Текст книги "Вторжение в Империю"

Автор книги: Скотт Вестерфельд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Но может быть, тут находился всего один десантник?

Посвященный Баррис направил свой мультиган на десантника и нажал на спусковую кнопку. Оружие в первое мгновение не послушалось – может быть, в его конструкции была предусмотрена какая-то система противодействия стрельбе по своим. Но Баррис упрямо нажал на кнопку снова, и к десантнику устремился поток разрывных пуль.

Десантник рухнул навзничь. От мраморной стены и пола вверх взметнулось облако пыли и осколков. Упавший десантник исчез за этим облаком, но Баррис шагнул вперед, продолжая стрелять. Пару раз он видел, как из облака высунулась рука, но вскоре бронекостюм не выдержал и разлетелся на куски под проливным дождем пуль.

Наконец боеприпасы кончились, и мультиган умолк. Наверняка десантник погиб.

Баррис наугад переключил оружие на другой режим и вошел в зал Совета.

Капитан

– Стрельба около зала Совета, сэр.

Капитан Лаурент Зай удивленно взглянул на старшего помощника. До сих пор сражение шло успешно. Еще одну рикс уничтожили, последнего уцелевшего боевика отогнали почти к наружной стене дворцового комплекса. Эта рикс явно отступала. Зай только что отдал приказ о прекращении бомбардировки дворца из электромагнитных орудий. Второй отряд десантников и подразделение местной полиции окружали рушащийся дворец.

– Риксское оружие?

– Судя по всему, наше, сэр. По данным телеметрии на уровне отряда десантников, стрелял посвященный Баррис. Диагностические параметры его бронекостюма не до конца понятны, но если верить полученным данным, он только что израсходовал весь разрывной боекомплект. Один убитый.

Зай выругался. Именно то, что было нужно сейчас: обезумевший аппаратчик мог сорвать всю спасательную операцию.

– Сделайте так, чтобы его бронекостюм отказал, старший помощник.

– Есть, сэр, – проговорила Хоббс и едва заметно прикоснулась к собственному запястью. Похоже, она заранее подготовилась к этому приказу.

Зай переключился на канал связи с сержантом-десантником.

– Забудьте о последнем боевике, сержант. Окружайте зал Совета. Приступайте к эвакуации заложников, пока еще чего-нибудь не стряслось.

Капрал

Капрал морской пехоты Мирам Лао уже приняла решение об отключении силового поля, когда около входа в зал началась стрельба. Бомбардировка из электромагнитных орудий прекратилась, потолок зала Совета, похоже, рушиться не собирался. Один десантник стоял на посту у входа в зал. Несколько заложников спрятались под столом. Лао подумала, что ситуация не слишком опасна, и решила выйти на связь с «Рысью».

Но тут приглушенный вой мультигана стих, дверной проем заполнила туча пыли. Лао прислушалась – не раздадутся ли выстрелы из риксских бластеров, но плотная завеса силового поля плохо пропускала звуки. Лао решила не отключать поле и встала лицом к дверям, заслонив собой Императрицу.

Вехер разговаривал сам с собой. Он еле слышно что-то бормотал себе под нос, прикасаясь к ультразвуковому бинту то пальцами, то щупами приборов. По всей вероятности, некую часть симбианта Императрицы поразила какая-то странная опухоль. Неужели это сделали риксы?

Через несколько секунд звуки стрельбы стихли. Сквозь клубы пыли в зал кто-то вошел. Раненый десантник в бронекостюме. Шлем с одной стороны у него был разбит. По мере того как раненый приближался, Лао сумела разглядеть за прозрачной пластиной его лицо. Она знала в лицо всех десантников с «Рыси», но этого изуродованного человека узнать не смогла. Левый глаз у него вытек, глазница пламенела сгустками крови, скула побелела от введенного обезболивающего. Травму он скорее получил при десантировании, нежели от выстрела из бластера.

