Текст книги "Гувернантка"

Автор книги: Сильвия Сарк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Как она добра и простодушна, подумала Софи.

– Вы так добры, что предложили мне это. Я непременно воспользуюсь случаем. Если вы уверены, что это не против правил.

– Совершенно уверена. – Фрейлейн Браун помолчала, потом украдкой глянула на Софи. – Вы могли бы попросить мистера Хенвелла сопровождать вас.

– Нет, – решительно возразила Софи.

– Тогда вам придется брать с собой конюха, который поможет взобраться в седло.

– Он мне не понадобится, фрейлейн Браун.

– Англичане такие самоуверенные…

Кавалькада двигалась меж деревьев. Распахнув зонтик, мадемуазель Альберт прогуливалась с баронессой Карлович и Верой Ивановной. Казалось, женщинам было о чем поговорить. Они щебетали по-французски. Их яркие зонтики напоминали порхающих между листвой деревьев птиц.

– Я слышала, мистер Хенвелл собирается нас покинуть, – сообщила фрейлейн Браун, глядя на Софи прищуренными глазками.

– Да, это так. Он намерен принять предложенную ему должность учителя в Англии.

– Нам его будет не хватать. Какой замечательный молодой человек, – заметила фрейлейн Браун. – Я почти уверена, что он мог бы занять должность наставника в соседнем имении. Но возможно, – добавила она, скривившись, – в Англии его ждет юная леди.

– Возможно, – обронила Софи. – Но об этом ни мне, ни вам, фрейлейн, знать не обязательно.

Эта англичаночка не желает сплетничать, с досадой подумала фрейлейн Браун. Она устремила взгляд на лесную дорожку, в поисках мадемуазель и ее спутниц. Немка знала, что те уже перемыли всем косточки, и, возможно, позднее она заново все обсудит с мадемуазель.

Фрейлейн Браун уселась на стул, принесенный ей слугой, и принялась за вышивку. А Софи отправилась на поиски лесных ландышей, которые, как ей говорили, в изобилии растут на опушке.

– Будьте так добры, мисс Джонсон, – обратился к ней князь. – Присядьте, поговорите со мной.

С едой, которую подавали лакеи в белых перчатках, было покончено, и остатки пиршества убрали. Рассеянный свет, солнечных лучей проникал сквозь листву деревьев. Дети притихли, слушая, как Алексис играет на скрипке. Затем князь взял в руки гитару, и девочки стали упрашивать его сыграть свои любимые мелодии.

– О, папа`! – воскликнула княжна Татьяна. – Музыка напомнила мне английское стихотворение, которому научила меня мисс Джонсон.

– Это, какое? – спросил князь. Он глянул на Софи, и его рука на мгновение застыла над струнами.

Звонкий, чистый голосок юной княжны нарушил повисшую тишину:

 
Извилистые ручейки весело журчат в саду,
Где так много душистых деревьев в цвету;
Там леса, столь же древние, как мшистые валуны,
Бросают зеленую тень на залитые солнцем холмы.
 

– Ты так прекрасно прочла, Татьяна. Спасибо, моя девочка. Нам стоит поблагодарить мисс Джонсон, чьим стараниям ты обязана такому безупречному произношению. – Князь вновь посмотрел на Софи. – Если не ошибаюсь, стихи Колриджа. Вы любите его творчество, мисс Джонсон?

– Особенно это стихотворение. Князь улыбнулся:

– Я тоже. Значит, я могу быть спокоен, что вы не станете разучивать «Старого моряка», верно?

Софи покачала головой и, не сумев сдержаться, разразилась смехом.

– Почему вы смеетесь? – требовательно спросила княжна Екатерина.

– Потому что в этом стихотворении, больше ста строф, – ответил за Софи князь. – А где мистер Черч? Я уверен, он мог бы назвать точное число. Мистер Черч, где вы?

Но мистер Черч спал под деревом. Маленькая собачка свернулась клубочком рядом с ним.

– Нет, мы не будем столь жестокими и не станем будить его, – улыбнулся князь.

Отдохнув, дети, вновь полные энергии, отправились собирать цветы. Компания распалась на маленькие группы. Мадемуазель Альберт мирно дремала под зонтиком.

