355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Сим Никин » Леха (СИ) » Текст книги (страница 1)
Леха (СИ)
  • Текст добавлен: 16 апреля 2017, 06:00

Текст книги "Леха (СИ)"


Автор книги: Сим Никин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Никин Сим
Леха



Пролог


Раннее утро. Солнце пока еще прячется за лесом, не спеша опалить жаркими лучами блестящую от росы траву и разогнать жиденький туман, стелющийся над самой водой. Из-за абсолютного безветрия неподвижная гладь озера кажется заледеневшей. Красное перышко поплавка будто бы вмерзло в это сюрреалистическое зеркало, отражающее безоблачное небо и зеленый лес, искрящийся пробивающимися сквозь него солнечными лучиками.

Два рыбака сидят шагах в пяти друг от друга, свесив босые ноги с невысокого обрывистого берега. В руках у каждого удилище из лещины. Одеты в светло серые полотняные штаны и рубахи навыпуск. Один – сухощавый, но широкоплечий блондин с аккуратно подстриженной бородкой и аристократическими чертами лица. Другой телосложением крупнее, но не грузен. Волосы темно-русые, затылок выбрит высоко, под уровень ушей. Борода солиднее, чем у блондина, но тоже аккуратная, не мужицкая.

Вот блондин встрепенулся и наклонился вперед. Находящийся перед ним поплавок слегка погрузился в воду, медленно вернулся в прежнее положение, наклонился и начал двигаться в сторону зарослей камыша. Рыбак приподнял удилище и уже готов был подсекать. Но поплавок остановился и замер, будто бы и не было никакого движения.

Прошла долгая минута. Блондин посмотрел на товарища и хотел было что-то сказать, но заметил краем глаза разбежавшиеся от поплавка по воде круги и вновь сосредоточил на нем внимание. Наверняка какая-нибудь мелочь привязалась к наживке. Будет теперь теребить снасть, а вместе с ней и нервы рыбака.

Поплавок тем временем вновь стал погружаться. Делал он это медленно, еле заметно для глаза. Блондин даже прищурился, напрягая зрение, чтобы убедиться – не кажется ли ему. Однако вот уже на поверхности осталось не более полутора ногтя крашенного красным гусиного пера. Поплавок стал для мужчины центром мира, основной его частью. Да какой там основной частью? Есть только это красное перышко. Все остальное исчезло, перестало существовать, растворилось в зеркале озерной глади.

Вдруг поплавок выбросило вверх, будто оборвалась какая-то туго натянутая нить, державшая его до сих пор. Подлетев, он упал плашмя на воду, и в это мгновение Блондин резко дернул снастью, подсекая. Леска натянулась, кончик удилища, ощутив приятную тяжесть, согнулся – не такая уж и мелочь подцепилась на крючок.

– Иди сюда, мой маленький, – ласково приговаривал рыбак, плотоядно улыбаясь.

Сквозь воду блеснул серебром рыбий бок. Сопротивление усилилось, леска загудела. Еще усилие, и над водой показалась рыбья морда. Хватанув воздуха, та прекратила сопротивление, и блондин уже спокойно подтащил улов к берегу.

– Я обрыбился, – сообщил он товарищу, будто тот ничего не видел. – Хороший подлещик. Такого уже и лещом наречь не зазорно. Таких бы с десяток. Завялить самое то.

– Костлявая рыбеха. Токма вялить и сгодится, – отозвался второй рыбак, бросая ревнивые взгляды на улов соседа.

Блондин сунул рыбу в плетеный из ивовых прутьев садок, насадил на крючок новое зернышко перловки и забросил снасть на прежнее место, куда еще на рассвете сыпанул пару горстей подкормки. Взгляд его сосредоточился на замершем поплавке.

Вдруг поплавок соседа без предварительных заигрываний стремительно ушел на глубину.

– Ага-ага! – воскликнул тот, подсекая и ощущая приятную тяжесть. На траву шлепнулся и забил хвостом карасик грамм на триста – тоже приличный экземпляр. – Во-от! На жареху пойдет.

Какое-то время рыбаки молча ждали новых поклевок. Поднявшееся из-за деревьев солнце заметно накалило воздух. Мелкой рябью на воде отметился легкий ветерок. На кончик поплавка блондина уселась стрекоза и замерла, расставив в стороны две пары изумрудных крыльев. Интересно, отчего эти грациозные насекомые так любят садиться именно на поплавки? Вон сколько различных тростинок торчит чуть в стороне, ближе к зарослям камыша. Нет же, надо ей сесть именно на поплавок. Может, стрекоз привлекает красный цвет?

