Текст книги "Сине-фантом No 10"

Автор книги: Сине-фантом Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Всем известны в философии магистральные линии Платона и Демокрита, а сферу философско-художественную да будет позволено вслед за Шопенгауэром разделить на зоны влияния Платона и Аристотеля, зону архетипических идей и трагических коллизий и зону детализированной конкретности и специфических характеров. В таком случае фильм "АССА" определенно произведе

– 55

ние платонической трагедии. Если и есть в нем что-то по-аристотелевски характерное, узнаваемое, осязаемое, реальное, то служит оно на самом деле сюрреальному, подчиняясь основной задаче высвечивания и придания убедительности архетипически космогонической драме.

В "АССЕ" есть мгновения "узнавания", способные прошибить двойственным чувством щемящей ностальгии, смешанной с радостью избавления, но все-таки не о знакомом всем допотопном или, скорее, простите, "не столь отдаленном" времени фильм, но о смене времен, когда выходят наружу архетипы человеческого сознания, недаром одновременно с событиями современности разыгрывается кульминационное действо конца павловской эпохи. Важны не столько характерные черты событий, сколько то, что они знаменуют собой крушение старого и зарождение нового космоса.

Как настоящий платонический художник С.А.Соловьев выдвигает на передний план не приметы времени, а такой архетип культуры, как любовный треугольник. Этот смелый шаг и уверенный жест стоил фильму закрепления за ним репутации мелодрамы. Не следует этого и отрицать. Для фильма "АССА", как для произведения эпохи постмодерна, заведомо должно быть свойственно кодирование на разных уровнях, в том числе и на уровне "китч". Но любовный треугольник Соловьева нечто большее, чем просто дань устоявшемуся массовому вкусу. Треугольник – вспомним "Тимей" Платона – это основа всего сущего, из треугольников складываются атомы первостихий, из смешения которых возникает весь предметный мир. Подобная теория может быть вполне рационально истолкована в духе физики ХХ века, как утверждает один из ее виднейших представителей, немецкий физик Гейзенберг, и потому не лишена смысла. Поэтому пророку грядущего новокосмоса вполне естественно обуревающее его мысли и видения втиснуть в рамки треугольника представленного как любовный, поскольку речь идет о материи человеческих страстей.

Сами собой напрашиваются сопоставления соловьевского

– 56

треугольника с треугольниками его собратьев по кинематографу, к примеру Луиса Бунюэля. Сравнение не случайное, ибо в фильмах "Виридиана" и "Тристана", как и в "АССЕ" на одной молодой женщине сосредоточено внимание двух мужчин, одного старого или в летах, а другого молодого, полного сил. Но не только в возрастных аналогиях дело, но и в том, что для Бунюэля, как и для Соловьева, старший соперник олицетворяет культуру уже состоявшуюся, а молодой – идущее ей на смену. Старая культура не хочет уступать своих позиций, но для этого ей, воплощенной в мужчине ( ян ), нужны живительные соки материального, земного, женского начала ( инь ). Страсть старика к молодой женщине всякий раз несет с собой гибель женщина либо сама наносит смертельный удар, либо доводит до самоубийства. Женщина у Бунюэля и у Соловьева сразу вся целиком, как яблоко раздора, как стихия, как право на жизнь. Зато про образы мужчин и типы культур, что стоят за ними, можно сказать кое-что определенное. В фильмах Бунюэля воплощенному в стариках типу культуры духовной, артистичной, эротичной противопоставляется культура грубо материальная, животная, похотливая. Еще в феллиниевском ХYIII веке борьба за овладение женским началом завершалась победой поэта и ученого Казановы над простонародным секс-гигантом, культура одерживала верх над природой. Но в наше время победа эта стала невозможна в силу естественного постарения культуры Казановы и его духовных наследников. Однако, хотя то, что раньше считалось Природой ныне претендует на звание Культуры, и ассовский Крымов сентиментально цитирует Пушкина и с кислой миной читает Эйдельмана, это все тот же бунюэлевский бездуховный, вирильный, сексуальный молодой любовник, но поживший, приближающийся к старости. Годы не убавили его физической мощи, но само течение времени лишило его силы морального превосходства, ведь подросло поколение Бананана, и в столкновении с ним Крымову суждено пережить моральное поражение, потерю власти над Женщиной и даже смерть от ее руки.

