Текст книги "Ветер с севера"
Автор книги: Симона Вилар
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Позже он узнал, что это был уже ее второй визит к странному викингу Ролло. Впервые она прибыла, предложив в обмен на ее супруга двенадцать сподвижников Ролло, которых Ренье захватил, воюя с пиратом, среди которых был и его знаменитый друг Бьерн Серебряный Плащ. Ролло от этого пришел в неописуемую ярость. Он заявил, что герцог будет казнен немедленно, если она не поклянется, не причиняя вреда, доставить к нему всех пленных, а также в двухнедельный срок собрать для выкупа все золото и серебро, какое отыщется в Лотарингии. И маленькая герцогиня сдержала слово. Вместе со сторонниками мужа она объехала все виллы[76]76
Понятие «вилла» в те времена имело двоякое значение – либо усадьба (поместье), либо селение.
[Закрыть] королевства, посетила еврейское гетто, отдав в залог земли из своего приданого, не обошла и монастыри, на которые прежде так часто жертвовала. И случилось чудо. Либо в умах лотарингцев Ренье Длинная Шея и в самом деле много значил и они понимали, что без него их никто не оградит от викингов, либо их сердца тронули мольбы и слезы герцогини. Так или иначе, но к указанному сроку Альбрада доставила обещанное, хотя во всей Лотарингии мало кто верил, что эта безумная затея оправдает себя.
Но произошло еще большее чудо. Ролло, не знающий жалости язычник, и в самом деле освободил Ренье. Более того, викинг отдал назад большую часть привезенных Альбрадой богатств, а Ренье при прощании сказал (правда, глядя не на него, а через его плечо на стоящую позади маленькую женщину):
– Ты повеселил мое сердце славными битвами, Длинная Шея. Ты настоящий вождь. Поэтому я отдаю тебя твоей жене, возвращаю и половину того, что она прислала в выкуп за тебя. Давай же осушим мировую чашу и расстанемся друзьями, и пусть между нами воцарятся мир и доброе согласие.
Мир и Ролло? Слишком долго воевал с ним Ренье, чтобы поверить в это. Он молча выпил чашу и уехал, лелея мечту о мщении. Но Ролло и в самом деле увел свою флотилию от берегов Лотарингии и, как позже узнал Ренье, обосновался на берегах Сены, где ныне считает себя полноправным хозяином и гонит со своих земель как франкских воинов, законных правителей тех краев, так и своих соотечественников, осмеливающихся не признать власть конунга Ролло. Но Ренье все же затаил злобу на язычника. Не тот был человек Длинная Шея, чтобы забыть, сколько раз побеждал его северный «король моря», чтобы запамятовать, как его содержали в выгребной яме или, грязного и смердящего, на потеху викингам выводили к столу. Придет время, и он еще отомстит Роллону Нормандскому. Теперь же у него другая цель, куда более важная.
Ренье протянул руку и погладил холодную гранитную плиту на могиле Альбрады. Господь послал ему добрую супругу. Впрочем, их отношения не изменились и после его выкупа. Она по-прежнему подолгу жила в отдаленных аббатствах, а он носился по стране. Затем она умерла. Как раз тогда, когда он начал всерьез подумывать возвыситься за счет новой женитьбы. Не прибери ее Всевышний так своевременно, Ренье пришлось бы взять на душу и этот грех. Никого бы не удивила неожиданная кончина болезненной герцогини. И все же она ушла сама. Воистину она всегда была хорошей супругой. Мир, мир ее праху.
Ренье же решил свататься к дочери Карла Простоватого. Конечно, Гизела еще ребенок, но женись он на ней, и он мог бы сразу примерить королевский венец. И Карлу пришлось бы смириться с потерей земель Лотаря ради того, чтобы видеть корону на челе своего единственного дитяти.