Повинуясь желанию князя, почти приказу, Софи поднялась с подушки и села на стул, занимаемый до этого Татьяной. Вокруг царили мир и покой. Слуги незаметно удалились. Поодаль фрейлейн Браун продолжала трудиться над вышивкой. Рядом с ней пристроилась баронесса Карлович. Теперь она вспоминала, как барон проиграл ее бриллиантовую диадему в карты и, отправляясь на дворцовый балл, ей пришлось надеть поддельную.

– Это показало мне всю глупость установленных человеком ценностей, моя дорогая фрейлейн, ибо никто не заметил разницу.

– Может, и так, – ответила фрейлейн Браун, – но в трудную минуту никто не дал бы вам за нее больше чем кусок хлеба.

– Вы правы, – с грустью согласилась баронесса. – Но я тогда об этом не думала.

– Что вы сделали с вашими полевыми цветами? – неожиданно спросил князь Софи. – Я видел вас на поляне, где растут ландыши. Или вы их не нашли?

– Иван, дворецкий, был так добр, что предложил подержать их в воде до нашего возвращения, – ответила, удивленная Софи.

Она видела, как князь проезжал мимо, но ей показалось, что он не смотрел в ее сторону.

– Видимо, вы его околдовали, раз такой чурбан, как Иван, расчувствовался, – с легкой насмешкой заметил князь.

– Но он вызвался сам, – улыбнулась Софи, подхватывая игривый тон князя.

– Это едва ли объяснимо.

– Мадемуазель Альберт как-то заметила, что в жизни бывают ситуации, которые не поддаются объяснению.

– Хм… – Князь пристально смотрел на Софи. Мадемуазель Альберт, которой послышалось, будто упомянули ее имя, открыла один глаз. Она увидела князя и мисс Джонсон, занятых беседой. Князь имел слабость поговорить о книгах, философии или просто так, если находил внимательного слушателя. Но с кем ему было говорить? С Еленой Петровной? Уже через пять минут та чувствовала себя утомленной. С баронессой? Она жила исключительно прошлым. С соседями? Мадемуазель Альберт пожала плечами. Может, с любовницей? «Ну, об этом не мне судить», – целомудренно подумала она и, открыв на мгновение второй глаз, вновь закрыла оба.

– Как поживает мой старый знакомый капитан Палмер? – поинтересовался князь. – Я встречался с ним однажды летом в Ницце, но потом потерял из виду.

– Он друг папá. Капитан был очень добр к нам после его смерти и взял на себя смелость рекомендовать меня вам.

– За что я безмерно ему благодарен. Мои девочки сделали большие успехи.

– Вы так добры, похвалив меня.

– Справедливость ничего общего не имеет с добротой. Однако их часто путают.

– Ваше сиятельство обладает острым умом.

– Зовите меня князем – как бы это делал ваш папа, имей я честь встретиться с ним. Скажите, каким вы находите Петербург?

– Прекрасным! – воскликнула Софи, и цвет ее зеленых глаз стал еще глубже.

Софи замолчала, вновь охваченная непонятным чувством, поразившим ее в тот день, когда она приехала в этот город, с его поразительной, неземной красотой. Она уже собралась ответить, но князь жестом остановил ее.

– Позвольте мне сказать за вас. – Он улыбнулся. – О, еще лучше, пусть Николай Васильевич Гоголь скажет это за нас. Вы не знаете Москвы? Конечно, нет. Возможно, когда-нибудь вы там побываете. Может, я цитирую не совсем верно, но тридцать лет назад Гоголь сказал, что Москва – это бородатый русский мужик, а Петербург – изысканный европеец. Что вы на это скажете, мисс Джонсон?

– Я бы сказала, что Гоголь не нашел у него души.

– Гоголь был чиновником, может, поэтому? Князь отпил шампанского из бокала, стоящего на маленьком столике у его локтя. Софи сидела молча, завороженная, окружающей красотой. Маленькая белочка осторожно приблизилась к ней, едва не коснувшись ноги. Князь вернул бокал на место. Он неожиданно осознал, что гувернантка – женщина, к тому же красавица. Нет, не красавица, подумал он, хотя у нее прекрасные глаза, чувственные губы, белая, нежная кожа. Он вспомнил об Анне Егоровне, томящейся без него в Петербурге. Не следует заставлять ее томиться слишком долго.