Отчаянно размахивая руками, человек шел к Лао. В нескольких шагах от границы силового поля десантник вдруг оступился и упал на пол с неловкостью сломанной куклы. Десятки сервомоторов, обеспечивавших подвижность бронекостюма, разом отказали. Десантник беспомощно распластался на полу.

Лао прислушалась. Снаружи было тихо.

– Доктор, – спросила она, – как Императрица?

– Даже не знаю, помогаю я ей или нет, – ответил врач. – У нее симбиант… особенный. Прежде чем я приступлю к ее лечению, мне понадобится помощь диагностического бортового компьютера.

– Хорошо. Адмирал?

Адмирал кивнул.

Лао отключила поле и на секунду зажмурилась, пока лицевая пластина не скомпенсировала относительно яркое освещение. Держа на прицеле дверной проем, Лао наклонилась и втащила раненого десантника внутрь окружности силового поля. Если бы снова началась перестрелка, он оказался бы в безопасности.

Десантник перекатился на спину.

«Да кто же это такой?» – гадала Лао. Пусть он так сильно изуродован – все равно она должна была его узнать. Она со всеми десантниками с «Рыси» была знакома. А у этого еще и знаков различия не имелось.

У дверей появилось еще несколько десантников. Они шли, пригнувшись, держались настороже. Вторичный слух улавливал тактические приказы: в живых оставалась еще одна рикс.

Раненый десантник попытался заговорить, и его рот наполнился зеленоватым кислородосодержащим гелем.

– Рикс… здесь, – пробулькал он.

Пальцы Лао прикоснулись к пульту. Она снова включила поле.

– Проклятье! – выругался врач. – Связь прервалась. Мне нужен медицинский искусственный интеллект «Рыси»!

– Простите, доктор, – отозвалась Лао. – Ситуация небезопасна.

Лао оглянулась на раненого десантника, хотела предложить ему помощь. Раненый пополз к мертвой рикс, из последних сил волоча за собой по полу дезактивированный мультиган.

– Лежите на месте, солдат, – приказала Лао. За несколько секунд, пока восстанавливалось поле, она получила на свой тактический дисплей последние данные. Десантники и полицейские окружали зал Совета. Совсем скоро должна была прийти помощь.

Десантник развернулся к Лао. В руке он сжимал риксский бластер и целился в капрала.

Под колпаком силового поля он мог прикончить всех одним выстрелом.

Старший помощник

– Статическое поле в зале Совета снова включено, сэр.

– Установите с ними связь, проклятье!

Хоббс отчаянно пыталась выйти на связь с капралом Лао. Методом исключения она установила, что под куполом силового поля из десантников находится именно Лао. Несколько секунд назад поле было отключено, но потом снова включилось, и времени на связь не хватило.

– Лао! – проговорила Хоббс по широкополосному каналу. – Больше не включайте поле. Ситуация безопасна.

Второй отряд десантников окружил зал Совета. На крышу дворца приземлился медицинский вертолет, предназначенный для эвакуации раненых.

Капрал Лао не отвечала.

– Доктор Вехер, – снова попыталась вызвать хоть кого-нибудь на связь Хоббс.

Телеметрия бронекостюмов не работала. Даже сигналы от диагностического оборудования врача не определялись.

– Сэр, – сказала Хоббс, обернувшись к капитану. – Там что-то не так.

Он не отозвался. Со странной беспомощной улыбкой капитан Зай откинулся на спинку командирского кресла, кивнул и что-то еле слышно пробормотал.

Похоже, это было слово «конечно».

А потом снизу посыпались сообщения – торопливые и яростные.

Зал Совета был взят в кольцо. Но Лао оказалась мертва, погибли также доктор Вехер, посвященный Баррис и двое заложников. Все они сгорели от выстрела из риксского бластера. Генератор силового поля был уничтожен. По всей вероятности, последняя рикс все же уцелела, пережила электромагнитную бомбардировку и оказалась внутри силового поля. В маленьком, полностью замкнутом пространстве одного выстрела хватило, чтобы убить всех, в том числе и саму рикс.

