355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Сильвия Торп » Алое домино » Текст книги (страница 5)
Алое домино
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 19:36

Текст книги "Алое домино"


Автор книги: Сильвия Торп



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Джеррен в задумчивости смотрел на него. Невзирая на спокойный тон, в словах ощущалось застарелое раздражение, давнее недовольство влиянием леди Блэкленд на внука. Когда Келшеллу пришлось покинуть Англию, Винсент был двух-трех лет от роду и все основные годы, когда формируется характер, провел на попечении миледи. Возможно, именно это Келшелл считал причиной излишне романтических представлений и недостатка силы духа в своем сыне. Сам-то Роджер отличался по-своему не менее сильным характером и властностью, чем сэр Чарльз.

Предостережения сэра Чарльза относительно Роджера Джеррен совершенно выбросил из головы и даже посмеялся, что чуть было не поверил им. Келшелл, без сомнения, был в ярости, что состояние старика ускользнуло, хотя сын мог с такой легкостью завладеть им; но это-то понятно, и вряд ли он станет делать теперь новые попытки. Его вторая жена унаследовала значительное состояние, теперь Роджер был богат, имел прочное положение в обществе, и ему незачем рисковать всем, чтобы, покушаясь на убийство, пытаться увеличить свое состояние; только такой старый безумец, как сэр Чарльз, мог всерьез возыметь подобное подозрение. Под воздействием средневековой мрачности Келшелл-Парка Джеррену и самому на мгновенье почудилось, будто такое подозрение вполне оправдано, но в прозаическом окружении лондонского света идея оказалась просто смешной.

Наступила теплая сухая погода, дороги подсохли, и Джеррен вспомнил о своем намерении познакомить Антонию с единственным своим оставшимся в живых родственником. Она поехала с неохотой, ибо даже мысль о старике подсознательно вызывала перед глазами образ деда. Однако все страхи оказались напрасными. Мистер Редферн был добрым, милым старичком с веселыми глазами и неисчерпаемым чувством юмора, а оказанный им теплый прием совершенно затмил весьма скромный размер дома, свидетельствующий о стесненных обстоятельствах, и физическую хрупкость, говорящую о слабом здоровье хозяина. Живя в уединении, он ничего не знал ни о тюремном заключении Джеррена, ни об обстоятельствах его свадьбы, и так по-детски радовался, глядя на молодую пару, что у Антонии просто духу не хватило его разочаровывать. Ведь никакого вреда не будет, если она на один день притворится счастливой новобрачной.

Это оказалось не только на удивление легко, но и, к изумлению Антонии, доставляло ей несказанную радость, поэтому когда при расставании мистер Редферн настойчиво приглашал их поскорее приехать снова, она согласилась не колеблясь. Позднее, уже подъезжая к Лондону, Джеррен неожиданно сказал: – При таком состоянии здоровья, конечно, не стоило посвящать старика в подробности нашей свадьбы, и я признателен вам за то, что вы промолчали. Благодарю.

– А зачем бы я стала говорить? – она с любопытством глянула на него. – А ежели вы так боялись, что я проговорюсь, отчего не предупредили меня заранее, еще до того как нам сюда приехать?

Он рассмеялся: – Помилуйте, да был более чем уверен, что вы обо всем расскажете.

Она резко отвернулась к окошку и, помолчав, тихо заметила: – Так значит, вы считаете меня до крайности эгоистичной и достойной презрения? Способной, нимало не задумавшись, заставить страдать тех, кто не причинил мне ни малейшего вреда?

– Ясчитаю, – произнес он, посмеиваясь, – что в гневе или раздражении вы безудержны и не даете себе труда остановиться и задуматься, и я также уверен, что любая моя попытка употребить власть, несомненно, вызвала бы ваш гнев.

Она зарделась, а в голосе появился вызов: – Более чем странное заявление, особенно если учесть, каким способом вы эту власть надо мной приобрели!

– Так и не можете простить? – мрачно спросил он. – И сколько же времени должно пройти, пока вы наконец забудете обстоятельства нашей свадьбы?

