Текст книги "Портрет"

Автор книги: Славомир Мрожек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

БАРТОДИЙ. Потому что бездельничаешь. Не делаешь зарядку. Вот если бы ты бил меня, мучил, кусал...

АНАТОЛЬ. Да отстань ты с этим мучением. Я уже существую настолько самостоятельно, что имею право на собственное мнение.

БАРТОДИЙ. И, по-твоему, тебе больше не следует исполнять свои обязанности! Ты уже не должен меня...

АНАТОЛЬ. Да, да, мучить, кусать и так далее! Но на что тебе это, для чего, собственно, тебе так это нужно?

БАРТОДИЙ. Дурацкий вопрос. Я заслужил это по причинам нравственного порядка.

АНАТОЛЬ. Да, знаю, слышал. Красиво ты говорил тогда, в кабинете у психиатра, о нравственности. О том, как необходимы тебе угрызения совести по причинам нравственного порядка, красиво возмущался, когда она захотела вылечить тебя от этих угрызений. Слушал я твою речь и думал: что-то слишком красиво он говорит.

БАРТОДИЙ. Я говорил правду.

АНАТОЛЬ. Но вся ли это правда? Я начинаю подумывать: не нуждаешься ли ты во мне, случайно, для чего-то еще. А может, – прежде всего, для чего-то еще...

БАРТОДИЙ. Для чего бы это?

АНАТОЛЬ. Да очень просто – чтобы чем-то заполнить свою жизнь. Иметь какое-то развлечение, хоть видимость уверенности, что в твоей жизни есть еще что-то важное. Что-то почувствовать, о чем-то подумать, чего-то бояться, о чем-то тосковать... Словом, чтобы не было скучно.

БАРТОДИЙ. Упрощаешь, редукционист.

АНАТОЛЬ. Да нет, просто возникло такое подозрение.

БАРТОДИЙ. Думаешь, значит, что у меня не осталось уже ничего лучшего, как только разговаривать с тобой?

АНАТОЛЬ. Нет, теперь уже не осталось. Все прошло – молодость, честолюбие, карьера, любовь... А что осталось? Один я.

БАРТОДИЙ. А ты, однако, – довольно ехидный укор совести.

АНАТОЛЬ. Только не путай меня с ностальгией. И, кстати, если уж заговорили о любви... Почему ты тогда так сильно его любил?

БАРТОДИЙ. Давно это было.

АНАТОЛЬ. Согласен, давно, но почему? Что ты в нем такого увидел?

БАРТОДИЙ. Не я один.

АНАТОЛЬ. Тебя это не оправдывает. Из-за того, что у него были усы? Усы были, действительно, красивые, но ведь это еще не повод.

БАРТОДИЙ. Причем тут усы, – это идея. Он был воплощением идеи.

АНАТОЛЬ. А без идеи ты жить не мог?

БАРТОДИЙ. Тогда – нет. (Пауза.) Так мне, во всяком случае, казалось.

АНАТОЛЬ. Вот именно. Ты всегда нуждался в том, чтобы тебе подавали что-нибудь извне, что-нибудь готовенькое, вроде костюмчика, который сразу можно носить. Надеваешь на себя, и он уже твой, тебе сразу же приятненько. А сам шить не умеешь. (Пауза.) Или, может, тебе чего-то недоставало? Какого-то органа? Может, протез был тебе нужен? (Пауза.) Если не идея, то карьера, а еще лучше – карьера с идеей.

БАРТОДИЙ. Да нет, я же не ради карьеры.

АНАТОЛЬ. Но ведь оно как-то так само собой и соединилось, правда? Одно с другим. Эта твоя любовь себя окупила.

БАРТОДИЙ. Я его действительно любил!

АНАТОЛЬ. И потому донес на своего лучшего друга? (Пауза.) Да еще так повезло, что он уже никогда не узнает, кто его под землю уложил. Доносик аккуратненький получился. (Пауза.) Ты вынес ему смертный приговор.

БАРТОДИЙ. Не я.

АНАТОЛЬ. Но вышло-то так.

БАРТОДИЙ. Нет, я этого не хотел.

АНАТОЛЬ. Но как-то так само получилось, да? Ты хорошо знал, какие будут последствия, какие времена были.

БАРТОДИЙ. Нет, то есть я знал, но...

АНАТОЛЬ. ...Знал, но вроде бы и не знал. И это называется интеллигент. Да уж ладно, я не обвиняю тебя, слишком я стар для этого. Спрашиваю из простого любопытства.

БАРТОДИЙ. Спрашивай, о чем хочешь.

АНАТОЛЬ. А мне уже больше не хочется. Пойду спать.

БАРТОДИЙ. Останься!

АНАТОЛЬ. С тех пор, как я поправился, меня одолевают вялость и сонливость.

БАРТОДИЙ. Не оставляй меня одного.

АНАТОЛЬ (зевает). Ничего не поделаешь, мой дорогой, мы оба стареем, и вместе с нами стареет наша последняя любовница. Шизофрения.

Сцена 5 – Бартодий, Октавия, Анатоль.

Бартодий готовится к отъезду – раскрытый чемодан, приготовленные вещи и т.д. В глубине – ширма.

ОКТАВИЯ. Здесь твои таблетки, не забывай принимать.

БАРТОДИЙ. Не беспокойся.

ОКТАВИЯ. Я говорю не о снотворных. Тут желудочные и сердечные. Я здесь все написала – какие и когда принимать. Не забудешь?

БАРТОДИЙ. Нет, конечно. (Целует ее в лоб.) Спасибо.

