Текст книги "Путем актера"

Автор книги: Слава Сергеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

7. Пристегните ремни

В поезде было холодно. Замерзший и невыспавшийся, я вылез на Казанском вокзале в начале сентября, в субботу, около десяти утра.

Шел мелкий дождь. После ночи в поезде проводить целый день на работе, даже если эта работа – съемки у самого фон К., это не то, о чем вы расскажете в будущем интервью журналу “Vogue”. После ночи в поезде вам сначала захочется переодеться, принять душ и немного отдохнуть, а интервью журналу “Vogue” вы будете давать уже после этого – спокойными и чуть-чуть усталыми глазами глядя в лицо красивой журналистки, которая после этого выведет вас в своем материале полным козлом, а себя – мудрой царицей Клеопатрой, и будет при этом, заметьте, абсолютно права, ибо не в свои сани – не садись.

Так о чем я… Да. Знаете, чем встречает столица своих гостей? Дикими ценами на элементарные вещи. Даже после двух недель нахождения в – не самой бедной – Нижегородской губернии это остро чувствуется.

Дойдя до метро, я послушался своего внутреннего голоса, который настойчиво советовал мне не ехать сразу на “Войковскую”, а позвонить Маленькой Свете. Если съемки перенесли с восьми на одиннадцать, то их спокойно могут перенести с одиннадцати на час и даже на два, а лучше на три, размышлял я. Я успею выпить чаю, принять душ и, может быть, даже поспать.

Но вот беда, у меня не было с собой московской телефонной карточки, а мобильные телефоны в описываемое время еще не были распространены так широко, как сейчас. Стоило мне растерянно оглянуться у автоматов на входе в метро “Комсомольская”, как мне тут же предложили сделать звонок: по десять – и с оптовой скидкой – по девять рублей за минуту. Возмутившись, я купил карточку в метро двадцатью шагами ниже и под неодобрительные взгляды бизнесменов от связи набрал телефон Маленькой Светы.

После нескольких длинных гудков заспанный мужской голос по домашнему номеру Маленькой Светы ответил мне, что она уехала.

– Куда уехала? – испугался я.

– Не знаю, – сказал сонный мужчина с раздражением и повесил трубку.

Я понимаю, что это занудство, но продолжу “телефонную” линию. Мобильный Маленькой Светы не был “прямым” и начинался на 901. Если кто не знает, номера, начинающиеся на 901, 902 и так далее, почему-то называются федеральными и посему из городского автомата не набираются или набираются как-то сложно. Я спросил у ребят, предлагавших аренду карточки, как позвонить из автомата на мобильный, но они сказали, что эта услуга тоже стоит денег, как “информационная”.

Я заплатил десять рублей “за услугу” (скупой всегда платит дважды) и в течение следующих десяти минут слушал короткие гудки на том конце. Денег мне не вернули, заявив мелодичным голосом ресепшн-барышни, что “за операторов и абонентов мобильной связи ответственности не несут”. Пораженный уровнем частного сервиса, я позвонил своей младшей сестре, бывшей немного в курсе моих дел с фон К., разбудил ее (напоминаю, была суббота, 10.20 утра) и попросил набрать Маленькую Свету вместо меня.

Сделав это недоброе дело, я перевел дух и закурил.

Вообще-то я вам скажу – люблю приезжать в Москву после долгого отсутствия… В Москве столько всего происходит. Вы выходите из вокзала, видите эти огромные дома, дорогие магазины, потоки машин, рекламу, толпы людей и сразу чувствуете, что попали в столицу. Что это город, в котором очень много всего происходит. Потом, я приехал не просто так – мелкий бизнесмен возвращается из провинциальной поездки, – я приехал сниматься в новом фильме самого фон К., черт возьми! Я посмотрел на окружающих меня пассажиров и недружелюбных телефонных фарцовщиков. И ведь никто из них, подумал я совершенно серьезно, во всяком случае, пока, меня не узнает…

Я перезвонил сестре.

– Ну что?

– Видимо, она где-то в метро, – сказала Юля сонным голосом. – Сначала было очень плохо слышно, а потом ее телефон отключился.

– Как ты думаешь, – спросил я, – что мне делать? Мне назначено на одиннадцать. Мне ехать?

Моя младшая сестра, как и все подросшее за годы новой жизни поколение, человек рационально-деловой, и она искренне удивилась:

– А какие могут быть варианты?

– Ну, – сказал я, – можно не ехать.