– Последний раз, когда мы с вами прогуливались, – начал князь, – вы сказали, что нельзя быть христианином и иметь собственных крепостных. Вы по-прежнему придерживаетесь такого мнения?

– Иван ваш крепостной? И камердинер Митя? И повар Николай?

– Да.

– Они выглядят вполне довольными своей неволей. Но в чем она заключается?

– Крепостной, или душа, принадлежит земле, на которой он родился и которая принадлежит его барину. У него нет никаких прав. Если барин велит ему жениться, он так и поступит. Крепостной ничем не владеет. Его можно продать или купить, как лошадь. Он может быть унаследован, как мебель или картина, или точно так же куплен. Он не может покинуть место где родился. Я получил Ивана и всех других по наследству. Я владею ими. Их телом и душой.

– Прекратите! – воскликнула Софи. – Вы говорите о человеческих существах, как если бы у них не было души. Однако я слышала, как баронесса называла их «душами». Разве такое противоречие не наводит на вас ужас? – Сейчас она говорила с ним, как с равным. Гнев заставил девушку забыть обо всех барьерах между ними.

– Вы правы в своем негодовании, – отозвался князь. – Со времен Екатерины Великой власть барина над крепостным не знала границ. Они его рабы и поэтому не имеют права жаловаться. Разумеется, я и такие, как я, готовы положить конец этой тирании. И как можно скорей.

– Скорей? Что вы хотите сделать? Это же… просто средневековье! Россия живет в двух разных столетиях одновременно. Как вы могли допустить такое?

Ее возмущенный возглас напугал белку, которая вспрыгнула на ближайшее дерево и уселась там, сердито бранясь. Но больше никого. Мистер Черч продолжал спать, прислонившись к дереву. Мадемуазель Альберт где-то прогуливалась. Из леса доносились голоса детей. Все вокруг выглядело таким умиротворенным… Страсти бушевали только в сердце Софи. Когда он сказал, что хочет покончить с тиранией, она почувствовала непреодолимое желание броситься к нему на шею. Его проникновенный голос имел над ней странную власть. Она сжала кулачки, стараясь унять предательскую дрожь.

– Я освобожу их. Дам им землю. Свобода не может быть свободой без земли. Они будут работать на меня так же, как в Европе крестьяне работают на своего хозяина. Император намерен отменить крепостное право. Но крестьянская реформа может принести большие потери с обеих сторон. Как вы думаете, на каком главном принципе она должна основываться?

Софи задумалась. Князь, смотрел на нее не отрываясь. Девушка расслабилась и, повернувшись к нему, медленно произнесла:

– Я думаю… об упразднении права одного человека использовать в своих целях другого, беспомощного. Беспомощность всегда порождает в людях самую безжалостную жестокость.

– Разлагающее действие власти?

– Однако вас это не коснулось. Ваши крепостные любят вас. Я видела, как Иван целовал вас в плечо, когда вы приехали в Обухов. Я поразилась, подобной фамильярности. Но мистер Хенвелл объяснил мне, что это знак почитания и любви.

– Иван находится в привилегированном положении, хотя пока не свободен. – Князь улыбнулся. – Моим крепостным известно о моем намерении. Они пребывают в радостном ожидании, хотя некоторые сбиты с толку и напуганы этим. Зачастую мы все боимся перемен. В нашей стране тьма-тьмущая безграмотных, темных крестьян, но будущее Росси принадлежит их детям. – Князь замолчал. – Иногда мне кажется, что я нахожусь в сумерках. Их свет мягок и прекрасен, но на рассвете займется алая заря…

Послышались голоса. Эдвард Хенвелл возвращался с прогулки с жизнерадостным французским наставником. Эдвард скользнул взглядом по князю и Софи.

– Я присвоил себе мисс Джонсон, – извиняющим тоном произнес князь. – Мы вели длинный и серьезный разговор. Боюсь, как бы за это время не завяли ваши ландыши. Мистер Хенвелл, будьте так добры, справьтесь у Ивана, свежи ли цветы?

Вскоре Эдвард вернулся с букетиком ландышей в большом хрустальном бокале, наполненном водой.

– Кому мне презентовать эти цветы, князь? Вам или мисс Джонсон?

– Иван отвезет их домой для мисс Джонсон. Но сначала я хочу попросить позволения взять для себя один стебелек. – Изящным движением князь извлек стебелек из бокала. – Этот цветок не для бутоньерки, – негромко произнес он.

– Нет. В нем слишком много мелких бутонов.

– Тогда я приколю его себе на шляпу. – И с этими словами князь осторожно засунул тонкий стебелек за ленту широкополой шляпы. Эдвард Хенвелл наблюдал за ним. Их взгляды встретились, в глазах обоих мужчин блеснул вызов. – Как мило с вашей стороны подарить мне этот стебелек, – улыбнулся князь.

– Он не мой, а мисс Джонсон. Она вольна решать – дарить его или нет.

– Мне кажется, она не изъявила ни того, ни другого.

Послышались голоса детей, возвращающихся из леса. Софи поднялась.

– С вашего позволения, князь, я вас покину. – И, сделав реверанс, она направилась к детям.

Она еле держалась на ногах, словно вела утомительный поединок на выносливость и выдержку. Софи вновь видела, как князь берет ландыш… Вот он приколол цветы к своей шляпе… Странный жест, донкихотский, подумала она, неожиданный и волнующий. Хотя князь забудет о ней прежде, чем завянет цветок. «О Господи, помоги мне забыть его поскорей!»

– Вы выглядите бледной, мисс Джонсон, – заметила мадемуазель Альберт.

– Это от жары.

– И утомительной беседы с князем, как говорит Елена Петровна. Такой пытливый и глубокий ум не для женщин. Мы для этого недостаточно хорошо образованны, даже лучшие из нас, – с издевкой, добавила мадемуазель.

Глава 6

Павел, старший конюх, поспешил Софи навстречу. День обещал быть жарким, и он расстегнул на груди выцветшую синюю рубаху.

– Лошадь готова, барышня. – Мужчина поклонился. – Она вам непременно понравится.

Софи, улыбнувшись, поблагодарила его.

– С ней надо держать ухо востро, – предостерег Павел, помогая девушке сесть в седло.

– Вы крепко держитесь, мисс Джонсон? – Неожиданно из конюшни показался Алексис. – Вы тоже любите кататься ранним утром, да? Павел нашел для вас настоящую красавицу, но с ней, нужно поосторожней.

– Она и вправду красавица, – улыбнулась Софи.

– Да еще с таким именем – Акулина! Здорово! Сегодня у меня будет компания. Знаете, я катаюсь каждое утро. Отойди, Павел, я не могу больше удерживать Орла. – Щеки Алексиса окрасились здоровым румянцем, глаза сияли. Князь не мог желать себе сына красивее, подумала Софи. Лошади прядали ушами, учуяв свежие земляные запахи и ощутив под ногами мягкую почву.

Софи и Алексис ехали молча, наслаждаясь окружающей красотой, и наконец достигли окраины леса, за которым до самого горизонта простирались поля. Слева текла река, виднелись рыбаки. Кроме легкого шелеста листвы и журчания воды, не было слышно ни звука. Над рекой поднимался густой туман, голубовато-серой пеленой повисая над лугами. На ухе Акулины застряла серебристая паутина.

– Вы будете кататься каждое утро, мисс Джонсон? – спросил Алексис.

– Когда выпадет случай. Как я счастлива, что могу любоваться этой красотой! – Наклонившись, девушка потрепала Акулину по холке. Бархатистое ухо лошади вздрогнуло, и паутинка, соскользнув, поплыла в воздухе.

– Вы прекрасная наездница, – с восхищением заметил Алексис. – Павел тоже так считает, иначе не доверил бы вам Акулину. Для него нет ничего важнее лошадей, после того, как он потерял свою Федосью.

– Федосью?

– Да, Федосью, которую, хотел взять в жены. Она была маминой горничной. Говорят, Федосья была красивой, но ленивой и ветреной. Павел умолял отдать Федосью ему в жены, но матушка решила продать ее, – беззаботно сообщил Алексис.

Сердце у Софи словно остановилось.

– Продать? Отослать прочь, вы хотели сказать?

– Отослать к ее новым господам. Только это было очень давно, лет пять назад, наверное.

– А Павел? – прошептала Софи.