ОКТАВИЯ. А где ты будешь питаться?

БАРТОДИЙ. В ресторане.

ОКТАВИЯ. Но ведь в ресторанах готовят ужасно.

БАРТОДИЙ. Всего два-три дня.

ОКТАВИЯ. Достаточно, чтобы расхвораться. Постарайся есть телятину. И без соуса.

БАРТОДИЙ. Постараюсь.

ОКТАВИЯ. Обещаешь?

БАРТОДИЙ. Обещаю.

ОКТАВИЯ. И никаких гуляшей и рубленого мяса, неизвестно, что они туда кладут. А вообще лучше избегать мяса. Там, наверное, есть вегетарианские рестораны.

БАРТОДИЙ. Должны быть.

ОКТАВИЯ. В молочные бары лучше не заходи, там ужасная грязь.

БАРТОДИЙ. Не буду.

ОКТАВИЯ. И осторожнее с сахаром. Ты же знаешь, тебе нельзя.

БАРТОДИЙ. Знаю.

ОКТАВИЯ. Пойду приготовлю бутерброды на дорогу. (Выходит.)

Бартодий отодвигает ширму, за которой на сидит на стуле Анатоль. Он в халате, читает газету.

БАРТОДИЙ. Ты все еще не готов? Через час наш поезд.

АНАТОЛЬ. Я не еду с тобой.

БАРТОДИЙ. То есть как не едешь...

АНАТОЛЬ. Очень просто – не еду.

БАРТОДИЙ. Сейчас же одевайся!

АНАТОЛЬ. Полегче, полегче, не кричи. Если я говорю, что не еду, значит, не еду.

БАРТОДИЙ. Но почему?

АНАТОЛЬ. Потому что мне тоже полагается...

БАРТОДИЙ. Тихо!

Загораживает Анатоля ширмой. Входит Октавия

ОКТАВИЯ. Тебе с чем, с ветчиной или с сыром?

БАРТОДИЙ. С ветчиной. С сыром.

ОКТАВИЯ. Ты действительно не хочешь, чтобы я поехала с тобой?

БАРТОДИЙ. Я-то очень хотел бы, честное слово, но неизвестно, как он себя поведет. Он же только что вышел.

ОКТАВИЯ. Я его нисколько не боюсь.

БАРТОДИЙ. Зато он может бояться. Такие, как он, сторонятся людей.

ОКТАВИЯ. А тебя он бояться не будет?

БАРТОДИЙ. Мы знаем друг друга с детства.

ОКТАВИЯ. Но я вам не помешаю. Посижу в гостинице.

БАРТОДИЙ. Мы же не виделись пятнадцать лет.

ОКТАВИЯ. Но ведь на ночь ты вернешься в гостиницу.

БАРТОДИЙ. Беседовать с друзьями лучше всего ночью.

ОКТАВИЯ. Я сделаю еще с маргарином. Он полезнее. (Выходит.)

Бартодий отодвигает ширму.

БАРТОДИЙ. Ну, что случилось, почему ты не хочешь ехать...

АНАТОЛЬ. Потому что мне тоже полагается амнистия.

БАРТОДИЙ. Откуда ты узнал об амнистии?

АНАТОЛЬ. Я же читаю твои газеты.

БАРТОДИЙ. Амнистия ничего не меняет.

АНАТОЛЬ. Меняет все, и принципиально. Смертный приговор не был приведен в исполнение.

БАРТОДИЙ. Но кто мог знать, это никому не было известно.

АНАТОЛЬ. Но теперь-то известно.

БАРТОДИЙ. Только теперь.

АНАТОЛЬ. Наш человек жив.

БАРТОДИЙ. Но он же был приговорен.

АНАТОЛЬ. И все же остался в живых.

БАРТОДИЙ. Это не моя заслуга.

АНАТОЛЬ. Ты его не убил.

БАРТОДИЙ. Помимо моей воли.

АНАТОЛЬ. Меня это не касается.

БАРТОДИЙ. Стало быть, я невиновен? Только потому, что он уцелел?

АНАТОЛЬ. Я так не говорю.

БАРТОДИЙ. Донес я на него или не донес?

АНАТОЛЬ. Донес.

БАРТОДИЙ. Из-за меня его приговорили к смерти или не из-за меня?

АНАТОЛЬ. Из-за тебя.

БАРТОДИЙ. Тогда что тебе еще нужно?

АНАТОЛЬ. Ты можешь иметь...

БАРТОДИЙ. Тссс...

Загораживает Анатоля ширмой. Входит Октавия с бутербродами.

ОКТАВИЯ. Смотри, не положи их в чемодан или в карман, не то все перепачкаешь. Только отдельно.

БАРТОДИЙ. Хорошо.

ОКТАВИЯ. Представляю, как это было для тебя страшно.

БАРТОДИЙ. Да.

ОКТАВИЯ. Ты был на процессе?

БАРТОДИЙ. Нет, процесс был закрытый.

ОКТАВИЯ. Я подумала – может быть, как свидетель.

БАРТОДИЙ. Нет, я не был в это замешан.

ОКТАВИЯ. Подумать только, что пережила его семья.

БАРТОДИЙ. Семью тогда уже давно выслали.

ОКТАВИЯ. А его жена.

БАРТОДИЙ. У него не было жены.

ОКТАВИЯ. Ну, тогда невеста.

БАРТОДИЙ. И невесты не было.

ОКТАВИЯ. Как же так, почему не было...

БАРТОДИЙ. Потому что он был очень занят.

ОКТАВИЯ. Чем же он занимался?

БАРТОДИЙ. Антигосударственной деятельностью.

