Текст книги "Психология оценки и принятия решений"
Автор книги: Скотт Плаус
Жанр:
Психология
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)
В дополнительных экспериментах манипулировали выпуклостью и другими способами: одевая одного из говоривших в яркую рубашку, а других – в серые, заставляя его качаться в кресле– качалке, а других сидеть неподвижно, освещая одного сильнее, чем других – результаты были те же (Макартур и Пост, 1977). Броские («выпуклые») люди воспринимаются более каузальными. Практически одно из исследований показало, что когда человек сидит перед большим зеркалом, он тоже чувствует себя более каузальным (Дыовал и Уикланд, 1973).
Фундаментальная ошибка атрибуции
В своей поворотной работе The Psychology of Interpersonal Relations (1958) Хайдер высказал соображение, что «поведение поглощает поле наблюдения». Он имел в виду под этим суждением, что наиболее значительным параметром в социальном положении является поведение (и, между прочим, «действующие лица», которым оно присуще). Такие факторы ситуации, как температура воздуха или время суток, в общем– то вторичны: на первом плане находятся люди, а все остальное отходит на второй план.
В 1977 году Ли Росс писал, что это сосредоточение внимания на действующих лицах и их поведении заставляет наблюдателей сверх меры атрибутировать поведение к диспозиционным факторам: возможностям, тенденциям и мотивам и недооценивать влияние ситуационных факторов. Росс говорил, что это стремление объяснить поведение с точки зрения диспозиционных факторов настолько широко распространено и универсально, что может быть названо «фундаментальной ошибкой атрибуции». Причина, по которой эта тенденция названа «ошибкой», а не предвзятостью или разницей во мнениях – в том, что диспозиционные атрибуции зачастую совершенно неверны (Ридер, 1982). Например, Артур Миллер и его коллеги (1973) обнаружили, что люди считают согласие испытуемых в исследовании Милграма (1963) результатом их холодности, непонимания и агрессивности, несмотря на то что это не так. (225:)
Дополнительное свидетельство сверхатрибуции дает самое первое из опубликованных исследований атрибуции к установке. В этом эксперименте, проведенном Недом Джоунзом и Виктором Харрисом в 1967 году, испытуемым предлагалось эссе, написанное либо кем– то, кто был явно принужден занять определенную позицию, либо кем– то, кто имел «свободный выбор» позиции. Даже когда испытуемым, подчеркивая это, говорили, что автора заставили встать на такие позиции, они имели тенденцию атрибутировать позицию к автору. Это открытие достаточно подтверждалось рядом других исследований (Джоунз, 1979; Шнайдер и Джоунз, 1974).
Фундаментальная ошибка атрибуции может быть очень стойкой, как это продемонстрировали Паула Пьетромонако и Ричард Нисбетт в 1982 году в своем исследовании «Против течения фундаментальной ошибки атрибуции». Пьетромонако и Нисбетт представили примерно половине своих испытуемых сокращенную версию опыта Дарли и Батсона (1973) с семинаристами, которые не помогли нуждающемуся человеку, потому что проводили лекцию о добром самаритянине (см. гл. 5). В этом эксперименте оказание помощи зависело от ситуационного фактора, т.е. спешки, а не от диспозиционного фактора религиозности (63% студентов помогли человеку, если не спешили, и лишь 10% – когда опаздывали). Остальным своим испытуемым Пьетромонако и Нисбетт не сообщали о результатах Дарли и Батсона. Всем дали два сценария, близких к исследованию Дарли и Батсона, и просили оценить, какой процент людей остановится, чтобы помочь пострадавшему.
Пьетромонако и Нисбетт обнаружили, что испытуемые, не знакомые с исследованием Дарли и Батсона, впали в фундаментальную ошибку атрибуции. Они имели тенденцию предсказывать оказание помощи, основываясь на религиозности (диспозиционном факторе, на деле не связанном с помощью). Само по себе это открытие совершенно непримечательно; не зная результатов исследования Дарли и Батсона, большинство людей Посчитали бы помощь проявлением диспозиционных факторов. Значительно интереснее то, что те субъекты, которые читали об этих результатах, тожеосновывались на религиозности, предсказывая поведение. Кроме того, они не намного меньше полагались на диспозиционные факторы, чем те, кто не читал об исследованиях Дарли и Батсона. (226:)
Эти результаты еще раз показывают, что базовая частота зачастую игнорируется, и фундаментальная ошибка атрибуции может быть труднопреодолимой. Даже когда людям специально говорят о вероятном раскладе в той или иной ситуации, они применяют диспозиционные факторы при оценке поведения людей в сходной ситуации. Несмотря на то что это отнюдь не «фундаментальная» ошибка, как обычно полагают (Харви, Таун и Яркин, 1981; Куатрон, 1982; Тетлок, 1985), нет сомнений, что наблюдатели часто переоценивают поведение с точки зрения диспозиционных факторов.
Моя ситуация – это ваша диспозиция
Если поведение действующего лица поглощает сферу наблюдения зрителя, что же поглощает поле наблюдения действующего лица? Действующее лицо поглощено ситуацией. Лишь немногие ситуации заставляют людей взглянуть на себя со стороны.
Не упуская из виду эту разницу, можно понять, что действующие лица при объяснении своего поведения значительно чаще обращаются к ситуативным факторам, чем наблюдатели. Как писали Нед Джоунз и Ричард Нисбетт (1971, с. 2), первыми заметившие эту разницу между действующими лицами и наблюдателями: «Видение человеком своего собственного поведения придает особое значение роли внешних обстоятельств в момент действия. Видение же наблюдателя уделяет все внимание внутренним, диспозиционным качествам действующего лица. Нам хочется сказать, что действующие лица имеют тенденцию атрибутировать свои действия качествами ситуации, тогда как наблюдатели имеют тенденцию атрибутировать те же действия личными качествами действующего лица».
Одно из наиболее известных исследований разницы в атрибутировании между действующим лицом и наблюдателем было опубликовано в 1973 году Ричардом Нисбеттом, Крейгом Капуто, Патрисией Легант и Джин Марецек. Нисбетт и его коллеги поставили три отдельных эксперимента, каждый из которых выявил значительную разницу в атрибутировании между действующими лицами и наблюдателями. В одном эксперименте, например, Нисбетт и его товарищи просили студентов мужского пола написать три коротких текста, объясняющих: 1) почему им нравилась женщина, с которой они встречались последний год или около того; 2) почему они выбрали именно эту (227:) специальность; 3) почему их друзьям нравились те женщины, с которыми они встречались последний год; 4) почему их друзья выбрали те специальности, которые они выбрали. Эти тексты были оценены с точки зрения ситуационных и позиционных факторов. Например, утверждения типа: «Просто она человек, с которым можно расслабиться» или «Химикам хорошо платят» считались ситуационными, тогда как ответы «Мне нужен кто– то, с кем можно расслабиться» и «Я хочу заработать много денег» считались диспозиционными.
Нисбетт и его коллеги обнаружили, что когда студенты объясняли, почему им нравится девушка, то почти вдвое чаще использовали ситуационные фразы (характеризующие именно женщину), нежели диспозиционные (т.е. отражающие их собственные желания, интересы и наклонности). С другой стороны, когда студенты объясняли, почему их друзьям нравятся их девушки, они употребляли равное количество диспозиционных и ситуационных фраз. Когда они объясняли собственный выбор специальности, они употребляли равное количество ситуационных и диспозиционных фраз, когда же речь шла об их друзьях, диспозиционных становилось в 4 раза больше.
