Текст книги "Кольцо призрака"
Автор книги: Софья Прокофьева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 12
Дура ты, дура! Анна любовалась трогательно склоненной головой Мариши, беззащитной линией ее длинной шеи. Посередке шея грозила переломиться, там выступал один круглый, как лесной орешек, позвонок. Неужели тебя никто не целовал в шею? Никогда?
Мариша жила с братом в старой большой квартире. Все здесь было погасшим, блеклым, ни одного блестящего предмета.
Анна часто забегала к Марише после работы. Неровные, приплясывающие полушаги-полускачки, и дверь открывал Лев Александрович, Маришин брат. Бескостный, вихлявый, с поношенным эластичным лицом из чего-то мягкого вроде замши. У него была привычка, задумавшись, ущипнуть себя за щеку и оттянуть. Увидев Анну, он закатывал глаза и преувеличенно счастливо всплескивал руками:
– Анна, вы!
Он давно и запойно пил. И его пьянство, едкий, химический запах – это был некто вечно третий. И этому третьему, безнадежной борьбе с ним, Мариша отдавала всю себя.
Со злым, несчастным лицом она наливала крепчайший чай в огромную яйцевидную чашку, разбавляла сливками из пакета, входила в комнату брата. Привычно и ловко спускала с кровати его жилистые ноги с плоскими ступнями. Насильно заталкивала ему в рот какие-то таблетки, заставляя выпить до дна исполинскую чашку. Разговор его становился более связным.
Лев Александрович подолгу сидел с Анной и Маришей на кухне, смеялся, закидывал голову, выставляя острый кадык, похожий на застрявший в горле спичечный коробок. Глядел на Анну чувственными глазами.
– Анна, знаете что? Выходите за меня замуж. – Он гладил руку Анны. Было что-то порочное в том, как он то несильно сжимал, то отпускал ее пальцы.
– Нужен ты ей! Сокровище! – недобро улыбалась Мариша.
Лев Александрович где-то преподавал, а два его ученика по гидродинамике считались лучшими.
– А мы-то, на краю всеобщей гибели, – он кивал на Маришу. Разъезжался в улыбке обезьяний рот, он криво подмигивал, – Мы занимаемся… чем? Приносим себя на алтарь! А на какой? Сами не знаем, на какой!
Во всех люстрах в квартире были ввинчены слишком слабые лампочки. В этом приглушенном свете двигались и жили вполнакала какие-то сухарно-ломкие старики и старушки. Учительница. Скульптор-анималист. Еще кто-то. Дальние родственники. Незаметные, вежливо-обидчивые, от них слабо пахло ветхостью и мочой. По субботам Мариша мыла их в ванне, одного за другим. И они ходили взволнованные, испуганные.
– Ха-ха-ха! – резко и пронзительно смеялся Лев Александрович, закатывая глаза. – Анна, выходите за меня замуж!
Мариша и Анна шли по улице. Густо-малиновое зимнее солнце раздалось вширь. Анна невольно заглядывалась на него, и потом зеленое жирное пятно, все застилая, долго плавало перед глазами.
– Как Левка? – спросила она Маришу.
– Не просыхает, – Мариша хрипло кашлянула в тонкую кожаную перчатку. На ней была холодная шуба, пупырчатая, как куриная кожа. – Хочет сдохнуть, да на здоровье, мне-то что.
Анна поскользнулась на присыпанной снегом ледяной дорожке. Но ей показалось, что она поскользнулась все на той же, не оставляющей ее, неистребимой тревоге.
– Почему ты его не любишь? – Анна искательно заглянула в глубокие глаза Мариши. – Он очень хороший. Знаешь, он в чем-то ребенок.
– Не люблю зиму, – не отвечая ей, зябко ежась, пробормотала Мариша. – И вставать в темноте ненавижу.
Анна снова загляделась на сползающее вниз солнце. Его малиновые потеки всасывала снизу сизая туча.
– Знаешь, я позвоню Андрею, – не выдержала Анна. Она порылась в сумке. – Ни одной монеты. У тебя нет?
– А я тебе не дам, – прямо ей в лицо усмехнулась Мариша.
– Мариш, ну почему ты так? Зашла бы к нам как-нибудь. Надо же вам познакомиться наконец.
– Это зачем? – Мариша подняла тощий воротник шубы, отгораживаясь от нее.