– Чой-та не клюет. Не слетела ли перловинка с крючка? – спугнув стрекозу, блондин проверил снасть и, снова забросив, обратился к товарищу: – Слыхивал ли ты, Вий, какое диво в Кощеевых владениях творится?

– Не ведаю о чем ты рекешь, друже Леший, ответил собеседник, поплевывая на сминаемый в пальцах хлебный катышек, приготовленный для наживки.

– А вот встретил я давеча Ягу. Та и поведала, будто стал к ним с Кощеем в последние дни являться некий младенец. Объявится через призыв, посмотрит эдак строго, гу-гукнет раз-другой и исчезнет.

– Нешто и правда? – неожиданно живо отреагировал тот, кого звали Вием.

– У тебя клюет! – тот, который Леший, кивнул на скачущий по воде поплавок соседа. – Подсекай, раззява!

Вий машинально выдернул из воды еще одного карася и, даже не посмотрев на улов, возбужденно заговорил:

– То диво, друже Леший, и ко мне давеча являлось. Я-то мнил привиделось. Ан вишь, не ко мне одному тот младенец призыв творил.

– Нешто и ты его видел? – заинтересовался блондин, не замечая, как какая-то шустрая рыбешка затягивает поплавок в заросли камыша.

– Зрил. Да глазам своим не поверил. Где же то видано, чтобы дите грудное призывы творило? Верно ты молвишь, диво то дивное, никак иначе. Али знак какой от самого Создателя. Токма знать бы какой...

– Н-да-а... – глядя на товарища, Леший в раздумье почесал затылок. – Чой-то мне то диво не кажется?

– Может, рылом ты не вышел? – предположил Вий.

– Да-а? – обиженно подхватился блондин. – А ты, значится, вышел рылом-то? А давно ли ты, Вий, от личины премерзкой избавился, от вида которой некоторые людишки замертво падали?

– Ну, кто замертво падал, а кто и... – Вий замялся, вспомнив не очень приятную историю, когда изрядно подвыпивший княжич Илья принял его за одну из лягушек-царевен и рвался во что бы то ни стало поцеловать.

Приложивший руку к той давней истории Леший ехидно хихикнул, но заметил отсутствие своего поплавка и потянул удилище.

– Тьфу, ты, – с досадой сплюнул он, поняв, что снасть запуталась в камышах, – придется озерника звать, чтобы выпутал.

– – Да ты чего?! – возмутился Вий. – Он же всю рыбу разгонит! Лучше мавку какую кликни, ежели сам замочиться боишься.

Ближе к полудню клев почти прекратился. Несколько раз широко зевнув, Вий смотал удочку, забрал садок да отбыл в свои чертоги.

Зевота передалась и Лешему. Позвав лесовика, он вручил ему улов. Уж тот-то разберется, какую рыбешку завялить, какую на жареху пустить, а какая на ушицу сгодится. Сам рыбак решил вздремнуть часок другой для усиления аппетита и растянулся на мягком коврике из зеленой травки и опавшей хвои под разлапистой сосной. Дерево, уважительно скрипя, склонило над ним ветви, дабы прикрыть владыку от жарких солнечных лучей. Пара крупных стрекоз закружились рядом, следя, дабы какая не ведающая уважения мошка не вздумала укусить дремлющего хозяина леса.

– Гы! Гу!

– Ась? – заснувший уже Леший подскочил так резво, что сосна едва успела отклонить толстую ветвь, дабы владыка не снес ее темячком.

– Гу-гу, – из парящего облака малого призыва на опешившего Лешего не мигая смотрел младенец грудного возраста. Младенец требовательно повторил: – Гу-гы!

– Ась? – вопросил владыка леса, вызвав на лице младенца гримасу раздражения. – Ты кто? Тебе что-то надо?

– Гы! – последовал раздраженный ответ.

– Тебе нужна помощь? Открыть переход? – продолжил допытываться Леший.

– Агу! – недовольство с лица малыша исчезло, но он вдруг начал удаляться.

– Эй! – пока облако малого призыва не исчезло, Леший сотворил переход и шагнул в него.