ОКТАВИЯ. Идеалист?

БАРТОДИЙ. Возможно. Но тогда это называли иначе.

ОКТАВИЯ. Зонтик возьмешь?

БАРТОДИЙ. Не люблю зонтов.

ОКТАВИЯ. Возьми, погода неустойчива. Только не потеряй.

БАРТОДИЙ. Если не возьму, то и не потеряю.

ОКТАВИЯ. Я принесу зонт. (Выходит.)

Бартодий отодвигает ширму, появляется Анатоль.

АНАТОЛЬ. ...Так что можешь завести себе какой угодно другой укор совести, но на меня больше не рассчитывай, я выхожу из игры. Мое дело убийства, преступления помельче меня не касаются. Я – королевский, шекспировский, легендарный. Я – король над всеми иными укорами совести. А как я теперь выгляжу. Глупо.

БАРТОДИЙ. Поехали со мной, прошу тебя.

АНАТОЛЬ. Только убийц преследуют призраки и привидения. Другие преступники вынуждены обходиться без них. С момента, когда выяснилось, что трупа не было, не может быть и призрака.

БАРТОДИЙ. А может, все же...

АНАТОЛЬ. Я не намерен заниматься мелочами.

БАРТОДИЙ. Пятнадцать лет каторги – мелочь!

АНАТОЛЬ. Я не говорю, что мелочь, но не то же самое, что смерть.

БАРТОДИЙ. Иуда в Масличной роще – мелочь?

АНАТОЛЬ. Но трупа не было.

БАРТОДИЙ. Не бросай меня.

АНАТОЛЬ. Дай мне труп – и я останусь с тобой.

Бартодий загораживает Анатоля ширмой. Входит Октавия.

ОКТАВИЯ. Ты позвонишь?

БАРТОДИЙ. Конечно. Как только устроюсь в гостинице.

ОКТАВИЯ. Я буду о тебе волноваться.

БАРТОДИЙ (обнимает Октавию). Знаю и благодарен тебе. Кому же еще переживать из-за меня.

ОКТАВИЯ. В первый раз уезжаешь, с тех пор как мы вместе.

БАРТОДИЙ. Так нужно.

ОКТАВИЯ. Знаю, знаю, и ни в чем не упрекаю тебя. Ты так нуждаешься в заботе.

БАРТОДИЙ. Я же не больной.

ОКТАВИЯ. Но ты так легко простужаешься.

БАРТОДИЙ. Это еще не самое страшное, да?

ОКТАВИЯ. И такой нервный. Всегда был нервным, уже когда мы только познакомились.

БАРТОДИЙ. В такую эпоху живем.

ОКТАВИЯ. При чем тут эпоха, это только нервы. Но мне как раз это в тебе нравилось. Когда я впервые увидела тебя, то подумала: какой он деликатный.

БАРТОДИЙ. Ну, тогда вроде еще не был таким.

ОКТАВИЯ. Всегда был. Деликатный, впечатлительный... Помню, как ты в первый раз взял меня за руку.

БАРТОДИЙ. Я тоже.

ОКТАВИЯ. Нет, ничего ты не помнишь. Это было на мостике.

БАРТОДИЙ. Ага, и папоротник.

ОКТАВИЯ. Шел дождь.

БАРТОДИЙ. А у меня зонта не было.

ОКТАВИЯ. Зато у меня был.

БАРТОДИЙ. В ноябре.

ОКТАВИЯ. Нет, в сентябре.

БАРТОДИЙ (напевает). "Приди ко мне, подарю тебе папоротника цветок..." А раньше пели еще это (Напевает.) "Строим новый дом, еще один новый дом..."[1]

ОКТАВИЯ. Я сильно изменилась?

БАРТОДИЙ. Ты? Ни капельки.

ОКТАВИЯ. Обманщик. Но все равно – мило с твоей стороны. Ты кого-нибудь любил до меня?

БАРТОДИЙ. Нет, до тебя – никого.

ОКТАВИЯ. Правда?

БАРТОДИЙ. Тогда зачем спрашиваешь?

ОКТАВИЯ. Потому что мне хотелось это услышать.

БАРТОДИЙ (напевает). "Эй вы, кони, вы кони стальные..."

ОКТАВИЯ. Какие еще стальные кони...

БАРТОДИЙ. Перепутал, я хотел другое. Вот это, например. (Напевает.) "Ты помнишь осень, тот, в розах, маленький отель. Старенький портье..."

ОКТАВИЯ. Он был не старенький.

БАРТОДИЙ. Уже за семьдесят.

ОКТАВИЯ. Кому?

БАРТОДИЙ. Неважно.

ОКТАВИЯ. Снова шутишь, значит, у тебя хорошее настроение.

БАРТОДИЙ. Великолепное.

ОКТАВИЯ. Рад, что увидишь его?

БАРТОДИЙ. Конечно.

ОКТАВИЯ. А может, рад, что меня три дня не будешь видеть?

БАРТОДИЙ. Просто без ума от радости.

ОКТАВИЯ. К счастью, мне хорошо известно, что ты хронический обманщик.

БАРТОДИЙ. Нет, не хронический. Вру только от случая к случаю.

ОКТАВИЯ. И это обман. Пойду поглажу рубашки. (Выходит.)

Бартодий отодвигает ширму, за ней никого нет. Анатоль исчез.

БАРТОДИЙ (кричит Октавии, которая находится за сценой). Октавия!

ОКТАВИЯ (за сценой). Что?

БАРТОДИЙ. Может, все же поедешь со мной?

