Текст книги "Гувернантка"
Автор книги: Сильвия Сарк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)
Глава 4
Впервые Софи оказалась в ресторане с молодым человеком.
– Я уверена, здесь слишком дорого, – заметила она мистеру Хенвеллу с неодобрением. – Разумеется, я не стану писать об этом маме, а то они с Аделаидой решат, будто я сошла с ума.
– Аделаида. Должно быть, это ваша сестра? У меня тоже есть сестра. Она проливала слезы, когда, я уезжал в Россию.
– Аделаида скоро выйдет замуж, – отозвалась Софи. – Так что ей было не до слез.
– Расскажите о ней, мисс Джонсон. И о себе тоже.
Так просто, казалось, они переступили через невидимый барьер между ними. Впервые с момента их встречи Софи почувствовала себя с Эдвардом легко. Почему бы и нет? Здесь так уютно, весело и красиво… Маша помогла Софи надеть платье из жемчужно-серого шелка и приколола гранатовую брошь. Машины грубые красные пальцы оказались на редкость проворными. Она легко и быстро уложила волосы Софи в изящную прическу, украсив ее лентами и цветами. А на плечи накинула прощальный подарок мамы – белую кашемировую шаль с кружевом по краю, простую и очень нарядную.
– Я хочу, чтобы у тебя была хоть одна красивая шаль, – сказала дочери миссис Джонсон. – Нельзя знать заранее, какой случай тебе может представиться, а элегантная шаль всегда кстати.
Вот, подумала Софи, и подходящий случай для маминой шали.
Напротив нее сидел Эдвард Хенвелл. Покрой сюртука подчеркивал его широкие сильные плечи и стройную фигуру. Софи улыбнулась.
– Вы улыбаетесь, мисс Софи. Да, я настаиваю на таком обращении на сегодняшний вечер. Вы никогда раньше не дарили мне такой замечательной улыбки.
– Вы хотите, чтобы я хмурилась, мистер Хенвелл? Вы меня пригласили. Я улыбаюсь… да, потому что мне кажется, что я попала в сказку.
Запела цыганская гитара. Отражаясь в многочисленных зеркалах, сновали половые с блестящими подносами. Голоса то тонули в музыке, то перекрывали ее, шелестели веера, потрескивали шелка…
– Да, в сказку, – повторила девушка. – Как вам такое пришло в голову?
– Я об этом мечтал.
– Вы перехитрили меня, – надувшись, выговорила ему Софи, – прибегнув, к доводам мадемуазель Альберт.
– Не столь к ее доводам, мисс Софи. Должен признаться, я просто выведал у нее… когда вы свободны. В деревне занятия будут продолжены, но по менее жесткому распорядку.
– Так о чем же вы мечтали, мистер Хенвелл?
– Что ответить вам? – Голос Эдварда Хенвелла звучал немного насмешливо. – Честно говоря, я хотел, чтобы вы отдохнули… немного развеялись… посмеялись вместе со мной. Дорогая мисс Софи, вы всегда так серьезны, так строги со мной. Мне кажется, что в глубине души вы меня не слишком жалуете.
– Как я могу не жаловать вас? Ваше поведение выше всяческих похвал.
– Вот как. Тогда, с вашего позволения, я прикажу подать нам ужин, который тоже будет выше всяческих похвал.
Пока он заказывал блюда, Софи смотрела на него так, словно видела впервые. Половой слушал внимательно, согласно кивая. Покончив с заказом, Эдвард снова переключил внимание на Софи. В его глазах светилась такая искренность и теплота, что она почувствовала к нему невольную симпатию. В каком-то смысле Эдвард даже стал необходим Софи, по желанию князя сопровождая ее во время всех прогулок. От него она узнала так много нового и интересного! И пересказывала это в письмах домой. Мама, подумала Софи, увидела Петербург едва ли не его глазами. Едва ли, но не совсем. В ее мыслях осталось кое-что недоступное мистеру Хенвеллу.
– У нас с вами странная жизнь, мисс Софи, хотя скучной ее не назовешь. Я отчасти нахожу друзей среди других наставников. Этот старый сухарь Дюбо довольно милый собеседник, когда узнаешь его поближе. А как вы ладите с мадемуазель Альберт и фрейлейн Браун?
