Текст книги "Дневник"
Автор книги: Софья Островская
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]
7 октября, пятница
Мистификация достигает пределов гениального абсурда. Молчу и смотрю.
Индийская мудрость: «Смертные могут смеяться при мысли о том, что можно переплыть через великий океан – и это мой разум понимает. Но сердце не хочет вместить – и оно все же стремится прикоснуться к луне».
Я тоже все понимаю.
14 октября 1938 года, среда
S.O.S.
Октябрь, 28-е, пятница
Очень трудные дни. Больна. Неладное с легкими. Эндокардит. Шампанское и кровохарканье.
Ноябрь, 1-е, вторник
Читаю Энциклопедию. Книга очень большая. Интересно: как люди начинают сходить с ума?
Ноябрь, 6-е, воскресенье
В прошлом году в этот день мне показалось, что я ростовщик, что жизнь, ограбив меня дочиста в свое время, возвращает мне нынче долг с громадными процентами.
В этом году я думаю другое.
Всему свое время: наивности – тоже.
А есть ли пределы человеческой подлости?
Как много разрушено башен!
Сегодня в 6 часов 20 минут телефонный разговор с Р. (после долгого-долгого молчания). В сердце боль, руки дрожат. Голос ломается, и в голосе, и в глазах слезы. Это чувствуют. Знаю теперь: это был единственный человек, который меня ни разу не обманул и не предал.
Страшно жить.
Ноябрь, 15-е, вторник
Можно мне у Вас посидеть – поговорить о книгах, о персидских мистиках, о том, что было при мне, о том, что было без меня? Можно мне Вас поблагодарить – просто за то, что Вы существуете, за то, что с Вами и у Вас я всегда была светлой, высокой и чистой?
Ночью: ветер, вздутые холодные воды Фонтанки, тучи, пустые площади, пустые дома.
21 ноября, Lundi
Какие страшные теперь понедельники! Очень ясное ощущение: ni rédemption, mais châtiment[464]464
не искупление, но наказание (фр.).
[Закрыть]. За все нужно платить.
Оказывается, мне есть чем платить.
5 декабря, понедельник, ночь
День такой злобы и такой ненависти, которые могут быть названы олимпийскими. Пафос гнева дает неожиданные эмоции удесятеренных сил.
Только ненависть ведет к победам.
10 декабря, суббота
Почти животный, почти биологический ужас перед грядущим и признание своего собственного бессилия перед этим ужасом. Все силы сконцентрированы в одной точке: сохранение относительного равновесия.
Чувствую себя канатным плясуном, идущим над бездной. Причем с одного края канат подрезан.
Вечером был темный город, темные здания, предзимний холодок. На остановке ждала долго трамвая, мерзла, щурилась, слушала в себе почти осязаемый, почти ощутимый физический рост гнева, издевки, ненависти.
Часы у рынка показали: 9.15. Решила: поздно. Никуда не поехала, прошлась по темным улицам, снова слушая в себе рокоты бунта и радуясь им.
Потом работала, читала чужие письма и была в веселом настроении. Чужие письма говорят о чужой жизни. А какое мне, собственно говоря, до нее дело? В особенности, если эта жизнь ниже моей. Как люди боятся правды! Какие только маски они не надевают, чтобы скрыть эту правду (даже от самих себя!). И как смешно смотреть на все это – и видеть, видеть…
Я никогда не вела таких интересных психоаналитических разговоров, как за эти два последних месяца. И никогда еще – в столь короткий промежуток – мне не приходилось делать таких потрясающих открытий.
Все – как дым.
11 декабря, dimanche
Холодно. Вечером недолго была на улице. Потом слушала пение. Смотрела на толпу. Стало еще холоднее, еще беспризорнее.
Потом – работа. Астрономия ведь тоже какое-то дело.
12 декабря, понедельник
Поздно встали. День тусклый. Накануне – очень веселый вечер до 2 часов ночи, когда я даю в лицах (в жутком и смехотворном гротеске) серию моих поклонников.
Весь день – работа. Прекрасно работается, четко и удачно. Вечером Киса.
13 декабря
Работа. Неудачная поездка к портному. Опять работа. Чудесные петербургские гравюры: сумеречные часы после полудня, черная вода, снег на крышах, туман, слякоть, редкие огни в домах. Декабрь.
Холод. Жесткость. Злоба. Усмешка. Презрение.
Острые боли в лопатках – до задыхания, до крика. Но силы и уверенности во мне столько, что излишки я готова продавать!
Вечером – новая поездка к портному. Город летит за стеклами такси. Беличья шубка пахнет Манон[465]465
Имеется в виду Манон Леско, героиня романа А.Ф. Прево «История кавалера де Гриё и Манон Леско» (1733).
[Закрыть]. Думаю о литературном сравнении («Les yeux de fourrure!»[466]466
«Мохнатые глаза» (фр.).
[Закрыть]), о разных сравнениях, о чужих жизнях, о том, что в Москве – тоже вечер, что в Москве я давно не была, что хотела бы туда поехать, что хотела бы видеть Николая, о чем-то спросить, о чем-то узнать… И еще думаю о многом и о разном, смотрю на тусклые и мертвые здания церквей, в которых больше никто и никогда молиться не будет, – и вдруг отождествляю себя с таким же тусклым и мертвым зданием: я – тоже церковь, оскверненная и пустая. В ней может быть кино, музей, театр, дансинг. Но в ней никогда больше не будет богослужения.
Как все-таки счастливы верующие люди! Они же твердо верят в реальность всех миров и призрака называют богом.
14 декабря, среда
Работа. Английский роман. Настроение подтянутое и злобно-веселое. Зубной врач – новый, очень приятный старичок. Вечером – Леонтьевы (все трое!). Обывательская болтовня. Еще раз: скучно так, что даже весело.
15 декабря, четверг, 6 1/2 час.
Спала прекрасно без люминала – первый раз. Должно быть, вчерашняя скука нагнала сон. Бесконечные телефоны. Маникюрша. Потом один из астрономов (милый, с лицом печального сатира и детским смехом), работа с ним, болтовня, много смеха. Внутри: отстранения и отчужденность (не нарушайте моих кругов. Вы все – остальные!) и наряду с этим: цветение большой и светлой радости. Очень холодно, резкий мороз. Вот сейчас пообедаю, надену беличью шубку и бежевые боты, надушу руки и волосы – и уеду. Уеду в ночь, в вечер, в холод – прикоснуться к неведомому астрономическому знаку и выпить чай из лиловой чашки.
Влюбленная женщина не ждет своего любовника так, как я жду сегодняшний вечер.
16 декабря, пятница
Неожиданно сильные морозы. После +1 °C вдруг -20, -22 °C. Снега нет. Фонтанка подернулась небывалым стеклом естественного ледка. Сегодня – от страха перед холодом – до часу дня не могла встать с постели. От страха перед холодом не пошла к зубному врачу. И страх перед холодом превращает предстоящую «Раймонду» в Мариинском[467]467
В 1938 г. в Государственном Академическом театре им. С.М. Кирова балет «Раймонда» (музыка А. Глазунова) шел в новой постановке (балетмейстер В. Вайнонен) с участием Г. Улановой, Н. Дудинской, К. Сергеева, В. Чабукиани.
[Закрыть] в настоящее мучение.
Днем – Николай Михайлович, дрова, разговоры о фильмах «Александр Невский», «Человек с ружьем»[468]468
В 1938 г. вышли на экраны фильмы С. Эйзенштейна «Александр Невский» и С. Юткевича «Человек с ружьем».
[Закрыть]; потом – Гнедич. Разговариваем умно, интеллигентно.
Спрашивает:
– Вы меня еще не простили?
– Нет.
– Ведь я вам солгала только один раз!
– Да.
– И я даже не знаю почему…
Я смеюсь. Мне действительно весело.
– А когда вы меня простите?
– Никогда – но это ведь неважно.
Меняю разговор. Мне все равно, а ей чуть неприятно – а может быть, и не чуть. Трещинки, трещинки…
Мысли о том, что такое благородное хулиганство.
Вчера вечером мне было очень хорошо. Я уже давно не знала такой тишины доверия, какая была во мне вчера. Завтрашнего дня жду с любопытством, очень спокойно, невесело и слегка раздосадованно: очень уж быстро пролетело время.
Сон: я – Тора, завернутая в жемчужную пелену[469]469
Тора (закон – древнеевр.) – Пятикнижие Моисеево. Пергаментные свитки с текстом Торы, используемые для чтения в синагогах, хранятся в футлярах из ткани или дерева.
[Закрыть]. Спасаюсь от фашистов, которые хотят меня разорвать.
17 декабря, суббота
Совершенно пустой день. Английский роман. Отвратительное самочувствие. Недоумение переходит в тревогу, в страх, в тоску и приводит к эффектному разряду веселой издевки.
Телефоны, которые не отвечают. Как странно: у меня – именно у меня – нет никаких путей, и, ничего не зная, я могу либо не знать долгие дни, либо ждать известия, как милостыни… или как ежедневной газеты.
Печальная все-таки ваша жизнь, моя дорогая!
18 декабря, воскресенье
Мороз. Снега нет.
Когда-то – очень давно – был такой же холодный и бесснежный декабрь, запутавший мои пути между двоими: Сокол[470]470
Возможно, это малоизвестный поэт, прозаик, переводчик 1920-х гг. Евгений Григорьевич Сокол (наст. фамилия – Соколов). В архиве Островской сохранилась рукопись ее стихотворения 1922 г. «Соколу»:
Ночь темнее и темнее,Звезд на небе ни одной,Видишь, ты еще грустнее,Хмуробровый сокол мой<…>(ОР РНБ. Ф. 1448. Ед. хр. 20. Л. 12).
[Закрыть] и Замятин.
Сегодняшний день: много внешней радости, вино, легкие сигареты, душистая пудра, мягкая шерсть. А улыбаться все труднее и труднее. Боли все больше и больше.
Возможно, что я себя чувствую хорошо только в сфере эфемерид. Возможно, что я сама – эфемерида[471]471
От греч. ephémeris, буквально – годный на день, однодневка.
[Закрыть].
Строить! Строить! Строить заново! А что? И чем?
21 декабря
Путаница с часами – дела, работа, астроном, машинистка. Вечером – поздно – у Кисы: прошу у нее извинения. Первый раз за 19 лет забыла, что 7-го были ее именины. Не люблю забывать таких дней – и чувствую себя глупо.
23 декабря
Лучшим доказательством всегда является статистика.
24 декабря, суббота
Впервые весь праздник кувырком – весело, смешно, никакого праздника. Вино, ром, бенгальские огни, зажженные канделябры, вместо елки – комнатные кипарисы, убранные рождественской мишурой, люди, смех – ну, просто хороший выходной день! Даже обед был не традиционный – куда там, к черту, традиции! Мороз. Мама плохо себя чувствует. Лечу ее алкоголем и хинином.
31. XII. Суббота. 11 ч. 45 м.
Omnium… defunctorum[472]472
Фрагмент заупокойной молитвы: Anima eius et animae omnium fidelium defunctorum per Dei misericordiam requiescant in pace (Да упокоится с миром его душа и души других усопших (лат.)).
[Закрыть].
1939 год
Январь, 1-е, воскресенье
Встреча дома, как всегда (несмотря на острое, мучительное желание быть не дома – все равно где, все равно как, лишь бы не дома, не с теми же вещами, не в тех же комнатах, не при тех же свечах). Встреча, однако, дома – почти такая же, как и в прошлые годы, и совсем не так, как в прошлом году. Было много вина – и совсем не было ни музыки, ни стихов. И та музыка, которую слышала одна я, звучала для меня темными и страшными тактами «Божественной поэмы» Скрябина: Désir – Luttes – Possession[473]473
Желание – борьба – обладание (фр.). Островская воспроизводит в произвольном порядке названия трех частей «Божественной поэмы» (1902–1904) Скрябина: «Борьба», «Наслаждения», «Божественная игра».
[Закрыть].
Слова, слова… как страшна сила слов – в их повторяемости, в их отнесении к разным людям и разным событиям. Меняются лица, меняются окружающие предметы. Но при возникновении определенных обстоятельств возникают определенные слова, и оказывается, что человек беден, у него маленькие запасы: носитель радости (ибо слово бывает иногда и даром и радостью) единовременно может стать и преступлением – расточителем или убийцей.
Слово, святая тайна – Vertum[474]474
Слово, глагол (лат.).
[Закрыть] – проституировано.
Убил же слово человек – в небрежении к святости.
Январь, 2-е, понедельник, ночь
Все не так, как надо. Впрочем, может быть, именно и нужно, чтобы было так, а не иначе.
Как трудно быть старой и жить в окружении взрослых, считающих себя взрослыми, но остающихся детьми.
Всегда вести. Всегда протягивать руку помощи. Всегда помогать либо подняться, либо стоять на ногах. И всегда чувствовать в себе педагога и аналитика, поучающего или распутывающего. Но редко бывает, чтобы ученики по-настоящему (большой человеческой любовью) любили своих педагогов, а больные своих врачей. В трудные часы к ним – и только к ним – бегут за спасением, за поддержкой, за благодатью будущих часов. А когда приходит легкий час будущего, можно (а пожалуй, и должно) забыть об унижении своего незнания или своей болезни. И – не помнить. Подсознательно человек никогда не прощает оказанного ему одолжения или принесенной помощи. И людей, называемых так искусственно «благодетелями», обычно не любят, если не ненавидят, причем эта нелюбовь или эта ненависть тайны, скрыты и так глубоко запрятаны в человеке, что он и сам об этом не всегда догадывается. Разве может обыкновенный земной человек простить другому человеку (такому же обыкновенному, такому же земному), что тот – в какой-то момент – был или лучше, или выше, или богаче его – и видел, и знал, что он беднее, хуже или ниже.
Январь, 3, вторник
Мысли о добре, о добром действии. Если линия доброго действия (La bonne action)[476]476
Доброе деяние (фр.).
[Закрыть] на своем пути от «а» к «х» не нарушает других линий, не уничтожает других точек, добро выполнено и дало положительный эффект добра. Если же линия доброго поведения на своем пути от «а» к «х» нарушает другие линии (потому что опасны не только пересечения, но и касательные), или уничтожает, или сдвигает другие точки – добро, по существу, не выполнено и не дало положительного эффекта добра: добро, полученное «х» и данное «а» либо же пережитое как нечто безумное, получено и пережито за счет нарушения или уничтожения других линий и других точек. Тогда это не добро, ибо последнее идет в мире и чистоте.
Но:
Что такое добро?
Что такое мир (Pax)?
И что такое чистота?
Кстати: очень просто пользоваться священными предметами, если они утратили свое символическое значение или же были осквернены. Это в том случае, если они остались в руках того же человека. Но их ведь может взять другой, которому все равно, и тогда их прежнее значение не играет абсолютно никакой роли.
Январь, 17, вторник
Персонаж возник, персонаж создан и брошен в жизнь. Автор спохватывается. Его же никто не слушает: в зале пустоты и умершие призраки. Зал молчит. И он слышит только невнятные голоса улицы, доносившиеся сквозь стены. Болтают статисты:
– Приятно принимать ванну в июльские дни.
– Не было ничего особенного. Целовались…
– Японский халат (ах, кстати, и японский зонтик!).
– Девочки, которым еще нет семнадцати!
– Серый берет и ожерелье из красных бус…
– В последнее время, на лестнице…
– Разве можно жить без бога и без религии? Это нехорошо.
– Он ее спасал от греха. Спасал, спасал… а дальше не знаю!
– Ковер очень красивый, старинный…
– Модные журналы, патефон, голубые рубашки.
– Ах, вот почему у тебя сегодня не накрашены губы!
Автору делается страшно. Ему начинает казаться, что так люди сходят с ума. Кто это болтает? Статисты? Публика? Неужели же он творил и творит напрасно? Неужели его никто не понимает и не понимал? Неужели он писал поэмы для этого гнусного сброда?
– Кто вы такие? Кто вы такие? – кричит он в ужасе.
Никто ему не отвечает. На улице продолжают болтать те же неизвестные голоса. А зал молчит: в нем пустота и умершие призраки. Тогда автор смущенно извиняется:
– Простите меня, я сказал, кажется, грубое слово… что-то такое об аморальных типах. Я больше не буду. Простите меня, я, знаете ли, старый солдат, усталый солдат – вдобавок еще ограбленный. Но это все неважно! Я малосовременный, по-видимому. Я, вероятно, старомодный автор.
…Сегодня днем убирала комнату, мыла спиртом зеркала, перетирала книги. Плеврит. Температуры средние. Боли. Брат первый день на службе после одиннадцати дней холецистита. Боялась, что рентген пищевода даст неблагополучное. Оказалось, хорошо. Нервные контракции[477]477
спазмы; от лат. Сontractio – стягивание, сжимание, сжатие.
[Закрыть]. Вечная болезнь мамы и брата вызывает предельный ужас, скрываемый тщательно под личиной грубоватой бодрости и холодного внимания. А всегда кажется: ну, вот – и конец. И мысли: а что я буду делать? Моя болезнь этого страха смерти во мне не вызывает. Никогда.
Раздраженная скука с людьми – тоже скрываемая. Все не то и все не то. А чего мне нужно?
Вот были дни – с сильными морозами. Теперь оттепель, скользко, лужи. 11-го и 13-го – любопытнейшие чтения: первое о Франции, второе о России. Как необыкновенны человеческие архивы. Но как трудно до них добраться! Чтения еще не кончены: пока еще материал упорно избегает моих рук и моего слуха. Подождем… ждать я умею!
Анта больна: припадки, нарушенная артикуляция речи – врачи определили эпилепсию. Киса работает, играет в теннис, плавает: муж ее осужден на 10 лет и выслан куда-то далеко. После девяти месяцев молчания от отца письмо: опять тюрьма. Прибавилось только больше забот. С этим человеком у меня кончено все: остались лишь маленькие ниточки жалости и удивленного непонимания. Хорошо, что свободен.
В моей комнате появилась новая подушка – парчовая, очень красивая и символическая. Это для того, чтобы я никогда не забывала. И чтобы мне не пришло в голову поверить и простить.
Топятся печи. Бродит кот. Гудит примус. За окнами, в городе, в мире – жизнь, строительство жизни.
А в моей комнате – разрушение жизни.
Habet![478]478
Достаточно (лат.).
[Закрыть]
29 января, воскресенье
Больна. Давно уже больна, но сегодня хуже, чем во все эти дни. Острые боли в боку и в позвоночнике. А кому до этого дело? Кому какое дело до того, что меня пугает страхом боли каждое движение, что тело просит только покоя, только неподвижности, что каждый жест приносит мне мучительное страдание, от которого хочется кричать?
Всей любви, окружающей меня, до этого нет никакого дела. Любовь требовательна – всякая любовь! «Брат любит сестру богатую, а муж жену здоровую».
Любая пословица может быть истолкована и прямо и косвенно. Я так их и толкую – по обстоятельствам.
30 января, понедельник
Дома. Плохое самочувствие. Мысли о Москве. Бессонная ночь, полная гордого и горького гнева. Гнев идет со мною рядом как тень.
Вечером – лежу в постели, приходит красивая ученица, болтает вздор, курим, едим шоколад, слушаем радио.
31 января, вторник
Чтение Пушкина и Маяковского. Не спала до 9 утра, в половине шестого завтракала с братом, пила вино, шутила. Днем спала.
Жить очень трудно и невесело.
1 февраля, среда
Разговоры с портным. Пустой день. После обеда – до ночи – бесконечные пасьянсы и чтение Марселя Пруста.
Читая, вдруг почти отождествила себя со Сваном[479]479
Герой цикла романов М. Пруста «В поисках утраченного времени» (1907–1918).
[Закрыть]. Забавно.
2 февраля, четверг
«Пепел Клааса стучит в мое сердце…»[480]480
Костер Шарль де. Легенда о героических, веселых и доблестных приключениях Тиля Уленшпигеля и ламе Гудзак во Фландрии и других странах / Пер. с фр. М. Зотиной. М., 1937. С. 192. Иносказательное напоминание о необходимости возмездия.
[Закрыть]
Знаю теперь это. И знаю твердо.
За таким стуком идут бури возмездия.
Жаль все-таки… так жаль!
5 февраля, воскресенье
Очень тяжелый день – хотя делаю все возможное, чтобы быть легкой, тихой, женственной и мирной. Но теперь ко мне можно отнести термин из эпохи покорения Кавказа: немирные горцы, немирное племя. В их душе тоже жила обида – за оскорбленную землю, за оскверненные знамена, за бесчестие, за попранные легенды о славе, за будущее без песен.
Это одно. Об этом я могу сказать твердо:
– Мое.
Так меняются понятия о собственности: mon bien inaliénable peut devenir mon mal inaliénable[481]481
мое неотчуждаемое добро может стать моим неотчуждаемым злом (фр.).
[Закрыть].
И другое: нужно думать о весне, которая, вероятно, придет и в этом году, о портнихе, о длинном черном платье, которое мне, может быть, и не придется надеть, о каких-то тряпках, о духах – о жизни.
Трудно.
Трудны, кроме того, ночи: без сна с перенесением мозговых образов вовне.
Как я любила когда-то поезда, семафоры, платформы прибытия! Зеленые огни открывали пути встреч и любви – за зелеными огнями были дом и мир, тишина, покой, обретение.
На моих путях зеленых огней больше нет. Горят красные – вечные часовые, кричащие об осторожности, об опасности, о возможной гибели.
Красные огни требуют шлагбаумов.
И шлагбаумы закрыты.
Я – на посту.
– Все в порядке, товарищ, все – в порядке.
9 февраля, четверг – ночь
Опять: поезда, поезда – а у меня бессонные ночи, перед которыми ужас, как перед идущим безумием. Чтение Пруста – и чтение Андрея Белого, вновь и непонятно протягивающего мне руку помощи.
Поезда, а в поездах люди, разговоры, события, черная ночь за окнами, черная ночь в купе. Духота, томление, шепот, сны.
Вот скоро напишу мистический гротеск и сразу приду в себя.
Ангел-хранитель № 1 – высокий красавец с плечами атлета, в футбольных бутсах, с папироской и в купальном халате. Славный парень. На груди – свисток. Умеет вовремя закрывать глаза. Толковый. Разговаривает главным образом жестами.
Ангел-хранитель № 2 – тощий, задрипанный, в старомодной разлетайке. Громадные очки, не помогающие видеть. Спотыкается, путает, не он ведет, а его ведут. Разговаривает цитатами из книг, которые таскает с собой. Завидует ангелу № 1, что тот такой ловкий; № 1 его добродушно презирает.
Из Гете:
От бескрайней романтики до публичного дома один шаг[482]482
Неточная цитата из книги Андрея Белого «Между двух революций»: «Зная факты вредительства психик и помня предостережение Гете, что от бескрайней романтики до публичного дома один только шаг, – я писал <…>» (Андрей Белый. Между двух революций. Л., 1934. С. 197).
[Закрыть].
Из Андрея Белого:
Ночь на 11 февраля, на субботу, когда где-то в мире люди празднуют Лурдскую Деву[484]484
День празднования католической церковью явления Девы Марии Лурдской, исцелительницы больных, страждущих, – 11 февраля. Считается, что в этот день в 1858 г. недалеко от Лурда – небольшого французского городка в предгорьях Пиренеев – произошло явление Пресвятой Богородицы 14-летней девочке Бернардетте Субиру.
[Закрыть].
– Je ne peux rien expliquer[485]485
Я ничего не могу объяснить (фр.).
[Закрыть].
А мне нужна та удивительная и безжалостно-ласковая рука, о которой так хорошо говорит мой старинный друг А. Белый:
«Мощь огромной руки, рвавшей к ране прилипшие и пересохшие марли, – прекрасна!»[486]486
Андрей Белый. Между двух революций. Л., 1934. С. 185.
[Закрыть]
И дальше:
«…видел с экрана, как пес человека спасал.
Человека, пожалуй, спасут на экране и люди:
– Меня бы спасли?
Но для этого надо попасть на экран…»[487]487
Там же. С. 181–182.
[Закрыть]
У него великолепные определения Парижа, как многих Парижей, и в особенности французского импрессионизма (от Парижа)[488]488
Там же. С. 141, 148.
[Закрыть].
Вот это из книги «Между двух революций».
И еще:
«Молчать – прилично; высказывать – честно; молчишь, когда еще вызревают слова, произносимые вслух; иначе и само молчание загнивает»[489]489
Там же. С. 22.
[Закрыть].
Февраль. 14 и 15, вторник и среда
Дни драматических молчаний и драматических ситуаций, не ведущих все-таки ни к чему.
Люди с больным сердцем и с больными нервами пьют шампанское и курят турецкие папиросы.
Чтение о Дульцинее – о нищей трактирной потаскушке, поверившей в то, что она избранная, что она – Прекрасная Дама великого рыцаря.
Театр – большое дело. Евреиновский театр для себя[490]490
Н.Н. Евреинов считал театральность одним из основных человеческих инстинктов. Эту свою концепцию он назвал «театр для себя». См.: Евреинов Н. Театр как таковой. Обоснование театральности в смысле положительного начала сценического искусства и жизни. СПб., 1913.
[Закрыть] – в особенности.
Оттепель. Никуда не выхожу. Только две последние ночи сплю – с перерывами, но сплю. Внутреннее состояние очень сложное.
Вечером – Гнедич. Читаем Шоу («Цезарь и Клеопатра»), говорим о новых академиках и о новой лаборатории физиологии речи в Академии наук (профессор Доброгаев – мимико-жестикулярно-речевой комплекс; речь вне факторов мимики и жеста не существует и изучаться в отдельности не может: речь – триединство). Вскользь говорит о своем романе – намеком.
Понимаю: мужчину, в котором есть элемент Манон, любить трудно.
Женщине свойственно в любви «быть».
Мужчине – «бывать».
16 февраля, четверг
Александринский: «Таланты и поклонники»[491]491
В 1938 г. на сцене Ленинградского театра драмы им. А.С. Пушкина (б. Александринский) шел спектакль по пьесе А.Н. Островского «Таланты и поклонники» (реж. В.П. Кожич).
[Закрыть]. Я в сером жакете и в сером кашне. Рядом со мною мадам Тотвен в облезлых мехах. На сцене – «новые» и «старые» актеры (среди «старых» по-настоящему старые Студенцов и Тимэ, которых помню еще в годы их блеска и в мои дореволюционные гимназические годы. Оттого, что они стали по-настоящему старыми – больно, вдруг). На улице ростепель, слякоть, скользина, дождь и снег. И со мною: одиночество и тоска… И – гнев.
23 февраля, четверг
В моей комнате новый диван, который почему-то идентифицирован с «Бахчисарайским фонтаном».
Ассоциации – дело весьма интересное и темное. Мне очень весело.
Спутанный день, звонки, движение.
В 1937 году в этот день была большая и крылатая тишина голубизны.
27 февраля, понедельник, ночь
Странные дни. Марево. Фантомы. Странная жизнь. Если говорить фигурально, je tiens mes mains derrière le dos[492]492
я держу руки за спиной (фр.).
[Закрыть]. Протягивать руки страшно: никогда неизвестно, что может встретить протянутая рука.
День тяжелый.
Вечером – краткий час у Р. Очень хорошо. Ухожу затихшая и сразу безразличная не только ко всему, но даже к себе самой.
Анта второй месяц в психиатрическом стационаре. Припадки. Нарушения речи и движения. Психоанализ. По-видимому, мстит пол.
Ночь на 7 марта, на вторник – 5 часов утра
Только что кончила перевод на английский: о конвекционных токах в звезде. Переводить о звездах очень скучно: издалека они совсем не то.
Сна нет – как почти каждую ночь. Изредка выпадают ночи с полноценным и длительным сном. О таких ночах я помню как о величайшей радости. Больше: я вспоминаю о них.
Все время оттепели: снег, дождь, мокро и скользко. Сегодня было и солнце. Ходила с братом по букинистам. Дом лавки Северморпути приобрел неожиданно символические значения. Это – почти объективно. Покупаю ерунду. Жду, когда позвонит портной. Жду, когда кончится ремонт у портнихи и она начнет мне шить платья. Жду, когда близкая весна перестанет казаться мне пугающей и превратится в благословенную смену времени года.
А больше не жду ничего.
Июль, 23-е, воскресенье
Долгие месяцы молчания. Говорить, по-видимому, вообще трудно.
Жить – тоже трудно.
Нет для меня страшнее книги, чем вот эта.
Livre de Refaites[493]493
Книга сделанных заново (фр.).
[Закрыть].
Собирается дождь. Собственно говоря, сегодня я уже должна быть на даче в Пушкине. Но мучительно радуюсь идущему дождю: лишь бы остаться…
Остаться здесь, где мне трудно, где живут бреды и призраки, где для чужого счастья нужно быть не собой и уметь молчать и улыбаться.
Август, 13-е, воскресенье
Два случайных дня дома, в городе. Дни, которые скрываю от всех и в которых, однако, не нахожу радости.
На даче – множество чужих жизней, пересекающих мою дорогу[494]494
В Пушкине завязалось тесное общение Островской с Т. Гнедич, которая вместе со своей матерью в 1939 г. тоже снимала там дачу. Возобновилось общение Островской с И.А. Боричевским, который жил в Пушкине постоянно (ул. К. Маркса, 94, кв. 8б). Началась ее дружба с его маленьким сыном Мичей. Боричевский писал в дневнике 28 июля 1939 г.: «Встретили [с Мичей] в парке Софью Казимировну. После болезни тощая – надгробный ангел. В Баболовском сидели под елью. Я говорил о близкой советской революции во Франции. “Когда Вы поедете туда, возьмите меня с собой”. Поцеловал ее в руку под локтем, где под кожей синие жилочки» (ОР РНБ. Ф. 93. Ед. хр. 12. Блокнот 62. Л. 46); 10 августа 1939 г.: «В Александровском парке с Софьей Казимировной». «“Тетя” любит Миченьку. И я очень этому рад» (10 августа; Там же. Л. 50. 51); «Была второй раз “тетя”. Так называет Мича Островскую. Показал ей Юльчины этюды. Подарил “Дыхание весны”. Почитали вместе “Эпифанию” Леконта де Лиля. Дал ей Верхарна <…>. В тяжелый для меня тифозный год Юльча хотела, чтобы я обратился за помощью к Софье Казимировне. Но я не согласился – она тогда отошла от меня. И вот теперь – как будто это желание передалось ей. Она заботится о нашем Миченьке. Юльча и она сочувствуют и ценят друг друга, хотя никогда не виделись. Это и есть настоящее. Когда-нибудь люди будут такими» (22 августа 1939 г.; Там же. Блокнот 63. Л. 4, 5, 6); «Подарила Миченьке две простыни. Очень трогательно. Белье не достать нигде. Мальчик спал на обрывках» (30 августа 1939 г.; Там же. Л. 11); «Был несколько раз у окна Софьи Казимировны. <…> Не застал ни разу. А вечером встретил у ее приятельницы. Она уезжает. Пенял ей, что и поговорить не успели. Порция легкой лирики. <…> Проводил ее на улицу. Руки в перчатках: “Целовать некуда”. Подняла перчатку: “Есть куда”… Вернулся к ее приятельнице Татьяне Гнедич. Молодая ученая дама. Читал ей свой перевод “Прометея”. Дельные замечания» (6 сентября 1939 г.; Там же. Л. 12, 13).
[Закрыть]. В каждую жизнь словно вживаюсь, а своей как будто нигде нет. Еще раз: многоплановость, множественность фасеток, а подлинности не установить. Подлинное лицо видят немногие: краем – Дом; и подлинное лицо, по-видимому, неприятно и злобно, ибо вызывает разлады и непонимания.
Кто меня любит по-настоящему, кроме матери? Кому нужна моя подлинность с часами угрюмого и тяжелого молчания – и в особенности со всем тем, что кроется за этими часами молчания?
В Пушкине – приятные пейзажи. С природой – как и в 1937 году – не схожусь на «ты». Оцениваю, любуюсь – и остаюсь той самой, комнатной, городской и близорукой.
11 августа – день пейзажной постановки, принимавшейся мною вначале как подлинность. Потом оказалось – не то. Просто вообразилось, что я в гостях у Сезанна, на живописных берегах Луары, что мне дано болтать и слушать милый вздор, пить шампанское и черный кофе, есть сэндвичи, греть голую спину и думать, что все это – настоящее, что во всем этом – нечто, очень близкое к счастью.
Прелестный пейзаж Сезанна не может остаться для меня историческим воспоминанием.
Сколько названий можно дать этому пейзажу:
Quartier des Fauves[495]495
Квартал фовистов (фр.).
[Закрыть].
Nimphe et Faune[496]496
Нимфа и Фавн (фр.).
[Закрыть].
И даже: Angleterre[497]497
Англия (фр.).
[Закрыть]!
Нет во мне эллинства, нет во мне солнечной плоти! И зверь мой живет в подземелье византийских церквей.
Результат самого приятного для меня дня:
1) Вышеуказанные рассуждения, которые абсолютно никому не нужны.
2) Сожженная спина, отчего очень больно.
3) Температурный скачок.
и 4) Вдруг порозовевшая мокрота.
А кроме того, издевательский разговор с зеркалом:
– Ну, где же ваши полеты? Где ваши крылья? Где ваши стихи о непорочных лилиях и о принцах, носящих доспехи Белого Рыцаря?
Сегодня опять уеду на дачу. Не хочется. А впрочем, там хорошо только с детьми и с животными. И в тех и в других – отсутствие умной лжи.
Как мне все-таки трудно жить!
Да и живу я, как в каком-то сне: и я, и не я.
Сентябрь, 10, воскресенье
Кончилось дачное лето. Кончилась моя жизнь в нем. И вообще, что-то кончилось. Может быть, – а пожалуй, и наверное – закончила свое существование целая эпоха. Наступает новая. Я – на рубеже. И от этого и странно и неуверенно.
О будущем думать не только нельзя, но и невозможно.
Каждый день ночное радио приносит известия о мире, в котором больше нет мира.
1 сентября началась война между Польшей и Германией.
8 сентября немецкие войска вступили в Варшаву.
3 сентября в 11 ч. утра Англия объявила войну Германии.
3 сентября в 5 часов дня Франция объявила войну Германии.
На днях прорвана линия Зигфрида[498]498
«Линия Зигфрида» (нем. Siegfriedstellung) – система долговременных укреплений, возведенных в 1936–1940 гг. на западе Германии, в приграничной полосе от Клеве до Базеля; имела около 16 тыс. фортификационных сооружений. Была названа по имени неуязвимого героя древней германской саги о Нибелунгах Зигфрида.
В начале сентября 1939 г. в газетах появилась информация о прорыве французскими войсками линии Зигфрида, однако это были бои местного значения, и успешное французское продвижение оказалось кратковременным. Линия Зигфрида была прорвана лишь в результате наступательной операции войск союзников против немецкой армии (26 августа 1944 – 25 марта 1945).
[Закрыть].
А 23 августа мы подписали пакт о ненападении с Германией. Пока мы – вне.
Сижу дома. Не работаю. Слушаю радио. Читаю газеты. Читаю книгу Мориса Тореза[499]499
Это могла быть одна из следующих книг: Торез М. Современная Франция и Народный фронт / Пер. с фр. О. Шаргородской. М., 1937; Thorez M. La Mission de la France dans le Monde [Миссия Франции в мире]. P., 1938.
[Закрыть] и роман Хитченса «Bella Donna»[500]500
См.: Hitchens R. Bella Donna. L., 1912.
[Закрыть]. Читаю воспоминания о Тургеневе. И все время слушаю: рушатся миры, рушатся стены эпох.
Передо мною, в узком, в моем, – тоже новая эпоха.
Russie – un lit.
France – boudoir.
Angleterre – salon Financier.
Allemagne – comptoir commercial.
Italie – guet à peu.
Pologne – ruines heroiques[501]501
Россия – кровать. Франция – будуар. Англия – салон финансиста. Германия – торговый прилавок. Италия – западня. Польша – героические развалины (фр.).
[Закрыть].
И дальше:
Polone – une hysterique.
Italie – belle fille sans tempérament, et qui devant le lit ouvert se dérobe préférant laisser un regret qu’une déception.
France – idealiste passionnée.
Russie – une fille sait qu’elle fatiguera toujours les hommes à qui elle se donnera. Elle a toujours un amant de réserve.
Allemagne – un soudard qui cherche moins une femme qu’un sexe qui rapporte.
Angleterre – vieille fille asexuée (spinster!) riche de traditions et de Souvenirs de famille[502]502
Польша – истеричка. Италия – красивая, лишенная темперамента девушка, которая при виде разобранной постели спасается бегством, предпочитая огорчить, но не разочаровать. Франция – страстная идеалистка. Россия – девка, которая знает, что всегда будет утомлять мужчин, которым будет отдаваться. У нее всегда есть запасной любовник. Германия – солдафон, который ищет не столько женщину, сколько источник дохода. Англия – бесполая старая дева, колючая, богатая традициями и семейными воспоминаниями (фр.).
[Закрыть].
Октябрь, 17, вторник
В мире очень много шума. На Западе приближается странная война без сражений, без явных наступлений, с медленной и страшной концентрацией войск с обеих сторон, с пустыми сообщениями по радио, с потоплением кораблей и подводных лодок. На Востоке война закончилась (но закончилась ли?) перекраской географической карты: исчезла Польша (совсем исчезла – даже без надгробного памятника), к СССР прирезались Западные Украина и Белоруссия, к Литве – Вильно и какие-то виленские поветы[503]503
Повет – средняя административно-территориальная единица в Польше, входящая в воеводство.
[Закрыть], к Германии все то, что называется теперь «польскими областями» и что раньше называлось Царством Польским. Наши войска во Львове, в Перемышле: оттуда радио передает митинги на всех языках с русскими резолюциями.
Чемберлен и Деладье тоже разговаривают – и по радио и [в] своих палатах.
А мы говорим очень мало. Прямо мы не говорим вообще. Древний сфинкс России опять выступил на европейскую сцену – и лег молча.
А кругом все говорят, говорят.
Мне тоже хочется говорить. Но как – и что – и о чем?
Я и говорю и думаю не до конца.
Холодная погода установилась давно – по-моему, с 30 августа: помню, что 28 августа мы сидели с Гнедич в Екатерининском парке, была душная жара и пахло далекими лесными пожарами. А 30-го был уже очень свежий день – и от этого острого температурного скачка кривая холода пошла ровно и неустанно к еще большим похолоданиям.
Теплой и золотой осени не было.
В Пушкине я тоже больше не была: последняя прогулка в парке относится к 6 сентября: я, брат и Юра[504]504
Имеется в виду Ю.Н. Попов.
[Закрыть].
Думаю о многом – и редко думаю хорошо. Ничего не пишу. Последние стихи написаны в 1937 году. Дневник редко даже пересматриваю: страшно.
Никого особенно не тянет видеть: последняя встреча с Антой была в апреле, кажется; она побывала на Кавказе, выздоровела, вернулась, была у меня (не приняли), написала мне письмо (а я будто его не получила!). Молчу. Не хочется. Ксению видела в разгар моей болезни – в начале июля. У нее ленинградский паспорт, она была где-то на отдыхе, теперь она в больнице – после «дамской», как говорит Эдик, операции. И тоже молчу – и тоже не хочется.
Кису, которую вижу часто, познакомила с Готой, возникшим весной на моем горизонте с прежним темным влечением ко мне: странно, что с ним – и только с ним – мгновенно и густо темнеет моя атмосфера. Отдала его Кисе: передача эта была логически продуманной и подготовленной с моей стороны. Его присутствие в моей жизни теперь привело бы к усложненностям.
Пару раз была на Фонтанке. Хорошо – очень.
Очень часто вспоминаю ту женщину, которую знали Сокол – и другие.
По-видимому, все-таки никто не знал по-настоящему. Очень много было ненужных слов: и ей говорили ненужное, и она говорила ненужное.
Теперь она знает, что говорить – совсем необязательно.
А сколько ненужных слов было и сказано, и выслушано ею в последние годы! Какие поэмы, какие трагические монологи, какие поэтические выступления!
И как все это действительно не нужно.
Хорошо целые дни проводить в комнате с задернутыми портьерами, с мягким светом: курить, пить вино, вкусно обедать (comme dans une cabine privée[505]505
как в отдельном кабинете (фр.).
[Закрыть])!
Сокол как-то говорил:
– Соболий звереныш.
Если бы он даже мог меня видеть теперь, он бы ровным счетом ничего не понял.
Но любопытно было бы видеть – и говорить – с Николенькой.
Чтение английское. Интересен Киплинг.
Музыки очень много: только радио и только пластинки. Сама играла лишь несколько дней подряд: разучилась – недовольна собой. То же, конечно, и в литературе.
![Книга Acumiana. Встречи с Анной Ахматовой [Т.1] автора Павел Лукницкий](http://itexts.net/files/books/110/oblozhka-knigi-acumiana.-vstrechi-s-annoy-ahmatovoy-t.1-46629.jpg)