В среднем по обоим вопросам у студентов была тенденция давать больше ситуационных фраз, когда речь шла о них самих, но больше диспозиционных, когда речь шла о ком– то другом. Или они употребляли равное число диспозиционных фраз и в отношении себя, и своих друзей, но примерно в два раза больше ситуационных в отношении себя, чем других. Нисбетт и его коллеги объясняли это различие разницей между информацией, касающейся действующего лица и наблюдателя, – выпуклыми становились разные ее части.
В 1982 году Давид Уотсон опубликовал обзор, посвященный этому вопросу. Он хотел выяснить, происходит ли разница оценок действующего лица и наблюдателя из разного количества ситуационных и диспозиционных оценок или меняется количество и тех и других. Он обнаружил, что в большинстве исследований и действующие лица, и наблюдатели уделяли больше внимания причинным факторам, связанным с внутренними качествами. Но как и в опыте Нисбетта и других, наблюдатели и наблюдаемые различаются тенденцией составления ситуационных выводов. Люди куда больше внимания уделяют ситуации, когда речь идет об их поведении, чем о поведении других. (228:)
Перемена мест
Если разница в атрибутировании между действующими лицами и наблюдателями – во многом результат точки зрения, то, должно быть, возможно переменить их взгляды, поменяв их местами. Эта логика легла в основу исследования Майкла Стормза (1973), в котором действующие лица и наблюдатели получили эту благоприятную возможность. Стормз заснял знакомство «действующих субъектов» с точки зрения двух «наблюдающих субъектов» и камер. Каждая камера стояла за плечом одного из «действующих субъектов», словно бы один из них смотрит на другого. Всего в эксперименте принимало участие 120 испытуемых.
После этого испытуемых разделили для участия в одном из трех вариантов эксперимента: (1) вариант того же вида,в котором действующие испытуемые видели на экране тех же людей, с которыми они говорили, так же, как видели их тогда, а наблюдатели видели тех, кого наблюдали; (2) вариант нового вида,где наблюдатели видели действующих испытуемых, за спиной которых стояли, а последние – себя; (3) вариант без видео,в котором испытуемые не видели записи разговора.
После этого Стормз просил испытуемых оценить степень, в которой характеристики ситуаций и людей отражены в различных аспектах поведения действующих лиц. Действующие испытуемые оценивали себя, а наблюдатели – испытуемого, на которого смотрели во время разговора. Стормз обнаружил, что испытуемые, смотревшие запись той же направленности или не смотревшие записи, продемонстрировали разницу атрибутирования наблюдателей и действующих лиц. Зато испытуемые, посмотревшие фильм, снятый с противоположной точки зрения, не выявили таких различий (см. рис. 16.4). Из этих результатов Стормз заключил, что визуальная ориентация сильнейшим образом влияет на каузальные атрибуции, которые создают люди.
Клинические импликации
Большинство исследователей сходятся на том, что, объясняя случаи поведения, люди основываются на факторах, бывших более выпуклыми для них в тот момент. Для зрителя действующее лицо наиболее заметно, а для последнего – ситуация. Эта кажущаяся незначительной разница имеет глубокий смысл. Различие в интерпретации поведения, как ситуационно и диспози-
229
РИСУНОК 16.4
Разница в атрибутивности обратима, когда действующие лица и наблюдатели меняются точками зрения. (Результаты исследования Майкла Стормза, 1973.)
ционно обусловленного, является критическим во многих сферах социальной оценки, в том числе в юриспруденции, торговле, восприятии избиения жен и т.д. (Фриз, Бар-Тал и Кэрролл, 1979).
Одна из областей, в которых каузальные атрибуции особенно важны, – это психотерапия (Батсон и Мартц, 1979; Росс, Родин и Зимбардо, 1969; Шенкель, Шнайдер, Батсон и Кларк, 1979; Шнайдер, 1977; Валинз и Нисбетт, 1971). Терапия представляет особый интерес, поскольку направляющие рекомендации часто зависят от того, атрибутирована ли проблема клиента ситуационными или диспозиционными факторами (Батсон, 1975). Если к проблеме применены ситуативные выражения, усилия должны быть направлены на изменение ситуации. С другой стороны, если на первый план выходят диспозиционные факторы, то усилия должны быть в первую очередь направлены на работу с индивидуумом. К несчастью, эта установка требует от терапевта большей работы над своей ориентацией, чем может показаться (230:) на первый взгляд. Как показал эксперимент, поставленный мною с Филиппом Зимбардо, предвзятость в атрибутировании сильно окрашивает клинические заключения.