– Должна сказать, мадемуазель не выносит меня, – вздохнула Софи.
– Боюсь, это неизбежно. Она ни с кем не желает делить детей. Вы первая англичанка, допущенная в этот дом. Я с интересом наблюдал за вами и восхищен вашим умением справляться с трудными ситуациями.
– Я не справляюсь с ними, мистер Хенвелл. Я просто им подчиняюсь.
– Хотите сказать, вы по натуре покорная?
– Нет, просто, не лишена сострадания.
– Софи, вам никогда не понадобилось бы то золотое дерево. – Заметив в глазах девушки недоумение, мужчина рассмеялся: – Не помните? Я собирался подарить вам золотое дерево, чтобы вы могли укрыться под ним от дождя.
– Я слишком трезвомыслящая, чтобы увлекаться подобными глупостями. Не будьте ребенком, мистер Хенвелл.
– Зовите меня Эдвард.
– Если вы настаиваете. Мы живем с вами под одной крышей, едим одну пищу и служим одному хозяину.
– Ваша уступчивость сразила меня наповал!
– Пожалуй, это естественно, – сдержанно ответила Софи. – Если хотите, зовите меня Софи. Я не стану возражать.
– О! – наигранно воскликнул Эдвард Хенвелл. – Я собирался добиваться этого постепенно, а вы лишили меня такого удовольствия.
Софи улыбнулась в ответ:
– Лучше расскажите о себе. Я уверена, вы многое обо мне знаете. Мадемуазель или фрейлейн Браун позаботились об этом.
– Я знаю, что у вас нет отца и что даже адмиральской пенсии недостаточно для такой большой семьи, как ваша, – серьезно ответил Эдвард. – Я также знаю – и не от мадемуазель, – что вы самоотверженная и храбрая. Такие не часто встречаются среди юных леди. Иначе вы бы здесь не оказались.
– А вы?
– Мой отец – приходский священник. Он беден, как и большинство из них. У меня есть единственная сестра, Милли, любительница поговорить, но довольно благоразумная девушка. Я приехал сюда заработать денег, как мне казалось, интересным и полезным способом. Так оно и случилось. Теперь мое пребывание здесь подходит к концу.
– Почему?
– В конце лета Алексис не будет больше нуждаться в моих заботах. Он поступает в Пажеский корпус. Я вернусь в Англию и займу должность в Регби[4]4
Регби – привилегированная школа для мальчиков в Англии. (Примеч. пер.)
[Закрыть], которую мне недавно предложили.
– Мой брат Чарльз скоро отправится туда.
– Тогда я заранее имею о нем самое лестное мнение, – улыбнулся Эдвард.
– Он у нас сорванец, – заметила Софи.
Половой принес икру и семгу. Цыганский оркестр заиграл веселую музыку. Софи притихла, поняв, что предстоящий отъезд Эдварда огорчает ее больше, чем она ожидала. Ведь он ее земляк. После его отъезда останется только престарелый мистер Черч, наставник самого князя, тоже англичанин, как и Софи. Этот чудак, живший в просторной комнате под самой крышей и предоставленный самому себе, подолгу спал и гулял с маленькой собачкой неизвестной породы.
Софи взглянула на Эдварда и обнаружила, что он странно смотрит на нее. С нежностью? Тоской? Он был так добр к ней! Пригласил сюда, чтобы как можно деликатнее сообщить о своем отъезде…
– Кто же тогда будет учить меня русскому? – спросила она.
– Может, мистер Черч? – Эдвард словно прочел ее мысли.
– Вы смеетесь надо мной.
– Да, дорогая Софи. Я понял, что мне никогда не удастся лишить вас спокойствия и выдержки. Однако я опасаюсь, как бы это не сделал кто-то другой.
– Что вы имеете в виду, Эдвард?
Его глаза потеплели. Он немного помолчал, словно подбирая слова, и вдруг спросил:
– Вам нравится икра?
– Что? О да, нравится. Я пробовала ее всего лишь раз в жизни. Это настоящая роскошь.
– Здесь она не так дорога… Это экзотическая еда, еда богачей. Софи… – Эдвард наклонился к ней, и она увидела, как его глаза сверкнули странным мерцающим огнем. – Это экзотическая страна, Софи. Волнующая и тревожная.