– Думаете, забыть так легко? Да можете ли вы вообразить мои чувства, когда я без всякого предупреждения узнаю, что через час уже буду обвенчана с каким-то незнакомцем, которого только что вытащили из самой позорной тюрьмы Лондона? Можете представить, что мне пришлось испытать? – Она помедлила, но Джеррен молчал. – И потом – в библиотеке – мне никогда не забыть, какой мною владел ужас. Изо всех сил старалась я его скрыть, но он все равно звучал в каждом дерзком слове.

Джеррен взял ее руку и поднес к губам.

– Бедная моя девочка, – обронил он, слабо улыбнувшись. – В этом не было никакой необходимости.

Щеки ее порозовели, пальцы затрепетали в его руке, но голос звучал твердо: – А откуда мне было знать? Сэр Чарльз, как вы сами понимаете, представил мне ваш характер в самом неприглядном свете. Хоть потом я и разобралась, что он солгал, но не могу простить ни ему, ни вам этого унизительного венчания.

– Но ведь каждый день происходят свадьбы, – тихо произнес он, – в которых пары знают друг о друге ненамного больше нашего, и склонность друг к другу имеют такую же, но тем не менее стараются быть терпимыми. Как вы думаете, будет большим безумием надеяться, что и мы попытаемся сделать то же?

– Будет большим безумием, – возразила она, – не заметить, что мы это уже делаем.

– Вы так считаете? Мы просто научились быть более вежливыми друг с другом. – В голосе Джеррена слышалась мягкая насмешка. – А ведь я вовсе не это имел в виду, и вы прекрасно меня поняли. Нынешнее положение вещей не может продолжаться вечно! – Она попыталась вырвать руку, но он только сильнее сжал свою, а другой – обнял ее за плечи, заглядывая в испуганное лицо. – Надобно признаться, что женившись на вас подобным образом, я поступил недостойно. Узнав о намерениях сэра Чарльза, мне следовало не соглашаться ради собственной выгоды, а отказаться ради вашего блага. Тем не менее, каким бы странным образом ни завязался этот узел, теперь вы – моя жена, Антония, и не можете вечно держать меня на почтительном расстоянии. И если не можете простить, то, во имя неба, забудьте!

– Джеррен, я вас умоляю! – она пыталась оттолкнуть его. – Отпустите меня!

Он рассмеялся и покачал головой: – Как раз этого я никогда не сделаю, даже если вы считаете, что питаете ко мне самую черную ненависть. – Он не отпускал ее, поцелуями заглушив протесты, и через минуту она затихла в его объятиях. Покрывая ее шею поцелуями, он со смехом шепнул: – А ненависть и любовь, возлюбленная моя, зачастую перепутываются в душе.

Неожиданно снова перепугавшись, Антония начала неистово бороться.

– Отпустите меня! О, Джеррен, пожалуйста!

Железные объятия ослабели, она вырвалась из ласкающих рук и прижала ладони к пылающим щекам. Ее встревожило не только его поведение, но и собственная реакция, неожиданное осознание, насколько же за эти недели изменилось ее отношение к нему. К такому открытию она оказалась не подготовлена и была до крайности смущена.

Только через минуту она снова осмелилась взглянуть на Джеррена. Он сидел в ушу кареты, откинувшись и скрестив на груди руки; поймав ее взгляд, коротко сказал: – Ни сейчас, ни потом – никогда не бойтесь меня.

Не такой уж я злодей.

Она не поняла, обиделся он или же сердится, но знала только, что не хотела бы ни того, ни другого. И примирительно положила руку ему на локоть: – Джеррен, простите меня! Я и сама не понимаю, что чувствую к вам. Возможно, вы и правы, и ненависть перепутывается с любовью. Первой я знала предостаточно, а второй не знала вовсе. – Она запнулась; в поднятых на него черных глазах был уже не вызов, а мольба. – Ведь вы будете терпеливы, правда? И оставите между нами все как есть, на время?

Лицо его смягчилось, он накрыл ее руку своей.

– Даю слово, что вам нечего страшиться, – тон был несколько натянут, – и я потерплю, хоть по натуре и не очень терпелив. Так что, Антония, не заставляйте меня ждать слишком долго.

Однажды в конце апреля в утреннем выпуске «Лондонской газеты» появилось объявление о помолвке Джессики Челгроув и графа Дирэма. Антония увидела объявление первая и с некоторым нетерпением ждала, как отреагирует Джеррен, который воспринял новость с восхитительным спокойствием, даже если без укола сожаления и не обошлось. Показывая Антонии объявление, он, широко улыбаясь, заметил: – Итак, миссис Челгроув в конце концов одержала победу! Готов заключить пари, сегодня она – самая счастливая женщина.

– А мисс Челгроув? – не удержалась от вопроса Антония. – Она счастлива, как вы думаете?

Джеррен смотрел прямо на нее.

– Даже если и нет, – он говорил размеренно, – не сомневаюсь, она найдет немалое утешение в графском титуле. Она ведь тщеславна, хоть всеми силами пытается это скрыть.

Антонии, уловившей в его словах горечь, которой на самом деле не было, сразу расхотелось развивать эту тему дальше. В конце концов, именно из-за тщеславия Джессики, а не из-за великодушия Джеррена они так и не убежали, чего боялась миссис Челгроув. Он-то, возможно, и хотел этого, но Джессика, хоть и потерявшая голову, все же не позволила сердцу возобладать до такой степени, чтобы, забыв все на свете, пожертвовать своим личным пэрством. Антония припомнила слова Люси, что Джеррен не держит сердце открытым, и неожиданно для себя встревожилась: а ведь за нынешним его бесшабашным поведением, как и за продолжавшимся флиртом с Джессикой вполне могла скрываться боль, гораздо более глубокая, чем он позволял себе показывать.

От этой тревожной мысли настроение у нее совсем испортилось, еще более усилив неразбериху переживаний. Всю свою жизнь жаждавшая хоть малой любви и привязанности, она теперь была напугана силой эмоций, разбуженных в ней Джерреном, ибо испытанное раньше влечение к Винсенту казалось сейчас слабым и ничего не значащим. Джеррен же с самой их первой встречи в библиотеке вызывал в ней чувства самые неистовые – ненависть, страх, гнев на затруднительное, обидное положение, в котором она оказалась из-за сделки Джеррена с сэром Чарльзом; впоследствии к ним прибавилось еще и презрение за его заигрывание с Джессикой Челгроув и другими женщинами. Теперь она уже и сама не понимала своих чувств, за исключением того, что он постоянно обитал в ее мыслях и тревожил мечты, что она остро ощущала его постоянное физическое присутствие и что испытание видеть его оказывающим знаки внимания другим женщинам наполняло ее с трудом скрываемой яростью.

Пытаясь защититься, она укрылась за стеной отчужденности, выказывая равнодушие, которого на самом деле не питала, ибо интуитивно понимала, что, позволив этой буре чувств одержать над собой верх, она принуждена будет сдаться, и тогда разрушится та внутренняя цитадель духа, которая одна только позволила ей в свое время выдержать жесткое неестественное воспитание, да и сейчас помогла держаться.

Подавленность продолжала владеть ее душою и тогда, когда вечером они с Джерреном вместе отправились на раут, устраиваемый миссис Келшелл. Нервы у Антонии были натянуты до предела, внутри все дрожало от напряжения, и даже то, что она выглядела восхитительно в новом платье из розовой тафты, с матово мерцающими в напудренных волосах жемчугами – последним подарком Джеррена, – и осознавала это, нисколько не улучшило настроения, и комплимент, сделанный Джерреном, остался без отклика.

Когда они приехали, в гостиных было уже полно народу, гомон голосов почти заглушал звучание скрипок, и первым, кого увидала Антония, оказался Винсент. Он стоял в центре главной гостиной и явно ждал, потому что едва завидев ее, торопливо бросился навстречу. О его возвращении в Лондон она не знала, и эта неожиданная встреча, особенно в присутствии Джеррена, ввергла ее в смущение. Она покраснела, смешалась и тут же страшно разозлилась на себя за это.

– Рада видеть вас снова, кузен. – Всем своим существом ощущая иронию Джеррена, она протянула руку, которую Винсент сжал с куда большей горячностью, чем позволяла официальная встреча. – Я думала, вы все еще в отъезде.

– Я вернулся вчера вечером. А когда сегодня ждал мачеху, она сказала, что вы будете среди гостей. – Последовал формально вежливый кивок Джеррену. – Ваш слуга, Сент-Арван.

– Взаимно, дорогой кузен, – процедил Джеррен, со все возрастающим насмешливым любопытством наблюдая невольную чопорность Винсента. – Как удачно вы вернулись в город – как раз вовремя, чтобы доставить нам удовольствие своим обществом.

Лицо Винсента потемнело от гнева, но ответить ему помешали окружившие их знакомые, которые принялись весело болтать, . Через несколько минут по комнате пробежал легкий шумок: прибыли Джессика Челгроув с матерью в сопровождении графа Дирэма. Обрученных немедленно обступили друзья и знакомые, а Винсент посмотрел на Джеррена.

– Поздравления пойдут в надлежащем порядке, – заметил он, криво усмехнувшись. – Не хотите присоединиться?

Кружевным платком Джеррен смахнул пылинку с темно-желтого шелкового рукава.

– Разумеется! – откликнулся он как всегда беззаботным тоном и подал руку Антонии. – Пойдемте, голубушка, не будем отставать от других. Хотя, – добавил он тише, когда они прошли вперед, – если уж поздравления пойдут в надлежащем порядке, то первой их должна получать миссис Челгроув.

Джессика с матерью устроились на диване, а Дирэм стоял подле них. Миссис Челгроув смотрела победительницей, милорд имел весьма самодовольный вид, а у Джессики, одетой в платье любимого голубого цвета, было бледное под румянами лицо и в глазах стыла напряженность. Она как раз выслушивала добрые пожелания от импозантной вдовы какого-то лорда, но при виде приближающихся Джеррена и Антонии улыбка ее увяла, а рука судорожно стиснула веер.

Все сразу же примолкли, прекратились смех и разговоры, и воцарилась выжидательная тишина, длившаяся едва ли секунду, и все же многозначительная и прозвучавшая подобно удару грома. Взгляд Джессики был со страдальческой напряженностью прикован к лицу Джеррена, и Антонии до безумия хотелось тоже посмотреть на него, но сделать это означало выдать свою неуверенность, а как раз ее-то Антония твердо решила никому не показывать. Говорить первой следовало ей, так она и поступила и с радостью услышала свой спокойный и безмятежный голос.

– Позвольте мне пожелать вам счастья, мисс Челгроув, а вам, милорд – самые теплые мои поздравления.

– Присоединяюсь, – прибавил Джеррен, а Джессика еле слышно прошептала что-то в ответ. – Вы счастливчик, Дирэм.

Это замечание его сиятельство воспринял с довольно кислым видом. Да, ему удалось отвоевать у Сент-Арвана руку мисс Челгроув, но насмешка, явственно слышавшаяся в тоне Джеррена, значительно умаляла эту радость, и без того невеликую: ведь сам-то Джеррен уже нашел себе жену, не менее красивую и богатую, чем Джессика.

Появились новые гости с поздравлениями, и Джеррен с Атонией отошли. К Антонии подлетел некий юный джентльмен, пылающий безнадежной страстью со дня их первой встречи, а внимание Джеррена в этот момент привлек кто-то из старых друзей. Антонию и Джеррена разделила толпа гостей, стоявших, сидевших или разгуливавших по гостиным; у них обоих немало было знакомых, так что прошло более двух часов, прежде чем Антония сообразила, что мужа давно нигде не видно.

Тем временем юный обожатель, приняв для храбрости изрядную дозу горячительного, решился отбросить природную застенчивость и робость и, увлекши Антонию в занавешенный альков, пустился в пылкое и пространное изъяснение чувств. С подобной ситуацией ей пока еще трудно было совладать самой, без Джеррена, который, окажись он рядом, справился бы легко и быстро. Но Джеррена рядом не оказалось, да и в гостиных его что-то давно не было видно. В отчаянии она почти отшвырнула в сторону незадачливого поклонника, оставив его в полнейшей растерянности, и направилась к дверям настолько быстро, насколько позволяли приличия, чтобы не привлекать к себе внимания.