Проявившись в своем кабинете, архангел Гавриил устало опустился на пуховый диван, закинул ноги на спинку и прикрыл глаза. После последней проверки, устроенной Ильей Громовержцем, в небесной канцелярии все еще не улегся суетливый ажиотаж. Копившаяся целую вечность документация оказалась в таком беспорядке, что ее сортировка и систематизация займет не один век. От все этой суеты, и от осознания предстоящей многовековой рутины у Гавриила опускались руки и выпадали перья из крыльев. Хотелось вот так вот лечь на диван, закрыть глаза на тысячу-другую годков...

– Гаврик!

– А! Что? – вспорхнул над диваном задремавший было архангел, роняя сразу несколько белоснежных перьев. Узрев расположившуюся в кресле Мару, он вновь опустился на ложе. – Что случилось, Мариночка? Снова Громовержец нагрянул?

– Нет, -простодушно улыбнулась женщина. – Илюшенька отбыл с инспекцией на другие уровни. На небесах он теперь не скоро появится.

– Да? – у Гавриила отлегло от сердца. – А, ну да. А ты по какому вопросу?

– Я, Гаврик, по поводу того Кощеева дубля, которого мы в новорожденного вселили.

– Чего опять не так? – недовольно поморщился крылатый небожитель, вспоминая о хлопотной душе, из-за которой как раз и устроил шмон Громовержец.

– Когда-то кто-то, возможно сам Создатель, сказал, что мы в ответе за тех, кого породили, – наставительным тоном произнесла продолжающая улыбаться Мара. – Понимаешь, Гаврик?

– Нет

– Ну, и ладно. Я хочу, чтобы ты поставил маячок на тот мир, где родился младенец с душой Кощея, дабы он не затерялся среди других миров.

Зачем тебе это?

– Понимаешь, Гаврик, – женщина прижала руки к груди, – до сих пор я создавала только морфейчиков. Кощей тоже вроде бы как морфейчик, только уплотненный до материального состояния. А этот младенец, он же настоящий человечек. Это мой первенец. И я хочу периодически видеть, как складывается его судьба. Понимаешь?

– Зачем? Ведь ты не имеешь власти в материальном мире? А я на твои авантюрные идею больше не поддамся, Мариночка. Мне еще с давешним разносом от Ильи разгребаться и разгребаться.

– Фи, какой же ты скучный, Гаврик, – наморщила носик повелительница морфея. – Я же просто хочу наблюдать за нашим, между прочим, общим созданием.

– Ох, подведешь ты меня под монастырь, подруга, – архангел кряхтя поднялся с дивана.

– Куда подведу? – тонкие брови женщины удивленно поднялись.

– Не обращай внимания. Это я у людишек присказок нахватался, – отмахнулся Гавриил и поднял руки. Воздух перед ним сгустился и завихрился, образовывая голубую сферу. Архангел вдруг нахмурился и, пристально всмотревшись в сферу, озадаченно вопросил невесть кого: – а это что еще за червоточины?

– Что там такое? – заглянула через плечо Мара.

– Да будто бы кто-то шастает из ентого мира в какой-то другой. Непорядок это. Не дай Создатель, узрит Громовержец...

– Не поминай Создателя в суе, Гаврик, – укоризненно покачала головой собеседница.

– Ладно, не досуг мне ныне с этим разбираться, – пропустил мимо ушей ее слова небожитель. – Окутаю до поры ентот мирок завесой, дабы пресечь всяческие проникновения извне. Дойдет время, разберусь с нарушителем.

Сфера поблекла и исчезла.

– Маячок-то поставил?

– Поставил, Мариночка, поставил. Мне теперь и самому ентот мирок интересен.


Глава - 1

Шагнув вслед за младенцем, Леший невольно поморщился от насыщенного множеством неприятных запахов воздуха. От ударившего в ноздри смрада, он даже не сразу заметил того, кто творил к нему малый призыв. А когда увидел, то молодая женщина, держащая на руках того самого спеленутого младенца, уже скрывалась в некой ярко-желтой скорлупе. Скорлупа зарычала диким зверем, еще больше испортила воздух целым облаком смрада – куда там обитающим во владениях Лешего болотникам – и резво помчалась по каменной дороге, мощеной столь идеально, что даже острый глаз владыки не узрел ни единого шва между пепельно-черными каменными плитами.