– Как-то вы назвали ее страной, полной красоты и меланхолии.
– Как хорошо вы запомнили мои слова. Я польщен.
– Потому что они показались мне тогда необычными. Как и сейчас.
– Я помню ваш ответ. Вы сказали, что меланхолия – признак нездоровой печени.
Софи засмеялась:
– Так говорил папа.
– Вы согласны с тем, что я назвал Россию экзотической и тревожной страной?
– Думаю… да… Она никого не оставляет равнодушным.
– Вы начинаете оттаивать, дорогая.
– Оттаивать? – Софи неодобрительно уставилась на Эдварда. Все очарование вечера вдруг исчезло. Она словно опять находилась в своей комнате, как тогда, в самый первый день в княжеском особняке, чувствуя нечто первозданное… дикий, ветер… разгулявшийся за бархатными занавесками, дышащий прямо в лица старинных предков на портретах… ветер, обжегший ее при словах князя о медвежьем рукопожатии… Она не могла выразить чувства словами. Это было нечто, таимое глубоко в душе и удерживаемое взаперти, как дверь под напором сильного урагана. Она почти явственно ощущала этот ветер, вселяющий страх, и боялась своей способности ощущать его, боялась этого непонятного, запрятанного в самые глубины души чувства.
Подпускать к этой тайне Эдварда Хенвелла нельзя…
– Оттаивать? – повторила она холодно. – Вы фантазер. Я же сказала, у меня здравый рассудок. Хотя он не мешает мне откликаться на все, что окружает меня. Но я англичанка. А это Россия. Я и не ожидала, что здесь все будет таким же, как у нас в доброй старой Англии.
– Браво! – воскликнул Эдвард.
– Жаль, если мы поссоримся. Этого нельзя допускать.
– Ни в коем случае. Как жаль, что нам остается лишь короткое лето.
– Но какое прекрасное лето. – Софи решила не замечать настроения Эдварда. – Здешнее лето, не похоже ни на какое другое. В этих долгих северных ночах таится нечто волшебное. Когда мы ехали сюда сегодня, я заметила, как необычен вечерний свет. Такой прозрачный, почти нереальный… А Нева – она словно залита настоящим серебром. – Софи замолчала.
– Продолжайте, – попросил Эдвард.
– Мне кажется, я никогда раньше не видела подобного света, – повиновалась она ему почти против воли. – Ни луна, ни солнце не дают такого света. Этот серебряный свет мерцает всю ночь, до самого утра.
– Это белые ночи. Они потрясают всех иностранцев, живущих здесь. Мы дети ночи. Мы не принадлежим полуденному солнцу, – мрачно произнес Эдвард, словно хотел предупредить о чем-то.
Тут в ресторан ввалилась оживленная компания, веселый женский голос и глубокий мужской баритон перекрывали другие голоса. Швейцар у двери отвесил глубокий, почти до пола, поклон.
– Смотрите, – удивилась Софи, – это же Анна Егоровна. Какая красивая!
Балерина была в цыганской юбке, пеной оборок вздымающейся вокруг тонкой талии. Под кружевной накидкой соблазнительно белели округлые плечи. Ее темные, шелковистые волосы были собраны в гладкую прическу, подчеркивающую изящные черты лица. Зачарованная, ее хрупкой красотой, Софи едва обратила внимание на остальных прибывших. Многие посетители ресторана повернулись в их сторону, привлеченные смехом. Сердце Софи забилось, словно птица в клетке, когда она узнала в одном из спутников балерины князя. На долю секунды их взгляды встретились.
От внимания Эдварда не ускользнул взгляд Софи, и она смущенно потупилась.
– Они обедают в номерах, – заметил Эдвард.
– Веселая компания. Должно быть, что-то празднуют, – рассеянно ответила Софи.
– Интересно, что может праздновать князь?
– Князь?
– Разве вы его не заметили?
– Я смотрела на Анну Егоровну. Она такая необыкновенная.
«Зачем я солгала, – подумала Софи. – Зачем?» Внутри у нее все дрожало.
– Я полагаю, вам известно… – спокойно проговорил Эдвард.
– Что?
– Мы живем с вами в маленьком, тесном мирке. Я думал, вы знаете, что Анна Егоровна – любовница князя.
– Правда? – как можно безразличнее отозвалась Софи, хотя сердце ее на мгновение перестало биться. – Такое бывает, – холодно продолжала она. – И не только в России. Какая восхитительная осетрина.
– Здешний повар, пожалуй, лучший в Петербурге. Кажется, его не раз торговали.
– Торговали?
– Ну да, хотели купить. Сознание Софи помутилось.
– Здесь об этом часто говорят. Кое-кто из знати предлагал за него целое состояние. Его прислали сюда на выучку из какого-то большого поместья.
– Все это так странно для нас, иностранцев! Вряд ли мы можем правильно судить об этом, – вздохнула Софи. – Я только надеюсь, что в России есть и хорошие помещики.
– Есть. Такие, как князь. Но сейчас не время для серьезной беседы. Скоро начнутся цыганские танцы. Уверяю вас, это нечто необыкновенное.
Софи удалось скрыть свои мысли. Она знала, что причина ее волнения – мимолетный взгляд князя, ожегший ее, словно огонь. «Но ведь в глубине души я знала это давно, – обреченно размышляла девушка. – Я люблю его. Наверное, я просто сошла с ума. Ведь подобное чувство с моей стороны просто безумие».
Цыгане пустились в пляс, сверкая черными очами. Женщины, гибкие и стройные, изгибались, будто волны, возле сильных страстных мужчин. Мелькали яркие шали, при каждом движении сверкали и позвякивали монисто и бусы. Когда же они запели, их голоса слились в чувственную разгульную мелодию, исполненную неги и тоски.
Все смолкли, слушая их пение. Софи чувствовала, как трепещут ее натянутые нервы. Ей захотелось спрятаться, дабы скрыть смятение. В этих песнях, идущих из глубины человеческой души, звучали красота, страсть и боль. Когда певцы, наконец, смолкли, Софи облегченно вздохнула. Ей показалось, будто она заглянула в чуждый ей мир, на зов которого откликнулась с готовностью, испугавшей ее.
– Эти дикие песни, – заметил Эдвард, – полны таинственности и чувственности. В них и есть русская душа.
Таинственность и чувственность. Софи проняла дрожь. Ее преследовала мысль, что в это время цыгане пляшут и поют для князя в номерах… А он с нежностью смотрит на Анну Егоровну… Софи еле сдержалась, чтобы не вскрикнуть от ревности. Она, которая не имела на это никаких прав. Ее ревность лишь позабавила бы князя, узнай он о ней.
«Я сошла с ума, – в который раз подумала девушка, пытаясь совладать с собой. – Буду думать об Аделаиде, маме или Эдварде, который не вызывает во мне ничего, кроме дружеских чувств. О, какими спасительными кажутся теперь эти чувства! Как тихая заводь после бури. Я не знала себя, – размышляла Софи. – До этой минуты я словно и не жила по-настоящему».
– Хотя бы раз в жизни стоит посмотреть на цыганские пляски и послушать их песни, – задумчиво улыбнулся Эдвард. – Они будто заглядывают в душу.
– А вы романтик, – едва ли не с отчаянием произнесла Софи.
– Разве вас не тронула музыка?
– Как она могла не тронуть! Я в восторге. Вы подарили мне восхитительный вечер.
– Мне бы хотелось, чтобы таких вечеров было больше.
– Я же сказала, вы – романтик. Есть вещи, которые не повторяются. Кроме того, – добавила она рассудительно, – я никогда больше не позволю вам тратить на себя столько денег. Да, о деньгах говорить неприлично, но и вы и я сами зарабатываем на хлеб. Я напоминаю вам это, как сестра.
– Меньше всего мне хотелось, чтобы вы были моей сестрой…
Повисло тягостное молчание. Софи попыталась нарушить его, но не смогла.
– Вы скоро вернетесь к своей сестре, – наконец произнесла она. – Судя по тому, что вы рассказали мне о Милли, думаю, она бы меня одобрила. Мы обе трезвомыслящие.
– В вас есть непонятная мне глубина, которой нет у Милли.
– Вы не знаете меня, Эдвард. Во мне нет ничего загадочного.