Но конструируя свой треугольник, Соловьев заявляет себя

– 57

еще более платонническим художником, чем Бунюэль, поскольку молодой соперник Крымова Бананан не конкретный художественный образ, не характер, не тип, но вполне платонического толка Идея, гораздо более абстрактная и загадочная, чем может на первый взгляд показаться. Пусть вас не обманывает его модный внешний вид, ни исполняемые им песни, ни обстановка комнаты – вы все равно до конца не поймете, как все это друг с другом связано, и почему все это привлекает героиню фильма в ущерб ее первоначальному вниманию к Крымову. Всеми его мастерству доступными средствами Соловьев нагнетает ощущение трагического несоответствия мира Бананана миру Крымова. Героиню тянет к Бананану потому, что он не такой, как Крымов, но при этом, какой он, она знает не больше, чем любой зритель "АССЫ". Непонятно, какой культуры он носитель, но в его культурных пристрастиях проступает залог культурного обновления. Непонятно и его чувственное устройство: Бананан легко предлагает свои мужские услуги, но также с легкостью переносит то, что они остаются невостребованными – вероятно, он не испытывает в том настоятельной потребности. Он явно не вирилен, даже по своей внешности, и эта внешняя половая неопределенность стоит ему административных преследований. Но не будем уподобляться антипатичному завсегдатаю КПЗ, обратившемуся к молодому человеку с вопросом, не "пидар" ли он. Конечно, нет! Бананан – андрогин. Андрогин, о котором Платон рассказал в своем "Пире". Это счастливое, неопределенной половой принадлежности существо жило на Земле, когда еще не родился бог любви Эрот. Правда, у него было четыре руки и четыре ноги – это потом его разделили боги на двуруких и двуногих мужчин и женщин. У Бананана две руки, две ноги, но по своей сути он андрогин. Он также поэтичен и духовен как Казанова, как бунюэлевские старики, но он не эротичен. И не эросом он привлекает к себе подругу Крымова, а светом надежды на доэротическое счастье и внеэротическую духовность, а значит и на торжество над животным сластолюбием, возомнившим себя мерой всех вещей, хозяином жизни, способным оплатить

– 58

все материальные и духовные ценности – андрогинство не покупается.

Я уже слышу возражения, что сравнения с Андрогином произвольно навязываются Соловьевым, что на самом деле Соловьев хотел вызвать совсем другие ассоциации, иначе к чему все эти издевательства над Банананом, все его мученичество и, наконец, этот впалый живот, распластанное голое тело, будто только что снятое с креста. И все-таки я настаивую на том, что Бананан – Андрогин, и на это указывает его отношение к женщине, которую он не отталкивает от себя подобно религиозному аскету и не рассматривает как стихию зла или добра, но видит в ней часть себя, часть утраченного андрогинного целого, тем ее к себе и привлекая.

О культурологической актуальности построенной Соловьевым и проинтерпретированной нами в духе платоновской мифологии схемы можно судить уже по тому, что одной из самых значительных выставок изобразительного искусства в 1987 г. явилась Берлинская выставка, так и называвшаяся – "Андрогин", на которой были представлены произведения античных, ренессансных, связанных с алхимией художников, а также произведения ХХ века: дадаистского, сюрреалистического направления, а также художников последнего поколения. Хорошо было бы показать на этой выставке фильм "АССА", потому что как фильм, так и выставка убеждают нас в том, что в периоды обострения культурных коллизий вновь и вновь приходит к нам на помощь платоновский Андрогин.