А еще через несколько мгновений стало ясно, кем были двое заложников.

Первым из них оказался адмирал Фентон Прай, офицер генерального штаба малого флота Дальних Пределов Спирали, обладатель ордена Иоанна, матрицы Виктории и уймы медалей за участие в сражениях, начиная с подавления бунта в Ближних Пределах, битве на Мурхеде и заканчивая мятежом на Варее.

А второй была Дитя-императрица Анастасия Виста Каман, сестра его императорского величества, Воскрешенного Императора.

Спасательная операция закончилась провалом.

Хоббс слушала, как капитан Зай записывает короткое заявление на свой личный канал. Хоббс решила, что он подготовил это сообщение заранее, чтобы спасти жизнь команде корабля.

– Десантники и экипаж «Рыси» великолепно, с величайшей храбростью повели себя в сражении с вероломным противником. Операция была проведена четко, но основной план и направление развертывания оказались ошибочны. Ошибка Крови моя, и только моя. Капитан Лаурент Зай, флот его величества Императора.

Потом капитан развернулся и медленно вышел из командного отсека на глазах у остолбеневших офицеров. Он шел шаркающей походкой – так, будто был уже мертв.

На сто лет раньше (по имперскому абсолютному времени)

Дом

Дом был посеян посреди гор, которые почти замыкали в кольцо величественную полярную тундру планеты. Семя замедлило свое падение с помощью длинного черного тормозного парашютика, изготовленного из углеродистых киберволокон и замысловатых сплавов, прокатилось по пятиметровому слою мягкого снега у подножия выбранной вершины и остановилось. Зарывшись в снег, семя пролежало три часа, проводя последние диагностические процедуры. Это семя представляло собой сложный механизм, и какой-нибудь неожиданный просчет мог обречь будущий дом на годы бесконечных неприятных проблем и постоянного ремонта.

Спешить было некуда. На рост семени было отведено несколько десятилетий.

И вот наконец семя решило, что его состояние вполне удовлетворительно. Если какие-то проблемы и существовали, то они были из разряда скрытых: нарушение процедуры диагностики, повреждение внутреннего датчика. Но с этим поделать ничего было нельзя – таковы естественные ограничения всякой самоосознающей системы. Чтобы отпраздновать свое доброе здравие, семя хорошенько напилось воды, собранной тормозным парашютом. Черная ткань парашюта распласталась на снегу. Она поглощала солнечную энергию и вызывала таяние снега под собой. Эта вода медленно просачивалась к семени. Каждую минуту к его оболочке поступало несколько сантилитров.

«Кишечник» семени быстро расщеплял воду на водород и кислород. Водород семя сжигало, пользуясь им как источником энергии, а кислород накапливало. Тепло, выделявшееся при этой реакции, семя излучало и передавало парашюту, в результате чего таяние снега шло быстрее. Собиралось еще больше воды. Сжигалось еще больше водорода.

Наконец, когда этот цикл выработки энергии достиг критической отметки, семя окрепло достаточно для того, чтобы приступить к первым заметным движениям. Семя потянуло к себе парашют и спокойно и медленно, словно пациент, посаженный на тщательно разработанную и сбалансированную диету, поглотило все умные и полезные материалы, из которых парашют был изготовлен. С этого момента, когда за счет выработанного тепла семя еще больше углубилось в снег, оно начало производить машины.

Цилиндры – простейшие думающие палочки, чьи рты хватали, кишечники обрабатывали и анализировали, а анальные отверстия выбрасывали отчасти измененные материалы, – поползли по горной вершине, около которой в снег упало семя. Они сканировали структуру горы и определили, что ее крутые, но прочные склоны были устойчивы, как пирамида, и способны выдерживать внезапные шквалы, сотрясения при строительстве и даже землетрясения на протяжении десяти тысяч лет. Цилиндры обнаружили в недрах горы залежи полезных металлов: меди и магния, и даже несколько граммов метеоритного железа. Цилиндры испускали гравитационные волны в поисках трещин или полостей в каменном массиве и провели ликвидацию таких дефектов – где использовав компрессионные бомбы, где с помощью гравитонного расширения. В конце концов семя решило, что строительная площадка обладает достаточным запасом прочности.