ОКТАВИЯ. Нет, поезжай один!

БАРТОДИЙ. Но почему?

ОКТАВИЯ. Потому что не хочу вам мешать!

Акт II

Сцена 1 – Бартодий, Анабелла, Анатоль.

Большая квартира, еще не до конца оборудованная. Вместо стульев – так называемые пуфы – мягкие современные глыбы из губчатого пластика, на которых очень неудобно сидеть. На полу телефон. Бар, обильно заставленный бутылками с алкоголем. Подсвечник с тремя свечами. Бартодий сидит на пуфе и ждет. Возле него плащ, чемодан и зонт.

Входит Анабелла. На голове у нее полотенце, которым она вытирает себе волосы после ванны.

АНАБЕЛЛА. Его нет дома.

БАРТОДИЙ. Извините, я...

АНАБЕЛЛА. Кто-нибудь звонил?

БАРТОДИЙ. А когда он придет?

АНАБЕЛЛА. Уже должен быть. Задерживается.

БАРТОДИЙ. Может, тогда и мне попозднее?

АНАБЕЛЛА. Вы с ним договаривались?

БАРТОДИЙ. Да.

АНАБЕЛЛА. На какое время?

БАРТОДИЙ. На любое.

АНАБЕЛЛА. Тогда подождите.

БАРТОДИЙ. Я бы не хотел вам мешать, я не знал...

АНАБЕЛЛА. Вы мне нисколько не мешаете. (Пауза.) Да вы садитесь. (Бартодий садится.) Выпьете чего-нибудь?

БАРТОДИЙ. Если вы так любезны...

АНАБЕЛЛА. Кофе, чаю или еще чего-нибудь...

БАРТОДИЙ. Кофе, если можно...

Анабелла включает радиолу, дружески улыбается Бартодию и выходит. Звучит музыка из радиолы. Бартодий сидит. Звонит телефон. Бартодий сидит. Телефон перестает звонить. Бартодий сидит. Телефон снова звонит, долго и настойчиво. Бартодий встает, Анабелла вбегает и снимает трубку, Бартодий садится.

АНАБЕЛЛА (в трубку). Да? Нет, его еще нет. Должно быть, скоро. Да, конечно, я запишу. (Записывает.) Пожалуйста, прошу вас.

Анабелла кладет трубку, любезно улыбается Бартодию и выходит. Бартодий сидит. Звонит телефон.

АНАБЕЛЛА (за сценой). Возьмите, пожалуйста, трубку!

Бартодий встает и берет трубку.

БАРТОДИЙ (в трубку). Да? Нет. Приятель. Его еще нет. Должно быть, скоро. Что я мог бы? (Музыка из радиолы немного ему мешает.) ...Тридцать пять... сорок... Тридцать, а дальше? Шесть? Да, да, слышу. Когда? Сразу же? То есть еще сегодня? Сразу же сегодня? Да, конечно, тридцать шесть, я записал. Проверьте: пятьсот девяносто семь – тридцать пять – сорок. А как? Тридцать шесть? Да. Не за что.

Бартодий кладет трубку, садится. Сидит. Звонит телефон. Бартодий встает, одновременно телефон перестает звонить. Бартодий садится. Входит Анабелла. Бартодий встает. Анабелла несет большую фарфоровую кружку.

Звонили из...

АНАБЕЛЛА (не давая ему закончить). А вот и кофе! (Вручает ему кружку.) Ах, да – сахар!

БАРТОДИЙ. Спасибо, я...

Анабелла выбегает. Бартодий стоит с кружкой в руке. Потом садится. Вбегает Анабелла с большим бумажным пакетом сахара. Бартодий встает.

АНАБЕЛЛА. Ой, ложечка! (Выбегает.)

Бартодий стоит с кружкой в одной руке и пакетом с сахаром – в другой. Вбегает Анабелла с ложечкой. Насыпает несколько ложечек сахара в кружку.

БАРТОДИЙ. Спасибо, я...

АНАБЕЛЛА (насыпает еще ложечку). Еще одну?

БАРТОДИЙ. Спасибо, я без сахара.

АНАБЕЛЛА. Да вы садитесь, пожалуйста!

Оба садятся. Бартодий ставит пакет с сахаром на пол. Музыка из радиолы несколько менее агрессивна.

БАРТОДИЙ. Это из какого-то комитета.

АНАБЕЛЛА. Что – из комитета?

БАРТОДИЙ. Звонили.

АНАБЕЛЛА. Из какого комитета?

БАРТОДИЙ. Комитета сотрудничества с... А с чем, забыл...

АНАБЕЛЛА. Но с чем?

БАРТОДИЙ. Я приехал только утром, не совсем выспался, все потому. Но я все точно записал, и номер телефона. Сейчас покажу.

Бартодий ставит кружку на пол и встает, чтобы взять записку.

АНАБЕЛЛА. Да вы сидите, пожалуйста.

Бартодий садится.

БАРТОДИЙ. Было не очень хорошо слышно.

АНАБЕЛЛА. Наверное, междугородный. Позвонят еще раз. И какого числа решили отмечать юбилей?

Музыка из радиолы вновь становится более агрессивной.

БАРТОДИЙ. Юбилей?

АНАБЕЛЛА. Ну, годовщину.

БАРТОДИЙ. Извините, но, боюсь, я не совсем понимаю.

АНАБЕЛЛА. Ну, юбилей. Вы ведь в комитете?

БАРТОДИЙ. В каком комитете?..

АНАБЕЛЛА. Ну, в юбилейном.

БАРТОДИЙ. Нельзя ли это выключить? (Указывает на радиолу.)

