Текст книги "Девочка-медведь"

Автор книги: Софи Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 11. На льдине

– Да вот так! Тебя искал, – рявкает Саша, и я теряюсь, смущённая его раздражённым тоном. Он обвязывает верёвку вокруг шеи Юрия, потом продевает её под его передние ноги. – Не взяли меня в поисковую команду, так я сам…

– Поисковую команду? – Я вздрагиваю, как от удара хлыста. Только этого не хватало: чтобы сельчане нашли меня и увели назад в деревню – сейчас, когда я спешу в медвежью пещеру разузнать всё о себе.

– Досюда они нескоро дойдут, – Саша поднимает на меня глаза от верёвки, – они ещё собирали снаряжение, когда я смылся, к тому же на лыжах по берегу быстрее, чем пешком через лес, как они решили идти.

Течение усиливается, тащит Юрия, и он лихорадочно бьёт ногами по льду. Случайно попадает копытом Саше по запястью, и, хотя не ранит его, Саша роняет верёвку.

Я окунаю руки в воду, чтобы покрепче ухватить Юрия за шею. Ледяная вода заливается мне в рукава, и челюсти сводит от холода.

– Зря вы затеяли искать меня, – рычу я сквозь зубы, – я сама о себе позабочусь.

– А как иначе? Конечно, наши кинулись тебя искать. – Саша хватает конец верёвки и снова пытается завязать её узлом. Его движения быстры и резки. – Ты ушла в лес одна, посреди ночи. А ведь вчера сильно расшиблась. Чем ты вообще думала?

Сердитые нотки в его голосе как ледяные иголки. Прежде Саша никогда не злился на меня. Я сдерживаю стон и тащу Юрия, но он не двигается с места.

Саша наконец завязывает узел и тянет за верёвку. Она впивается Юрию в бока, и он жалобно вскрикивает.

– Потерпи, – шепчу я ему на ухо, – знаю, что тебе больно, но мы стараемся помочь.

Я что есть силы тяну Юрия за шею, Саша отчаянно налегает на верёвку. Но нам не удаётся сдвинуть Юрия.

– Бесполезно, – говорю я.

– Давай вдвоём тащить за верёвку, а? – Саша осторожно пододвигается ко мне, чтоб мне было удобнее ухватиться, но я не хочу даже на миг выпускать шею Юрия, вдруг Саша в одиночку не удержит его?

Я мотаю головой.

– Дай-ка покрепче схвачусь, – пыхчу я и наклоняюсь ещё ниже, пока вода не заливает весь перёд тулупчика, ручейками стекая между пуговицами. Я охаю от холода, но ещё глубже окунаю руки в воду и обхватываю Юрия почти на уровне его груди. Сила бурлит в жилах, я налегаю, и Юрий уже приподнимается над краем полыньи… Но тут лёд подо мной прогибается и обламывается.

– Берегись! – взвизгивает мне в ухо Мышеловчик, когда между мной и Юрием разверзается полынья. Юрий вскрикивает и целиком уходит под воду. Фонтанчики взметнувшейся воды заливают мне лицо, и какое-то мгновение я вижу лишь пробивающийся сквозь пузырьки свет.

Юрий выскальзывает из моих рук, и, прежде чем я успеваю снова обхватить лося, поток увлекает его, лишь тёмный силуэт мелькает под прозрачной коркой льда. Верёвка врезается Саше в ладони, он ойкает от боли и выпускает её.

Я вскакиваю и бегу за Юрием вдоль берега, где лёд ещё достаточно крепкий.

– Стой! Провалишься! – кричит вслед Саша. Но мне главное – спасти Юрия. Я разгоняюсь, выбирая участки, где лёд голубее и, значит, толще, и бегу, пока не обгоняю увлекающее Юрия течение. Я выбираю место, где лёд тоньше, поднимаю ногу и со всей силы обрушиваю её вниз, разбрызгивая ледяные крошки. Лёд трещит.

Я бью снова и снова, пока не пробиваю полынью нужных размеров. Ложусь на живот и по самые плечи окунаю в воду руки.