– Тогда зачем ты позвонил? Суббота все же, – резонно обиделась она.

Положив трубку, я еще немного постоял в раздумье, потом взял такси и сказал водителю свой домашний адрес.

– Гори оно все огнем, – сказал я башням Казанского и Ленинградского вокзалов. – Не мо-гу. Чай и душ. И полчаса постели. После этого Вим Вендерс, Френсис Форд Коппола, Никита Михалков и кто угодно еще. Но только после этого.

Вот если бы мне редактор в журнале, например, назначил встречу на одиннадцать утра, думал я, меланхолично глядя на пролетающий мимо Проспект Мира. Я бы ни за что не поехал. Во-первых, я сказал бы, что с утра очень занят, а во-вторых, нормальный редактор сам никогда не назначит вам встречу на одиннадцать утра, потому что нормальный редактор в это время еще крепко спит.

И самое удивительное, читатель, что, пропев этот гимн лени, я был абсолютно прав. Плюйте на расписания и прейскуранты и всегда, всегда слушайтесь своего внутреннего голоса. Приехав домой, я обнял жену, и первое, что она мне сказала, было: “Тебе только что звонила эта Света, от К. Сьемки перенесли. В два, там же, на “Войковской”.

Вот так-то!

8. За облаками

После душа и чаю куда-то ехать не захотелось даже еще больше, чем до. Со слабой надеждой я снова набрал мобильный Маленькой Светы.

– Добрый день. Я в Москве. Встречаемся в два?

– Ну да, – сказала Света удивленно. – Я же вам звонила. В два, на “Водном”, у первого вагона.

– Как на “Водном”? – Я сердито посмотрел на Марину. – Вы же сказали – на “Войковской”?..

– Я сказала – на “Войковской”?! – Света расхохоталась. – Совсем голову потеряла, сумасшедшие были дни. На “Водном”. Я и мой помощник будем ждать вас у первого вагона метро “Водный стадион”.

Я представил себе всю цепочку, что было бы, если бы я постеснялся и не позвонил Свете еще из Нижнего, не позвонил бы сестре от метро, представил себя в восемь и одиннадцать субботнего утра у первого вагона на станции метро “Войковская”, – содрогнулся и залег спать.

Можно дать вам практический совет? Если вы когда нибудь будете иметь какое-либо, даже самое маленькое дело с отечественными кинематографистами (размер художественного “дара” значения не имеет), уточняйте все по десять раз – не то вас продинамят и при этом даже не извинятся.

Естественно, мы с женой вышли из дома гораздо позже, чем было нужно и поэтому снова, как и летом, пришлось ловить такси. Сначала никто не соглашался ехать так далеко. Потом наконец возле нас остановилась черная “ВМW” с мигалкой на крыше и номерами с триколором. Кстати, меня часто подвозят такие машины. Бензин у них казенный, а зарплата у шоферов небольшая, потому как хоть и “BMW”, а все равно госслужащие и потому считается, что на подножном корму. Мы с женой почему-то (напрасно) увидели в “членовозе” доброе предзнаменование, и он с ветерком домчал нас до “Водного”, так что в метро мы спустились даже раньше, чем это было нужно.

Впрочем, Маленькая Света была уже на месте, а рядом с ней стояла какая-то скандинавского вида блондинка с косой до пояса. Мы поздоровались, и у меня немедленно возникло ощущение, что я ее где-то уже видел.

“Актриса, – подумал я, – наверное, известная…”

– Я ее где-то видела, – сказала моя жена.

– Наверное, это четвертая жена К., – тихо предположил я. – Она, по-моему, тоже блондинка.

Моя жена критически оглядела нашу новую знакомую и покачала головой. А когда мы немного отошли, она сказала:

– Это не жена! Посмотри, какие у нее джинсы! Это джинсы с рынка. У жены фон К. не может быть джинсов с рынка. Я вспомнила, где я ее видела. На кастинге рекламы стирального порошка “Тайд”.

Вот неожиданность женского взгляда, и, кстати, я с ней согласен про рынок. Это правда… К автобусу мы приблизились максимально независимой походкой “дикая утка”, как будто шли не по московскому асфальту, а по каннской лестнице. И неспроста, при подходе среди пассажиров автобуса я насчитал как минимум три знаменитости всесоюзного… тьфу, всероссийского масштаба. Самым заметным из них был карлик (я надеюсь, никто не обидится), игравший в “Солярисе” у Тарковского и, по-моему (этого не помню точно), в “Агонии” у Климова. Я забыл, как его зовут. Карлик сидел на переднем сиденье с огромным букетом в руках и о чем-то печально думал. Может быть, у него был день рождения… На нас он даже не посмотрел. Я подумал, что для него, после Тарковского и Климова, съемки у фон К., тем более в наше время, не такое уж и событие. Еще я увидел одного пожилого артиста, который в советское время часто снимался в детективах из заграничной жизни. (Его фамилии я тоже не помню.) И какую-то девушку, которую два или три раз показывали по телевизору в передаче “Я сама”, посвященной одиноким молодым матерям. Из телеперсон в автобусе также присутствовал некий весьма нервный господин с африканскими косичками-дредами, который на канале “Культура” что-то изредка и очень путано рассказывает про авангардный театр.

О своих наблюдениях я немедленно доложил жене.

Младшее поколение артистов прошлого века не знало, зато кивнуло на передачу “Я сама” и энергично замахало какому-то молодому человеку в щегольском вельветовом пиджаке, вслед за нами зашедшему в автобус. Юношу звали Эдуард.

– Это парень из “Щуки”, – сказала жена, знакомя нас. – Он с Оксанкой Морозовой учится на одном курсе. Ты ее помнишь.

Я не сразу вспомнил, кто такая Оксанка Морозова, но церемонно поклонился Эдуарду. Вообще, как ни странно, войдя в автобус, я почувствовал общий подъем, мне захотелось шутить, быть непринужденным и сказать карлику из “Соляриса”, что-нибудь остроумно-точное или очень оригинальное, чтобы он сразу понял, что я тут – не обычный статист и вообще не просто так, и мы бы с ним о чем-нибудь побеседовали. Даже не важно о чем, но хорошо, умно и на глазах у всех. Чтобы все тоже это поняли.

Но я постеснялся и молча прошел в середину автобуса. Блондинка с косой, севшая за нами, достала из рюкзачка йогурт и с аккуратной задумчивостью принялась его есть, поглядывая за окно. Она производила, как и положено современной молодой даме, очень независимое, милое и одновременно неуловимо стервозное впечатление. Я некоторое время украдкой наблюдал, как она ест свой йогурт, а потом вдруг подумал, что все это как-то очень непразднично. Мне вдруг вспомнилось, как в последние советские годы научный институт, в котором я тогда работал, посылал своих сотрудников на так называемую овощную базу. Это было очень похоже. Даже автобус был тот же – “Икарус”. Впечатление усилилось, когда минут через пятнадцать в автобус забралась Маленькая Света. Она достала из кармана какую-то бумажку, развернула и, усиливая сходство с “овощебазой”, сказала:

– Товарищи, извините, но я должна сделать перекличку. Все ли здесь.

– Дэлай! – сказал кто-то позади меня, и, оглянувшись, я увидел то, чего не заметил раньше, – двух “чеченцев” из кабардинской группы. Но теперь они были без десантной формы и зеленых повязок, оба в одинаковых щегольских черных пиджаках. “Чеченцы” с нескрываемой иронией посмотрели на меня. Видимо, они меня тоже узнали. Один из них нехорошо улыбнулся и сказал:

– Здравствуйтэ…

Пересчитав нас, Маленькая Света уселась на переднее капитанское место, рядом с климовским карликом, автобус тронулся и медленно покатил куда-то в глубь микрорайона.

Сначала мы ехали мимо жилых многоэтажек, потом, минут через десять, дома кончились и начались заборы, пошли какие-то склады, потом автобус закачался и въехал в растворенные большие железные ворота, которые тут же с лязгом за нами захлопнулись. За воротами оказались железнодорожные пути и стоящие на них вереницы товарных вагонов. Немного не доехав до полотна, автобус повернул и остановился. Перед нами стояло казарменного типа серенькое невысокое здание с синей вывеской у входа: “Москва-Сортировочная. Грузовая станция № 12”.

– Так, товарищи, – голосом старшей пионервожатой сказала Маленькая Света. – Сейчас полчаса отдыхаем, ждем Авдей Сергеича, а потом начинаем. Далеко не расходитесь.

Сказав это, Света с пугающей быстротой исчезла, будто испарилась, оставив за собой дверь автобуса полуоткрытой.

Несколько минут все сидели молча. Потом артист, игравший в советских детективах из иностранной жизни (по-моему, он играл судью в каком-то фильме по Дюрренматту), бодрым голосом сказав: “Надо посмотреть, что ли, куда мы попали”, – встал, сделал руками несколько гимнастических упражнений и вышел. За ним потянулись остальные.

