Текст книги "Портрет"

Автор книги: Славомир Мрожек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

БАРТОДИЙ. Я, правда, ожидал чего-то иного. Однако ожидание результатов также никаких результатов не принесло.

ОКТАВИЯ. Ну, ясно, все эти годы я прожила с мумией.

БАРТОДИЙ. Ты это обо мне?

ОКТАВИЯ. О тебе, мумия ты египетская.

БАРТОДИЙ. Что-то новое.

ОКТАВИЯ. Да ничего нового. Просто сейчас я говорю то, что думаю. Долго я молчала, все надеялась, что сам поймешь, наконец. Добивалась этого. Терпеливо ждала, все сносила, а сама ждала, когда же, наконец, заговорит он со мной по-людски. Вот и заговорил: о внутренней жизни.

БАРТОДИЙ. Разве я сказал что-то неуместное?

ОКТАВИЯ. Да нет, у меня не было иллюзий. Мне с самого начала было ясно, каков он. Но я думала – он живой, просто сейчас спит, что-то усыпило его. Думала, что возле меня все же проснется, оживет возле меня и вновь станет человеком. Только этого я добивалась от чистого сердца, с самыми добрыми намерениями. Ведь я же любила его, хоть и пошла за него без всяких там фантазий, глупой романтики. Прекрасно знала, кого беру, и шла на это. Потому что думала: он человек.

БАРТОДИЙ. Так это, значит, обо мне.

ОКТАВИЯ. Столько лет рядом, а в сущности – поврозь. Я думала, что мое чувство, мои усилия хоть как-то его растревожат, что-то в нем откроется, что он, наконец, заметит меня. Долго, долго ждала.

БАРТОДИЙ. Плохи мои дела.

ОКТАВИЯ. Но разве он в состоянии заметить человека? Тот, кто сам – не человек, не видит другого человека.

БАРТОДИЙ. Что я, неживой?

ОКТАВИЯ. А разве ты живешь?

БАРТОДИЙ. Но я же человек.

ОКТАВИЯ. Пока что я не вижу тому доказательств.

БАРТОДИЙ. А если не видишь, как можешь утверждать.

ОКТАВИЯ. Вот именно, как. Будь они, я бы их увидела.

БАРТОДИЙ. Да что ты, собственно, про меня знаешь.

ОКТАВИЯ. Наверное, все уже знаю.

БАРТОДИЙ. Нет, ничего ты не знаешь. Тебе кажется, что имеешь обо мне какое-то представление. А разве тебе известно, каковы мои мысли, о чем я думаю, когда надеваю шлепанцы и пью чай? Домик с садиком, такой миленький, да? Домашний уют, размеренная жизнь и дружелюбные соседи. Добрый день добрый день. Все на своих местах, аккуратно разложено. Варенье на полках, огурчики в баночках, а я в ящичке. Пол сверкает, особенно по праздникам, прогулка в лесок, это полезно для здоровья, после обеда вздремнуть, утром газетка и вечера у лампы. И полный порядочек, так ведь? А что здесь, здесь, внутри!

ОКТАВИЯ. А мне все это нравится – кухня, кастрюли и твои носки, просто наслаждение! И еще торчать в этой глухой дыре, разве я этого хотела? Но ты привез меня сюда, вот я и торчу. И только смотрю, как проходят лучшие годы. Ты хотел покоя, я дала тебе покой. Все сделала так, как хотелось тебе, а может, и больше. Ни словечка не сказала. Все для тебя – а мне что осталось? Внутренняя жизнь?

Пауза.

БАРТОДИЙ. Ты права.

ОКТАВИЯ. Что?

БАРТОДИЙ. Ты права. Только где выход?

ОКТАВИЯ. А ты, значит, не видишь?

БАРТОДИЙ. Выход? Ведь это лабиринт.

ОКТАВИЯ. Господи, я, наверное, его убью.

БАРТОДИЙ. Ну, что можно сделать. Пойти куда-нибудь...

ОКТАВИЯ. А! Сбежать!

БАРТОДИЙ. Везде будет то же самое.

ОКТАВИЯ. Но в тебе, внутри...

БАРТОДИЙ. И я об этом – везде останется то, что внутри, никуда оно не денется.

ОКТАВИЯ. Боже мой, опять он за свое.

БАРТОДИЙ. И снова то же.

ОКТАВИЯ. Что – то же?

БАРТОДИЙ. Внутри опять то же.

Пауза.