Пока караулю момент, когда Юрий покажется в полынье, я совсем не чувствую холода. А вот и лось, течение выносит его прямо мне в руки, я обхватываю его за шею, сцепив пальцы в замок, и тащу из полыньи. Нет, он слишком тяжёлый. Течение снова утягивает его под лёд. Я хриплю от натуги. Кровь стучит в висках, лицо горит. Но я не в силах вытащить Юрия. Мало того, сама постепенно соскальзываю к краю льда.

Рядом появляется Саша. Окунает руки в полынью рядом с моими, хватает Юрия. Мы вдвоём тянем его, и он постепенно появляется из воды. Правда, не подаёт признаков жизни – глаза закатились, тело пугающе безвольное.

– Наверное, уже помер, – шепчет Саша, пока мы вытягиваем из полыньи на лёд задние ноги Юрия.

Я мотаю головой, глаза застит туман.

– Нет! Его просто надо согреть.

Я тру Юрию грудь, сгибаю и разгибаю его длинные ноги, чтобы возобновить ток крови. Он попросил меня о помощи. Он назвался мне и был спокоен, пока я держала его. Он уже проявил больше дружелюбия ко мне, чем кто-нибудь из наших деревенских. Я не дам ему погибнуть.

Саша наклоняется к морде Юрия.

– Он не дышит.

Туман перед глазами густеет. Что же я за рохля такая, если не смогла спасти его? Я что есть силы бью лося кулаком в грудь, лёд под нами предательски прогибается.

– Надо идти, Янка. Здесь опасно.

Я не слушаю и продолжаю колотить Юрия в грудь в отчаянной надежде, что его сердце снова забьётся. Мой кулак обрушивается на него, лёд под нами растрескивается. Вокруг тела Юрия образуется глубокая трещина, отделяя нас с ним от Саши.

– Сюда! – кричит Саша, но я не могу отвести взгляд от Юрия. Должен же быть способ привести его в чувство.

Края трещины расходятся, наружу вырывается вода. Я в отчаянии смотрю на Сашу.

А Саша как зачарованный глядит на мои ноги, покрытые густой шерстью, с длинными тёмными когтями на носках. Юбка у меня совсем намокла и теперь облепляет ноги, выставляя напоказ их необычную форму и величину.

Саша бледнеет, его брови лезут вверх, лоб складками хмурится. Его ошарашенный взгляд вмиг меняет для меня всё. Томительное желание вернуться в деревню начисто исчезает. Потому что Саша, мой единственный друг, единственный, кто, кроме Мамочки, всегда видел во мне свою, деревенскую, теперь глядит на меня с тем же выражением, что те, кто считает, что мне не место в деревне.

Мой мир шатается. Мамочкина неестественно широкая вымученная улыбка. Сашин взгляд, в котором плещется ужас. Если двое моих самых любимых людей так реагируют на мою новую внешность, то чего ждать от других сельчан? Не удивлюсь, если они с воплями погонят меня обратно в лес, как гоняют медведей, если те слишком приблизятся к жилью.

Мне нет места в деревне, нет места среди людей. Я всегда была чужой для них – такой и останусь.

Меня охватывают стыд, досада и миллион других чувств, названий которых я не знаю. Я рычу во всю мощь лёгких, и над речкой разносится грозный рёв разъярённого медведя.

– Янка, прошу тебя, пойдём со мной, я хочу помочь. – Саша тянет ко мне руку.

Миг я тянусь к нему пальцами, но тут же отдёргиваю их – глупо мечтать о том, чего уже не воротишь. Я стала другой, и всё, что связывало меня с Сашей, с Мамочкой и с моей прошлой жизнью, безвозвратно ушло.

Я проверяю, на месте ли Мышеловчик, плюхаю ногу в трещину между мной и Сашей и с силой отталкиваюсь. Здоровенная льдина под нами с Юрием окончательно отрывается от берега, и нас подхватывает течение.