Но Карл Простоватый оказался не так прост, как о нем судачили. Несмотря на грандиозный прием, который подготовил ему в Аахене Ренье, несмотря на празднества, устроенные в честь обручения короля с саксонкой, он не утратил своей постоянной подозрительности к герцогу. И когда Ренье явился в его покои вечером после пира и попросил руки Гизелы, Карл, важно устраиваясь на ложе, сказал:
– Дражайший Ренье, разве вам неведомо, что в роду Каролингов не принято выдавать своих женщин замуж в пределах королевства? И если принцессы не становятся женами властителей иных держав – им следует посвятить себя Богу и отправиться в монастырь. Негоже смешивать королевскую кровь с кровью вассалов и плодить внутри страны все новых претендентов на трон.
– Но ведь Лотарингия!.. – взорвался Ренье.
– Входит в состав моей короны, – невозмутимо прервал Карл Простоватый, расправляя в ногах меховое покрывало. – И клятвами в своей верности вы только подтвердили это.
Ренье был готов немедленно удушить его. Пальцы его судорожно сжались, в мыслях комкая жирную шею обидчика, но он вынужден был сдержаться, невзирая на то, что Карл отказал ему в руке принцессы и дал понять, что Ренье для него не более чем вассал.
Весть о его неудачном сватовстве разнеслась молниеносно. Ренье слышал за спиной смешки, когда шел по запутанным переходам меж темных сводчатых покоев старого имперского дворца. К тому же теперь он понимал, что король догадался о его честолюбивых замыслах. Брак с принцессой из дома Каролингов… Разве тридцать лет назад граф Вьенский Бозон не добился короны, основываясь на том, что он женат на дочери императора Людовика II Эрменгарде? На юге Франкии таким образом возникло королевство Прованс, или, как его именовали по столице, Арльское. А бандит из Фландрии Бодуэн Железная Рука вознесся до титула графа, когда перехватил в пути возвращающуюся из Англии вдову англосаксонского короля Юдифь, дочь императора Карла Лысого. Да и пример отца и матери самого Ренье также служил тому порукой.
Что говорить тогда о франкском короле Эде? Поистине беспрецедентный случай, когда граф оттеснил чистокровного Каролинга. Но при избрании Эда королем немалую роль сыграло и то, что его матерью была Аделаида, дочь Людовика Благочестивого,[77]77
Император франков, сын Карла Великого (ум. 840). При нем империя еще сохраняла единство, но распалась после ее раздела между сыновьями Людовика Благочестивого.
[Закрыть] внучка самого императора Карла. Бог весть, что творят порой порфирородные, но мать Эда в свое время сбежала от своего мужа графа Парижского, чтобы родить сыновей от мелита Роберта Сильного. Но Эду это родство помогло, когда его избирали. Как и супружество с Теодорадой. Женщины Каролингов своей кровью возвышали отважных мужчин, делая их истинными правителями. А Ренье, чтобы сделать последний шаг к венцу, только и нужно было, что брак с принцессой. Святые угодники! Никогда еще женщины не играли в его жизни такой роли, как теперь, когда ему перевалило уже за сорок зим!
Тогда, возвратившись в свои покои, он в ярости швырнул о стену редкостное кресло слоновой кости. Постельничьи и пажи, видя, в каком гневе пребывает Длинная Шея, как кролики, разбежались и попрятались. Лишь нотарий Леонтий остался сидеть в нише стены, не поднимая глаз от рукописной Псалтыри. Каллиграф и законовед, тонкий знаток человеческих душ и мастер заплечных дел, когда-то он был куплен Ренье на самом большом рынке рабов – в Вердене. Герцог приобрел его в качестве писаря для своего аббатства Святого Сервация. Но вскоре понял, как дьявольски умен и хитер этот грек из Византии, приблизил его к себе, сломав его ошейник раба и возведя его в достоинство нотария при своей особе. За годы службы у герцога Леонтий не раз подтверждал, какую выгодную сделку совершил Ренье, приобретя в его лице неоценимого помощника. Герцог же стал доверять ему во всем, прислушивался к его советам и лишь порой, как добрый католик, хмурился, видя, что Леонтий крестится по-гречески – справа налево.
В тот вечер, когда Ренье дал выход своему гневу и, все еще тяжело дыша, застыл у открытого окна, вглядываясь в смутные силуэты колонн и портиков старого дворца, Леонтий мелкими шажками приблизился, зябко кутаясь в подбитую мехом пелерину (византиец всегда мерз), и негромко проговорил:
– Воистину грешно так убиваться из-за невесты, которой вы и в глаза не видывали.
Мягкий голос, иноземный выговор подействовали на герцога умиротворяюще.
– Что ты понимаешь, Лео, мне была нужна вовсе не эта девчонка, а ее кровь. А с ней и возможность после брака с нею стать венценосцем.
– Разве у великого князя нет истинной власти? Разве он не может сам венчать себя на царство?
– Так поступают лишь варвары-викинги. А я наполовину Каролинг. Это ко многому обязывает. К тому же среди моих непокорных феодалов всегда найдутся недовольные властью короля Ренье и, сославшись на то, что я узурпировал власть, призовут в страну любого из ближних Каролингов. Брак же с принцессой сделал бы меня недосягаемым.
– Понимаю, понимаю…
Леонтий, семеня, отошел от окна, из которого дуло, и присел на невысокой подставке у камина, поближе к теплу огня.
– У меня на родине порфирородность тоже дает власть. Некогда один из величайших правителей Константинополя, божественный базилевс Юстиниан, даже поднял до трона уличную блудницу, и все хроники в один голос утверждают, что из нее вышла мудрейшая правительница.
Ренье лишь отмахнулся.
– Помолчи, грек. Сегодня меня не развлекают твои басни. Хотя как ты сказал? Она была блудницей? Поистине вы, византийцы, странные люди.
– Вы, франки, тоже. Зачем было, например, крушить редкое кресло из сарацинских стран? Не лучше ли вспомнить, что, кроме дочери короля Простоватого, в мире есть и другие порфирородные принцессы.
Возможно, именно грек и заронил в душу герцога надежду и этим спас короля франков, ибо самые сатанинские мысли роились в тот вечер под голым черепом Ренье. Однако чем больше они перебирали с Леонтием всевозможные варианты, тем более герцог впадал в отчаяние. Поистине он родился под несчастливой звездой. Дворы Каролингов в те годы были скудны на принцесс. Так, у Людовика Дитя была старшая сестра Эллинрат, дочка самого Арнульфа. Но ее несколько лет назад похитил маркграф Энгельшальк II. Позднее его ослепили, но это не помешало Эллинрат остаться его верной супругой. Была еще и ее племянница Базина, но она, по слухам, впала в буйное помешательство, и ее держат в каком-то подземелье и никому не показывают. Обнаружились и итальянские принцессы из рода Бозона Прованского, но в Лотарингии Бозониды не пользовались уважением. В землях же самого Ренье обреталась аббатиса Эрментруда, дочь Карла Лысого. Длинная Шея не убоялся бы жениться на ней, хоть ей уже было и под шестьдесят – кровь Каролингов прямой линии, дочь императора! – но, к несчастью, благочестивая дама сверх всякой меры предалась милосердным делам, водилась с нищими и больными и в итоге заразилась проказой. Говорят, ныне она уже и на человека не похожа – распухший полутруп с вытекающими глазами, все еще дышащий и требующий пищи.
И вот тогда-то, видя, что герцог совсем пал духом, Леонтий и вспомнил о принцессе Эмме. Ренье не сразу даже и понял, о ком речь, и отмахнулся. Дочь Эда! О ней уже много лет ничего не слышно. Скорее всего прах ее покоится где-то во франкской земле.
Грек, однако, приблизил к Ренье горбоносое лицо с иконописными очами:
– Вы зря так полагаете, светлейший. У вас, франков, смерти членов королевских фамилий не проходят незамеченными. Я читал ваши анналы и хроники. Их авторы порой забывают упомянуть дату рождения, но смерти – никогда.
Теперь Ренье задумался. Эмма – дочь Эда Робертина, короля франков, помазанника Божьего. Племянница самого сильного сейчас в Западной Франкии человека – графа Роберта Парижского. В свое время тот и сам мог бы после смерти брата стать королем, и стал бы, если бы старый канцлер Фульк Реймский своевременно не помазал Карла. Что, однако, не помешало Роберту именоваться герцогом франков, защитником христиан, даже сам Простоватый величал его «вторым после нас во всех наших королевствах». Хотя, в сущности, Роберт имел куда больше владений во Франкии, чем Карл. Да, Робертины были и оставались могучей силой. Породниться с ними – приобрести сильных союзников. А Эмма к тому же еще и дочь помазанника Эда, в ее жилах королевская кровь, по матери же она приходилась племянницей зазнавшемуся Простоватому. Карл отказал Ренье в руке своей внебрачной дочери. Что ж, он возьмет себе в супруги его племянницу от самого блестящего союза во Франкии, и кто тогда осмелится болтать, что Ренье обрел супругу, недостойную поднять его до королевского трона!
Невозмутимый голос Леонтия заставил Ренье вернуться на землю.
– Дело за малым. Узнать, как обстоит дело с дочерью Эда и где она.
Ренье сразу помрачнел. Сидел, глядя в огонь, машинально вращая на запястье золотой наручень.
– Все, что я знаю – она пропала еще при жизни Эда. Могут понадобиться годы, чтобы разыскать ее. А я не так молод и не могу долго ждать.
Леонтий улыбнулся, поплотнее кутаясь в пелерину.
– Здесь, за твоей дверью, стоит палатин Эврар Меченый. Кому, как не ему, приближенному Эда, дать тебе совет, где может пребывать дочь его былого хозяина.
Однако оказалось, что Эврару ведомо не так уж много. Да, он помнил принцессу еще рыжеволосой девчушкой. В роду Каролингов после того, как без малого сто лет назад Людовик Благочестивый женился на рыжей красавице Юдифи из рода Вельфов, порой рождались именно такие огненногривые отпрыски. Покойница Теодорада тоже была рыжей, и дочь удалась в нее.
Ренье всегда удивляло, что обычно угрюмый мелит сразу становился словоохотлив, едва начинал вспоминать молодость и службу у Эда. Он прервал его, нетерпеливо спросив, что же все-таки сталось с девочкой. Но Эврар, как ни морщил лоб, не мог припомнить, ибо служил Эду не до последних дней его правления. Но именно он и посоветовал Ренье разузнать обо всем у одной из придворных дам, прибывших из Франкии, той, которую прозвали Аранбюржа Сплетница. Та помнила все слухи и тайны двора, знала всю родословную Каролингов, вплоть до побочных отпрысков, прижитых с простолюдинками. Она-то уж наверняка наведет Ренье на след Эммы. Правда, добавил мелит, сделать это будет нелегко. Аранбюржа важная персона, к ней просто так и не подступишься, и расспросить ее будет отнюдь не легко. Вот тогда-то Леонтий и предложил доставить эту даму в старую Молчаливую Башню, а уж он – грек улыбнулся, предвкушая забаву – сможет принудить Аранбюржу освежить память.
Ренье поднялся с низкого сиденья и потянулся, хрустнув суставами. Что-то долго никто не едет. Леонтий, конечно, мастер развязывать языки, даже самого Ренье порой пробирала дрожь, когда он ловил дьявольское сладострастное выражение в глазах нотария, докладывавшего о проделанной работе, и тем не менее что-то в этот раз он тянет. Неужто благородная дама столь строго хранит придворные тайны? А если и ей ничего не ведомо?
Ренье не на шутку встревожился. Шагнул к двери и, распахнув ее, едва не столкнулся с Эвраром.
– Все дьяволы преисподней! Что так долго?
Эврар с поклоном уступил герцогу дорогу, кивнув в сторону любопытных лиц столпившихся неподалеку монахинь. Пришлось герцогу, сдерживая нетерпение, последовать за придворным. По дороге тот негромко проговорил:
– Заминка вышла из-за королевской охоты. Благородный Каролинг, разочарованный неудачным ловом, пожелал пострелять галок и почему-то выбрал для этого окрестности Молчаливой Башни.
Они покинули стены обители, ведя лошадей под уздцы.
– К черту Каролинга, – кипел Ренье. – Что Аранбюржа?
– Умерла под пыткой.
– Это неплохо. Все равно нам не удалось бы вернуть ее назад.
Уже положив руку на луку седла, он вдруг замер.
– Умерла? Что ж, выходит – все зря?
Эврар спокойно сел в седло.
– Как же! Когда это бывало, чтобы ваш еретик не справился с работой? Старуха отдала Богу душу, уже когда ее оставили в покое. Но Леонтий выглядел вполне довольным. Мне-то он ничего не поведал, оставив для себя честь передать все светлейшему герцогу.
Ренье торопливой рысью мчался к Молчаливой Башне. После прозрачного морозного воздуха зимнего дня из подземелья на него дохнуло смрадом. Немудрено, что Эврар, как и ранее, предпочел оставаться снаружи, Ренье же по выщербленным старым ступеням сошел под землю. Леонтий с улыбкой поклонился ему как коронованной особе – трижды в пояс. Его подручные после проделанной работы ели похлебку из общего котелка, чавкая и гремя ложками. Со свету Ренье не сразу заметил тело дамы Аранбюржи в углу. Его накрыли дерюгой, из-под которой торчали лишь желтые голые пятки. Ренье брезгливо поморщился. В душном и одновременно сыром воздухе подземелья стоял густой дух паленого мяса, крови и пота. Его всегда занимало, отчего при пытках люди столь обильно потеют?
Леонтий, проследив за взглядом господина, пожал плечами.
– Здоровенная бабища, а ведь какая хилая оказалась на деле. Мы всего раз прижгли ей колено, чтоб голову освежить – и она вспомнила и выложила, как на исповеди. Потом лежала и хныкала – и вдруг стихла. Бруно глянул, а она уже отошла. Нехорошо как-то. Мы и священника не успели кликнуть, взяли грех на душу…
Ренье махнул рукой:
– Пустое. Говори скорей, что она поведала?
Леонтий, улыбаясь, протянул герцогу шуршащий пергамент с записью допроса. Византиец был аккуратен и любил, чтобы все было по форме. Однако, завидев нетерпение на лице герцога, вернул его обратно на столик, где виднелась чернильница. Заговорил, пряча руки в складках хламиды.
– У короля Эда и Теодорады было двое детей – сын Гвидо и дочь Эмма. Гвидо родился еще в осажденном норманнами Париже, Эмма же – года три спустя. Рождение второго ребенка, девочки, будто бы огорчило и разочаровало Эда. Новому королю нужны были сыновья. К тому же, когда родилась Эмма, дела у Эда шли не лучшим образом. Он разбил норманнов, но не мог справиться с собственной знатью, которая никак не хотела смириться с тем, что ими правит король из княжеского рода. Все недовольные Робертином стали объединяться вокруг мальчика-подростка Карла, сына и брата трех королей, который хоть и продолжал еще прятаться за складки сутаны канцлера Фулька Реймского, но все же был прямой Каролинг, потомок дома, который франки привыкли видеть у власти. Да и в семье у Эда не ладилось. Король часто бывал в разъездах, и Теодорада, считавшая, что Эд должен ценить ее и уделять больше внимания, памятуя, что ради него она пошла против воли своих царственных родственников, беспрестанно закатывала сцены со слезами и битьем посуды. И все же дама Аранбюржа, да пребудет душа ее в мире, утверждала, что их брак был счастливым. Эти двое бешеных крепко любили друг друга. Столь крепко, что даже дети для них не много и значили. Особенно это касалось дочери, ведь принц Гвидо все же был наследником… Едва девочка родилась, ее отдали кормилице, и не какой-нибудь крестьянке, а супруге одного из ближайших друзей и соратников Эда графа Беренгара из Байе. Звали ее Пипина, и она была из рода Анжельжер, который так возвысился при Робертинах на Лигере, или, как говорят сейчас, – Луаре.
Леонтий заметил, что герцог, все это время нетерпеливо вращавший на запястье браслет, насторожился, взгляд его стал внимательным. Грек снова взял со стола свиток, бросил на него взгляд, словно опасаясь что-то упустить, а затем неторопливо продолжил. Говорил, явно наслаждаясь собственным красноречием, изящно сплетая фразы, так, что даже иноземный выговор казался незаметным.
– У графини Пипины в то время как раз тоже родился ребенок, – так утверждала дама Аранбюржа, – сын, названный в честь короля Эдом. И Эмма с самого детства была куда ближе к ней, чем к собственной матери. Вскоре Теодорада умерла. Упала с лошади, сломала хребет, и через несколько дней ее не стало. Эд был безутешен. Смерть жены и помазание на царство Карла Простоватого – оба эти события совсем лишили его разума. Он стал мрачен, озлоблен, надменен и груб даже с собственными палатинами, придирался к ним, жестоко карая за малейший проступок. Он пошел войной против Карла, и такова была сила и воля этого короля из князей, что войско Простоватого разбежалось, так и не приняв боя, а сам Карл укрылся в Бургундии. Однако именно тогда вы, мой светлейший господин, и Цвентибольд взялись помочь Карлу. Эд же вновь отправился сражаться против норманнов. И тем не менее император Арнульф в том же году подтвердил, что признает Эда королем западных франков. Эда не было в Париже, когда до него дошла страшная весть о безвременной смерти его сына. Он примчался на Остров франков сам не свой. В то же время много говорили об отравлении наследника престола ради перехода власти к Каролингам. Эд сам принялся расследовать дело. В пыточной ночами не гасли огни, крики жертв сливались с воем волков, а по утрам от башни отъезжала повозка с изувеченными телами тех, кого король заподозрил в пособничестве отравителям. Эд Робертин был поистине великий король и умел за все взяться с размахом.
– Какого черта, Лео! – взорвался наконец герцог. – Все, что меня интересует, так это жива ли его дочь и где она.
– Терпение, мессир. Дело в том, что дама Аранбюржа, опасавшаяся, что подозрения короля падут и на нее, поспешила покинуть Париж и перебраться в Лион, старую столицу Каролингов, где в то время обосновался второй король франков Карл. Однако каленое железо заставило ее припомнить, что, возвращаясь из пыточной, король часто шел в то крыло дворца, где с четой графов из Байе жила его дочь. Похоже, у Эда только теперь появились отцовские чувства к девочке. Позднее граф Беренгар с супругой покинули Париж и двинулись в свое графство, дабы уберечь его от набегов норманнов, с которыми он затем долго и успешно воевал.
– А принцесса?
– Ее с тех пор никто не видел при дворе Эда. Она исчезла, ибо король, по-прежнему вынужденный часто покидать свою столицу, опасался, что враги постараются избавиться и от последнего его отпрыска. Разумеется, Эмма не сын, но она – Робертина. Дочери также способны играть роль наследниц и этим опасны. Я помню из истории Рима, что, когда заговорщики убили императора Калигулу, у которого была единственная дочь-наследница, малютку схватили за ноги и били головой о каменную стену до тех пор, пока она не превратилась в кровавое месиво.
Нотарий герцога любил посмаковать подобные сцены. Даже видавшему виды Ренье порой становилось мерзко. Но сейчас он думал о другом. Леонтий видел нетерпеливое, злое выражение на лице герцога и потому поспешил продолжить. Самое главное известие он приберег под конец.
– После смерти короля Эда какое-то время еще вспоминали об Эмме, но потом ее постепенно позабыли. Словно ее и не было никогда. Даже те, кто считал, что дочь Робертина уехала с Беренгаром и Пипиной в Байе, не ведали ничего. Дело в том, что еще до смерти Эда в Париже передавали из уст в уста, что граф Беренгар, так долго отражавший норманнов, был убит после того, как его город был захвачен разбойником Ролло (у Ренье дрогнул угол рта). Говорят, этот безбожник и идолопоклонник превратил цветущий город в руины. Редким удачникам удалось спастись.
– Так, значит, выходит, что все зря… – вновь не утерпел Ренье. На сей раз голос его был полон уныния.
Леонтий торжествующе улыбнулся в бороду, но внимательный глаз герцога не упустил этого.
– Велю пороть, – тихо, но внушительно проговорил он. Грек тотчас заторопился, панически шурша сворачиваемым свитком.
– Совсем недавно стало известно, что Пипина из Байе не погибла. Потеряв близких, подвергшись поруганию, она все же сумела уйти из Байе и с толпой беженцев прибыла в Анжу к своему брату Фульку Рыжему, виконту города. Он позволил ей жить в одном из окрестных монастырей, где она пребывает и по сей день. Вместе с дочерью.
– С дочерью? Я не ослышался? Ведь ты сказал, что у них с Беренгаром сын?..
Он внезапно осекся, поняв. Губы его медленно поползли в сторону в усмешке.
Леонтий тоже блеснул зубами.
– И дочь как будто бы тоже зовут Эммой.
Герцог откинулся в кресле, расправил плащ с драгоценной фибулой, на которой глухо сверкнул рубин.
– Ты хорошо поработал, еретик.
Потом, глядя на уголья, герцог пробормотал:
– Выходит, все так просто…
Он умолк, глядя на седеющие пеплом уголья на подиуме очага. Улыбка не сходила с его лица, но глаза смотрели в пространство.
Леонтий, возвышаясь над герцогом, смотрел на него со скучающим видом. Он хорошо знал своего господина и теперь словно читал у него в мыслях. Сейчас Ренье осознавал, что забытая, но обладающая огромными правами принцесса станет для него легкой добычей. Разыскать девушку в глуши, убедиться, что их сведения не ошибочны (в чем Леонтий не сомневался – ему никогда не лгали на допросах) и Эмма из Байе суть та самая Эмма из рода Робертинов, и привезти ее, никому не известную девушку, сюда.
– Это следует поручить Эврару Меченому, – неожиданно вслух произнес Леонтий и прикусил язык, опасаясь, как бы герцог не заподозрил его в чтении собственных мыслей.
Однако Ренье Длинная Шея лишь задумчиво кивнул.
– Да, именно. Он добрый воин и преданный пес. И он единственный из моих людей сможет опознать Эмму. Он видел ее. Как ты думаешь, Лео, может ли человек узнать во взрослой женщине девочку, которую видел совсем ребенком?
– Ну, – Леонтию стало смешно, – ваш вавассор скорей с первого взгляда отличит ковку секиры – рейнская или норманнская. Что же до женщин… Хотя этого вояку Бог разумом как будто не обидел. И он помнит, что девочка была рыжей, как и королева Теодорада. Что ж, возможно.
– Ступай, кликни его, – отрывисто приказал Ренье.
И прищурился на вскинувшиеся от дуновения хламиды грека язычки на угольях.
– Итак, Эмма… Рыжая Эмма.