Опешивший Леший проводил взглядом умчавшуюся скорлупу, опустил взор в грязную лужу, через которую младенец творил призыв, и растерянно почесал затылок.

– Эй, вонючка, ты как тут оказался? А ну вали отсюда, бомжара! Здесь стерильное медицинское учереждение!

Леший обернулся на властный голос, ожидая увидеть могучего витязя, и удивился еще больше. На него взирал высокомерно человечишко весьма убогого вида. Круглое гладко выбритое лицо с по-старушечьи дряблыми вислыми щеками. Реденькие волосы на лысеющей голове больше походили на пушок только что вылупившегося птенца. Впалая грудь и большой, словно у бабы на сносях, живот. Короткие ноги важно расставлены. В правой руке короткий черный жезл, напоминающий фаллос пещерного дракона. Одеяние на человечешке диковинное – темно-синяя рубаха заправлена в такие же темно-синие портки, опоясанные широким кожаным ремнем. Взгляд высокомерный – не каждый государь так на свою челядь взирает.

Владыка леса еще раз окинул взглядом дивного человека, пытаясь определить, к какому сословию тот принадлежит? Кто же при таких чахлых телесах может вести себя столь важно? Разве что колдунишка какой? Да нет, не видно силы в этом убожестве. По крайней мере той силы, которая дала бы право на такое высокомерие. Да и будь в нем колдовская сила, развеб не узрел он перед собой владыку?

И тут до Лешего дошла таки истина. Он даже хлопнул себя ладошкой по лбу. Ну конечно, можно было сразу догадаться, как только черный фаллос в руках у убогого узрел. Убогий это и есть! Только убогим даровал Создатель право взирать свысока на всех без исключения. А почему не в рубище а в одеждах диковинных? И то понятно – человечишко из тех убогих, что в шуты к князьям-государям приняты.

Осознав, кто перед ним, Леший окинул взором не менее диковинные владения, у ворот коих оказался. Все говорило как о могуществе хозяина высившегося перед пришельцем то ли, замка, то ли дворца, так и о скудности его души. Могуществом веяло от каменной громады в цельных пять поверхов, да с забранными цельным стеклом окнами в сажень высотой и полторы сажени шириной. Видно, не опасается врагов хозяин, коль вместо бойниц в его замке такие огромадные окна, да еще и без ставен. Да и ограда не крепостная вовсе – каменные столбы, а меж ними кованные незатейливые решетки, меж прутьев которых иной тощий малец пролезет.

Нет, явно не витязь является хозяином замка, а наверняка какой-то могущественный колдун, охраняющий владения не крепостным камнем да дружиной воинской, а сокрушительными чарами. И ежели Леший о таковом не слыхивал, знать попал он в далекие дали. Может и на другой край Мира.

Но, могущество могуществом, а убогость души колдунишки так же виделась во всем. Разве ж человек с душой воздвигнет для себя энтакую-то серость? Вот ведь, ни единой башенки с петухом, конем, али каким драконом на флюгере. Нет тебе ни ставенек расписных, ни наличников резных на оконцах. Нет ничего, что могло бы взгляд порадовать. В ином гнилом болоте жизни бывает больше, нежели в энтом замке.

Вона и буквицы над вратами, вероятно слагающие девиз владельца замка, словно деревца, с коих все веточки подчистую срубили – неестественно прямые, без единой завитушки. Знамо же, буквицы есть зримое выражение мысли разума. А мысль, она Лешему завсегда красочная, да с завитушками видится. Оттого ему и не понятен начертанный над вратами девиз, хоть и буквицы узнаваемы: "ПЕРИНАТАЛЬНЫЙ ЦЕНТР "ЛЕСНАЯ СКАЗКА".

– Славик, пойдем чайком побалуемся, – к вратам от дворца шагал еще один шут в таком же темно-синем одеянии. На голове не шелом и не треух, а нечто вроде урюканской тюбетейки с одним жестким ухом, простертым над ликом так, будто сей человечишко прятал глаза от небес, с коих взирает на мир Создатель. Ну, да что взять с убогого? Вон и у этого тоже фаллос пещерного дракона за пояс заткнут. Тело у шута такое же нескладное, обделенное силушкой, как и у первого. Обрюзгшее лицо покрыто нездоровым румянцем. Дыхание надсадное, будто тот полдня таскал на плечах мешок пудов в пять весом.

– Погоди, Антоныч, – повернулся к напарнику первый, – тут вон бомжара какой-то из леса выперся. Надо прогнать.

Когда шут повернулся, Леший увидел на его спине белые буквицы. Те были такие же безликие, как и на надвратном девизе, и слагали слово: "ОХРАНА". Такого, чтобы на человеках буквицы рисовали, он никогда ранее не только не видел, но и не слыхивал. Ох, и в далекие же земли его занесло! Вот подивятся -то собратья, когда он им о таких чудесах поведает. Чай не поверят, пока не покажет им сюда дорогу. А могли бы и сами догадаться за младенцем шагнуть.

– Человече убогий, благостью Создателя овеянный, – шагнув к вновь повернувшемуся к нему шуту, уважительно обратился Леший, – поведай, кому сей дворец принадлежит?

– Чего-о? Кто убогий?! А ну, пошел вон, вонючка! – шут замахнулся черным фаллосом. Было видно, что ударить дивным жезлом он не решится, и замахивается лишь для того, чтобы напугать.

Пришелец принюхался к собственному телу, но никакого неприятного запаха не почуял. Отчего же шут называет его вонючкой?

– Слышь, мужик, здесь не подают. Здесь медицинское учреждение. Понял? – подошел второй убогий.

– Нет, – искренне помотал головой Леший.

– Вали отсюда, пока по почкам не настучали! – снова замахнулся фаллосом первый.

– Валить? – продолжил удивляться Леший. Реплики убогого напомнили ему то, как после возрождения стал разговаривать Кощей. Первое время мало кто мог понять, что тот имел в виду, употребляя привычные слова в совершенно непредсказуемых значениях. Однако вскоре привыкли, а после и сами не редко заговаривали аналогично. Вот и сейчас владыка леса понял в каком значении убогий употребил слово "вали", и потому лишь уточнил: – Куда?

– Откуда пришел. В лес, – уточнил шут, постукивая по ладони фаллосом.

Пришелец вздохнул – не обижать же убогих – и окинул взором чахлый лесок, окружающий владения местного колдуна, и еще раз вздохнул. Это что ж за лес такой, что он, владыка, не чует в нем ни зверя, ни иной твари. Только птахи малые в ветвях суетятся, да редкий мышонок прошуршит прошлогодней листвой. А деревья-то... Вона тому дубу скоро век, а его ствол запросто один человек обхватит. Так остальные деревца еще чахлее.

Провожаемый настороженными взглядами привратников, Леший прошел вдоль ограды до опушки и ступил под сень первых деревьев.

– Гля прикол! – ткнул в бок товарища один из привратников, заметив, как на плечо и голову странного пришельца сели спорхнувшие с ветвей синички. – Воробьи этого бомжа за пень ходячий принимают.

А Леший, миновав неопрятный подлесок, продолжал осматривать окружающие деревья, периодически притрагиваясь к стволам, трогая листочки, скобля ногтем кору. Несмотря на то, что в лесу не ощущалось присутствия абсолютно никакого зверья, владыка с удивлением отмечал огромное количество тропинок, ведущих во всех направлениях. Земля на редких полянках утоптана до каменной твердости и усеяна осколками темного и светлого бутылочного стекла, что дважды возмутило Лешего. Во-первых, негоже такому добру, из коего столько бус наделать можно, вот так бесхозно на земле валяться. Во-вторых, это кому же вздумалось мусорить в лесу? А мусору и без стекла хватало. И там, и сям валялись клочки то ли тряпиц, то ли пергамента, да таких красочных расцветок, что ими не зазорно платье иного вельможи украсить. А попадись такие клочки на глаза весянке-рукодельнице... м-да-а... В дивные края занесло Лешего.

Вот и очередная поляна, и на ней, как и на прежних, кострище посередине. Может, в этом лесу какие ритуалы колдовские нехорошие проводятся? Придумало племя местное людское себе очередного бога-идола, и приносит ему жертвы. Оттого и лес такой чахлый. Хорошо хоть костей-черепов вокруг не видно. Так может, эти стеклышки и клочки цветные и есть подношения местным богам?