– Янка! Что ты делаешь? Подожди! Стой! – Саша бросается вперёд, словно хочет перепрыгнуть к нам на льдину, но нас отнесло уже слишком далеко. Саша бежит вдоль берега, однако ему не догнать нас – течение очень быстрое. Я сажусь на льдине, сама оторопев от того, что наделала. Теперь пути назад нет.

Волны кренят и раскачивают льдину, и душа у меня уходит в пятки. Течение несёт нас наискосок, утягивает за поворот. Саша на другом берегу в отчаянии опускает руки. Я подавляю желание позвать на помощь. Ещё поворот – и Саша окончательно исчезает за деревьями.

На меня разом наваливается холод. Я промокла от шеи до пят. Льдину раскачивает, и я вцепляюсь в Юрия. Он стонет, потом закашливается. Из его рта и носа во все стороны разлетаются брызги.

– Ты живой! – Я обнимаю плюшевую шею Юрия, а он поднимает на меня глаза, его трясёт. – Ничего, сейчас слезем с этой штуковины.

Озираюсь в попытках придумать какой-нибудь план. План не придумывается. Льдину несёт посреди реки, до берега далеко, и ничего, за что я могла бы ухватиться, не видно.

Мышеловчик перепрыгивает с моей руки на шею Юрию и указывает на стягивающую её верёвку:

– Может, это пригодится?

Я пробую развязать узлы, но пальцы одеревенели от холода и не слушаются.

– Держи. – Спустя миг Мышеловчик роняет мне на колени конец перегрызенной верёвки. Я благодарю его, но зубы стучат от холода, и я не уверена, что он понял.

Река делает очередной изгиб. Низко над водой нависает толстая ветвь дерева. Я сматываю верёвку и напрягаю руки, готовая забросить её. Кровь приливает к пальцам, их жжёт изнутри словно крапивой.

Затаив дыхание, я дожидаюсь, когда мы подплывём ближе к дереву, и делаю бросок. Конец верёвки перелетает через ветвь, но запутывается в мелких промороженных сучьях. Я рычу от досады – сучки слишком тонкие и не выдержат нашего веса.

Льдина проскальзывает под деревом, верёвка разматывается, натягивается. Сучья трещат, толстая ветвь скрипит, льдина наклоняется, Юрий вот-вот соскользнёт в воду.

Свободной рукой я хватаю его за шею, другой держу верёвку. Накатывает тошнотворный страх, что льдина сейчас вывернется из-под нас и мы угодим в воду, но в следующий миг она набирает ход, несётся к берегу и с размаху врезается в него.

– Поднимайся! Живо! – ору я Юрию.

Он с трудом поднимается на передние копыта, упирается задними в льдину, отчего та почти встаёт ребром, и плюхается грудью в снег на берегу, его задние ноги болтаются в реке.

Я пробую встать, теряю равновесие и оказываюсь по пояс в воде. Я жду, что холод обожжёт меня, но медвежья шерсть на ногах спасает от наихудшего. Для устойчивости я впиваюсь когтями в мёрзлое дно и огромным усилием поднимаю себя из воды.

– Мышеловчик? – зову я.

– Тут я, тут. – Его усики щекочут моё ухо.

Я вытаскиваю Юрия на берег под ближайшую ель, её пышные нижние ветви укрывают его от ветра. А сама без сил валюсь рядом, пытаясь отдышаться. Поплотнее запахиваю на груди тулупчик, но он насквозь промок, и меня колотит от холода.

– Тебе надо обсушиться и отогреться, – Мышеловчик заглядывает мне в глаза, – не вздумай засыпать.

Но я так промёрзла и выбилась из сил, что глаза слипаются, и я проваливаюсь в сон.

Просыпаюсь уже в темноте, холодная как ледышка.

– Налима мне в глотку! – стрекочет мне в ухо Мышеловчик. – Битый час бужу, толку никакого. Короче, надо уходить.

– Что случилось? – хриплым со сна голосом спрашиваю я. На губах хрустят крошки льда.

– Волки, – шипит Мышеловчик, – целая стая, окружают. Не иначе, лося твоего унюхали.

Глава 12. Волчья стая

Юрий весь окоченевший, неподвижный как мертвец, дыхание еле слышится. Я растираю ему шею и грудь, пока он не начинает оживать.

– Схвати-ка его покрепче, – повелительно рявкает Мышеловчик.

– Это ещё зачем?

– Затем, что он сейчас учует волков и бросится наутёк, а они его без труда загонят, вон он какой квёлый.

Юрий делает глубокий вздох, открывает глаза, и я покрепче обхватываю его за шею.

– Волки! – пронзительно взвизгивает Юрий, вращает в ужасе глазами и силится встать.

– Эх ты, волчья сыть, – насмешливо фыркает Мышеловчик. Вспрыгивает Юрию на голову и нашёптывает ему в самое ухо: – Все-то вы, пища наша, одинаковые, чуть что, сразу улепётывать. Да только с волками этот номер не проходит. Загонят в ловушку – в чащу там или в овражек – и задерут, оглянуться не успеешь.

– Спасите! – визжит Юрий, его копыта судорожно бьют по земле.

– Хорош! Напугал беднягу до смерти. – Я сердито зыркаю на Мышеловчика и ещё крепче обнимаю шею Юрия. – Всё хорошо. Я защищу тебя. Обещаю. – Хоть говорю я это твёрдым тоном, никакой твёрдости и близко не испытываю. Но если Юрий уверится в моей силе, это, глядишь, и мне самой поможет собраться с духом.

– Вы теперь моё стадо? – Юрий перестаёт биться и переводит взгляд с меня на Мышеловчика.

– Пока что да, – киваю я, – поднимайся, да поживее!

Я помогаю Юрию утвердиться на копытах. Он ещё молоденький, но уже достаточно рослый, чтобы смотреть на меня глаза в глаза.

– Мы пойдём вдоль реки, – говорю я и вглядываюсь в тёмный берег вверх по течению. Я пытаюсь прикинуть, далеко ли до ближайшей хижины Анатолия. Не знаю, где мы находимся, а в такой темноте с картой не сверишься.

Мышеловчик поворачивает нос к сосняку в противоположной от берега стороне:

– Чую, там еду готовят и вроде кто-то песни горланит.

Я тоже настораживаю уши и принюхиваюсь. Но никакого пения не слышу и запаха готовящейся пищи не улавливаю.

– Ты уверен? Помнится, на карте хижина Анатолия у берега, а вовсе не в сосняке.

– Ещё бы я был не уверен, – Мышеловчик огрызается так сердито, что я опускаю голову и покорно иду в сосны, куда он показал. Промороженная одежда стоит на мне колом, а сама я продрогла до костей. Если мы даже спасёмся от волков, нам всё равно требуется убежище, чтобы пережить эту ночь. Похоже, что, вопреки значку на карте, хижина Анатолия и правда стоит поодаль от речки.

Сквозь шум и треск, с какими мы с Юрием продираемся через густые заросли деревьев, невозможно расслышать, преследует ли нас стая. Но если да, то волки точно идут за нами по пятам.

Мышеловчик ведёт нас вниз с холма, недовольно ворча себе под нос, что прогулка слишком затянулась, и без конца шикает на нас, чтоб не шумели. Куда там, мы съезжаем со склона, покрытого скользкой снеговой кашей вперемешку с землёй, и сваливаемся в кучу-малу у подножья, разбрызгивая ошмётки грязи.

Вдруг Юрий вскрикивает – так же пронзительно и страшно, как когда провалился в полынью. Я сердито зыркаю на него, но замечаю, что у него на спине шевелится какая-то тёмная тень.

Волк. Зубы щёлкают, впиваясь Юрию в крестец.

Прежде чем я успеваю дёрнуться, ещё один волк стремительной тенью обрушивается на Юрия и вонзается зубами в его заднюю ногу. В следующий момент третий волк приземляется на передние ноги Юрия.

Я оцепенело перевожу взгляд с одного волка на другого и никак не могу сообразить, что делать. От паники сердце несётся вскачь, в голове туман. У меня на плече трясётся мелкой дрожью Мышеловчик – и в следующий миг бросается в гущу схватки.

