Текст книги "Восемь голубых дорожек"

Автор книги: Софья Могилевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

СОВЕЩАНИЕ В ВЕСТИБЮЛЕ

Никто не предупредил Тусю, чтобы она пораньше пришла в бассейн. Никто из ребят не знал номера ее телефона.

Но сегодня Туся и без того торопилась на занятия. Сегодня была суббота. А завтра… Наконец-то завтра день ее рождения!

Разговоры об этом дне стали самыми любимыми между Тусей и Тусиной бабушкой Анной Мартыновной. Начинались такие разговоры обычно по пути в бассейн. Под эти разговоры они незаметно проходили пешком довольно большое расстояние от своего дома до того места на Ленинградском проспекте, где находилось здание бассейна. Туся не ныла, не жаловалась на усталость, не канючила: "Бабушка, возьми такси, я больше не могу!" – а шла бодро, легко поспевая за размашистыми шагами своей энергичной и властной бабушки. И сегодня тоже.

– Бабушка, – начала Туся, – а когда ты была маленькой, у тебя тоже праздновали день рождения?

– Конечно.

– И гости приходили? Ну, разные там ребята? – Разумеется.

– А что вы делали? Ну, ты и твои гости?

– Играли, показывали живые картины… Живые картины? Какие такие живые картины?

В глазах у Туси любопытство сменяется недоумением.

Тогда Анна Мартыновна разъясняет: когда она была такой же, как Туся, более пятидесяти лет назад, они, то есть бабушка, ее братья и сестры и другие дети, часто устраивали живые картины.

– И это было, – добавляет бабушка, – весьма и весьма интересно!

И все– таки Туся не понимает… Она не представляет себе, что за штука -живые картины.

До бассейна еще порядочно, но они уже на Ленинградском проспекте. Шагают ходко – высокая, очень прямая пожилая женщина, которой лет за шестьдесят, и девочка с темными глазами, румяная и хорошенькая…

– И вы тоже можете устроить живые картины,– говорит Анна Мартыновна. – Например, такая живая картина: приход весны. Кто-нибудь наряжается весной. Конечно, девочка. Вся в розовом, с венком цветов на голове, в руках цветы. А вокруг…

Теперь Туся поняла. Поняла и возмутилась: кто-нибудь? Не кто-нибудь, а именно она, Туся, нарядится весной! Уже готово капроновое платье на розовом чехле, уже куплены туфли и чулки. А цветы можно взять у мамы. Они стоят в вазочке на туалетном столике. Там вполне достаточно красивых шелковых цветов.

– Или так, – продолжает Анна Мартыновна.– Живая картина изображает подводное царство. На троне сидит морская царевна. Она в голубом, ее окружают…

– Морской царевной тоже буду я! – восклицает Туся. Восклицает твердо, с непреклонностью в голосе. Словно и спорить с ней нельзя. Раз решила, так тому и быть!

Но Анна Мартыновна и не собирается спорить. Теперь у них с Тусей одинаковые мысли. Теперь они редко спорят.

– Конечно, ты! – говорит Анна Мартыновна. Действительно, кто же может сравниться с ее Тусей?

Туся ускоряет шаг. Ей не терпится рассказать ребятам о том, что будет завтра на дне ее рождения! Сперва она нарядится весной – вся в розовом, потом вся в голубом будет изображать морскую царевну.

– Бабушка! – Туся останавливается вдруг как вкопанная. – Бабушка, у меня ведь нет голубого платья!

На лице у нее чуть ли не отчаяние. Анна Мартыновна смотрит на внучку ласково и снисходительно. Успокаивает:

– Будет у тебя голубое платье. Не волнуйся. Все придумала.

Еще в прошлый бассейновый день Туся рассказывала девочкам Гале и Маринке, какими пирогами их будут угощать.

Как полагается перед уроком плавания, они втроем стояли в душевой. Сверху на них брызгал теплый дождик. Галя и Маринка изо всех сил терли себя намыленными мочалками. Ведь нужно же смыть хотя бы половину из тех тридцати трех миллионов микробов, которые обитают на каждой из них.