АНАБЕЛЛА. Конечно, можно.

Анабелла встает и выключает радиолу.

БАРТОДИЙ. Вы извините, я всю ночь провел в поезде. Да и со слухом неважно – знаете, в моем возрасте...

АНАБЕЛЛА. Да какой там возраст, вы совсем не выглядите старше, чем Анатоль.

БАРТОДИЙ. Да нет. Мы ровесники.

АНАБЕЛЛА. Так вы знаете его лично?

БАРТОДИЙ. С детства.

АНАБЕЛЛА. А я подумала... Значит, вы не из комитета?

БАРТОДИЙ. Нет. Я просто знакомый. Абсолютно неофициально.

АНАБЕЛЛА. Подумать только... Нас пока мало кто навещает из старых знакомых. Вы приехали из провинции?

БАРТОДИЙ. Заметно, да?

АНАБЕЛЛА. Ну, что вы. Но вы говорили о поезде.

БАРТОДИЙ. Да, я теперь живу в небольшом городе и...

АНАБЕЛЛА. Хотите еще музыки?

БАРТОДИЙ. Нет, спасибо... Уже давно, и когда узнал из газет...

АНАБЕЛЛА. И вы приехали специально ради него?

БАРТОДИЙ. Да и...

АНАБЕЛЛА. Он будет так рад!

БАРТОДИЙ. Надеюсь.

АНАБЕЛЛА. Конечно же, будет рад! Пока нас приглашают только официально. Юбилеи, комитеты... А личного – ничего. Еще сахару?

БАРТОДИЙ. Нет, спасибо.

АНАБЕЛЛА. Вы первый из давних знакомых, кто к нему пришел. Вы тоже были... с ним...

БАРТОДИЙ. Нет, я не был.

АНАБЕЛЛА. Совсем не были?

БАРТОДИЙ. Совсем. Я этим не занимался.

АНАБЕЛЛА. Тем приятней, что навестили его. А я подумала, что вы, может быть, один из тех...

БАРТОДИЙ. Нет. Так, значит, ни один из них еще...

АНАБЕЛЛА. До сих пор никого не было.

БАРТОДИЙ. Наверное, никого не осталось.

АНАБЕЛЛА. Я ничего про это не знаю.

БАРТОДИЙ. Разумеется. Откуда вам знать.

АНАБЕЛЛА. А где вы работаете, чем занимаетесь?

БАРТОДИЙ. Да так – ничего особенного. Я, вообще-то, на пенсии.

АНАБЕЛЛА. Уже? Так рано?

БАРТОДИЙ. Так получилось. Я кроликов развожу.

АНАБЕЛЛА. На экспорт?

БАРТОДИЙ. Не совсем. Собственно говоря, я пока только собираюсь разводить кроликов.

АНАБЕЛЛА. Хотите организовать ферму?

БАРТОДИЙ. Нет, просто для себя.

АНАБЕЛЛА. Лучше разводить норок. А самое лучшее – черно-бурые лисы.

БАРТОДИЙ. Вы, наверное, правы. А можно вас спросить...

АНАБЕЛЛА. Только поначалу нужно в это большие деньги вложить.

БАРТОДИЙ. Вы давно знаете Анатоля?

АНАБЕЛЛА. Десять дней.

БАРТОДИЙ. Всего лишь?

АНАБЕЛЛА. Не могла же я узнать его раньше.

БАРТОДИЙ. Да, да, конечно... И как же вы с ним познакомились?

АНАБЕЛЛА. Анатоль занялся своим здоровьем. А я работала в поликлинике.

БАРТОДИЙ. А теперь не работаете?

АНАБЕЛЛА. Должен же кто-то домом заниматься.

БАРТОДИЙ. Ага, справедливо. Значит, вы медсестра...

АНАБЕЛЛА. Да что вы! Я работала в администрации.

БАРТОДИЙ. Тоже неплохая профессия.

АНАБЕЛЛА. Какая там профессия. Я работала на полставки, подменяла подругу. Вообще-то я артистка.

БАРТОДИЙ. О!

АНАБЕЛЛА. В понедельник у меня пробные съемки.

БАРТОДИЙ. Великолепно, великолепно...

АНАБЕЛЛА. А вы бросьте этих ваших кроликов. Анатоль что-нибудь для вас придумает. Вы очень симпатичный.

БАРТОДИЙ. Правда? Вот уж не думал.

АНАБЕЛЛА. Идет!

Входит Анатоль. В одной руке у него большой букет красных роз, в другой – вместительный пакет из пластика.

АНАТОЛЬ. А ну, лягушонок, отгадай, что тебе принес твой слоник... (Замечает Бартодия и умолкает.)

АНАБЕЛЛА. Какие чудесные! (Целует Анатоля в щеку, берет у него розы и пакет, заглядывает в него.) Не может быть! Правда!? (Целует Анатоля в другую щеку.) К тебе гость.

Анатоль и Бартодий стоят друг против друга.

Приехал сегодня утром, разводит кроликов... (Пауза.) Вы не знакомы?

Анатоль делает шаг навстречу Бартодию и останавливается.

А мне он сказал, что знает тебя...

Пауза. Анатоль протягивает руку к Бартодию, тот приближается. Пожимают друг другу руки.

Ну, я бегу за вазой. (Выбегает.)

АНАТОЛЬ. Откуда узнал?

БАРТОДИЙ. Из газет.

АНАТОЛЬ. Ах, вот, значит, какой я стал знаменитый.

БАРТОДИЙ. По радио тоже говорили. И по телевидению.