– 59

КРИТИКА КРИТИКА

Игорь Алейников

АССА

Можно ли отнести фильм в рубрику разочаровывающих фильмов только потому, что не сбылись предсказания ряда людей, которые утверждали задолго до выхода фильма на экран, что одно их присутствие на съемочной площадке и на экране непременно должно придать фильму специфику контркультуры, которой эти люди занимаются? Не правда ли, подобная классификация была бы безответственным поступком?

Появление фильма ожидалось многими с напряжением. Судя по рассказам о нем, считали, что этот фильм станет первым обращением официального кинематографа к контркультуре. Было сомнительно, что принципиально противоположные мировоззрения состыкуются безболезненно. Однако, выход фильма на экран развеял все страхи и сомнения. Фильм был снят режиссером киностудии "Мосфильм" С.А.Соловьевым по его же сценарию и стал фильмом, развивающим романтическую традицию, прослеживающуюся во всех предыдущих фильмах Соловьева: "Спасатель", "Избранные", "Чужая Белая и Рябой". Фильм к контркультуре отношения почти не имел.

Название "АССА" было предложено Соловьеву Африкой, снимавшимся в одной из главных ролей. Собственно, его участие и предполагало, что фильм если и не совпадет по своей эстетике с эстетикой одного из направлений современного художественного авангарда ("асса"), то хотя бы будет с ним в чем-то пересекаться. И то, что фильм назывался именно так, воспринималось как определенное достижение. Но в нашей неизбалованной избытком информации стране для большинства зрителей название фильма "АССА" в лучшем случае обозначает выкрик во время зажигательного кавказского танца "Лезгинка" или, для знакомых с

– 60

географией, название маленького притока реки Сунжи в Чечено-Ингушетии. Кроме названия, фильм ничем не привязан к художественному авангарду. Эстетические законы фильма располагаются в другой плоскости. Название существует само по себе.

Литературный и режиссерский сценарий назвался "Здравствуй, мальчик Бананан"– и этот первый вариант названия, на мой взгляд, действительно соответствовал и замыслу, и его реализации. Не ясно, на что надеялся Африка, предложив Соловьеву новое название. Одно слово, даже такое яркое, не может изменить концепции фильма, снятого другими людьми в другой эстетике. Взгляд режиссера старшего поколения не может быть "своим" взглядом, он всегда будет отчужденным взглядом со стороны. Да и была бы странной такая возростная деформация – у каждого возраста свои особенности. И молодежная контркультура не может стать "своей" для человека другого поколения.

К тому же такой задачи режиссер и не ставил, о чем он не раз говорил на встречах со зрителями. "Я ни в коей мере не хотел пропагандировать никакую культуру. Я хотел показать, как сосуществуют вместе моложежная культура и официальная... Меня все время интересует одна тема – каким образом идеальное соотносится с реальным. Для меня Африка – это князь Мышкин."

Здесь Соловьев называет Африкой персонаж фильма, а не собственно Африку – художника, снимавшегося в фильме, где он был лишен своего имиджа – художественного образа наработанного годами, своего главного козыря. И в результате Африка стал Сергеем Бугаевым, просто молодым человеком без актерского образования, типажем с серьгой в ухе. К тому же Африку прочно заслонил мощный торс режиссера приключенческих и детективных фильмов Сергея Говорухина (роль Крымова). Фильм снят П.Лебешевым, а его романтический стиль без должного отстранения и осмысления никак не стыкуется с эстетикой "асса", где просто не может быть серьезной подачи материала. Китчевый стиль фильмов Михалкова, на которых Лебешев обрел свое лицо, пропитывает каждый кадр, снятый этим оператором.

Теперь попробуем разобраться, что такое "асса", как ху

– 61

дожественное явление. Послушаем Бориса Юхананова, режиссера театра и видеокино, который в своих постановках сталкивался с художниками "ассы". Вот, что он рассказал об особенностях эстетики "асса": "Асса – это зона в культуре, на которой живут имиджи определенной группы людей, связанных творческими, дружескими, бытийными узами. "Асса" вобрала в себя особенность их энергетики. Это освоение на нашей почве смеси панков и "новых диких". Соответственно, если панки тяготеют к музыке, а "новые дикие" к живописи, то эта горючая смесь музыки и живописи, панккультуры с эстетикой "новых диких" и дает новость. Кроме этого художники "ассы" осваивают концептуальную культуру на уровне Уорхола.

"Асса" – это промежуток пути, который был связан с освоением западной культуры, но проявившийся в альтернативном смысле; настаивающий на российском шутовстве – но все это замазка, ирония.

Если попытаться это выразить формулой, то это тотальное умножение всей культуры на ноль. И соответственно соединение ее с китчем, "попсом". Смена всех знаков на обратные.

Это стилевой авангард, претендующий на введение новых мод, нового мышления.

"Асса" будет устремляться в зону коллажа, потому что она сама по себе не существует, а живет только в отношениях с другими зонами.

Одна из тенденций "ассы" связана с атакой на многослойную, шифрованную культуру.

"Асса" – это область жизнедеятельности, а не собственно культуры. "Асса" – это образ жизни, который выражается кличем: "АССА"!

Видно, что по некоторым категориям фильм пересекается с этим развернутым определением "ассы". И прежде всего потому, что он построен с использованием элементов коллажа. Бросаются в глаза три жанровых слоя картины: соцарт, китч и романтизм. Наиболее яркие соцартовские образы – это гигантский портрет

– 62

Л.И.Брежнева на набережной, цепляющий целый пласт в отечественной андеграундной изокультуре – творчество Булатова, Комара и Меламида. И второй, телевизионная передача о вручении Брежневу сабли. К романтической линии относятся мелодраматические сюжетные коллизии Друбич-Африка. Китчевая линия наиболее насыщена. Под ее знаком проходят и целые сюжетные пласты (детективная линия, сведенная к уровню комикса, линия с карликами) и масса деталей.

Интересно, что границы между приведенными мною тремя жанровыми слоями фильма весьма условны: так соцарт является жанром, снижающим "высокие" идеи социалистического реализма до примитива, до китча*; а романтизм всегда находится в "опасной" близости к китчу. Так что сплав между этими слоями весьма прочен и о чистом коллаже, присущим "ассе", говорить не приходится. C другой стороны, техника коллажа не является привилегией "ассы", ее мы можем обнаружить во многих современых направлениях искусства.

Другое существенное отличие эстетики "асса" в том, что она "область жизнедеятельности, образ жизни" (Юхананов). Эта особенность художественной среды не распространяется на "большое кино", в котором произведения (фильмы) существуют отдельно от среды. На фильмы зачастую не проецируется личность художника, не говоря уже о его художественном образе ("имидже"), который в большинстве случаев отсутствует. Для большинства зрителей имена создателей "больших" фильмов остаются неизвестны. Другое дело 16-мм кино и видеокино. Они неразрывно связаны с художественной средой. Здесь имидж автора идет впереди его работ, и зритель воспринимает их в контексте созданного автором "имиджа". Это заключение справедливо для деятельности ленинградской киногруппы "Мжалалафильм", работающей в 16-мм технологии. Их короткометражки сделаны в эстетике близкой "ассе". Кстати, фрагмент одного из фильмов группы включен Соловьевым в "АССУ" (фильм "Нанайнана", Режиссер Евг.Кондратьев (Дебил), при участии Евг.Юфита и О.Котельнико

– 63

ва).

Как определяет сам Соловьев жанр картины? "Как определить жанр картины? В ней есть элементы мюзикла, детектива, романтико-психологической драмы. Я называю этот жанр романтическим китчем.

Если подходить с точки зрения "настоящего" кино, то это не серьезно. Но меня в этом фильме больше всего интересует логика рыночного коврика...

...Мне хотелось все время играть, балансировать на грани документальности и роскошной игры." (Встреча со зрителями, к/т "Звездный").

Как видно, слухи, которые предшествовали выходу фильма на экран оказались неточными. Но из рассмотрения фильма видно, какие обширные возможности в отечественном кинематографе остаются неиспользованными. Я имею ввиду привнесение в структуру кинематографа других художественных структур и элементов культуры, несвязанных непосредственно с художественным творчеством. Подобное привлечение возможно не только на уровне киноструктуры, что безусловно сложно и проблематично, но и на внешнем уровне, на уровне кинопросмотра, например.

Так была запланирована премьера фильма "АССА" в кинотеатре "Ударник", неоднократно откладываемая. Вокруг фильма планировалось создать среду, которая вдохновила режиссера на постановку. Об этом сказал С.А.Соловьев: "Я благодарен этой картине за то, что она открыла целый континент. Меня как живой водой сбрызнули."

В фойе предполагалась большая экспозиция московского и ленинградского художественного авангарда, в том числе и художников, создавших стиль "асса". Должны были выступать рок-группы, часть которых сотрудничает с этими художниками; в свою очередь, многие художники сами являются музыкантами. Понятно, что попытка вытащить из "подполья" целый пласт культуры вызвала некоторую боязнь, и премьеру отменили. Будем надеяться, что она все-таки состоится.

– 64

Подобное синтетическое действие расширяет границы кино, от него только один шаг до включения в киноструктуру инородных структур, а это выход на новую ступень развития кинематографа.

Февраль 1988

P.S. Теперь, когда этот номер журнала выходит к читателям, следует добавить, что премьера все-таки состоялась. Но прошла она не в светлом, благоустроенном кинотеатре с видом на Кремль, а в одном из многочисленных ДК где-то на задворках столицы. Тем самым было подчеркнуто место, которое отводится художественному авангарду руководителями советской культуры. ______________________ * Напомним читателям, что такое китч. "Китч – это утрированная имитация форм, связанных в массовом сознании с престижными ценностями культуры, и прежде всего фабрикация примитивной чувственно-приятной внешней красивости." (Кинословарь, М., 1987).

– 65

КРИТИКА КРИТИКА

Вадим Драбкин

РЕАБИЛИТАЦИЯ ВРЕМЕНИ ОТЦА

(О фильме А.Германа "Мой друг Иван Лапшин").

В фильме "20 дней без войны" есть сцена встречи Нового года. Герой, приехав в отпуск с фронта, попадает в одну из переполненных эвакуированными коммунальных квартир. Черно-белая, почти документальная фактура изображения. Камера взглядом героя проходит через квартиру. Множество комнат. Все двери открыты. Голоса поющих, обрывки разговоров, радио, тексты – накладываются одно на другое Глаз камеры вырывает отдельные лица, лампочку, жесты, аккордеон, скромную "праздничную" еду, ноги девочки в чужих огромных ботинках – и тут меня охватывает ощущение, что все это я уже видел: да, точно так и было я помню именно это ощущение – я точно помню его...моя мама родилась за месяц до начала войны, отец на четыре года старше ее... И фильм открыл мне их глубинную память, кровью заложенную в меня.

Так я впервые встретился с творчеством Алексея Германа. Вторым свиданием был "Мой друг Иван Лапшин".

Камера, сопровождаемая голосом рассказчика, скользит взглядом по его старой, просторной квартире. Он вспоминает настроение своего довоенного детства, говорит о любви к т е м людям. И вот, откуда-то с антресолей, мы видим его самого, неторопливо пьющего чай. Изображение застывает, приобретает светло-коричневый цвет старых фотографий, и в то время как на его фоне возникают титры названия фильма, детский голос тихо-играюще произносит: "Ля-ля-ля". Это "ля-ля-ля" почти не запоминается, оно не фиксируется сознанием, но незаметно приоткрывает у зрителя какую-то младенчески-детскую память, и является одним из ключей к пониманию поэтики фильма.

Именно по принципу расстановки ассоциативно-смысловых

– 66

точек выстроена вся ткань картины. И, в частности, ее сложнейший звукоряд. Каждая из огромного количества мелодий звучит одной-двумя музыкальными фразами, порой несколько секунд, но запавшая когда-то в память, она по маленькому фрагменту вызывает те самые ощущения, которые когда-то, во времена своей популярности, вызывала она вся.

Так же подается зрителю и материальная среда. Мы видим только "верхушку айсберга", камера не смакует отобранные для фильма вещи того времени, она показывает их мимоходом, "краешком глаза", но их "настоящесть" опять же бессознательно чувствуется нами – режиссер говорит со зрителем на языке общей памяти, как бы из сердца в сердце передавая свою любовь и боль к в р е м е н и О т ц а.

В самом деле, первое впечатление, что режиссер ровестник рассказчика, обманчиво. Действие фильма происходит в 1935 году, а А.Герман родился только в 1938. Но удивительно свойство памяти, особенно памяти художника – помнить, т.е. ощущать как личный опыт, то, чего, вроде бы с тобой никогда и не было. Но если ты переживаешь и терзаешься э т и м, если э т о заставляет тебя творить, значит, это правда, действительность, явь.

"Реабилитация физической реальности,"– такой подзаголовок имеет книга Зигфрида Кракауэра "Природа фильма". Реабилитировать ощущение т о г о времени, возвратить его к реальности – вот такую задачу, как мне кажется, ставил перед собой автор фильма.

В одном из интервью А.Герман сказал, что замысел "Лапшина" начался со сна: он увидел себя мальчиком в их старой квартире.

И в самом деле, логика сна, выявляющая те, казалось бы незначительные мгновения быта, которые оказывается з а п а л и и т р е в о ж а т дущу, эта логика сна во многом определяет странное на первый взгляд, "без начала и конца" движение фильма.

"Документированный сон,"– так можно назвать метод вос

– 67

создания средствами кино личного ощущения внутренней реальности режиссера.

Личностное переживание истории, использование больше прозаического, чем драматического метода формирования материала – все это затрудняет точное определение жанра фильма. Я определил бы жанр фильма "Мой друг Иван Лапшин" довольно нетрадиционно, как, впрочем, нетрадиционен и сам фильм: м е д и т а ц и я н а т е м у : В р е м я О т ц а.

В фильме, стремясь приблизиться к "правде жизни", Герман показывает нам и сам путь, бессознательно сравнивая различные степени условности взаимосуществования и взаимопроникновения жизни и искусства. И мы проникаемся глубиной постижения реальности.

Вот на экране мы видим сцену местного театра, где ставят "Аристократов" Н.Погодина. Крайняя искусственность и выдуманность (в системе фильма) как и самой пьесы, так и ее приподнято-"театрального" воплощения – вот как бы крайняя степень условности, идеализации действительности в фильме.

А вот на дне рождении Лапшина один из его гостей, встав в "позу самолета", с гудением и выкриками на "иностранном" языке, изображает итальянского летчика и самолет, на котором тот воюет в Абиссинии. Открытая игра здесь казалось бы еще более условна, чем в "настоящем" театре, но, на самом деле, она не оставляет впечатление искусственности – персонаж фильма персонаж фильма отстраняется от роли летчика-самолета, в то время как актер С.Фарада сливается с персонажем фильма.

Несколько раз встречается в фильме розыгрыш. Режиссеру нужен этот прием, потому что, когда один персонаж фильма разыгрывает другого (например, Адашева предстает перед Окошкиным в роли его жены), эта игра как бы снимает игру актеров в фильме – через сцены разыгрывания мы видим действительность, на фоне которой уже идет игра.

Подобный эффект, правда уже в пародийном плане, достигается и сравнением в одном кадре героев, идущих по парку и гипсовой скульптуры "шагающего к победам" спортсмена.

– 68

А вот и подобное, но более тонкое, а следовательно и более сильное сравнение жизни "настоящей" и идеализированно-театральной.– Адашева просит Лапшина познакомить ее с настоящей проституткой, роль которой она собирается играть. И вот, мы видим их в одном кадре: рано постаревшее, в морщинах, испито-потасканное лицо мелкой шлюхи и кукольно-красивое личико актрисы.

Причем эта линия сопоставления жизни и ее отражения искусством в творчестве А.Германа получила яркое воплощение в предыдущем его фильме "20 дней без войны" где один за другим мы видим два эпизода: как на самом деле – т.е. в приближенной к жизни эстетике самого А.Германа происходит эпизод встречи солдат со старухой, оставшейся в разрушенном боями городе, и как это же событие хочет снять в тылу режиссер военного киносборника.

А сама жизнь непредсказуема и нелепа.– Адашева только что ,"выяснив отношение" с Лапшиным, ушла. Мы вместе с камерой следим за ней взглядом Ивана Николаевича, а навстречу нам движется какой-то человек и, показывая одну калошу, сокрушенно вздыхает: "Калошу вот потерял" и проходит дальше... И когда в "Лапшине мы видим фрагменты такой непредсказуемо алогичной и в этом бесконечно правдивой жизни – которыми режиссер заканчивает многие смысловые эпизоды – эти экранные секунды поражают своей достоверностью: ведь такого мы в кино еще не видели – и эта обыденность, став в рамках экрана искусством, воспринимается нами здесь как откровение.

Я смотрел фильм несколько раз и каждый просмотр открывал мне что-то новое. И это отнюдь не особенности моего восприятия. Создатели фильма намеренно концентрируют в каждом кадре физическую и духовную реальность тридцатых годов до такой степени, что ее информативность приближается к неисчерпаемости самой жизни.

Особенно показательны для фильма два следующих кадра, идущих на экране всего пятьдесят секунд: Лапшин едет на мотоцикле по улице городка, и вместе с ним мы видим и слышим, как

– 69

мальчишки кричат вслед мотоциклу, как он проезжает мимо красноармейцев, и на слуху остается только обрывок фразы "...Папиросы "Блюминг", кстати, эти папиросы любил курить Лапшин, как сообщает нам рассказчик в начале фильма – и, наконец, мы слышим протяжную песню и, как бы въезжая в нее, обгоняем бабку, едущую на телеге. Продолжая движение, взглядом Лапшина, уже идущего по управлению, выхватывает фигуры сидящих в коридоре людей. Шесть человек, каждого из которых мы вместе с камерой видим секунду-две – но как точны и правдивы их образы (и атмосфера времени, и их состояние), ведь они напряженно ждут чего-то – в угрозыск просто так не приходят – о каждом из них можно написать историю, так жизненны эти люди. Точны и правдивы их движения, на мгновение попадающие в поле зрения объектива, очеловеченно и само движение камеры (оператор А.Федосов) – быстрый проход по коридору, быстрый и в то же время цепкий взгляд сыщика.

А вот персонажи фильма идут на облаву. Какие-то не относящиеся к делу словечки, один из сотрудников ест яйцо, Лапшин сосет конфету, и только Ханин, впевые попавший "на дело", хвастается пистолетом. Это не книжно-киношные типы – это живые люди, не шествующие на героический подвиг, а идущие на обычную работу.

И вот сама облава. А.Герман подчеркивает жизнеподобие изображаемого, снимая предельно сложные и насыщенные действием сцены почти одним непрерывно длинным куском (монтаж незаметен), приближаясь к реальному времени жизни и, за счет предельной концентрации событий растягивая экранное время и создавая своеобразный эффект присутствия зрителя в кадре. Камера словно очеловечена. Даже когда она смотрит не с точки зрения определенного персонажа, ее ракурсы приближены к взгляду активного участника экранных событий. Сцену облавы описать просто невозможно – она, как и весь фильм, построена на и нт о н а ц и я х: интонациях голосов, движения камеры, света, людей, на оттенках фактур и т.д. и т.п.

Режиссеру удалось добиться достоверного импровизирования

– 70

не только от профессиональных актеров, но и от "натурщиков", как их называли в двадцатые годы, людей, у которых вся их жизнь "на лице написана".

Н е о б ы ч н о – о б ы д е н н о показаны в "Лапшине" два крайних полюса человеческого существования: отношение к любви и к смерти.

Вот Лапшин объясняется в любви к Адашевой: ничего не значащие слова про какого-то начальника, сближение, поцелуи... И вдруг Адашева: "У меня воротник лезет..." Достоверность человеческого поведения – вот что бесконечно приближает к нам героев картины.

Ханин после смерти жены решает застрелиться: он запирается в ванной, и дико нервничая, примеривается с пистолетом: как же лучше? И, наконец, пистолет стреляет куда-то в воду Лапшин врывается в ванную и сс п о к о й н оо отбирает у Ханина пистолет. Журналисту сс п о к о й н оо дают лекарство, ставят суп, он ложится, накрывается с головой одеялом – все спокойно, без лишних слов, аффектации – мужская, мужественная жизнь.

Настоящее время фильма несет в себе как прошлое (например, давнишняя контузия Лапшина, перешедшая в болезнь), так и будущее (герои подсчитывают, сколько в стране будет производиться шампанского в 1942-ом году, они все живут для завтрашнего дня). На этих ножницах между их знанием-мечтой и нашим осознанием их жизни и построено обостренное восприятие-сопереживание фильму, где каждая деталь, благодаря дистанции, укрупняется, переходя в мифически-вечную область исторического внутреннего времени каждого человека.

И вот в финале фильма едет на экране трамвай. Приближается к камере портрет вождя, укрепленный на его крыше. Надвигается на героев фильма то близкое им будущее, о котором они лишь догадываются, но которое глубинной памятью боли переживаем мы.

– 71

ОПЫТ КРАТКОЙ РЕЦЕНЗИИ ОПЫТ КРАТКОЙ РЕЦЕНЗИИ

Игорь Алейников

МАЛЕНЬКАЯ ВЕРА

... порою кажется странным, что в 1988 году студия им.Горького снимает такие фильмы, но потом спохватываешься и понимаешь, что год-то 1988 – пора бы и привыкнуть...

"Маленькая Вера",

к/с им.Горького, 1988.

Сц. М.Хмелик,

реж. В.Пичул,

оп. Е.Резников.

– 72

НОВАЯ КРИТИКА НОВАЯ КРИТИКА

Глеб Алейников

ТО, О ЧЕМ НЕ МОГ НАПИСАТЬ МЕКАС

ТО, ЧТО ВЫ НЕ ПРОЧТЕТЕ В "ВИЛИДЖ ВОЙС"

1. Неманифест параллельного кино.

– Есть большое искушение писать губной памадой на зеркале имя возлюбленной.

– Есть большое искушение медленно бриться электрической бритвой "Панасоник".

– Есть большое искушение летать над Витебском словно над Парижем.

– Есть большое искушение разрисовывать пасхальные яйца золотым фломастером.

– Есть большое искушение курить фаллические сигары.

– Есть большое искушение одеваться в очень синее и лежать на атласно-красном покрывале.

– Есть большое искушение плохо петь красивые песни и делать вид, что не умеешь танцевать.

– Есть большое искушение держать в руках револьвер крупным планом.

– Есть большое искушение расписывать гжельскими узорами надутые презервативы.