– Павел? Он остался здесь. Что еще он мог сделать? О, смотрите, смотрите, мисс Джонсон. В небе кружит ястреб! Как красиво, да? Скот и лошадей сегодня не станут выгонять в поле из-за жары и слепней. Их выпасут ночью при лунном свете.

Софи почти не слышала оживленной болтовни мальчика. Кажется, он сказал, что девушку, на которой Павел хотел жениться, забрали у него силой? Только теперь она ясно поняла, что значит крепостное право. И как знать, возможно, такое случается по всей России, как это было с рабами в Америке. Но ведь сейчас-то не Средневековье!..

«Но здесь я словно в Средневековье», – подумала Софи. А князь Разимов… Она вдруг увидела в нем человека, который родился намного раньше своего времени. Человека-гиганта, необузданного в страстях, но вместе с тем цивилизованного, способного видеть дальше и понимать больше, чем его современники. Человека, который, распознав зло, заключенное в крепостном праве, хотел отменить его в своих владениях. Софи посмотрела на Алексиса, сидящего в седле прямо, уверенного в себе и бесстрашного… и от неожиданного предчувствия сердце будто сжалось. Что готовит ему будущее? Чем обернутся грядущие перемены?

– Вы выглядите такой серьезной, мисс Джонсон, – заметил Алексис. – Должно быть, вы слишком близко приняли к сердцу историю с Федосьей. Но ведь она была всего лишь крепостной.

– Как вы можете так говорить, Алексис! – возмущенно одернула его Софи.

Мальчик пожал плечами:

– Дядя Петр тоже рассердился бы. Но он уже немолод. А немолодые люди часто имеют странные идеи. Он собирается освободить своих крепостных. Мама просто вне себя. Но ее не спрашивают.

Алексис хотел сказать что-то еще, но Софи прервала юношу:

– Акулина начинает нервничать, так что нам лучше поторопиться, а то мы опоздаем.

– У меня урок математики с мистером Хенвеллом, – пожаловался Алексис. – Поэтому не стоит терять ни минуты прекрасного утра!

Самоуверенность двенадцатилетнего мальчика давала возможность представить, каким мужчиной он станет в будущем. Но возможно, ему предстоит жить совсем в другом мире, подумала Софи. Хотя размышлять ей было некогда. Натянув поводья, они пустили лошадей в легкий галоп и понеслись по лугам навстречу ветру.

Вдруг они увидели, как навстречу из ложбины выехал всадник. По гордой осанке Софи сразу узнала князя. Он заметил Софи и направился в их сторону.

– Наслаждаетесь прохладой утра, мисс Джонсон? Как вам понравилась Акулина? Павел спросил меня, можно ли оставить за вами Акулину, и я был рад оказать вам эту услугу.

Софи покраснела от удовольствия.

– Вы слишком добры, князь. Не могу передать словами, какое наслаждение я испытала сегодня утром.

Князь склонил голову. Пока всадники приближались, он не мог оторвать глаз от стройной фигурки Софи. Он заметил также ее восторженность и естественность. Это не могло не тронуть его сердце. Он вдруг обнаружил, что думает о девушке постоянно, особенно после пикника. И даже задавался вопросом, встретится ли она ему сегодня утром.

– Как вижу, вы с эскортом, – улыбнулся князь.

– Это вышло случайно, дядя Петр. Но я надеюсь, мисс Джонсон поедет кататься со мной снова, – весело ответил Алексис.

Князь посмотрел на небо, безоблачное и синее. В лучах солнца блестела река, утренний туман рассеивался как по мановению волшебной палочки. Князь глянул на юного племянника:

– Счастливый случай никогда не стоит откладывать в долгий ящик, Алексис. Не пора ли вам возвращаться?

– Наверное, это моя вина… – начала Софи.

– Вы не виноваты. Алексису пора домой. А я еду в соседнюю деревню. Не желаете составить мне компанию, мисс Джонсон?

У Софи непроизвольно вырвалось:

– С большим удовольствием!

– Будь добр, – обратился князь к Алексису, – передай мадемуазель Альберт, что мисс Джонсон отправилась со мной в Кравское.

– С радостью, дядя Петер.

– Да скажи Павлу, пусть проверит бабки Орла. Передние.

– Он хотел это сделать, но я торопился и помешал ему, – быстро ответил Алексис.

– Тогда тебе не следует кататься завтра утром. Здоровье животного важнее удовольствия. Это понятно?

– Да, дядя Петр. – Мальчик понуро натянул поводья.

– И не гони. Ступай шагом, – велел князь. – Едемте. – Он обернулся к Софи.

– Боюсь, я буду вам обузой, – тихо отозвалась девушка.

Князь устремил на нее взгляд проницательных серых глаз и слегка улыбнулся:

– Так мне не стать таким счастливчиком, как Алексис?

Какое-то время они ехали молча. Солнце уже взошло высоко, заливая благодатным светом пашни, пастбища и перелески. Посреди пшеничного поля синели васильки и полыхали огнем яркие маки. Где-то неподалеку вскрикнула цапля, и Софи почувствовала, как вздрогнула под ней Акулина. Странно было чувствовать единение с природой.

Вскоре показалась расположившаяся в долине деревня. Вдали за нею виднелись купола небольшой церквушки, зазывный колокольный звон которой был слышен издали.

Князь указал кнутом на избу у деревянной церкви:

– Там умирает старик. Я зайду проведать его. Он был крепостным моего отца. Никто не знает, сколько ему лет. Он служил кучером и частенько возил отца на волчью охоту. Вы знаете, что лошади боятся волков, как мы с вами боимся огня. Только умелый кучер может сдержать обезумевших от страха лошадей! Перевернись тройка… – Князь пожал плечами, и, словно шестым чувством почуяв волков, бока его лошади вздрогнули. – Стая волков легко может загрызть людей и лошадей, – добавил князь. – Бедный Степан, никогда больше не править ему тройкой, разве что на пути к Богу, упокой Господь его душу.

Повернувшись к нему, Софи заметила его взгляд, печальный и немного ироничный. С каждым сказанным им словом она проникалась к нему все большей симпатией. Она подумала об Анне Егоровне, и мучительная боль кольнула ее сердце.

Теперь деревня стала видна как на ладони: пруд с лениво скользящими по водной глади утками, деревянный колодец, церковь с луковичным куполом, деревянные избы крестьян и перед ними стая дворняжек, грызущихся из-за кости. Убогие избушки, окруженные плетнями, стояли поодаль друг от друга. Некоторые из них были крыты соломой. Из-за избы вышел кряжистый мужик с уздечкой в руке, которую, видимо, чинил, и разогнал собак. При виде князя он бросил узду и кинулся к нему навстречу. Князь спешился и отдал ему поводья.

– Входите, барин, благослови вас Господь, – произнес мужик. У него были широкие скулы, курносый нос, ярко-синие глаза и крепкие, но потерявшие белизну зубы. Князь помог Софи спешиться.

– Эй, Ваня, черт тебя побери, подержи лошадь барыни, – позвал мужик.

На его окрик из избы выбежал мальчонка, и взял Акулину под уздцы. Софи посмотрела на него и улыбнулась. Мальчик был одет в рваную рубашонку, босой. Гордо вскинув растрепанную белокурую головку, он смотрел на Софи не по-детски пристальным взглядом.

Едва ноги Софи коснулись земли, как навстречу им выбежала, разгоняя кур и уток, молодая крестьянка и с криком упала на колени перед князем.

– Встань, – велел ей князь, а женщина принялась целовать мягкие кожаные сапоги князя. Женщина поднялась, и Софи заметила, какое заплаканное у нее лицо.

– Господь вознаградит вас, барин. Теперь мы с Василием можем быть покойны.

– Вставай. Само собой, ты можешь быть покойна со своим Василием. Когда свадьба?

– Осенью, когда соберем урожай, барин.

– А на следующий год ждать вашего урожая, а?

– На то воля Божья, барин, – ответила женщина.

Женщина перекрестилась. Крепкая и статная, с милым, продолговатым лицом и здоровым румянцем на заплаканных щеках, она перевела взгляд с князя на Софи. Крестьянка, отвесив низкий поклон, уже собиралась поцеловать ей руку, но Софи инстинктивно отдернула ее.

– Ну, довольно, – подал голос князь. – Будет. Я приехал повидать Степана.

Женщина повернулась и исчезла в избе.