Из снега выбрались мотыльки с углеродными крылышками и усиками. Один из них полетел к вершине заснеженного пика, другие обследовали ущелья и выступы со всех сторон горы. Крылышки мотыльков обладали светочувствительностью. Странные насекомые замирали посреди легкого дуновения ветра и вели медленную художественную фотосъемку горных пейзажей. Затем искусственные мотыльки спустились к равнине, полетали над соседними горами, засняли их склоны, разноцветные лишайники, дельтаобразные русла потоков талой воды. Нагрузившись изображениями, мотыльки вернулись к семени и снова закопались в снег. Данные, покоившиеся в их брюшках, затем были распутаны и поглощены, заснятые виды обработаны и на их основе определено возможное расположение окон, рассчитаны закаты, рассветы и сезонные сдвиги в пейзаже, а также проблемы, связанные с бурным таянием снегов в пору середины лета.

В течение нескольких недель мотыльки совершали свои вылеты, фотографировали виды, собирали пробы и оставляли после себя метки размером не более рисового зернышка.

Семя пришло к выводу о том, что эстетические соображения учтены в полной мере. Эта гора была признана годной как функционально, так и внешне.

Семя сделало запрос на начало второй стадии и стало ждать.

Здесь, посреди гор, этих гипотетических строительных площадок, были разбросаны и другие семена. Они лежали друг от друга на довольно большом расстоянии: такие устройства сами по себе стоили недешево, как и строительство в этой местности – на холодном и пустынном южном полюсе Родины. Но почти все остальные семена упали не слишком удачно. Этому же сопутствовала редкая удача. И когда пришло время второй стадии, поступила большая партия всего необходимого: материалы, которых не было в наличии на месте будущей стройки, детальные чертежи, подготовленные настоящими архитекторами-людьми на основании данных, собранных семенем. А самым замечательным подарком стал необыкновенно умный новый искусственный интеллект, который должен был возглавить строительство. Он был не только способен осуществить планы архитекторов, но обладал даром творческой импровизации. Семя ощутило собственное включение в этот новый разум. Оно было подобно могущественному толчку. Наверное, что-то подобное чувствует нищий сиротка, которого неожиданно усыновляет богатое семейство, принадлежащее к почтенному древнему роду.

Вот теперь работа закипела по-настоящему. Были созданы новые устройства. Одни из них в спешном порядке приступили к завершению разметки строительной площадки. Другие принялись бурить скальный массив горы, добывать материалы и придавать им нужную форму. Тысячи новорожденных мотыльков разлетелись по окрестным горам. У этих мотыльков крылья имели отражательную поверхность, они собирали свет долгого летнего солнца и фокусировали его на строительной площадке, повышая температуру выше точки замерзания, а когда последний снег на вершине стаял и запас водорода иссяк, мотыльки стали снабжать трудяг-дронов солнечной энергией.

Пик начала окружать паутина длинных тонких трубок, изготовленных из «родной» горной породы. Эта волоконная конструкция покрыла строительную площадку, будто разросшийся грибок. Материалы разносились по поверхности горы с ровным ритмом пульсации постаревшей оболочки семени, которая теперь трансформировалась и превратилась в паровую турбину. Внутри этих объятий начал расти и обретать очертания дом.

В конце концов появилось шесть балконов. Они стали одними из немногих элементов дизайна, которые новый разум сохранил из первоначального плана. Поначалу бригада людей-архитекторов поддерживала независимость мышления искусственного интеллекта. Если на то пошло, они сами вывели его операционные параметры на высочайшую креативность. На все изменения люди реагировали примерно так, как родители – на капризы ребенка-вундеркинда. Появление оранжереи на северной стороне вызвало у людей бурю аплодисментов, а система зеркал, с помощью которой эта оранжерея должна была снабжаться солнечным светом, отражённым от дальних гор в долгие зимние месяцы, также получила похвалу. Не сумели архитекторы ничего возразить и против такого добавления, как каскад орнаментальных водопадов, устроенный на обрывистых уступах ущелий, в изобилии пролегавших к западу от дома. Недовольство архитекторов-людей вызвал камин. Совершенно варварская, на их взгляд, деталь, которая со всей очевидностью намекала на то, что дом стоит посреди снегов, и была совершенно бесполезной. Геотермальная шахта дома и так уже заглубилась в кору планеты на семь тысяч метров. Если дом того желал, он мог быть очень теплым и без всякого камина. А камин потребовал бы химического топлива или, что хуже того, настоящих дров, которые пришлось бы доставлять с орбиты. Словом, эта деталь, по мнению архитекторов, самым грубым образом нарушала эстетику первоначального дизайна. Следовало положить конец всем этим роскошествам. Архитекторы предприняли массированную атаку на изменения, вводимые искусственным интеллектом, и завершили свое вторжение тем, что выдвинули крайне жесткие требования.

Но искусственный интеллект не был одинок. Он уже давно не был одинок в компании множества механических устройств, строителей, каменщиков, шахтеров, скульпторов и всевозможных крылатых слуг. Он целый год наблюдал за сменой сезонов, он зафиксировал данные о четырех сотнях рассветов и закатов из каждого окна в доме, позаботился об игре теней на каждом квадратном сантиметре мебели.

В итоге разум-проектировщик, на манер хитрых подчиненных, какие найдутся в любой организации, ухитрился «недопонять» претензии своих начальников. Они находились так далеко, а он был всего-навсего искусственным. Может, интерпретаторы его языка ошиблись, а сам он плоховато понимал язык людей из-за того, что так долго существовал в одиночестве, а может быть, во время долгого падения с неба произошла какая-то поломка. Но какова бы ни была причина, искусственный интеллект просто-напросто не понял, чего от него хотели архитекторы. Он все сделал по-своему, а его начальники, занятые не только этим проектом, но и множеством других, развели руками и передали всю документацию по планировке дома, который теперь рос и хорошел день ото дня, будущему владельцу.

И вот наконец, с опозданием всего на несколько месяцев, дом решил, что он готов. И запросил разрешения приступить к третьей стадии.

С сурового, холодного полярного неба опустился последний грузовой дрон. Он приземлился на умно спрятанной посадочной площадке, затерянной между ледяных скульптур (изображавших мастодонтов, минотавров, лошадей и прочие мифические существа) посреди западной равнины. Дрон доставил предметы из личной коллекции хозяина дома – уникальные, чудесные вещи, которые невозможно было воссоздать при помощи нанотехнологии. Фарфоровая статуэтка с Земли, маленький телескоп, подаренный хозяину в детстве, большая вакуумная упаковка особого сорта кофе… Эти драгоценные вещи были выгружены, и многоногие роботы понесли их к дому, сгибаясь под тяжестью противоударных ящиков.

Теперь дом стал совершенным и законченным. Уже была подготовлена коллекция одежды, в точности соответствующая той, что находилась в городских апартаментах хозяина. Ткани для одежды были изготовлены из органических волокон, выращенных на подземных, экологически чистых плантациях. Эти «огороды» выглядели по-разному – от промышленных цистерн до грядок аналога сои, освещаемых искусственным солнцем. В сыром подвале росли аккуратные ряды бельгийского цикория. Подземная ферма производила столько продуктов, что их хватило бы для хозяина и как минимум троих гостей.

Дом ждал. Он то заделывал дырочки в шторах, то заменял выцветший на солнце ковер и вел постоянную войну с тлей, которая каким-то образом пробралась на ферму вместе с грузом семян и дождевых червей.

Но хозяин все не приезжал.

Он собирался несколько раз; получив сообщение об этом, дом спешно готовился к его прибытию, но какие-то мелочи все время мешали хозяину. Он был сенатором Империи, а в это самое время происходило Вторжение риксов (правда, тогда его так не называли). Проблемы военного времени многого требовали от старого солона. Однажды он все-таки смог отвлечься от дел и был так близок к тому, чтобы вступить во владение домом… Суборбитальный летательный аппарат хозяина уже приближался к дому, а тот, волнуясь и ожидая, в это время уже готовил полный кофейник драгоценного кофе. Однако в районе горного массива вдруг начался ураган. Шаттл сенатора отказался совершать посадку (во время войны граждане столь высокого ранга не имели права на риск выше одной сотой доли процента) и унес своего престарелого пассажира обратно в столицу.

На самом деле сенатору не было особого дела до этого дома. У него был еще один, неподалеку от столицы, и еще один – на родной планете. Посеяв этот дом, он совершил вложение капитала в недвижимость, и вложение получилось не слишком удачным. Предполагаемая волна мигрантов так и не хлынула на полюс. А когда Вторжение риксов закончилось, владелец дома погрузился в давным-давно просроченный холодный сон и так и не удосужился навестить свои владения.

Дом понял, что хозяин может не приехать никогда. Пару десятков лет он грустил и наблюдал за медленной сменой времен года, и даже составил проект новой картины игры света и тени на окружающем ландшафте.

И кроме того, дом решил, что, пожалуй, ему пора немного расшириться.

Скоро должна была приехать новая хозяйка!

Дом все еще мысленно именовал ее «новой», хотя она владела им уже несколько месяцев и приезжала сюда десятки раз. Первый, ни разу не появившийся здесь владелец засел у дома в памяти, как мертворожденный ребенок. Его кофе особого сорта дом хранил в подземной кладовой. Но эта новая хозяйка была живая, она дышала.

И вот теперь она должна была приехать снова.

Как и ее предшественник, она была сенатором. Вернее говоря, ее только-только избрали сенатором, она еще не приступила к исполнению своих полномочий. Она страдала от какой-то болезни, из-за которой ей время от времени требовалось уединение. По всей вероятности, нахождение вблизи от большого скопления людей вредило ее психике. Дом, который за несколько лет расширил уставленные ледяными скульптурами пространства на двадцать километров в каждую сторону, был для этой женщины прекрасным убежищем от столичных толп.

Новоявленная сенаторша оказалась прекрасной хозяйкой. Она предоставила дому значительную самостоятельность, поощряла частые перепланировки и постоянные программы прогулок в горы. Она даже распорядилась, чтобы дом отрешился от сомнений, которыми страдал с тех пор, как его искусственный интеллект переступил порог законности, в результате чего и произошло последнее расширение прилегающей территории. Новая хозяйка заверила дом в том, что ее «сенаторские привилегии» позволяли подобные поступки, что она обладает иммунитетом против посягательств Аппарата. И еще она сказала, что повышенные способности интеллекта к обработке данных могут в один прекрасный день понадобиться ей в ее сенаторских делах, из-за чего дом просто-таки засиял от гордости.

Дом вновь велел своему разуму проверить, все ли готово. Он приказал стайке отражательных мотыльков послать больше солнечного света на склоны гор выше величественной скальной вершины: за счет талой воды лучше напиталась бы система водопадов, которая теперь стала еще более замысловатой. Дом развернул центральный колпак так, чтобы фасетчатые окна через несколько часов разбили лучи закатного солнца на яркие оранжевые пятна на полу в зале. В подогреваемых магмой недрах дом включил роботов-садовников и поваров, дабы те занялись приготовлением нескольких блюд.

Новая хозяйка в кои-то веки приезжала с гостем.

Этого человека звали капитан-лейтенант Лаурент Зай. «Герой» – так сообщила дому частица его обширного разума, которая была подсоединена к новостной системе. Дом занялся приготовлениями с необычайным энтузиазмом, гадая, что же это за визит.

Политический? Имеющий военно-стратегическое значение? Романтический?

Дому еще ни разу не приходилось наблюдать под своей крышей взаимодействие двоих людей. Все, что ему было известно о человеческой природе, он черпал из фильмов, выпусков новостей и романов – а также наблюдая за одиноким времяпрепровождением женщины-сенатора. В эти выходные дом мог узнать значительно больше.

И он решил наблюдать очень-очень внимательно.

Суборбитальный шаттл был удивительной машиной.

Кривая его торможения в атмосфере была напрямую связана с датчиками дома, поэтому корабль виделся дому в виде нисходящей и расширяющейся линии тепла и света – неким знаком препинания в волнующем алфавите, составленном из двигающихся и сверкающих рун.

Дом порой получал кое-какие грузы – всяческую экзотику, которую не мог произвести сам. Эти грузы тоже доставляли суборбитальные челноки, но они были небольшими, одноразового использования. Этот же шаттл, рассчитанный на четверых пассажиров, был намного крупнее и мощнее. Появлению челнока предшествовал громкий звук, который оказался достаточно резким для системы чувств дома, но затем появился сам челнок – элегантный и легкий. Он выпустил компактные маневровые крылья, чтобы сбавить скорость. С затихающим гулом шаттл пролетел над северными горами, снизился и опустился на посадочную площадку посреди садов.

Взметнулись клубы снега, и он начал таять от распространяемого шаттлом тепла. А потом на коротком трапе появились две фигуры. Люди торопились – видимо, их подгонял холод. Дыхание срывалось с губ маленькими облачками пара. Их одежда с автоподогревом светилась на видеоэкране дома инфракрасным светом.

Дом нервничал. Он так старательно разработал приветствие. В главном здании уже вовсю полыхали в камине настоящие дрова, смешивались ароматы варящегося кофе и готовящейся еды, роботы в последний раз переставляли в вазах свежесрезанные цветы, повинуясь приказам искусственного интеллекта, чье эстетическое чутье подсказывало, что вот этот цветок надо на сантиметр сдвинуть, а этот – приподнять или опустить.

Но когда сенатор и ее гость подошли к входным дверям, дом мгновение помедлил, прежде чем распахнуть ее – просто для того, чтобы заставить людей немножко поволноваться.

Капитан-лейтенант оказался высоким мужчиной, темноволосым, смуглым, сдержанным. Походка у него была ловкая, плавная – казалось, у него не две ноги, а больше. Он благовоспитанно и с большим вниманием прошелся с хозяйкой по дому, а она устроила ему экскурсию. Он обратил внимание на окружавшие дом горы – причем так, словно рассматривал их с точки зрения обороны. На взгляд дома, он таки произвел впечатление на гостя. Лаурент Зай похвалил окружающую местность и сады, спросил о том, как они обогреваются. Дом был готов объяснить это гостю во всех подробностях, рассказать о системе зеркал и горячей воде из подземных источников, но хозяйка запретила ему говорить. Этот человек был ваданцем, а ваданцы не жаловали говорящих машин.

Отреагировав на запахи еды, Зай и хозяйка вскоре сели за стол. Дом постарался и достал из своих кладовых самые изысканные деликатесы. Он сделал все (вернее, дал распоряжения множеству слуг), чтобы добиться идеального результата. Были поданы грудки маленьких, похожих на воробьев птичек, которые обитали в южном лесу. Эти грудки, каждая размером со столовую ложку, были зажарены на козьем жире с добавлением тимьяна. К жаркому дом подал соус из молоденьких артишоков и моркови, в который для густоты были добавлены темные томаты и какао, выращенные на подземной ферме. Сочные апельсины и груши, приученные вызревать при низких температурах и выросшие на дереве, покрытом кристалликами льда, были мелко нарезаны в шербет, который люди пили в промежутках между блюдами. Главное блюдо представляло собой ломтики выловленной в горных ручьях форели, приготовленной в лимонном соке и наномашинах. Стол был усыпан лепестками черных и лиловых наземных цветов, которые цвели в садах в течение несколько недель осени.

Дом не пожалел ничего. Он даже вскрыл ту самую, заветную упаковку кофе, принадлежавшую прежнему владельцу. Этот волшебный напиток он приготовил после того, как люди покончили с трапезой.

Дом наблюдал и ждал. Ему не терпелось увидеть, что же произойдет в результате всех его стараний. Он так часто читал о том, что хорошо приготовленная еда была ключом к началу доброй беседы.

И вот теперь настало время проверить справедливость этого утверждения.

Капитан-лейтенант

После обеда Нара Оксам отвела гостя в комнату, откуда открывались восхитительные виды. Как и предельно изысканные блюда, поданные к обеду, так и пейзажи за окнами буквально сразили Зая. Обрывистые склоны гор, чистые небеса и чудесные далекие водопады. Наконец-то – возможность отдохнуть от столичных толп. Но наибольшее восхищение у гостя все-таки вызвал камин – очаг, который обязательно нашелся бы в ваданском доме. Хозяйка и гость вместе сложили маленькую пирамидку из настоящих дров. Нара длинными ловкими пальцами разожгла огонь.

Зай бросал взгляды на лицо хозяйки, озаренное языками пламени. Взгляд Нары Оксам менялся. С каждым часом, проведенным в полярном доме, взгляд ее становился все более рассеянным, несфокусированным – как у сильно пьющей женщины. Лаурент догадывался, что она перестала принимать лекарство, которое спасало ее от безумия в городе. Она становилась более чувствительной. Он почти физически ощущал силу ее эмпатии, настроенной на него. «Интересно, что она сумеет выудить?» – гадал он.

Зай старался не думать о том, что может произойти между ним и хозяйкой дома. Он ничего не знал о традициях Вастхолда. Эта экскурсия на полюс могла быть обычным жестом вежливости по отношению к чужаку, общепринятым проявлением внимания к получившему высокую награду герою и даже попыткой скомпрометировать политического оппонента. Но это был дом Нары, и они тут были совсем одни.

Мысли о возможной близости возникали сами собой и продвигались по сознанию со скрипом – Зай давно забыл о чем-либо подобном. Со времени освобождения полученные в плену побои и перенесенные пытки часто давали о себе знать, тело отзывалось болью, порой приводило в отчаяние, время от времени появлялись чисто технические проблемы, но с той поры Зай никогда не ощущал желания.

Могла ли Нара заметить его мысли – вернее, полумысли – о возможной близости? Зай знал, что большинство синестезических способностей обостряются в благоприятной среде. А у нее?

Зай решил выказать любопытство, чтобы хотя бы немного отвлечь Нару (и себя самого) от других его мыслей. И он задал вопрос, который вертелся у него на языке со времени их первой встречи.

– А как ощущается эмпатия в детстве? Когда вы поняли, что умеете… читать мысли?

Такое определение вызвало у Нары смех – как и ожидал Зай.

– Не сразу, – ответила она. – Я этого долго не понимала. Я выросла на равнине. Там так пусто… На Вастхолде есть префектуры, где на один квадратный километр приходится меньше одного человека. Бескрайние равнины в поясе ветров, чье однообразие нарушают только Кориолисовы горы. Они и создают туннели, из-за которых ветры пробивают эрозионные русла, а эти русла в конце концов превращаются в ущелья. Повсюду на равнине слышно, как поют горы. Резонансы ветра непредсказуемы, нельзя искусственно настроить гору на определенный звук. Говорят, что даже риксский гигантский разум не смог бы справиться с такой математической задачкой. Каждое ущелье как бы играет собственную мелодию – медленную, протяжную, как стоны китов. Порой горы производят звуки более низкой частоты, чем способно воспринять человеческое ухо, и тогда ноты звучат, как удары в басовый барабан. Проводники, которые водят экскурсии по горам, способны различить по звуку склоны разных гор с закрытыми глазами. Наш дом выходил на гору Баллимар, а ее северный склон издает звуки от басовых биений до сопрано – это когда усиливается ветер. Словно сирены предупреждают о начале бури.