– Однако не всем дано обладать тем, что называется темпераментом, способностью глубоко чувствовать… или бросить капор через бурный речной поток. Милли никогда бы не отважилась на такое. Не то, что вы.
– Мой капор всегда на своем месте, – возразила Софи.
– Ваш маленький капор из зеленого бархата и в самом деле был на своем месте, – улыбнулся он.
– Из зеленого бархата? Тот самый, что вы похвалили, когда мимо нас проезжала карета балерины?
Воспоминание о той поездке захватило Софи. Она словно наяву увидела ироничную улыбку Эдварда. Разумеется, он тогда уже все знал.
– Этот капор переделала для меня мама, – пояснила Софи. – Так что видите, Эдвард, я твердо стою на земле, как и ваша Милли. Мой мир – это мир переделанных капоров и платьев. Как бы вы ни опасались за меня, ваши страхи беспочвенны.
Они смотрели друг на друга, будто бросали вызов.
Ночью, лежа в постели, Софи обдумывала разговор с Эдвардом. «Он говорил так, словно о чем-то догадывался, точно опасался за меня… Но ведь это нелепо. Я никогда не показывала своих чувств… чувств, которые едва ли сама понимала до сегодняшнего вечера. Он относится ко мне по-братски, не более того. Зачем мне сердиться на проявление его доброты? Мы оба так далеки от дома. В его сердце я заняла место Милли, которую, он должен оберегать и защищать». Софи с горечью улыбнулась в темноту.
Доброта Эдварда, его забота, беспокойство тронули ее сердце. «Неужели я действительно начинаю оттаивать? Ведь я уже не та, что была до отъезда в Россию. С того времени я многому научилась…»
В просвет между шторами в окно проникал белый свет. Казалось, весь мир затаил дыхание. Огромный дом спал, и только время от времени слышался звук шагов привратника. Софи лежала в полудреме, ощущая необъятность мира. Она стала размышлять о предстоящей поездке в Обухово.
– Нам там очень нравится, – рассказывала ей Татьяна, – потому что мы так часто видим папá. Мы ездим с ним на прогулки в лес, он обещал Алексису взять его с собой на рыбалку, а тетя Елена говорит, что мы все вместе должны сходить за грибами. О, вам тоже понравится там, мисс Джонсон. Это самое чудесное место на земле!
Предательское сердце запомнило, что там можно часто видеть князя. Засыпая, Софи подумала, что завтра она проснется выздоровевшей. Этим вечером Эдвард открыл ей глаза на грозящую опасность. Специально? Если так, то он добился успеха.
Утром Софи проснулась с твердым намерением никогда больше не позволять себе думать о князе. Когда Маша вошла в комнату с чашкой дымящегося кофе, она попыталась вспомнить все, что произошло вечером. «Мой мир – это мир переделанных капоров и платьев, – решительно заявила она Эдварду. – Как бы вы ни опасались за меня, ваши страхи беспочвенны».
Маша протянула ей платье:
– Правда ли, что в Англии нет крепостных?
– Правда, – подтвердила Софи, – но ты должна помнить, Маша, что Россия не Англия. В разных странах все по-разному.
Как трудно объяснить простушке Маше на ее скудном русском языке эту истину! Но простушка Маша, уже имела на сей счет свое мнение.
– Мой двоюродный дед, крепостной в большом имении, что рядом с Обуховом, говорит, будто скоро все станут свободными. Время пришло, и ждать больше нельзя. Так говорят крепостные.
– Ты болтаешь чепуху, Маша, – одернула ее Софи. – Тебе лучше не думать об этом.
– Но барин не властен над мыслями крепостных, – возразила Маша и принялась напевать какую-то мелодию.
Софи неожиданно почувствовала холодок страха. «Видимо, я просто устала, – решила она. – Поздние развлечения не для меня».
Глава 5
Это было Обухово. Длинный дом с белыми колоннами стоял на окаймленном лесом холме. С террасы виднелись сады и дорожки, ведущие в парк. За парком начинался густой лес. За домом расположились фруктовые сады, коровник, скотный двор, бани, конюшни, сараи и другие хозяйственные постройки. Пышным цветом цвели летние цветы. Воздух наполняли запахи роз и садовых лилий, над которыми жужжали пчелы. За деревушками, бывшими частью огромного княжеского поместья, простиралась бескрайняя равнина с полями пшеницы и ржи, до самого горизонта колыхающихся под огромным простором синего неба.
Софи вдруг поняла, что зачарована этой красотой. Ее бледное личико зарумянилось от свежего воздуха и солнца.
Англичаночка расцвела, отметила про себя мадемуазель Альберт. И мистер Хенвелл не мог этого не заметить. Как кстати, что теперь они все время будут рядом. Она решила ни в коем случае не упустить шанса, чтобы осуществить свой замысел.
Перед их приездом вся дворня собралась у парадного крыльца, дабы приложиться к руке князя. Пришел также деревенский батюшка отслужить молебен в честь возвращения хозяина поместья. Софи видела неподдельную радость на лицах собравшихся. Князя любили, и любовь к нему смешивалась со святостью традиции. Несмотря на занятость, во всем ощущались свобода и праздность. В Англии нет ничего похожего, думала Софи. Хотя и дети, и наставники, и гувернантки вели довольно активный образ жизни, к тому же постоянно, верхом или в легких колясках, приезжали в гости соседи.
Князь не бездельничал. Ежедневно он проверял лес и скотный двор, отдавал распоряжения насчет урожая, лошадей или решал, какие деревья рубить для заготовки дров на зиму, а какие оставить. Алексис часто сопровождал князя, входя в роль будущего хозяина поместья.
– Зимы здесь холодные, поэтому заготовка дров очень важна, – объяснил Софи Эдвард. – Деревья рубят, распиливают и колют на дрова, чтобы потом всю зиму топить эти огромные печи. Князь даже не видел всех своих владений. Ими управляют приказчики, управляющие, экономки и прочие слуги, которые, смею заметить, частенько присваивают себе часть доходов.
– Каким образом? – удивилась Софи.
– О, разными. К тому же они не упускают случая обобрать крепостных, пользуясь самыми отвратительными методами.
– А князь знает об этом?
– Да, конечно. Но в один прекрасный день он во всем разберется, поскольку питает отвращение к любой несправедливости.
– Глядя на Обухово, не скажешь, что здесь что-то несправедливо.
– Обухово – не вся Россия.
– Мне кажется, если бы все поместья управлялись как это, лучше было бы оставить, все как есть.
– Вы раньше так не думали.
– Я не видела всего своими глазами. Но здесь… – Софи помолчала. – Все так сложно… Не будем забегать вперед. Я довольствуюсь настоящим.
– В таком случае, – улыбнулся Эдвард, – я хочу, чтобы оно длилось вечно.
Они прогуливались по дорожке в лесу. Немного отстав от них, шли дети с корзинками. Фрейлейн Браун и месье Дюбо, который рискнул прогуляться, несмотря на нездоровье, замыкали процессию. Золотые лучи ласкового солнца проникали сквозь листву, зеленым изумрудом отражаясь на папоротниках и листве деревьев. Детский смех эхом прокатился по лесной опушке. Девочки, одетые в светло-голубые платьица, порхали между серебристых берез, словно бабочки. Алексис раскачивался на ветках деревьев, раздирая панталоны, на что фрейлейн Браун лишь одобрительно кивала. От мадемуазель Альберт она получила указание потакать дружбе молодых англичан и потому не желала отвлекать мистера Хенвелла по таким пустякам. К тому же мальчики всегда мальчики, а в деревне Алексису можно дать немного свободы. Главное, что мадемуазель Альберт взяла ее в сообщницы.
– Это так интригующе, не правда ли? – проникновенно произнесла мадемуазель. – Мы с вами не играем в карты, так почему бы нам не посплетничать немного, как делают все женщины? О чем еще говорить, как не о рождениях, любовных интригах, свадьбах, похоронах и всяком таком, а? Чем мы хуже?
Потому фрейлейн Браун была настроена благодушно. Они так молоды, думала она, глубоко вздыхая своей полной грудью. Ах, как это упоительно – быть молодой и очаровательной, принимать ухаживания молодого человека! А то, что мистер Хенвелл ухаживал за гувернанткой, она не сомневалась. Как и в том, что Софи отвечала ему тем же.
– Что вы имели в виду, Эдвард? – Софи повернулась к своему спутнику. В ее глазах мелькнули озорные огоньки.
– Я бы хотел, чтобы этот момент длился вечно. Может, когда-нибудь вы будете вспоминать эти дни, и они покажутся вам счастливыми. Этот воздух, эти слова, голоса детей, красота и покой вокруг… – «Твоя красота», – подумал он. С Софии, словно что-то случилось. Она расцвела, как цветок на солнце.
– Да, мне бы тоже этого хотелось. Но ведь такое невозможно, не так ли? – Софи смолкла, и на ее лицо словно набежала легкая тень.
Июньское утро выдалось жарким, наполненным сладкими летними запахами и прозрачной синевой. Софи надела розовое платье из пике, сшитое искусной миссис Уилсон по модели модного лондонского журнала «Дамский компаньон». Пышная юбка заканчивалась четырьмя рядами узкого черного кружева. Тугой лиф украшала белая кружевная шемизетка с высоким воротом, украшенным кружевной лентой, тонкая талия перехвачена простым атласным поясом. На голову девушка надела свою любимую шляпку из тосканской соломки с розовой лентой, вместо, прежней темно-синей.
Они собирались на пикник, который, по словам фрейлейн Браун, должен был стать чем-то грандиозным.
– Это не то, к чему мы привыкли. Нас будут сопровождать слуги и повар, а еда будет подаваться в приличествующей князю манере.
Софи слышала, как постукивают копытами лошади. Их запрягали в коляски, на которых должны были ехать дети. Мадемуазель предложила Софии сесть с ней и фрейлейн Браун в маленькую коляску. За ними в повозках должны были ехать слуги. Все это походит на королевскую процессию, подумала Софи.
Она подошла к окну. С улицы доносился запах жимолости и лилий. Ее взгляд устремился вдаль, через поля и сады со спеющими вишнями. Комнату заливал яркий солнечный свет. Эта простая комната отличалась от элегантной гостиной внизу, с ее зелеными роскошными обоями, рыжевато-коричневыми занавесями и мебелью из карельской березы. Здесь же стояли удобные кресла и диван, и, как всегда, в красном углу висела икона с лампадой перед ней, мерцающей мягким светом.
– Огонь каждый год зажигают от освященной пасхальной свечи, – пояснила ей княжна Татьяна. – Как может таиться зло в мире, к которому так близок Бог?
Но к этому миру был близок не только Бог, но и самые дикие предрассудки. Софи знала, что местные крестьяне невежественны и страшно суеверны. Они верили в заклинания и порчу, в дурной глаз и заговор, в то, что гром – это Божий гнев, а грибы перестают расти, если их увидит человек. Они также верили в чудесную силу обрядов. Этот страдный, полный противоречий мир затягивал Софи в свои сети, и постепенно мама, Аделаида, Джейн, Генриетта и братья стали казаться ей жителями далекого мира, который некогда был ее собственным.
Отвернувшись от окна, девушка надела шляпку и перчатки. Пора спускаться. Судя по суете внизу, почти все уже собрались.
Однако оказалось, что не все. У себя в комнате мадемуазель Альберт дописывала письмо. Почту отправляли дважды в неделю, и она спешила. Мадемуазель торопливо выводила по-французски:
«Моя дорогая Елена Петровна.
Надеюсь, вы пребываете в добром здравии. Все здесь идет согласно вашему желанию. Татьяна взрослеет с каждым днем, Алексис под руководством князя прилежно постигает все, что ему следует знать. Ваш сын имеет природное чутье разбираться в лошадях – но это вас вряд ли удивит. Что скорее удивит вас, дорогая Елена Петровна, так это странное поведение мисс Джонсон. Она постоянно флиртует с мистером Хенвеллом и, выражаясь вульгарным английским языком, буквально «вешается ему на шею». Вы можете представить, в каком неловком положении нахожусь я, отвечая за нравственное воспитание юных княжон, которым, учитывая их происхождение, предстоит занять самое высокое положение в обществе, поскольку они не могут не заметить, что их гувернантка строит глазки молодому человеку, чье поведение до сих пор можно было считать образцовым. Следует ли мне сделать вид, будто ничего не происходит, или я должна предпринять какие-то действия, которые вы сочтете уместными?»