Ей пришло в голову, что Джеррен может находиться на первом этаже, в библиотеке, на время сегодняшнего приема преобразованной в ломберную, или в соседней комнате, где были накрыты столы с прохладительными напитками. Она спустилась вниз, но при первом же взгляде поняв, что в столовой его нет, уже направилась было в ломберную и тут заметила на верхней площадке лестницы своего юного обожателя. К счастью, двое проходящих мимо джентльменов закрыли ее от его нетерпеливо высматривающего взгляда, и она быстро скользнула под изгиб лестницы, где, как ей помнилось с предыдущего визита, должна была находиться дверца в небольшую прихожую.

Дверца оказалась едва притворенной и открылась сразу же. Прихожая была тускло освещена лишь отблесками свечей через открытую дверь да лунным светом, льющимся через незадернутое гардинами окно. Но и в этом слабом свете она заметила пару, стоявшую у окна очень близко друг к другу. Ярко блестел желтый атлас кафтана, матово мерцал голубой шелк платья, туманным облачком клубились напудренные волосы. Незамеченная, Антония застыла, как громом пораженная, услышав жаркий шепот Джессики: – Говорю вам, ни ваш брак, ни моя помолвка с Дирэмом ничего для меня не значат. Я согласилась, только чтобы избавиться от непрестанных просьб мамы, от ее надоевшей опеки и обрести, наконец, свободу, которой наслаждаются все замужние дамы. После моей свадьбы мы легко сможем придумать что-нибудь и встречаться…

Антония круто повернулась и вышла, забыв о надоедливом юноше, все еще подстерегавшем ее, забыв обо всем, ослепленная яростью, нестерпимой болью, причиненной этим видением – Джеррена рядом с Джессикой. Винсент, в этот момент появившийся в дверях ломберной, увидел, как она идет навстречу с белым, как полотно, лицом и мрачными, полыхающими гневом черными глазами. Ему тут же пришло на ум поэтическое сравнение – она была похожа на богиню мщения.

– Антония! – Но она продолжала слепо двигаться вперед, и пришлось взять ее за руку. – В чем дело?

Что случилось?

Она вся дрожала и смотрела на него, не узнавая. Потом взгляд прояснился, и дрожащим голосом она произнесла: – Я еду домой.

– Вам дурно!!! – Голос Винсента был полон участия. – Позвать мачеху? – Она отрицательно качнула головой. – Тогда Сент-Арвана?

– Нет! – с неожиданной силой почти крикнула Антония. – Просто пошлите за моим экипажем. Я уезжаю одна.

– Я не отпущу вас одну в таком состоянии, – сказал Винсент с неожиданной твердостью. – И поеду с вами.

Он немедленно послал одного слугу за экипажем, а другого – за накидкой миссис Сент-Арван. Когда оба приказания были выполнены, повернулся к Антонии, все еще стоявшей молча, погруженной в бурные переживания, и мягко тронул ее за локоть: – Поедемте, дорогая. – Тон его был так же мягок.

Как слепая, она безропотно оперлась на предложенную руку и позволила провести себя через холл. Лакей торопливо распахнул двери, Винсент и Антония вышли на улицу, а с лестничной площадки за их отъездом задумчиво наблюдал граф Дирэм.

Антония сидела в туалетной перед зеркалом, глядя на свое отражение, а видела только две фигуры в полутемной комнате, только две головы, склоненные друг к другу. Ярость выгорела дотла, и остались лишь боль и горечь.

С полным безразличием она отдала себя попечению горничной, забыв о постоянном угрюмом неодобрении этой женщины с вечно сжатым в ниточку недовольным ртом. Всю свою жизнь Тернер провела в услужении в Келшелл-Парке и горькой обидой отреагировала на перемену обстоятельств, приведшую ее в Лондон, заставившую не спать допоздна, дожидаясь Антонии, заботиться о ее модной роскошной одежде, на которую это «цыганское отродье», по ее мнению, не имело ни малейшего права. В мрачном молчании она раздела хозяйку, облачила в легкий, отделанный кружевами пеньюар, и, накинув ей на плечи пудермантель ( – специалъная накидка, защищающая от сыплющейся пудры), принялась вычесывать из волос ароматическую пудру. Причем делала это с нарочитой резкостью, злобно дергая глянцевитые черные пряди, но Антония ничего не чувствовала.

В коридоре послышались быстрые шаги, и в комнату вошел Джеррен. Встретившись взглядом с отражением Антонии в зеркале, он тут же посмотрел на служанку.

– Можешь идти, – сдержанно сказал он.

С кислой улыбкой Тернер отложила щетку, сделал книксен и вышла. Джеррен стоял у туалетного столика, глядя на жену сверху вниз. Он был явно до крайности рассержен: голубые глаза яростно сверкали, резко очерченные губы сжались в зловещетонкую линию.

– Может быть, мадам, – резко начал он, – вы соблаговолите объяснить, отчего самым невежливым образом покинули дом своего дяди, не соизволив даже попрощаться с хозяйкой. А более всего меня интересует, почему вы уехали в сопровождении Винсента Келшелла?

Уловив в последних словах скрытое обвинение, она пришла в ответное негодование: – Винсент проводил меня до дому. И если сообщил вам об этом, то, без сомнения, должен был сказать также и о том, что мне стало дурно.

– Он ничего не сообщал. Мне сказал об этом Дирэм, черт бы побрал этого наглеца! Уехав из дому вместе с вами, Келшелл больше не вернулся, о чем вы, вероятно, прекрасно знаете. – Он многозначительно взглянул на дверь в спальню, выходившую в туалетную. – Он все еще там?

От такого оскорбления, от такой несправедливости потухшая было ярость вновь вспыхнула. Антония вскочила на ноги, пудермантель соскользнул с плеч.

– Нет, его там нет, – в бешенстве выкрикнула она. – Он только проводил меня до входной двери и тут же ушел. И не надо по себе судить ни о нем, ни обо мне!

– Что, позвольте спросить, вы подразумеваете? – Голос Джеррена был угрожающе тих.

– Я подразумеваю, что вместо того, чтобы внушать вам подозрения относительно меня, лорду Дирэму следовало бы получше присматривать за своей будущей женой. Такого поведения устыдилась бы даже кабацкая девка! Говорите, я проявила невоспитанность! А что сказать о женщине, которая едва только обручившись с одним, уже строит планы, как стать любовницей другого?

Теперь его гнев сменился безмерным удивлением; прищурившись, он шагнул вперед.

– Кто вам сказал? Келшелл?

– Никто мне ничего не говорил, да в том необходимости не было! Я видела вас с нею в прихожей и слышала ее слова своими ушами. Нет, я за вами не шпионила! Просто стремилась укрыться от молодого Ригби, докучавшего мне своими назойливыми ухаживаниями. Вот и услышала то, что хотела узнать.

– И узнали только половину истории! Задержись вы хоть на минуту, то услышали бы, как я ответил ей, что не желаю прибегать ни к каким уловкам. Что графиня Дирэм может любить, кого пожелает, но я от такой чести отказываюсь.

– Ну да, а для того, чтобы сообщить это, совершенно необходимо было втихомолку укрываться с нею в полутемной комнате, не так ли? – надменно возразила Антония.

– Да, чертовски необходимо. – Он говорил прочувствованно-серьезно. – Она становилась уже неуправляемой, грозилась устроить сцену. Представляете, какой мог бы разразиться скандал и к каким сплетням он бы привел. Пришлось провести десять адски неуютных минут, и не успел я выбраться из этой неприятности, как обнаружил, что не кто иной, как именно вы все-таки развязали языки всем сплетницам, удрав с вашим Винсентом.

– Значит, теперь я во всем виновата? – Голос Антонии дрожал от гнева. – Что ж, это вполне согласуется со всем, что мне уже известно! Вы можете позволить себе какое угодно скандальное поведение, а меня даже родственник не может просто проводить домой с бала.

– Только не в том случае, когда на этот бал вы приехали со мной или когда ваш отъезд дает пищу всяким нелепым слухам. Однажды я уже предупреждал вас, а теперь напоминаю, что коль скоро вы носите мое имя, то извольте и вести себя, как подобает.

– Коль скоро вас так заботит имя Сент-Арванов, – вспыхнула она, – то крайне жаль, что так мало беспокоит собственное поведение, которое гораздо более, нежели мое, бросает на него тень.

Несколько секунд глаза его сверкали яростным сапфировым блеском, рот жестко кривился; потом он вдруг неожиданно мягко произнес: – Берегитесь, Антония. Такого тона я не потерплю ни от кого, даже от вас.

– Даже от меня? – Она рассмеялась с гневным презрением. – Ну что вы, сэр, я не ищу и не жду особых привилегий! В отличие от мисс Челгроув.

Она отвернулась, но он схватил ее за плечи и заставил смотреть себе в глаза.

– Раз и навсегда, давайте выясним все, что касается Джессики Челгроув. Год назад я флиртовал с нею, с модной в то время красавицей, как, впрочем, и множество других мужчин. Причем не домогался ни ее самой, ни ее богатства и даже не был влюблен. Вина моя заключается лишь в том, что она вовсе не отнеслась к этой комедии так же легко, как я сам и как я ожидал, но, Бог свидетель, с моей стороны не было дано ни малейшего повода, дабы заподозрить нечто более серьезное! Весь флирт прекратился, едва меня швырнули в тюрьму, и теперь я не испытываю ни малейшего желания начинать его сначала ни с мисс Челгроув, ни с графиней Дирэм.

– Едва ли вас можно по-настоящему обвинить в подобных намерениях! Но из-за вашей преувеличенной галантности с нею весь свет подозревает именно это! – Антония попыталась вырваться, но он еще сильнее стиснул ее, сквозь тонкий шелк оставляя на плечах синяки. Устремленные на него черные глаза гневно пламенели. – Уж не воображаете ли вы, что обязаны разъяснять мне свое поведение! Меня совершенно не волнует, есть ли у вас любовницы и сколько их, но я не потерплю незаслуженных упреков.

– Не волнует? – Джеррен смотрел ей в лицо. – Вы уверены, Антония?

Она быстро отвернулась, не желая встречаться с ним глазами. Да, конечно, волнует. Она с безжалостной ясностью понимала, что в основе ее гнева лежит ревность, и сейчас нет ничего важнее, чем навсегда избавиться от тени даже предполагаемой любви Джер-рена к Джессике. Интуиция подсказывала верить его словам, да и самой хотелось этого.

Ее неожиданно поразила тишина в доме, интимность этой минуты, когда они с Джерреном оказались так близко наедине, как никогда раньше. Стоя лицом к зеркалу, она могла видеть и его, и себя с рассыпавшимися в беспорядке по плечам, все еще напудренными волосами; тонкий пеньюар соскользнул, обнажив смуглые плечи и еще более усилив ее смущение. Она чувствовала себя беззащитной, лишенной панциря отчужденности, под которым последнее время старалась прятаться; от того, к а к он смотрел на нее и как переменил тон, гнев ее совершенно растаял.

– Даю вам слово, – произнес он наконец спокойно и мягко, – что Джессика ничего не значит для меня. Если б это было не так, я не ограничился бы одной лишь пустой галантностью.

«Джеррену вовсе не свойственно держать сердце открытым». Эхо слов Люси снова прозвучало в душе Антонии, неся надежду, а с нею и мужество снова взглянуть ему в глаза.

– Принимаю ваше слово, – ответила она, едва дыша. – Пока еще вы не давали мне повода сомневаться в нем.

– Как раз сейчас я и собираюсь его дать! – Голос зазвучал глуше, а руки снова стиснули ее в объятии, вырваться из которого было совершенно невозможно. – Как-то раз я уже давал вам обещание, но есть обещания, любовь моя, сдержать которые мужчина просто не в состоянии.

И он закрыл ей губы своими, пылающими, жадными и нетерпеливыми, подавляя невольное ее сопротивление. В первую секунду она еще боролась, но вскоре с бессвязным лепетом обвила руками его шею и больше не сопротивлялась. Все сомнения, страхи, даже само сознание куда-то унеслось, и когда он, подхватив ее на руки, внес в спальню, она не протестовала.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю