Текст книги "Некрочип"

Автор книги: Синтия Хэррод-Иглз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Синтия Хэррод-Иглз
Некрочип

Посвящается моему другу Тони, чьи тектонические усилия помогли появиться этой и прочим мышам.

Глава первая
Все беды от бутылки

Было необычайно спокойно в эти последние несколько дней. Скорее всего, по-летнему теплая, солнечная погода, установившаяся на какое-то время в конце холодной и сырой весны, расслабляюще подействовала на известного рода публику. Но продержись такая благодать чуть подольше, общественный организм вполне мог пострадать от приступа какого-нибудь нового криминального зуда. И тогда уж никто не позавидовал бы сотрудникам уголовной полиции. А пока греться на солнышке было интереснее, чем злоумышлять на своего ближнего.

К полудню атмосфера в столовой департамента уголовной полиции Шеферд-Буша сгущалась до такой степени, что ею, вместо молочного крема, можно было сдабривать яблочный пирог. Совсем как солдаты-окопники во время затянувшейся передышки между боями, посетители сосредоточенно пили чай, играли в карты или сдержанно выражали недовольство.

Инспектор Слайдер всего каких-нибудь полчаса назад выпил чашку чая, которую принесли ему прямо в кабинет, но, подпав под влияние охватившей всех летаргии, согласился выпить еще одну, за компанию со своим ближним подручным сержантом Атертоном. Посетителям, которые до них занимали столик в самом углу зала, удалось немного приоткрыть окно, и теперь живительный аромат свежей листвы платана, стоявшего неподалеку, потихоньку вытеснял характерную для таких мест малоприятную смесь запахов жареной картошки и человеческого пота.

Слайдер сидел и с отрешенным видом то погружал пакетик с чаем в горячую воду, то вытягивал его – верный признак того, что его мозг работал на холостых оборотах.

Нельзя не сказать, что к тому времени в столовой заметно расширился ассортимент чая в пакетиках. На раздаче можно было выбрать себе, скажем, Эрл Грей или Ориндж Пикэу, Лэпсанг Сучонг или Брэкфаст Бленд, специально ориентированный на общепит. Таков был ответ администрации на недовольство посетителей переходом на чай в пакетиках, который был в свою очередь вызван тем, что этот популярный напиток постепенно, при традиционном способе заварки, превратился в желтоватую жижицу. Так как чай покупал Атертон (пришел его черед), Слайдеру достался Эрл Грей, бывший ему совсем не по вкусу, но он тем не менее решил промолчать, потому что трепетал перед левой бровью своего приятеля, которая имела обыкновение резко вздыматься вверх при малейшем проявлении мещанства. Атертону было скучно до такой степени, что в его руках оказался свежий номер газеты «Джоб», официального органа столичной полиции, исследовательский стиль которого выдавал руку Дэвида Эттенборафа. Он открыл вторую полосу и обнаружил помещенный там репортаж о легкоатлетических соревнованиях в Садбери.

– Пишут, что «после того, как констебль Терри Смит упал на стометровке с барьерами, он несколько минут лежал в прострации». Какое железное здоровье!

Слайдер взглянул сбоку на первую страницу. Там была фотография двух очаровательных щенков восточноевропейской овчарки в полицейских фуражках козырьками назад, помещенная под смелым заголовком, набранным крупным шрифтом: «Зевающий патруль». Слайдер заинтересовался содержанием статьи. «Работу полиции в нынешнее время можно сравнить разве что с игрой в догонялки, которой так самозабвенно предаются крошечные Доон и Династи. Но всего двенадцать месяцев назад...» Дальше читать не было смысла. На последней полосе были еще какие-то спортивные новости и карикатура, не имевшая отношения к юмору. Слайдеру невольно вспомнилось, что говорила ему Джоанна о том, как музыканты-духовики отзываются о своей работе: «Половину всего времени безумно скучно, другую половину – безумно страшно». Сейчас она была далеко от него, уехала на гастроли. Но мысли все равно были поглощены образом любимой женщины, и единственное, что ему с трудом удавалось, так это не вспоминать о ней чаще, чем один раз в десять минут. Атертон перевернул страницу.

