица оказалась жертвой деспотичных родителей, слегка повредилась умом от переживаний и с горя связалась с мистером Уиллоу.

Те, кто сочувствовал Мадлен, настаивали на второй версии. Те, кто её недолюбливал, говорили о врождённой порочности новой фаворитки. Но все сходились в одном – талантом актрисы её щедро наделили сами Небеса.

– Как она пела, ох! Как пела, птичкой прямо! – заключила Бетси и вдруг протянула руку. – Ты, эта, монетку-то сперва дай, после дорасскажу. А то вдрух тебе дальше не понравится, а мне с голоду помирать?

Крысолов усмехнулся, однако четвертушку всё же кинул. Бетси схватила её на лету и продолжила рассказ, пятясь куда-то вглубь подземелья:

– Воть, значицца… Была у энтой Рич страстишка одна. Сам господин Уиллоу её научил, эх ты ж… Капли она какие-то пила, а после них была сперва спокойная-спокойная, а потом ка-ак начинала на людей кидаться! – Бетси всё отступала и отступала, хотя Крысолов следил за ней лучом потайного фонаря. – Потом-то ужо, под конец, всем от ней перепадало. И мне, и Хэрриэт, и Эбби, и даже старику Макмиллану, а он-то уж до того дюжий был! И вот что я вам скажу… Рич кой-кого убила, да не до конца, вот её и заживо сожгли! – выкрикнула Бетси – и вдруг с неожиданным проворством начала карабкаться по некоему подобию лестницы.

Раз, два, три – и бродяжка очутилась наверху. Крысолов метнулся было за ней, но на него посыпались обломки, а потом рухнула и сама «лестница».

– Ужо я вам покажу! – прохрипела Бетси. – Будете тут мне грозить! Вот я кой-кого позову, вы у меня получите! Один раз меня, дуру, обманули, а второй – не выйдет! Чтоб вас хряк колченогий сожрал, ух, окаянные!

Скрипнуло гнилое дерево, и послышался удаляющийся топот. Крысолов обернулся ко мне, одновременно проворачивая заслонку в фонаре, чтоб приглушить свет.

– Сбежала? – громким шёпотом спросила я, хотя это было уже ясно. Он кивнул. – Но почему?

– Скорее всего, ей угрожали незадолго до нашего визита. Помните, она упоминала «ряженых» и ещё какую-то женщину? – поинтересовался Крысолов и продолжил, не дожидаясь ответа: – Возможно, кто-то из них тоже заставил Бетси рассказать о театре, а затем избил её.

– Почему вы так думаете? – спросила я, зябко обхватывая себя руками. Мне стало не по себе, и холодная сырость подвала словно бы начала просачиваться сквозь одежду.

– Слишком гладкий у неё рассказ. И она хромала. Поверьте, я знаю, как двигается человек, которого поколотили совсем недавно, – со смешком откликнулся Крысолов. – Однако задерживаться нам здесь не стоит. Конечно, от толпы бродяжек мы отобьёмся, но лучше не доводить до драки. Место неудобное, могут сверху кипятком или помоями плеснуть – приятного мало.

Меня передёрнуло от подобной перспективы.

– Согласна, надо уходить. Но сперва всё же найдём гримёрную. Я… я должна кое-что оттуда забрать.

К чести Крысолова, он не стал уточнять, что именно, и ставить меня в неловкое положение – я ведь и сама не знала, что ищу.

– Что вы думаете о рассказе Бетси? – спросил он вместо этого. – Прошу за мной, леди Метель.

В тусклом свете фонаря мы пересекли подвал и вышли к изрядно обгоревшему дверному проёму. За ним обнаружилась каменная лестница, ведущая наверх, и узкий коридор, упирающийся в каморку.

– Это не та Мадлен, – растерянно произнесла я, вглядываясь в темноту. Коридор отчего-то выглядел очень знакомым. – Она просто не может быть… ей.

– Вы сейчас говорите сердцем или разумом, леди Метель? – спросил Крысолов, словно испытывая меня. Я на мгновение зажмурилась – сильно, до боли – и только затем ответила:

– Разумом. Не сходится описание. Бетси говорила о глупой, но хитренькой девице. А моя Мадлен очень умна, хотя порой ей не хватает хитрости… и гибкости, пожалуй, – заключила я, немного поразмыслив.

Ощущение комариного зуда над ухом постепенно становилось сильнее. Голос Крысолова донёсся точно издалека:

– Мне тоже так кажется. К тому же Мадлен из рассказа Бетси зналась с мужчиной – и, похоже, не с одним. А та Мадлен, которую видел я, пока ещё девица.

– Вы это на взгляд умеете определять, сэр Крысолов? – резко ответила я, чувствуя, как меня кидает в жар. А Крысолов только рассмеялся из-под маски – гулким металлическим смехом, от которого немели ноги.

– Умею. И не только… – Он вдруг обнял меня со спины, прижимая к себе, и склонился к уху, шепча: – Я знаю, что вы никогда не целовали никого, леди Метель. А вам целовали только руки… запястье. Я угадал?

Мир, кажется, готов был опрокинуться в любое мгновение.

– Не угадали, – улыбнулась я только губами. Вспомнился давний визит в замок Дагвортов, когда леди Милдред была ещё жива. В то время мне едва исполнилось шестнадцать, а близнецам – по двенадцать лет. После затворничества в пансионе свобода изрядно кружила голову. Мы, кажется, играли в рыцаря, дракона и принцессу… Вот тогда я и получила свой первый поцелуй – в щёки, одновременно от обоих. – И отпустите меня, сэр Крысолов. Вы выбрали не то время и место, – и с этими словами я несильно стукнула его тростью по мыску сапога.

Впору было поблагодарить небеса за корсет – сквозь жёсткие пластины чужие объятья почти не ощущались.