Текст книги "Трагедия закона. Простым канцелярским шилом"

Автор книги: Сирил Хейр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 31 страниц)

– Но скажи мне: что же все-таки случилось?

– Мой дорогой Уильям, случилось именно то, о чем я тебя предупреждала. Кто-то хотел напасть на тебя ночью, а я подвернулась ему под руку – вот и все. И не спрашивай о подробностях! Если мне придется все рассказывать полицейскому, я не хотела бы пересказывать это дважды. И так мало приятного.

– Напасть на меня?

– Естественно. Не думаешь ли ты, что кому-то было не лень пробираться сюда ради того, чтобы поставить мне синяк? Впрочем, ты еще все услышишь. Ты уже прочитал "Тайме"? Можно я взгляну?

Барбер послушно отдал ей газету.

– Если подумать, обычно женщинам доставляет огромное удовольствие сто раз пересказывать любое маленькое приключение, лишь бы нашлись слушатели. Я восторгаюсь тобой, Хильда.

Шурша страницами "Тайме", Хильда взглянула на мужа с очаровательной если бы не синяки – улыбкой.

– Так и должно быть,– подтвердила она.

В десять часов пришел старший констебль, любезный, но очень обеспокоенный человек. Его сопровождали инспектор и врач. Врач очень удивился, увидев, что пациентка не в постели, но, осмотрев Хильду, сказал, что у нее на диво крепкий организм. Он выписал рецепт, из которого Хильда соорудила себе пепельницу, как только он покинул комнату, оставив ее с двумя полицейскими.

Леди Барбер сделала краткое и конкретное заявление, рассказав следующее:

– Я проснулась ночью. Не спрашивайте во сколько. Я не смотрела на часы, тем более что они всегда идут неправильно. Мне показалось, что кто-то ходит по коридору, поэтому я вышла посмотреть и пошла к комнате мужа. Было темно, и я шла наощупь, держась за стенку. Около его двери наткнулась на человека. Я спросила: "Кто вы?" или что-то в этом роде. Человек ослепил меня светом фонаря и схватил за горло – вот здесь.– Она показала кровоподтеки под шарфом.– А потом ударил по лицу. Наверное, он ударил меня фонарем, потому что сразу стало темно. Ударив, отпустил меня, и я упала. Потом я, кажется, закричала. Это все, что я помню.

Последовала пауза, затем инспектор тихо спросил:

– Зачем вы пошли к комнате мужа, леди Барбер?

– Потому что мне показалось, что там кто-то есть, и я подумала, что он покушается на жизнь мужа,– и была права,– ответила она с уверенностью.

– Значит, у вас были причины беспокоиться за жизнь его светлости?

– Конечно, были. Иначе я не приехала бы в Уимблингхэм – отвратительное место.

Старший констебль покраснел, услышав столь нелестную характеристику своего города, которым он очень гордился.

– Вы бы очень помогли нам, если бы сказали, почему вы так думаете.

Хильда посмотрела на мужа и кивнула:

– Скажи ты.

С некоторыми запинками Барбер рассказал об анонимных письмах в Маркгемптоне и об отравленных конфетах.

– Я признаю,– добавил он,– что не принял всерьез эти происшествия, но, кажется, был не прав.

Старший констебль глубокомысленно промолчал. Вместо него заговорил инспектор.

– Это выглядит несколько странно,– неуверенно произнес он.– Одно с другим не увязывается, если можно так выразиться. Я хочу сказать, что человек, написавший письма с угрозой, мог бы затем прислать отравленные шоколадные конфеты – хотя, надо признать, он выбрал необычный яд – или совершить нападение, но вряд ли и то и другое. Я имею в виду, сэр,обратился он к начальнику,– что один и тот же человек обычно не совершает два разных преступления, не так ли? Преступники, как правило, идут проторенной дорожкой.

– Совершенно верно,– ответил старший констебль.– Конечно, у нас нет доказательств, что напавший пришел в гостиницу с целью совершить насильственный акт. Не исключено, что это был обыкновенный вор. У вас есть ценные вещи в номере, милорд?

Судья покачал головой.

– Нет,– ответил он.– И честно говоря, в данный момент меня вовсе не интересует, с какой целью этот человек проник в гостиницу. Хотелось бы узнать, как он попал сюда и как ему удалось выбраться отсюда незамеченным. Согласитесь, это чрезвычайное происшествие, когда грабитель преспокойно проходит в гостиницу, где остановился выездной судья Его Величества. Должен сказать, это свидетельствует о ненадежной работе полиции города.

На лице старшего констебля отразились все чувства, которые, должно быть, испытывает человек, понимающий, что его сейчас ударят, а он ничего не может сделать, чтобы защититься. Официальное выражение сползло с лица несчастного, и он превратился в простого смертного.

– Могу только заметить, милорд,– проговорил он,– что, если бы нас предупредили, что надо принять особые меры предосторожности, то есть хотя бы намекнули, что имели место события, о которых вы сейчас рассказали, я бы на всю ночь поставил констебля дежурить у вашей комнаты. Если говорить честно, я ничего не могу сделать, чтобы обезопасить это здание,– ничего! Я неоднократно говорил об этом секретарю мирового суда, но ничего не было предпринято. Это безнадежно!

И он с чувством принялся рассказывать об особенностях и недостатках здания, в котором они находились. В нем было около двадцати входов и выходов. Кроме того, двумя сторонами здание выходило в глухие аллеи, откуда легко было проникнуть внутрь через незарешеченные окна первого этажа. Сейчас, когда улицы не освещены, у патрульного полицейского нет ни малейшего шанса поймать нарушителя, решившего пробраться в здание. Внутри же он может спокойно разгуливать по всем помещениям.

– Конечно, есть ночные сторожа,– добавил старший констебль,– но их мало. К тому же половину забрали на военную службу. Хотя двери закрыты на замки, любой без труда откроет их дамской шпилькой.

– Но внутри очень трудно разобраться, где ты находишься и как куда пройти, если ты раньше здесь не бывал,– заметил Дерик.– В день приезда я заблудился, когда шел в свою комнату. Не указывает ли это на то, что это был местный человек?

– И да и нет,– ответил старший констебль совершенно подавленным голосом.– За шесть пенсов в любой книжной лавке вы можете купить путеводитель, где есть план этого здания, на котором указаны все основные помещения, включая номера, где останавливаются члены выездной сессии суда. Ведь это памятник старинной архитектуры. Я бы вот что предложил. Раз это памятник архитектуры, то он должен быть не чем иным, как музеем, а музеи не используются под судейские гостиницы, которые должны охранять полицейские. Прошу прощения, милорд, это все, что я могу сказать.

– Кроме того,– добавил масла в огонь инспектор,– должен заметить, что нет никакой необходимости проникать в здание тайно. Любой может войти сюда днем совершенно свободно, в отделение гражданской обороны, налоговую инспекцию – куда угодно, и спрятаться где-нибудь до темноты. Проще не бывает.

Дерика осенило:

– Из этого коридора есть выход в галерею для публики в помещении суда.

– Совершенно верно. Очень подходящее место. Благодарю вас за то, что напомнили нам, сэр.

– Итак,– взял слово Барбер,– все это говорит о крайне неудовлетворительном положении дел. Полагаю, мне придется дать некоторые официальные рекомендации по этому вопросу. Но, принимая во внимание то, что вы мне сейчас рассказали, господин старший констебль, мои критические замечания в отношении руководимой вами полиции… не будут слишком строгими. А пока…

– А пока,– с воодушевлением произнес старший констебль, настроение которого значительно улучшилось,– мы будем делать все возможное, чтобы этот человек предстал перед судом. Если он местный, это не составит большого труда. К середине дня мы вызовем всех, против кого возбуждались дела о насильственных действиях, и не отпустим их до тех пор, пока они не отчитаются за каждую минуту. Я говорил со старшим констеблем графства – он предпримет аналогичные действия в своем ведомстве. Если же он не местный, это совсем другое дело. Но мы сделаем все, что в наших силах. Как вы считаете, милорд, нам следует сообщить о случившемся в Скотленд-Ярд?

Судья задумался, потом кивнул:

– Да. Думаю, это необходимо сделать.

Старший констебль поднялся, собираясь покинуть комнату, но его подчиненный прошептал ему что-то на ухо, и он задержался.

– Милорд, есть еще одно предположение, которое может показаться вам абсурдным, но я обязан его высказать. Нельзя ли предположить, что нападение совершил кто-то из постояльцев гостиницы, кто-то из вашего окружения, а вовсе не незваный гость?

Судья в изумлении уставился на него, потом рассмеялся.

– Кроме нас, ночью здесь находилось только шесть человек, и двое из них – женщины,– ответил он.– Могу с уверенностью сказать, что я достаточно хорошо знаю этих людей, чтобы опровергнуть ваше предположение.

– Благодарю вас, милорд. Я так и думал, но должен был спросить вас.

В середине дня вся компания отбыла в Лондон. Хильда прикрепила к шляпе вуаль, которая, скрывая половину лица, прикрыла синяк под глазом, и смотрелась весьма привлекательно, даже щеголевато. Впрочем, она могла бы не беспокоиться, что ее будут разглядывать на вокзале Уимблингхэма, потому что солидный отряд полицейских перегородил платформу и они спокойно сели в вагон. Старший констебль явно не хотел рисковать.

Выглянув в окно, Дерик увидел, как он облегченно вздохнул, когда поезд тронулся от перрона.

Закройте окно, господин секретарь, попросил Барбер.

Дернув за шнур, Дерик почувствовал резкую боль в боку. Ребра все еще болели после ночного столкновения с Бимишем. Сильно же он его пнул! Кто бы мог подумать, что домашние тапочки могут быть такими жесткими. Дерик потрогал ребра и поморщился. Домашние тапочки? А если нет, то что? Он попытался вспомнить, во что был одет Бимиш. На нем было длинное пальто, которое скрывало всю остальную одежду. Дерик был слишком озабочен, чтобы разглядывать его обувь… Ему вспомнилось фантастическое предположение, высказанное старшим констеблем, он не мог выкинуть его из памяти.

– Господин секретарь, на вас лица нет,– проговорила Хильда сочувственно.– Съешьте карамельку. Они совершенно безвредные. Я их сама покупала.

Глава 10. ЧАЙ И ТЕОРИИ

– Не могли бы вы прийти ко мне на чай завтра?– неожиданно спросила Хильда Дерика, когда они прощались на станции.

Маршалл почувствовал, что это больше чем приглашение. Приказ? Не совсем. Просьба о помощи? Возможно, что-то среднее. Так или иначе, он принял приглашение, сам не зная почему – просто у него не было выбора, в конце концов. Ему совсем не хотелось никуда идти. Он собирался вечером поехать домой к матери в Гемпшир, и ему вовсе не улыбалось потерять эти несколько свободных дней. Но если столь высокопоставленная леди приглашает к себе молодого человека, глядя ему прямо в лицо, даже одним глазом, как в данном случае, надо быть довольно решительным и упрямым юношей, чтобы отказаться от предложенного ему знака внимания.

Как оказалось, на следующий день он был даже рад, что нашелся предлог не уезжать из Лондона. Вдали от дома Дерик несколько позабыл ощущение своей бесполезности, которое давило на него с того момента, когда военный врач грубо заявил ему, что он не годен к строевой службе. Но когда он бывал дома, это ощущение возвращалось. Все его друзья разъехались из поселка по военным делам. Мать проводила все дни в пункте гражданской обороны, дежуря у телефона на случай воздушного налета (ни одного пока не было), и ей некогда было общаться с сыном. Кроме того, две пустые комнаты в их маленьком доме сейчас занимали две женщины с детьми, приехавшие из Лондона. Дети были слишком малы, чтобы не только подружится с ними, но и просто поговорить. Единственный сын овдовевшей женщины, Дерик был избалован вниманием, и одиночество угнетало его.

Маршалл провел вечер за очередным письмом к одному человеку, который, как он рассчитывал, мог бы помочь ему попасть на временную государственную службу, и в который раз, безо всякой надежды, заполнил бланк центрального регистрационного бюро министерства труда. На следующий день поехал в Лондон ранним поездом.

Хильда назначила встречу в клубе, и Дерик думал, что соберется какое-нибудь общество. Но леди Барбер была одна, в небольшой комнате, которую, по-видимости, зарезервировала за собой, судя по тому, что пара членов клуба, заглянув к ним, извинились и тут же удалились чуть ли не на цыпочках. Она поздоровалась с ним в своей обычной дружелюбной манере и позвонила, чтобы принесли чай. В ожидании чая Хильда развлекала Дерика веселыми, ничего не значащими разговорами. Дерик предположил, что уединение связано с ее внешним видом, на что она несколько раз шутливо намекала. Но как только горничная принесла чай и вышла, Хильда заговорила серьезным, даже несколько официальным тоном.

– Я пригласила вас сюда,– сказала она,– чтобы нашей беседе никто не мешал.– Хильда не пояснила, к кому это относится, но следующие ее слова подтвердили, кого она имела в виду: – Дерик, это серьезно. Уильям не понимает, насколько все это серьезно.

Маршалла так потрясло то, что леди Барбер назвала его просто по имени, что в первый момент до него не дошло, о чем она говорит. Наверное, выглядел он глуповато, потому что Хильда сразу заметила, что он слушает ее невнимательно, и, по всей видимости, поняла причину его рассеянности. Она слегка покраснела и повторила, стараясь сконцентрироваться на том, что хотела ему объяснить:

– Он никогда не заботился о собственной безопасности – никогда. И в своих личных делах всегда был по-детски беззаботным, небрежным. Вам это уже известно. В связи с этим на вас ложится тяжелая ответственность.

Дерик заерзал на стуле под ее испытующим взглядом. Ему никто до этого не говорил, что должность личного секретаря судьи возлагает на него какую-то особую ответственность, кроме как носить цилиндр и разливать чай, и он не понял, что Хильда конкретно имела в виду.

А она, казалось, как всегда, видела его насквозь и читала его мысли.

– Вы знаете, кем изначально был личный секретарь судьи – маршал?спросила Хильда.– Телохранителем судьи. В старые времена в обязанность маршала входило спать у двери комнаты судьи, чтобы туда никто не мог проникнуть.

У Дерика непроизвольно выскочило замечание, что если бы он последовал старинному обычаю, то в Уимблингхэме спал бы много лучше, чем в своем номере, но его легкомысленные рассуждения остались без внимания.

– Телохранителем,– повторила Хильда.– Охрана – вот что нужно судье и что вы и я вместе должны ему обеспечить на оставшееся время сессии.

– Так вы думаете, все еще есть опасность, что на него нападут?– спросил Дерик.

– У меня нет ни малейшего сомнения в этом. А вы сомневаетесь? Дело не только в том, что с самого начала сессии происходят всякие неприятности. Дело в том, что каждый следующий случай серьезнее предыдущего. Вспомните: сначала анонимное письмо, потом дорожное происшествие…

– Но дорожное происшествие здесь явно ни при чем,– возразил Дерик.

– За которым следует второе письмо,– настойчиво продолжала Хильда.– Это значит, что тот, кто все это планировал, знал о происшествии и будет его использовать в своих целях. Что касается самого происшествия – даже здесь у меня нет полной уверенности, будто это случайность. Вам может показаться это глупостью с моей стороны, но у меня такое чувство, что все эти вещи каким-то образом связаны между собой, а это значит – здесь замешан очень умный и опасный человек. Затем – отравленные конфеты и, наконец, нападение на меня. Разумеется, напасть хотели на Уильяма. Что будет дальше? Я абсолютно уверена, что-то должно случиться, и мы должны этому противостоять.

– Конечно, я готов сделать все, что смогу,– ответил Дерик,– но мне всегда казалось, выездного судью должны охранять как никого другого. И это в первую очередь дело полиции, не так ли?

Хильда улыбнулась.

– Я не забыла о полиции,– заявила она.– Вам может показаться неразумным, что сегодня я пришла сюда одна, вместо того чтобы охранять Уильяма, пока мы здесь, в Лондоне. Дело в том, что за ним весь день будет ходить сыщик в штатском из Скотленд-Ярда. Возможно, сейчас он караулит судью на выходе из "Атенеума" "Атенеум" – гостиница первого класса и одноименный клуб в Лондоне. Уильям об этом не знает. Я сама все организовала. Видите ли, я хорошо знакома с одним из помощников комиссара полиции. Кстати,– она посмотрела на часы,– сейчас должен прийти один человек, с которым я хочу вас познакомить. Он, должно быть, уже здесь. И теперь, Дерик,– Хильда обворожительно улыбнулась ему,– – вы поможете мне? Я очень рассчитываю на вас.

Каким-то образом ее рука оказалась в его руке. Неожиданно охрипшим голосом он заверил Хильду:

– Я сделаю все, что смогу… Хильда.

Краткое мгновение проявления чувств закончилось так же быстро, как и возникло. Через секунду леди Барбер сидела выпрямившись в кресле и деловым тоном рассказывала ему, какие меры предосторожности следует предпринять для безопасности судьи на оставшееся время сессии.

– Мы не знаем, откуда ждать следующего удара,– рассуждала она.– После того что случилось в Уимблингхэме, мы должны быть готовы ко всему. Ради его безопасности мы обязаны договориться, что в любое время дня и ночи один из нас будет охранять судью. Мы будем стоять на страже по очереди, как часовые. И если все сделаем правильно, он не заметит ничего необычного. Может быть, вы считаете это глупостью?

Дерик заверил Хильду, что полностью согласен с ней.

– Прекрасно. До понедельника я разработаю небольшой план и…

В дверь постучали, и вошла горничная:

– К вам джентльмен, ваша светлость.

За ее спиной стоял человек-гора. Войдя в комнату, которая сразу уменьшилась в размерах, он молча ждал, пока горничная собирала остатки чаепития. Когда дверь за ней закрылась, человек-гора представился ровным, спокойным голосом:

– Инспектор-детектив Маллет, столичная полиция официальное название полиции Лондона, за исключением Сити, имеющего свою полицию.

Хильда предложила ему взять стул и присоединиться к ним, что он и сделал. Дерик отметил, что, несмотря на свои огромные габариты, этот человек двигался с кошачьей грацией. У мужчины, сидевшего напротив Дерика, были ясные серые глаза и большое добродушное краснощекое лицо, с которым как-то не вязались тонкие, закрученные кверху, на манер военных, усики. Дерику вдруг показалось, что за те несколько секунд, в течение которых он рассматривал гостя, тот, в свою очередь, так сказать, снял с него мерку, запротоколировал и положил в соответствующую папочку. Он не знал, впрочем, что много, очень много людей имели причины впоследствии вспоминать со страхом взгляд этих ясных серых глаз.

– Не хотите ли чаю, инспектор?– спросила Хильда.

– Нет, благодарю вас, ваша светлость,– вежливо ответил Маллет, но внимательный слушатель отметил бы в его ответе нотку сожаления. Затем кашлянул и поведал официальным тоном: – По указанию помощника комиссара я утром посетил магазин фирмы "Бешамель" на Бонд-стрит.– Название фирмы он произнес чисто по-английски, "Бичемэл", что выглядело бы забавным в другой ситуации, но звучало как надо в сугубо полицейском отчете.– И мне было приказано доложить результаты вам,– продолжал Маллет,– и затем следовать вашим инструкциям в этом деле, о котором мне на данный момент ничего не известно. Поэтому я считаю, что вначале мне следует сообщить вам результаты моего расследования, на основании чего вы сможете сделать выводы относительно других вопросов, в которых необходима помощь со стороны полиции.

Он вынул из кармана стандартный полицейский блокнот, нашел нужную страницу, положил блокнот на стол и не разу, как заметил Дерик, не заглянул в него в течение всего рассказа. Детектив нисколько не рисовался – у него действительно была прекрасная память, и блокнотом он пользовался скорее для порядка, чем по необходимости.

– Итак, сегодня утром, в одиннадцать часов, я посетил магазин фирмы "Бичемэл" на Нью-Бонд-стрит,– повторил Маллет.– Я взял с собой коробку шоколадных конфет весом в один фунт, которую вручил мне помощник комиссара. Помощник комиссара сообщил мне, что коробка в таком виде, в котором она находилась, была передана ему леди Барбер. В магазине я беседовал с заведующей, мадемуазель Дюпон. Сказал ей, что я из полиции и интересуюсь данной коробкой по конфет. Затем объяснил мадемуазель Дюпон, что имеются подозрения, что коробка была вскрыта, поэтому необходимо установить, когда и кому она была продана. Мадемуазель Дюпон проинформировала меня, что эта марка конфет, "Буше принцес", изготавливается фирмой и продается небольшими партиями, примерно по пятьдесят фунтов в неделю. Половина поступает в рестораны, а другая половина продается по заказам постоянным покупателям. Она передала мне список заказчиков. Что касается даты продажи, мадемуазель Дюпон сказала, что, судя по обертке конфет, эта коробка была изготовлена на фабрике второго числа этого месяца или чуть позже. Дело в том, что с началом войны поставки бумаги сократились и начиная со второго на фабрике стали использовать оберточную бумагу более низкого качества. Обычно конфеты поступают в магазин на следующий день. Из этого следует, что коробка могла быть куплена между третьим числом этого месяца и седьмым, то есть днем, когда она прибыла в Саутингтон.

– Если только не подменили упаковку,– резко заметила Хильда.

– Я спросил мадемуазель Дюпон, не считает ли она это возможным,спокойно продолжал Маллет.– Она ответила, что обертки явно снимались с верхнего ряда конфет, но затем конфеты были снова завернуты в ту же самую или очень похожую бумагу. Нижний ряд, за исключением двух конфет, по всей вероятности, не трогали. Она сказала, что никто, кроме опытного работника фабрики, не смог бы уложить конфеты так, как они лежали в первоначальном виде. Затем я спросил, кому были проданы конфеты этой марки в данный период времени. Мне был дан список фирм и частных лиц, которым конфеты весом в один фунт высылались по почте. Вот этот список. Не найдете ли вы здесь что-нибудь знакомое?

Он подал Хильде листок бумаги с коротким перечнем адресов и фамилий. Она просмотрела его и отрицательно покачала головой.

– Что касается продаж непосредственно в магазине,– сообщил Маллет, взяв назад список,– то никакого учета покупателей, естественно, не ведется, и продавцы не смогли описать мне их. Тем не менее мне удалось установить, сколько коробок было продано в те дни: три коробки третьего, одна четвертого. В воскресенье, пятого, магазин был закрыт, шестого продали четыре и седьмого – две коробки.

– Всего десять коробок,– подвела итог Хильда.– И вы говорите, что установить покупателей невозможно.

– Совершенно верно.

– Значит, ваши поиски были напрасны.

– Не совсем так,– вежливо ответил Маллет.– Нам повезло – мы смогли сузить период времени покупки конфет до четырех дней. Это значит, что, во-первых, мы можем исключить из круга подозреваемых тех, кто в эти дни не мог находиться на Бонд-стрит. Во-вторых, нам следует обратить внимание на перемещения каждого из интересующих нас людей именно в эти четыре дня. И поверьте мне, полиция довольно редко сталкивается с таким большим объемом работ, как в данном случае.– Маллет помолчал и добавил после паузы: – Должен сказать, что в лаборатории провели исследование содержимого коробки. Результаты предыдущего анализа, который, как я понимаю, был сделан частным образом, полностью подтвердились.

– Да?– несколько разочарованно протянула Хильда. Ей явно не понравилось, что малоприятный господин Флэк оказался прав.

– Это все, что касается шоколадных конфет,– заключил инспектор, убирая блокнот в карман.– Разумеется, мы продолжим расследование, но на данный момент это все данные, которыми мы располагаем. Теперь давайте перейдем к другому вопросу, по которому, как мне сказали, я получу от вас указания.

– Я только что объяснила господину Маршаллу, в чем дело. И считаю, что это часть одного и того же дела.

Инспектор посмотрел на нее с сомнением.

– Вы так считаете?– спросил он.– Мы получили отчет из полиции Уимблингхэма, и на первый взгляд связь между этими событиями не прослеживается.

– Вы не знаете всей истории,– возразила Хильда.

– Нет, не знаю,– согласился Маллет и, усевшись поудобнее, терпеливо выслушал рассказ Хильды о неприятностях, преследовавших их во время выездной сессии.

Когда она закончила свое повествование, детектив спросил:

– У вас есть какие-нибудь предположения насчет того, кто это мог сделать – если считать, что это один и тот же человек?

– Я могу подозревать только одного человека,– ответила леди Барбер.

– Вы имеете в виду Хеппеншталя?

– Если вы задержите Хеппеншталя…

– Мы его задержали. Точнее сказать, с ним побеседовали. Я видел его сегодня утром.

– Вы хотите сказать, что его не арестовали?

– К сожалению, нет, ваша светлость. У нас не было повода для его ареста.

– Но он заключенный, выпущенный под подписку…

– Совершенно верно. Но даже при таких обстоятельствах наши полномочия весьма ограничены. Они определены парламентским актом.

– Я знаю,– откликнулась Хильда.– Акт о профилактике преступлений 1871 года.

Маллет посмотрел на нее с уважением.

– Вы абсолютно правы,– сказал он.– Согласно этому акту человек, отпущенный по подписке, обязан сообщить властям свой адрес и отмечаться в полиции раз в месяц, что он и делал. Хеппеншталь не отрицает, что находился в Маркгемптоне, когда там проходила выездная сессия суда, но он дал мне вполне достоверные объяснения, по какой причине он там был, и утверждает, что никогда не был в Уимблингхэме. У меня нет доказательств, опровергающих его слова. Я, конечно, проверю его показания, но это все, что пока могу сделать.

– Вы хотите сказать, что этот человек будет находиться на свободе и может убить моего мужа в любой момент, а вы ничего не собираетесь предпринять?

– Нет-нет,– покровительственно улыбнулся Маллет.– Совсем не так. Я только хочу сказать, что у нас нет повода для ареста Хеппеншталя. Но это не значит, что мы снимем с него наблюдение.

– Значит, вы можете гарантировать безопасность моего мужа?

– Если угроза исходит от Хеппеншталя, то да, по крайней мере в настоящее время.

– Вы имеете в виду, что угроза может исходить из другого источника?

Маллет пожал плечами.

– Я не могу сейчас сделать вывод,– ответил он.– У нас три разных случая. Во-первых, анонимные письма. Во-вторых, конфеты. В-третьих, нападение на вас. Либо все эти три случая – часть одного плана, либо нет. Если за всем этим стоит Хеппеншталь, то мы можем предотвратить очередную попытку, но только если эти два предположения верны. Я не рискнул бы давать гарантии на основании этих двух предположений. Давайте рассмотрим вероятность других вариантов. Возможно, Хеппеншталь написал анонимные письма – судя по его характеру, он вполне мог это сделать. Я также полностью не исключаю вероятность его пребывания в Уимблингхэме. С другой стороны, случай с шоколадными конфетами представляется мне отдельным делом, и я лично не верю, что здесь замешан Хеппеншталь. Утром я показал его фотографию в магазине, и никто из продавцов не опознал его. Это, конечно, не основание для его полного оправдания, так как он мог нанять посредника, но откуда он мог знать, что это любимые конфеты судьи?

– Если у него очень хорошая память, то мог это знать,– вставила свое слово Хильда.

Маллет поднял брови, но не высказал удивления по этому поводу.

– Даже если так,– продолжал детектив,– трудно себе представить, что человек, напавший на вас на прошлой неделе в Уимблингхэме, начал с того, что в общем-то разыграл глупую шутку с конфетами. Может быть, я ошибаюсь, но эти два случая не увязываются вместе.

– Мне кажется, вы ошибаетесь,– твердо заявила леди Барбер.– Я почти полностью уверена, что эти события взаимосвязаны. Кто-то сознательно преследует моего мужа.

– Что же, давайте будем относиться к тому, что случилось, с этой точки зрения,– добродушно согласился инспектор.– Исключив Хеппеншталя. Есть ли в этих трех случаях что-то общее – вернее, в четырех, имея в виду два письма? Есть ли некий человек, который мог бы теоретически быть замешан во всех четырех событиях?

После небольшой паузы Дерик сказал:

– Сейчас я припомню. Если начать сначала, первое письмо было подкинуто в гостинице в Маркгемптоне, когда мы были на ленче.

– Кто – мы?

– Судья, я, шериф, его жена, священник и господин Петигрю.

– Вся прислуга тоже была в это время в гостинице, не так ли?

– Совершенно верно. Бимиш – клерк, дворецкий, мой слуга и миссис Сквайр, повариха.

– Я полагаю, никто не видел, каким образом письмо было доставлено в гостиницу?

– Нет, никто.

– Значит, можно предположить – пока только предположить, что либо письмо принесли в гостиницу, либо его написал один из присутствующих в гостинице.

– Думаю, да.

– А как было дело со вторым письмом?

– Кажется, Бимиш вынул его из почтового ящика. А может быть, Сэвидж – я не помню точно.

– А кто находился в гостинице в то утро, когда пришло это письмо?

– Только старший констебль и господин Петигрю. Помощник шерифа прибыл немного позже, чтобы сопровождать господина судью в суд.

– Еще один вопрос по поводу второго письма. В нем содержится намек на дорожное происшествие, которое случилось в предыдущий вечер. Кто знал об этом?

– Ну, в общем-то никто, кроме полиции, нас троих, кто были в машине. Был, правда, еще один человек – на улице, но он ушел.

– О нем не следует забывать. А трое в машине – это вы, судья и кто еще?

– Господин Петигрю.

– Если вы думаете…– начала Хильда, но Маллет вежливо не дал ей закончить фразу:

Теперь что касается Саутингтона. Здесь довольно трудно определиться. Вы говорите, что конфеты прибыли по почте?

– Бимиш так сказал, но оберточная бумага с бандероли не сохранилась, и слуги толком не знают, куда она делась.

– В любом случае конфеты прибыли из Лондона, а были куплены несколькими днями раньше. Кто из присутствующих в Саутингтоне ездил накануне в Лондон?

– Леди Барбер.

– Кто-нибудь еще?

– Из тех, кто был в гостинице,– никто.

– Таким образом, исключаются все, кого мы связываем с письмом, полученным в Маркгемптон, кроме…

Хильда не выдержала:

– Инспектор Маллет, я больше не могу слушать этот вздор. Абсолютно бессмысленно подозревать господина Петигрю! Мы напрасно теряем время.

– Я так не считаю, ваша светлость,– очень вежливо ответил Маллет.– Я ищу подтверждения вашей теории, что все эти события каким-то образом связаны между собой. Если в результате моих рассуждений мы приходим к отрицательному выводу, значит, ваша теория не совсем верна. Кстати, господин Петигрю был в Уимблингхэме?

– Да, был,– подтвердила Хильда,– но это не может служить доказательством…

– Ну, до доказательств еще далеко. Если исключить случай с конфетами, какие предположения остаются?

– Я не хочу исключать случай с конфетами,– заупрямилась Хильда.– Вы сами только что сказали, что их мог купить некий посредник. А это значит, что любой из про живавших в гостинице мог организовать их присылку в Саутингтон.