– Вы теперь сами видите, как все обстоит, – обратился он к Софи. – Катя не может поверить, что нынче не прежние времена. Мой управляющий, хотел было отдать ее Василия в армию за провинность. А это все равно, что пожизненная каторга или смертный приговор.

Софи смертельно побледнела.

– Мир нельзя изменить за одну ночь, мисс Джонсон. Я сказал им, что они будут свободны.

– Но многие ли думают так же, как вы?

– Таких хватает. Но есть и те, что боятся. Думают, будто освобождение крепостных обернется пожаром.

Вокруг царила тишина, нарушаемая лишь криком петуха да постукиванием копыт лошади князя, поддерживаемой под уздцы крестьянином. Князь взглянул на Ваню, застывшего неподвижно подле Акулины.

– Лови, Ваня! – Князь бросил ему монету. Мальчик повернулся и внимательно посмотрел на князя. Он дал монете упасть в пыль, прежде чем наклонился и поднял ее.

– Я тя выдеру, смотри у меня, – пригрозил ему крестьянин.

Мальчишка с вызовом глянул на него и подтолкнул монетку, так что она оказалась у ног мужика. Затем вновь повернулся к Акулине и неожиданно прижался лохматой головкой к ее мягкому боку.

Этот жест до боли тронул Софи. Что-то в дерзком поведении мальчика, в пристальном взгляде его серых глаз показалось ей знакомым. Она почувствовала, что князь изучающе смотрит на нее.

– Вы можете войти в избу, – с усмешкой сообщил он. – Если пожелаете.

– Спасибо, – ответила Софии, и привычным движением подхватила юбку, оберегая ее от пыли.

Князь, стоя в узком дверном проеме, пропустил ее внутрь. «Сейчас мы увидим, из какого теста вы сделаны, мисс», – подумал он.

В комнате было темно и грязно. Спертый, душный воздух ударил в ноздри. Софи едва не сделалось дурно. Она покачнулась, но овладела собой, зная, что князь стоит рядом и с усмешкой наблюдает за ней. А он безжалостен, подумала она. Ей захотелось ответить на его вызов. «Он ждет, что я упаду в обморок, но я этого не сделаю», – сказала она себе, слыша сквозь тошноту глухие удары сердца.

Постепенно ее глаза привыкли к полумраку, и она разглядела грубо сколоченный стол, печь, лавку и старуху, склонившуюся над ней. На деревянной скамье лежал старик, покрытый, несмотря на душное тепло комнаты, грязной овчиной. Старуха поднялась и, отвесив поклон до полу, жалобно запричитала. Софи не поняла ни слова.

Князь приблизился к старику. Его бледно-восковое лицо было безжизненным, только черные глаза лихорадочно блестели.

– О, Петр Александрович, вы пришли повидаться со мной, прежде чем я умру… – Старик сделал попытку подняться.

– Лежи спокойно, Степан. Вот пришел помолиться вместе с тобой. Я здесь сяду, матушка, поближе к печи.

И князь уселся подле больного. Софи опустилась на скамью у двери. В зловонном воздухе она уловила запах ладана. Батюшка уже побывал здесь. При тусклом, мерцающем свете лампады в углу были видны закопченные иконы.

– Давеча приходила паломница, – прохрипел Степан, – и рассказывала мне о Иерусалиме. Но я бы лучше скушал хлебца с медом. Барин, вы помните то варенье, каким потчевала меня ваша матушка, упокой Господь ее душу. Я думал о нем все утро.

– Он бредит, – вздохнула старуха. – Какое варенье? Он только что причастился. Но никак не помрет, барин. Будто его тут что-то держит.

– Давайте помолимся вместе. – Князь, положил руку на грудь умирающего. Его глубокий голос зазвучал громче, сопровождаемый бормотанием Степана. Софи посмотрела на князя, склонившегося над стариком, на его седеющую голову. На глаза навернулись слезы. Эти мгновения, проведенные ими вместе у постели умирающего страдальца, таили в себе нечто странное, незабываемое, глубокое.

«Он хотел, чтобы я тут побывала. Но зачем? Он показал мне себя совсем с другой стороны. Показал, всю запутанность и сложность своей души. Или, может, он забыл о моем присутствии?» Во дворе неожиданно заржала лошадь, но в полумраке избы никто не шелохнулся. Даже Степан, потому что теперь он и в самом деле готовился в долгий путь.