ОКТАВИЯ. Тогда, на мостике, что было в твоей голове...

БАРТОДИЙ. На каком мостике...

ОКТАВИЯ. Ну, тогда, в сентябре, когда мы там стояли... Ты же помнишь...

БАРТОДИЙ. Ах да, шел дождь.

ОКТАВИЯ. Разве ты обо мне думал? Обо мне одной? Или в твоей голове было неизвестно что. Неужели всегда в твоей голове – и то, и другое, и еще что-то, и – кто знает что еще, и Бог знает о чем ты думаешь? Разве ты можешь думать о чем-то или о ком-то и не думать одновременно еще и о чем-то другом? Неужели это всегда так и всегда так было?

БАРТОДИЙ. Я помню. Папоротник...

ОКТАВИЯ. А я?!

БАРТОДИЙ. Ты? Ты тоже была...

ОКТАВИЯ. Знаешь что? Давай оставим все это в покое.

БАРТОДИЙ. Нет у меня покоя.

ОКТАВИЯ. Я ведь и сама вижу. Лучше обсудим, что можно сделать. Прежде всего – для тебя.

БАРТОДИЙ. Если бы я знал...

ОКТАВИЯ. Зато я знаю. Пусть Анатоль с женой поселятся у нас.

БАРТОДИЙ. Анатоль – здесь?

ОКТАВИЯ. Возьмешь его к себе.

БАРТОДИЙ. Это станет... возмездием?

ОКТАВИЯ. Возмездием? А за что, ведь это твой друг.

БАРТОДИЙ. Но разве я его...

ОКТАВИЯ. Опять за свое? Ну, вот что, хватит, ты будешь о нем заботиться, тебе это пойдет на пользу. Да и ему тоже.

БАРТОДИЙ. И ему тоже?

ОКТАВИЯ. А почему нет?

БАРТОДИЙ. Заняться человеком...

ОКТАВИЯ. Ну, все, решено.

БАРТОДИЙ. Но...

ОКТАВИЯ. И я не хочу больше слушать ни о каких "но". Все, хватит! Они будут жить у нас. (Пауза.) Что ты сказал?

БАРТОДИЙ. Ничего.

Пауза.

ОКТАВИЯ. Ты хоть раз обращался к иконе?

БАРТОДИЙ. Почему ты об этом спрашиваешь...

ОКТАВИЯ. Хочу знать, знакомо ли тебе это ощущение. Знаешь ли, как это бывает, когда говоришь с образом. У тебя грудь разрывается, а икона тебе...

БАРТОДИЙ. Ни разу?

ОКТАВИЯ. Ни разу.

Сцена 3 – Октавия, Анабелла.

В доме Бартодия. Ночь. Октавия сидит возле лампы и вяжет свитер, наполовину готовый. Время от времени прерывает свое занятие и прислушивается, кого-то ожидая. На столе возле нее стакан с чаем, из которого она периодически отпивает глоток. На подносе стоят металлический чайник и небольшой керамический чайник для заварки. Провинциальная тишина. Тиканье настенных часов. Издалека доносится лай собак, часы на колокольне вдали бьют два раза, свисток далекого локомотива, чай весь выпит. Октавия ждет значительно дольше того времени, когда она обычно ложится спать.

Шум автомобиля, едущего по дороге, остановка, двигатель выключается. Долгая тишина, потом хлопает дверца автомобиля, приближающиеся шаги по гравиевой дорожке, двигатель заводится, автомобиль трогается и отъезжает. Октавия, прервавшая вязание и внимательно прислушивавшаяся к доносящимся шумам, теперь начинает старательно и демонстративно вязать. Входит Анабелла в пальто типа "Барберри", перетянутом кушаком, с сумочкой через плечо. В руке у нее дорожная сумка.

АНАБЕЛЛА. Поезд опоздал.

ОКТАВИЯ. Я распустила то, что ты вязала.

АНАБЕЛЛА. Даже не объявили, что опаздывает.

ОКТАВИЯ. Пришлось распустить, рукава совсем кривые получились.

АНАБЕЛЛА. Я не виновата.

ОКТАВИЯ. И резинка была наизнанку. Пришлось все начинать снова.

АНАБЕЛЛА. Спокойной ночи. (Направляется в глубь дома.)

ОКТАВИЯ. А как же чай?

Анабелла останавливается.

Может, выпьешь чашечку...

Анабелла возвращается, ставит дорожную сумку на пол и садится к столу.