Мадемуазель перевела дыхание, добавила поклоны и на этом закончила письмо.
Из-за лености Елена Петровна не станет предпринимать каких-либо действий. Но письмо вызовет у нее укол ревности к мисс Джонсон. Поведение мистера Хенвелла мадемуазель осторожно назвала «образцовым». Ей было известно, что однажды прошлым летом, когда князя не было с ними, Елена Петровна предприняла попытку скрасить скуку, бросая многозначительные взгляды в сторону мистера Хенвелла. Однако ее притязания были вежливо, но решительно отклонены. Мистер Хенвелл высоко ценил доверие князя. И, в отличие от месье Дюбо, он бы никому не позволил шутить над собой. Неужели, Елена Петровна останется равнодушна к успехам мисс Джонсон в деле, в котором сама она потерпела неудачу? Запечатывая письмо, мадемуазель злорадно улыбнулась.
Этот день стал для детей настоящим праздником. Пикник с папа`! Они так мечтали об этом! Теперь их мечта сбылась. Коляски, запряженные породистыми лошадьми, резвым шагом везли компанию через лес. В первой, самой большой, ехал князь, его дочери и Алексис. Следом за ними две дамы – бедные родственницы, проживающие в доме, пожилые, веселые и беззаботные.
– Должно быть, это наш последний пикник, – кокетливо произнесла та, что была в смешной шляпке и давно вышедшем из моды платье.
Муж баронессы Карлович, родственницы Елены Петровны, проиграл в карты все свое состояние – крепостных, земли и имения. Видимо, Бог пожелал сделать ее бедной, заключила женщина. Иногда она вспоминала о былом богатстве – десяти тысячах душ, проигранных им в карты.
– Разумеется, он был с большими странностями, – громко рассказывала баронесса. – Игра для него превратилась в болезнь. Нельзя допускать, чтобы страсть владела человеком до такой степени. Он стал просто рабом своей дурной привычки.
Ее компаньонка, Вера Ивановна, согласно кивнула. Баронесса продолжала предаваться мечтам вслух.
– Давай коротким путем, Федор, – велел князь кучеру. – Березы особенно хороши на той стороне.
– Как прикажете, барин, – ответил Федор и повернул лошадей.
Процессия последовала их примеру.
Софи задремала на солнышке, прислушиваясь к лесным звукам. Сегодня утром она впервые попробовала на завтрак лесную землянику со сливками. Дворовые девушки собрали покрытую росой ягоду в лесу и принесли в дом. Впереди процессии ехал князь. Он тоже ел землянику. Софи улыбнулась солнышку и своим глупым мечтам.
Они добрались до просвета в лесу, закрытого от солнца тенью деревьев. Засуетившиеся вокруг лакеи в ливреях казались Софи сказочными персонажами. На поляне разложили подушки. Слышалось звяканье приборов и стаканов. А вокруг покачивались высокие деревья, на ветках прыгали белки. Компания прибыла довольно большая, поскольку к ним присоединились соседи со своими слугами. Конюхи помогали детям взобраться на лошадей. Князь и наставники решили покататься вместе с ними.
Чувство зависти овладело Софи. Вместе с фрейлейн Браун она наблюдала, как мадемуазель Альберт суетится возле наездников. Как бы Софи хотелось покататься в такой чудесной компании! Она видела, с какой легкостью вскочил в седло князь. Эдвард Хенвелл замыкал группу.
– Мистер Хенвелл прекрасно держится в седле, – заметила Софи фрейлейн Браун.
– Как и положено джентльмену, – отозвалась немка. – В свое время я очень любила охоту. А вам не хотелось бы покататься, мисс Джонсон?
– О, разумеется!
– Так почему бы не сделать это сегодня?
– Я не знаю, позволено ли мне. Я не получала от мадемуазель инструкций на этот счет.
– Но вы еще не разучились сидеть в седле?
– Нет. Думаю, что…
– Тогда вы непременно должны воспользоваться возможностью. Главный конюх подберет вам лошадь. Бывают дни, когда вы не нужны слишком рано. А это самое лучшее время для конных прогулок – красота раннего утра, свежий ветер в лицо… Разве с этим может что-то сравниться? – Полное, простоватое лицо немки выражало восторг.