В темноте он рыжей молнией мелькает среди волков, разя их острыми зубками. Раздаются жалобные взвизги, рыки, рявканье. Мышеловчик кусает носы, распарывает уши, впивается в веки. Движения его так стремительны, что волки не успевают схватить его.

Юрий пошатывается, лягает волков, а сам пытается отойти. Его копыто вдавливается в брюхо волка, тот визжит от боли. Но тут же вскакивает и скалит длинные острые клыки.

Наконец я очухиваюсь, закостеневшие мышцы приходят в движение. Я отбрасываю Юрия в сторону, из моего нутра вырывается громоподобный рёв, и от его мощных раскатов лес вздрагивает всеми своими деревьями.

Волки в мгновение ока прыскают под деревья. Я смотрю им вслед, чувствуя, как лёгкие горят огнём, и никак не соображу, чему больше изумляться – тому, что я исторгла из себя звериный рёв, или тому, что он разогнал волков.

– Идём, не то они соберутся с силами и снова нападут.

Мышеловчик взбегает по моей руке. Он ещё весь дрожит, облизывает кровь с клычков, и тут до меня доходит, что он и правда трясётся не от страха, а от ярости.

– Ты был неподражаем, – шепчу я Мышеловчику, перелезая через канаву, чтобы подойти к Юрию.

– Сам знаю, – Мышеловчик обворачивается вокруг моей шеи. Его тельце пышет жаром, – и нечего тут корчить удивление. Разве я не указывал тебе на свои отменные охотничьи качества?

Юрий жалобно стонет, и я как могу осматриваю в тусклом свете звёзд его раны. Спина и ноги в укусах и отметинах от волчьих когтей и сочатся кровью, на крестце глубокий открытый порез. Такие раны Мамочка пользует листьями алоэ и бальзамом собственного изготовления из пчелиного воска, настоя на семенах сандалового дерева и ещё каких-то секретных составляющих. Даже воспоминание о его аромате, и то способно исцелить.

– Ты как, Юрий? – Я легонько треплю его мягкую плюшевую шею.

– Везде болит, – кряхтит Юрий, – и я весь продрог.

– Давай, шевели копытами, – подгоняет Мышеловчик, – идти всего ничего.

Мышеловчик сидит у меня на плече и показывает, куда идти, а я как могу расчищаю путь Юрию, но тот всё равно застревает в спутанных побегах и зарослях колючих кустарников. Хотя мои мышцы работают в полную силу, я по-прежнему отчаянно мёрзну. Окружающий лес дышит враждебностью и словно не желает пропускать нас дальше.

Наконец, вопреки порывам злого встречного ветра, мы выходим к месту, где сквозь утыканные колючками ветви пробиваются жёлтые огоньки. Я втискиваюсь в просвет между стволами двух старых покрытых наростами деревьев, и те как будто нарочно сдвигаются, чтобы зажать меня, но я успеваю разглядеть опушку леса и угол хижины.

– Стой. – Мышеловчик хватает меня лапками за мочку уха, его коготки протыкают мне кожу.

– Ай! – вскрикиваю я. – Ты чего? Это же хижина Анатолия, одна из.

– А вот и нет.

– Как нет, когда да! – Я пытаюсь отцепить от уха когтистую лапку, не столкнув Мышеловчика на землю. – Хижины в лесу есть только у Анатолия.

– Ох, чую я кости. – Мышеловчик сопит и поводит носом.

– Ну и что? Сам же говорил, что тут пахнет стряпнёй, забыл, что ли?

Мышеловчик глубже вонзает коготки мне в ухо:

– Ты не поняла. Я чую человечьи кости.

Глава 13. Избушка на курьих ножках

– Это же не взаправду, – шепчу я, разглядывая изгородь из черепов и костей, стараясь сообразить, в чём тут подвох и почему она не настоящая.

– Запах самый взаправдашний. – Мышеловчик туже обхватывает мне шею. – Эх, зря я привёл вас сюда. Валить надо, да быстрее.

Я киваю, но сама приросла к месту. Я не в силах отвести зачарованного взгляда от зловещей изгороди. Человеческие кости стоят стоймя как опоры, между ними перекладины из нанизанных на верёвку позвонков, с них свисают сосульки. Поверх костей черепа, сквозь прорехи ртов и пустые глазницы пробивается слабый свет свечей.

У нас в деревне любят рассказывать страшилки про злых лесных ведьм, именуемых ягами. Мол, они живут в глуши леса в избушках на курьих ножках, и вокруг обязательно забор из костей и черепов. В байках яги поедают потерявшихся в лесу детей, а их души крадут. Но в рассказах Анатолия они никакие не людоедки. Правда, все они как-то связаны со смертью, и я до сих пор не очень понимаю, хорошие они, эти яги, или плохие.

Я рассматриваю бревенчатую избу за изгородью. Она маленькая, скорее избушка, и чем-то напоминает наш с Мамочкой домик. Куриных ног нигде не видно, и я уже представляю, как Мамочка убеждает меня, что избушки на курьих ножках – это чистые выдумки и вздор. И всё же от одного вида избушки волосы на затылке встают дыбом.

Оконные рамы и дверные косяки странно изогнуты и очень напоминают черты лица. И у меня на глазах это «лицо» меняет выражение.

– Идём же, – Мышеловчик упирается лапками мне в шею, как будто хочет сдвинуть меня с места, – этот заборчик из черепов с костями выглядит не очень-то приветливо.

Меня же разбирает любопытство, к тому же я хочу обогреться и отдохнуть в тепле. Но Мышеловчик прав: изгородь наводит жуть.

Я вздыхаю, но едва собираюсь повернуть назад, изба насмешливо кривит свой бревенчатый лик и подмигивает мне.

– Видел? – ошеломлённо выдыхаю я, но Мышеловчик уже скрылся у меня в кармане, а Юрий укладывается на земле, отвернув морду, и тихонько скулит.

Вдруг дверь избушки со скрипом открывается, и на порог выходит какая-то девчонка. По виду она мне ровесница, только малого росточка и совсем худышка. Волосы у неё тёмные, глаза большие и круглые. Я отступаю за ближайшее дерево и стараюсь не дышать.

– Эй! – зовёт она. – Кто тут заблудился? Помощь нужна?

Я застываю в надежде, что она решит, будто ей послышались шаги какого-то лесного животного. Выглядит она как обыкновенная девчонка, да и тон у неё дружелюбный. Но дом, где она живёт, гримасничает и обнесён забором из скелетов. Может быть, она и есть яга? И как раз та самая ведьма, что поедает заблудившихся детей? Я кляну себя, что сразу не послушалась Мышеловчика, когда он только заикнулся, что это изба яги.

– Не бойся, – говорит девчонка.

Ворота в изгороди распахиваются, гремя костями, слышится звук приближающихся шагов. Сердце в груди трепыхается, как птичка в клетке. Мышеловчик всем тельцем дрожит у меня в кармане, Юрий жмётся к земле.

Если она – яга, мне надо бежать. А если не яга, то тоже бежать, чтобы она не заметила моих ног. Во второй раз я не переживу взгляда, какой сделался у Саши при виде моих ног, как и взгляда, говорящего, что я не человек, а какой-то уродец.

Девчонка совсем близко, я уже слышу её дыхание. Мышцы ног напрягаются как натянутые струны. Потом оживают, и, развернувшись, я пытаюсь задать стрекача. Но ступни скользят по слякотной земле, и я опрокидываюсь навзничь, больно ударяюсь головой о ствол, ноги задираются кверху. Боль пронизывает позвоночник, в голове стоит звон.

– Ты как, в порядке? – Девчонка наклоняется ко мне, протягивает руку. – Меня зовут Елена.

Ей отлично видны мои ноги, но, похоже, их вид нисколько не изумил и не напугал её. Да и смотрит она на меня так, словно я такая же нормальная, как она. Она улыбается мне, и от улыбки её лицо начинает светиться. По ряду причин (не будем уточнять каких) на глаза мне наворачиваются слёзы.

Позади меня клацают кости, стоны и скрежет словно от ожившего вдруг дерева громким эхом разносятся по всему лесу. Юрий вскакивает, я пытаюсь сделать то же в испуге, что сейчас на меня рухнет дерево, набросится скелет или меня разом постигнет то и другое. Но руки-ноги не слушаются, и всё, что я могу, – покрепче зажмурить глаза и приготовиться к страшному удару.

По векам полоснул луч света, но меня ничем не ударило, и ничего на меня не свалилось. Я украдкой приоткрываю глаза и вздрагиваю, увидев оконца избушки прямо у себя над головой.

– Ты что творишь? – шикает на избушку Елена. – Опять неприятностей захотела?

Избушка немного откидывается назад, приподнимаясь обращённой ко мне стороной, и меня накрывает огромная тень. Это мощная, чешуйчатая, как у птицы, лапа, только деревянная, и сейчас она меня раздавит!

– А ну, стой, подлюка, развалюха ведьмина! – Мышеловчик уже у меня на плече и грозно скалит зубы.

Лапа замирает в нерешительности, потом её когтистый палец распрямляется и тыкается в мою ногу. Мышцы враз оживают, и я откатываюсь в сторону, но остальные деревянные пальцы растопыриваются и обхватывают меня за пояс. Я вскрикиваю, когда они крепко сжимают меня и легко, словно пёрышко, отрывают от земли. Смутно слышу, как воинственно цыкает Мышеловчик, готовый вцепиться в избушкину лодыжку.

– Это ещё что? – раздаётся с высоты широкого крыльца старушечий голос. – Изба! Сейчас же отпусти девчонку.

Моя голова безвольно мотается, пока я плыву по воздуху вверх к ступенькам крыльца. Половицы чудесным образом поднимаются мне навстречу и бережно принимают в свои объятия. В глазах темно, из груди рвётся стон. Только бы не отключиться! Что угодно, только не обморок – ведь это изба на курьих ногах! Жилище яги, которая пожирает заблудившихся детей, а их кости пускает на изгородь. Я уже вижу в ней свои косточки и в странной апатии задумываюсь, не слишком ли мои кости-переростки будут выпирать над остальными, как я сама в жизни? Мышеловчик прикусывает мне ухо и возвращает меня с небес на землю.

– Мы зачем сюда поставлены? Проводы справлять, вот зачем! – Старшая яга сердито тычет помелом в навес над крыльцом. Сама она низенькая, круглобокая, лоб сердито нахмурен, на голове платок с черепами. – Тебе что велено? Живые души отпугивать, а ты что? На порог их тащишь! Когда ж ты отучишься на всякие пустяки отвлекаться и за ум возьмёшься, как порядочной избушке яги положено?

– Ей помощь нужна, – Елена уже на крыльце и кладёт мне на плечо руку, – она вся заледенела, да ещё насквозь мокрая. А погляди на её лосёнка, он весь в крови.

Юрий лежит на земле у ступенек и всё ещё стонет. Я пытаюсь сообразить, что произошло. Он же не подходил к избе. Это изба к нему подошла. Я хватаюсь за голову. Может быть, всё это мне только привиделось? И если отогнать наваждение, я проснусь дома в своей постели, и ноги у меня будут мои, а не медвежьи, и окажется, что все эти передряги мне только приснились?

– Ладно, поглядим, как ей помочь, – старшая яга склоняется надо мной и озабоченно хмурится, – ей, поди, и так досталось, а теперь совсем плохо. И то сказать, всякий напугается, коли здоровенная курья лапа в когти его сграбастает. Ты вот что, Елена, ступай принеси одеял да чаю горячего. А ты… – яга сверкает глазами на избушку, – ты давай ворота свои снова отворяй, надо мне кое-кого проводить, пока мы её эту в горницу не внесли.

Услышав, что меня понесут в избушку, я начинаю трястись как заячий хвост. Неужели мне сейчас придёт конец? И Баба-яга в лесной чаще сожрёт меня со всеми потрохами?