– Я скопил немного себе на похороны, барин, – неожиданно прохрипел он. Потом ясным голосом добавил: – Я припустил лошадей! С дороги! Прочь с моей дороги!

– Он отходит, – тихо молвил князь, закрывая Степану глаза. – Наконец-то он отпустил поводья.

Каким живительным показался ей свежий воздух! Софи вдохнула его, сколько смогла, сколько позволили легкие. Лошади ждали. Князь подошел сначала к Акулине, желая помочь Софи. Она оперлась ногой о его крепкую ладонь и с легкостью птицы вспорхнула в седло. Князь предложил ей руку, как это мог бы сделать конюх. Но в этом жесте улавливалось нечто большее, значительное и чувственное: тепло женской ножки в сильной мужской руке. Софи покраснела. Ее руки, когда она взялась за поводья, дрожали. Князь посмотрел на нее:

– Я провожу вас только до оврага. Вы сможете доехать одна, мисс Джонсон?

Холодная вежливость его слов никак не вязалась с пристальным взглядом серых глаз и тем поступком, который он только что позволил себе. В эту минуту между ними произошло нечто неуловимое, нечто такое, что чувствовалось лишь острее из-за сковывающих рамок приличия, нечто сродни физической близости.

Князь вскочил в седло. Они миновали поля и направились дальше, к лугу, за которым находился небольшой овраг. Река, глянцевая от солнца, струилась меж берегов, словно серебристая ртуть.

– А вы замешены из крутого теста, как говорится, мисс. Крестьянская изба требует крепкого нутра, – усмехнулся князь.

– Но также тепла и доброты. И вы это доказали.

– Вы мне льстите.

– Мне кажется, что это вы льстите мне. Сегодня я поняла две вещи. Я осознала весь ужас рабства и безграничную силу рабской любви. Если бы только в России было побольше таких, как вы, князь!

– Таких хватает. Однако новый мир не может родиться за одну ночь. И его появление на свет не может обойтись без мук и крови. А вот и овраг. Следуйте по дорожке через лес и сверните по ней влево. Не отступайте от дорожки, и вы приедете в Обухово раньше, чем думаете. – Князь помолчал, затем добавил со странной значимостью: – Да, мы прибудем туда раньше, чем думаем. – Он спешился. – Дайте мне вашу руку, мисс Джонсон! – вдруг требовательно повелел князь.

Софи протянула ему правую руку в перчатке. Князь расстегнул пуговку и осторожно стянул перчатку. Затем крепко прижал тыльную сторону ладони к своим губам. Он почувствовал, как девушка задрожала. Не отрывая глаз от ее лица, он надел ей перчатку и застегнул пуговицу. Взглянув на его красиво очерченный рот, Софи вновь почувствовала его губы на своей руке. Не сказав ни слова, князь вскочил в седло, развернул лошадь и поехал прочь.

Софи не могла слова вымолвить, занятая, лишь одной мыслью: «Я вся в его власти. И назад пути нет».

В Обухово прибыла почта, среди толстых пакетов оказались письма для мадемуазель Альберт и Софи. Девушке принесли послание после полудня, и она поспешила вскрыть конверт – очередное письмо из дома, приходившее раз в две недели. Этим утром из-за прогулки с князем у нее осталось время лишь для одного урока. Но, кажется, никто не возражал.

– Какая вы счастливица, что катались с папа`, – позавидовала княжна Екатерина, – но нам тоже повезло, поскольку мы пропустили английскую грамматику. А Алексис впал в немилость. Папа` говорит, что по его вине захромал Орел. Алексису запрещено кататься целую неделю, а то и дольше.

– Папа` прав, – подтвердила Татьяна. – Орел ценная лошадь.

Слушая их, Софи чувствовала непонятное смятение. Странное, тайное чувство радости охватило ее. Павел… после беззаботного рассказа Алексиса он виделся ей человеком, под спокойным, бесстрастным лицом которого скрывались отчаяние и боль. Крестьянка, что бросилась князю в ноги… Степан… его любовь и вера, почти осязаемая, не знающая границ, пересилившая зловонный дух избы… Сам князь, прижавший к губам ее руку, его ищущий взгляд, выдающий невысказанное… Маленькие девочки, беззаботно щебечущие подле нее сейчас…