АНАТОЛЬ. Да, в самом деле.

БАРТОДИЙ. Полная реабилитация.

АНАТОЛЬ. Да, полная.

БАРТОДИЙ. Я очень рад.

АНАТОЛЬ. А-а, брось.

БАРТОДИЙ. Я не о реабилитации, я потому... (Пауза.)

АНАТОЛЬ. Почему же?

БАРТОДИЙ. Что ты жив.

АНАТОЛЬ. Похоже на то.

БАРТОДИЙ. Многое изменилось.

АНАТОЛЬ. Действительно, многое.

БАРТОДИЙ. И я тоже изменился.

АНАТОЛЬ. Не хочешь ли ты этим сказать, что... что ты уже не...

БАРТОДИЙ. Нет. Уже нет. (Пауза.)

АНАТОЛЬ. Откуда же я мог знать. Садись.

Оба садятся.

БАРТОДИЙ. Отошел окончательно. Вообще от всего. Живу теперь в провинции и политикой не интересуюсь.

АНАТОЛЬ. И ждешь от меня поздравлений?

БАРТОДИЙ. Нет. Я не затем хотел тебя увидеть.

АНАТОЛЬ. А зачем – чтобы сказать мне, что ошибался, о чем жалеешь? И что просишь прощения? Явился с новостью, что между нами нет больше различий во взглядах? И чтобы я дал тебе отпущение грехов?

БАРТОДИЙ. Да нет же. Я понимаю, конечно, что все это может выглядеть именно так, но дело совершенно в другом.

АНАТОЛЬ. И еще чтобы благословил тебя, как старый, несгибаемый реакционер?

БАРТОДИЙ. Нет.

АНАТОЛЬ. Отчего же нет? Я могу, я – мученик, святая жертва ошибок и извращений!

БАРТОДИЙ. Да нет, я не потому.

АНАТОЛЬ. Меня же простили официально, так что теперь я могу и тебя простить, даже благословить могу, почему нет? Я готов в любой момент, к твоим услугам, пожалуйста, прошу.

БАРТОДИЙ (встает). Я, пожалуй, пойду.

АНАТОЛЬ. Куда?

БАРТОДИЙ. Поеду домой, так будет лучше.

АНАТОЛЬ. Останься.

БАРТОДИЙ. Да нет, не стоит. Извини меня.

АНАТОЛЬ (встает). Это ты извини меня.

БАРТОДИЙ. Не с того я начал, и, наверное, потому так глупо все вышло. Сам виноват.

АНАТОЛЬ (обнимает одной рукой Бартодия и ведет его назад). Чушь все это. Немного нервы шалят, вот и все. Трудный был день. Садись, выпьем, поболтаем. Ты ел что-нибудь?

БАРТОДИЙ. Нет, я только утром приехал.

АНАТОЛЬ. Сейчас пойдем обедать. Остался бы на несколько дней...

БАРТОДИЙ. Посмотрим...

АНАТОЛЬ. Останешься, останешься. Где ты остановился?

БАРТОДИЙ. Еще не знаю. В гостинице, наверное.

АНАТОЛЬ. Никаких гостиниц. Поживешь у нас, места хватит, даже слишком много. Это твой чемодан?

БАРТОДИЙ. Мой.

АНАТОЛЬ (берет чемодан). Сейчас распакуем. (Ставит чемодан на пол.) Или нет, сначала надо выпить. Располагайся, чего ты стоишь? Садись, садись, садись! (Чуть ли не силой усаживает Бартодия.) А ты совершенно не изменился, хочешь музыку?

БАРТОДИЙ. Вовсе не обязательно.

АНАТОЛЬ (включает радиолу). Я полысел немного, но ты, честное слово... Все тот же, все тот же, ты ведь в июле родился, или в июле, забыл уже...

БАРТОДИЙ. В октябре.

АНАТОЛЬ. А я в июне, я старше тебя, но скоро мы сравняемся, да? Все сравняется, уже сравнялось, тебе чего налить, этого? Того? (Предлагает Бартодию бутылки на выбор.) А может, вот этого...

БАРТОДИЙ. Можно того.

АНАТОЛЬ. Да ты не стесняйся, чем богаты, гость в дом, Бог в дом, – как говаривали наши предки, – тем и рады. Как в старое доброе время. В единстве сила, то есть – полюбим друг друга. Кто не с нами, тот не обязательно против нас. Ora pro nobis, fiat voluntas tua. Ты в костельном хоре пел?

БАРТОДИЙ. Нет.

АНАТОЛЬ. А я пел. "Молись за нас, и да свершится воля твоя".[2] Еще до войны пел. Нет, в войну, нет, после войны, или, может, до войны? Тааак, берем за шейку, теперь рюмочка, из бутылочки в рюмочку, вооот... так, чудесно... (Подает полную рюмку Бартодию.) Снова за шейку, рюмочка, наклоняем... так, порядочек, бутылочку пока закрываем... Вот и готово!

Садится напротив Бартодия с рюмкой, поднятой как бы для тоста. Бартодий встает и выключает радиолу, снова садится.

За наше...

Выпивают.

...За наше, за ваше и... так вашу. Нет, ей-Богу... (Разглядывает Бартодия.)

БАРТОДИЙ. Что случилось?

АНАТОЛЬ. А ты тоже немного полысел.

БАРТОДИЙ. Ничего странного.

АНАТОЛЬ. Мне казалось – только я.

БАРТОДИЙ. Все потому, что брильянтином увлекались.

АНАТОЛЬ. И стриглись под утиный хвост. Вернее – это я, ты прическу изменил.

БАРТОДИЙ. Тоже было не слишком гигиенично. Затылок подбритый, а сверху – копна.

АНАТОЛЬ. И обязательно непромытая.

БАРТОДИЙ. Но зачесанная.

АНАТОЛЬ. Гладко назад.

БАРТОДИЙ. Да что там брильянтин, – вот сахарная вода. Держала как глазурь.

АНАТОЛЬ. Было что держать.

БАРТОДИЙ. И за что держать – тоже.

АНАТОЛЬ. Как я рад, что вижу тебя, старик.

БАРТОДИЙ. Нет, только не старик.

АНАТОЛЬ. Ну, тогда еще по одной.

БАРТОДИЙ. Может, хватит.

АНАТОЛЬ. Да ты что?

БАРТОДИЙ. Мне нельзя.

АНАТОЛЬ. Мне тоже. (Наполняет рюмки.)

БАРТОДИЙ. Ты же раньше совсем не пил.

АНАТОЛЬ. И потом тоже нет, и еще долго – нет, всю жизнь – нет. Нужно наверстывать.

Звонит телефон.

Пусть звонит, я не подойду, хватит.

АНАБЕЛЛА (за сценой). Анатоль!

АНАТОЛЬ. Что, лягушонок!

АНАБЕЛЛА. Возьми трубку!

АНАТОЛЬ (снимает трубку). Анатоль Первый слушает... Не могу, к сожалению, никак не могу.

Входит Анабелла, в руках у нее ваза с розами.

Сегодня не могу, завтра не могу, послезавтра не могу и вообще больше уже не могу.

АНАБЕЛЛА. Кто это?

АНАТОЛЬ (к Анабелле). Комитет сотрудничества. (В трубку.) И, собственно говоря, никогда не мог.

АНАБЕЛЛА. Комитет сотрудничества с кем?

АНАТОЛЬ (к Анабелле). С зарубежными странами. (В трубку.) И да поможет мне Бог.

Анабелла ставит вазу с цветами на пол и отбирает трубку у Анатоля.

АНАБЕЛЛА (в трубку). Пожалуйста, не кладите трубку. (К Анатолю.) А в чем, собственно, дело?

АНАТОЛЬ. Какая-то делегация.

АНАБЕЛЛА. И почему ты отказываешься?

АНАТОЛЬ. Я же беседую с приятелем. С моим другом детства.

АНАБЕЛЛА (в трубку). Минутку. (К Анатолю.) Ты спятил?

АНАТОЛЬ. Почему я. Это все вокруг спятили, но не я. Я твердо стою на ногах и непреклонно продолжаю...

АНАБЕЛЛА. Анатоль! (В трубку.) Да, слушаю вас... да... да. Во сколько? Ну, конечно... Да нет же, ничто не помешает. Пожалуйста, присылайте машину. (Кладет трубку.) Сейчас за тобой приедут.

АНАТОЛЬ. Слушаюсь, лягушонок. Они всегда за мной приезжают.

АНАБЕЛЛА (отбирает у него рюмку). Потом напьешься.

АНАТОЛЬ. Когда? Жизнь коротка.

АНАБЕЛЛА. А как вернешься, пойдем ужинать в "Кристалл".

АНАТОЛЬ. А мой друг?

АНАБЕЛЛА. Пойдет с нами. А потом в бар "Котелок".

АНАТОЛЬ. Почему в "Котелок"?

АНАБЕЛЛА. Там играют "Розовые пантеры".

АНАТОЛЬ. А-а, тогда другое дело.

АНАБЕЛЛА (к Бартодию). Давайте будем на ты. (К Анатолю.) Ты ведь не хочешь, чтобы мы с твоим другом были на вы?

АНАТОЛЬ. О, нет! Конечно же, нет!

АНАБЕЛЛА. Ну, я бегу. (Выходит.)

АНАТОЛЬ. Сама жизнь, правда?

Сцена 2 – Бартодий, Анатоль, Анабелла.

Возвращаются из ночного бара "Котелок". Бартодий и Анатоль под хмельком, поют.

БАРТОДИЙ, АНАТОЛЬ.

В ритме марша, – юность мира

Мы шагаем дружно вперед.

Грозные минуют годы,

Всех, кто молод, к борьбе он зовет.

БАРТОДИЙ. Фальшивишь.

АНАТОЛЬ. Чего ты от меня хочешь, я же раньше никогда этого не пел. Пою в первый раз в жизни.

БАРТОДИЙ. Зачем тогда сейчас поешь?

АНАТОЛЬ. За компанию. А ты?

БАРТОДИЙ. Я – другое дело. Это была моя любимая песня.

АНАБЕЛЛА. Перестаньте дурачиться.

АНАТОЛЬ. А ты, детка, помолчи, когда старшие поют.

БАРТОДИЙ. Не обращай внимания, киска.

АНАТОЛЬ. Не киска, а лягушонок.

БАРТОДИЙ. Не обращай внимания, лягушонок, просто у твоего слоника головка слабенькая. Это он с непривычки.

АНАТОЛЬ. Но я еще привыкну. Честное слово – привыкну.

БАРТОДИЙ. Он все для этого сделает. Уже начал.

АНАБЕЛЛА. Хотите кофе?

БАРТОДИЙ. Мы не хотим кофе. Мы хотим счастья всего человечества.

АНАТОЛЬ. А я – нет. На меня не рассчитывай.

БАРТОДИЙ. Он правду говорит, кузнечик, он никогда не хотел счастья всего человечества.