Туся тоже стояла рядом. Но она не любит ни мыла, ни мочалки. К тому же какие на ней могут быть микробы? На ней? На Тусе? Да еще тридцать три миллиона? Какая чепуха!…

Она просто так стоит под душевым дождиком. В одной ее руке мокнет кусок мыла, в другой – мочалка. Сверху хлещут струйки воды прямо на расписную шапочку и стекают вниз, а Туся рассказывает: торт у них будет, под названием "Лунный сюрприз"…

– "Лунный сюрприз"? – не веря своим ушам, переспрашивает Маринка и даже забывает отмыть коленки, на которых прямо въелись эти дрянные микробы. Особенно на левой коленке их много. Ну прямо не отдерешь!

– "Лунный сюрприз", – подтверждает Туся и с торжеством смотрит из-за струек воды на ошалевших девчонок. И, чтобы их окончательно доконать, прибавляет: – И еще будет салат, который называется "Марсианский".

Про салат Туся сочинила тут же, на ходу. Теперь ей нужно сказать бабушке, чтобы обязательно был какой-нибудь особенный салат и чтобы он обязательно назывался "Марсианский".

Галя и Маринка слушают Тусю как завороженные. Еще ни разу в жизни ни той, ни другой не приходилось бывать на таком роскошном дне рождения! А после душа, идя к воде с полотенцами на плечах, они шепчутся, шепчутся, шепчутся… Только без Туси. Только вдвоем: Маринка и Галя. Они обсуждают подарки, которые пойдут покупать Тусе.

– Я прямо не могу дождаться, когда наконец! – восклицает Маринка. Глаза у нее блестят. Блестят и капельки воды, оставшиеся после душа на веснушчатом носу. И красная резиновая шапочка, похожая на мокрую от дождя шляпку сыроежки, тоже блестит…

Так было в прошлый раз.

А сегодня, когда Туся и Анна Мартыновна, открыв тугую дверь, вошли в вестибюль бассейна, вся группа уже была там. Ребята стояли возле автоматов с газированной водой и разговаривали. Вернее, все слушали. Говорила одна Маринка Голубева да Ашот бросал нетерпеливые реплики, возбужденно сверкая глазами.

Туся и подходить не стала. Сделала вид, что не заметила ребят. Не будет она им мешать. Зачем же? Они, конечно, говорят о завтрашнем дне, о подарках, которые принесут.

Но Ашот, увидев ее, окликнул:

– Туся, иди! Секрет тебе скажем! Большой секрет.

Туся оставила бабушку возле гардероба и подошла: интересно, какой такой может быть у них секрет?

– Марина, говори ей, – велел Ашот.

И тогда Маринка, волнуясь и перебивая себя, принялась рассказывать об Антоне: о двойке, которую ему поставили совсем несправедливо, о соревновании, на которое его могут не допустить из-за этой несправедливой двойки, и, главное, о том, что вся их семерка, все они должны обязательно помочь Антону…

Туся слушала молча, свысока, чуть опустив ресницы. И вдруг, оборвав Маринку на полуслове, разочарованно протянула:

– Па-а-адумаешь, не допустят… Ну и пусть не допускают! А нам какое дело?

Все с изумлением уставились на Тусю. Маринка, словно подавившись, сразу смолкла.

– Да ты не поняла, наверно,– растерянно проговорила Галя.

Ашот, всем своим видом выражая возмущение, замахал руками и начал сыпать:

– Если бы ей поставили неправильную двойку… Нет, ты скажи, если бы ее не допустили…

– А мы бы ей "па-а-адумаешь"! – в тон ему подхватил Костя Великанов, очень похоже передразнивая Тусю.

– Эгоистка ты! – перебив всех, громко крикнула Маринка. Это трудное, не совсем понятное, но очень обидное слово она употребила, вероятно, первый раз в жизни. Но отчеканила его к месту, глядя Тусе прямо в глаза.

Этого уже Туся вынести не могла. Она побледнела. Лицо у нее стало обиженное, злое. Она им всем покажет!

– Ты вот что, – сказала она, медленно и раздельно произнося слова, обращаясь к Маринке.– Ты, если так… если так про меня говоришь… Я с тобой не вожусь! И не смей приходить ко мне на день рождения. Слышишь?

– Да Туся же… – с испугом прошептала Галя.

Но Туся не могла иначе; она ткнула рукой в сторону Маринки и крикнула:

– Сама она эгоистка! Я ее в дом не пущу!…

Наступила тишина. Прошло полминуты. А может, целая минута. А может быть, еще больше. Наконец, не сводя с Туси колючего взгляда, Ашот спросил:

– А нас ты все же приглашаешь?

Тусины зрачки забегали. Но, собравшись с духом, она твердым голосом ответила:

– Конечно, приглашаю. Всех, кроме нее. – И, стараясь даже улыбнуться полюбезнее, прибавила: – В воскресенье ровно в пять жду вас к себе.

– Понятно. Так и запишем, – сказал Ашот и повернулся к Тусе спиной.

ТРУДНА РАБОТА ТРЕНЕРА

Сегодня Зоя Ивановна не узнавала своих ребят. Они были на себя не похожи. Понуро стояли на построении в зале. Вяло делали гимнастику, обычную перед уроком. Не озоровали, не фыркали от смеха. Точно подменили их.

У Туси было кислое лицо. Она то и дело поджимала губы, дулась, что ли, на всех?

Ашот почему-то гневно косился в ее сторону.

Костя язвительно хмыкал, а у братьев-близнецов по-одинаковому и как бы удивленно были вскинуты светлые бровки.

И Маринка стояла унылая, даже вроде бы подавленная.

И тихая Галя уж очень пристально смотрела себе под ноги.

Что случилось с ее дружной веселой семеркой? Почему приуныли, присмирели ребята?

Из многих малышовых групп, с которыми Зое Ивановне приходилось работать в спортивной школе бассейна, эта группа была самой успевающей. Ребята подобрались способные, здоровые и, главное, трудолюбивые. Аккуратно, без пропусков, они посещали занятия и плавали уже лучше, чем ребята в остальных группах. Зоя Ивановна даже подумывала, чтобы весной (в мае, что ли?) выпустить всю группу на одну из курсовок. Так назывались в бассейне классификационные соревнования, которые устраивались в конце каждого месяца.

Интересна работа тренера, но какое нужно терпение! И не только терпение. И любовь, и заботливость, и чуткость. Без этого толку не будет.

А сколько бывает огорчений!

Вот, скажем, Антон Черных. Она работает с ним третий год. Способный мальчик. Из него может получиться пловец, как говорится, первого класса. Много ее сил, уменья и времени вложено в работу с ним.

И вдруг почти накануне соревнования он пропускает одну тренировку за другой. А сегодня наконец пришел и объявил:

– У меня двойка, Зоя Ивановна. По поведению.

Еле сдерживая досаду, Зоя Ивановна спросила:

– А ты знаешь, что с двойкой я не могу допустить тебя к соревнованию?

Он ответил:

– Знаю.

И добавил с видом собственной правоты:

– Но ведь я не мог вам не сказать об этой двойке?

Почему– то Зое Ивановне вспомнился в эту минуту Антон Черных таким, каким он впервые пришел в бассейн три года назад. Разбойного вида был мальчуган! Но лицо смышленое, глаза живые, с любопытством сновали по сторонам. Все ему хотелось увидеть, узнать. И, конечно, поозорничать. И озорничал же он в первое время! Так и сыпались на него жалобы: то кого-нибудь отколотит, с кем-нибудь подерется, то с кого-нибудь шапочку сдернет во время плавания.

Потом выровнялся. Чем дальше, тем целеустремленнее и собраннее становился на занятиях. Все меньше было на него жалоб. Способный оказался мальчик! И не только способный, но, что важнее всего, трудолюбивый.

