Текст книги "Всё моё сумасшествие"

Автор книги: Софья Савина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Может, вооружимся? – засмеялась Яна, продолжая продвигаться вперед.

Теперь мы оказались перед домом и смотрели прямо на огромные входные двери. Колонны украшали античные фрески, а ступеньки и веранда были выполнены из мрамора.

– Сколько же денег стоило построить этот особняк… – задумчиво произнес Тимофей, наверное мечтая иметь такое богатство.

– Это тебе не наш захолустный офис, – пошутила я, – Ну, что предлагаете делать дальше?

На дверях, так же, как и на калитке висел звонок. Оператор приметил его взглядом и предложил подойти, чтобы позвонить. Нам не оставалось ничего, кроме как согласиться.

Совсем рядом с дверью, казалось, мое сердце выпрыгнет из груди. В этот раз на кнопку решила нажать я, пока Тимофей снимал, а девочки тряслись в сторонке. Коснувшись кнопки, и услышав заигравшую мелодию, меня передернуло от страха. В тот момент мое лицо в камере наверняка выглядело словно я мумия, а трясущаяся рука довершала картину.

Я звонила много раз. Мне показалось прошел час или два, но снова и снова никто не отвечал. Сердцебиение усиливалось, я ждала подвоха, а он все не случался. В конце концов, устав держать руку поднятой, я опустила ее и заговорила с Тимофеем.

– Эта дверь навряд ли окажется открытой. Скорее всего, хозяин ушел и забыл запереть калитку.

– Попытка не пытка, как говориться, – Тимофей метнулся к двери, но коллеги задержали его.

– Ты что, так просто собираешься вломиться в чужой дом?

– Ну да… А что? Если дверь открыта, почему бы не войти? Или вы забыли, где мы находимся? Тут нет полиции, нас не арестуют.

Девочки стояли в нерешительности. Тимофей уставился на них взглядом, а я не могла вымолвить ни слова от ужаса. Резко оператор дернул ручку и скрылся в пучине дома. Дверь в особняк тоже оказалась не заперта.

– Мы находимся внутри особняка, – шептала Яна в микрофон, – Обстановка благополучная. Владельца, скорее всего, нет на месте. Внутри длинный коридор, заканчивающийся крутой лестницей на второй этаж. На стенах картины Рубенса, стены обрамляют домашние растения. На первом этаже кухня, столовая, душевая, и идущие по обеим сторонам комнаты. Двери везде открыты. Мы начали обследование с правой стороны. Первая комната: угловой диван из натуральной кожи, письменный стол, на полу паркет. Комната тщательно убрана, напротив дивана шкаф из красного дуба.

Следующие два помещения ничем не отличались от первой комнаты и представляли собой обычные спальни, правда, с заявкой на шик. Команда продвигалась осторожно, под монотонный бубнеж Яны, чей тон голоса заметно повысился и больше не походил на писк трясущейся от страха мыши.

Тишина встречала нас. Она дарила уверенность и твердость движений. Мое сердцебиение почти вернулось на обычный ритм. На правой стороне осталось две комнаты: обе с фресками, и на полу в коридоре отражались мягкие разноцветные лучики солнца. Убранство первой комнаты поразило воображение. Помещение было отделано в арабском стиле. Стены оказались покрыты яркими, бордовыми обоями, и перемежались с узкими коврами, ведущими от потолка прямиком к полу и украшенными геометрическими фигурами, хаотично переплетающимися между собой. Пол был отделан плиткой, а ее орнамент совпадал с фигурами на коврах, продолжая общий геометрический стиль. Центр комнаты оказался четко обозначен диваном, застеленным пестрым атласным одеялом. На одеяле виднелись разбросанные небольшие подушки. Золотые, бронзовые, изумрудные, малиновые и бордовые переливы раскинулись по подушкам. С потолка свисали кованые люстры, мягким светом озаряющие комнату, и ароматические лампы с восточными пряностями. У дивана стоял кальян. А по стенам было расположено множество тумбочек, украшенных резьбой. На тумбочках стояли наборы расписной посуды и огромное количество статуэток.

– Наверное, здесь живет какой-нибудь арабский шейх, – хихикнул Тимофей.

Я разглядывала фарфоровые статуэтки, Яна схватила с кровати Коран и аккуратно перелистывала страницы, вглядываясь в незнакомые символы, а Вера разглядывала журнальный столик усыпанный маслами и благовониями.

– Прекрасно… Какая красота! – Яна восхитилась интерьером комнаты, – Восточные люди умеют сделать дом уютным. И какие детали! Какие душистые масла!

Обиталище шейха окончательно развеяло страх и мы с сожалением покинули его, направляясь вслед за Тимофеем в последнюю комнату с фресками. Вера крутила в руках статуэтку слоника, и все девчачье внимание было приковано к ней. Мы крутили фигурку, осматривая каждый изгиб, каждый взмах кисти, любуясь статным животным, и так увлеклись процессом, что не заметили Тимофея, застывшего в двери последней комнаты и врезались в него. Пришлось оторвать взор от слоника и посмотреть вперед. Статуэтка мгновенно вылетела из рук и разбилась вдребезги. Мое тело словно окунули в ледяную воду, а сердце громко булькнуло в груди и застыло.

В комнате, с люстры свисала веревка, а с веревки свисал мужчина. На полу образовалась лужа мочи. Стула я не нашла взглядом. Лицо мужчины выглядело раздутым, оно посинело и приобрело страшный мертвецкий вид. Могильного цвета руки, словно плети, свисали вдоль туловища, а глаза так и остались открытыми, застывшими в предсмертной агонии, пронзающим взглядом рассматривающие нас.

– Тут мужчина. Мертвый. Я хочу уйти! – Яна попыталась сделать запись на диктофон, но не выдержала и сорвалась на крик.

– Стоять! – скомандовал Тимофей, – Быстро заходим в комнату, – оператор смотрел назад, в начало коридора, и голос его приобрел напряженный тон. Я медленно повернула голову и увидела у входных дверей мужчину, буравящего нас взглядом. Команда поспешила укрыться в обиталище мертвеца.

– Это не хозяин? – Вера смотрела на нас широко распахнутыми глазами.

Я, напряженно прижавшись к стене, постоянно поглядывала то на дверной проем, то на мертвеца, который в моей голове должен был вот-вот ожить, вылезти из петли и прикончить нас, обретя от удушения невиданную силу.

– Иди и спроси, – съязвил Тимофей.

– Посмотри камерой, – предложила Яна, и после коротких раздумий оператор слегка высунул аппаратуру за дверной косяк и прищурился.

– Он стоит на том же месте.

– Как это так? Он что, вообще не двигался? – удивилась испуганная Вера.

– Нисколько.

– И куда он смотрит?

– Прямо на нас, – Тимофей побледнел так, что теперь его можно было перепутать с трупом, притаившемся у потолка.

Я начала истерично грызть ногти, а в голове проносились сцены убийства, только от кого вот ждать подвоха: от мужчины снаружи или мужчины внутри? Ненавижу трупы.

– Следи за ним дальше камерой, – наконец смогла промолвить я, не вынимая кончики ногтей изо рта, – Зачем ты ее убрал?

Оператор всем своим видом пытался показать, что это затея ему не по душе, но послушался и вновь высунул камеру наружу.

– Он до сих пор на старом месте! Что происходит, я вообще не могу понять?! – Тимофей вспылил и почти перешел на крик, – Что за чертовщина? Мне это не нравится!

– Может быть, вернулся хозяин дома? И сам стоит там потому что боится нас, а мы здесь сидим и боимся его, – предположила Вера. Коллеги призадумались.

– Ты думаешь?

– Думаю, да. Ну представьте, вы прогуливались по улице, потом вернулись домой а по вашим комнатам расхаживают четверо неизвестных людей! Что бы вы стали делать? Конечно же, в нерешительности замерли бы у порога!

– Почему тогда перед уходом просто не закрывать двери? – прошипела Яна.

– Оглянись вокруг. Мы, блин, в заброшенном городе. Кто сюда войдет? Только сумасшедшие журналисты, типо нас.

– Может ты и права. Сейчас я посмотрю еще раз, где он, и если мужик до сих пор стоит у двери, то я попробую выйти.

– Да, да, отличная идея, – мы дружно поддержали Тимофея, внимательно наблюдая за тем как он медленно выдвигает камеру и прикладывает лицо к глазку.

Дальнейшие события развивались стремительно. Поглядев в камеру, Тимофей сразу дрогнул и успел сказать что мужчина прямо у комнаты. Я увидела руку, захватившую камеру, и Тимофея, выкатывающегося из комнаты вслед за ней. Услышала грохот, с которым аппаратура упала на пол, и мы, как по команде, выскочили в коридор.

Снаружи творилось нечто невообразимое. Обезвреженный противник Тимофея, держась за подбитый глаз, поднимался с пола, а сзади, с лестницы, на оператора бросился еще один внезапно появившийся мужчина. Он обвил рукой шею Тимофея, и прижав беднягу к груди, потащил на второй этаж. Ноги Тимофея волочились по полу, он сконцентрировал все силы на руке противника: бил, пытался убрать ее, царапал что есть мочи, беззвучно пытался поймать глоток воздуха, но лишь тихо открывал рот и выглядел словно немая рыба, с такими же выпученными глазными яблоками.

Я потянулась к камере. Лежащий на полу мужчина тут же потянулся ко мне, но Вера попыталась помешать ему пинком. Мужчина оказался быстрее и уцепился за ногу коллеги, уронил ее на пол и накрыл всей массой своего тела, вдобавок заткнув рукой рот бедняги.

Я неслась с разбитой камерой к двери, Яна следовала за мной. В тот момент в головах наших не было ни жалости к коллегам, ни единой мысли. Адреналин заставлял нас спасаться бегством, не раздумывая о других, и мы неслись, вопя во всю глотку, сотрясая особняк своим топотом.

Когда мы почти достигли входной двери, снаружи в дом ворвался еще один мужчина. “Сколько же их тут?”. Рука словно сама метко швырнула тяжеленную камеру врагу в лицо, и несчастный, ударившись головой об стену, рухнул на пол, издав от боли нечеловеческий крик. Теперь у нас с Яной, благодаря утерянной аппаратуре, появися шанс унести свои задницы из злополучного дома. Мы выскочили во двор, где по обеим сторонам от крыльца поджидала засада. Трое новых мужчин, и все как на подбор, крепкие и рослые, настоящие спартанцы, бросились наперерез нам. Я резко повернула, желая спастись от тянущихся ко мне могучих ладоней, разбила ногу об садовую фигуру, но позабыв о боли продолжила бежать к калитке. Сзади раздался крик. Обернувшись, я увидела как один из мужчин волочит за волосы брыкающуюся Яну, а двое оставшихся бегута мной. Сбросив на ходу лишний балласт в виде рюкзака, я понеслась пуще прежнего, полагаясь только на скорость своих стройных ног.

***

“– Жалко, что цефтриаксон не накапливается в организме, – последнее, что я слышу перед тем как удрюпаться в кровать.

Да, они к несчастью практикуют дневной сон, и почему-то только на мне. Поэтому всю рабочую неделю с трех до пяти я обязана быть в постели, пока Ирина Григорьевна и Она будут шепотом ругаться на кухне.

В последнее время мне не спится. В последнее время, потоки крови, словно цунами, приливают в низ живота как минимум несколько раз в день. И если раньше я представляла себя героиней одной из прочитанных книг, например дочерью капитана Гранта, разыскивающей своего отца в дебрях Австралии в компании миловидной семейной пары и братика, то теперь невероятным образом оказываюсь в объятиях мужчин. И дневной сон превращается в двухчасовое ворочание по кровати, а под конец обязательно разноется живот и испортится настроение.

Она выглядит не так, как раньше. Теперь на Ней нет той красивой бордовой кофточки и обтягивающих капри. Теперь Она замотана в безразмерный свитер, укутана в шерстяные трико, а Ее прекрасные пышные кудрявые волосы прилизаны к макушке и кажутся безжизненными черными лохмотьями. Я сижу на Ее кровати, застеленной несколькими одеялами. Она слева – плачет, я тоже роняю слезы, жалея Ее.

– Я чувствую, что скоро умру от этой чертовой неизвестной болезни! Наследова не может сказать, что со мной, чем меня лечить, но я не хочу умирать, – слова прерывались рыданиями, – Как я могу оставить тебя одну… Если бы не ты, я ушла бы со спокойной душой.

В комнате пахнет потом. Впервые я почувствовала отвращение к чужому телу при помощи Ирины Григорьевны. Она мылась ровно раз в месяц. Из ежедневных процедур лишь чистила зубы и ополаскивала лицо. И всегда приговаривала: “Если сильно хочется пить, можно экономить питьевую воду – просто набираешь в рот воды из-под крана, полощешь, а затем выплевываешь! И пить больше не хочется!” – и в доказательство, каждый день с утра, вместо стакана воды, просто полоскала рот в ванной. Не сказать, что мы были вынуждены экономить – скорее наоборот, жили в достатке.

А сейчас и Она стала мне отвратительна, но я все равно обнимала Ее, заливаясь слезами. Она болеет, чем-то серьезным и смертельным (раз уверена в своей скорой смерти) и это доводит меня до состояния паники.

Она выглядит не так, как раньше. Стройная фигура скрыта под слоями одежды, заплаканные глаза позабыли о подводке, а тонкие губы выглядят мертвецки бледными без красной помады.

Она проболела две недели. Провалялась дома, под тысячей одеял, в компании двух обогревателей и телевизора. Лечилась всем, чем только можно: и биопароксом, и пиносолом, и даже сумамедом, но по Ее словам, Ей помогает только цефтриаксон, а безмозглая Наследова отказалась выписывать рецепт на уколы. Поэтому сегодня Она, смертельно больная и недолеченная до конца вышла на работу. Я сама несколько дней находилась дома с насморком. Метотрексат мне отменили, поэтому теперь простуды протекают не столь длительно.

Сегодня можно отдохнуть и повеселиться как следует. Как только Ее не стало дома, напряженная обстановка разрядилась и воцарился покой. Пока Ирина Григорьевна по обыкновению занята готовкой на кухне, я направляюсь в зал, включаю диск, который старательно записал для меня дядя Леша и начинаю отжиматься. Тогда это было совсем не сложно, не то, что сейчас. Леша так же приделал мне к двери штангу и в перерывах между отжиманиями и прокачкой пресса я подтягиваюсь.

Физические нагрузки отнимают много сил, и приходится красться на кухню за хлебом. Именно красться, так как Ирина Григорьевна и Она разработали для меня специальное меню: питание три раза в день, в строго отведенное время, исключительно из диетических блюд, и хлеб в мое меню не входит. А Ирина Григорьевна недавно принесла с рынка теплый, ароматный батон, манящий меня на кухню.

Я затаилась за дверью. Ирина Григорьевна причмокивает, поедая тарелку супа. Да, сейчас не лучшее время для набега на хлебобулочные изделия, но желудок не оставляет мне другого выбора. Она не слышит как я подбираюсь все ближе и ближе, пытливо разглядывая дверцу шкафа. Читает за едой любовный роман. Я внезапно врываюсь и стремглав несусь к ящику. Пока Ирина Григорьевна разворачивается на стуле, я успеваю схватить вожделенный батон и развернуться в направлении зала. Теперь осталось добраться до двери и запереться в комнате, но это сделать не так просто, как кажется. Ирине Григорьевне шестьдесят пять лет, но вот ее ноги сойдут максимум на тридцать с небольшим. Она не то что стройная, она узник концлагеря, сорок килограмм веса при росте метр шестьдесят, но невероятно сильна, да и отсутствующие жиры не мешают ее продвижению в пространстве. Я с воплями успеваю забежать в зал и вцепиться в дверную ручку. Ирина Григорьевна тут как тут, по ту сторону баррикад, тянет дверь на себя, интеллигентно ругаясь во всю глотку. Я быстро давлюсь сочным хлебом, зная что она скоро пересилит меня и ворвется в комнату.

Обед Ирины Григорьевны означает, что все дела окончены и можно посмотреть телевизор. Она по привычке усядется в кресло, включит какую-нибудь политическую передачу (в большинстве случаев это совершенный дебилизм, например излюбленный “Жириновский живьем”) и мгновенно захрапит. Я в это время обычно перемещаюсь на кухню, где на подоконнике ждет своего часа книга. На обложке пара, сливается в страстном поцелуе. Книги часто меняются, но у всех женщин одинаковое выражение лица, застывшее в сладкой неге, а мужик напротив обязательно накачан и длинноволос. И сколько бы я не открывала страницы наобум, обязательно натыкалась на траханье в различных вариациях. Мужчина со стопроцентной вероятностью необычайно нежен и галантен, а его возлюбленная трепетна и волнительна, как замерзающий на зимней ветке воробей. Никакой грубости, лишь сопливая романтика, укрытая ароматическими свечами.

Сегодня мне удалось переделать все дела, о которых я мечтала две недели, пока Она находилась на больничном. Слушала идиотскую музыку на полной громкости, почитала каталог с косметикой (Она запрещает это делать), построила Барбин дом, в котором Барби и Кен трахались так, что дом в конце концов не выдержал и развалился на части, провела вскрытие черепа нескольким куклам и выкинула их измазанные кетчупом скальпы с балкона под ноги прохожим, и даже несмотря на протесты Ирины Григорьевны прорвалась в ванную. Некоторое время она бесновалась под дверью, но вскоре ушла, а я долго лежала в ванной разглядывая в карманное зеркальце все части своего тела. И, как бы я не ждала, накачанный длинноволосый мужик так и не пришел, зато явилась Она с работы, аккурат в тот момент когда я выходила из ванной.

Хотя, будет точнее если я скажу что вошла не Она, а вплыла грозовая туча – с порога стало ясно, что у Нее совсем дурное настроение.

Быстро высушив волосы, я уселась за кухонный стол, а Ирина Григорьевна разложила ужин по тарелкам. Она молчала. Ирина Григорьевна смотрела то на меня, то на Нее. Я смотрела только на Нее. В итоге, Ирина Григорьевна не выдержала и заговорила.

– Ну что, тебя повысили?

(Ее должны были перевести на должность главного инженера).

В ответ, Она засверкала своими черными глазами, поедающими всю кухню, включая нас.

– Нет. Они сказали, что повысили БЫ! Но я в последнее время слишком часто беру больничный и почти не бываю на работе. Суки! Я больная сегодня туда ехала!

– И что ты собираешься делать? – Ирина Григорьевна выглядела ошарашенной, хотя я думаю она предполагала подобный исход событий.

– Я написала заявление на увольнение.

По Ее настроению я быстро поняла, что праздник, намеченный на завтра, заранее испорчен.”

***

“Я вспомнила свой первый юбилей, проведенный в Крейзи Парке. Тогда я позвала всех своих подруг, мы ехали на праздник на микроавтобусе, который заказала Она. Помню, как по приходу в Крейзи Парк Она заволновалась и пропала в недрах здания. Спустя некоторое время, пока я и мои подруги ждали в фойе, Она вернулась с новым фотоаппаратом, а на мои вопросы, зачем это, ответила что забыла старый дома. А дальше меня ждали несколько часов веселья. Перед началом праздника ведущие нарядили меня в пирата – я восседала во главе стола с банданой на голове и пожирала пиццу, разглядывая подруг. Основательно набив животы десертом в виде торта, мы поспешили в огромный трехэтажный лабиринт, и барахтались внутри часа два, скатываясь с горок, лазая по комнатам, стреляя друг в друга, прячась и ныряя в бассейн с шариками. После лабиринта я успела покататься на всех аттракционах, что были в парке, облазить все горки, посидеть в 3-D камере где показывали короткий ужастик со мной в главной роли. Она бегала следом и едва успевала фотографировать происходящее. Вот Лера пытается красиво усесться на пластиковую лошадку, кружащуюся по карусели, но у нее не получается, тут же Надя показывает всем свой излюбленный шпагат, а я прыгаю на батуте так высоко, что замирает сердце.

На Крейзи Парке веселье не закончилось. Дома ждет Ирина Григорьевна и свежеприготовленные вкусности под аккомпанемент детского шампанского. Мы распиваем бутылку, притворяемся пьяными, а после начинаем барахтаться по полу, изображая Надин шпагат, но получается только у Нади. Сто фотографий с веселыми искривленными рожами, обжорство до тошноты и с десяток подарков – таким был мой юбилей.

Под конец пришел дядя Леша и сел с Ней за стол, наливая взрослое шампанское. Ирина Григорьевна побежала за новым фотоаппаратом и принялась снимать пару. Я часто разглядывала получившуюся карточку, и настолько хорошо запомнила все детали, что кажется теперь смогу нарисовать ее по памяти.

Они сидят за столом. Сзади, на стене висит карта России, а справа выглядывает шкаф. На переднем плане две стеклянные бутылки: Советское шампанское и Боржоми, плюс пластиковая бутылка из-под газировки. Между ними два бокала, поменьше и побольше. Дядя Леша правой рукой облокотился об стол, Она правым плечом облокотилась об Лешу, и он слегка придерживает Ее за руку. Он в белой рубашке и бордовом галстуке. Она в коричневом пиджачке, а из-под пуговиц выглядывает черная кофточка. Волосы Ее собраны в небрежный пучок прямо на макушке. Она румяная, слегка запьяневшая от шампанского, на неизменных красных губах застыла легкая улыбка. Леша улыбается сильнее, от чего его добрые голубые глаза становятся еще добрее. Кожа Ее бронзовая, а черные глаза так и искрятся жизнью.

Вот какой хороший День Рождения у меня однажды был. Оказывается, я вполне умела дружить с одноклассниками, ровно до тех пор, пока Она не начала мою дружбу портить.

Сегодня мне стукнуло двенадцать, в десять ноль ноль утра. Но сегодня не будет ни подружек, ни Крейзи Парков. Мы собираемся к предпринимателю, автору различных книг по физике и просто хорошему человеку, неоднократно дававшему интервью в местные газеты. К Кладищеву, если выражаться короче.

Она вызывает дядю Лешу, словно он такси. На улице УЖЕ середина осени, поэтому передвигаться, даже на такие короткие расстояние, без машины никак нельзя. Она одевает шубу и тысячу кофт, я тоже укутана донельзя, и только Ирина Григорьевна не выкатывается из подъезда наряженная словно снаружи минус сорок. Дядя Леша заботливо наклоняет переднее сидение и мы с Ириной Григорьевной весело запрыгиваем в машину. Она же, как всегда, усаживается вперед и тут же закрывает окна, параллельно включая печки на полную мощность. Леша тяжело вздыхает.

Спустя три остановки мы оказываемся у дома Кладищева. Короткий марш-бросок до двери, за который Она успевает помолиться о том, чтобы не простыть, и наша компания попадает в древний, скрипучий лифт, медленно поднимающийся на последний этаж. В квартире Кладищева стоит неприятный запах. Запах его смерти. Я прохожу вглубь комнаты, огибаю кровать и стол, и усаживаюсь напротив журнального столика, разглядывая отражение в пыльном зеркале. Сзади, на кровати, взгромоздился Кладищев, Она нависла над ним, не снимая шубы, Ирина Григорьевна нерешительно застыла в дверях, а сиделка бегает по комнате, дергая в руках постельное белье.

– Посмотрите! И откуда взялась такая мощь? Весь день я значит с ним сижу, переворачиваю его, думала он не в силах сам пошевелиться! А сегодня ночью… нет, откуда столько силищи в руках, он разодрал напрочь, в клочья!: простыню, пододеяльник, и шерстяное одеяло! Просто изодрал! Вы можете себе это представить?!

Кладищев начинает интересоваться как у меня дела. Получается немного нечленораздельно, но вполне понятно, а я отвечаю сухо, потому что боюсь: в последнее время он не похож сам на себя. Он протягивает трясущейся рукой деньги из кошелька, который подала сиделка, и ласково зовет меня по имени, плачет. Я пытаюсь сдержаться и сижу все так же отвернувшись, не желая никому показывать лицо. Немного успокоившись, я хватаю деньги, и попрощавшись с Кладищевым, убегаю прочь из вонючей квартиры. Она наставляет меня долго не таскаться по улице, но выглядит крайне подавленной и легко отпускает, торопясь быстрее пожаловаться Кладищеву на свою нелегкую участь.

А на улице совсем другая обстановка. Выходя из подъезда по знакомой тропинке, я словно попадаю в рай. Яркое солнце освещает высыхающие лужи, наполненные до краев листвой, ленивые воробьи тихо чирикают на своем вдалеке, а встречающиеся по дороге люди выглядят милыми и добродушными. Прогулявшись до своей остановки, я встречаю Ксюшку. Подруга идет мне навстречу, весело размахивая руками, а ее распахнутая куртка говорит о том, что пока еще не зима.

Сначала я и Ксюшка зашли в магазин косметики с желанием основательно потратить подаренные мне деньги. Я набрала себе много средств: скраб для тела, золотистый спрей что наносят на волосы, самую навороченную бритву Venus, и, наконец духи как у Нее – Сальвадор Дали в виде губок. Ксюшка тем временем крутится рядом, не решается купить что-то себе. Выйдя из магазина, она показывает новый каталог Орифлейм, с надеждой уговаривая меня купить блестящую помаду для губ или тени цвета “вырви глаз”.

– Смотри, – мы стоим в конце рынка, и Ксюшка достает из сумки роскошную железную коробочку, – Что я сегодня купила.

Я восхищенно разглядываю изящный, розовый футляр. Спереди, на однотонном фоне, светятся выпуклые золотые буквы и рисунок над ними. Sobranie. Ксюшка с заискивающим выражением лица, аккуратно, словно боясь сломать, открывает крышку и мой взгляд падает на ряд красивых разноцветных палочек. Две хищно-розовых, две фиолетовых, пара желтых и пара бледно-розовых. Красота. А аромат так и завлекает меня. Я представляю себя Ею. Представляю, что сейчас вечер, и время подходит ко сну. Я захожу в маленькое помещение, именуемое туалетом, усаживаюсь на унитаз, подтягиваю ко рту руку и выпускаю клубы дыма, подобно Ей.

Я стою напротив Ксюшки. Курю, но не затягиваюсь. Она делает тоже самое. Сегодня мой День Рождения. Сегодня мне двенадцать лет, и это моя первая сигарета. Ксюшка улыбается во весь рот. Кладищев улетучивается куда-то очень далеко из моей головы. Ну, вот. Теперь все мои мысли заняты не только мальчиками. Теперь все мои мысли заняты мальчиками и табаком.”

***

Достаточно быстро я оказалась среди каменных джунглей, а преследователи шли по пятам. Перебегая от одного дома к другому, мне удалось скрыться из их вида. Народу, как назло, на улицах не было, и я не могла рассчитывать на чужую помощь. Я знала только одно: во что бы то ни стало, я должна добраться до квартиры Елены. Ведь там меня ждет спасение от преследования. Возможно, придется заночевать, а рано по утру, когда мучители точно устанут ждать под окнами, я соберу вещи, возьму телефон и отправлюсь к берегу звать город на помощь. Дом Елены все еще очень далеко от меня, можно сказать практически в самом начале этого злополучного поселения.

Я прижалась к холодной каменной стене одного из домов и замерла, пытаясь обостренными чувствами заметить приближение преследователей. Я почти не дышала от страха, но сердце колотилось так громко, что казалось, его можно услышать из самого особняка. Простояв подобным образом несколько минут, я пересилила себя и пригнувшись двинулась в сторону следующих домов. Перебегая от одного здания к другому, прячась под козырьками подъездов, укрываясь за мусорными баками и водосточными трубами, я постоянно трепетно оглядывалась и оборачивалась по сторонам, стараясь заметить приближение мужчин. Небо заволокли грозовые тучи и сверху спустились потоки воды. В сумраке грозы я поняла, что немного заплутала и нужно время отдохнуть и осмотреться.

Моим глазам попалось одно необычное здание, скромно спрятавшееся меж двух жилых домов. Одноэтажное строение обрамляли высокие ступени, укрытые от посторонних глаз двумя бетонными плитами. Я поспешила ко входу. Усевшись на мокрые ступеньки, я согнулась насколько возможно, и затаилась, периодически выглядывая из-за окаймляющих вход стен. Это место на время стало надежным убежищем, где можно передохнуть и набраться сил перед последним рывком к дому Елены. Убедившись, что кругом обстановка спокойная, я огляделась и прикинула, что до спасительной квартиры буквально десять минут пешком, а бегом я преодолею расстояние за три.

Потоки дождя основательно подмочили ступеньки, затекая в штаны и обувь, но я не рискнула выбраться и броситься бежать. Шум ливня заглушал любые звуки, и я не могла быть уверена, что за очередным поворотом не столкнусь с похитителями лицом к лицу. Более того, шок начал отступать, и обратив внимание на разнывшуюся ногу, я увидела что она вся в крови. Удивительно, как я смогла так быстро передвигаться, поскольку при более детальном рассмотрении рана от удара о садовую фигуру выглядела внушительной. Теперь мне нужно было чем-то замотать ногу, остановив кровь. Рюкзак со множеством полезных вещей остался во дворе особняка. Избавившись от кофты я стянула майку и крепко обмотала ногу чуть пониже колена. В момент завязывания крепкого узла до ушей донесся странный звук справа, словно кто-то шлепнул ногой по луже. Тело напряженно замерло, а сердце вновь начало грохотать под ребрами. Я оставалась недвижима, все в той же полусогнутой позе, и лишь пальцы медленно закончили завязывать узел, а затем руки тихонько застегнули молнию на кофте. Я готовилась бежать. Если кто-то начнет приближаться справа, я не стану утруждать себя спуском с лестницы, а просто перепрыгну через бетонную плиту и побегу к дому Елены настолько быстро, насколько это позволит моя нога.

Несколько минут все было тихо, и сколько бы я не напрягала уши, кроме шума дождя мне не удавалось услышать ничего. Наконец осмелев, я решила высунуть голову из-за стены и посмотреть, может это ветка дерева упала в лужу и напугала меня?

Я медленно поднимала шею, стараясь казаться незамеченной для всего мира. Сконцентрировав на этом все внимание, я сама устроила себе западню. Один из преследователей, что стоял все это время справа от лестницы, только завидев мою макушку подошел к ступенькам. Бежать надо было сразу, еще когда я услышала шлепок по луже. Бросив майку, кофту, надо было бежать. Спрыгнуть с левой стороны ступенек, нестись быстрее гепарда, невзирая на боль и кровотечение.

Теперь один из спартанцев находился на расстоянии вытянутой руки от меня. Взмокший от дождя и порозовевший от погони, он улыбался, торжествуя тому, что сумел выследить меня. Я медленно поднималась на ноги, не отрывая взгляда от глаз напротив, но преследователь не позволил выпрямиться до конца, а бросился вперед и вцепился в мое тело. На секунду завязалась ожесточенная бойня. Мне удалось нанести противнику пару ударов, но к несчастью, они оказались слишком слабы, и вот, меня поверженную стаскивают с лестницы, и я не могу даже пискнуть, потому что похититель заткнул мне рот и нос рукой. Все внимание я сконцентрировала на ладони, пытаясь убрать ее от собственного лица, и так увлеклась процессом, что не заметила, как меня оттащили за соседний дом и приволокли к машине.

Это была первая машина, увиденная мной в городе. Наверное, преследователи, поняв что я ушла от погони, вернулись в особняк, взяли автомобиль, и разыскивали меня на нем. Оказавшись у машины, я задергалась пуще прежнего, зная в какое место меня отвезут, а похититель внезапно заговорил.

– Сейчас ты молча сядешь назад и не проронишь ни слова, иначе точно окажешься в особняке. Выбирай, дальнейшая судьба зависит только от тебя.

Удивление не заставило долго ждать. Пока преследователь открывал дверь, я успела задать себе вопрос, а точно ли другое место окажется лучше, чем особняк? И что такого ужасного может происходить в особняке? Это не более чем фантазии, которые я придумала сама. Хотя, если учитывать то, как сегодня не церемонились с моими коллегами, ничего хорошего там точно не происходит.