Чайник, правда, уже остыл, надо подогреть.

Анабелла встает, берет со стола металлический чайник и направляется в сторону кухни.

И для меня тоже.

Анабелла возвращается, снимает с плеча сумочку и вешает ее на спинку стула, берет со стола стакан, ставит на поднос, берет поднос с чайником и стаканом, уходит на кухню.

Октавия сидит и ждет. Анабелла возвращается.

ОКТАВИЯ. Ну и как там?

АНАБЕЛЛА. Нормально.

ОКТАВИЯ. Нашла что-нибудь?

АНАБЕЛЛА. Нет, но мне обещали.

ОКТАВИЯ. Что-нибудь определенное?

АНАБЕЛЛА. Похоже, что так.

ОКТАВИЯ. А где?

АНАБЕЛЛА. В бюро.

ОКТАВИЯ. В каком бюро?

АНАБЕЛЛА. В бюро. Проектном.

ОКТАВИЯ. Это значит – в администрации.

АНАБЕЛЛА. Да, в администрации.

ОКТАВИЯ. Но это наверняка?

АНАБЕЛЛА. Обещали скоро дать ответ.

ОКТАВИЯ. И когда опять поедешь?

АНАБЕЛЛА. Во вторник.

Пауза.

ОКТАВИЯ. Поесть не хочешь?

АНАБЕЛЛА. Да вроде нет.

ОКТАВИЯ. Хотя, правда, нет ничего, некогда было сходить в магазин. Пришлось прибраться у Анатоля.

АНАБЕЛЛА. Я не голодна.

ОКТАВИЯ. Столько пыли было. Ты поела?

АНАБЕЛЛА. Нет. Но я не голодна.

ОКТАВИЯ. В поезде опять полно?

АНАБЕЛЛА. Не слишком. Как обычно.

ОКТАВИЯ. А почему он опоздал?

АНАБЕЛЛА. Не знаю, они не объявили.

Пауза.

Опоздал без всякого объявления, могли бы хоть предупредить. (Пауза.) На такой линии должен быть порядок.

ОКТАВИЯ. На какой линии?

АНАБЕЛЛА. Международной.

Доносится свист чайника из кухни. Анабелла встает, идет на кухню.

Октавия ждет, Анабелла возвращается. Вносит поднос, на нем оба чайника, два стакана и пакетик с чаем.

ОКТАВИЯ. Я посуду не помыла, некогда было.

АНАБЕЛЛА. Завтра помою.

Пауза. Анабелла заваривает чай, расставляет стаканы и т.п.

Как Анатоль?

ОКТАВИЯ. Как обычно.

АНАБЕЛЛА. Он поел?

ОКТАВИЯ. Его Бартодий накормил.

АНАБЕЛЛА. Поспал?

ОКТАВИЯ. Не поймешь, когда он спит. Глаза закрыты, а спит или нет, неизвестно. Но иногда смотрит.

АНАБЕЛЛА. Да.

ОКТАВИЯ. Смотрит и смотрит. (Пауза.) Сама знаешь.

АНАБЕЛЛА. Знаю.

ОКТАВИЯ. Только видит ли он что-нибудь?

АНАБЕЛЛА. На прогулку ходили?

ОКТАВИЯ. Его Бартодий вывозил.

АНАБЕЛЛА. К лесу?

ОКТАВИЯ. Не знаю, не спрашивала. Некогда было, из-за стирки. Выстирала тебе ту, голубую.

АНАБЕЛЛА. А потом? Когда вернулись?

ОКТАВИЯ. Бартодий ему читал.

АНАБЕЛЛА. Газету?

ОКТАВИЯ. Нет, какую-то книжку. Он что-нибудь понимает?

АНАБЕЛЛА. Наверное, уже заварился.

Анабелла разливает чай по стаканам.

ОКТАВИЯ. Холодно на дворе?

АНАБЕЛЛА. Не очень

ОКТАВИЯ. А туман?

АНАБЕЛЛА. Только на полях. Да и в городе тоже.

ОКТАВИЯ. От станции пешком шла?

АНАБЕЛЛА. Нет, поймала такси.

ОКТАВИЯ. А ты неплохо выглядишь.

АНАБЕЛЛА. Очень устала.

ОКТАВИЯ. Немного бледная и круги под глазами, но тебе это идет. Поспала в поезде?

АНАБЕЛЛА. Глаз не сомкнула.