В этом исследовании мы использовали почтовый опрос, чтобы определить стиль атрибутирования знаменитых психоаналитиков, специалистов по бихевиоральной терапии и не имеющей отношения к медицине контрольной группы. Респондентов просили объяснить три гипотетические проблемы, касающиеся их самих, их лучших друзей того же пола и клиентов. Например, респондентов спрашивали, как они объясняют нарушение сна кошмарами. Эти ответы потом сортировались по измерениям: ситуационные—диспозиционные; физиологические—психологические.
Результаты показали ряд интересных тенденций. Во– первых, психоаналитики имели тенденцию объяснять проблемы с точки зрения личности пострадавшего, тогда как бихевиоральные терапевты и немедики объясняли, используя ситуационные или сплетение ситуационных и диспозиционных факторов. Во-вторых, когда гипотетические проблемы касались их клиентов и друзей, психоаналитики имели тенденцию видеть их как психологические отклонения, но когда те же проблемы касались их самих, они объясняли их с физиологической точки зрения. У бихевиоральных терапевтов и немедиков не было таких склонностей. И наконец, врачи больше склонялись к физиологическим объяснениям и меньше – к психологическим, чем немедики. Эти открытия привели к следующему заключению: «выбор терапевта может оказаться важным фактором в этиологии заключения и направляющих рекомендациях, независимо от конкретной проблемы» (Плаус и Зимбардо, 1986, с. 570).
Другие предрассудки атрибутивности
В дополнение к разнице атрибутирования у наблюдателей и действующих лиц, фундаментальной ошибке атрибуции и тенденции игнорировать информацию о консенсусе, существует еще ряд смещений в атрибутировании, влияющих на социальные оценки. Например, люди охотнее признают ответственность за успехи, чем за неудачи (Миллер, 1976; Муллен и Риордан, 1988; Шленкер и Миллер, 1977). Дейл Миллер и Майкл Росс в 1975 году писали об этой тенденции как о «самовозвышающем» смеще-
231
нии в атрибутировании, и исследования говорят о том, что она возникает из сложного комплекса когнитивных и мотивирующих факторов (например, ложных надежд, стремления выглядеть лучше, необходимости защищать самооценку).
Еще зафиксированы смещения, известные как «эгоцентрические» смещения в атрибутировании, в которых люди признают большую свою ответственность за совместные результаты, чем другие участники атрибутируют им. Майкл Росс и Фиоре Сиколи в 1979 году провели первое эмпирическое исследование эгоцентрических смещений. В этом исследовании Росс и Сиколи просили 37 супружеских пар заполнить анкеты с вопросами об их взаимоотношениях. Каждого человека просили оценить, насколько он или она отвечает за каждое из 20 действий, таких как приготовление завтрака, мытье посуды и т.д. В 16 из этих действий проявились эгоцентрические смещения (т.е. когда оценки обоих партнеров были сопоставлены, их сумма значительно превышала 100%).
Несмотря на то что эгоцентрические смещения иногда просто признак чрезмерного роста кредита на положительные события и поведение, Росс и Сиколи обнаружили, что они возникают и в случаях негативных событий. Например, партнеры имели тенденцию так же смещенно оценивать разжиганиеконфликтов, как и их разрешение. Эти открытия говорят о том, что эгоцентрические смещения – больше, чем проявление самоусиления. В некоторых случаях они могут возникать из– за того, что собственные действия более доступны (легче вызываются в памяти), чем действия других людей (Томпсон и Келли, 1981).