– Выйдем, что ли? – спросила жена.

Я покачал головой. Жена вздохнула и положила мне голову на плечо, приготовившись подремать.

Минут через пятнадцать в автобус заглянула Маленькая Света.

– Замерзли? – улыбнулась она, увидев мою печальную физиономию. – В депо организован горячий чай. Бутерброды будут завтра.

И знаете, я даже не улыбнулся.

Накрапывал мелкий дождь. На путях стояли мокрые вагоны. Служащие московской железной дороги, улыбаясь, смотрели на нас из окон. “Чеченцы” тихо курили на заднем сиденье, деликатно выдыхая дым в открытое окно. Я, сказав жене, что иду проветриться, вылез из автобуса и медленно пошел под дождем к упомянутому Маленькой Светой депо – большому ангару, в глубине которого издали были видны включенные софиты и стояли какие-то люди.

Однокурсник таинственной Оксанки Морозовой быстро прошел мимо меня с озабоченным видом. Вот, подумал я с завистью, человек уже при деле. Я подошел поближе.

Ах, господа, шути не шути, кино – волшебный сон, в каждом из нас живет эта сказка! Мерилин Монро, сэр Чарли Чаплин, каннская лестница, Ален Делон не пьет одеколон, вспышки кинокамер, заголовки газет.

Как выразился Александр Сергеевич Пушкин по совершенно другому поводу: узрю ли русской Терпсихоры душой исполненный полет?..

Что хочу сказать, господа. Ведь я, можно сказать, впервые за свои тридцать пять лет оказался на съемочной площадке не как посторонний, не как зевака прохожий, а как действующее лицо. Можно сколько угодно иронизировать и убеждать себя в том, что вам все равно, но едва вы даже где-нибудь на улице увидите слепящий свет софитов и услышите восклицание – мотор!.. – готов поспорить – сердце ваше забьется быстрее.

И было все. Упомянутые софиты с белым, обещающим славу, слепящим светом, толстые, как змеи, резиновые провода, тянущиеся по земле, какие-то снующие туда-сюда озабоченные деловые женщины, хамоватые крепыши с аппаратурой в кожаных куртках, девушка с деревянной “хлопушкой”, которая говорит “фильм такой-то, сцена такая-то”, сваленные на скамейке костюмы – как я понял, форма русских солдат ХIХ века, две очень красивые загорелые брюнетки неопределенных занятий, зачем-то стоявшие неподалеку от входа, и нервно куривший известный актер, фамилию которого я забыл. Еще была солидно гудевшая у ворот зеленая военная машина-генератор с огромной надписью на железном боку: “МОСФИЛЬМ”, и от этой надписи почему-то перехватывало дыхание.

В глубине ангара я увидел обычный пассажирский вагон и на нем фальшивого золота табличку с “ять” и орлами: “Императорские железные дороги”. Я вспомнил, что наша сцена вроде бы планировалась на пароходе, а тут какой-то вагон, но спросить было не у кого, и я решил, что, значит, так и надо. Напряжение нарастало по мере удаления от входа – и у вагона, куда, по идее, должен был прибыть сам Боб Стюарт, достигало своего апогея.

Мимо меня пробежала какая-то белокурая девушка, восклицая на ходу – где же нитки?! – толстый мужчина принес и поставил высокое раскладное кресло с надписью латинскими буквами через всю спинку: “fon K.”, и тут же где-то в стороне, за вагоном – мне не было видно, – истошно закричали – тишина на площадке, мотор! – и женский голос в ответ громко произнес: сцена седьмая, дубль третий!..

Вот оно!.. – подумал я с восхищением. Вот процесс, вот священнодействие, это об этом потом напишут в газетах под большой, на четверть полосы, цветной фотографией: “Режиссер Авдей фон К. работает над своим новым проектом”.

Я увидел Маленькую Свету и обрадовался – хоть одно знакомое лицо.

– Начинаем? – спросил я доверительно, почти как участник, почти как свой.

Мне хотелось быть сопричастным тотчас же, немедленно.

Но Маленькая Света лишь мельком взглянула на меня.

– Чай вон там. – Она показала на выход из ангара и добавила сакраментальную фразу, будто вылив на меня ведро холодной воды: – Когда будет нужно, вас позовут.

И побежала дальше.

– А Авдей Сергеич? Он здесь?.. – крикнул я вдогонку.

Но Света даже не обернулась.

– К. пока нет, – тихо сказал мне какой-то невысокий седовласый человек с фанерной березой в треноге, куривший у входа в “императорский вагон”. – Но Стоцкая уже здесь.

И он показал мне глазами на невысокую блондинку в облегающей джинсовой куртке, стоявшую у софитов. Блондинка оглянулась и, улыбнувшись, посмотрела на нас.

Я узнал четвертую жену фон К. Мужчина молча ей поклонился. Милая, автоматически подумал я, очень даже ничего, и костюмчик тоже ничего (я вспомнил замечание Марины), но чтобы ради нее оставлять третью или какую там – пятую – жену? Нет, этого я не понимаю. Неужели такая большая разница? Если да – то в чем она? А если нет – тогда зачем?..

Мне стало грустно. Знаете, сочинение рассказов одинокое дело, и, если честно, я “пошел в актеры” еще и для того, чтобы элементарно больше бывать на людях, с кем-то общаться, но здесь я был так же никому не нужен, как любой прохожий за воротами или завсегдатай уличного кафе. Никто не обращал на меня никакого внимания, я был куклой, которую в надлежащий момент оденут в дорогой костюм и посадят в нужное место. Потом костюм снимут и куклу, как пел когда-то Макаревич, уберут обратно в коробку. Я медленно вышел на воздух. Дождь кончился, облака, встречавшие меня с утра на вокзале, немного рассеялись, и на небе даже появилось что-то похожее на солнце. Однокурсник Эдуард снова деловито проследовал мимо меня. В руках его был небольшой пакет.

И вот здесь, читатель, внимание. Здесь, в этом незаметном, как полянка городской травы, месте, находится та самая иголка в сундуке на дне моря, без которой не было бы этой истории.

– Куда это вы? – завистливо спросил я.

– Да так… – Эдик неопределенно взмахнул рукой. – Тут недалеко…

И тут до меня донесся отчетливый запах алкоголя.

Я удивился:

– Тут что, где-то наливают?..

– Держи карман, – сказал Эдик, – тут нальют… Ребята с собой принесли. Если хотите, пойдем… – Он, чуть помедлив, мотнул головой в сторону вагонов. – Тут недалеко.

– А съемка?.. – удивился я.

– А что – съемка? – успокоил меня Эдик. – Позовут. Без нас уже не обойдутся, сегодня точно. Замены-то нет.

Я заколебался. Все-таки сниматься пьяным в своем первом фильме, к тому же у фон К., – это как-то нехорошо. Был бы это какой-нибудь телесериал, еще куда ни шло. А то, что меня могло развезти – ночь в поезде, усталость, волнение… – было очевидно. Но потом я вспомнил свои недавние одинокие мысли и решился. Приму сто грамм, не больше, подумал я. Для бодрости. А то болтаюсь тут…

– Ну, вот и славно, – сказал Эдик, до того молча наблюдавший за мной, – а то у ребят с собой два пузыря. Как бы, и правда, не окосеть.

Мы завернули за штабель бетонных шпал, перелезли через остатки какого-то забора, и глазам моим открылась чудесная картина… Все это, правда, очень напоминало “овощную базу” 70-х – начала 80-х годов.

На рельсах, у открытого товарного вагона, была аккуратно расстелена газета, а на газете, в пропорциях “золотого сечения”, как на хорошем натюрморте, стояли бутылка водки “Москва Златоглавая, с черносливом”, большая пластмассовая бутылка “Пепси”, одноразовый пластмассовый стаканчик и яркая коробочка финского плавленого сырка “Валио” с улыбающейся скандинавской теткой на этикетке. Только этот сырок, как некая неточность невидимого живописца, и указывал на давно изменившиеся времена.

Вокруг газеты в непринужденных позах расположились трое молодых людей, которые при виде меня и Эдика не выразили ни малейших признаков удивления или смущения, а приветствовали нас пластмассовыми стаканчиками и словами:

– Долго ж вы, бл…ди, ходили!..

– Господа, – сказал Эдик. – Внимание. В нашем полку прибыло. Это муж одной девочки с нашего курса, Сергей.

– Здравствуйте, – сказал я.

Самый старший из них поднялся и церемонно протянул мне руку:

– Мисаил. Русский актер.

Почему-то я обратил внимание на стоявшую неподалеку большую хозяйственную сумку-пакет. Точнее, на надпись. В переводе с английского это звучало как “С праздником!..”.