– Вот, – вырвалось у него. – Здесь о Диксоне. Некролог. – На некоторое время он погрузился в чтение. – Можно было написать и побольше, – сказал он с огорчением.

– От них дождешься, – согласился Слайдер. Умереть прямо на работе, имея позади тридцать лет самоотверженной службы, а в итоге для такого человека в газете меньше места, чем для крошечных Доона и Династи. Те, правда, фотогеничнее... Но если по существу, то только смерть от сердечного приступа спасла шефа от расправы. – Ты что-нибудь слышал о нашем новом начальнике? – спросил Слайдер, дабы отвлечься от воспоминаний о Диксоне, смерть которого он переживал, как личную утрату, и считал следствием тех гонений, которым несправедливо подвергался его бывший начальник. – Как его фамилия – Бойкот?

– Бэррингтон, – поправил Атертон. – Старший полицейский офицер И. В. Н. Бэррингтон.

– По-моему, это кто-то из любителей крикета. – Атертон, которому вообще ничего не было известно о предмете разговора, выглядел озадаченным. – Я никогда с ним не сталкивался. Может, тебе что-либо известно?

– Его перевели к нам из Кенсингтона, как мне кажется, а где он был до того, не имею понятия. Но начинал он на севере, там, где царство моркови. – Он оглянулся по сторонам и увидел за соседним столиком констебля Мак-Ларена, только что присланного из Лэмбета на место Ханта. Тот, не отрывая глаз от газеты «Сан», методично поглощал разогретый в микроволновой печи гранвикский мясной пирожок, не освободив его полностью от целлофановой обертки. Атертона чуть не передернуло. – Эй, Морис, ты ведь, кажется, работал в Кенсингтоне? Может, видел там старшего офицера Бэррингтона? Что он за человек?

Мак-Ларен оторвался от газеты и недоеденного пирожка. Он даже не заметил, как какая-то тягучая масса коричневого цвета соскользнула с корочки и шлепнулась на стол.

– Бэррингтон? Он ничего, здоровый такой. А лицо все в отметинах от прыщей. Вид, как у битого-перебитого грузовика.

– Это не главное. Ты лучше скажи, какой у него характер? – не выдержал Атертон.

– А какой характер может быть у человека, если в лучшие годы его юности он сильно смахивал на пиццу? Вообще-то, он отставной военный. Боксировал за свою часть, хороший стрелок. Числится в каком-то там стрелковом клубе по дороге на Уотфорд. В Кенсингтоне все его называли Иван Грозный.

– Звучит устрашающе.

– Просто у него инициалы такие: И. В. Н. – охотно пояснил Мак-Ларен. – Но в любом случае, это человек из Йоркшира. Думаю, не надо рассказывать, какие там порядки. В провинции вообще начальник – это все равно, что бог. В столичной полиции руководство как-то человечнее, что ли. – Было ясно, что он так и не заметил сидевшего в углу Слайдера – высокая фигура Атертона полностью загораживала шефа. – Наверно, любит дисциплину? – нарочно перебил его Атертон.

– Сами скоро увидите, – ответил Мак-Ларен не без злорадства. – Конец вашей вольнице. И больше ни одного нераскрытого убийства – это вам не Диксон. А что до тебя лично, Джим, то ему не захочется услышать два раза, что сотрудники какого-то отдела заняты в течение всего рабочего дня только чтением полицейской газеты и при этом норовят закончить пораньше, да прямиком в Хэрродз-Фуд-Холл.

– Вы что, действительно так делаете? – мягко спросил Слайдер, обращаясь к Атертону. – А я и не знал.

Мак-Ларен привскочил на стуле.

– Простите, шеф, – сказал он, краснея. – Я вас не заметил.

– Это не беда. Спасибо, что просветил. Так значит, мистер Бэррингтон любит, чтоб все было как на флоте?