ОКТАВИЯ. Потому, наверное, и бледная. (Пауза.) А эта голубая такая уж была грязная, что не приведи Господь. Еще завелось бы что-нибудь.

АНАБЕЛЛА. Просто не знаю, как тебя благодарить.

ОКТАВИЯ. Да не за что.

АНАБЕЛЛА. Как не за что, есть за что, у тебя столько дел...

ОКТАВИЯ. Но не с Анатолем. Для него Бартодий все делает.

АНАБЕЛЛА. Просто не знаю, как смогу за все рассчитаться.

ОКТАВИЯ. Это уж как сама считаешь.

АНАБЕЛЛА. Чем я отплачу за все благодеяния. За такое милосердие, за столько доброты, и за ту голубую, и за этот свитер для Анатоля, который я неверно начала, а ты его исправляешь, и за чай...

ОКТАВИЯ. Красивая сумочка.

АНАБЕЛЛА. Какая...

ОКТАВИЯ. Эта.

Указывает на сумочку Анабеллы, висящую на спинке стула.

АНАБЕЛЛА. Ах, эта...

ОКТАВИЯ. Новая?

АНАБЕЛЛА. Нет, она у меня была.

ОКТАВИЯ. Я не видела.

АНАБЕЛЛА. Давно уже.

ОКТАВИЯ. Кто он?

АНАБЕЛЛА. Тебя это не касается.

ОКТАВИЯ. Нет, касается, ты живешь в моем доме.

АНАБЕЛЛА. Извини, не знала.

ОКТАВИЯ. Под моей крышей!

АНАБЕЛЛА. Да? И что дальше?

ОКТАВИЯ. Кто тебя привез?

АНАБЕЛЛА. Гномик.

ОКТАВИЯ. Наглая потаскуха. Но ты все мне скажешь.

АНАБЕЛЛА. Это уж как мне захочется.

ОКТАВИЯ. Обязана сказать!

АНАБЕЛЛА. Обязана? Это почему. Может, из уважения к возрасту?

ОКТАВИЯ. Я имею право знать!

АНАБЕЛЛА. А что, тебе тоже захотелось?

ОКТАВИЯ. Это мой дом!

АНАБЕЛЛА. Зато задница не твоя.

Из глубины дома доносится приступ кашля. Обе женщины замолкают. Кашель резкий, так не кашляют поперхнувшись, это кашель человека больного астматический, болезненный, приступами, длящийся долго, прекращается лишь значительное время спустя.

Анатоль?

ОКТАВИЯ. Он.

АНАБЕЛЛА. Что, простудился?

ОКТАВИЯ. Днем был еще здоров.

АНАБЕЛЛА. Тогда, наверное, ничего серьезного...

Пауза. Еще более громкий кашель.

ОКТАВИЯ. Будто легкие затронуты, или бронхи, а может, с горлом что...

АНАБЕЛЛА. Что-то с ним случилось.

ОКТАВИЯ. Похоже на то.

АНАБЕЛЛА. Я пойду к нему. (Направляется в глубь дома.)

ОКТАВИЯ. Оставь его!

Анабелла останавливается. Пауза.

Или хоть пальто сними. И умойся.

АНАБЕЛЛА (возвращается, садится на стул с беспомощным видом). Это не поможет.

ОКТАВИЯ. Нет.

Пауза.

АНАБЕЛЛА. Что же мне делать.

ОКТАВИЯ. Не знаешь?

АНАБЕЛЛА. Не знаю.

ОКТАВИЯ. Тогда нужно подумать.

АНАБЕЛЛА. Я уже думала.

ОКТАВИЯ. И что же?

АНАБЕЛЛА. И ничего не могу...

ОКТАВИЯ. Может, потому, что мало думала.

АНАБЕЛЛА. Нет, я постоянно думаю.

ОКТАВИЯ. Все равно мало, ты же думаешь только о том, что делать завтра. Или до вторника. А ты подумала, что будет дальше? Через год, через два, через десять лет... (Пауза.) Нет? А надо бы. Так ведь не может долго продолжаться. Сейчас ты уезжаешь и возвращаешься к нему. Но когда-нибудь не вернешься.

АНАБЕЛЛА. Я его не оставлю.

ОКТАВИЯ. Не надо зарекаться.

АНАБЕЛЛА. Никогда!

ОКТАВИЯ. Легко так красиво говорить. (Пауза.) Полный инвалид.

АНАБЕЛЛА. Я заберу его от вас.

ОКТАВИЯ. Ему хорошо с нами.

АНАБЕЛЛА. Заберу!

ОКТАВИЯ. А куда? И на что жить будете, на пенсию?

АНАБЕЛЛА. Я могу работать.

ОКТАВИЯ. В этом бюро, ну... в проектном?

АНАБЕЛЛА. Для нас хватит.

ОКТАВИЯ. А кто будет за ним ухаживать? (Пауза.) Сама себе сказки рассказываешь и сама же в них не веришь, а нужно бы посерьезнее. Впрочем, дело вовсе не в деньгах и всем остальном, а только в тебе. Сегодня ты еще вернулась, а дальше что, как долго ты сможешь все это выносить. До самой смерти должно так продолжаться, твоей или его? Скорей уж его...

АНАБЕЛЛА. Не надо об этом!

ОКТАВИЯ. А сама ты об этом подумала?

АНАБЕЛЛА. Нет!

ОКТАВИЯ. Лучше уж подумать о том, о чем думается, не то разные могут появиться мысли. Чтобы не украсть, человек способен иной раз и убить. Тогда не так стыдно, но грех-то больший.

АНАБЕЛЛА. Зачем ты говоришь об этом?

ОКТАВИЯ. Потому что мне тебя жалко. Я же вижу, как ты мучаешься этими самыми мыслями. И еще из-за нас – меня, Бартодия. Мы жили спокойно и так хотим и дожить. А тут теперь начинается... Ну, в общем, всякое. И по-всякому может получиться. Я этого не хочу.

АНАБЕЛЛА. Я увезу Анатоля.

ОКТАВИЯ. Анатоль останется.

АНАБЕЛЛА. Меня, значит, выгоняешь?

ОКТАВИЯ. Да что ты, детка, зачем так сразу? Лучше скажи: у тебя есть кто-то?

АНАБЕЛЛА. Ну, там, есть всякие.

ОКТАВИЯ. Я не о них спрашиваю, всякие – это ерунда, я спрашиваю про одного.

АНАБЕЛЛА. Он хочет на мне жениться.

ОКТАВИЯ. Всерьез?

АНАБЕЛЛА. Так он сказал.

ОКТАВИЯ. До того или после?

АНАБЕЛЛА. После. И не отстает.

ОКТАВИЯ. Похоже, и вправду хочет. А что за человек?

АНАБЕЛЛА. "Мерседес-купе".

ОКТАВИЯ. Как это?

АНАБЕЛЛА. Сорок лет, разведен, в прекрасной форме. Постоянно за границей.

ОКТАВИЯ. А профессия?

АНАБЕЛЛА. Финансист.

ОКТАВИЯ. Туристом приехал?

АНАБЕЛЛА. Да нет, он по делам. На очень высоком уровне.

ОКТАВИЯ. И все это правда?

АНАБЕЛЛА. Я уж в этих вещах разбираюсь.

Пауза.

ОКТАВИЯ. Ну, а то, самое важное?

АНАБЕЛЛА. Лучше, чем хотелось бы.

ОКТАВИЯ. Теперь понимаю.

Сцена 4 – Бартодий, Анатоль.

Анатоль на инвалидном кресле-каталке. Возле него на низком табурете сидит Бартодий, в рубашке, с раскрытой книгой на коленях. Куртка Бартодия висит на спинке стула, стоящем на некотором расстоянии от них. Бартодий читает.

БАРТОДИЙ.

"Но тут увидел и узнал поэт

Иного бога, худшего. Владыку

Судьбы и сроков однодневных царств.

Огромен лик его, как десять лун,

На шее ожерелье из голов

Вчера живых, еще не пообсохших.

Строптивого коснется он жезлом

Тот забормочет и утратит разум.

А кто покорен, станет лишь слугой.

Гнушаться будет им его хозяин"[6]

ОКТАВИЯ (за сценой). Хотите черешни?

БАРТОДИЙ (к Анатолю). Черешни хочешь?

Анатоль незначительно, с трудом, как человек с нарушенными двигательными функциями, отворачивается от Бартодия.

(Громко в сторону кулис.) Я хочу!

ОКТАВИЯ (за сценой). Тогда иди и возьми!

Бартодий кладет раскрытую книгу на пол, встает и выходит. Анатоль неподвижно сидит в кресле. Бартодий возвращается, неся голубую эмалированную кружку с ручкой. Садится на табурет, ставит кружку на пол, берет книгу, читает.

БАРТОДИЙ.

"А ты, на ком фрак Гегеля премудрый,

Кому по сердцу дикие края,

Овеянные пыльными ветрами,

Лишь имя новое себе присвоил?

В зеленой сумке тайные листовки.

Поэту слышится..."

Сделаем перерыв.

Бартодий кладет раскрытую книгу на пол. Берет кружку с черешнями, встает и подходит к открытому окну. Стоит и смотрит в окно. Спустя некоторое время начинает говорить, в паузах есть черешни. Косточки выплевывает в ладонь и складывает в кружку.

Великий... Может, и великий. Откуда мне знать. Я тоже думал, что великий, Дух Эпохи. Вот только сортирной бумаги не было. "Небо штурмуя, презрели материю". И теперь не достать. Но какое это может иметь значение по сравнению с величием. Так я думал. А те непообсохшие головки... Точно так же: что они значат перед лицом Духа. Когда-нибудь пообсохнут и все будет ладненько. Так для меня все и уравнялось. Что отрубленные головы, что сортирная бумага.

Пауза.

ГОЛОС С УЛИЦЫ. Кастрюли паять!

Пауза дольше предыдущей.

БАРТОДИЙ. В футбол играют. За рекой...

Пауза.

А результат матча был один – ноль. Кроме единицы – никаких больше номеров. До первого – рассчитайсь.

Пауза.

Все мы были нулем, а он был один.

ГОЛОС С УЛИЦЫ (на этот раз ближе). Кастрюли пая-я-ять!

БАРТОДИЙ. Есть поговорка, что шлюха – это не профессия, что это характер, а Сократ говорил: "Познай самого себя". Что он имел в виду, я так до сих пор и не понял. Мне только известно, что меня люди знают. "Кто меня не знает, тот меня узнает", как говаривал капитан Зюлковский. Может, в одиночку и не распознаешь другого, но уж вдвоем, втроем... А что, если таких, что тебя знают, много больше. Ну, скажем, сто тысяч. Нет, это я, конечно, хватил. Человека нужно познать вблизи. Мы-то капитана Зюлковского лично знали.

ГОЛОС С УЛИЦЫ (близко). Кастрюли пая-я-ять!

БАРТОДИЙ (наблюдая за играющими в футбол). Гол!

Бартодий ставит кружку на пол возле окна, подходит к стулу, достает из кармана куртки футляр для очков, вынимает из него очки. Надевает их, кладет футляр в карман брюк, возвращается к окну.

Ой, сколько их! Одни пацаны. Больше, чем полагается... Больше, чем по двенадцать, намного больше... (Считает.) Один, два, три... пять... восемь... одиннадцать... тринадцать, четырнадцать, пятнадцать... Девятнадцать, двадцать, двадцать один, два, три, четыре, да! Двадцать пять, двадцать шесть... тридцать! Тридцать один, тридцать два, и всем играть хочется, тридцать три, четыре... (Оборачивается к Анатолю.) Никак не сосчитать, все время мелькают. (Снова оборачивается к окну.) Ну и свалка там! (Снимает очки, достает из кармана футляр и убирает в него очки.) Зато мяч у них фирменный. Не то, что у нас тогда. Мы-то играли тряпичным. (Убирает футляр в карман и оборачивается к Анатолю.) Ну что, почитаем? (Отходит от окна и снова садится на табурет возле Анатоля. Берет книгу, перелистывает несколько страниц, читает.)

"Я, топчущий развалины, поросшие крапивой,

Как быть могу судьей людских деяний?

Мой край – в веках не понятое диво,

У ног лежит травой воспоминаний.

Красные крепости, престолы государей,

Над головой потоки проводов и крыльев,

Едва возникнув, рассыпались в пыль.

Где стен обломки, где ленты алых зарев,

Где башни старые? Все облака укрыли

И день, что и тогда, в былое время, был".[7]

ГОЛОС С УЛИЦЫ (удаляясь). Кастрюли пая-я-ять!

1 Можно использовать широко известную в 60 гг. польскую песню: "Налево дом, направо дом, и Висла перед нами..."

2 Перевод латинского текста.

3 Член Союза Польских харцеров (осн. в 1910 г.), детской и юношеской массовой организации. Можно применить как вариант – бойскаут.

4 Дух эпохи (нем.), философское понятие, введенное Г.Гегелем.

5 Без последствий (лат.)

6 Здесь и далее фрагменты стихотворений Чеслава Милоша "Дух эпохи" и "Равнина".

7 Перевод Н.Лютой.