АНАТОЛЬ. У меня был скверный характер. Зато он так хотел, что буквально из штанов выскакивал навстречу этому самому счастью. Ангел в штанах.

БАРТОДИЙ. Это откуда?

АНАТОЛЬ. Из Маяковского.

БАРТОДИЙ. Не ангел в штанах, а "Облако в штанах". Впрочем, это его дореволюционная поэма, то есть – еще декаданс. А после декаданса он уже перешел на твердые идейные позиции, в соответствии с неумолимыми законами диалектического материализма.

АНАТОЛЬ. Что ж, пожалуйста, пусть будет так.

АНАБЕЛЛА. Какие же вы скучные. (Уходит.)

Сцена 3 – Бартодий, Анатоль, Анабелла.

АНАТОЛЬ (кричит вслед Анабелле). Я скоро приду! (К Бартодию.) Хороша, да? Сейчас кое-что покажу. (Достает из бумажника несколько фотографий, поочередно показывает их Бартодию.) На пляже. (Показывает следующую.) Тут она с подругой. Тоже ничего, а? Вот эта, в цельном купальнике. Лучше бы в бикини. (Подает следующую.) Ест мороженое. А вот здесь... (Подает следующую.) Без лифчика.

БАРТОДИЙ. Ты попросил снять?

АНАТОЛЬ. Сама сняла. (Пауза.) Хороши, правда?

БАРТОДИЙ. Да, очень.

АНАТОЛЬ (перебирает фотографии в бумажнике). А, вот! (Подает Бартодию фотографию.) На велосипеде.

БАРТОДИЙ. Ну и что – на велосипеде...

АНАТОЛЬ. Как это что. Присмотрись получше. (Пауза.) Видишь?

БАРТОДИЙ. Ты снимал?

АНАТОЛЬ. А кто же еще? Как, ничего?

Бартодий отдает Анатолю все фотографии.

БАРТОДИЙ. Интересные.

АНАТОЛЬ. Это еще что. Погоди, у меня сеть и другие, целая серия, восемнадцать на двадцать четыре...

БАРТОДИЙ. Куда ты?

АНАТОЛЬ. Они в письменном столе. Представляешь, у меня уже есть письменный стол?

БАРТОДИЙ. Оставь.

АНАТОЛЬ. Не хочешь?

БАРТОДИЙ. Лучше поговорим.

АНАТОЛЬ. Тогда выпьем.

БАРТОДИЙ. Тебе уже хватит.

АНАТОЛЬ. А тебе?

БАРТОДИЙ. И мне тоже, нам уже не по двадцать лет.

АНАТОЛЬ. Мне – двадцать.

БАРТОДИЙ. А мне – нет.

АНАТОЛЬ. Еще бы, ты ведь жил дольше. А вот мне сократили жизнь на пятнадцать лет, и я – как новенький.

БАРТОДИЙ. Наверное, обижаешься на меня?

АНАТОЛЬ. За что?

БАРТОДИЙ. Что тебе сократили, а мне не сократили. У меня даже наоборот вышло: это были прекраснейшие годы моей жизни.

АНАТОЛЬ. Тебе необходимо говорить об этом?

БАРТОДИЙ. Необходимо. Ведь я отдаю себе отчет.

АНАТОЛЬ. В чем? В чем ты можешь отдавать себе отчет?

БАРТОДИЙ. Ну, в этих твоих пятнадцати.

АНАТОЛЬ. Вот как? И в чем же еще.

БАРТОДИЙ. И в этом моем, так сказать, научном мировоззрении.

АНАТОЛЬ. А не поздновато?

БАРТОДИЙ. Что ж, ты имеешь право так говорить.

АНАТОЛЬ. Имею. И что с того?

БАРТОДИЙ. И считаю, что мой долг объяснить, почему тогда было у меня это самое...

АНАТОЛЬ. Научное мировоззрение.

БАРТОДИЙ. Вот именно.

АНАТОЛЬ. Не надо.

БАРТОДИЙ. Но я обязан.

АНАТОЛЬ. Ты мне уже тогда объяснял. Аж блевать тянуло – не мог остановиться. Молол до бесконечности, все хотел обратить меня в свою веру. К чему повторять? Я тогда уже все это наизусть знал.

БАРТОДИЙ. Но тогда я считал, что это было единственно...

АНАТОЛЬ. Знаю, знаю, я же сказал – знаю. Единственно правильное решение, для нас, для всего человечества и так далее. Что ты можешь сказать нового?

БАРТОДИЙ. То, что я переменился.

АНАТОЛЬ. Ну и что?

БАРТОДИЙ. И что теперь смотрю на все иначе.

АНАТОЛЬ. Ну и что?

БАРТОДИЙ. Ну, и хотел сказать, что тогда я был неправ.

Пауза.

АНАТОЛЬ. А я бы так не утверждал.

БАРТОДИЙ. Что?

АНАТОЛЬ. Я бы так уж окончательно не отрекался. В конце концов, налицо определенные успехи. Восстановили нашу родину...

БАРТОДИЙ. Нашу родину?

АНАТОЛЬ. Образование, тяжелая промышленность... В особенности тяжелая промышленность.

БАРТОДИЙ. Ты это серьезно?

АНАТОЛЬ. А наш международный авторитет... Как можно это недооценивать. Но, прежде всего – устранение социальных различий, преобразование общества, ликвидация остатков феодализма.

БАРТОДИЙ. Дай чего-нибудь выпить.

АНАТОЛЬ. С удовольствием. Этого или того?

БАРТОДИЙ. Того.

АНАТОЛЬ (наполняет рюмки). Ты знаешь, что такое одиночка?