Текст книги "Своенравная красавица"

Автор книги: Сильвия Торп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

– Сара, у нас гость – дядя маленького Даррелла, мистер Мордисфорд. Сэр, это моя кузина, Сара Шенфилд.

Сара сделала реверанс, Генри Мордисфорд поклонился, а затем они замерли, глядя друг на друга, но не произнося ни слова. Лицо девушки порозовело, молодой человек несколько утратил прежнюю самоуверенность, и Черити, переводя взгляд с одного лица на другое, поняла, что для обоих перестали существовать она сама, ребенок, вообще все вокруг. Она расстроилась, ибо что же хорошего может выйти из того, что пуританская девушка и роялист смотрят друг на друга с таким восхищением.

Глава 6

ДАУЭР-ХАУС

Впрочем, какие бы чувства ни возникли между Сарой Шенфилд и Генри Мордисфордом в те первые мгновения их встречи, все это недолго занимало мысли Черити. Ее переполняли известия, привезенные Мордисфордом. До этой минуты будущее висело над ней мрачной угрозой. Если Даррелл навсегда покинет Конингтон-Сент-Джон, а Сара вскоре выйдет замуж, как и положено девушке, Черити вообще лишится дружеской поддержки, вынужденная жить в доме, где ее не любят и не ждут, обязанная работать вместе со слугами, но отделенная от них близким родством с семьей хозяина. И вот эта угроза снята.

Только позднее, вечером, когда настала очередь Черити дежурить в комнате больного, до нее полностью дошел смысл жестокой шутки, что сыграла с ней судьба. Будь она не столь тверда в своем отказе покинуть деревню, Даррелл мог бы заручиться согласием ее дяди до того, как случилось это несчастье. И если бы они были помолвлены, сам Джонас не сумел бы помешать. Теперь не осталось никакой надежды на брак, даже если Даррелл все еще желает этого. Джонас практически уже стал ее опекуном, а поступать во вред Дарреллу любым доступным способом для него так же естественно, как дышать. Черити представляла, с каким ликованием ухватится Джонас за такой случай.

Она была уверена, что Джонас знал или, по меньшей мере, подозревал о решении Даррелла остаться в Конингтоне и преднамеренно скрывал это от нее. Он ведь ничуть не удивился, услышав, что сказал Генри Мордисфорд. Ясно, что преподобный Малперн сообщает Джонасу обо всем, что происходит в деревне. Джонас, должно быть, увидел угрозу своим планам, так что ему выгодно было держать ее в полном неведении.

Мистер Мордисфорд недолго пробыл в Маут-Хаус, но перед отъездом условился с хозяевами, что приедет на другой день повидать племянника. «Повидать Сару – вот что он имеет в виду», – подумала Черити. Да, к тому времени, как они вошли в дом, Генри уже достаточно владел собой, чтобы справиться с ослеплением первых минут, но все равно не мог удержаться от соблазна и то и дело бросал взгляды в ее сторону. А вот Саре, юной и неопытной, пришлось труднее. Затаив дыхание, она ловила каждое его слово и заливалась жарким румянцем всякий раз, как встречалась с ним глазами. Черити надеялась только на то, что ни Джонас, ни матушка не заметили, что с ней творится.

Сама же она хотела теперь только одного – увидеть Даррелла и возместить, если возможно, те несправедливые слова, которые сгоряча наговорила ему, но при этом отдавала себе отчет, что пойти в Дауэр-Хаус ей удастся не раньше, чем наступит ночь. Весь день настолько плотно забит всякого рода трудами, что ускользнуть незамеченной просто невозможно. А сохранить тайну совершенно необходимо, тем более что она намеревалась взять с собой драгоценности. Их надо передать в целости и сохранности Дарреллу, и чем скорее, тем лучше.

Дежурить у постели мистера Шенфилда после полуночи предстояло Элизабет, и когда она пришла сменить племянницу, остальные домашние уже спали. Черити бесшумно пошла через затихший дом в детскую. Удостоверившись сначала, что мальчик крепко спит, она достала шкатулку с драгоценностями и накинула легкий плащ, чтобы скрыть свою ношу. Чуть дыша спустилась по черной лестнице и вышла через конюшенный двор. Собака зашевелилась и сонно заворчала, но Черити прошептала ей, что все в порядке, и при звуке знакомого голоса пес снова затих, едва слышно звякнув цепью.

Ночь накрыла землю, но дневная жара не спадала. Воздух словно сгустился, душный и недвижный, а над Дартмуром собирались тяжелые облака. Молодой месяц показывал дорогу Черити. На холме, разгоряченная от подъема, она остановилась передохнуть и вздрогнула от резкого хруста ветки. Легкое шуршание послышалось в кустарнике на склоне, и Черити успокоилась, улыбнувшись своей глупости: какая-то зверюшка пробежала мимо нее в кусты.

Черити вышла из рощи и направилась через парк к Дауэр-Хаус, думая с сожалением, что придется ей перебудить весь дом. Впрочем, поскольку в услужении у Даррелла могли быть только жители Конингтон-Сент-Джона, нечего опасаться, что ее выдадут.

Однако когда дом открылся ей за деревьями, она увидела свет в комнате нижнего этажа. Створки окна были распахнуты в летнюю ночь. Черити осторожно подошла и, привстав на цыпочки, заглянула внутрь.

На столе стояли зажженные свечи, создавая яркий островок света в середине просторной, обшитой панелями комнаты, все остальное тонуло в тени. Стол завален бумагами, в кресле, лицом к окну, сидел Даррелл. Перед ним стояла чернильница с гусиным пером, но его руки праздно покоились на подлокотниках кресла, голова откинута на высокую резную спинку, глаза закрыты. И лицо такое утомленное... Черити захлестнула волна нежности, она поняла наконец, чего ему стоило решение остаться в заброшенном доме. Она подняла руку и тихо стукнула в створку окна.

Даррелл тут же открыл глаза и осмотрелся недоуменно, потом, когда она постучала еще раз, отодвинул кресло и быстро подошел к окну.

– Даррелл, это я, Черити, – прошептала она.

– Черити? – повторил он безучастно. – Что, скажи на милость, привело тебя сюда в столь поздний час? – И вдруг с испугом: – Ребенок?..

– Нет! Нет, все хорошо, но я должна поговорить с тобой. Позволишь мне войти?

Он нахмурился, но кивнул. Когда она подошла к двери, он уже стоял там со свечой, Черити ступила через порог, все без единого слова. Они оказались в той же комнате, где он только что дремал за столом, Даррелл закрыл дверь и поставил свечу на стол по-прежнему молча. Прижимавшая к себе под плащом свою ношу, Черити взволнованно проговорила:

– Пожалуйста, закрой окно, Даррелл, и задерни занавески. Сомневаюсь, что кому-то придет в голову шпионить за нами, но то, что я намерена сказать тебе, лучше всего сохранить в тайне.

Даррелл поднял брови, однако просьбу выполнил. Когда он повернулся к ней, Черити распахнула плащ и поставила шкатулку на стол.

– Драгоценности твоей матери, Даррелл, и Элисон, – просто сказала она. – Они были оставлены на мое попечение. Вот ключ.

Она вынула ключ из кармана и протянула его Дарреллу, но он не тронулся с места. Переводя непонимающий взгляд с нее на шкатулку, мужчина сказал, запинаясь:

– Но... как же... Драгоценности ведь пропали... вместе со всем остальным, когда круглоголовые разграбили Конингтон.

Черити покачала головой:

– Чтобы этого не случилось, леди Конингтон велела мне спрятать драгоценности. Знал только мистер Партридж, остальные думали, что их продали, чтобы собрать средства для короля.

Она коротко поведала Дарреллу о той ночи, когда спрятала драгоценности, и о том, что еще несколько недель назад они лежали в тайнике в полуразрушенной башне.

– Надо было рассказать тебе о них в первую очередь, а то видишь, как получилось, – заключила она виновато. – После несчастья с дядей у меня возможности не было. Но прошу тебя, поверь, я нашла бы способ передать их тебе до твоего отъезда из Девоншира.

Она опять протянула ключ, на этот раз Даррелл подошел к ней, но вместо того, чтобы взять ключ, сжал в своих ладонях ее руку и засиял улыбкой.

– Ты вообразила, что я могу допустить хоть на мгновение, что ты не сделаешь этого? – сказал он нежно. – Моя дорогая маленькая сестренка, я слишком хорошо тебя знаю.

Черити смотрела на него, ее темные глаза были серьезны, в них плескалась тревога.

– Я не собиралась тебя грабить, но совесть меня все равно грызет, потому что я не могу забыть те тяжкие, жестокие вещи, что наговорила тебе в тот день у реки. Даррелл, сможешь ли ты простить меня?

– Простить тебя – за то, что ты раскрыла мне правду? – откликнулся он покаянно. – Мне следовало бы благодарить тебя за это! А, не стану отрицать, я разозлился! – Легкая улыбка заиграла на его лице. – Никогда в жизни я не был так зол на тебя. Но потом, поостыв, осознал справедливость твоих слов. Наверное, я понимал это и тогда, но не имел ни малейшего желания посмотреть в зеркало, которое ты держала передо мной.

– Я понятия не имела, что ты надумаешь все-таки жить здесь, – помедлив, произнесла Черити. – Каждый день я боялась услышать, что ты готов к отъезду.

– Я хотел приехать сказать тебе, но тут как раз твоему дяде стало хуже, и Джонас явился домой, а когда он рядом, я за себя не ручаюсь. Я думал, ты поймешь, что я остаюсь, как только услышишь про Дауэр-Хаус.

Черити огляделась вокруг. Дауэр-Хаус был построен в то же время, что и главный дом, и в том же стиле, но только в уменьшенном масштабе. Комната, в которой они находились, была обшита от пола до лепного потолка дубовыми панелями, обставлена тяжелой дорогой мебелью, вокруг камина каменные колонны, украшенные искусной резьбой. Однако даже при свечах видно было, что шторы и подушки на диване возле камина обветшали и побиты молью, и вообще чувствовалась затхлая атмосфера пустого и неухоженного дома. Даррелл нахмурился, проследив направление ее взгляда.

– Сейчас это еще мало похоже на дом, – согласился он, – но о чем речь, я должен быть благодарен судьбе, что у меня есть крыша над головой, настоящий дом, хоть и запущенный, но мой собственный. Если бы Джонас тогда осмотрелся и разрушил его тоже, мне действительно пришлось бы несладко.

– Это хороший дом, – твердо сказала Черити. – Конечно, не дворец, как Конингтон, но если его привести в порядок, в нем будет приятно и удобно жить. Вот увидишь!

– В данный момент я могу только сделать его обитаемым, не более того. Я не могу особенно тратиться. А то, что у меня есть, должно быть вложено в самое важное – в единственное мое достояние. – Он показал на стол с бумагами, прибавив с печальной усмешкой: – Каждый вечер я сижу здесь, верчу так и эдак, изыскиваю способ заставить одну золотую монету работать за две. Как бы я хотел, чтобы бедняга Ник Халлетт или старик Партридж помогли мне советом. За четыре года солдатчины я стал непригоден для мирных занятий.

– Ты что-нибудь придумаешь, – улыбнулась Черити, – да и драгоценности облегчат твою задачу, правда?

Она подошла к столу и вставила ключ в замок шкатулки. Поначалу ключ не хотел поворачивался в проржавевшем замке, но Черити сумела с ним справиться и подняла крышку. Золото и драгоценные камни, чуть запыленные, мерцали в неверном свете свечей, Черити и Даррелл стояли бок о бок, глядя на них.

– Завещание твоей матери, Даррелл, – тихо произнесла Черити после продолжительного молчания. – Это было всего за неделю до ее смерти. Она позвала нас с Элисон к себе и сказала, что нужно спрятать драгоценности. Никто из нас не предполагал тогда, каким мудрым и своевременным окажется ее решение.

Даррелл не отвечал, казалось, он и не слышит ее вовсе. Протянув руку, он вынул из шкатулки великолепную нитку жемчуга, свой свадебный подарок Элисон. Она постоянно носила его, все время своего недолгого замужества. Бережно держа жемчуг в руках, Даррелл смотрел на него в глубокой печали. И совершенно неожиданно в душе Черити поднялась такая буря, что она сама себя испугалась. Она резко отвернулась, ужаснувшись при мысли, что, оказывается, ревнует – болезненно, яростно ревнует Даррелла к женщине, которая уже четыре года как умерла, к женщине, которая была ее подругой. Двигаясь словно во сне, Черити подошла к дивану и села, спрятав лицо в ладонях.

– Черити! – Голос Даррелла был полон острого беспокойства. – Что с тобой? Тебе плохо?

Он бросил жемчуг в шкатулку и подошел к ней. Черити подняла голову, заставив себя говорить спокойно.

– Ничего особенного, я просто устала, вот и все! Я четыре ночи на ногах, ухаживала за дядей.

Даррелл сел рядом и внимательно вгляделся в ее лицо. Черити почувствовала, что не в силах вынести его взгляд, и отвернулась.

– Они там тебя, в Маут-Хаус, перегружают работой, ясно же, – сказал он сердито. – Взвалили на твои плечи непосильную тяжесть. – Он слегка сжал ее руку. – Ты стала похожа на тень.

Черити покачала головой, выдавив из себя улыбку, и попыталась не замечать прикосновения его пальцев, которые жгли огнем ее кожу.

– Ты знаешь, что я всегда была худой. А что касается работы... видишь ли, няня должна была дежурить две ночи из четырех, но она такая старенькая стала и слабая, да к тому же плохо переносит эту жару. Оставь меня, Даррелл! Со мной все в порядке.

Даррелл неохотно разжал пальцы, Черити отдернула руку и поднялась. Конечно, она переутомилась, но дело было не только в этом: девушка боялась урагана противоречивых чувств, внезапно овладевших ею. Надо было спасаться бегством – и поскорее. Она могла выдать себя в любой момент, если будет медлить.

– Я должна идти, – заговорила она в страшном волнении. – Мне грозят большие неприятности, если тетя или Джонас обнаружат, что я была здесь. Спрячь драгоценности в безопасное место, Даррелл, пока ни одна живая душа, кроме нас с тобой, не догадывается, что они у тебя.

– Черити, подожди! – Даррелл тоже поднялся и протянул руку, пытаясь удержать ее. – Нам о многом надо переговорить, а раз Джонас в Маут-Хаус, неизвестно, когда еще представится такая возможность.

Черити сделала протестующий жест, догадываясь, о чем он намерен говорить, но Даррелл не обратил на это внимания.

– Когда мы выделись последний раз, – продолжал он, – я просил тебя стать моей женой. Но ты отказала мне, потому что я сказал, что не останусь в Конингтон-Сент-Джоне. Теперь ты знаешь, что я остаюсь. Дашь ли ты мне другой ответ сегодня?

Черити покачала головой, старательно избегая его взгляда:

– Что толку говорить об этом? Мы оба знаем, что этого никогда не допустят.

– Я спрашиваю не об этом. В данный момент меня заботит только одно: захочешь ли ты выйти за меня замуж.

Она промолчала, и он тихо добавил:

– Ты нужна мне, Черити, и моему сыну тоже. Тебе не кажется, что нам будет хорошо всем вместе?

Черити вцепилась в высокую резную спинку кресла, пытаясь унять внезапную дрожь. Сердце стучало как молот. «Ты нужна мне» – нет, не эти слова хотелось бы ей услышать, да и просто «хорошо вместе» ей было мало. Даррелл все еще видел в ней сестру, но для нее прежнее легкое товарищество осталось в прошлом. В эту ночь она поняла, что любит его, как женщина может любить мужчину, любит со всей силой своего глубокого и страстного характера. Однако Даррелла все еще преследуют воспоминания о любимой жене. Возможно ли одержать победу над прекрасным призраком, стоит ли надеяться завоевать сердце Даррелла, если умершая любовь смотрит на него глазами их маленького сына?

– Нам не дадут, – повторила Черити безжизненным голосом. – Ты не представляешь, Даррелл, какая сейчас обстановка в Маут-Хаус. Бедный мой дядя все время между жизнью и смертью, Джонас занял его место – и как мой опекун тоже. Нет нужды говорить тебе, что он никогда не согласится на наш брак. Если он хотя бы узнает, что ты этого желаешь, мы станем предметом вечных насмешек. Умоляю тебя, не давай ему лишнего повода издеваться над собой. Лучше нам больше не касаться этой темы.

Черити умолкла, но Даррелл никак не откликнулся, а у нее не хватило отваги повернуть голову и взглянуть ему в лицо. Ухватившись еще крепче за спинку кресла, не замечая даже, как больно впиваются в ладонь разные завитушки, она продолжала тем же безжизненным тоном:

– Я понимаю, тебе необходимо снова жениться, но ведь полно женщин, более подходящих для этого, чем я. Если ты сделаешь разумный выбор, маленький Даррелл научится любить свою мачеху, как любит меня.

– Сколько слов, а мой вопрос так и остался без ответа! – Даррелл приблизился к ней, нежно взял за плечи и повернул лицом к себе. – Малышка, чего ты боишься?

Она попыталась высвободиться, прижала руку ко лбу – отчего-то в комнате вдруг стало невыносимо жарко, просто нечем дышать. Резкая боль ударила по глазам, так что даже слабый свет оплывших свечей показался нестерпимо ярким. Черити силилась сказать, что должна идти, но язык не повиновался ей, и на какое-то время все исчезло. Через пару минут она обнаружила, что лежит среди подушек на диване, а Даррелл озабоченно склоняется над ней. Он отдернул шторы и снова распахнул окно. И хотя ночь была душная и предвещала грозу, все же какое-то дуновение воздуха проникло в комнату. Черити недоуменно смотрела на него.

– Я что, упала в обморок?

Он кивнул, и она сморщилась от досады:

– Вот же глупость! Ничего подобного со мной не случалось ни разу в жизни! Прости меня, Даррелл!

– Настоящая-то глупость – просить прощения за это. Нет, лежи тихо! – приказал он, поскольку она попыталась сесть. – Бессмысленно подвергать дальнейшим испытаниям свои силы.

– Но мне надо домой! – Черити с трудом удалось принять сидячее положение. Она сжимала ладонями виски, но продолжала бормотать: – Если обнаружат мое отсутствие...

– Ты не в состоянии идти, – перебил Даррелл тоном, не допускающим возражений. – Ты сейчас не годишься для дальних прогулок, а если я посажу тебя на лошадь, то непременно все откроется. Вдобавок луна скрылась за тучами, ничего не видно на расстоянии руки. – Он взял ее за плечи и бережно уложил снова на подушки. – Даю слово, что не стану больше мучить тебя разговорами о браке. Отдыхай пока, я разбужу тебя с рассветом.

Черити подчинилась, потому что спорить дальше у нее просто не хватало сил, и, кроме того, она была достаточно практична, чтобы признать справедливость его слов. Даррелл поднял с пола ее накидку и прикрыл Черити, отошел к столу, собрал раскиданные бумаги, запер их в ящик, взял подсвечник и шкатулку. Черити все это время лежала с закрытыми глазами. Даррелл приостановился у дивана, и она почувствовала на себе его взгляд, но не отважилась открыть глаза из-за страха, что он прочтет в них слишком многое. Она лежала, не шевелясь, притворившись, что спит, пока не услышала, как он тихо уходит из комнаты и закрывает дверь. Тогда она повернулась лицом вниз и залилась горючими слезами, заглушая свое отчаяние пропахшими плесенью подушками.

Глава 7

ОБВИНИТЕЛИ

Когда серый рассвет забрезжил на небе, Черити вернулась в Маут-Хаус. Тяжелые тучи низко нависли над землей, и даже воздух, казалось, отяжелел. Даррелл дошел с ней до ручья под холмом, а дальше она не позволила ему провожать ее, чтобы кто-нибудь не увидел их вместе. Он нехотя отпустил ее, и она перебралась через поток, струящийся среди камней. Черити оглянулась – Даррелл так и стоял у кромки рощи, но ей почудилось, что их уже разделяет неизмеримая даль.

В доме все было тихо, когда она открыла дверь с конюшенного двора, но она знала, что скоро начнут суету слуги. Прокравшись в детскую, Черити упала на кровать как была, в одежде, совершенно замотанная и с немилосердной, пульсирующей болью в голове. В комнате стояла адская духота, и Черити впала в странное полузабытье между сном и явью, мысли беспорядочно блуждали среди недавних событий. Она потеряла представление о времени и очнулась только после того, как малыш подошел к ней и потянул за руку. Она рывком поднялась, понимая по звукам в доме, что пропустила свой обычный час.

Она совсем собой не владела, с трудом держалась на ногах, раздраженно пресекла вопросы любопытного ребенка, одела его второпях и с малышом на руках кинулась в холл, где каждое утро весь дом собирался на молитву. Только серьезное недомогание признавалось приемлемым извинением для отсутствующих.

С лестничной площадки Черити услышала голос Джонаса, уже читавшего молитвы, и поняла, что опоздала даже больше, чем предполагала. Прерывать его нельзя было ни в коем случае. Но поскольку Черити не осмелилась пропустить молитву, она отступила назад, спустилась по черной лестнице и проскользнула скромно в холл через заднюю, дверь, встав вместе с ребенком за спиной самых низших слуг. Черити опустилась на колени и склонила голову, но успела заметить, что Джонас бросил многозначительный взгляд в ее сторону.

Пока тянулись нескончаемые молитвы, Черити стояла на коленях, не прислушиваясь к произносимым словам, но и не в силах обрести привычное утешение, молча молясь в душе. Остались только слабость, удары боли в висках и мрачная подавленность. Все это навалилось на нее так же тяжело и безжалостно, как предгрозовая жара, овладевшая всей округой. Один раз послышался низкий отдаленный раскат грома, и малыш прижался к Черити, схватив ее за руку. Он боялся грозы.

Наконец прозвучали последние слова молитвы, и домочадцы поднялись, ожидая, когда Джонас, его мать и сестра покинут холл. Для всех остальных это означало, что можно приступать к своим разнообразным обязанностям. Однако ожидаемого сигнала не последовало. Джонас, вытянув шею, посмотрел туда, где стояла Черити, и повелительно поманил ее пальцем:

– Ты выбрала сегодня утром место среди самых низших слуг, кузина! – Его голос, в котором, как часто бывало, звучала ядовитая насмешка, заставил всех повернуть головы в ту же сторону. – Подойди сюда, ко мне.

Черити с маленьким Дарреллом, вцепившимся в ее руку, медленно двинулась вперед, слуги расступились, давая ей дорогу. Значит, Джонас вознамерился унизить ее, сделав выговор за опоздание перед всем домом. Она подавила вспышку негодования и спокойно, с высоко поднятой головой подошла к нему.

– Сегодня ты почему-то опоздала на утреннюю молитву, – заметил Джонас, когда Черити остановилась перед ним. – Тебе прекрасно известно, что я не выношу подобного поведения.

– Прошу прощения, кузен. – Усилием воли Черити заставила себя говорить твердо и безучастно. – Я поздно встала.

Несколько секунд он молчал, ядовитая усмешка все еще играла в складках губ, но в голубых глазах сверкнуло злорадство, пробудившее в Черити тревогу, а этого ей не хотелось показывать. В ответ она холодно посмотрела на Джонаса, зная, как его раздражает, что она одного с ним роста и ей не нужно поднимать глаза вверх, чтобы взглянуть на него.

– Ну еще бы! – Джонас намеренно говорил громко, чтобы слышали все. – Если бы ты добродетельно спала в своей постели, госпожа, ты, быть может, встала бы вовремя.

Черити услышала вздох изумления и недоверия, пролетевший по холлу за ее спиной, но сознание не зацепилось за это, настолько велик был шок от его слов. Черити быстро взглянула на свою тетку и на Сару и увидела, что для Элизабет это обвинение не явилось сюрпризом. Не зная, как себя вести, Черити требовательно спросила:

– По какому праву, кузен, ты так оскорбляешь меня?

Она была довольна, услышав, что голос ее звучит ясно и рассерженно. Джонас продолжал с издевкой смотреть на нее.

– Будь уверена, мои обвинения не беспочвенны, – сказал он и обратился к своему камердинеру: – Подойди сюда, Стоутвуд, и повтори то, что ты рассказал мне. Пусть все присутствующие знают, что я не попусту черню свою кузину.

Дэниел Стоутвуд подошел к ним, поклонился подобострастно миссис Шенфилд и с нескрываемым удовлетворением перевел взгляд на Черити.

– Как прикажете, ваша честь, – сказал он хозяину и повернулся к собравшимся: – Ночью было чересчур жарко, я не мог заснуть и высунулся из окна над конюшенным двором и вот в полуночь вдруг слышу: дверь внизу отворяется, и рычит собака. Смотрю, а это мисс Черити торопится через двор к воротам. Похоже, странные вещи творятся, раз она вышла из дому в такой час. Так я подумал – и за ней. Она пошла в Дауэр-Хаус.

И сразу все вокруг зашептались, забормотали, заохали: какое разоблачение! Слуги вообще-то не желали зла Черити, но столь удивительные события слишком редко нарушают однообразное течение жизни, и теперь все ждали с алчным нетерпением: а дальше-то что? Стоутвуд, сполна наслаждаясь своей сиюминутной важностью, продолжал:

– В комнате на первом этаже горел свет. Она постучала в раму, сэр Даррелл Конингтон открыл дверь и впустил ее в дом. Я видел, как они вместе вошли в комнату, но сэр Даррелл без промедления закрыл окно и задернул шторы. – Стоутвуд сделал паузу, но при этом красноречиво пожал плечами и состроил многозначительную мину. – Тогда я отправился домой, но наблюдение не снимал и потому увидел, как на рассвете она крадучись вернулась домой.

В напряженной выжидательной тишине, которая последовала за этим рассказом, все глаза уставились на Черити, все уши насторожились, чтобы ни слова не пропустить. Она стояла прямо перед своими обвинителями, так что, кроме них, только миссис Шенфилд и Саре было видно ее лицо. А все остальные видели высоко поднятую голову и гордо расправленные плечи.

– Ну, кузина? – подстегнул Джонас. – Тебе нечего сказать? Признай хотя бы, что я не голословно обвиняю тебя в распутстве.

Черити с трудом приходила в себя, ошеломленная точным отчетом Дэниела Стоутвуда о ее визите в Дауэр-Хаус. Она знала, что отрицать это бесполезно. Даже если бы этот человек лгал, Джонас все равно скорее поверил бы ему, а не ей.

– Я действительно ходила прошлой ночью в Дауэр-Хаус, – сказала она твердо после продолжительного молчания, – но я отрицаю твою злобную клевету. Мне нужно было поговорить с сэром Дарреллом, а другой возможности не предвиделось. Днем я настолько занята, Джонас, что у меня не остается времени для дальней прогулки.

– Неужели? – бросил он с едким сарказмом. – И ты хочешь заставить нас поверить, что ваша беседа с Конингтоном затянулась до зари? Советую тебе, кузина, не добавлять к распутству еще и грех лжесвидетельства. Ни одна женщина не пойдет ночью, втайне ото всех, в дом мужчины, если только он не ее любовник.

Черити прижала руку к голове, раскалывавшейся от боли, пытаясь собраться с мыслями. Неизвестно, верит ли сам Джонас своим обвинениям или просто устроил это представление, желая опозорить ее. Но ответить на его последнее заявление – значит выдать тайну драгоценностей Конингтона. О6 этом нельзя и помыслить. Джонас не успокоится, пока не найдет способа отобрать у Даррелла столь ценное наследство. Стоявший рядом малыш крепко вцепился в ее руку и тихонько захныкал. Хотя он не понимал, о чем идет речь, одного звука голоса Джонаса было для него достаточно, чтобы догадаться, что происходит что-то нехорошее.

– Если ты думаешь так обо мне, Джонас, – произнесла она презрительно, – значит, душой твоей владеет зло, несмотря на все твои заверения в благочестии и набожности. Ты запамятовал, кажется, что мы с Дарреллом Конингтоном всегда были как брат и сестра.

Джонас перестал улыбаться и в глазах засверкала внезапная ярость, так как ничто не могло разозлить его больше, чем поношение искренности его религиозных верований.

– Я не забыл, но с тех пор много воды утекло, – свирепо атаковал он. – Хочешь уверить меня, что ты и теперь видишь в нем брата? – Он грубо схватил ее за плечо; его разгоряченное лицо оказалось всего в нескольких дюймах от нее. – Так как же, кузина? Отвечай мне!

Черити резко отвернулась, боясь, что он прочтет правду в ее глазах. Ведь его слова разбередили свежую рану от собственного недавнего открытия. Она почувствовала, что горячая краска обожгла ей лицо, этого не остановишь самым отчаянным усилием воли. Джонас торжествующе рассмеялся:

– Госпожа, твоя кровь выдает тебя! Она сама дает мне ответ, хоть ты того и не желаешь! – Жестко держа ее за плечо, он повернул ее лицом к разинувшим рты слугам. – Если кто-то из вас сомневался в ее позоре, не сомневайтесь больше! Вот он – алый знак вины у нее на лице!

Напуганный резкими движениями и громким, грозным голосом Джонаса, маленький Даррелл в ужасе закричал. Черити освободилась от хватки Джонаса и подняла ребенка на руки, крепко прижав к себе.

– Тише, дорогой! Тише! Нечего бояться.

Малыш обхватил ее ручонками и спрятал лицо у нее на шее, все еще продолжая всхлипывать. Поверх его плеча Черити гневно посмотрела на своего кузена:

– Оскорбляй меня как угодно, Джонас, если это доставляет тебе удовольствие, но, Богом прошу, будь же мужчиной, не запугивай невинного ребенка!

С проклятием Джонас силой вырвал малыша из ее рук и швырнул его стоявшей поблизости служанке. Не обращая внимания на пронзительный крик ребенка, он схватил за руку Черити, чтобы помешать ей броситься на его защиту, и заорал перепуганной женщине:

– Унеси отсюда этого визгливого щенка! Собери все его пожитки и немедленно отправь его к отцу. Чтобы через час и духу его не было в этом доме!

Служанка глянула в сомнении на Черити, повернулась и заторопилась с плачущим ребенком наверх. Черити тщетно пыталась вырваться и догнать их.

– Пусти меня, Джонас! Дай мне пойти к нему! Бог тебя не простит, малыш сам не свой! – Потом, поняв, что гневом ничего не добьешься, Черити перешла к мольбам. – Кузен, заклинаю тебя! Отошли его отсюда, если так нужно, но позволь мне хотя бы успокоить малыша, объяснить ему. Он заболеет, если его увезут в таком безумном страхе. Тетя Элизабет, пожалейте, скажите Джонасу, что я говорю правду!

Миссис Шенфилд покачала головой. Ее губы были плотно сжаты, взгляд непреклонен.

– Мальчик и так слишком избалован, – изрекла она. – От этой обузы нужно избавиться. А для тебя найдутся более важные дела, моя девочка, чем нянчиться с больным ребенком Даррелла Конингтона.

– Вы правы, мадам, – согласился Джонас, – но как бы она не повесила нам на шею еще одного щенка Конингтона!

Черити повернулась к нему, как фурия, вскинув свободную руку, но Джонас перехватил ее за кисть и отшвырнул с такой силой, что она растянулась во весь рост на каменном полу. Сара вскрикнула и дернулась было ей помочь, но мать осадила ее.

– Оставь! – строго приказала миссис Шенфилд. – Твой брат поступает с ней так, как она заслуживает.

– Мой брат хулиган! – дерзко парировала Сара. – Грубый и трусливый хулиган! Если он верит этой глупой лжи, пусть потребует ответа от сэра Даррелла и не отыгрывается на женщине и беззащитном ребенке!

Слуги были довольны: как бы сам собой вырвался всеобщий вздох приятного, щекочущего нервы ужаса, кто-то даже хихикнул, но тут же смолк. Многие из них прекрасно помнили, чем закончилась предыдущая ссора Джонаса с Дарреллом Конингтоном.

Джонас медленно повернулся к своей сестре. Он побелел от гнева, горячечная радость мщения куда-то пропала.

– Ступай в свою спальню, Сара, – со зловещим спокойствием сказал он. – Будешь там, пока я не позволю тебе выйти. Скоро я поговорю с тобой.

Сара колебалась, словно могла прилюдно пренебречь приказом брата, и встревоженно следила за Черити, которая с трудом поднялась и теперь сидела, сгорбившись и уткнув лицо в ладони. Все же Сара сдвинулась с места и медленно, с неохотой поднялась по лестнице. Миссис Шенфилд удовлетворенно кивнула.