– Отставной военный. Говорили, что он служил в почетном карауле. Но я не берусь утверждать. Скажу только, – что ему нравится, когда все как на параде.

– Что ж, это меня устраивает? – вяло произнес Атертон, откидываясь на спинку стула и протягивая под столом свои элегантные ноги. – Пусть запретит наконец МакКэю носить нейлоновые сорочки.

– Боюсь, что у нас с ним разные представления о «парадном», – сказал Слайдер. Он отодвинул от себя чашку с давно остывшим чаем и поднялся с места. – Я, пожалуй, пойду, надо разобраться с бумагами.

Возвращаясь в свой кабинет, он размышлял по дороге о последних днях старшего полицейского офицера Роберта Скотта Диксона, которого подчиненные называли меж собой просто Джордж. Нет, он не умер за своим рабочим столом, как ему предсказывали не остывшие от хорошей взбучки констебли нескольких поколений. Правда, отчасти так и вышло – он потерял сознание, когда его поразил первый сердечный приступ и кроме врачей скорой помощи понадобились усилия еще четырех сотрудников, чтобы вытащить его из-за стола и снести вниз к машине – шеф отличался крепким телосложением.

На следующий же день Слайдер навестил его в госпитале и с трудом узнал Диксона в человеке, который лежал на высокой белой кровати, опутанный множеством проводов, соединявших странным образом уменьшившееся тело с электрической сетью и полдюжиной мониторов. Он совсем затерялся среди массы окружавшей его аппаратуры. Лицо его было бледное и такое чистое, что создавалось впечатление, будто санитарки постарались не просто вымыть пациента, но и соскрести с него тот налет бесцеремонности, который был всем хорошо знаком. Только вот руки, лежавшие поверх белой простыни, смогли все же противостоять процедуре очищения – указательный и средний пальцы на каждой из них были до самого сгиба рыжего цвета, как будто он всю жизнь курил одновременно две сигареты. Впервые он выглядел, как пожилой человек, и Слайдера неожиданно посетила тревожная мысль о скором конце того, кто в его глазах имел настолько мало общего с обыкновенными людьми, что и смертным был едва ли.

Второй сердечный приступ, случившийся на следующий день, был не таким сильным, как первый, но и этого хватило, чтобы поставить точку. Однако истинная причина смерти, как представлялось Слайдеру, была совсем иной. Он давно почувствовал, что кто-то заинтересован в скорейшем уходе Диксона. Особенно это стало заметно в последнее время, хотя пресса была полна похвальных откликов о работе департамента после успешного расследования того, что бульварные листки называли «убийствами по заказу смерти». Но и тут, когда под его руководством были получены ощутимые результаты, Диксон не стремился попадать в объектив телекамеры. Он вообще не соответствовал ни образу худощавого ловца удачи с проницательными глазами, ни располагающего к доверию старины-коппера. Человек настроения, он скорее был похож на передвижную гору Этну, извергающую облака вулканического пепла. Вопросы журналистов встречались в штыки, и им разве что не советовали не совать свой нос в чужие дела. Стоя рядом с шефом в такие минуты, Слайдер с ужасом представлял себе, как местный редактор торопливо заменяет одобрительно-шутливый заголовок «Портрет Диксона на зеленом фоне Шеферд-Буша» на сердито-риторический «А что он сам о себе думает?»

Но, в конечном счете, если наверху захотят, то повод всегда найдется, тем более что недочеты в работе Диксона были столь же очевидны и многочисленны, как и его достижения. И вот сначала местное руководство оказалось вовлеченным в какую-то закулисную игру, а затем завязался флирт с сотрудниками из команды Диксона, у которых откровенно требовали компромат на своего шефа. Слайдер, которого Атертон по-дружески называл БОССИК, что означало «Божий Одуванчик Среди Сплетников, Интриганов и Карьеристов», некоторое время не мог вникнуть в суть происходящего. Когда наконец пришла и его очередь, он был буквально ошарашен адресованными ему в завуалированной форме посулами и угрозами. Пришлось Атертону и Джоанне соединить свои усилия, чтобы раскрыть ему глаза, после чего у него вдруг возникло желание вернуться и разбить кое-кому нос. Он бы так и поступил, не убеди его друзья, что, сам того не сознавая, он избрал во время беседы лучшую тактику, чем если бы с самого начало был в курсе всех событий.

Слайдер внял голосу разума, но продолжал испытывать одновременно злость и досаду.

– Если бы я тогда догадался, куда они клонят!.. А их вопросы?.. Вы только представьте, этим недоноскам нужно подтверждение, что Диксон расист. Вот что, оказывается, имелось в виду, когда они спрашивали, отчего это в нашей фирме нет ни одного чернокожего констебля...

– Забудь это слово – «чернокожий»! Гораздо лучше сказать «эпидермозатрагиваемый».

– Заткнись, Джим, – сказала Джоанна. – Речь идет о серьезных вещах.

– Для Диксона все люди были просто люди, не важно, какого пола или цвета кожи. А чего стоит вся эта болтовня насчет его отношения к прессе?! Может ли вообще какой-нибудь коппер ублажить этих шакалов, не скормив им свои яйца в сдобе?

– Для всех нас, – неожиданно серьезно заговорил Атертон, – самое разумное – это на время пригнуть голову. Когда дерьмо падает на лопасти вентилятора, лучше быть живым трусом, чем павшим героем.

– Ненавижу, когда ты так говоришь, – сказала Джоанна с горечью.

– Это из сборника афоризмов Майкла Дугласа, – заметил обиженный Атертон.

– Ты сейчас напоминаешь молодого и не очень умного судебного исполнителя, который старается произвести впечатление на машинисток.

– А лояльность? – последовал вопрос Слайдера, который был зол настолько, что не замечал посторонних реплик.

– Это далеко не однозначная вещь, – сказал Атертон как бы в свое оправдание. – Ты уверен, что Диксон был бы лоялен к тебе?

– Да.

– Даже если бы ты серьезно провинился?

– Он ни в чем не виноват, – парировал расстроенный Слайдер.

– Тогда ему нечего опасаться, – с убийственной логикой заключил Атертон.

Попробовав все возможные варианты, влиятельные люди решили сделать упор на злоупотреблении алкогольными напитками, о чем Слайдер впервые услышал от самого Диксона.

Это произошло, когда их обычная служебная беседа в кабинете Диксона близилась к своему завершению. Слайдер, ожидавший, что шеф его вот-вот отпустит, вдруг заметил в нем какую-то странную перемену.

– Мне предложено встать на компьютерный учет. Вот письмо от Регги Везерспуна, – неожиданно произнес Диксон, вялым жестом указывая на подрагивающий приемный лоток. Речь шла о начальнике полиции округа.

– Но сэр?

– Послушай Билл, не смотри на меня такими невинными глазами! Тебе же все прекрасно известно. Ведь ты пил чай у этого самого Везерспуна на прошлой неделе. Или я ошибаюсь? – Диксон старался выглядеть сердитым, что не скрылось от глаз Слайдера. Выражение лица шефа было настороженным, как у человека, который старается определить, кто его настоящие друзья. А может быть, просто хочет оценить свои собственные возможности.

– Мне предложено сделать выбор: либо я соглашаюсь на перевод в другое место, либо прохожу официальную проверку степени моей алкогольной зависимости, в результате которой будет признана моя непригодность к исполнению служебных обязанностей и последует неминуемая отставка. Таким образом, теперь все зависит от меня самого, как сказал Везерспун; я могу избрать легкий или трудный путь.

– Уверен, что вы им так просто не сдадитесь, – сказал Слайдер. Ведь Диксон его ни о чем не спрашивал; ему необходимо было еще раз убедиться в правоте своей позиции. За время совместной работы Слайдер успел изучить своего шефа во всех ипостасях, но сейчас он видел перед собой совершенно незнакомого Диксона. Не было никаких признаков того, что он был зол, подавлен или же испытывал какой-то страх перед будущим. Напротив, в нем чувствовалось такое внутреннее спокойствие, скорее даже отстраненность, как будто он был вынужден проявлять вежливое внимание к ребенку своего друга, в то время как его ум занимали совсем другие мысли.

– Утомление вследствие злоупотребления алкогольными напитками, – задумчиво произнес Диксон. – Не знаю. Но будет пятно в моем послужном списке.

– Ничего у них не выйдет, – сказал Слайдер. – Это еще нужно доказать. А здесь каждый...

– ... получит приглашение на официальный разговор. Потребуют сделать соответствующие заявления. Кое-какие имена возьмут на заметку, чтобы припомнить при случае, а для неявки не будет никаких уважительных причин. Если ты не друг, значит – враг. Не забывай об этом.

– Я сам буду выбирать себе друзей, – возмутился Слайдер.

– Как бы тебе не оказаться в дураках, – добродушно предостерег Диксон. – Если ты не захочешь сотрудничать с ними, тебя ожидает та же участь, что и меня. Помни, что ты уже на заметке.

– Меня это нисколько не заботит.

– Но ведь должно заботить! Ты здесь для того, чтобы делать работу, важную работу, как мне представляется. Что ж хорошего, если, так вот бездумно ты поставишь крест на своей карьере? Нет, послушай! Если от тебя потребуют нужное им заявление, сделай – пусть заткнутся. А если все же мне придется уйти, проси нового назначения. Пускай переведут тебя в другой участок, на должность старшего инспектора – будешь там по-прежнему заниматься – делом, которому тебя научили. – Он поднял свою мясистую ладонь, как бы предупреждая возможные возражения. – Да и в конце концов о пенсии надо подумать. Ты ведь не Питер Пэн, черт возьми.

– Сэр, – решил все же возразить Слайдер.

Но Диксон, похоже, уже выдохся.

– Ладно, – сказал он, как бы уступая, – делай, как знаешь.

Слайдер покинул кабинет шефа с тревожным предчувствием. Старик решил пойти до конца – и правильно. Он не может и не должен позволить так легко приклеить ему ярлык горького пьяницы и неудачника. И в то же время у него был какой-то отрешенный вид. Как будто он не желал вмешиваться в ход событий, давая возможность всему идти своим чередом, – или у него просто недоставало сил.

Следующие три дня Слайдер пребывал в состоянии нервного ожидания, готовясь в любой момент получить уведомление о служебном расследовании, что означало бы, что Диксон отказался встать на компьютерный учет. А на четвертый день Диксона прямо за рабочим столом поразил сердечный приступ, освободив от необходимости выбора между пленом или смертью на поле боя. Вместо этого он бросился, как бы в стиле Батча-Кассиди в такую пропасть, где ему не грозило преследование.

Слайдеру уже приходилось задумываться над тем, что бы он почувствовал, если бы Диксон отправился туда, откуда никто не возвращается. Он допускал, что подобное событие вызовет у него чувство печали, может быть, сожаление об утрате. Но он никак не предполагал, что ему предстоит испытать одновременно состояние озлобления и подавленности. Кто же мог подумать, что Диксона убьют? Единственным утешением было то, что шеф покинул службу и белый свет без единого пятна в послужном списке. Павший герой. Слайдер представил себе, каких ухищрений стоило такому «неудобному» человеку, как Диксон, в течение тридцатилетней службы избегать того, – чтобы его втоптали в грязь.

Слайдер услышал настойчивые телефонные звонки в дальнем конце коридора, но когда добежал до двери своего кабинета, телефон умолк. Слайдер только пожал плечами и решил подойти к рабочему столу – вдруг, пока он отсутствовал, там появилось что-нибудь новое. Но на столе лежала та же дребедень, что и полчаса назад. Бывали и раньше такие периоды, когда наступало как бы затишье и он превращался в обыкновенного канцелярского служащего. Он взял в руки папку с документами, которые все время откладывал на потом, но, когда в дверь кабинета постучали, он с облегчением оторвался от них, испытывая при этом благодарность к тому, кто отвлек его от работы.

В приоткрывшейся двери показалась голова Жабловски. Волосы у нее всегда были коротко подстрижены и стояли ежиком. В первые дни после очередного посещения парикмахерской, на нее вообще жалко было смотреть – небольшие заостренные кверху уши напоминали двух зайчат, которые, лишившись убежища, сиротливо сидят посреди жнивья.

– Ой! Вы здесь, сэр.

– Как видите. Какие проблемы?

– Нам позвонил мистер Бэррингтон, спросил, где вы. Я обещала, что как только вас увижу, сразу же передам, что ему надо с вами встретиться. Кстати, он звонил по вашему телефону.

– Я только что вернулся. А откуда он звонил?

– Отсюда. Я имею в виду, из кабинета мистера Диксона, сэр.

– Уже? А мне казалось, что он не выйдет раньше понедельника.

Жабловски наморщила нос.

– Не терпится в чужие сапоги запрыгнуть. А может, решил застать нас врасплох. Мак-Ларен сказал...

– Начнем с того, что отбросим всякие предубеждения, – одернул ее Слайдер. – Надо же дать человеку шанс.

– Хорошо, шеф, пусть будет по-вашему, – сказала Жабловски, демонстрируя всем своим видом, что она в корне не согласна.

Было довольно неприятно, постучав в дверь кабинета Диксона, услышать, как незнакомый голос отвечает:

– Да!

При этом особенно удручала сама форма ответа. Ведь если человеку трудно произнести более длинное слово «войдите», вряд ли он создаст нормальную обстановку для работы. Тем не менее, оказавшись в кабинете, Слайдер, следуя своим принципам, постарался придать лицу приветливое выражение, с которым любой служащий должен представляться новому начальнику.

– Моя фамилия Слайдер. Вы хотели меня видеть, сэр?

Бэррингтон стоял сбоку от своего стола, повернувшись спиной к двери, и смотрел в окно. Его руки были свободно опущены вниз – только пальцы правой нервно барабанили по столу. Так как он был высок и имел при этом крепкое телосложение, его темный силуэт на фоне окна делал комнату менее освещенной, чем обычно. Несмотря на свою массивную фигуру – благодаря сильно развитой мускулатуре, а не жировым отложениям – он выглядел вполне раскованным и элегантным, тем более, что на нем был прекрасно сшитый костюм. Слайдер невольно сравнил его с Атертоном, который вечно придавал своей фигуре несколько изогнутый контур, как бы извиняясь за свой необычно высокий рост. Костюм нового шефа наверняка вызвал бы у него одобрение. Даже Слайдеру, который ничего не смыслил в портновском искусстве, сразу бросилось в глаза его отличное качество. Что же касается обуви – а по глубокому убеждению Слайдера, в ней в наибольшей степени проявляется характер человека, – то на ногах у Бэррингтона были дорогие черные туфли из толстой кожи, начищенные до такого блеска, которого могут добиваться разве что солдаты. Одним словом, все это не сулило ничего хорошего.

Когда наконец Бэррингтон повернулся к посетителю, оказалось, что очень трудно заставить себя не смотреть ему в лицо. Прежде всего, оно было довольно большое – даже если принимать во внимание необычные габариты его обладателя, – и это впечатление еще более усиливалось оттого, что волосы на голове Бэррингтона были черные и жесткие, как проволока, так что никакому парикмахеру не удалось бы их укротить. Такое лицо, несмотря на свою необычную величину, могло обладать даже какой-то особой привлекательностью... Если бы природа оставила его в покое. В действительности же оно являло собой как бы результат стихийного бедствия. Слайдер содрогнулся, представив себе, как могли выглядеть ранки, после которых остались такие шрамы. Смуглая кожа была вся в оспинах и бороздках и напоминала поверхность малого космического тела, блуждающего в межпланетном пространстве.

И вот среди руин, оставшихся после страшной катастрофы, под густыми черными бровями блестели умные карие глаза, почти что по-звериному прекрасные в окаймлявшей их черной бахроме ресниц. Слайдер подумал, как смотрели эти глаза в годы юности их несчастного обладателя, когда их со всех сторон окружали свежие язвочки от вскрывшихся прыщей, и невольно проникся состраданием к тому подростку, который обращал к людям свою прыщавую физиономию, а в ответ получал лишь брезгливые взгляды. Да, старина Бэррингтон был, пожалуй, достоин жалости, и в порыве искреннего сочувствия чужому горю Слайдер еще раз оценил верность пользующейся особой популярностью среди полицейских поговорки: «Судьба индейка». А еще он готов был простить ему в эту минуту даже его «Да!», которое Слайдер услышал впервые, когда постучал в дверь кабинета своего бывшего шефа.

– Ах, Слайдер, – холодно отреагировал Бэррингтон, окидывая вошедшего внимательным взглядом. Голос, как бы под стать ему самому, оказался сильным и звучным. Такой голос только и могли услышать на продуваемом ветрами плацу где-то на севере. – Мы, кажется, раньше не встречались. Ваше имя Билл? – спросил он после того, как, по-видимому, мысленно занес главные приметы своего собеседника в какое-то воображаемое досье. – Можно без церемоний – я ведь еще не вступил в должность. Просто мне подумалось, что мы могли бы поговорить по-товарищески в качестве первого знакомства.

– Сэр, – сдержанно отозвался Слайдер. Предложение обходиться без церемоний вдохновляло не больше, чем перспектива покачаться в гамаке из колючей проволоки.

Губы Бэррингтона растянулись в улыбке, но больше на покрытой кратерами лунной поверхности ничего не двинулось.

– Ну-ну. Так это значит Шеферд-Буш – вотчина Диксона, которую ему удалось обустроить по своему вкусу. Заключительная часть фразы никак не была похожа на одобрение.

– Так вы были с ним знакомы, сэр?

– О, да. – И ни слова о том, было ли ему приятно это знакомство. – Мы были в Ноттинг-Хилле в одно и то же время. С тех пор прошло уже несколько лет.

– Я не знал, что он работал в Ноттинг-Хилле, – сказал Слайдер. Ему показалось, что настал подходящий момент, чтобы перехватить инициативу. – Его смерть буквально потрясла всех. Это для нас большая потеря, сэр.

– Он был не простой человек, – обронил загадочную фразу Бэррингтон. Его показное добродушие, видимо, давалось ему с большим трудом. Пальцы вновь забарабанили по столу. – Здесь вообще-то моют окна? – скорее рявкнул, чем сказал он. – Вот это, например, совсем уже мутное.

– С тех пор, как я здесь, окнами никто не занимался, сэр, – сказал Слайдер.

– Вот мы и займемся. Не лишне и краску подновить кое-где; да и комнатные растения не помешали бы. Меня удивляет, что машинистки до сих пор не проявили инициативу в этом смысле. Обычно, если в учреждении есть машинистка, есть и цветы в горшках. Они как бы не могут существовать друг без друга.

– Мы всегда испытывали недостаток в вольнонаемных работниках, – констатировал Слайдер.

– Я хочу, чтобы помещения были светлыми, – продолжил критическую часть Бэррингтон. – Можно ли надеяться, что люди проявят на работе свои лучшие качества, если кругом грязь.

Он остановился, давая Слайдеру возможность выразить свое согласие или несогласие с мнением нового шефа, но тот ловко увернулся от раскрытых частей капкана. Взгляд блестящих глаз сделался заметно строже.

– Я довольно долго пытался дозвониться к вам по телефону, но все безуспешно – вас не оказывалось на месте.

– Да, сэр, – коротко ответил Слайдер, глядя прямо в глаза Бэррингтону. Наступил решающий момент, чтобы прояснить некоторые принципиальные вопросы. Бэррингтон первый не выдержал и отвел взгляд в сторону.

– Пока все спокойно. – Произнося эту фразу, Бэррингтон обогнул край своего письменного стола и выдвинул кресло, как бы намереваясь продолжить разговор сидя.

– У нас всегда есть работа, сэр. Просто в данный момент нет никаких серьезных происшествий.

– Вот и хорошо. Значит, самое время заняться реорганизацией. – Он раздумал садиться и вместо этого облокотился на спинку кресла. Наблюдая за движениями своего собеседника, Слайдер вспомнил, что театральные актеры, которым по ходу пьесы приходится произносить длинные монологи, тоже стараются использовать находящиеся на сцене предметы, чтобы не казаться статичными. – На первое место я всегда ставлю организацию. Это относится как к людям, так и к рабочим местам. Поэтому мне прежде всего хотелось бы знать, кому какие вещи лучше всего удаются.

– У нас хорошая команда, сэр, – сказал Слайдер. – Я уже довольно долго работаю с этими людьми...

Бэррингтон сделал едва заметное движение – совсем как засевший в траве кот, когда он нацеливается на опустившуюся неподалеку птичку.

– Вы, как я понимаю, отказались от должности старшего инспектора. Каковы были мотивы такого решения?

– Не хотел уходить с оперативной работы, сэр. – Слайдер понимал, что этот вопрос обязательно возникнет, и заранее обдумал свой ответ. – Я никогда не был в восторге от канцелярской работы и заседаний.

– Не вы один, – уверенно заявил Бэррингтон. – Но если эта работа необходима, значит, кто-то должен ее выполнять. – На что Слайдер заметил про себя: «Как бы не так» и «Кто угодно, только не я». – Надеюсь, что каждый член команды постарается показать все, на что он способен. Мы никому не позволим отлынивать. У нас не будет слабых звеньев. – Что можно было сказать против этого? И Слайдер ничего не стал говорить. – Нам всем предоставляется возможность взять новый старт. У Боба Диксона были свои методы работы, и иногда они приносили неплохие результаты. Но его методы – это не мои методы. Диксона больше нет, и теперь я здесь отвечаю за все. Поэтому я вправе рассчитывать, на абсолютную лояльность всех сотрудников. И вы можете передать от моего имени, что взамен им гарантирована моя абсолютная лояльность.

– Обязательно передам, сэр.

Такой вялый ответ немного озадачил Бэррингтона и по коротком размышлении он решил продолжить изложение своей позиции.

– Кое-что нам придется изменить. Многое здесь было пущено на самотек. Но я никого не виню. Известно, что такое случается и в других местах. Но не там, где командую я. Мне по душе результативная работа. И люди чувствуют себя увереннее, когда ясно представляют, чего от них ждут.

– Сэр, – сказал озадаченный Слайдер. На первый взгляд, он имел перед собой вполне дремучего человека, но в то же время его не покидало ощущение совсем нешуточной угрозы. Это можно было сравнить с тем, как если бы какие высшие существа вдруг посчитали, что для общения с неотесанными homo sapiens вполне сгодится набор затасканных клише. Очевидно, мыслительные процессы, протекавшие в голове Бэррингтона, были настолько изощренными, что оказывались выше понимания Слайдера. А за что же он все-таки не любил Диксона? Может, это было просто брезгливое отношение образцового строевика к неряшливому человеку? Но могли ведь быть и по-настоящему серьезные причины. Настолько серьезные, что Бэррингтон даже не пытался скрывать своего отрицательного отношения к предшественнику.

Похоже, что на разговор со Слайдером отводилось вполне определенное количество минут. Бэррингтон вышел из-за стола и протянул руку для прощания.

– Рад был возможности немного поговорить с вами.

В одно мгновение рука Слайдера была поймана, стиснута и вновь отпущена. В следующий миг Бэррингтон, используя не физическую силу, а всего лишь внушительные размеры своего тела, распахнул дверь и вытеснил посетителя в коридор. Проходившая мимо сотрудница, которую звали Норма, увидев Слайдера, остановилась. Но когда в поле ее зрения оказался Бэррингтон, она уже окончательно замерла. Он приветствовал ее своей механической улыбкой, в то время как его глаза сделали моментальный снимок Нормы для будущего досье.