А вот дымком потянуло. Накинув морок невидимости, владыка направился на звук доносящихся голосов и вскоре вышел к очередной полянке. На обрубке ствола поваленного дерева сидели, чинно о чем-то беседуя, трое мужиков, разодетых в яркие одежды, выдающие в них скоморохов. На одном был красный кафтан, на другом серый с блестящими золотом пятиконечными звездами, на третьем и вовсе многоцветно-ляпистый. Однако колпаки с бубенцами на головах отсутствовали. Оно и понятно – не на ярмарке в сей час. У одного, у того, что в ляпистом кафтане, голова покрыта странным убором с ухом над ликом, похожим на тюбетейку привратника, только круглую, словно половинка кожуры большого ореха. На земле перед человеками расстелена белая скатерка, испещренная строчками мелких буквиц и на удивление искусных образов, с коих словно живые смотрели различные лики. На скатерке лежала горка вяленых плотвиц и булка хлеба непривычно прямоугольной формы. Это кто ж такие-то караваи печет?

Рядом над углями шкворчали и аппетитно пузырились жиром нанизанные на прутики маленькие колбаски.

Один из скоморохов подвинул к себе большую красную суму и достал из нее баклажку темного стекла, наполненную какой-то жидкостью. Не иначе вином. Передав сосуд товарищу, он достал еще два, один оставил себе, другой вручил третьему мужику. С хрустом, словно ломая сургучные печати, скоморохи прокрутили пробки на коротких горлышках баклажек. На диво пробки оказались надеты сверху, а не вбиты внутрь, оттого не вынимались или выбивались, как положено, а скручивались. Отбросив дивные пробки словно ненужный мусор, мужики припали к горлышкам и принялись поглощать питие прямо так, не наливая его в кубки, коих, впрочем, и не было.

Уже в который раз подивился леший новому диву – по мере того, как скоморохи поглощали жидкость из баклажек, тонкое стекло с хрустом прогибалось внутрь, будто то в руках у мужиков вовсе не стеклянные сосуды, а дивные бурдюки из прозрачной кожи.

Как только скоморохи оторвались от баклажек, бока тех так же с хрустом выпрямились, приняв прежнюю форму. В воздухе разнесся пивной аромат. Опять же диво – кто ж пиво не в бочки, а в столь мелкую тару разливает? Да еще и в столь чудную.

Решив, что пришла пора прояснить некоторые вопросы, Леший скинул морок, согнал с плеча синичек и шагнул на поляну.

Мужики непроизвольно вздрогнули, когда перед ними вдруг появился здоровенный детина.

– Позволите ли, люди добрые, путнику у костра погреться? – вежливо обратился он к скоморохам.

Подозрительно взирая на него, присутствующие втянули ноздрями, будто принюхиваясь. Один вопросил странное:

– Типа, так замерз, что пожрать захотелось?

– Вообще-то мы не подаем, – сказал тот, что в странной круглой тюбетейке с ухом, – но так и быть, присаживайся.

Получив дозволение, гость опустился прямо на землю возле костра и потянул носом аромат шипящих колбасок. Заметив его интерес, мужики похватали палочки с горячей снедью.

– Лови таранку, – кинул плотвицу лысый мужичок, сидевший ближе других.

– Благодарствую, – Леший поймал рыбешку, оценивающе помял, понюхал. Завялена толково. Однако пересушена излишне. А мужик тем временем достал непочатую баклажку и катнул ее по земле. – Держи пивасик и знай нашу доброту.

– Благодарствую великодушно, – кивнул пришелец, с интересом вертя в руках баклажку. Та оказалась не то чтобы твердой, аки стекло, но довольно упругой и не прогибалась, как прогибались сосуды в руках скоморохов. А давить с силой он опасался – что если дивный сосуд все же треснет и рассыплется осколками.

– Давно бомжуешь, мужик? – обратился к нему скоморох в красном кафтане.

– Ась? – не понял вопрос Леший, пытаясь содрать с баклажки пробку, сделанную то ли из дубленой кожи, то ли и вовсе невесть из чего, выкрашенного в желтый цвет.

– Давно, говорю, бомжом стал?

Вопрос для пришельца не стал понятнее, но слово "бомж", которым его обзывали еще убогие привратники, ему не нравилось. Потому он ответил одной из фраз, которые они с Вием и братцем Лихоней переняли у Кощея:

– Чувак, ты гонишь!