Еще одно, близкое к описанным, смещение – «эффект позитивности», названный так Шелли Тейлор и Джуди Койвумаки в 1976 году. Эффект позитивности – это тенденция атрибутировать положительное поведение диспозиционными факторами, а негативное – ситуационными. В своем исследовании Тейлор и Койвумаки показывали женатым людям перечень позитивных и негативных поступков, совершенных ими, их половинами, друзьями и т.д. Например, в число положительных поступков входили комплименты, одобрение кого– либо, радость. В число негативных поступков входили резкость, грубость, забывчивость. Тейлор и Койвумаки просили испытуемых оценить, насколько эти поступки свойственны им или другим людям, чтобы выявить ситуативные и диспозиционные факторы. Они обнаружи-
232
ли (независимо от того, кому приписывался поступок), что позитивное поведение атрибутировалось в основном позиционными факторами, а негативное – ситуативными.
Конечно, Тейлор и Койвумаки не просили испытуемых оценивать поведение людей, которые им не нравились; в противном случае им пришлось бы говорить об «эффекте негативности» (см., например, Риган, Штраус и Фацио, 1974). Кроме того, Томас Петтигрю (1979) назвал эффект негативности за нелюбовь к окружающим «ультимативной ошибкой атрибутивности». Петтигрю, широко известный эксперт по расовым предрассудкам, писал: «Когда впутываются раса и этническая принадлежность, атрибуция принимает форму уверенности в том, что поступки определяются национальностью, генетической характеристикой презираемых людей в целом, и становится основой расистской доктрины» (с. 465).
Но мнение Петтигрю основано не просто на пустых предположениях. В 1976 году Берт Дункан связал атрибутивные смещения с расовыми предрассудками. В своем эксперименте он предлагал белым студентам просмотреть видеозапись, где двое людей горячо спорили. Под конец записи один из них толкал другого. Эксперимент имел четыре варианта: (1) черный толкает белого; (2) белый толкает черного; (3) оба спорщика белые; (4) оба черные. Испытуемые не только оценивали удар как более сильный, когда черный человек толкал белого, но и использовали при этом диспозиционные факторы, а ситуативные, когда это делал белый.
Еще одна форма атрибутивного смещения – смещение, которое часто предшествует предубежденной оценке – это тенденция приписывать себе большую гибкость, чем другим. Это смещение было впервые зафиксировано в Германии Дэниелом Каммером в 1982 году и было повторно исследовано в США Терри Бакстером и Льюисом Голдбергом в 1984. Каммер предлагал испытуемым 20 биполярных шкал для оценки, например, спокойный—резкий, осторожный—смелый и т.п., и просил их оценить, насколько они и их друзья проявляют эти качества от случая к случаю. Каммер обнаружил, что люди демонстрируют свое поведение как более гибкое, чем поведение своих друзей, видят себя более разнообразными и менее предсказуемыми, чем окружающих (Сенди, Готалс и Редлоф, 1988), и охотнее обсуждают внутренние состояния – тревоги, мысли, чувства – свои, (233:) а не других (Уайт и Янгер, 1988). Результатами такой недооценки окружающих безусловно являются расизм, нацизм и дискриминация по половому признаку.
Заключение
Как вы объясняете то, что с вами происходит? Относите ли вы это на счет ваших собственных способностей, интересов и манер или внешних факторов? Типичны или специфичны обстоятельства?
Эта глава открывалась тремя краткими сценариями: (1) вы встретили друга, и он сделал вам комплимент по поводу вашего выступления; (2) вам не повезло, и дела пошли плохо; (3) вы выступали с важным докладом, но аудитория реагировала .отрицательно. Все они взяты из Attributional Style Questionnaire ,составленного Мартином Селигманом и его коллегами (Петерсон, Земмель, фон Байер, Абрамсон, Металски и Селигман, 1982). Они использовали этот вопросник, чтобы узнать, показывают ли люди, подверженные депрессии, иную атрибуцию, чем остальные. В предварительной записке Лин Абрамсон, Мартин Селигман и Джон Тисдейл в 1978 году предположили, что подверженные депрессиям люди имеют тенденцию считать негативные события постоянными и глобальными (например, «Мне постоянно не везет»). Исследования, проведенные Селигманом и его коллегами, подтвердили эту гипотезу (Селигман, Абрамсон, Земмель и фон Байер, 1979), так же как и результаты статистического «мета– анализа», проведенного на основе более чем 100 опытов (Суини, Андерсон и Бейли, 1986). Способ атрибутирования действительно зависит от душевного здоровья и эмоционального состояния.
Но можно избежать большинства ловушек, описанных в этой главе. Например, один из способов уклонения от фундаментальной ошибки атрибуции состоит в том, чтобы уделять больше внимания информации о консенсусе. Поскольку большинство людей в одинаковых ситуациях ведут себя одинаково, диспозиционное объяснение, вероятно, не совсем правомочно. Вместо этого, наблюдатель должен учитывать ситуационные факторы.
Другим способом «избежать отклонений» является обдумывание того, как бы вы поступили в таком случае. Исследования подтверждают, что такой взгляд вперед может снизить разницу (234:) в атрибутировании между наблюдателем и действующим лицом (Галпер, 1976; Риган и Тоттен, 1975). Этот способ будет обсуждаться в послесловии.
Поскольку каузальные атрибуции часто зависят от более «выпуклых», более заметных факторов, важно разобраться в скрытых причинах. Джон Прайор и Митчелл Крисе в 1977 году обнаружили, что самые незначительные изменения в формулировке могут влиять на «выпуклость» и, следовательно, на атрибутирование. Например, утверждение вроде «Фред в восторге от машины» чаще вызывает диспозиционное объяснение, чем «машина вызвала восторг Фреда», поскольку в первом случае Фред оказался на первом плане, а во втором на переднем плане оказалась машина. Это наблюдение связано с темами глав 5 и 6 и подтверждает, что причинная атрибуция не менее гибка, чем другие суждения.
Раздел V . Социальная сторона оценки и принятия решений
Предыдущие разделы этой книги были посвящены в основном поведению отдельных людей, но во многих случаях, люди оказывают сильное влияние друг на друга. Этот раздел освещает некоторые способы, которыми социальные факторы влияют на оценку и принятие решений (гл. 17), и сопоставляет поведение групп с поведением индивидуумов (гл. 18).
Глава 17. Социальные воздействия
Если бы мы смогли увидеть себя так, как видят нас другие, это, вероятно, подтвердило бы наши самые худшие подозрения на их счет.
Франклин П Джонс
Как было показано в 16 главе, люди, принимая решения, часто не придают значения или игнорируют консенсусную информацию. Значит ли это, что люди не согласуют свои действия и оценки с поведением и установками окружающих? Вовсе нет. Даже наиболее независимые находятся под сильным влиянием социальных факторов.
Кроме того, Филипп Тетлок (1985б) писал, что социальные факторы играют центральную роль в оценке и принятии решений. «Экспериментальные познавательные исследования оценки и принятия решений выбрали неверную узкую направленность на субъекта, на его значение и потребности и необходимо расширить ее, дабы принять во внимание влияние социального и организационного контекста». Тетлок предложил сравнить принимающих решение с «политиками», вынужденными считаться с «конституцией» (т.е. с друзьями, семьей, коллегами по работе), и постоянно сталкивающимися с вопросами: «Как отреагируют окружающие, если я сделаю это?» и «Как я смогу подтвердить свои взгляды в случае необходимости?» Важность внешних отношений – и их способности влиять на поведение людей – одно из первых открытий экспериментальной социальной психологии.
Социальная фасилитация
В своей истории социальной психологии Гордон Оллпорт (1954, с. 46) писал следующее: «Первая экспериментальная проблема —
238
РИСУНОК 17.1
Игравшим лучше среднего наличие зрителей помогало, тогда как игравшим ниже среднего – мешало. (Майклз и др., 1982.)
и, наверное, единственная на первые 30 лет исследований – состоит в следующем: какая перемена произойдет в нормальном социальном поведении индивидуума, когда появятся другие люди?» Несмотря на то что работа над этим вопросом началась в конце XIX века, до 1965 года не было дано исчерпывающего ответа. В том году Роберт Зайонк высказал предположение, что, когда речь идет о простых, хорошо известных вещах, ответы обычно становятся более уверенными в присутствии наблюдателей, но ответы на комплексные, сложные вопросы в присутствии других людей имеют обратную тенденцию. Зайонк заключил, что этот эффект, известный как «социальная фасилитация», по крайней мере частично обусловливает возбуждение, вызванное физическим присутствием других людей. Последующие исследования показали, что улучшение или ухудшение имеют место даже при наличии перспективы оценки, а не только при физическом присутствии (Хенчи и Гласе, 1968).
Несмотря на то что социальная фасилитация была обнаружена при использовании различных грамматических и математи-
239
ческих заданий, одна из наиболее ярких демонстраций этого эффекта была обнаружена в бассейне колледжа (Майклз, Бломмел, Брокато, Линкус и Роу, 1982). В этом опыте ненавязчивые наблюдатели классифицировали игроков в поло как высокого или среднего мастерства, записывая число заброшенных ими мячей, а также наличие или отсутствие других наблюдателей. Как показывает рис. 17.1, наличие зрителей снизило число игравших выше среднего и повысило число тех, кто играл ниже среднего. Чарлз Бонд и Линда Титус в 1983 году обнаружили аналогичные, хотя и менее увлекательные, результаты в статистическом мета-анализе, включавшем более 200 исследований и 20 000 субъектов. Присутствие зрителей снижало точность в комплексных заданиях и немного повышало точность выполнения простых.
Социальная леность
Социальная помощь проявляется на только в том, что ответы и решение различных задач находятся под влиянием присутствия или отсутствия других людей. Около 30 лет спустя после того как эффект социальной фасилитации был впервые зафиксирован, Уолтер Мод (1927) писал об эксперименте, демонстрирующем, что люди в группе работают не так упорно, как поодиночке. В этом эксперименте, поставленном студентом Мода Рингельманном, было обнаружено, что люди тянули за веревку сильней, когда делали это в одиночестве, чем когда их объединяли в группы по два, три или восемь человек. В среднем отдельные испытуемые вдвоем тянули каждый лишь на 93% силы, чем в одиночку; втроем – на 85%, а в восьмером – всего на 45%. В повторе этого эксперимента Аланом Ингемом, Джорджем Левинджером, Джеймсом Грейвсом и Боном Пекхамом в 1974 году были обнаружены сходные результаты даже в том случае, когда люди тянули в одиночку, но у них были завязаны глаза и они думали, что вместе с ними тянут и другие. Бибб Латанэ, Киплинг Уильяме и Стивен Харкинз в 1979 году назвали этот эффект «социальной леностью» и обнаружили, что он также возникает, когда людей просят крикнуть или похлопать в ладоши так громко, как они только могут (см. рис. 17.2).
Чем вызвана социальная леность? Ответ пока не ясен. Латанэ, Уильяме и Харкинз предположили, что социальная леность
240
РИСУНОК 17.2
Рисунок иллюстрирует социальную безответственность. В среднем с ростом группы вклад каждого отдельного лица снижается. Здесь средний шум сравнивается с тем, как кричит или хлопает в ладоши один человек, причем оказывается, что одиночный испытуемый делает это примерно в два раза громче, чем находящийся в составе группы из шести человек. (Латанэ, Уильяме и Харкинз, 1979.)
возникает из-за того, что люди в группе не так ясно ощущают связь между своими усилиями и результатом, как это происходит, если они работают одни. В результате ответственность за конечный результат ложится на всех членов группы, тогда как работающий один несет личную ответственность за итог работы. Разделение ответственности может иметь сильнейшее влияние на оценку и принятие решений, что и проиллюстрируют три сцены.
Сцена 1: «отстань от девушки!»
3 часа 20 минут утра, 13 марта 1964 года. Действие происходит на автостоянке рядом с железнодорожной станцией Кью Гарденс в Нью Йорке. Китти Дженовиз, 28-летняя менеджер бара возвращается домой с работы. Она припарковывает свой крас-
241
ный фиат, выключает фары, запирает двери и идет к дому, расположенному в 30 метрах от стоянки.
Внезапно она замечает мужчину с другой стороны стоянки. Китти бросается к ближайшей кабине вызова полиции, расположенной на проспекте, но не успевает сделать это вовремя. Мужчина хватает ее и ударяет ножом, она начинает кричать. Поперек улицы стоит десятиэтажный жилой дом, окна во многих квартирах открыты и Китти кричит: «О, Боже, он ударил меня! Помогите! Помогите, кто-нибудь!»
Мужчина из одной квартиры кричит: «Оставь девушку в покое!»
Нападавший отступает и Китти остается посреди улицы. У нее идет кровь. Огни в доме гаснут. Китти пытается добраться до своего жилища, но нападавший вновь появляется и бьет ее. В этот момент она кричит: «Я умираю! Я умираю!» В многоэтажном доме зажигаются огни, люди высовываются из окон, и нападавший садится в машину и уезжает.
Через некоторое время Китти поднимается на ноги. Мимо проезжает городской автобус, следующий в аэропорт. 3 часа 35 минут утра.
Китти наконец-то доходит до дверей своего дома и падает на пол. Возвращается нападавший, еще раз ударяет ее ножом – она умирает.
Теперь эпилог, который совершенно не успокаивает: в первом сообщении об убийстве New York Times напечатала только пять предложений на 26 странице. Две недели спустя, однако, история попала на передовицу. Почему? Потому, что полиция обнаружила, что не менее 38 «добропорядочных, законопослушных граждан» видели, что происходит, но «ни один не позвонил в полицию во время нападения» (Гансберг, 24 марта 1964, с. 1). Первый звонок в полицию поступил 30 минут спустяпосле того, как Китти Дженовиз подверглась нападению. Другими словами, мужчина нападал на нее три раза в течение получаса, она кричала и звала на помощь, но никто из 38 свидетелей не помог ей и даже не позвонил в полицию из своего дома.
Сцена 2: видение в тоннеле
Воскресенье, 14 июля 1990 года. Горная дорога недалеко от Флоренции, Италия. Марко Моретти везет свою шестилетнюю дочь Ванессу на пляж, когда внезапно в одном из тоннелей с (242:) ним случается инфаркт. Марко смог остановить машину и сказать Ванессе идти домой. После этого, в возрасте 33 лет, Марко умер.
Ванесса вышла из машины на дорогу и встала, прося о помощи. Машины проносились мимо с такой скоростью, что ветер валил ее с ног, но она продолжала – в крови, слезах и ссадинах – тщетно звать на помощь. За 30 минут Ванесса прошла больше мили, и сотни машин проехали мимо, но никто не остановился, чтобы помочь ей. Наконец, ее подобрал мотоциклист, и вскоре делом занялась полиция.
Эта история, как и история Китти Дженовиз, попала на первые полосы национальных газет. Итальянцы спрашивали себя, как такое могло произойти, и восприняли это как свидетельство того, что Италия больше не такая теплая страна, какой была когда-то. Например, один итальянский психолог сказал, что Ванесса – «это символ Италии, которую мы стараемся не замечать – холодной Италии, порою просто ледяной, где каждый думает о себе или в лучшем случае о нескольких близких людях» (Хаберман, 1990, 19 июля, с. А11).