А теперь, стоя перед ней в вестибюле, он переминался с ноги на ногу и, насупившись, молчал. Будто ждал чего-то. И хоть знала Зоя Ивановна, что не имеет права с двойкой допустить Антона даже к обычному уроку, она не выдержала. Чуть грубовато сказала:

– Ну, чего стоишь? Завтра буду говорить о тебе на тренерском совете. А сейчас, уж если ты здесь, ступай в воду.

Как просияло его лицо! Видно, он не ждал такого поворота.

– Можно? – не спросил – выдохнул он.

А в глазах ликование, словно вдруг он ухватил за хвост какую-то сказочную жар-птицу! Сияющий, сломя голову кинулся к окошку регистратуры. Сунул пропуск, схватил жетон и бегом в раздевалку. Оглянуться она не успела, как он уже ждет ее у воды.

И вот он поплыл. Руки сильными гребками посылают тело вперед, вперед, вперед…

Здорово идет!

Отлично!

И сердиться ей уже не хочется на Антона. Она любуется им. Как свободно вытянуто его тело у поверхности воды. Как красиво и четко работают руки. Как точно и размеренно дыхание.

Проклятая двойка, И угораздило же его!

Да, трудна работа тренера. Много нужно терпения. Много бывает и огорчений и разочарований.

…Позже, когда Зоя Ивановна окончила занятия с малышовой семеркой, все ребята группы, вместо того чтобы бежать в душевую, стайкой окружили ее. Все, кроме Туси. Туся почему-то сразу ушла. И тут началось неожиданное для Зои Ивановны. Перебивая друг друга, каждый, стараясь перекричать остальных, принялся втолковывать ей, что двойка у Антона Черных вовсе и не двойка. Что она, то есть двойка по поведению, поставлена Антону несправедливо. И что она, то есть Зоя Ивановна, не должна обращать внимание на эту неправильную двойку. И она, то есть опять эта дурацкая двойка, не должна помешать Антону участвовать в соревнованиях. И пусть она, то есть снова Зоя Ивановна…

До того они разволновались, до того раскричались, что понять ровным счетом ничего не возможно.

Наконец Зое Ивановне удалось вставить:

– Погодите-ка, ребята. Да Антон мне сам сказал про двойку.

– Мало ли что! – запальчиво крикнула Маринка. – Сказал, потому что соврал. Соврал, и больше ничего! – И, тут же спохватившись, что так заговорила об Антоне, быстро поправилась: – И все равно он очень честный, ужасно благородный человек!

– Значит, сегодня Антон уже занимался в бассейне?– медленно соображая, спросил Костя. Его близорукие глаза без очков смешно моргали. – Тогда, значит, все понятно…

А что тут было понятного, сам Костя не понимал. А уж Зоя Ивановна и подавно.

В конце концов ребята все же рассказали ей довольно вразумительно обо всей этой истории. И Зоя Ивановна обещала им сегодня же позвонить в школу и выяснить, как дело было и с окном, и с двойкой, и с Сергеем Ястребцевым. ("Хотя он и отличник, а дрянь!" – ввернула свое словцо Маринка.) А пока что Зоя Ивановна успокоила ребят: она разрешит Антону тренироваться, а на его несправедливую двойку не будет обращать внимание.

ВСЕ ОНИ У КРЫЛЬЦА

На субботний вечер у Антона было множество различных планов. Прежде всего он приготовит уроки за те дни, которые пропустил в школе. Если время позволит, надо будет сходить к Голубевым. Они очень звали – и Маринка и дедушка. А Маринка, прощаясь с ним в прошлый раз, добавила:

– Приходи, будем телевизор смотреть. По субботам можно, уроков в школе не задают.

– Ладно, – сказал тогда Антон, – приду.

Однако все планы его рухнули, разлетелись вдребезги, едва он вошел к себе в дом.

Его встретила соседка Людмила Васильевна. Вернее, не встретила: она просто стояла на кухне. Голова у нее была закутана теплым платком, на ногах – старые папины калоши. В таком виде она обычно выносила мусорное ведро. Но на этот раз мусорное ведро было ни при чем.

Увидев Антона, Людмила Васильевна странно на него поглядела и произнесла дрогнувшим голосом:

– Антоша…

Антон опешил: никогда она его так не называла. А Людмила Васильевна жалобно повторила:

– Антошенька…

Нет, нет, это неспроста! И не тиран он сегодня и не грубиян, а уже почему-то Антошенька.

Вдруг у Антона сердце покатилось прямо в пятки: что случилось? Не из Барнаула ли ей написали что-нибудь? Папе хуже…

Но тут Людмила Васильевна совсем несчастным голосом спросила:

– Ты не видел котика, Антоша?

– Котикса?

Антон сразу повеселел.

– А как же! – с живостью ответил он. – Ясно, видел! Вы же его сами кормили сметаной. Неужели забыли?

– Вчера, это верно… А сегодня его нет. С самого утра его ищу. Хожу, хожу. – И Людмила Васильевна неожиданно заплакала.

Антон растерялся. Если какая-нибудь девчонка ревет, и то бывает неприятно. Но когда совершенно взрослый человек…

Скинув на табурет свой рюкзак, Антон твердо, по-мужски спросил:

– У нас в комнате искали кота?

– Смотрела.

– Ну?

– Нет его там. Форточка открыта, а котика нет.

– Так и знал, что удерет! Все взаперти его держите да взаперти! Думаете, животному легко без свежего воздуха?

Антону и жаль соседку, и досадно, что нельзя сразу сесть за уроки, а потом пойти к Марине. Телевизор бы там посмотрел.

– Перестаньте плакать, Людмила Васильевна,– строго сказал он. – Слезами горю не поможете. А котика я вам найду.

– Найдешь?

Лицо Людмилы Васильевны светлеет, и она действительно перестает плакать.

– Думаешь, не украли?

– Ха! Кому он нужен?

– Как это – кому? – обиделась Людмила Васильевна.– Такой красавец кот…

– Ворюга он, а не красавец, – проворчал Антон.

Вместе они выходят из дому. Долго ходят по двору. На все лады зовут и манят Котикса. На всякий случай заглядывают на соседний двор. Смотрят там во все закоулки.

Нигде!

Сгинул Котикс. Как в воду канул…

А стало уже совсем темно, и вдруг пошел снег. Даже не пошел, а прямо повалил – густой, колючий, с ветром. Началась не то метель, не то пурга.

Зимняя метель и в городе бывает злой. Снег с ветром бьет в лицо, обжигает морозом щеки, лоб, нос. Особенно достается рукам, если, как назло, варежки забыты на кухонном табурете. Уж Антон дышал на руки, согревал их в карманах: все равно мерзнут!

Наконец он сказал:

– Людмила Васильевна, давайте сходим домой, погреемся немного, потом опять пойдем искать.

Людмила Васильевна увидела озябшее лицо Антона. Спохватилась:

– Голубчик ты мой! Скорей пошли, скорей! Не простудиться бы тебе. Идем, чаю с малинкой у меня попьешь.

И вот они сидят друг против друга. Недавние враги, а теперь – водой не разольешь! Сидят и пьют чай с малиновым вареньем. Людмила Васильевна потчует Антона, и Антон в долгу не остается: выложил из кармана на стол горстку конфет.

– Кушайте, Людмила Васильевна! Купил в бассейновом буфете. Ваши любимые – "Клубника со сливками".

Людмила Васильевна растрогана. Так растрогана, что почти уже не думает о пропаже Котикса.

– Спасибо тебе! Еще чашечку выпей.

А вкусная штука – малиновое варенье! Антон ест его с удовольствием, а попутно утешает Людмилу Васильевну:

– Насчет Котикса вы не горюйте. Я вам другого кота притащу.

Людмила Васильевна качает головой: не надо ей другого, зачем ей другой? Нет-нет! И она грустно поглядывает в угол, где лежит ватный матрасик, сшитый для Котикса. Где он теперь, бедняга?

Потом, остановив взгляд на раскрасневшемся лице Антона, вдруг говорит ему:

– Уж извини меня, Антоша, что я тебя тираном обзывала. Прости меня.

Но Антон полон великодушия. Он похрустывает карамелькой.

– Да ладно, Людмила Васильевна! С кем не бывает? Я давно позабыл, что вы меня тираном обзывали.

Людмила Васильевна, отхлебнув из блюдца чай, продолжает:

– Теперь я вижу – никакой ты не тиран.

Антон набирает из банки еще одну ложку варенья и успокаивает снисходительно:

– Это все нервы, Людмила Васильевна! Бывает, и у меня нервы не выдерживают. Сегодня, например…

Но Людмила Васильевна теперь на Антона не смотрит и Антона не слышит. Лицо у нее застыло в напряженном внимании, а блюдце с чаем остановилось на полдороге к губам.

И у Антона ложка с вареньем не попадает в рот. Он во все глаза глядит на Людмилу Васильевну, не понимая, что с ней?

Брякнув блюдце с чаем на стол, Людмила Васильевна закричала:

– Он! Он! Ах, негодный!

Теперь и Антон услышал мяуканье, доносившееся издалека.

Опередив Людмилу Васильевну, он бросился в кухню и распахнул входную дверь.

Метель бушует на улицах, в переулках и на всех дворах Москвы. Тучи снежинок с яростью вьются вокруг фонарей. Ветер чуть ли не сбивает с ног. А на крыльце стоит Котикс. Но какой он жалкий! Куда девалась его важная осанка? Весь в снегу. Мокрый. Какой-то весь облезлый. А глаза голодные, виноватые: "Сперва накормите меня. Бранить будете потом".

Но Антон уже не смотрит на кота. До него ему теперь нет дела. Невдалеке от крыльца, за метельным снегом еле видная стоит машина. А от машины, словно чудом оказавшаяся не в Барнауле, здесь, к нему бежит мама.

Конечно, мама! Да, мама же!

А папа вместе с шофером вытаскиваем вещи из багажника.

Перешагнув разом через все ступеньки крыльца, прямо под снег и в метель, Антон кинулся им навстречу.

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ТУСИ

В обычные дни по утрам у Туси бывает так.

Др– р-р… -во всю мощь звенит будильник.

Семь часов тридцать минут. Иначе говоря, половина восьмого. Ровно через час, в восемь тридцать, Туся должна быть в своем классе, сидеть на своей парте.

Тусина мама уже на ногах. Возле Тусиной кровати. Наклоняется над Тусей:

– Проснись, деточка. Пора, моя светик.

Никакого ответа.

– Туся, вставай, – говорит Тусин папа. И, хотя за окном еще ночная темень, зачем-то с громким щелканьем раздергивает шторы.

Тут как тут и Тусина бабушка:

– Ту-уся! Немедленно!

Туся уже не спит, но вставать не собирается. Сердито дрыгнув ногой, натягивает на голову одеяло. Ну их! Как они ей все надоели!

И тогда начинается.

– Тусик, дочурка, проснись.

Это Тусю молит мама.

– Туся, вставай, наконец! Это требует папа.

– Ту-уся! Это бабушка.

И затем все трое наперебой:

– Тусенька, проснись…

– Туся, опоздаешь в школу!

– Ту-уся, поднимайся тотчас! Кому говорят? Туся знает, что это ей говорят, но вставать не хочет. Не хочет, да и все тут! Во-о-от еще-е-е… Не пойдет она сегодня в школу. Надоело ей ходить в школу!

– Что делать с ней? – почти с отчаянием восклицает мама.

– Березовой каши ей дам, – грозно обещает Тусина бабушка.

– Если она сейчас же, сию же минуту… – говорит папа.

Голос у папы прямо ужас до чего строгий!

Но Тусю ничто не берет: ни березовая каша, которую ей сулит бабушка, но которую она, к сожалению, никогда не получала; ни беспомощные восклицания мамы; ни папа, которого она нисколько не боится: ведь у папы в руках электрическая бритва. Он уже торопится в ванную комнату, и сейчас его электрическая бритва зажужжит на весь дом.

Так бывает в обыкновенные дни, но не сегодня.

Ведь сегодня Тусин день рождения. И сегодня все происходило по-другому.

Сегодня Тусю никто не разбудил. Она проснулась сама. Проснулась раньше обычного. В доме напротив не было видно еще ни одного освещенного окна. Сегодня воскресенье. Отдых.

Туся сбросила с себя одеяло, прыгнула на пол и скорее к подаркам. Вот они все тут, приготовленные, лежат на стуле.

Ах, Какое платье получилось!

Чудо что за платье! Розовое! Пышное! Прозрачное! На розовом чехле. И чулки, о каких она мечтала. И туфельки. И еще что-то завернуто в бумагу. А там еще! Еще! Еще!

Подарков куча. Туся радуется, хлопает в ладоши.

– Мама, папа, бабушка – все! Скорее вставайте! Но всем еще хотелось спать. Такая рань.

– Тусенька,– сонным голосом прошептала мама,– котик мой, поздравляю тебя! Только дай мне подремать еще немного.

И бабушке вставать еще неохота. Один день в неделю можно бы ей и не вскакивать так рано, не бежать к плите готовить завтрак, всех кормить, отправлять на работу, а Тусю – в школу.

Воскресное утро. Почти вся Москва еще спит.

Но Тусе – какое ей дело до всего этого? Сегодня день ее рождения! Сегодня у нее будут гости. Сегодня с раннего утра весь дом должен быть на ногах. Все должны крутиться, вертеться до позднего вечера.

И в конце концов все делается так, как хочет Туся. Все поднимаются чуть свет.

И уже бабушка и мама что-то варят, жарят, пекут, взбивают, колотят на кухне. Папа носится с хозяйственной сумкой из дома в магазин, из магазина домой. То за лимонадом, то за колбасой. То за какими-то любимыми Тусиными конфетами. А бабушка дает ему все новые и новые распоряжения.

Задолго до того, как прийти гостям, Туся уже истомилась. Она начала на всех сердиться, а больше всего на часы: что они, нарочно идут так медленно? Ей назло, наверно! Еле-еле передвигают стрелками.

Но вот обе стрелки подошли к назначенному часу. Половина пятого. Туся нарядилась.

– Очаровательно! Прелесть! Именно то, что надо!– восхищенно повторяет Тусина мама.

Бабушка тоже любуется внучкой, поправляет на ее волосах розовый бант, одергивает пышные оборки.

Папа молча косится на Тусю: что-то не так у них с дочкой. Нельзя так баловать девчонку. Нужно бы с ней по-другому.

И вот Туся чинно сидит в кресле, глаз не спускает с входных дверей. Интересно, кто раньше придет – Ашот или Костя? Быть может, Галя? Или эти оба, как их – Шур и Юр?

А на часах уже пять. Ребят еще нет.

Туся снова начинает сердиться: как они могут опаздывать? Она же велела им быть ровно в пять. Сейчас две минуты шестого.

И Туся требует у бабушки:

– Пойди и позвони. Почему их нет до сих пор?

Бабушка послушно подходит к телефону, берется за трубку.

– Кому, Тусенька, звонить? Марине, что ли, Голубевой?

– Нет, ей не надо.

– Почему?

– Я ей не велела приходить.

– Не велела?

Бабушка очень удивлена: такую славную девочку да не позвала! Как это так?

Туся капризно морщит нос:

– Ну ее! Я с ней в ссоре. Ашоту лучше позвони.

Пожав плечами, бабушка звонит Ашотику. Там ей говорят, что Ашот уже ушел. Давно ушел? Давно. Куда? В гости, на весь вечер.

– Теперь Великанову звони, – командует Туся.

Находят номер телефона Кости Великанова. Там такой же ответ: ушел в гости.

И Шур с Юром ушли. С подарками. На именины. А Галин телефон у Туси не записан.

– Они, наверно, сговорились и всей компанией нагрянут, – говорит Тусе ее мама.

Туся садится на стул и продолжает нетерпеливыми глазами смотреть на входную дверь.

Сейчас, скоро, вот-вот раздастся звонок.

Но уже шесть часов. Туся ждет, а ребят все нет.

И в половине седьмого никого.

И к семи часам, и позже из ребят никто не появился.