В этот момент пробка подалась и с хрустом провернулась. Баклажка зашипела рассерженной гадиной, неожиданно промялась под пальцами Лешего и брызнула из-под пробки пивными струйками. Ослабив хватку, дабы не выдавить весь напиток из ставшей вдруг мягкой баклажки, владыка содрал-таки пробку окончательно, аккуратно положил ее рядом с собой и пригубил исходящее пеной пиво. Поморщившись, отставил сосуд. Нет, это не пиво. Это невесть что только пахнет пивом. Но баклажка дивная. Надо бы выторговать одну такую у скоморохов. Предложить им злата, али самоцветов – должны согласиться.

– То-то я смотрю, для бомжа ты слишком опрятно выглядишь, – отреагировал на реплику Лешего мужик в тюбетейке. – Ты, наверное, из этих, ну, тех, что, типа, к природе возвращаются? Тебя как звать-то?

Леший хотел было уточнить, куда его собираются звать? Однако вспомнил, что такой же точно вопрос всегда задает Кощей, когда желает узнать имя собеседника. А вспомнив Кощея, владыка леса и представился так, как обычно тот его называл:

– Леха – имя мое.

– У меня, Лех, сосед был из ваших, – сообщил лысый. – Тоже по выходным босиком в лес уходил и жил там в шалаше наедине с природой. Потом каким-то не тем лопушком подтерся и месяц в больничке с язвой на всю задницу провалялся. Теперь его в лес ни за какие коврижки не заманишь.

– Гы, да то он небось цветущей амброзией подтерся, натуралист, млин, комнатный, – хохотнул носитель тюбетейки.

– Пошто лик от небес ухом прикрыл, человече? – решил прояснить вопрос Леший, указывая взглядом на странный головной убор.

Скоморохи от такого вопроса застыли с открытыми ртами, а тот, что в тюбетейке, поднял очи к уху, и вдруг, взявшись за него, резко развернул так, что теперь оно прикрывало загривок. Затем, переглянувшись с товарищами и покосившись на пришельца, постучал указательным пальцем себе по виску, будто в закрытую дверь.

– Чем тебя моя бейсболка не устраивает, натуралист? – с вызовом обратился он к Лешему.

Поняв, что неосторожным вопросом вызвал раздражение у гостеприимно отнесшихся к нему мужиков, тот попытался исправить ситуацию.

– Лишь любопытства ради спросил. Не видывал я ранее таких тюбетеек с ухом. То, видать, вы в своих скоморошьих странствиях приобрели?

– По ходу, чувак обкуренный, – повернулся к товарищам лысый.

– Слышь, Леха, – носитель тюбетейки вновь развернул ухо вперед, – мы мирные люди, но если нас достать, мы можем продемонстрировать свой бронепоезд. Усек? Не? Мы, может тоже пришли тут с природой уединиться. Так что не грузи нас бредятиной. Пей пивко и наслаждайся жизнью. Усек?

Леший ничего не усек, лишь еще больше смутился, не понимая, чем обидел скоморохов? Однако решил не уточнять и молча взялся за плотвицу. То, что скоморохи называли пеивом, он пить не желал, потому, создав в своей руке морок баклажки, настоящую опрокинул за своей спиной, дабы гадкое пойло вытекло на замусоренную землю.

Мужики заговорили о чем-то своем. Слова в их речи в большинстве своем были понятные, но смысл фраз ускользал, как только владыка не пытался в них вникнуть. Создавалось впечатление, будто перед ним беседовала троица умалишённых. Родилась догадка, что эти скоморохи из того же дворца, который охраняют убогие превратники.

– Эй, мужик! – прервал его брезгливо-возмущенный возглас лысого. – Ну нельзя же быть настолько натуралистом!

Заметив, что взгляд лысого направлен на землю подле него, Леший опустил глаза, увидел растекающуюся под ним лужу и почувствовал, как намокают портки. Оказалось утоптанная до каменного состояния земля отказалась впитывать вытекающее из опрокинутой баклажки пойло, и то растекалось вокруг, затекая и под зад Лешего. В общем, понятно, что со стороны это выглядело так, будто он обмочился, не снимая штанов. И что делать? Показать, что на самом деле, он обманул гостеприимных скоморохов и вылил преподнесенное ему питье? Обижать добрых человеков не хотелось. Коль не признали в нем владыку, так ничего зазорного не будет и в том, ежели посмеются над конфузом, посчитав за убогого скитальца.

–Тьфу! – в сердцах плюнул в угли мужик в тюбетейке, бросив туда же палочку с недоеденной колбаской. Свернув шуршащую скатерку с плотвицами и сунув ее в суму, он решительно поднялся. – Поехали, мужики, в общагу.

– Поехали, – согласился скоморох в красном кафтане. – Мало того, что лес весь засран, еще и клиенты дурдома пристают.

Лысый молча направился за товарищами.

Развеяв морок, Леший подхватил настоящую баклажку, благо пойло из нее почти все вытекло, собрал забытые скоморохами пробки и поспешил за ними, чтобы отдать. Однако, когда лысый, допив напиток, отбросил свою баклажку, словно ненужный мусор, до владыки наконец-то дошло, что для этих людей сии чудные сосуды никакой ценности не представляют. Подняв бутыль – будет чем удивить собратьев, когда в свой лес вернется – снова догнал скоморохов, пытаясь разглядеть средь деревьев лошадей, на которых те собрались куда-то ехать.

– Слышь, Леха, – обернулся лысый, – ты чего за нами прешься? Дурдом в обратной стороне.

– Дурдом? – Леший посмотрел в обратную сторону, где находился тот мрачный дворец с огромными окнами и убогими привратниками, и постарался запомнить его название. Понимая, что скоморохам чем-то неприятно его присутствие, решил задать напоследок вопрос: – Поведайте, люди добрые, в какой стороне ближайшая весь али город?

– Ну точно, дурик, – хохотнул скоморох в красном кафтане.

А еще через пару десятков шагов они вышли на широкую просеку, тянувшуюся в обе стороны на сколько хватало зрения. Тут пришелец увидел новое чудо-чудное. Вдоль всей просеки тянулась насыпь из гранитного щебня. На насыпи в два ряда лежали столбы из серого камня. Леший даже поскреб ногтем – столбы точно каменные. А на эти столбы уложены четыре толстые стальные полосы – по две на каждый ряд. И полосы эти тянулись так же от края до края видимости. Отковать такие не под силу даже волотам. Не иначе не рукодельные они, а созданы кем-то из сородичей лешего, обладающих особым даром, кем-то из тех перволюдей, коих он не встречал ранее. Да не только не встречал, а и не слыхивал о таковых. Но то не все чудо. Меж рядов каменных столбов, на коих лежат металлические полосы, стояли шагов на полсотни друг от друга огромные металлические кресты. От креста к кресту по перекрестьям тянулись отблескивающие медью нити в большой палец толщиной.

Разглядывая чудо, Леший вдруг ощутил, как сперва металлические полосы, а потом и земля под ногами затряслись. Повернув голову, он увидел, что по насыпи на него несется нечто исполинское, ядовито-оранжевое, с огромными на всю морду глазами.

Шустро отскочив в лес, пришелец накрыл себя мороком невидимости. Нет, он, естественно, не испугался. Чего ему, бессмертному, боятся-то. Но боязно все же стало. Вона с Кощеем какие непонятности творились. Некоторые первочеловеки уже и в бессмертности своей усомнились, когда слух прошел, будто науськаный Ягой Иван-царевич извел Кощея.

Скоморохи тем временем поднялись на каменную площадку и без страха взирали на приближающегося грохочущего монстра. Тот начал замедлять бег и, поравнявшись со скоморохами, вовсе остановился.

Отвесив челюсть и выпучив глаза, Леший взирал на самобеглую карету длинной с хорошую ладью, внутри которой запросто могли поместиться все жители иной большой веси, а то и городища. Двигалась та карета на четырех парах металлических колес по металлическим лентам. Почти вся верхняя половина забрана большими и кристально чистыми стеклами, отчего внутри было светло, аки снаружи, и Леший рассмотрел людишек, там находившихся. Те сидели на установленных вдоль бортов мягких креслах. Кто-то равнодушно смотрел в окно, кто-то беседовал с соседом. На вошедших скоморохов никто не обратил внимания. Впрочем, владыка усомнился, были ли его знакомцы скоморохами? Усомнился от того, что все людишки, а находилось их внутри чудо-кареты не менее двух дюжин, были разодеты так же пестро. Это ж где такой большой ватаге прокормиться. Да и станут ли скоморошить те, кто владеет этакой каретой, бегающей по стальным полосам. А вона у некоторых на головах тюбетейки с ухом. А бабы-то все простоволосые, да стриженые, будто мужики. Эко дивное племя...


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю