Текст книги "Гувернантка"

Автор книги: Сильвия Сарк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

– Мы скучали без вас, дорогая, дорогая мисс Джонсон. Обещайте, что никогда не покинете нас. Обещайте, обещайте сейчас… – Они требовали от нее обещания, обнимали нежными ручками и без устали смеялись.

Наконец Софи укрылась в одном из парковых павильонов, где можно было спокойно прочесть письмо.

В нем мама подробно рассказывала о свадьбе Аделаиды.

«День выдался чудный. Как жаль, что тебя не было с нами, дорогая Софи! Аделаида – в белом платье с венком из флердоранжа, с сияющими голубыми глазами! Признаюсь, я даже всплакнула. И Эдмунд – настоящий красавец! Дай бог, чтобы и ты нашла себе такого же хорошего человека, Софи, но, конечно, не в этой варварской России. Теперь пару слов о мистере Хенвелле, о котором ты нам писала. Так вот, я деликатно навела справки и выяснила, моя дорогая девочка, что его папа вполне почтенный священник, проповеди которого слушала сама королева, когда он жил в Лондоне, хотя сейчас он вышел в отставку и живет в деревне, насколько я понимаю. Но, возвращаясь к Аделаиде и пирогу, который испекла Белчер…»

Софи оторвала взгляд от послания и улыбнулась, ее глаза застилал туман слез.

Несмотря на чувства, охватившие ее, близкие и дорогие ей люди казались теперь страшно далекими. Софи чувствовала, что попала совсем в иной мир. Мир, где под внешним спокойствием скрывалось буйство страстей. Эти страсти бушевали и внутри ее самой. Она вновь ощутила безумное биение сердца, как в тот миг, когда губы князя коснулись ее руки. Словно мороз прошел по коже. Она всей душой стремилась к нему. Но ничем не выдала себя. Даже не шелохнулась.

«Однако, хотя чувствовать то, что чувствовала я, – это просто стыд, я могу гордиться собой. А князь? Кто может сказать, что творилось у него на душе? И все-таки я ему не безразлична, судя по всему, – подумала Софии, и тут же одернула себя: – Нельзя поддаваться безумию!»

Она вздрогнула от неожиданного звука шагов по гравиевой дорожке.

– Вы выбрали мое излюбленное место, – улыбнулся Эдвард Хенвелл. – Можно присоединиться к вам? Замечательное место для наших с вами уроков русского. – Он уселся рядом с Софи. – Значит, вы сделали то же открытие, что и я? Отсюда такой прекрасный вид!..

Софи, которая, этого не заметила, рассеянно огляделась.

– Такая красота, – прошептала девушка, – и в то же время… – Она помолчала. – Сегодня утром я была в Кравском вместе с князем.

Софи больше ничего не сказала. Молчание говорило за нее.

– Я понимаю, что вы должны были чувствовать. Контраст ужасный. Тяжкое испытание для души. Но времена меняются.

Эдвард с нежностью смотрел на Софи. Ему хотелось обнять ее, защитить. Нынешняя Софи казалась ему еще более уязвимой, чем та, что приехала недавно из Англии. Его обуревали чувства, к которым она, возможно, еще не готова.

– Наверное, поездка с князем вскружила вам голову, – улыбнулся он. – Словно шампанское.

– Я вас не понимаю.

– О, успокойтесь, Софи! Неужели вы устояли перед его обаянием? Ни одна женщина не осталась бы равнодушной к магнетизму князя. Ему, едва ли найдется равный.

– Но он также мой хозяин, – возразила Софи. Эдвард кинул на нее быстрый взгляд. Может, он ошибается? В этой девушке чувствуется скрытая сила и глубина.

Он видел, как она взглянула на письмо, словно намеренно пыталась возвести между ними барьер. «Я могу подождать, – решил он. – Но не слишком долго. До моего отъезда есть только это короткое, прекрасное лето».

В своей комнате, выходящей окнами в парк, мадемуазель Альберт пила чай и читала письмо Елены Петровны. Было ясно, что Елена Петровна писала его в приподнятом настроении, поскольку жизнь ее проходила в бесконечных развлечениях.

После нескольких, наскоро отданных инструкций о горничных и белошвейках Елена Петровна перешла к главному:

«Не стоит волноваться из-за мисс Джонсон и мистера Хенвелла. Не забывайте, прошу вас, что мисс Джонсон, кроме всего прочего, девушка благородного происхождения и вряд ли может позволить себе недостойное поведение. Единственное, что было бы крайне нежелательно, дорогая моя мадемуазель, – это то, чтобы мистер Хенвелл увез ее с собой. Я несказанно рада слышать, что князь находит удовольствие в жизни в Обухове. Это отвлекает его от связи с небезызвестной Анной Е… и я бы очень хотела, чтобы князь надумал провести в деревне все лето. Можем ли мы на это надеяться?..»

Но выходило, что нет. Когда мадемуазель Альберт, спросила Павла, зачем закладывается карета, тот ответил, что князь намерен немедленно отправиться в Петербург.

Глава 7

Князь Разимов не пожелал ехать в свой петербургский дом, где наготове всегда оставалась многочисленная прислуга, а направился в апартаменты Анны Егоровны, расположенные в менее аристократической части города. Благодаря щедрым подаркам князя и собственному вкусу, Анна Егоровна превратила свою квартиру в роскошное гнездышко.

Князь велел Федору ехать быстрее. Но все старания Федора не могли бы удовлетворить князя. Он прекрасно понимал, что его снедает не желание поскорее добраться до места, а как можно дальше уехать от Обухова.

«Боюсь, вряд ли это поможет, – угрюмо подумал он. – Я лечу не навстречу Анне, а бегу от себя. Где еще я могу укрыться, как не в ее объятиях?».

Он представил себе ее белокожее, стройное тело, сильное и гибкое тело балерины… «Как она обрадуется мне! Бедняжка любит меня без памяти», – подумал он, хотя хорошо теперь знал, что обожание Анны ничто по сравнению с взглядом зеленых глаз Софи. «Неужели это пришло?» – спрашивал он себя. После смерти жены князь ни разу не испытывал глубокой привязанности ни к одной женщине. Он любил свою жену. Она была красива, благородна и добра. В ней сочетались качества, которые отвечали его вкусу. Он предпочитал не вспоминать о том, что супруга никогда не заставляла бурлить его кровь, как это бывает при страстной любви. Но вместе с ее смертью, умерла и частица его души.

«Я не женюсь опять, – говорил он себе, – не приведу детям мачеху, не приму заботу и уют от той, которую не смогу полюбить всем сердцем».

Анна Егоровна заполнила ту часть его жизни, которую требовало мужское начало. Он привык к ней, но его чувство никогда не заходило слишком глубоко. Из Анны бы вышла подходящая жена.

Она любила свет и слыла одной из самых очаровательных женщин столицы, а благодаря его щедрости имела едва ли не лучший выезд в городе, чем вызывала зависть петербургского высшего общества. Решись он жениться на ней, его влияния хватило бы, чтобы заставить свет принять ее. Но брак? Если не считать желания иметь сына и женщину близкую ему по духу, это была тема, к которой он испытывал отвращение.

Князь несколько раз глубоко вздохнул.

– Быстрее, Федор, быстрее! Ты там, часом, не заснул?

– Лошади и так летят, что есть мочи, барин! – крикнул в ответ кучер.

Давеча князю пришлось принять срочное решение. И сам он отлично понимал, что творится у него на душе. Его сжигало желание сжать в объятиях маленькую англичанку, завладевшую его умом и сердцем с того самого дня, как он впервые увидел ее.

Князь не мог понять, почему это случилось. Ее нельзя назвать красавицей, если не считать прекрасных зеленых глаз, стройного тела и нежной кожи. Но разве этого нет у других женщин? Ведь недаром говорят, что Россия страна настоящих красавиц. Но за внешними, сдержанностью и спокойствием он ощущал глубину и скрытую чувственность ее натуры. Ощущал не осознаваемую ею самой, страстность и пылкость. Князь почувствовал, как Софи затрепетала от его поцелуя. Но воспитание не позволило ей выдать своих чувств. Он с трудом сдержался, чтобы не впиться в эти мягкие, чувственные губы.

Поэтому он принял решение. Он едет к Анне. В ее объятиях он забудет свою любовь к гувернантке, а позже, избавившись от наваждения, вернется в Обухово, спокойным и трезвомыслящим.

Князь приложил руку к нагрудному карману сюртука с увядшим стебельком лесного ландыша. «Так и наша любовь, – подумал он, – расцвела, и увяла незамеченной».

В будуаре Анны Егоровны царил полумрак. Красавица сидела в прозрачной сорочке, расчесывая гребнем гладкие темные волосы. Откинувшись на медвежью шкуру, позади нее полулежал князь. Из-под его расстегнутой рубахи виднелась сильная, мускулистая грудь.

Князь молчал.

Нега и тепло роскоши окружали их. В такие мгновения для Анны ничего больше не существовало. Продолжая расчесывать волосы, она вспоминала минуты любви. С каким отчаянием ласкал ее князь, с каким самозабвением… словно любил в первый раз… или в последний. Но это была не любовь, и женщина это знала.

– Вы изменились, – тихо произнесла она. – Вы очень изменились за последние два месяца. О, вы, как всегда, щедры, но я так мало вас вижу! – Анна Егоровна поднялась. Темные волосы, отливающие волшебным сиянием при свете канделябра, спадали на плечи. – Ведь я права? – Она гибким движением кошки свернулась у ног князя. Князь рассеянно погладил рукой ее волосы.

– Я меняюсь, вы меняетесь, мы все меняемся. Жизнь течет. Это не река на картине. Наши чувства также меняются.

– Вы так говорите, чтобы заставить меня молчать. О, Петр, я так вас люблю! Я готова умереть за вас.

– Я не прошу таких жертв, – резко отозвался князь, застегивая рубашку. В его глазах полыхнула свирепость почуявшего опасность медведя.

– Когда-нибудь, я стану стара для танцев, – вздохнула Анна Егоровна. – Век балерины короток.

– Когда, придет такое время, можете быть покойны, я о вас позабочусь.

– К этому времени я хотела бы быть такой, как все женщины… заботиться о вас… и сыне… нашем сыне…

– То, о чем вы просите, невозможно, вы знаете. Я никогда больше не женюсь. Мы с самого начала оговорили условия. И, по-моему, они вас устраивали.

– У меня не было выбора, – грустно отозвалась Анна Егоровна.

– О, Анна, не мучайте меня! – воскликнул князь.

В этот миг он понял, что влечение к мисс Джонсон не безумное наваждение и не просто страсть, а глубокое и сильное чувство. Анну он любил, или думал, что любил, но на ней он никогда бы не женился. Его связь с балериной была почти идеальной. Но в глубине души князь знал, что Анна никогда бы не смогла стать близкой ему по духу. Не то, что мисс Джонсон. Однако даже думать об этом чистое безумие. Софи всего лишь гувернантка. Придет время, и она вернется в Англию, к своей обыденной жизни. Между ними невидимая преграда, преступать которую нельзя. И он не намерен делать это.

Глубоко вздохнув, князь скользнул рукой по сорочке Анны, по свободному от корсета телу и сжал ее маленькую грудь.

– Не мучайте меня, – ласково прошептал он. – Я пришел к вам обрести покой. – А про себя добавил: «И избавиться от наваждения».

От его прикосновений на глазах у Анны выступили слезы.

– Простите меня, – прошептала она, – забудьте все, что я вам говорила.

Он не любил ее, она это знала.

– Вам по-прежнему нравится та ониксовая голова с бирюзовыми глазами? – неожиданно спросила она. – Та, что я подарила вам. Вы по-прежнему держите ее у себя на столе?

«Почему она спросила меня об этом? Разумеется, статуэтка по-прежнему на моем столе и была там, когда я впервые увидел Софи у себя в библиотеке».

Князь помнил, что бесцельно вертел ее в руках в то время, как девушка выходила из комнаты, и что в голове пронеслась мысль: «Эта гладкая ониксовая безделушка не глаже ее кожи». Софи волновала его уже тогда.

– Она по-прежнему на своем месте, – ответил князь.

– Вы не должны убирать ее со стола. Бирюза – талисман любви. В один прекрасный день я снова напрошусь к вам в гости, чтобы взглянуть на нее. Если бирюзовые глаза потускнеют, я буду знать, что вы мне больше не верны.

Летний дом Елены Петровны в Петергофе был, как всегда, залит солнечным светом. Хозяйка любила проводить здесь теплые летние месяцы. Радостная и возбужденная, она устремилась к князю, увидев, как он идет к ней по саду. Он подумал, что она и в самом деле дитя солнца.

– Я так рада видеть вас, дорогой Петр! – воскликнула Елена Петровна. – Вы приехали так нежданно. – И, словно испугавшись, торопливо добавила: – Надеюсь, с Алексисом все в порядке?

– Он в прекрасном здравии, как всегда, телесном и душевном, моя дорогая Елена.

– Тогда что, кроме удовольствия видеть меня, привело вас сюда?

Елену Петровну охватило тревожное предчувствие: вдруг князь приехал сообщить о намерении жениться на Анне? Ее лицо под розовым зонтом побледнело, когда она представила себе все последствия такого шага.

– Что привело меня? – Князь сел рядом с ней на садовой скамейке под раскидистой вишней и, откинувшись назад, устремил взор в синее небо.

– Неужели вы там скучали? Я отказываюсь в это верить. Мне писали из Обухова, что вы с головой ушли в хозяйственные дела.

– И тем не менее… – Князь пожал плечами. Он приехал в Петергоф, повинуясь порыву, поскольку после свидания с Анной пребывал в нерешительности. – Я страдаю нашим русским недомоганием, – улыбнулся он.

– Любовью? Или чем-то серьезнее? – встревожилась Елена.

– О, дорогая Елена, у вас все дороги ведут в Рим. – Князь резко выпрямился, и по упрямо вскинутой голове Елена Петровна поняла, что дело серьезное. Теперь она была в этом уверена. Князь задумал жениться.

– Если под Римом вы имеете в виду брак, то ошибаетесь! Я никогда больше не выйду замуж. – Она притворилась, будто не поняла князя. – Если бы я этого хотела, то давно бы все устроила. Но Алексис нашел в вас доброго отца. Никто не мог бы сравниться с вами в этой роли. Однако, пока молода, я желаю получать от жизни удовольствие. Хотя самое главное – это мой сын.

– А если бы я был беден, Елена? Елена резко захлопнула зонтик.

– Но вы же не бедны!

– И ваш сын – мой наследник.

– Да, слава богу. Надеюсь, он сможет достойно распорядиться наследством.

– Его наследство может значительно сократиться, после того как я дам вольную своим крепостным.

– Такое состояние, как ваше, не слишком от этого пострадает. Вы все еще не оставили этой мысли, Петр?

– В любом случае в скором времени это примет силу закона.

– Нет ли пока брожений среди крепостных? – резко спросила Елена Петровна.

– В Обухове все спокойно. Надеюсь, так будет и в дальнейшем.

– Мне нужно чаще наведываться в Обухово. Даже высший свет временами может надоесть, но только не Обухово. Наша милая мадемуазель держит меня в курсе всех событий. Знаете, что ее беспокоит? – Елена Петровна села так, чтобы дать князю полюбоваться своей прекрасной шеей. – То, что наш мистер Хенвелл нашел мисс Джонсон привлекательной. По крайней мере, я так поняла. И почему бы ему не обратить на нее внимание? Он – молодой человек, она – привлекательная молодая особа. Они сейчас в Обухове… и лето такое прекрасное… Однако мистер Хенвелл вскоре покинет нас и вернется к себе, где его мама, уж будьте покойны, присмотрела ему хорошенькую юную леди. Так что тут нет никакого вреда, и все будут счастливы. К тому же мисс Джонсон благородного воспитания и умеет вести себя. Поэтому я велела мадемуазель не забивать себе голову пустяками.

Сердце у князя Разимова сжало, словно железной рукой. Он почувствовал такую сильную боль, такую муку, какой прежде не испытывал. Это была боль ревности, будто разрывающей его на части, почище объятий свирепого медведя.

Резко встав со скамьи, он отошел от кузины и до боли в руке сжал ветку вишни. Никакая физическая боль не могла сравниться с болью душевной.

– Антип считает, что эту вишню пора срубить. А как вы думаете, Петр?

– Скажите ему, чтобы не трогал дерево. Оно здоровое и сильное. – Князь потряс ветку. – Оно еще принесет много плодов. Не смейте трогать его! Я приказываю.

Он быстро пошел к дому. Привыкшая к внезапным переменам в его настроении, Елена Петровна последовала за Петром Разимовым не сразу. Она еще немного посидела в саду. Непонятно почему, ее охватило тревожное предчувствие. Что случилось? Кажется, ее беззаботная болтовня неожиданно вызвала перемену в настроении князя. Но что такого она сказала?

Князь вдруг понял, что видел Софи Джонсон лишь рядом с собой. Заставив себя взглянуть в лицо действительности и признаться себе в истинных чувствах к юной девушке, он бежал от них и, если бы не визит к Елене Петровне, не изменил бы своего решения. Князь мог проявить железную волю, когда хотел. Покинув Анну Егоровну, он принял решение при первой же возможности уехать за границу. Но не в Лондон, где двери многих знатных домов гостеприимно распахнутся перед ним, а во Францию, возможно в Ниццу. Петр Разимов не слишком любил путешествовать и всем заморским красотам предпочитал, тихое уединение в русской глуши. Все, чего могло желать его сердце, было здесь, в его России. Однако путешествие помогло бы избавиться от той всепоглощающей любви, которую он испытывал к мисс Джонсон. Какие невидимые барьеры стоят между ними? Не боялся ли он, что свяжет себя, если произнесет те слова, после которых не будет дороги назад?

«Я не могу жениться на Анне Егоровне, – думал князь, – но я мог бы взять в жены Софи». Разумеется, на пути к этому браку много препятствий. Различия в традициях и культуре… Да, русского дворянина и гувернантку из Англии разделяет пропасть. Рожденный в стране резких контрастов, загадочной и мятежной, князь Разимов хорошо знал противоречивость своей натуры. Что хорошего можно ждать от союза между Востоком и Западом, от брака страстного непредсказуемого русского с холодной, уравновешенной англичанкой? Но в маленькой Софи таилась бездонная глубина чувств, и ему страшно хотелось измерить эту глубину.

В ту ночь, когда он покинул Анну Егоровну, князь почти не спал, но остался тверд, в своем решении. Затем, повинуясь внезапному порыву, поехал в Петергоф.

Слова Елены разбередили ему душу. Огонь вспыхнувшей ревности высветил все как на ладони. Впервые, представив Софи Джонсон с другим мужчиной, он понял, что испытывает к ней более глубокие чувства, чем просто физическая страсть. Он любил ее, желал ее, хотел жениться на ней.

Сквозь сумятицу чувств он слышал свой сдержанный голос: «Дайте мне вашу руку, мисс Джонсон».

В тот же день он вернулся в Обухово. Да, подумал князь, это дерево принесет еще много плодов. Оно здоровое и сильное. И его мысли, оказались более пророческими, чем он ожидал.

Софи ощущала странное беспокойство. Как если бы биение ее сердца стало неровным. Князь отсутствовал, однако все шло своим чередом. Запах клевера наполнял воздух, из открытого окна радовали глаз колышущиеся поля пшеницы, а слух услаждал звон бубенцов на конской сбруе, жужжание затачиваемой косы, детский смех.

Причиной первой тревоги стал Алексис. Всю неделю, со дня отъезда князя, Софи каждое утро ездила верхом.

Мадемуазель Альберт выразила желание обучать княжну Татьяну верховой езде на Акулине, и ее расположение лишь возросло после того, как мистер Хенвелл дважды сопровождал Софи Джонсон во время этих прогулок. Мадемуазель, в отличие от Елены Петровны, не оставила намерения устроить так, чтобы в конце лета мистер Хенвелл увез ненавистную ей англичанку. Дело шло к тому, и мадемуазель чувствовала себя почти счастливой. Все уладится, и ничто больше не будет угрожать любви и привязанности к ней маленьких девочек.

Затем внезапно, словно нежданное облако на ясном летнем небе, Софи ощутила тревогу. Она решила, что причина в ней самой, в ее неумении отрешиться от пустых волнений, в ее сомнениях… Князь далеко, но мысли о нем не отступали.

«Я люблю его, – с отчаянием думала Софи. Как я смогу вернуться в Петербург, когда закончится лето?» Но ты это сделаешь, холодно убеждала она себя. Останешься до конца положенного срока и не позволишь себе забыть, что твои чувства, такие важные для тебя, не более чем легкое увлечение для него.

Девушка нашла в Эдварде приятного спутника для конных прогулок. Он тоже тонко чувствовал очарование окружающей их природы, понимал язык дятла и кукушки. И, несмотря на смятение чувств, скрытых под ее всегдашней сдержанностью, Софи знала, что еще долго будет с удовольствием вспоминать эти утренние прогулки.

Перевесившись через дверцу стойла, Алексис наблюдал, как Павел чистит Земфиру.

– Доброе утро, Алексис, – тихо поздоровалась с ним Софи.

Мальчик обернулся:

– О, мисс Джонсон, вы сегодня тоже катаетесь? Как жаль, что мне нельзя прогуляться с вами.

– Но вы же знаете, это невозможно. Алексис, пнул ногой дверцу стойла.

– Нет, возможно! Дядя Петр просто позабыл, что пора отменить свой запрет.

– Князь никогда не забывает важных вещей, Алексис. Но если вам так трудно снести наказание, то, что будет с вами в армии? В один прекрасный день вы станете офицером, дисциплинированным и выдержанным человеком. Первым делом вам следует научиться управлять вашими чувствами.

– Не читайте мне нотаций, мисс Джонсон. Приберегите их для девочек, которые вас обожают. Вы мне не указ.

– Вы совершенно правы. Но давайте прекратим этот разговор о прогулках. Князь скоро даст вам знать.

Павел собрался вывести Земфиру. Шерсть лошади блестела на солнце, словно шелковая. Алексис обхватил шею лошади руками.

– Вы слышали новость, мисс Джонсон, – с заговорщицким видом произнес он. – В Кравском начались беспорядки.

– Беспорядки? – Софи, собравшаяся было, вскочить в седло, осторожно отстранила Павла. – Что вы имеете в виду?

– Крепостных, мисс Джонсон. Ходят тревожные слухи. И хотя наши крестьяне нас пальцем не тронут, я не слишком уверен насчет Кравского. Поэтому, если местные крестьяне и правда задумали бунтовать, я должен быть там. В отсутствие дяди Петра хозяин здесь я.

– Хозяин, который не может справиться с собственным недовольством, и пинает дверцу, будто он дворовый мальчишка, – заметила Софи. – На вашем месте я не стала бы слушать сплетен.

Но она не была уверена в своих словах. Она похолодела от страха.

– Вы не понимаете здешней жизни, мисс Джонсон, – холодно возразил Алексис. – Если крепостные учинят бунт, нам несдобровать. Я слышал много об их бесчинствах.

– Откуда такие слухи?

– О, они витают в воздухе…

– Но это лишь слухи… Послушайте, Алексис, вам запрещено ездить верхом, поэтому не может быть и речи о поездке в Кравское. Обещайте мне не совершать столь опрометчивый поступок.

Алексис немного помолчал.

– Хорошо, – наконец отозвался он. – Я обещаю. Не совсем удовлетворенная его ответом, Софии взобралась на лошадь и, миновав двор, поскакала к лесу.

До самого вечера у нее не нашлось времени хорошенько поразмыслить об этом.

Во время обеда прибыл Митя, лакей князя, с багажом хозяина.

– Папа` приезжает! – обрадовано воскликнула Татьяна.

Софи вздохнула с облегчением. Она пыталась найти подходящий случай, чтобы передать Эдварду разговор с Алексисом, но весть о возвращении князя вернула ее прежние страхи. Его присутствие в доме восстановит мир и порядок. Что до нее, то она уже взяла себя в руки и намерена дальше сохранять хладнокровие. Эдвард прав, подумала она, эта страна будоражит душу.

В тот вечер Софи рано легла спать, отказавшись, от позднего чая с фрейлейн Браун и мистером Хенвеллом. Софи радовалась тихому прибежищу своей комнаты, умиротворяющему мерцанию лампады и покойной, расслабляющей атмосфере.

Погрузившись в глубокий сон, она проспала без сновидений всю ночь и проснулась на рассвете.

Ее разбудил какой-то звук. Поначалу Софи услышала лишь бормотание и чей-то голос, кого-то предостерегавший. Слов было не разобрать. Соскочив с кровати, она подошла к окну и увидела у конюшни две фигуры, в которых распознала Павла и Алексиса. Послышался нетерпеливый стук копыт, принадлежавший, несомненно, Орлу. В следующее мгновение Алексис исчез из вида и почти сразу вернулся обратно, ведя под уздцы Орла. Софи слышала, как мальчик что-то нетерпеливо крикнул Павлу и вскочил в седло.

Софи гневно нахмурила брови. Алексис не только посмел ослушаться запрета князя, но и рвался к опасности. Она была уверена, что он собрался ехать в Кравское. А ведь он дал обещание не совершать ничего опрометчивого и не сдержал его. Надо догнать и остановить мальчика. Времени одеться, как следует, не было. Сойдет и ситцевое платье, решила Софи и, заметив изумленное лицо фрейлейн Браун, высунувшейся из окна, с усмешкой подумала, что в крайних случаях приличиями можно и пренебречь.