– Простите, у вас нет монетки? – метнулась Анна к невысокому человеку в аккуратной каракулевой шапке пирожком. Вместо его лица плавало зеленоватое пятно. Снизу его окаймляла черная, круто завитая бородка, тоже из каракуля.
Но каракуль молча, неодобрительно проплыл мимо.
– Вот так, – злорадно шепнула Мариша, – перст судьбы! – И, не выдержав, рассмеялась. – Я для Веры Константиновны лекарства купила. Надо будет еще, скажи, у нас аптечный ларек отличный.
– Мама без них не может… – Анна запнулась. – Подожди меня. Я на минутку, всего на одну… забегу домой.
Мариша только вскинула брови.
– Домой? – с насмешкой повторила она.
– Мне надо сказать Андрею… Я обещала. А потом мы еще погуляем.
Они свернули в переулок. Обе разом наклонились, пряча лица от колючего ветра.
– Вон как он тебя одевает. Песец, – презрительно скривилась Мариша. – Смотри, сдерут его с тебя, а то еще и изувечат.
– Постой тут. – Анна крепко ухватила ее за рукав. – На, возьми варежки. Или в подъезд войди. Там тепло. Постоишь у батареи. Ладно?
– Ровно пять минут, – строго отмерила Мариша.
– Конечно, – счастливым голосом пообещала Анна. – Я – мигом.
Почему-то ее обрадовало, что Мариша будет ждать ее здесь, внизу.
Лифт, как всегда, был сломан. Анна торопилась. Все-таки ненадолго остановилась у рябого окна. Отдышалась. Набрала в горсть синего цвета, будто могла унести его с собой. Нет, надо скорей…
Дверь отворилась молча и податливо. В передней было темно. Анна быстро скинула полную уличного холода шубу. В полуоткрытую дверь она увидела набухшие закатным солнцем задернутые шторы. Послышалось заунывное, монотонное бормотание. Странный голос. И слова странные. Похоже, латынь. Голос тягуче волочил древние слова. Неужели Лапоть? Господи, никуда от него не деться, когда ни вернешься домой – он тут.
– Заснули они там, что ли? – Лапоть с трудом перевел дыхание, заговорил с недоумением, обиженно даже. – Ишь, сложили лапки, будто их не касается. Молчат. Не отзываются. А ведь это чья, чья, между прочим, обязанность? Раз уж такое стряслось, помогите, если просят.
– Думаешь, дело в кристалле? – равнодушно возразил Андрей. – Ерунда все это. Здесь что-то другое, не знаю, что, но только совсем другое. Кристалл – это уже потом.
– Да нет! Оно самое! Уверен, уверен, – с азартом перехватил Лапоть. – Пойми, нельзя, не можем мы больше ждать, и так он еле светит. Потому чувствую – надо, надо.
– Надо, – с безразличной насмешкой повторил Андрей. – Лично мне все равно. А они…
– Они! – заспешил Лапоть. – Видишь, какие они там формалисты. Желают, чтоб у нас тут все было по всем правилам. Легко сказать. Их правила! В наше-то время. Такое дело организовать, все достать, раздобыть! Ведь это, это… – голос Лаптя неожиданно оробел, и Анна уже не смогла разобрать его присмиревший, сбивчивый шепот. – Это…
– Кто там? – вдруг резко вскинулся Андрей.
– Я, – откликнулась Анна торопливо.
Тут она увидела неяркий, но подвижный свет. Он шел из зеркала. Из зеркала светила свеча.
– Андрюш… – тихо позвала Анна, но голос ее пресекся, не хватило дыхания. Она ступила в комнату. На столе горела свеча. Огонек кивнул, указывая на Андрея. Огромная тень Андрея, переломившись, вползла на потолок. Андрей стоял, чуть ссутулившись, опустив руки. На нем был узкий, облегающий камзол серого бархата с широкими складками на рукавах. Кружева покойно окружили шею. Он досадливо почесал бровь. Анна увидела мягкие складки бархата, собравшиеся на сгибе локтя, когда он поднял руку, и длинный отполированный ноготь. Черные усы и узкая острая бородка делали чужим его бледное лицо. Но больше всего ее напугали его сильные мускулистые ноги, обтянутые серым шелком чулок. Она невольно все время смотрела на них.
– А, это ты, – усмехнулся он. – Пришла.
– Как раз! Как раз! В самый момент. Умница! – затрещал Лапоть, выходя из-за Андрея, как фокусник из-за ширмы. Лапоть встал на цыпочки и словно прилип к боку Андрея. За распахнутой в глубине комнаты дверью, в открывшейся пустоте, еле видное, протянулось что-то прозрачное с длинными рукавами, похожее на ночную рубашку, подхваченную сквозняком. Смутно проплыл еле угадываемый женский профиль. Нет, показалось. Это, множась и углубляясь, в зеркало уходила тень Андрея.
Лапоть, не оглядываясь, резко толкнул дверь ногой, и она беззвучно прикрылась.
Мысли Анны разбегались. Рассеянный, хмурый взгляд Андрея, словно не видящий ее. Почему он так оделся? А Лапоть-то, Лапоть! И вовсе на себя не похож, изумилась Анна. Волосы длинные до плеч, неопрятные, сальные, падали жидкими прядями. Что он на себя напялил? Вместо привычного свитера был на нем кургузый кафтан или что-то вроде этого, да еще, похоже, с чужого плеча, потому как уж совсем не сходился на слоистом от жира животе и вздернулся вверх широкий ремень. Рубашка расстегнута, и на груди торчат клочья медвежьей шерсти. Штаны по колено, а на кривых с косолапиной ногах пыльные расшлепанные башмаки.
– Анна, надо же, это вы, вы! Молодец. Я и говорю, умница, умница! – Лапоть так и сыпал ловкими, прыгающими словами. – А мы уж думали бежать, искать вас, звонить, послать… Да кого пошлешь? Хотя есть, есть кого послать. Дело в том, что вы сейчас просто необходимы, вот прямо сейчас.
Лапоть незаметным воровским жестом, но вместе с тем почтительно, не касаясь, прикрыл куском парчи кристалл, лежащий на тахте. Кристалл светил слабо, больной, обесцвеченной зеленью.
Кристалл! Значит, я его дома забыла, раззява. И светит как, еле-еле.
Левую руку Лаптя оттягивала тяжелая книга, старая с медными застежками. Кожаный переплет лопнул вдоль корешка и завернулся живыми заусенцами.
«И книга Андрюшкина. Скоро всю библиотеку растащит, – вскользь подумала Анна. – Нет, этой книги я не видала…»
– Андрюша… – Анна попробовала улыбнуться, но губы не слушались, дрожь сгоняла с них улыбку. – Ты… что это?
– Да это все Лапоть, кретин, – с далеким равнодушием сказал Андрей. Видно было, что ему до одури скучно объяснять. – Глупости все, чушь собачья, все равно ничего не выйдет.
Андрей не договорил, отступил назад, тень укоротилась, сползла со стены.
– Новый год, Новый год скоро, забыли? В костюмах! Маскарад, маскарад! – подхватил Лапоть. – Вот я и придумал. Жизнь кругом какая, ужас! А у нас маскарад, мы в костюмах, нам весело. Вон, приглядитесь, приглядитесь, да вы и догадаетесь! А что? Что такого? – Улыбка разорвала лицо Лаптя. Анна увидела, он весь дрожит с головы до ног. Что-то затаенное не давало ему стоять на месте, он незаметно приплясывал. Один рукав у локтя вдруг прямо на глазах распоролся по шву. Но тут наконец Лапоть как-то справился с дрожью. Заговорил, как всегда, скороговоркой с привычной насмешкой:
– Да что вы так смотрите, Анюта? Это я в цирке барахла набрал, в ихней костюмерной, по старой дружбе: валяй, говорят, бери чего хочешь. Я ведь там работал, я же рассказывал. Где я только не работал, а главное с кем, страшное дело! Постойте, к чему это я? Ах, да, Анечка, Новый год! Поверите ли, каждый раз боюсь, что сдохну именно, именно к Новому году. Откину копыта под звон бокалов, под елочкой. И до того меня этот страх доводит! Может, просто болезнь века? Депрессия называется. Ох, черт! – преувеличенно извинился он. – Кому объясняю, совсем тронулся, может, вы мне еще рецептик какой… Ну, признайтесь, у вас, небось, таких психов навалом! Ну, таких, с обострением к Новому году. Жить просто не хочется, хоть из окошка… – тут резвый голос его оскользнулся, он опасливо глянул на Андрея. Андрей и впрямь нахмурился. Лапоть, словно извиняясь, развел руками, но тут же снова принялся ловко нанизывать послушные упругие слова. – Верите ли, Аня, весь дрожу, вон, поглядите, пупырышки, – Лапоть оттянул рваный рукав. – Все какая-то петля мерещится, манит, зовет, да еще так ласково: сунь, сунь головку! Кошмар! Одна надежда: тяпну как следует, отвлекусь. Тут меня и осенило, устрою-ка я маскарад для своих, для близких, для вас, Анюточка!
«Смеется он надо мной, что ли? Нет, как всегда, кривляется». Ища ответа, Анна посмотрела на Андрея. Но тот стоял с безразличной усмешкой.
– Андрюша, а усы, откуда усы? – вдруг сорвалось у Анны.
– Они приклеены, приклеены, – с внезапным раздражением проговорил Андрей, повернувшись и глядя в упор ей в лицо. – Видишь?
Он схватил себя за усы и несколько раз дернул сильно и резко, почти со злобой. Анна увидела, как оттягивается его кожа вместе с верхней губой. Лицо его перекосила гримаса.
«Господи, я сплю», – подумала Анна.
Она сделала усилие, попытку проснуться, повела глазами по стене, будто там мог быть выход, дверь, ведущая из сна.
– Ты не спишь, – насмешливо сказал Андрей.
Он подошел к креслу, проведя концом шпаги исчезающую черту по вздувшейся занавеске.
– А это твой костюм, донна Анна.
Как он меня назвал? Донна Анна? Почему донна Анна? Или послышалось?
Анна увидела на кресле сверток в газете, крест-накрест перетянутый бумажной крученой веревкой. Андрей небрежно подцепил пальцем веревку, качнул увесистый сверток. Бечевка, щелкнув, лопнула, газетная бумага расползлась. На кресло вытек белый атлас. Задымилось тонкое черное кружево.
– Ну? – прищурясь, спросил Андрей.
Анна неуверенно провела рукой по атласу. Все неровности кожи сухо и неприятно цеплялись за зеркально-гладкий шелк. Анна потрогала пальцем высокий черепаховый гребень. Еще темно-алая роза, тоже из шелка.
– Можно, отдерну штору? – тихо попросила Анна.
– Нет, – резко сказал Андрей.
– А теперь вам все это необходимо надеть. Все! Пренепременно! – весь извиваясь от нетерпения, ввязался Лапоть, глаз его был недремлюще зорок. – Для вас подбирал, специально. Полный комплект. Знаете, сколько всего перерыл? Анна, только представьте… вы в этом костюме! Гениально!
Анна вдруг почувствовала стянутость волос от висков к затылку, словно невидимая рука с силой прихватила их сзади. Она невольно глянула в зеркало на стене и увидела свое неясное отражение. Да, это она, только в чем-то льдисто-белом, блестящем. Призрачный этот блеск кое-где смягчали, падая каскадами, черные кружева. Высокую прическу скрепил черепаховый гребень, прихватив алую розу. Позади себя Анна увидела Лаптя, его распахнутые руки, будто он хотел вырвать ее из зеркала.
Тут зеркало, висящее на двух крюках, шорхнув по обоям, криво повисло, стукнул упавший крюк. Все исчезло с зеленовато-озерного стекла. Только забыто остался сиять слабый атласный локоть.
«Я это уже видела, только где, когда?» – но вспомнить Анна не могла, память, отключившись, молчала.
– Ничего, ничего, Анюточка. Хотя старинную вещь чуть не раскокали. Таких денег стоит, – втерся Лапоть, одергивая рваный рукав.
«И зеркало с ними заодно», – вздрогнула Анна.
Она отступила назад, оперлась о стол и вдруг влипла ладонью во что-то густое и клейкое. Подняла руку – вся ладонь была в загустевшей крови.
– Ой! – вскрикнула Анна и отскочила, с ужасом глядя, как на чужую, на свою руку, измаранную кровью. Теперь она видела: весь край стола забрызган крупными густыми каплями.
– Анна! Анечка! – Лапоть вывернулся откуда-то снизу и сбоку, простирая к ней коротковатые руки. – Вы что, вы что? Нет, правда, что вы подумали, честно? Это же мы петушка резали, петушка. Всего-то, а вы… Ну и капнули. Что особенного? Нормально.
Анна повернулась и опрометью бросилась в ванную.
– Нельзя туда, нельзя! А ну, назад! – тонким голосом завизжал Лапоть, бросаясь за ней.
Но нагнать Анну было невозможно. Не помня себя, она влетела в освещенную ванную и застыла, оцепенев, без мысли, без дыхания. В эмалевом углублении ванны лежал здоровенный черный петух с перерезанным горлом, вывернуто и неудобно запрокинув голову. Широкие гладкие крылья и одно перо, стоящее колом. В открытом глазу остекленела мертвая муть. Зарезанный петух вдруг резко и сильно брыкнул большой чешуйчатой ногой со шпорой, скользко царапнув ванну.
Анна тихо, всухую всхлипнула, попятилась и чуть не попала в приготовленные руки Лаптя. С его плеча свисало чистое полотенце.
– Я же говорил, просто петушок, – спокойно ухмыльнулся Лапоть, хотя в ушах Анны еще стоял его режущий визг. – Бульончик думаю сварить Андрюхе. Из деревни привезли. Петушок, золотой гребешок. У них там, знаете ли, все на навозе, все натуральное. Картошечка – во! Пусть хоть раз Андрюха поест бульон без химии. А вы уж сразу… Нервная какая! А помоемся мы на кухне. – Он настойчиво надвигался на Анну, и она отступила, боясь, что ее коснутся его широко загребающие руки. Она и не заметила, как очутилась на кухне. Анна с жадностью намылила ладони, смывая с них отвратительно-розовую пену. Взялась за край полотенца. Оно пахло чем-то свежим, будто сохло во дворе на веревке, под ветерком. Это полотенце как бы объединило их на мгновение, и Лапоть с ухмылкой удержал полотенце за другой конец. Тут только, в зимнем дневном свете Анна разглядела, что одет Лапоть в сущее, немыслимое даже рванье. Все было ветхое, засаленное, грубо, на скорую руку залатанное. Со старого башмака свалилась лепешка светло-серой дорожной глины и упала на линолеум.
– Поиздержались мы как раз в те поры, – не то оправдываясь, не то в какой-то остолбенелой забывчивости пробормотал Лапоть. Его остановившийся взгляд блеснул углубленным воспоминанием. – У кобылы моей сап, спина шелудивая, железы вздуты, все суставы болтаются, так она и сдохла по дороге… А? – вдруг вздрогнул Лапоть, как вздрагивает внезапно и грубо разбуженный человек. – Смешно, Анечка, да? Это из одной книжки. Вы думаете, я дремучий, а я начитанный.
Анна еще вытирала руки, а Лапоть как-то понемногу, незаметно потянул ее к себе, вкрадчиво перехватывая полотенце. Заговорил он тихо, словно у них была общая тайна, и никто, даже Андрей не должен был услышать ни слова.
– Мы сейчас поиграем немножко, да? – еле слышно проговорил он.
– Поиграем? – Èзумление Анны было столь неподдельно, что Лапоть, подыгрывая ей, подобострастно хихикнул. Но скованность смеха, его искусственность выдавали попытку лишь смягчить некую странность слов, все превратить в невесомый полет болтовни.
– Шуточки, шуточки, скоро Новый год, опять забыли? Народ посмешим, натащу всяких тряпок. В цирк снова сгоняю.
– Все вы врете, Эдик, – не выдержала Анна.
– Вру, а что? – остро прищурился он. Анна хотела выпустить полотенце, но с пальцев, не переставая, падали капли.
– За что? Зачем мне это? – вдруг с откровенной тоской почти простонал Лапоть. – Мало, что ли, я их навидался, голых животов этих? Имел счастье. Да кто ж меня когда стеснялся? А теперь, в такую минуту, нужен, черт подери, именно этот живот. Лично ваш! Другие на сегодня не годятся. Подавай им тот, который в данный момент, ну, пока что… Если бы просто голый живот, уж я б нашел сук всяких, без проблем. Для вас же, для вас, Анна, – Лапоть заговорил угодливо, вкрадчиво, – сами потом спасибо скажете. Если с кристаллом наладится, то и у вас тоже… Неужели не ясно? Кристалл для него – все, так уж сложилось. Не может он без него, считайте, как амулет. Сами попользовались, убедились, – он нечисто усмехнулся, но тут же спохватился, бочком глянул на Анну. – Отсюда всякие его настроения, нервы, вы же первая страдаете. Но вы мне поверьте, слышите, Анна: они помогут. Как именно, не знаю, но помогут. Только им надо угодить, подольститься. Вы, главное, помните: это для Андрея, для его здоровья, для вас, наконец. И тогда, ничего, ничего, это только сначала, с непривычки. Надо, Анна, надо, – воспаленный взгляд его был полон неразбавленного мрака.
– Значит, так, – Лапоть уже приказывал, требовательно, властно. – Смотри у меня, чтоб без всяких штучек! Ляжешь на стол, юбку задерешь, нижние юбки тоже. На колготки наплюем, спустишь, и вс¸. Трусики тоже. Для этого главное – голый живот. – Анна с изумлением услышала, он говорит ей «ты». – Что уставилась? На живот тебе положу книгу, а ты будешь держать две свечи. Когда явятся… он, они… – Лапоть задохнулся, облизал горячим языком пересохшие губы. Мертвея лицом, быстро оглянулся. – Кто придет, не знаю, наперед неизвестно. Гляди у меня: не визжать, не дергаться, убью! Я их буду спрашивать, а ты молчи. Лежи, молчи и не шевелись. Ты только… – Вдруг он склонился в каком-то нелепом поклоне. И голос притих, обретя почтительность, – ты только помни: ты – донна Анна, а он… – голоса Лаптю не хватало, он задыхался, – он… он… Дон Жуан.
«Сумасшедший, – вспыхнуло в Анне, – Дон Жуан?.. Он бредит, бредит, а я стою и слушаю. При чем тут Андрюша? Нет, тут все связано, связано!»
Откуда-то снизу на нее вдруг пахнуло подвальным холодом. Она выпустила полотенце, и оно упало до полу.
– Убери глазища! – ощерился Лапоть. – Думаешь, новое что предлагаю? Во все века так. Не слыхала? Да куда тебе! С твоим образованием. У вас здесь с обрядами вообще на нуле.
Он вдруг цепко обхватил Анну за бедра, рванул к себе, больно вдавливая ей в живот пальцы.
– Запомнила? – прошипел он. – И кровью полью – стерпишь! Надо, надо, потому что это черная… черная… – у него не хватило дыхания, он умолк, сгибаясь, сворачиваясь, словно бы под непосильной тяжестью.
Анна вдруг услышала тонкий, еле различимый голос. Рвущийся, непрочный, совсем юный. Знакомый. Чей? Не вспомнить… Голос этот охранно протянулся между ней и Лаптем. Анна, напрягая слух, разобрала:
– Черная месса… Черная месса…
– Не буду, не заставишь! – обретя внезапные силы, взвизгнула Анна, глядя прямо в ненавистное лицо, отдирая по одному цепкие пальцы. Она бисерно дрожала с головы до ног. – Иди ты к черту, к черту со своей черной… мессой!
– Узнала! Откуда? – бешено завопил Лапоть, выпуская ее. Он резко отвалился назад, словно она ударила его сильно и точно. В вечернем тускнеющем свете Лапоть вдруг сорвался вниз, провалился по пояс в какую-то дыру, не то в яму. Она увидела его вскинутые руки и забелевшее полотенце. Анне показалось, он хочет накинуть полотенце ей на шею.
– Андрюша! – отчаянно крикнула Анна.
– Ну? – издалека отозвался Андрей.
Лапоть втянул в себя шипящее проклятие. Анна пробежала мимо него в комнату. Андрей все так же стоял у стены. Но черная тень за его спиной исчезла. Что-то изменилось, Анна не сразу поняла, что именно. А… он потушил свечу. Голубоватый дымок вился в воздухе.
Господи, Господи… Я боюсь свечей, стала бояться почему-то.
Привычно светила низкая лампа. На тахте слабо таял кристалл. Его лучи плоско растекались, повторяя складки покрывала.
– Ты что? – хрипло простонал позади Анны Лапоть. Он, видно, стоял совсем близко, прямо за ее спиной, потому что Анна уловила запах его несвежей, отдававшей кислым, одежды. Лапоть вдруг тонко всхлипнул. Анна невольно повернула голову на этот странный всхлип, увидела сальные волосы, заплатку, выползающую из-под мышки. Почему у него такие длинные волосы? Разве у него такие волосы?
– Не отпускай ее! – Лапоть протянул к Андрею руки. Его лицо покрыл мшистый налет. – Дай мне ее ненадолго. Я с ней поработаю, заставлю, хотя она узнала… Откуда, откуда узнала? Нет, лучше ты сам, прикажи, для тебя все сделает!
– Отвяжись, надоело мне, – отворачивая голову, проговорил Андрей.
– Красивый, – чувствуя, что молчать нельзя, неуверенно проговорила Анна, указывая на белый блестящий атлас, свисающий с кресла. – Роза, Андрюша, как живая.
– Соглашается, соглашается! Слышишь? Ну же, ну! – дико вскрикнул Лапоть.
– Заткнись, – глухо сказал Андрей.
В ушах Анны, нарастая, возник комариный писк. Сейчас, как дура, шлепнусь в обморок. Вот не хватало.
Андрей стоял перед ней, все так же опустив длинные руки, глядя на нее без выражения, подрагивая серой, обтянутой шелком коленкой.
– Меня ждут, – пересохшим голосом сказала Анна. – Мариша внизу, лекарства…
– Иди, – безразлично сказал Андрей.
Анна понимала: просто так уйти нельзя. Надо что-то сделать. Подойти к Андрею. Обхватить руками. Истошно завопить в голос. Рвануть, порвать этот серый бархат, чтоб он затрещал… Но нет, ничего нельзя.
Она торопливо схватила кристалл. Задернула молнию сумки. Поймала алчный, слепой от жадности взгляд Лаптя.
Вышла в прихожую. Оглянулась. Комната тонула в полумраке. Встав на цыпочки, Лапоть что-то жарко шептал Андрею.
Анна совсем было уже прикрыла за собой дверь. Вдруг, не сдержав отчаяния, снова распахнула ее и с яростью захлопнула. Звук получился громоподобный. На Анну посыпался с потолка какой-то прах. Упал кусок штукатурки, разлетелся у ее ног, обдав сапоги белой пылью.
– Вот так, – с мстительным облегчением прошептала Анна. Задыхаясь, она сбежала с лестницы. – Думаешь, боюсь тебя, дурак, гадина, псих ненормальный!
Мариши в подъезде не было. На батарее лежали варежки Анны. Черные в зеленый крестик.
Анна шла по улице, заставляя себя вглядываться в лица встречных, вслушиваться в слова, звуки, ища приметы привычной жизни.
Узкий краешек солнца плавал в подкисшем вечернем молоке. Перед Анной шел коротконогий мужчина в меховой облезлой шапчонке. Одну его руку оттягивала нитяная сумка, набитая грязными свиными ножками с тупыми серыми копытцами. В другой руке он нес кусок фанеры, прибитый к палке. Мужчина почувствовал ее взгляд, чутко и боязливо повернул голову. Шагнул в темные ворота. Нехорошо… Так не бывает. Анна поискала его глазами. В проеме ворот было пусто, он как сгинул в ненаселенной черноте.
Ее обогнали две рослые девушки. Полыхал озябший румянец на щеках. Ноги их, звонкие, быстрые, в тонких колготках, отливали стылой бронзой.
«Это всегда так на морозе, – стараясь успокоить себя, подумала Анна. – Как ходят! Не соображают ничего. Ведь все себе там застудят. Я раньше тоже так бегала».
Что Лапоть задумал? Сорвалось у него. Петух дохлый, маскарад. Нет, он не сумасшедший, он что-то хочет сделать со мной, с Андрюшей, подлец. Но у него сорвалось. Голый живот… Нет, больше не могу. Сейчас я позвоню Андрюше. Спрошу его… скажу… Просто так позвоню.
Автомат оказался рядом. Она вытащила кошелек и сразу нашла нужную монету. Стала набирать цифры, медленно по одной называя их вслух, как заклинание.
Длинные, спокойные гудки. Сейчас. Сейчас…
Я скажу, скажу ему, скоро вернусь, скажу, сырники на плите под крышкой. Все хорошо, все хорошо. Что он так долго трубку не берет? А… вот!
– Алло! – услышала Анна ровный певучий женский голос.
– Это кто? – растерявшись, спросила Анна.
– Александра, – не спеша, с мягким недоумением послышался спокойный ответ.
«Не туда попала». Анна осторожно, как стеклянную, повесила трубку.
